Темные изумрудные волны Московцев Федор

Глава 31

Они позвонили один за другим. Сначала был звонок от Антонины Гамазовой, главного бухгалтера и человека № 2, а в чем-то даже № 1, компании «Доступная Техника».

– Иосиф Григорьевич, у нас чрезвычайная ситуация! – выпалила она вместо приветствия.

После этого рассказала о том, что произошло.

Около шести вечера в офисе появился Артур Ансимов в сопровождении незнакомого мужчины. Антонина была вызвана в кабинет гендиректора и заметила, что посетители недоброжелательно настроены по отношении к Николаю Моничеву. Наемный замдиректора Ансимов вел себя, как полноправный хозяин. Уйдя, она подслушивала за дверью, и её опасения подтвердились.

Переговорив с директором, посетители не ушли. Вместе с ним они направились на склад, причем было заметно, что Николай пошел туда под принуждением. Ансимов посадил за руль фирменного грузовика своего человека и отправил машину на склад. Антонина почувствовала: назревает что-то ужасное. Она распорядилась не выпускать фуру с территории предприятия. Вместе с дежурными охранниками на работе была задержана дневная смена. Всё равно Антонине было неспокойно. Время шло, а Николая всё не было. Посылаемые на склад охранники докладывали, что люди Ансимова грузят на фуру продукцию со склада. Директора не видно. Напротив входа стоят две машины с глухой тонировкой. Показалось, что внутри там кто-то есть.

Она всё больше тревожилась. Никаких отгрузок не планировалось, что происходит? Телефонной связи со складом нет. Что делать?

И она решилась. Собрав весь личный состав – пятерых охранников, Антонина отправила их на склад с заданием: остановить несанкционированную погрузку, выручить директора из беды, выдворить всех посторонних, включая шантажиста Ансимова.

Охранники ушли. Мучимая тревогой, Антонина пошла сама на склад, взяв с собой сторожа, дежурившего на воротах. Не доходя до склада, они выглянули из-за угла. Трое посторонних слонялись вокруг машины, еще один, со свирепой физиономией, дежурил у ворот. Всё те же две затонированные машины. Кажется, пустые. Ни охранников, ни директора. Очевидно, они внутри, и там что-то происходит. Антонина отправила на разведку сторожа, но тот побоялся идти. Если это такое место, откуда не возвращаются, то незачем туда ходить. И сторож пошёл на своё рабочее место, к шлагбауму.

И снова Антонина осталась один на один со своими сомнениями. Какое-то время размышляла, потом отправилась к сторожу, велела ему звонить в милицию и говорить, что произошло вооруженное нападение. Тот колебался – он ведь ничего такого не видел. Тогда она сама набрала «02», и, призывая в свидетели сторожа, и всех знакомых ей архангелов, заявила о нападении. После этого она набрала домашний телефон Иосифа Григорьевича.

– Иосиф Григорьевич! – воскликнула Антонина, завершая свой взволнованный рассказ. – Помогите Коле! Он там один, среди этой бандитской своры! И этот Ансимов, которому самое место – в тюрьме!

Закончив, Иосиф Григорьевич дал волю смеху, с трудом сдерживаемому во время разговора. На вопросительный взгляд жены, убиравшей посуду со стола, он ответил:

– Да звонила тут… Антонина Камазова, боевая подруга одного моего… клиента.

– Боевая подруга? Теперь это так называется?

– Говорит, напали на шефа негодяи, в лес утащили, хотят съесть.

И, сделав глоток чая, снова засмеялся.

– Такая боевая, взяла бы ружьишко, да отправилась бы на выручку шефа сама, – заметила Лариса.

И они стали обсуждать это новомодное поветрие – трудоустраивать с дальним прицелом молоденьких девиц, чтобы потом опробовать их тактико-технические характеристики, что называется, в ближнем бою.

Разговаривая таким образом, Иосиф Григорьевич размышлял, что тут можно предпринять, и насколько сильна угроза директору «Доступной Техники». Его размышления были прерваны другим звонком. Это звонил Анатолий Громов, начальник Советского РОВД. Он сказал, что в дежурную часть поступило сообщение от гражданки Гамазовой, сотрудницы фирмы «Доступная Техника», о том, что на склад компании проникли вооруженные грабители и взяли в заложники директора.

– Я так понимаю, Григорьевич, это дружественное нам предприятие?

– Так точно.

– Тогда я высылаю группу. Собственно, они уже выехали. Или у тебя другие мысли?

Иосиф Григорьевич немного помедлил. Потом, словно опомнившись, сказал:

– Разумеется, высылай! Сигнал же поступил.

Перед тем, как положить трубку, он попросил прислать за ним машину. Начальник ОБЭП решил поехать посмотреть, что там на самом деле происходит на фирме его подопечного. Однако, к приезду машины он передумал. Иосиф Григорьевич рассудил таким образом. Зачем ему, полковнику милиции, высокопоставленному сотруднику областного УВД, уличать себя в связях с каким-то барыгой?! Начальник РОВД – свой человек. А что подумают рядовые милиционеры, его подчиненные, прибывшие на место происшествия? Их шефа нет, зато прибыл начальник ОБЭП. Бред полный.

Но показать участие нужно, а то вдруг Моничев подумает, что его бросили в биде. И Давиденко позвонил человеку, которого часто использовал для разных щекотливых дел. Станислав Закревский, адвокат, и одновременно действующий сотрудник милиции, как раз подходил для этой роли – под видом адвоката потерпевшего выведать, что происходит на фирме, и доложить обстановку. А там видно будет. И служебная машина была отправлена обратно – Закревский доберётся до места своим ходом.

Позднее, когда Иосиф Григорьевич, просмотрев вечерние новости на одном канале, переключился на другой, позвонил Закревский и сообщил свои новости.

Оперативная бригада на трёх машинах подъехала к зданию, расположенному на территории «АТП-10», в котором, предположительно, находились злоумышленники и взятый в заложники директор. Машины не успели остановиться, а дежуривший на входе парень закрыл дверь. Была включена сирена, и через громкоговоритель было объявлено требование немедленно отпереть ворота и сдаться представителям правопорядка. Требование было проигнорировано, и милиционеры начали взламывать дверь. Рядом со зданием находилась фура, и сидевшие в её кабине трое мужчин были взяты под стражу. Здание примыкало к ограде, но оперативники подумали: а вдруг сзади есть запасной выход, и решили объехать вокруг. Подъехав к стене, они увидели двоих человек, перелазивших через забор. Один из них, сев на стену, открыл по милиционерам стрельбу из пистолета. Два милиционера оказались легко ранеными. Вызвано подкрепление, объявлен перехват, и оставшимися силами было начато преследование.

Когда взломали дверь, и прошли вовнутрь, то обнаружили пятерых связанных охранников и директора «Доступной Техники» – помятого, с кровоподтёками на лице. Он рассказал, что на него напали четверо неизвестных, угрожая оружием, они заставили его открыть сейф, из которого изъяли деньги. Точную сумму назвать затрудняется.

Его показания расходятся с показаниями охранников и главбуха. Те утверждают, что на склад гендиректор отправился в сопровождении замдиректора Артура Ансимова. Возле склада находились две автомашины, на которых, со слов свидетелей, прибыли злоумышленники. В настоящее время проводится опрос всех потерпевших и свидетелей, устанавливаются личности владельцев машин.

В заключение Закревский спросил, что делать дальше.

«Вот муж, лишённый, как мерин, самого главного – мужского достоинства. Интересно, сколько раз этот мерин по фамилии Моничев изменит свои показания?»

– Я немного недопонял, Стас. Злоумышленники просочились сквозь стены, или их вовсе не было, а охранников связал сам гендиректор?!

– Они вылезли через окно в дальней части здания, спрыгнули на крышу пристройки, оттуда – на землю. Собственно, и окнами это не назовёшь – обычные стеклоблоки. Я даже сразу их не заметил, настолько они грязные, и сливаются со стенами.

– Гениальный ход! Будем посмотреть, что дальше. Говоришь, УБОП задействован?

– Да. Стало известно, что в деле участвовали «офисные».

– Хорошо Стас. Театр военных действий развернулся на других подмостках. Езжай домой, с утра созвонимся.

Закончив разговор с Закревским, Иосиф Григорьевич сразу же позвонил Вячеславу Уварову, начальнику УБОП. Разговор был короткий – Иосиф Григорьевич сказал, что выставлен его подопечный, и попросил по завершении операции по задержанию немедленно ему позвонить. Еще одной просьбой он озадачил Уварова – взять операцию под особый свой контроль, потому что дело – очень-очень деликатное.

Начальник УБОП отнёсся с пониманием к этой просьбе, так как знал по опыту: когда Иосиф Григорьевич что-то просит, внакладе не останешься. Употребив размытую формулировку «деликатное дело», Иосиф Григорьевич и сам не понимал, в чем заключается деликатность. Интуиция подсказывала: произойдет нечто значительное, на что стоит обратить внимание.

А в половине пятого утра он был разбужен звонком. Ещё через двадцать минут за ним заехал сам Уваров. По дороге в управление он рассказал, как прошла операция.

Четверо грабителей ушли от погони, они скрылись в районе железнодорожной станции Бекетовка, ранив при этом одного милиционера. Еще двое получили тяжелые травмы – наткнувшись на железнодорожных путях на совещавшихся злоумышленников, они, не успев воспользоваться оружием, вступили в рукопашный бой, но… силы были неравны.

Допрошены трое мужчин, сидевших в кабине фуры возле склада. Они показали, что были наняты Ансимовым для перевозки продукции. Во время погрузочных работ к ним подошли охранники, остановили погрузку, и велели идти домой. Грузчики вместе с водителем прошли по направлению выхода около сотни метров, потом решили вернуться: во-первых, лил дождь, во-вторых – их нанял Ансимов, и нужно было поговорить с ним, прежде, чем уйти. Вернувшись, они сели в кабину грузовика и стали ждать.

Таковы их показания.

Охранники говорили все по-разному. Одни утверждали, что среди участников преступной группы присутствовал Ансимов, другие сомневались. В общем, картина выглядела следующим образом. Они пришли на склад по поручению Гамазовой, проследовали в подсобку, увидели там гендиректора, в этот момент с улицы ворвались четверо (некоторые говорят, что пятеро) грабителей, они обезоружили, избили, и связали охранников, затем угрозами заставили гендиректора открыть сейф, изъяли оттуда деньги, и, проломив выложенную стеклоблоками стену, скрылись.

Моничев не отрицал, что пошел на склад вместе с Ансимовым и с неким Владимиром, которого видел в этот день впервые. Там они поговорили, потом Ансимов ушел вместе со своим другом. Моничев остался, прошелся по складу, заглянул в подсобку, и тут случилось ограбление. Назвать точную сумму похищенных денег потерпевший затрудняется.

Между тем, сторож – так же, как и Гамазова – утверждал, что Ансимов не выходил с территории АТП.

Удалось установить личности хозяев автомашин, припаркованных возле склада. Одна из них принадлежала Ансимову, другая – Сергею Прохорову, который, по оперативным данным, работает у Каданникова. В эту ночь Ансимов не появлялся ни дома, ни у родителей. Брат его, Алексей, также отсутствовал. Прохоров также отсутствовал по месту проживания.

Лейтенант Алфёров, возглавлявший операцию, принял решение: отработать адреса лиц, являвшихся, по данным УБОП, «офисными сотрудниками». Опрос десяти человек и обыск в их квартирах ничего не дал. За самыми подозрительными адресами было установлено наблюдение. Было выяснено ближайшее окружение Прохорова. Выставлены засады возле домов, в которых проживают его друзья.

Тут лейтенант Алфёров подумал: не поискать ли грабителей в злачных местах? Существуют ведь бани, турбазы, казино, ночные клубы. Кроме того, есть так называемые «хазы», или «малины» – «общаковские» квартиры, в которых ребята отдыхают, развлекаются с девочками.

И снова объезд коллег Прохорова. Выяснили его любимые злачные места. По указанным адресам направились оперативные группы. Сам Алфёров отправился туда, где, по его мнению, было наиболее вероятно местонахождение Прохорова и компании. И он не ошибся. На «хазе» – в трехкомнатной квартире в Ворошиловском районе – счастливая четверка устроила кильдим. На столе была водка, закуски, громко играла музыка. Тут же лежали сумки с деньгами.

Операция по их задержанию длилась около шестидесяти секунд. Один из злоумышленников пытался удрать через балкон, но оперативники, державшие под прицелом окна, выстрелами загнали его обратно в квартиру. И Алфёров, и оперативники, впервые видели такую большую сумму денег. Учитывая блестяще выполненную операцию по задержанию опасных преступников, оказавших милиции вооружение сопротивление, лейтенант рассчитывал на повышение и на премию – как для себя, так и для своих ребят.

Ещё воздух был насыщен прохладой пронесшегося ливня, еще за Волгой нехотя затихали раскаты грома, но уже, разодранные горячими лучами солнца, убегали облака, омытое небо приветливо распростёрло над умиротворённой землёй голубой шатёр.

Два полковника хмуро поглядывали на виновника изумления и беспокойства – гендиректора компании «Доступная Техника», чья раздробленная челюсть и пустые глаза наводили на мысль о встрече с «Камазом». Заварив себе покрепче кофе, Уваров, как хозяин кабинета, спросил:

– Чаю? Кофе? Извините, ничего крепче не держу.

Иосиф Григорьевич сказал, что выпьет чаю, Николай Моничев отказался от угощения.

– Как же так, Николай, – продолжил Уваров расспросы, – не три копейки у вас похищены, и вы утверждаете, что вам неизвестна точная сумма?

И он покосился на три внушительные сумки, набитые деньгами. Всё было тщательно посчитано им лично, и никто еще не знал о результатах этих подсчетов. Никто, кроме Давиденко, который предложил свой план беседы с хозяином «Доступной Техники». Этого плана они сейчас и придерживались. Робкая просьба Моничева вернуть деньги безо всяких объяснений была пресечена на корню. Ох, уж эти лавочники-предприниматели, чёрт бы их побрал!

Моничев продолжал отмалчиваться.

– Понимаешь, Николай, – проникновенно заговорил Иосиф Григорьевич, – какую мы имеем ситуацию: у директора «Доступной Техники», который, судя по налоговой отчетности, находится за чертой бедности, похищено несколько миллиардов рублей. Об этом знают трое: Алфёров, Громов, и весь Волгоград… На утреннем докладе начальнику УВД должна быть предоставлена вся информация: кто, зачем, и почему. Откуда взялся такой налогоплательщик, и почему об этом раньше ничего не было известно. Если ты нам ничего не скажешь, мы будем вынуждены кроить историю по-своему. Потому что по долгу службы обязаны знать всё, что творится в нашей епархии. И спрашиваем тебя только потому, что мы твои друзья. Единственные друзья в этом городе, Николай.

Помолчав, добавил веско:

– Единственные, кто может уберечь твои запасы от экспроприации. Помнишь, я тебе говорил: «Брат для брата в черный день»? Этот день наступил, Коля.

Уваров сузил глаза:

– Где столько денег уворовал, нувориш?!

Давиденко осадил коллегу:

– Не мешай разговаривать, много ты в коммерсантах понимаешь!

И с притворной ласковостью обратился к своему подопечному:

– Итак, Николай…

Пот холодными каплями затускнел на темном лбу Моничева. Сжимая и разжимая толстые пальцы, он продолжал хранить молчание. Кабинет наполнился той ожидающей тишиной, которая разражается чистосердечными признаниями.

– Хорошо, я расскажу… – прозвучало точно со стены.

И Моничев стал рассказывать.

Компанию «Три-Эн» он организовал вместе со своими знакомыми – Шапиро и Нестеровым. Идея принадлежала Шапиро, карточному шулеру и аферисту. Нестеров, банковский служащий, отвечал за организационную сторону дела. Моничев предоставил стартовый капитал. Из оборотных средств своей фирмы он выделил деньги для аренды представительского офиса, на закупку дорогой мебели, на рекламу. Офис был арендован по соседству с банком, в котором работал Нестеров. И компания позиционировалась как «состоящая при банке». Поэтому у клиентов сложилось доверительное отношение к этой конторе. В рекламных проспектах утверждалось, что компания учреждена банком и ведущими промышленными предприятиями области, работает на рынке шесть лет, деньги вкладчиков инвестирует в землю, недвижимость, ценные бумаги, и другие «высокорентабельные отрасли». Поэтому и доходность высокая – в разы больше, чем у банков, работающих «по старинке». На самом деле деньги шли на открытие новых офисов и рекламу – в основном телевизионную. Отдел маркетинга, единственное работающее подразделение на фирме, кроме отдела приема денег, за короткое время добился того, что «Три-Эн» стала выпирать из всех средств массовой информации. Ну и, естественно, основная масса денег шла в карманы учредителей.

С какого-то момента Нестеров, как математик, стал беспокоиться. По его математическому мнению, недалеко то время, когда приток новых вкладчиков перестанет обеспечивать средствами для выплат процентов всем клиентам компании. Поэтому необходимо обеспечить отходные пути. Собранные средства нужно инвестировать в реальный сектор экономики, чтобы обеспечить учредителям безбедное существование. И Моничеву, единственному из основателей «Три-Эн» коммерсанту, было дано задание инвестировать деньги в легальные предприятия, которые будут приносить предсказуемый стабильный доход.

Так в зачуханной подсобке на складе «Доступной Техники» появились три мешка денег – первый транш запланированных масштабных инвестиций.

Выслушав рассказ, Давиденко и Уваров озадаченно переглянулись: мол, надо же, какие медвежьи углы остаются в нашем городе!

– Да-а, Николай, пирамидальный ты наш… – протянул Уваров.

– Согласен, что желающие выигрывать, а не зарабатывать, никогда не переведутся в нашей стране, – поднявшись с места, и, прохаживаясь взад-вперед по кабинету, начал рассуждать Иосиф Григорьевич. – Помешать жуликам собирать деньги у населения может только исчезновение самих жуликов. Недаром сказано: лох – это судьба, и каждому жулику – по лоху! Бараны потому и называются баранами, что ничего не чувствуют, когда их ведут на бойню. И люди, теряющие деньги в таких структурах, как «Три-Эн», не сильно отличаются от игроманов, которые пытаются обыграть казино. Однако, если количество баранов-игроманов будет зашкаливать… Ты должен понимать, что это – стадо, то бишь паства, он же народ, он же электорат. Толпа обманувших самих себя простофиль. То бишь, демонстрация обманутых вкладчиков. И силовые структуры, служа народу, выполняя социальный заказ, будут вынуждены сажать симпатичных с виду коммерсантов…

«Мечта пластического хирурга», – подумал он, взглянув на подрихтованную физиономию Моничева. Выдержав паузу, продолжил:

– Жаль, Николай, что твоей гражданской совести не хватило на то, чтобы сразу рассказать мне обо всех сторонах твоей многогранной деятельности. Хорошо, сейчас всё выложил. Иначе, как бы мы тебе помогли?! Сам посуди: в один из дней ты мог быть схвачен теми же ребятами, которые нынешней ночью спасали твои деньги! Жулик, заграбаставший деньги трудового народа – это же мечта любого следователя!

Остановившись возле сумок, он задумался. Затем продолжил:

– Ей-богу, рад за тебя, Николай, что ты стал предпринимателем, сумел вырваться из рабства предопределенности, выбрался из колеи полностью детерминированных движений. Это действительно здорово – быть творцом своей судьбы. Ты не застыл, не зафиксировался в своей логической косности и неподвижности.

– Своей ходьбой ты мне протопчешь колею, – буркнул Уваров, посмотрев на часы. – В мозгах уже вот такая колея!

И он развел руками.

– Слава! – откликнулся Иосиф Григорьевич. – Много ты понимаешь в разновидностях детерминизма…

Вернувшись на своё место, он сделал глоток остывшего чая и продолжил:

– Уверен: ты добьёшься больших успехов, Николай! Неизбежно тебе стать большим человеком. Основав ряд успешных предприятий, ты будешь брать новые высоты. Займешься политикой, станешь депутатом, мэром, губернатором. Путь твой – путь успеха. Но это трудный, непростой путь. И мы тебе поможем.

Сумки притягивали взгляд, как свежее мясо притягивает алчущего.

– На сегодняшний день наша задача – представить генералу в нужном свете ночное происшествие. Мы подведем к одному знаменателю показания всех участников, в том числе твои показания – путаные и разноречивые, как откровения пророков. Установим следственным путём, что деньги эти – законные, вырученные честной торговлей, или взяты в кредит в нестеровском банке. И когда ты откроешь на эти средства супермаркет, никто тебя не спросит, на какие шиши. Хочешь, дадим тебе справку, что в ходе спецоперации изъяли в пользу государства… скажем, половину денег. Покажешь эту справку Шапиро и Нестерову – чтоб не задавали ненужных вопросов. К тому же, законы эволюции таковы, что многие люди останавливаются в своём развитии, тормозят ход событий, становятся ненужными… Не сомневаюсь, что Шапиро и Нестеров не станут депутатами и мэрами… Боливар троих не увезёт.

Он посмотрел на Моничева, лицо которого стало понемногу проясняться.

– Буду откровенен: крепко ты обидел меня своим недоверием. Человека моего к себе не устроил, набрал охранников, никчемных пиндосов. И вот результат. Опозорились твои церберы, зря ели твой хлеб. Ещё один просчет – скрыл ты от меня другой свой кооператив – «Три-Эн». Как отдуваться за него будем – страшно представить. Мытарь ты, изверг настоящий!

Иосиф Григорьевич тяжело вздохнул.

– Но зла на тебя я не держу. Так уж устроен. Человек я лёгкий, отходчивый. Допускаю, что у тебя свои сложности на производстве. Поэтому не буду ополовинивать твои запасы. Но одну из трех сумок заберу.

И он вперил свой суровый взгляд в лицо Николая Моничева, который предельным усилием воли старался сдержать истошный вопль.

В кабинет заглянул Алфёров – вот уже в третий раз. Уваров ткнул пальцем в циферблат своих командирских часов и нервно махнул рукой. Алфёров бесшумно скрылся.

Давиденко сложил ладони домиком:

– Главное мы вырешили. Теперь, Николай, давай другой вопрос закроем. Твой заклятый друг Ансимов, что с ним делать? Все твои пиндосы говорят, что он – главный злодей, а ты один идешь против течения. Трагическое получается противоречие. Как тут быть? Лейтенант Алфёров, который сегодня станет капитаном, должен грамотно составить документы, – чтобы не выглядеть в глазах руководства путаным козлом. Вот ты нам скажи: что должен написать лейтенант Алфёров?

– Но… Иосиф Григорьевич, я должен подумать…

– Мужчина, определяйтесь!

– Ансимов… это не человек, он зверь. Чужая жизнь для него – пустяк. Страшнее я не видел никого.

– Ничего не понимаю. Мы задействовали все службы, чтобы его закрыть, все люди в курсе…

Уваров поддакнул: действительно, это ни для кого не секрет – что Моничев сдал за всю масть.

– …Тут появляется возможность сделать это очень быстро, по горячим следам. Есть состав преступления. Ансимов сам постарался, загнал себя в угол. Одно твоё заявление – и система заработала. Чего тут думать?!

Моничев тоскливо молчал – так, будто печаль его не умещалась в двух мирах. В эту минуту молчания оба полковника – и Давиденко, и Уваров, несколько раз посмотрели каждый на свои часы, и несколько раз на сумки с деньгами, одна из которых скоро должна была стать их общей. Почти вся.

Иосифу Григорьевичу был неприятен Николай, чьи сомнения были знаком бессилия, грязной раздвоенности, усталости, неверия. Нет, никакой он не боец. Не может он занять определённую – хотя бы какую-нибудь – сторону.

Выдержав строгую паузу, Иосиф Григорьевич произнёс увесисто:

– Клянусь прахом зажаренного барана, я сделал всё, что мог. И даже больше. Считаю, что по Ансимову всё вырешено. Он невиновен. Те четверо «офисных» пиндосов – это они организовали налёт, и они же понесут за это наказание.

И начальник ОБЭП поднялся, показывая, что разговор с предпринимателем окончен.

Глава 32

Улыбаясь, Катя шла среди гибких кустов ракитника. Крутой спуск за террасой усеян был серебристыми звёздами толокнянки, а на склонах холмов лавр устремлял ввысь своё благоухающее пламя.

Длинное светлое, в тонкую полоску платье на ней, было строгое, и одновременно кокетливое. Как раз для сегодняшнего дня. Это был её день рождения, и в этот день состоялось давно запланированное посещение Гелатского монастыря, сокровищницы древней Картли.

Эту поездку организовала Тинатин. Приехав накануне, она расположила к себе Катю изысканными подарками, букетом белых лилий, весёлым, праздничным настроением.

– Я не могу сейчас принять подарки, – сказала Катя. – Ведь день рождения мой – завтра, к тому же… наш скромный приём не будет соответствовать таким подаркам.

– Твоя нескромная красота… – возразила Тинатин. – В общем, эласса, меласса, я забираю вас к себе! Да, да, не надо спорить, такие наши обычаи – в гостях, как в неволе!

И Катя не устояла, несмотря на то, что зареклась ездить к Бараташвили. Собравшись в пять минут, они отправились в гостеприимный дом Анзора и Тинатин. А ранним утром выехали в Кутаиси.

Снежные хребты Кавказа, льды заоблачной зимы, выстроившись сверкающими пирамидами, сияли в прозрачном небе. Величаво безмолвствовала Мкинвари-мта, вершины Ахалцихских гор подёрнулись сероватым прозрачным туманом. Между горами в серебристом тумане лежали долины, словно разостланные пестрые ковры. Переливаясь яркими красками, нарядный день плыл неслышной волной над Гелати. Словно застыли в густом синем мареве купола. Деревья замерли, точно окаменели в своём красочном уборе.

Здесь царила суровая тишина. И даже ветер старался пройти стороной.

Железные ворота, когда-то закрывавшие крепость Дербентского ущелья – стража Каспия, прикрыли могильную плиту, под которой вечным сном спал царь Давид Строитель. Полуистертая арабская надпись возвещала, что «врата эти сделаны, во славу бога благого и милостивого, эмиром Шавиром из династии Бень-Шедадов, в 1063 году». Эти знаменитые ворота с персидскими арабесками на ажурном орнаменте для многих грузинских царей и полководцев олицетворяли собой великий девиз Давида Строителя: «Картли – от Никопсы до Дербента!»

Под молчаливым небом желтовато-белые храмы четко выступали на фоне зелёных гор. В центре архитектурного ансамбля возвышался Храм Рождества Пресвятой Богородицы, с четырьмя фасадами, украшенными высокой декоративной аркатурой, шестью приделами и арками, перекинутыми между окаймляющими двор низкими зданиями. Барабан купола, возвышающегося над фасадами, прорезан шестнадцатью крупными окнами. Аркатура купола, обходя все шестнадцать окон, облегчает его массивную форму.

Прочитав стихотворение, Катя взяла Андрея за руку. Ласковая теплота её ладони взволновала его. Приблизившись к нему, она тихим шепотом поведала, что чудесная задумчивость этого места овевает воспоминание об утренних ласках, смягчая его жгучесть.

Тинатин, шедшая впереди, обернулась:

– О чем вы, молодые, шепчетесь?

– Утро… Час рассвета, заря веры и любви. В этот час наш разум веще-прозорлив. Утром рождаются самые лучшие стихи. Стихотворение, которое я прочла, было навеяно золотом утренней зари.

Тинатин поддержала разговор. Она всегда думала, что образы, возникающие во сне, относятся не к тому, что более всего волнует нас, а напротив – к мыслям, отвергнутым в течение дня. А утренние сны… при пробуждении они нередко оставляют резкое, порой мучительное чувство и при этом вовсе не чужды плоти.

Улыбнувшись, Катя посмотрела на Андрея.

– Ну и…

Замедлив шаг, Тинатин поравнялась с ними.

– Я чувствую себя вполне счастливой, но иногда, особенно когда муж уезжает…

Она поправила застёжку на своей полной груди.

– В нашем уединении свои прелести. Но не хватает общения. Поначалу подруги навещали меня. А потом… Миранда, фазанка, упорхнула в Москву. Нино, кукушка, детей пристроила свекрови, сама вместе с мужем делами занимается.

Они подошли к приделу, открывавшему своею тёмной аркой вход в святую обитель. Примыкая к восточному приделу главного храма, возносила свой купольный крест Никольская церковь, с западной стороны, в том месте, где по преданию святому царю Давиду Строителю явился великомученик Георгий, высился храм святого Георгия Победоносца.

Катя остановилась. Она устремила влюблённый взгляд своих счастливых глаз на Андрея. Счастье переполняло её в этот августовский день, её двадцать третий день рождения. Её глубокий голос задрожал, поплыл в прозрачной тишине.

Тинатин вынула из сумочки два черных шёлковых платка и протянула один из них Кате.

– Возьми.

– Наматывая нитку на палец, – проговорила Катя, – девушки узнавали, на какую букву начинается имя суженого. И стала накручивать платок вокруг указательного пальца.

– Ну… букву «А» мы уже прошли…

Выхватив платок, Андрей обвил им её талию:

– Как раз…

– Так нечестно! – протянула она, довольная его выдумкой.

И стала повязывать платок.

Внезапно из-под гранёной апсиды мелькнула неясная тень. Взметнулся коршун и, шумно хлопнув крыльями, скрылся в знойном небе. Катя, белее вершины Мкинвари, растерянно посмотрела вверх. Закачавшись, она отступила на два шага и прислонилась к стене. Беспомощный взгляд её заскользил по небу, она дрожала.

Тинатин, протянув руку, смело повела её к воротам. Они проскользнули внутрь, туда, где в глубине, как призраки, двигались священники, и мелькали огни свечей. Андрей оглянулся. Всё то же. Тот же величественный пейзаж. Та же Никольская церковь с её двумя этажами, открытыми во все стороны арками, круговым обходом, и широкой каменной, в двадцать три ступени, лестницей. Но уже зловеще смотрят горы, а из разверстых пастей ущелий повеяло холодным сумраком.

Суеверно перекрестившись, Андрей вслед за женщинами вошёл в храм. Он подошёл к ним. Они стояли в центре зала, освещённого светом, льющимся из высоких широких окон, прорезанных в куполе. Катя покорно смотрела на Тинатин, глаза которой излучали спокойную уверенность, а правая рука её всё еще сжимала Катину безвольную руку. Осматривая внутренне убранство храма, они подошли к алтарному своду. На каменном иконостасе Божья Мать стояла на золотом поле, на багряной земле, поддерживая зелёное покрывало с золотой бахромой, сидя на котором, божественный младенец со свитком в руке благословлял мир. Подле них склонились архангелы Гавриил и Михаил в голубых диаконских стихарях.

Святые, поражавшие аскетичностью ликов и богатством одеяний, равнодушно смотрели со стен. Катя, ещё не отошедшая от внезапного потрясения, взирала покорным взглядом на божественного младенца, мозаичное изображение которого, составленное из тысячи тысяч камней, разных по цвету и ценности, ничуть не изменилось за прошедшие столетия.

Андрей тревожился. Катя выглядела растерянной, слабой и беспомощной. Она была чем-то подавлена.

– Грусть, которую навевает церковь, всегда меня волнует; чувствуешь величие небытия.

– Всё-таки мы должны во что-то верить, – отвечала ей Тинатин. – Было бы слишком грустно, если бы не было бога, если бы душа наша не была бессмертна.

Несколько мгновений Катя стояла неподвижно, потом сказала:

– Ах… мы не знаем, на что нам и эта жизнь, такая короткая, а тебе нужна еще другая, которой нет конца.

Андрей смотрел на неё, и видел сонм призраков, видений, и образов прошлого. Вот лик хахульской божьей матери в жемчужной ризе, вот лик ацхурской божьей матери в золотой ризе, вот гелатской божьей матери с вызолоченными архангелами по сторонам, а вот еще лик богородицы – в венце из крупных гранатов, бирюзы и жемчуга.

Рука его сжимала Катину руку. Он почувствовал, как дрогнули её пальцы, и сжал их, и она почувствовала, что его пальцы дрожат. Он глотнул воздух, язык и нёбо пересохли.

Тишина охватила святую обитель. Казалось, что в этой библейской тишине живые люди чего-то ждут, не дыша – так же, как святые на иконах и фресках, покрывающих стены, притворы, арки, простенки между окнами, купола и подкупольные устои. Пылали сотни свечей, словно грешники в аду.

Катя спросила:

– А где же та икона, на которой благочестивая княгиня, о которой ты рассказывала, изображена в виде святой?

На долю секунды Тинатин замешкалась. В её миндалевидных глазах читалось удивление, смешанное с растерянностью.

– Да вот же, – указала она на группу, изображенную ниже композиции Входа Господня в Иерусалим. – Только это не икона, а… стенная роспись, фреска. Икона же находится… в другом монастыре.

Андрей подумал, что Тинатин, то и дело обнаруживавшая в изображениях старых мастеров черты сходства с кем-нибудь из знакомых, в этой фреске, очевидно, увидела себя. Действительно, сходство, хоть и отдалённое, всё же присутствовало.

Катя удивленно рассматривала изображение. Андрей был также поражен. Прямо на них смотрели насмешливые глаза и вдруг прищурились, а на губах, как у танцовщиц, играла сладострастная улыбка. Смотрели они и не могли насмотреться на чистое, словно атласное, лицо святой, и вместе с тем что-то сладостное, беспокойное сквозило во всём облике этой владычицы.

– Господи… – прошептала Катя. – Живая она!

– Можно говорить всё, что угодно про искусство пятнадцатого века, которое называют христианским, – продолжила она, когда они отошли. – Можно сказать, что оно было слишком чувственным, что мадонны и ангелы исполнены сладострастия, томной неги, а порой и наивной извращенности. Что в волхвах, прекрасных, как женщины, нет ничего духовного. Но эта женщина…

Катя обернулась.

– … она прекрасна.

И добавила:

– Существует мнение, что людская любовь, хоть и низменна, но всё же, поднимаясь по уступам мук, ведёт к богу.

Тинатин во всём была согласна с ней. Не особенно вникая в то, что было сказано о любви, она высоко оценила стенную роспись – и силу рисунка, и красоту портрета, и прелесть полутеней. А когда прошли в нартекс, к двум изображенным на стене фигурам – мужчины и женщины – Тинатин произнесла с благоговением:

– Это царь Имеретинский Александр Багратид и его жена Нестан-Дареджан. Они любили друг друга так, как никто не любил.

Катя поинтересовалась, что же было уникального в их любви, отличавшего её от всех остальных, ведь каждая история по-своему уникальна и неповторима.

– В трудный час они поклялись друг другу в вечной любви, и сдержали эту клятву. Бог в лице церкви был против, так же как и светский закон в лице их царственных родителей. Но перед любовью, которая одна, на всю жизнь, всё бессильно.

– Как это романтично, – проговорила Катя с деланным равнодушием, и выразительно посмотрела на Андрея.

Указав на две надгробные плиты под киворием, Тинатин сказала, что Александр и Нестан-Дареджан похоронены здесь, в этом храме, который они при жизни облагодетельствовали и выбрали его как место своего вечного успокоения.

На выходе, возле дубовой раки, в которой покоились мощи святых, они остановились, чтобы, по обычаю, поклониться храму и перекреститься. Мимо них, беззвучно шевеля губами, прошёл священник в чёрной рясе, высокий, необычайно худой, сам похожий на мощи.

Всю обратную дорогу ехали молча. Андрей и Катя устроились на заднем сиденье, Тинатин вела машину.

В голове Андрея тянулась цепь людей, событий, наименований населённых пунктов, задач, ясностей и неясностей, предполагаемых дел. Вот Александр и Нестан-Дареджан дают друг другу клятву любви. Вот указатель на Зугдиди. Вот Синельников, Гордеев, Шалаев. Что делать по возвращению в Волгоград? Или, послушавшись Катю, уехать в Петербург? Андрей всё еще не осознал, как будет выглядеть эта поездка, и что они будут делать в чужом городе. Вот они у входа в Гелатский монастырь. Вот Катино испуганное лицо. Странно, почему она была так взволнованна. Надо будет непременно с ней поговорить наедине. Вот пристальный взгляд Тинатин. Время от времени она смотрит в зеркало заднего вида, и, встречаясь глазами с Андреем, казалось, ищет в них ответ на мучающий её вопрос.

Когда подъехали к дому, Тинатин посигналила. Из дома выбежал Заза, и бросился навстречу матери. Она его поцеловала и спросила, как дела. Мальчик ответил, что дедушка учит его играть в нарды. Они прошли во внутренний двор. Там их встретил Иорам.

– Как съездили? – спросил он, обнимая дочь. – Что сказал вам нарисованный Иисус, бог нищих?!

– Папа! – возмущенно воскликнула она.

– Сын духа всё такой же маленький, ничуть не вырос за двадцать веков?

– Папа! – еще громче крикнула Тинатин. – Нельзя так грубо говорить!

– Ты же знаешь, я – буддист и всегда говорю вежливо, и даже прошу прощения у барана, прежде чем его съесть.

Катя выглядела уставшей. Она сказала, что хочет прогуляться. И, взяв Андрея за руку, повела его к выходу.

Густые колючие заросли и переплетённые игольчатые растения то вздымались ввысь, то накидывались на лощину. Уродливый граб, разбросав в стороны чудовищные ветки, казалось, силился схватить неосторожных путников.

Беспросветные заросли постепенно перешли в суровый, безмолвный дремучий лес. Не стволы, а исполинские колонны тянулись в небо, густо сплетаясь наверху ветвями, оберегая от солнечных стрел незыблемый полумрак. С трудом проникал ломкий луч через вековые дубы, грабы, и орехи. Из-под влажного мха выглядывали то нежные цветки чаровницы, то изящные папоротники. Изредка раздавался крик встревоженной птицы или жужжание яркокрылого насекомого. В самой чащобе промелькнула росомаха, блеснув буро-черной шерстью и светлыми пятнами возле удивлённых глаз. Лес обрывался у отрога. Вдали виднелись холмы с причудливо изгибающимися на своих боках коричневыми полосами. Террасы, угловатые обломки скал, и уходящая ввысь крутизна. Хребет вздыбливался лесными чащобами, щелистыми грудами камней, руинами развалившихся скал.

Голубоватые туманы копошились и таяли на дне лощин. Небо безоблачное, синее-синее. С вершин сползал свежий ветер и, разбиваясь о зубчатые громады откосов, растекался неровными волнами по ущелью. Торная медвежья тропа вела вверх. Звери – хорошие дорожные мастера. Они знают, где в скалах скрыта доступная щель, как обойти непролазные дебри, гари, где можно перейти вброд бурную реку, пройти по карнизу скал. В самых трудных местах не надо лучшего прохода, чем тот, по которому идёт звериная тропа.

С невидимой высоты падали бешеными скачками холодные потоки воды. Сколько шума, сколько необузданной силы в этом ручье, пропилившем узкую щель в монолитных каменных стенах. Между скользкими глыбами на дне ущелья холодно и мрачно, как в подземелье. Всё пропитано сыростью. С отвесных стен вечно капает вода. Камни одеты слизью. И над всей этой неприглядной картиной висел гул неуёмного потока. Где-то выше из теснины наплывал поток. Разбиваясь о шероховатую поверхность валунов, он вздымался над ними массой голубой воды. Облитая светом солнца, вода лила на стены, на лес каскадами огня, блеска и с рёвом падала в пропасть. Ей покорно вторили скалы.

Тропа, тянувшаяся по узкой лощине террасы, набирала высоту. Дальше всё изменилось, будто медведи решили показать, какие они акробаты. Поднимаясь по уступам, тропа поскакала по крупной россыпи, зарываясь в щели, и, наконец, ушла под колючий кустарник.

Над глубоким ущельем, в чистой лазури неба плыли редкие облака. Казалось, протяни руку, и достанешь их. В неподвижном воздухе, насыщенном запахом кедровой хвои, висел глухой рокот водопадов, доносившийся откуда-то издалека. Ветерок бежал мимо, шевеля дремлющие кроны колючих кустарников.

Они стояли на крошечной вершине гребня, на краю глубокой пропасти. Андрей сказал, что ощутил на своих плечах небо. Катя ответила, что хотела бы в эту дымящуюся бездну сбросить тяжесть мрачных дум и неясных предчувствий.

– Бой мог, но что тебя так тревожит?

Она ответила, что томительная, из глубины души идущая тревога вдруг охватила её. И началось всё это у ворот Гелати.

– Ты даже приблизительно не можешь назвать причину?

– Почему ты не даёшь мне клятв любви? Я что, хуже царевны Нестан-Дареджан?!

Он отвёл её подальше от края обрыва и заключил в свои объятия.

– Катя… моя Катя… Ни блеску благополучной жизни, ни королевам красоты, не затмить волнующий поток твоих кудрей и изумрудные озера глаз!

И он поклялся, что будет любить её всегда, ничто не разрушит их большую, как небо, любовь. Мечтательный взгляд её был устремлён вдаль, туда, где лёгкие облачка, почти на уровне глаз, скользили над ущельем. Андрей спросил:

– А ты?