Пиранья против воров-2 Бушков Александр

Глава третья

Могучий поток эротики омывал шантарские берега

Еще только свернув на эту улицу, Мазур увидел нечто знакомое. Пока проехал квартал, догадка окрепла. Когда, оставив машину в тихом дворике, направился пешком, поглядывая на номера, уже не осталось сомнений: загадочная квартира, где Лариса назначила ему рандеву, располагалась в том же самом доме, что и ее личная картинная галерея – ну что же, логично в каком-то смысле...

В подъезд он вошел без особых предосторожностей – не нужно быть гением спецназа, чтобы быстренько отреагировать на хмурого субъекта с кирпичом наперевес, подъезд – это вам не джунгли. Но, приближая палец к кнопке звонка, был готов всерьез. Много народу, и не самые неуклюжие, как раз на том и погорели, что потеряли пару секунд, промешкав перед дверью или аналогичной штуковиной...

Кажется, его эта участь обошла и на сей раз... Дверь ему открыла Лара собственной персоной, и за ее спиной не маячил злобный террорист с упертым в бок хозяйки пистолетом. А она сама – даже если извратиться умом и допустить, что красавица решила пристукнуть Мазура самолично – спрятать на себе какое бы то ни было оружие не смогла бы по чисто техническим причинам. На ней было что-то вроде комбинезона из тончайшей ткани, прекрасно имитировавшей змеиную, желто-черную кожу, а под комбинезоном ничего вообще не было, сразу видно, и он от шеи и чуть ли не до колен обтягивал так, что зубочистку под ним не укроешь.

А уж распущенные волосы... А уж улыбка... А уж обнаженные загорелые руки...

Любой бы ощутил недвусмысленные позывы эротическо-хамской и где-то даже эстетической природы. Мазур исключением не был, его тоже коротнуло в некоторых регионах организма – но в то же время где-то в глубине дала о себе знать тоскливая скука: мы и это проходили, господа, не вчера даже, иногда бывает скучно и тоскливо знать все наперед...

– Ну, что ты стоишь? – спросила она невинным ангельским голосом, глядя так, словно до сих пор полагала, что деток находят в капусте или принимают под расписку от аиста.

– Цинично любуюсь, – сказал Мазур. – Оторопев, пробуждая в зобу спертое дыханье...

– Заходи побыстрее. Мало ли...

Закрыв дверь, она прошла мимо Мазура в глубь комнаты. При этом оказалось, что на спине змеиного комбинезончика, в общем, и не существует – одни завязочки на шее. «А это уже даже не скука, – подумал Мазур. – Это откровенный плагиат с „Высокого блондина в черном ботинке“...»

– Располагайся.

– Интересно, а где же бдительная охрана? – спросил Мазур, без особых церемоний располагаясь на диване. – Где лазерные системы слежения и титановые пояса верности?

Лара, гибко опустившись рядом, послала ему невиннейшую улыбку:

– Охрана бдит в галерее. Только, видишь ли, там есть черный ход, аккурат во дворик, и попасть в квартиру можно за три секунды... Я ее давненько купила, а поскольку не стала в «репе» оформлять, то никто и не в состоянии проследить...

– Уютное гнездышко, – согласился Мазур.

Встал и бесцеремонно заглянул в другую комнату. Там, конечно, опять-таки не оказалось мрачного типа с куском водопроводной трубы – два кресла, столик, темный шкаф у той стены, за которой располагалась картинная галерея. Меблировка прямо-таки спартанская, а в гостиной и этого не было – только огромный диван без спинки, столик да зеркало на стене, овальное, в вычурной раме. Мазур какое-то время смотрел на стену, потом спросил:

– Неужели денег на мебель не хватило? Пустовато как-то...

– А зачем тут лишняя мебель? – чуть приподняла Лара круглые загорелые плечи. – Все необходимое имеется. Бываю я тут редко...

– Ну, и что за срочное дело? – спросил Мазур как ни в чем не бывало, насквозь деловым тоном, хотя и чувствовал, что и этот тон, и вопрос выглядят полным идиотством.

Лара разглядывала его с тем же будившим зверя выражением ангельской невинности – что в сочетании с ее вольной позой рождало дьявольский коктейль.

– А тебе непременно нужно объяснять? – спросила она наконец. – Я почему-то считала, что моряки – народ сообразительный и ужасно предприимчивый... Конкретизирую. Вот это – диван. – Она похлопала узкой ладошкой по упруго-мягкому сооружению. – А это, – она провела указательным пальцем по талии, – истосковавшаяся по нормальной постельной любви красавица. Как там у вас в таких случаях командуют? «Полный вперед»?

– Рисковая ты женщина, – сказал Мазур.

– Не рисковая, а изголодавшаяся, – отрезала Лара. – Или у тебя комплексы? Типично мужские? Тебе совращать можно, а женщине незатейливо отдаться нельзя?

– Да какие там комплексы, – сказал Мазур искренне. – Просто хочется приличия ради промямлить, что все это несколько неожиданно...

– Врешь, – сказала Лара. – Ты еще там, на берегу, на меня таращился так, что знал все наперед. Искра проскочила... Тебе это ощущение знакомо?

– Случалось, – признался Мазур.

Она полулежала, опершись на локоть, закинув ногу на ногу, и через ее плечо Мазур видел собственное отражение в овальном зеркале – физиономия у него все же была то ли растерянная, то ли просто чуточку задумчивая.

– Скажи что-нибудь соответствующее моменту, – вкрадчиво предложила она. – Для романтики.

– Я не верю своему счастью, – сказал Мазур. – Это так неожиданно... А головы нам не оторвут?

– Не оторвут, – деловым тоном заверила Лара. – Я, конечно, рискую показаться легкомысленной, а то и развратной, но скажу тебе по секрету: ни разу не провалилась, иначе бы не сидела сейчас так спокойно... Скажи еще что-нибудь романтическое.

– Очаровательное ты все-таки создание, – сказал Мазур.

– Кто бы сомневался, господин адмирал, кто бы сомневался... – Она завела руки за шею, на ощупь справилась с завязками, что-то еще расстегнула на талии и выскользнула из комбинезончика, как гильза из патронника. Обнаженная, вытянулась на пушистом диване, целомудренно прикрываясь ладошкой. Спокойно спросила:

– Ну?

С годами к мужику приходит и еще одно немаловажное умение – разоблачиться в такой вот ситуации не спеша, не путаясь ногами в штанинах и не борясь с неподатливыми пуговицами. Спокойненько так, солидно...

А еще он умел и непринужденно положить кобуру так, чтобы в случае чего оказалась под рукой, что и проделал. Могучий зов природы делал свое, но тонуть в нем не следовало – самый подходящий момент, чтобы вылетела к чертовой матери дверь, и, согласно каноническим анекдотам, вломился оскорбленный муж, вовсе не склонный в таких вот ситуациях терзаться интеллигентскими треволнениями – наверняка наоборот, моментально извлекший бы опасную бритву, чтобы лишить соперника чего-то крайне необходимого любому нормальному мужику. Так что расслабляться нельзя, нужно хотя бы одним ухом реагировать на окружающие звуки, буде возникнут таковые, посторонние...

Оказавшись в его объятиях, Лара быстрым шепотом попросила:

– Только никаких засосов и ногтей, если увидит, убьет...

– Приказ понял, – тем же шепотом ответил Мазур. – А вот так?

Она удовлетворенно охнула, прикрыла глаза и проворно помогла опытными пальчиками, прошептала на ухо нечто такое, отчего воспрянул бы и иной импотент. Мазура всегда занимала эта загадка мироздания – откуда все-таки красавицы из хороших семей, с дипломом о высшем образовании ухитряются узнавать такие слова, да еще произносить их по всем правилам непечатной орфографии?

Главное свершилось, плоть слилась ближе некуда, а он все еще был жив, и никто не вынес дверь вместе с косяком, азартно застигая на месте преступления. Значит, не в этом расчет, и на том спасибо, будем же радоваться нежданным подаркам судьбы, поскольку неизвестно, сколько их еще на нашем коротком веку осталось...

Та частичка трезвого сознания, что была оставлена на страже, прилежно фиксировала окружающее. Но ничего не происходило – никакой внешней агрессии, никакого хватания с поличным, вот благодать-то...

Во время одного из последующих эпизодов, когда самому и не приходилось ничего делать, Мазур бросил мимолетный взгляд в зеркало поверх ритмично двигавшейся златовласой головки – и поразился, насколько у него все-таки напряженное лицо, даже в этот приятный момент. И знал, почему оно такое – все время, пока менялись позы, пока ему то подсказывали дразнящим шепотом на ушко разные шалости, то уступали его прихотям, он напряженно искал секрет. Должен быть какой-то секрет, обязан быть...

И только под занавес, когда его, напоминая о предосторожностях и невозможности уделить столь милым забавам излишне много времени, выпроводили из квартиры с умиротворенным лепетом и жарким поцелуем в губы, Мазур доискался. Догадка была не такой уж и глупой, ежели подумать...

Громко ступая, он спустился вниз – а потом взбежал на цыпочках этажом выше, потом на третий. И стал ждать. Прошло минут пять, но Лара из квартиры так и не вышла. Бормоча под нос: «Вот вы какие квартирки, значит, у себя завели...» Мазур спустился на второй этаж и позвонил в ту квартирку, что располагалась аккурат над любовным гнездышком.

Положительно, ему сегодня везло, как утопленнику. На звонок появился не уверенный в себе бизнесмен при галстуке или старая почтенная дама – дверь открыл мужичонка в грязной майке и отвислых на коленях тренировочных портках, небритый и пугливый, со следами алкогольных излишеств на физиономии. Что облегчало задачу предельно.

Извлекши двумя пальцами из внутреннего кармана ту самую милицейскую бляху, которую он так и таскал с собой на всякий пожарный случай, Мазур поводил ею перед носом хозяина, властно сказал:

– Нехорошо, гражданин, нехорошо... Сколько можно соседское терпение испытывать...

И протиснулся мимо хозяина в прихожую, словно кабан сквозь камыши. Хозяин вякнул за спиной что-то неразборчивое.

– Майор Ястребов, убойный отдел, – веско ответил Мазур, не оборачиваясь к нему. – Не пищи над ухом, а то посажу наконец, вот соседи вздохнут свободно...

Осмотрелся, стоя посреди большой комнаты, по планировке совершенно схожей с той, где он не менее часа отдыхал телом, но не душой. Хозяин, опасливо вздыхая за спиной, бубнил что-то насчет того, что соседям верить нисколечко не следует, потому что они сами алкаши, наркоманы и аспиды, только ухитряются проделывать все втихушку, а на нем, безвинном, свет клином сошелся...

– Молчать, подследственный, – громко сказал Мазур. – Вякнешь, когда допрашивать буду...

Квартирка была, как и следовало ожидать, загаженная, захламленная... и трёхкомнатная. Две комнаты соответствовали по расположению Лариным, а вот третья портила подобие. Дверь в нее располагалась в той стене, что у Лары была глухой, украшенной вычурным зеркалом.

А это было неправильно. В полузабытые советские времена такие дома строили, не мудрствуя. Планировка всех без исключения квартир, расположенных друг над другом, с первого этажа и до последнего, повторяла друг дружку, как горошины из одного стручка. В Лариной квартире просто-таки обязана отыскаться третья комната!

Глухая стена – или только кажется глухой? А что до зеркал – то с ними иногда происходят хитрые метаморфозы...

– Вот оно что! – вслух сказал себе Мазур. – Так вот оно что! Исчезла заноза – то бишь нерешенная загадка. Доминошки продолжали укладываться в коробку, идеально подгоняясь друг к дружке... Умно! Ах, умно...

Хозяин робким писком напомнил о себе.

– Значит, не было скандала с ломаньем мебели? – громко спросил Мазур. – Наврали все? Ну ладно, на сей раз ты у меня выкрутился – но смотри, глаз не спущу...

Уже не обращая внимания на просиявшего мужичонку, он резко повернулся и покинул квартиру, на цыпочках спустился вниз.

...Неизвестный автор эпистоляра описывал все с поразительной точностью. Мазур довольно быстро отыскал и дачный поселок, и необходимый поворот на грунтовку. Оставил машину там, где и советовал аноним – на асфальтированном пятачке у запертой шашлычной с веселенькой вывеской «Гостеприимный Ованес». Забрал из салона видеокамеру в футляре – с которой довольно быстро научился обращаться – огляделся и использовал нехитрый прием, именовавшийся «раствориться в лесной чащобе».

Чащоба, окружавшая поселок, была девственно нетронутой – кусочек тайги, на котором были прихотливо разбросаны дачи, в основном солидные, кирпичные, окруженные высоченными заборами, из-за которых бдительно побрехивали, судя по басовитому лаю, немаленькие волкодавы.

Та, которую он искал, нашлась тоже довольно быстро – судя по внутреннему забору, аккуратненько делившему участок пополам, принадлежавшая двум хозяевам. Собачьего бреха оттуда не слышалось – Мазур долго кружил вокруг меж могучих сосен, усердно притворяясь праздно болтавшимся новым русским, благо одет был соответственно, да и мобильник держал напоказ. Расчет был простой: это при виде бича случайно углядевшие такового обитатели начнут нервничать и принимать меры, а прилично одетый субъект с телефоном внимание если и привлечет, то связываться с ним не будут – кто его знает, может, он такой какой-нибудь...

Вокруг, на ближних подступах к даче, засады Мазур не обнаружил – он мог утверждать это со всей уверенностью. Расчетное время близилось, и он понял, что пора решаться. Когда это флот отступал?

Описанная в послании калитка оказалась, как и предупреждали, незапертой. Мазур осторожненько вошел, пару секунд стоял сторожко, как волк, оглядывая двор, потом направился к крыльцу. Поднял лежащий справа кирпич – и точно, там покоился плоский желтенький ключик, идеально подходивший к замочной скважине на железной двери. Начиналось самое веселое – прыжок в полную неизвестность...

Аккуратно поставив футляр с камерой у порога, он достал пистолет, примерился и по всем правилам ворвался внутрь большой комнаты. Пусто и тихо. Отделка полностью завершена, но вот мебели что-то не видно – неизвестные жильцы пока что не торопились взъезжать в свой крошечный таежный замок.

Перемещаясь умело и бесшумно, он обошел три комнаты первого этажа, три – второго, поднялся в мансарду, заглянул в ванные и элитные сортиры. Везде одно и то же – отделка закончена, мебели нет. И, что гораздо приятнее, нет ни трупов, ни мешков с героином.

Вернувшись в комнату, описанную в письме как «каминный зал» (там действительно красовался камин с толстой мраморной доской), он без труда углядел точку, с которой следовало снимать. В глухой стене, разделявшей обе половины дома, красовалось овальное окно, примерно на той высоте, на которой вешают зеркало. За ним прекрасно просматривалась комната соседней половины – она-то как раз меблированная, с низким широченным диваном, телевизором, креслами, столиком, сервантом...

«С той стороны вас не будет видно», – безапелляционно уточнял аноним. Ну что же, постараемся поверить. Пока же полное впечатление, что это именно окно меж двумя комнатами, видимость великолепная. А на той стороне...

А на той стороне, конечно же, зеркало. Старый фокус... который, надо полагать, имел место и в уютном Ларином гнездышке? Ох, похоже. Но знать бы, кто его сюда направил... Вряд ли тот, кто помогал Ларе проделать с квартиркой хитрые метаморфозы, а?

Услышав мягкое журчанье мотора, он отпрянул от овальной хитрушки, подкрался к окну и встал так, чтобы его не заметили с улицы. Знакомый белый БМВ остановился у зеленых ворот соседнего двора, из него вылезла Лара, изменившаяся за то время, что они пребывали в разлуке после столь бурного свидания – теперь на ней была простенькая белая блузка, черная юбочка, волосы стянуты в «конский хвостик» по моде сорокалетней давности. Ностальгическое было зрелище, поневоле заставившее Мазура вспомнить свою давнюю, хулиганистую юность, когда именно такие девочки встречались повсеместно.

Она распахнула ворота, уверенно завела машину внутрь. Буквально через полминуты появилась в комнате, откуда Мазур мог ее прекрасно разглядеть. В первый миг он инстинктивно отпрянул – вот она, за стеклом, рядышком, вот-вот увидит! – но переборол себя, понял, что увидеть его все-таки нельзя, там, теперь в этом нет ни малейшего сомнения, и в самом деле зеркало. Ах, как интересно... Красотка, похоже, угодила в собственную ловушку – ее мысли и коварство кого-то другого идут параллельными курсами, как выражаются водоплавающие люди...

Лара подошла к зеркалу, мимолетно поправила волосы – Мазур, стоя прямо напротив нее, затаил дыхание – отошла к дивану, плюхнулась на него с размаху, закурила. Лицо у нее было злым, насупленным, исполненным тоскливой скуки, длинными, нервными затяжками она разделалась с сигаретой, примяла ее в пепельнице, поджала губы. На очаровательном личике по-прежнему царили такая тоска и злость, что Мазур, сам того не ожидая, сочувственно покачал головой. Но тут же выругал себя за подобные сантименты – чует сердечко, что неподходящий для сантиментов объект, право – осторожненько извлек из футляра камеру, снял колпачок с объектива, перевел переключатель света в положение «камера», поднял вверх рычажок справа, просунул ладонь в широкую петлю. Глянул для проверки в видоискатель.

Порядок. Светится белым индикатор, счетчик пленки. Можно снимать кино, аки второй Тарковский. Только чует сердце, что попахивает тут не Тарковским и не Феллини, а чем-то гораздо более примитивным, прозаическим, малохудожественным...

Краем глаза он видел в окно, как открывается калитка и к дому уверенно шагает гость. Вернее, гостья – белокурая валькирия Танечка, в джинсах и черной маечке, веселая такая, оживленная такая, можно смело сказать, сияющая такая...

При стуке распахнувшейся двери Лара волшебным образом изменилась – с лица исчезли скука и злость, словно за веревочку дернули. Вошедшую она встретила самой что ни на есть ослепительной, сияющей, сверкающей, невероятно обаятельной улыбкой – если уж привлекать собственный опыт, в точности так она совсем недавно улыбалась некоему адмиралу...

«Пора? – спросил себя Мазур. – Пожалуй что». И мысленно скомандовал себе: «Мотор!»

Нажал большим пальцем красную кнопку, потом указательным переместил чуть влево переключатель сверху, или как он там звался – чтобы камера чуть «отъехала», захватив обеих.

Приникнув одним глазом к видоискателю, печально покривил губы: ай-яй-яй... Вот каково облико морале иных наших красавиц, только что баловавших с пожилыми моряками...

И никаких тебе прелюдий и увертюр – Танечка, одним движением сбросив через голову майку, под которой ничего более не оказалось, шагнула к Ларе, обняла и впечаталась в губы столь долгим и смачным поцелуем, что даже постороннему наблюдателю моментально стали ясны две нехитрых истины: во-первых, это у них не впервые, во-вторых, определенно давно не виделись, вон как валькирия ее гнёт...

Где-то в глубинах сознания смущенно похихикивал тот его островок, что именовался ханжеским советским воспитанием, безоговорочно зачислявшим развернувшийся на его глаза процесс в число несомненных извращений развратной западной буржуазии.

Ну, предположим, советское воспитание тут и ни при чем, Мазур, как и многие, искренне считал, что красивая женщина не должна быть лесбиянкой, а должна радовать душу и тело нормального мужика, и чем чаще и изощреннее, тем лучше... Но тут уж было не до философских раздумий и теоретических изысканий – нужно работать, ощущая себя не Феллини, а каким-нибудь... как бишь его, который «Калигулу» снимал?

Танечка, уложив Лару на диван, раздевала ее со всей лаской, но с жадным нетерпением изголодавшейся. Лара закинула руки за голову, прикрыла глаза – и, что особенно возмущало мужское самолюбие Мазура (пусть и осознававшего прекрасно, как цинично его использовали час назад), на ее очаровательном личике не осталось и следа злого уныния, она, наоборот, и млела, и дышала жарко, и по фигурке своей безукоризненной водила рукой подружки, и трусики с себя стянула с таким видом, словно сгорала от жгучего нетерпения – но Мазур, видевший, с какой унылой миной она только что ждала визита, лишний раз матерно помянул про себя женское коварство, с которым так и не смог свыкнуться за всю сознательную жизнь. А параллельно прикидывал про себя кое-какие детали, аспекты и предположения – головоломка все явственнее превращалась из загадочной картинки в нехитрый уголовный романчик, можно даже сказать, в дешевой мягкой обложке.

Какие там, к черту, изысканные ходы, это вам не пресловутое убийство в замке английского лорда, когда смерть отдает истинно британским изяществом, а интрига по плечу лишь читателю с Кембриджем за плечами...

А в общем, и у англичан не лучше, надо полагать. Когда речь заходит о таком куше – какие, к черту, изящества и Кембриджи, один лорд другого хлыщет по башке сковородкой не хуже отечественных алкашей...

Мазур прилежно снимал, отплевываясь про себя в приступах того самого ущемленного самолюбия – ах, как прекрасна была Лара, несмотря ни на что, как она виртуозилась в жарких объятиях белокурой валькирии, что они вытворяли, голенькие стервы, ни в сказке сказать, ни пером описать... Вот только Мазура это нисколечко не заводило, вопреки утверждениям иных сексологов – а впрочем, сексологи не при чем, очень может быть, и знают свое дело, правдочку говорят, при других условиях он, наблюдая за парочкой разгоряченных лесбиюшек, быть может, и ощутил бы нормальный мужской стояк, это вам не за геями подглядывать... Вот только в тех самых других условиях не стояла бы на карте его жизнь, с которой как-то не тянуло расставаться...

Минут через двадцать он выключил камеру – ни к чему было и дальше переводить пленку. Того, что он уже заснял, было вполне достаточно, чтобы г-н Гвоздь отправил беспутную супругу на дно Шантары в бетонном пеньюарчике, или выдумал бы что-нибудь еще похуже...

Для порядка отмотал немного, просмотрел на крохотном цветном экранчике – все нормально, оператор из него получился не столь уж и плохой, если выгонят в отставку, можно предлагать свои услуги какой-нибудь студии подпольной порнушки... Сука, стерва, зараза такая, прошмандовка...

Ну, слава богу, они, наконец, перестали кувыркаться. Звуки сквозь хитрое зеркало не долетали – но, судя по выражению лиц и жестам, Лара вежливо и тактично просит прекратить амор, поскольку она женщина замужняя и светская, себе сплошь и рядом не принадлежит, и ей пора... Мазур узнавал то же выражение, те же движения рук, с которыми Лара недавно его самого выпроваживала из уютной квартирки на первом этаже, и это было обиднее всего. Пусть даже знаешь, что все игра, циничная разработка клиента – обидно, и все тут...

Он стоял посреди комнаты – сидеть, увы, решительно не на чем – курил и наблюдал, как златовласая прелестница Лара прощается с верной любовницей. Все, как у людей – смачный поцелуй на пороге, обжималочки напоследок...

Судя по грустной физиономии Танечки, медленно шагавшей к воротам, она-то принимала все это всерьез, и Мазуру, человеку порой доброму, стало ее на минутку жалко. Особенно когда он, вернувшись к зеркалу-обманке, увидел, с каким выражением лица Ларочка курит, валяясь на своем сексодроме – ну конечно, никакая она не бисексуалка, просто выполняет тягостную обязанность, только этаким образом, надо полагать, бедную Танечку и удавалось держать на крючке. Классический прием, ничего не попишешь – разве что в розовой рамочке...

В голове у него роились коварные планы: скажем, перехватить Танечку на лесной дороге, продемонстрировать запись, пугнуть гневом обманутого муженька – ведь выпотрошит валькирию ржавым зубилом, какие тут шуточки! – и под влиянием момента раскрутить на признания...

Но зачем, собственно? Ничего такого уж нового Танечкины откровения, даже если и удастся их вырвать, не внесут – так, можно будет уточнить второстепенные детали. К чему, если главное, основные вехи и так ясны? А вот риск имеется – не убивать же потом эту стерву, и прятать у людей Гвоздя – чревато. Вдруг у них с Ларой и на завтра рандеву назначено? Всполошится, и...

Беда Лары в том, что она толковала понятие «старомодность» исключительно на свой лад. Тут-то и крылась главная ошибочка, весомый шанс на проигрыш...

Глава четвертая

Скелет в шкафу

Свернув на тихую улочку, протянувшуюся параллельно обширному тихому парку и застроенную грязно-желтыми двухэтажными домиками, Мазур все еще взвешивал за и против. Лично ему двадцать тысяч долларов казались громадной суммой, и лишиться ее зря, попасться на удочку какого-нибудь дешевого прохиндея было бы не просто унизительным – грандиозным проколом. Пусть даже деньги чужие, пусть даже для Гвоздя это мелочь, пустяк, пусть даже его никто ни в чем не упрекнет. Грандиозность суммы давила на психику. И тем более удивительным казалось, что эти деньжищи составляли всего две пачки сотенных: уместившихся во внутреннем кармане Мазурова пиджака, весивших немногим более пачки сигарет.

А впрочем... А впрочем, анонимный друг его не подвел вот уже два раза. Сначала дал наводку насчет «Радости», потом послал на загородную дачку, где все прошло прекрасно, и никто его не подставил. Бог любит троицу, хочется думать, что и сейчас обойдется...

Чтобы всецело использовать свое скромное умение в сложной науке ухода от слежки, он специально прошел мимо нужного дома, пересек парк и вернулся в исходную точку. Никого за спиной – а ведь в этих тихих местах любой прохожий издали заметен. Вздохнув про себя – кто не рискует... – он сделал круг и вошел в обшарпанный подъезд. Второй этаж, он же и последний. Придавив большим пальцем потрескавшуюся черную кнопку, Мазур услышал внутри заунывный трезвон и вновь изготовился к любым сюрпризам.

Дверь скрипуче приоткрылась сантиметров на десять, в образовавшуюся щель, поверх массивной цепочки, на Мазура уставился молодой человек лет, этак, тридцати, взъерошенный и весь какой-то пришибленный. Затравленный у него видок, пожалуй что...

– Ну? – невежливо буркнул он.

– Я по объявлению, насчет фотоувеличителя, – сказал Мазур насквозь дурацкую фразу, по заверениям анонима, служившую верным паролем.

– С деньгами? – нервно осведомился хозяин квартиры или кто он там.

– Ну, вообще-то... – сказал Мазур с некоторым превосходством, чтобы не думал, сопляк, будто имеет право диктовать условия. – Я еще не видел товара. Сначала стулья, а потом деньги...

– Какие еще стулья? – искренне изумился парень.

– Да так, классика, – терпеливо сказал Мазур. – Ну, могу я войти?

Лязгнула цепочка. Хозяин отскочил в глубину длинной и узкой прихожей, держа правую руку согнутой в локте, прикрытой чем-то вроде простыни.

Мазуру это ужасно не понравилось – дураку ясно, что у болвана в клешне, – но он все же вошел, тщательно прикрыл за собой дверь и задвинул одной рукой щеколду, все время держа парня в поле зрения.

Тот, похоже, немного успокоился, обнаружив, что вслед за визитером в квартиру никто не ломанулся.

– Вы что, постирушку устроили?

– А? – не понял незнакомец.

– Простынку держите. – Мазур преспокойно указал пальцем на помянутый кусок материи. – Стирать, что ли, взялись от нечего делать?

– Да нет... Я, это... Заходите.

И он направился в комнату, все еще держа руку полусогнутой и прикрывая ее простыней, и в самом деле нуждавшейся в стирке. Войдя следом, Мазур огляделся. Квартирка, судя по всему, состояла из этой самой единственной комнаты, изрядно захламленной. Правда, в отличие от квартиры того алкаша, мусор здесь составляли не пустые бутылки, а газеты, пакеты из-под чипсов, видеокассеты и холсты, холсты в устрашающем количестве, чистые и, если можно так выразиться, изрядно перепачканные красками. Мельком обозрев картины, Мазур моментально отнес их автора к тому направлению, которое незабвенный Никитка терпеть не мог. Чистой воды абстракционизм. И черт с ним, не до того...

– Ваши? – все же поинтересовался он, показав на полотна.

– Ага, – настороженно отозвался парень. – Ну, деньги покажите!

– Родной, – задушевно сказал ему Мазур. – Ты бы спрятал волыну, честное слово. Ну не умеешь ты с ней обращаться, у тебя ж курок в простыне запутался...

Собеседник отпрянул к противоположной стене и лихорадочно принялся высвобождать конечность. Мазур разочарованно фыркнул – на него уставился потертый наган самого прозаического облика, немало повидавший на своем веку. После всех стволов, что имелись в хозяйстве Гвоздя, человечка в этом плане максимально цивилизованного, этот жалкий любитель смотрелся реликтом позапрошлого века.

– Опусти, дурень, пушку, – сказал Мазур с той же сердечностью. – Она, знаешь ли, стреляет, если вон ту хреновину нажать...

– Я знаю, – грозно обронил парень, но ствол опустил.

В следующий миг Мазур крутнулся, простейшим ударом выбил у него наган, угодив носком туфли по нужной косточке, подхватил оружие на лету, отступил на два шага. Крутанул барабан – надо же, ветеран оказался заряжен на все гнезда...

– Да успокойся ты, фотолюбитель, – хмыкнул Мазур, всерьез опасаясь, что парень обделается с перепугу. – Я, конечно, смерть, но не за тобой пришла, а за твоей канарейкой...

Он высыпал патроны в горсть, огляделся и с того места, где стоял, запустил их под кровать, отправил следом наган, сел на единственный стул, закурил и сказал мирно:

– Ну вот, теперь и перетереть можно вопрос чисто конкретно...

«Бог ты мой, ну я и нахватался... – покаянно подумал он. – А впрочем, с кем поведешься, с тем и наберешься...»

– Деньги покажите.

Мазур достал одну из пачек, крепко держа за уголок, издали продемонстрировал во всей красе. Сказал:

– Товара не вижу...

Парень повозился на столе, сбрасывая на пол газеты, кисти, какие-то наброски, в подметки не годившиеся, понятно, тому великому этюду, чьим обладателем Мазур нечаянно оказался. Достал стопочку фотографий, подошел поближе и вывалил на колени Мазуру, другой рукой ухватившись за пачку.

Скосив глаза себе на колени, Мазур разжал пальцы, предупредил честно:

– Там только половина, ты пока посчитай, а я посмотрю...

И принялся перебирать фотографии, поневоле ощутив мимолетный сердечный укол – все мы к пожилым годам становимся чуточку сентиментальны, особенно матерые живорезы. Бог ты мой, как она была хороша, прилежно запечатленная лет десять назад – совсем юная, Лара-Ларочка, золотые волосы до пояса тяжелой волной, вовсе даже нераспустившийся цветок...

На всех снимках она представала в костюме праматери Евы, или, учено выражаясь, голышом – сидела в мягком кресле, перекинув ногу через спинку, лежала на каком-то клетчатом покрывале то на пузе, то на спине, в относительно скромных позах, в позах вовсе уж вызывающих. Сразу видно было, насколько она еще неуклюжа и молода – ни следа нынешней отточенной грации, зрелого мастерства... Этакий молоденький щенок, которому еще предстояло вырасти в красивую, утонченную зверюгу...

Ай-яй-яй... Ежели половина снимков была, так сказать, соло, то на последующих наблюдалось известное многолюдство – наша обнаженная Ларочка в компании двух столь же не отягощенных одеждой молодых людей, в одном из которых без труда узнается хозяин квартиры. Старательно дурачится молодежь, выбирая позы попикантнее и устраивая замысловатые композиции в стиле «шведский бутерброд». Вот тут – чистой воды имитация, зато здесь – без дураков ей заправляют и там, и сям, и всяко...

– Нравится? – спросил парень с кривой усмешечкой.

– Ну, на любителя вообще-то, – сказал Мазур, прилежно складывая снимки аккуратной стопочкой. – Я человек не озабоченный...

– Я не про то. Есть контраст меж известной своей добропорядочностью скромницей и... этим?

– И еще какой, – сказал Мазур честно. – Студенческие забавы, а?

– Было дело...

– Негативы?

– Деньги?

Поколебавшись, Мазур достал вторую пачку. Бегло ее пересчитав, парень сложил обе в пластиковый пакет, подошел к распахнутому окну, перевесился через подоконник и свистнул. Оказавшись рядом с ним одним прыжком, Мазур увидел, как затормозившая под окном девушка на велосипеде хватает брошенный ей пакет и рвет с места на максимальной скорости, какую только смогло развить ее безмоторное транспортное средство. Вжить – и след простыл, за углом скрылась...

– Разумные меры предосторожности, а? – спросил Мазур с ухмылкой.

– Вот именно.

– Верная любящая подруга?

– Вот ее вы не троньте, – хмуро пробасил парень.

– Помилуй бог, я и не пытаюсь... – пожал плечами Мазур. – Ну?

Парень выдвинул ящик, запустил туда руку до плеча, извлек кассету в черном пластмассовом футляре и протянул Мазуру уже без особой опаски. Мазур извлек рулончик пленки, бегло просмотрел некоторые кадрики и, убедившись, что имеет дело с качественным товаром, с негативами, спрятал во внутренний карман.

– С ней учились? – спросил он.

– Ага. Ей тут девятнадцать, умела еще расслабляться, терять бдительность, потом-то это прошло...

Похоже, ему самому ужасно хотелось выговориться. То и дело выхватывая из мятой пачки на столе кривые сигаретки, он говорил и говорил, расхаживая по комнате, присаживаясь на незаправленную постель.

Картина помаленьку вырисовывалась небезынтересная. Жила-была студенточка из маленького городка, решившая зубами зацепиться если не за столицу нашей необъятной родины, то хотя бы за град-столицу Шантарской губернии. Умненькая девочка, с характером, первый год, выражаясь фигурально, плыла по течению, давая волю несложным желаниям и нехитрым страстям – но очень, очень быстро подернулась ледком, отвадила прежних кавалеров, являя на взгляд со стороны образец благонамеренности и невинности – но люди особо посвященные кое-что знали. Сплошные банальности – сначала старенький, но влиятельный ректор, потом еще парочка не менее дряхлых, но очень уж нужных, потом диплом и уютное местечко, зависевшее от очередного престарелого ловеласа, потом...

– У нас все знали, что эта старая сука – записная лесбиянка. Только я в жизни не слышал, чтобы кто-то из девчонок таким вот образом строил карьеру. За исключением Ларочки – Лара наша моментально смекнула, что к чему... И вообще... Хотите знать, как она ухитрилась окрутить господина Панкратова? Да она его тачки по номерам откуда-то знала наперечет, месяца три на разных углах то под дождем мокла, то неподъемные чемоданы с понтом таскала, пока не клюнуло наконец... Пару раз попадала в неприятности, когда ее другие пытались в тачку затащить... Ну, она ж у нас упорная, выбрала случай и уцепилась зубками... И стала обитать на другом уровне.

– Информированный ты парень, я смотрю, – усмехнулся Мазур.

– Шантарск только на вид большой. А на деле – одна маленькая деревня. Между своими много полезной информации крутится. Наружу такое выпускать не станешь – жизнь дороже...

– Это точно, – убежденно сказал Мазур. – На таком уровне человека достать трудно, а вот он пакостей может наделать много.

– Уже наделала.

– То есть?

– Лева... ну, тот, что с нами на снимках... сдуру распустил язык. Про эти снимочки, про старые времена...

– И что? – терпеливо спросил Мазур.

– Схоронили Леву. Полгода тому. Как в песенке поется – но вчера с ножом в лопатке мусора его нашли...

– А может, чистой воды совпадение? – спросил Мазур с подначкой.

– Ага, совпадение... Вот только дня за три до того Лара его отыскала и потребовала кассету. Даже денег не предлагала, стерва. Или кассета, или – «крайние меры». Лева посмеялся, послал ее подальше, дурик... А потом... Воды много утекло, она и забыла про эти снимочки, надо полагать... и вдруг аукнулось... Пустяк, если подумать... Или нет?

«Да нет, не пустяк, – подумал Мазур, представив решительное, холодное, обтянутое лицо Гвоздя. – Отнюдь не пустяк. Она ведь, насколько удалось вычислить, лепила образ насквозь домашней тихони, ангела светлого не от мира сего. А тут, изволите ли видеть, в цвете показано, как наш ангелочек один причиндал в рот затянул на всю длину, а второй с противоположного конца засадили... Допустим, это еще не смерть и не развод, – но ведь отношение резко переменится, жить станет не в пример труднее. Жена Цезаря должна быть вне подозрений, сие не нами придумано и – не сегодня. Имидж трещинами пошел бы, а имидж ей чертовски дорог. И не говорите мне, что она не способна послать убивцев... Ого-го, я-то ее уже знаю немножко...»

– Я уже месяц дома не живу, – сообщил его собеседник. – А как же, приходили... Сообразила: если кассета сохранилась, быть она может только у меня. Вот только я ухитрился слинять вовремя, а про Нинку, – он обвел рукой комнату, – она пока не знает... Вообще, надо из этого милого города сваливать, хоть и жалко – я ж здешний...

– Твое дело, – сказал Мазур. – Ты человек взрослый... Я так понял, старая лесбиянка – это госпожа Нечаева, Анна Всеволодовна?

– А кто ж еще? Там у них хорошее гнездышко – она, Танька из «Радости», еще парочка... Я ж все подробно рассказал вашей девочке, когда вели переговоры... Она что, не рассказала?

«И никому уже ничего не расскажет, – подумал Мазур, понурясь. – Опасные игры имеют тенденцию кончаться, и печально...»

– Только меня вы ни во что не впутывайте, – заявил парень с забавной смесью воинственности и уныния. – Я вам товар отдал, бабки получил – и разбежались, как тараканы от «Рейда». Ясно?

– Чего уж яснее... – вздохнул Мазур, вставая. – Всего хорошего!

Оказавшись на улице, он не сразу вернулся к машине. Купил на углу конверт, засунул в него одну из особенно пикантных фотографий, предварительно коряво нацарапав на обороте гелевой ручкой:

«Пятьдесят тысяч баксов – в пакет. Оставишь на главпочтамте «предъявителю купюры ЬТ 6430206». Срок – три дня, иначе возьмет другой покупатель, в генеральских погонах, столичный гость. И без фокусов». Запечатал, сунул в карман и направился к машине, пробуя даже насвистывать от охватившего охотничьего азарта.

Через каких-то четверть часа получивший от него сотню тинэйджер скрылся в кондиционированной прохладе картинной галереи «Сибирия-Арт», уже через минуту появился на улице, Мазур вышел из своего укрытия, подошел к нему и выслушал доклад – конверт взяли «два качка в приемной» и обещали передать хозяйке, не распечатывая, после чего один из них скрылся в кабинете, откуда вернулся уже без конверта. Вот так, простенько и со вкусом. Честно выдав юнцу вторую сотню, Мазур вернулся в машину, сел, не включая мотора, закурил и подумал, что события вышли на самую что ни на есть финишную прямую. Начиналось самое веселое и незамысловатое – всего-то сидеть спокойно и ждать, когда тебя начнут убивать...

Глава пятая

Разводы по-шантарски

– Нормально жилетик сидит, не беспокоит? – поинтересовался Мазур заботливо.

– Чего там... – Гвоздь кончиками пальцев потрогал поддетый под рубашку бронежилет. – Степаныч, а ежели в лоб шмальнут? Я не боюсь, интересно просто, ты такой загадочный – спасу нет...

– Если это тот, на кого я думаю, он будет стрелять по тулову, – сказал Мазур. – школа у него такая... Погоди!

Он взял засвиристевший мобильник, торопливо откинул крышечку.

– Она со вчерашнего вечера дома, – прилежно доложил Быча. – Вот только свет чего-то так утром и не зажигался...

– Ага, – сказал Мазур, щерясь. – Вот что, срочненько придумайте, под каким благовидным предлогом вам влезть в квартиру. Сначала позвоните, спросите что-нибудь: где Пиндюрин живет, Иван Христофорович, не даст ли червонец в пользу шахтеров Кузбасса... Ясно?

– Ага. А если никто не откроет?

Мазур ответил, не раздумывая практически ни секунды:

– Если никто не ответит – входите. И немедленно звони. Конец связи.

Он отложил телефон, придвинул к себе толстую стопочку белых листов, где аккуратно, по часам и минутам, были расписаны передвижения Анны Всеволодовны Нечаевой по славному граду Шантарску – труд, начатый еще покойным Котовским, кропотливо продолженный покойным Гигой и, наконец, так и не прервавшийся при переходе руководства в руки Мазура.

Если и была нора, то она могла оказаться в одном-единственном месте, отмеченном частыми и, в общем, не имевшими другого объяснения визитами Анны Всеволодовны. Совсем не то место, которое может служить для лесбийских забав интеллигентных дамочек... Следовательно, Мазур вычислил правильно.

Гвоздь сидел в уголке, наблюдая вот уже битый час за хлопотами Мазура с видом самую чуточку снисходительным – это не значит, что он Мазуру не верил, просто, надо полагать, хотел на всякий случай сохранить лицо. Если Мазур ухитрился бы крупно промахнуться, всегда можно сказать: ну как же, я с самого начала относился несколько иронически...

Новый звонок – это телефон на столе. Гвоздь, оказавшийся ближе, снял трубку, послушал, повернулся к Мазуру:

– Это ты Питер заказывал, Степаныч?

– Ну разумеется, – сказал Мазур, принимая у него трубку и прикрывая микрофон ладошкой. – Фомич, ты вот что... Пока я говорю, ты бы вернул мои документы и все прочее... Честное слово, самое время...

Говорил он недолго и, бросив трубку на рычажки, с довольным видом улыбнулся. У вице-адмирала Самарина по кличке Лаврик были свои крупные недостатки, боже упаси попасть к нему в тягостной роли виновника или просто подозреваемого – но имелись и достоинства, опять-таки крупные. Лаврика в свое время учили ремеслу еще сталинские кадры, пережившие и вождя, и лысого кукурузника, поскольку гэбисты – самые долговечные люди на грешной земле. А кадры эти отличались двумя примечательными особенностями – во-первых, они были крутыми профессионалами (поскольку за непрофессионализм в те суровые времена наказывали отнюдь не выговорами), во-вторых, каким бы диким это кому-то не показалось, им была свойственна некая справедливость. То, что это была справедливость дикого зверя, хищника, не многое меняло. Главное, на Лаврика можно полагаться, особенно когда он всерьез заинтригован многозначительными недомолвками Мазура и явными намеками на серьезность дела. Если все пройдет гладко, если все догадки верны, если удастся остаться в живых – Лаврик ломанется в игру, как танк сквозь березки...

Гвоздь стоял у стола, в раздумье покачивая на ладони Мазуров бумажник.

– Фомич, не жлобствуй, – криво усмехнулся Мазур, бесцеремонно забирая свое портмоне и бегло проверяя содержимое. – Ты же обещал играть честно, а?

– Кто бы спорил. Но результатов что-то не видно...

– Будут, – сказал Мазур. – Будут, как только... – Он отвлекся, схватил мобильник со стола. – Ну? Ага, ага... Делайте оттуда ноги, и живенько... Вот так-то, Фомич, – сказал он, отложив телефон. – Лежит Анна Всеволодовна на полу в собственной прихожей, остывшая уже, и заточка у нее торчит из организма... Это называется – рубить концы. Все в рамках версии... Теперь можно и рассказать, как нас с тобой будут убивать. Непременно нас с тобой, обоих, никак не по отдельности...