Темные изумрудные волны Московцев Федор

Глава 41

Припарковавшись напротив Витебского вокзала, Владимир вышел из машины. Полчаса он ждал на обочине. Наконец, появился Артур.

– Час уже стою здесь, дрочу на проходящих мимо баб!

– Извини, Вовок, попал в пробку.

– В пробку попал… Пробка у тебя в голове.

Так они разговаривали. Владимир возмущался по поводу того, что Артур постоянно опаздывает на встречи, Артур же оправдывался тем, что машина постоянно ломается, а движение в Петербурге такое, что впору покупать вертолёт.

– Вертолёт… – проворчал Владимир. – Машина для перехода с одного света на другой. На нём ты будешь опаздывать на сутки. Ты устроился на работу?

– Да.

– Зарплата?

– Она не нужна, Вовок. Директор – гребень. Ссыкун, каких мало. Мы сделаем его, я это вижу.

– Сделаем… Ты уже много кого сделал.

Они обменялись многозначительными взглядами. Оба уже поняли, что вклиниться в чужой бизнес намного выгоднее, чем затевать свой, и стали обсуждать план действий. Владимиру тоже нужно было устроиться на строительную фирму, – туда же, куда устроился Артур.

– Чем они занимаются?

Артур объяснил, что фирма выполняет субподрядные работы у крупных застройщиков. Кроме того, ремонтирует производственные помещения на крупных предприятиях, есть два магазина, торгующие стройматериалами.

– Два магазина… Бизнес крупный, или так, поссать вышли?

– Поссать это мы сюда приехали, Вовок. У них реальная контора.

– Уже страшно, Артур, – оттого, каких людей мы поимеем.

– Ну, чего? Поедем, посидим в ЛДМ?

– Нет, мне надо к брату зайти.

И Владимир махнул рукой в сторону здания клиники Военно-медицинской академии. Ещё раз детально проговорив то, что нужно сделать, они расстались. Владимир пересек проезжую часть, прошел через проходную, кивнув охраннику вместо предъявления пропуска, повернул вправо, и направился в сторону главного корпуса.

«Вот он удивится, когда увидит, что вместо одного Быстрова вышли двое!» – подумал он. Поднимаясь по лестнице, Владимир здоровался с незнакомыми людьми в белых халатах, пожимал руки, и обменивался репликами.

– Как операция, Игорь Викторович?

– Нечеловеческая работа! Неимоверный, чисто… адский труд.

– Больной выживет?

– Время… закопает всех… пардон… покажет. Не могу ничего обещать, всё очень серьёзно.

Так он дошёл до кардиологического отделения, и, остановившись у кабинета с табличкой «Заведующий отделением. Быстров Игорь Викторович», постучался в дверь, затем заглянул вовнутрь. Брат его, извинившись перед посетителем, вышел в коридор.

– Где ты подобрал его? – спросил Владимир, заглядывая в кабинет через неплотно прикрытую дверь. – Чисто… глиномес какой-то.

– Этот крендель заплатил за своего друга… или подругу, хрен поймёшь их эпидерсию. Дорогая получилась операция. Он… человек со связями, с деньгами, с положением.

– Да, это в корне меняет дело. Пидор со связями, с деньгами, и с положением – совсем не то, что пидор без связей, без денег, и без положения. Это уже… чисто… гей!

– Мне надо с ним поговорить. Чисто из вежливости. Он здесь оставил кучу денег.

– Логично, логично, – сказал Владимир и посмотрел на часы. – Но мне что тут делать, я на встречу опаздываю? Артур на два часа задержался, теперь ты.

– Посиди в коридоре.

– Ты обещал с медсестрой познакомить, по неотложной части.

Игорь позвал постовую медсестру.

– Тамара Ивановна!

Пожилая женщина, оторвавшись от журнала, встала из-за стола, и, подойдя к ним, с удивлением уставилась на близнецов. Владимир поморщился.

– Геронтофилией страдаешь, брат?!

– Позовите Аню, где она ходит, – сказал Игорь.

Тамара Ивановна отправилась на поиски медсестры, а Игорь пояснил:

– Поговоришь с ней, как я, вон в том кабинете, в процедурной.

– Как я… А как ты с ней обычно разговариваешь?

– Ну… она делает своё дело, а я её глажу по головке, рассказываю смешные случаи. Потом прикладываемся на кушетку. Потом говорю, какая она умница, намекаю на премию. Только не перепутай: сначала она делает дело – «Oral B», потом кушетка, потом «умница» и премия. И это… кушетка, а не стол, стол уже качается, сломан на хрен!

– Разговор тут слышал про тебя. Два пациента в коридоре обсуждают, к кому идти на операцию. Один говорит: «Хочешь как подешевле – иди к Началову, хочешь жить – иди к Быстрову!»

Игорь гордо вскинул голову:

– Обладатель ценного навыка стоит недешево.

Оставив брата в коридоре, Игорь вернулся в кабинет, к своему посетителю. Это был сорокалетний платиновый блондин, со стильной прической, с серьгами, макияжем, холеными руками, пальцами, унизанными перстнями. Лицо попеременно выражало то демоническую грусть, то романтическую печаль – то была сложная, переменчивая натура.

– Итак, Эрнест Адамович…

– Просто Эрик. Для вас я просто Эрик. К чему условности, жизнь и так усложнена до предела.

– Хорошо… Мы остановились на том, что…

– …Как дорог мне мой Серафим. Поэтому я не жалею ни сил, ни средств, чтобы спасти своего любимого мужчину. Когда любишь, не считаешь усилий. Конечно, есть в этом что-то эгоистичное – я как бы спасаю его не для него самого, а для себя. Но, что поделаешь, такова жизнь. Все мы люди, все мы человеки.

И он достал из дамской сумочки зеркальце, посмотрелся, затем подкрасил тушью ресницы. И проговорил с шальным лукавством:

– Хо-хо! Да! Я создан для любви!

Упрятав все принадлежности обратно, он продолжил:

– Нам непросто далась эта гармония. Мы долго притирались друг к другу. Самыми трудными годами нашей совместной жизни были третий, пятый, и седьмой.

– И как, притерлись?

Эрнест Адамович потупил взор.

– Хо-хо! Как видите. Но было жутко трудно.

– Представляю… Жуть!

– Да, поверьте. Любовь – это жуткий труд. Иногда меня охватывало отчаяние. В эти тревожные часы словно дьявол вселялся в моё тело. Подчиняясь потребностям своей ненасытной плоти, я совершал ужасные ошибки. Я изменял! О, да! Я делал это. Но эти похождения лишь укрепляли нашу любовь. Хо-хо! Я лишний раз убеждался в том, что мой мужчина – самый лучший! А как он ревнует. Вы бы знали, как мой Серафим ревнует! И знаете, когда он устраивает мне сцены ревности, я испытываю такое сладостное волнение. По телу пробегает дрожь, и такое… жжение, как в…

– Как в духовке?

– Да, вы угадали, доктор. Серафиму тоже нравится это слово – «духовка». Хо-хо! Он говорит: «сейчас порву твою духовку»!

– Наверное, вам трудно найти достойного собеседника? Разобщенность, урбанизация, индивидуализация, и всё такое.

– Нет, напротив. Сейчас так много милых, понимающих людей. Кроме того, у меня очень лёгкий характер. Слаб я на…

– Понятно, – кивнул Игорь. – Легко находите контакт… на уровне слизистых.

– Хо-хо! И знаете, я решил существенно расширить круг общения.

– Выставить на поток свою духов…

– Я пишу книгу.

– Вот так сразу – книгу!?

– Это не сразу, всё это выстрадано. Это будет книга о жизни, о любви.

– Легко ли вам дается писани…, я хотел сказать – написание? Знакомы ли вам «муки слова»?

Не уловив иронии, Эрнест Адамович ответил:

– Что вы? Когда знаешь, о чем пишешь, все идет легко. Муки тела – да! Это было. Поэтому и пишется легко, потому что всё, о чем идет повествование, – всё это пропущено через себя.

– Это будет что-то вроде «Книги о вкусной и здоровой пище»?

– Хо-хо! Вы настоящий доктор. Вы словно читаете мои мысли. Я уделяю огромное внимание правильному питанию. Овощи, трава, морская капуста…

– …Пропущенная через лошадь… – сказал Игорь в сторону.

– …Питание – это жизнь, любовь – это жизнь, – продолжил Эрнест Адамович. – Это будет необычная книга.

– В этом я не сомневаюсь.

– Освещаемые вопросы, и сам сюжет, – всё это выходит за рамки повествования. Авторская энергетика бьёт поверх текста. Мой перформанс не просто сопровождает книгу, но выступает как «второй том». Такой тип взаимоотношений писателя и книги как нельзя правильнее вписывается в современное информационное пространство.

– Рассказывая о себе, вы делитесь опытом? Рецепты, позы… Или сообщаете читателю свою философию?

– Всё это, вместе взятое! И даже больше. Я высказываю своё отношение к происходящим событиям, даю оценку людям, явлениям, тенденциям.

– Вы считаете, что это будет интересно?

– О, да! Люди должны знать, что я чувствую. Им должно быть известно моё отношение… например, к сносу памятников, или, к разгону гей-парадов. У меня резко негативная позиция к засилью женских тел на обложках журналов, на рекламных плакатах, и так далее. Обнаженная женская плоть стала универсальным рекламоносителем. Что бы ни продавалось – автомобили, бытовая химия, мягкая кровля, металлочерепица, автомоечное оборудование, ядохимикаты, – всюду привлекаются женские ебличики, сисяндры и ляжки. Фу! Какая гадость! Мужское тело намного эротичнее, и чувственнее, это экстаз для глаз. Поверьте моему опыту!

– Нет оснований вам не доверять.

– Другой вопрос: безудержное распространение порнографии. Вакханалия разврата ужасает. Яростная пропаганда отживших отношений, противоестественных отношений. Фу! Какая гадость! Женщина – бестолковое существо, как ни крути. Женщин, в конце концов, оставят для продолжения рода, и то – зачатие будет происходить при помощи экстракорпорального оплодотворения. В дальнейшем ученые решат и эту проблему. Но сейчас прогрессивные люди должны закладывать фундамент естественных, нормальных, взаимоотношений. Чистая, крепкая мужская дружба, – что может быть прекраснее? Закрытые мужские коллективы – армия, монастыри – не знаю, есть ли на свете больший соблазн. Что касается противоестественных контактов с женщинами – они скоро изживут себя, поверьте! И этот порнографический угар, что мы наблюдаем, лишь подтверждает мою мысль.

Тут за стеной раздался грохот.

«Порушил стол, зараза! Я так и знал», – подумал Игорь, и постучал по стене. Взглянув на часы, сказал:

– Всё. Вынужден покинуть вас, у меня обход. Надо посмотреть, как там ваш… друг сердешный.

Они поднялись со своих мест. Эрнест Адамович подошёл к зеркалу, и стал прихорашиваться.

– Скоро самому придётся лечь в больницу. Знаете, я такой чувствительный.

– Могу посоветовать хорошего проктолога.

– Хо-хо! Поверьте, с этим всё в порядке. Единственный здоровый орган. Все завидуют.

Они вышли в коридор. Игорь спросил:

– Как без Серафимки – эротические сны не мучают?

Лицо Эрнеста Адамовича слегка порозовело.

– Почему мучают…

Дверь соседнего кабинета приоткрылась, оттуда вышла молодая медсестра в халате на голое тело. Увидев Игоря, она, остановилась, обомлев.

– Игорь Викторович… Сколько вас тут…

И посмотрела в сторону кабинета, откуда только что вышла, затем вновь уставилась на заведующего.

– Жесть! – проговорила она, разглядывая обоих – Игоря Викторовича и Эрнеста Адамовича.

И, громко расхохотавшись, побежала в сторону поста.

Когда они подошли к машине, у Владимира зазвонил мобильный телефон.

– Алло!

Звонила девушка. Перекрывая громким голосом грохот проезжающего трамвая, Владимир стал оправдываться перед ней – не смог встретиться, потому что срочно поехал в Сестрорецк по делам. Закончив разговор, он сел в машину.

– В Сестрорецке нет трамваев, – сообщил Игорь.

Владимир отмахнулся – мол, какая разница.

– С кем у тебя встреча?

– С кем у меня встреча… Катя, дочь Сергея Третьякова.

– А что она тут делает? – удивился Игорь.

– Хочет устроиться в редакцию журнала, или в издательство. Она журналистка. Я пообещал Сергею, потом закружился, и забыл.

– Катя, Катя… Она была хорошенькая.

– Стала еще лучше, ты б её видел.

– Сейчас увижу. Одна приехала?

Владимир кивнул – да, одна, живёт в гостинице, подыскивает съемную квартиру.

– Так мы ей можем снять, и по очереди с ней пожить.

– У неё там кто-то есть.

– Это понятно – раз хорошенькая, наверняка кто-то есть. Но пока она тут одна…

– Сергей убьёт. В казино, куда мы ходили, он спалил её с каким-то взрослым мужиком. Глаза на лоб полезли, как увидел. Пошёл разбираться, не знаю, чем закончилось. Во Владике, я слышал, у неё был тоже какой-то женатый «папик». Сергей её отправил в Москву, там хотел пристроить. А она попёрлась в Волгоград приключения искать.

– Ну, и мы с тобой женаты. Как раз подходим.

По Фонтанке они доехали до Итальянской улицы, и там оставили машину. Затем по Караванной дошли до Невского проспекта. На углу они увидели Катю, и подошли к ней.

– Привет, красавица, давно ждешь?

– Добрый день.

Владимир стал объясняться – якобы человек, который должен был уволиться, на место которого её должны были устроить, неожиданно остался на работе, и всё провалилось. Но какой-нибудь вариант обязательно будет найден.

– Но я всё бросила, приехала! – возмутилась Катя.

Она объяснила, что очень рассчитывала на эту работу, у неё обстоятельства. Как можно давать пустые обещания, ведь ей пришлось отложить очень важные дела, чтобы приехать в Петербург! Владимир принялся её успокаивать – раз он дал слово, то обязательно сдержит его. Потом спросил, могут ли они встретиться как-нибудь вечером, он покажет ей достопримечательности. Игорь сказал, что у Кати расстёгнута пуговица на кофточке, и потянулся за тем, чтобы её застегнуть.

– Это что, обязательное условие – встречаться для «осмотра достопримечательностей»? – отстраняясь, спросила она резко. – И ещё… У меня есть мужчина, который застегивает и расстегивает мне пуговицы.

Владимир извинился, и сказал, что позвонит в самое ближайшее время. Только куда?

– Я вам сама позвоню, – холодно ответила она, и, не попрощавшись, направилась в сторону Аничкова моста.

– Да, брат, попали мы с тобой, – протянул Владимир, глядя ей вслед. – Серёга нас теперь убьёт. Надо срочно найти ей работу.

– Ну, ищи. Ты ж ей стал назначать свидания.

– А ты первый полез её лапать. И у тебя тут больше знакомых, логично? Чем занимается твой мужиковед?

– Директор туристической компании. Он сделал мне путёвку на Мадейру.

– Озадачь его, брат. Пусть найдет Катьке место в какой-нибудь редакции. Энергично!

– Володь… поговори с ним сам – как я!

– Поговори с ним… – недовольно буркнул Владимир. – Откуда я знаю, как ты с ним разговариваешь.

– Ну, не так, как с Аней-неотложкой! – расхохотался Игорь, и похлопал брата по плечу.

Глава 42

– Как вовремя лопнул «Три-Эн»! Подарок судьбы какой-то.

– Иногда не собираются, а разоряются вовремя, Игнат Захарович, – ответил Иосиф Григорьевич.

Они обсуждали скоропостижное банкротство финансовой пирамиды, и то, какие дивиденды это принесет их кампании по выдвижению Рубайлова в депутаты Госдумы. Через несколько дней после того, как они втроём – Давиденко, Моничев, и Еремеев – обсудили все детали, офисы «Три-Эн» закрылись, компания перестала выплачивать дивиденды, вкладчики устроили пикеты. Шапиро куда-то скрылся, его объявили в розыск. Моничев и Нестеров доказали свою непричастность к афере.

– Пирамида – само по себе гибельное дело, – сказал Иосиф Григорьевич. – У египтян с их культурой, суть кладбищенской, пирамиды служили гробницами. Доверить деньги пирамиде – значит похоронить их, потерять. Это устойчивое на вид сооружение оказалось самым что ни на есть неустойчивым.

– Шапиро виноват во всём, – засопел Еремеев. – Жидомасон, подонок, смотался с деньгами. Ни Гитлер, ни Сталин, ничему не научили иудеев. По-прежнему наживаются за счет трудового народа.

– А как же Моничев? – возразил Иосиф Григорьевич. – Он оказался порядочным человеком.

– Такой же подонок, как и его кореша. Видно по его масленым глазкам.

«Одного поля ягода с тобой, – подумал Иосиф Григорьевич. – Не случайно вы так быстро сработались. Интересно, куда делся Шапиро? Наверное, отдыхает на дне какого-нибудь заволжского болота».

Если с «Три-Эн» всё понятно, то в деле «микросхемщиков» остаётся много неясного. Свидетели, опознавшие Трегубова, один за другим стали отказываться от своих показаний. Обнаружились свидетели, видевшие совсем других людей. Составляются фотороботы, сотрудники уголовного розыска занимаются поиском подозреваемых. Трегубов вдруг признался, что в день, когда в Урюпинске сгорел магазин, он отдыхал на турбазе, принадлежащей «ВХК». Не говорил об этом потому, что не хотел подставлять девушку, собравшуюся замуж за другого парня. Но раз такое дело, придётся сознаваться. Девушка, некая Ольга Шерина, подтвердила, что была с Трегубовым в тот день. То же сделали работники турбазы.

Оперативникам стало известно, где мошенники изготовляли свои микросхемы. Раскрыта вся цепочка. Свидетели опознали того, кто закупал и распространял товар. Им оказался некий Леонид Козин, его забрали из токсикологического отделения больницы скорой помощи. Это было шоу – о задержании откуда-то узнала пресса и телевидение, Козин выглядел героем, и с удовольствием давал интервью. Он сразу во всем признался дознавателям, и нашлись люди, видевшие его в Урюпинске. Казалось бы, дело закрыто. Но Сташину всё показалось слишком подозрительным. Козин похож на сумасшедшего, судя по всему, он готов признаться во всех на свете преступлениях – лишь бы это были преступления, о которых пишут в газетах. Следователи согласны с тем, что он мог убить – в его послужном списке есть такие эпизоды. Но на роль организатора махинаций он не подходит.

Остается открытым вопрос: кто такой Артемий, Прокофий, Пахом, Пафнутий, Трофим, Сигизмунд, Уралан, Улукиткан – очкарик-блондин, которого видела Урюпинская продавщица и другие свидетели? В его идентификации больше всех продвинулся Сташин. Он выяснил, что похожий тип появлялся в палате Козина, об этом рассказала медсестра. А врач по фамилии Златьев показал, что Козина устроил в отделение его однокурсник, Андрей Разгон. С другой стороны, от осведомителей следователь узнал, что Трегубов тесно общается с тем же самым Разгоном, и этот молодой человек работал ранее в бюро СМЭ, а уволился сразу после пожара в Урюпинске. Установлено, что он принимал погорельцев, в журнале стоит его подпись. Правда, свидетели затрудняются опознать его по фотографии. Теперь осталось расспросить обо всём этом самого Андрея Разгона, и устроить очную ставку с Трегубовым, а также отработать всех свидетелей – и тех, что отказались от своих показаний, и новых.

– Следствием установлено, кто такой блондин-очкарик, распространявший микросхемы, – сказал Иосиф Григорьевич. – Им оказался Андрей Разгон, бывший санитар морга. Он идеально подходит на роль организатора этой аферы. Не удивлюсь, если окажется, что он причастен к «Три-Эн», и виновен во многих экономических преступлениях, раскрытием которых занимается Зюбенко. А также тех, что нам предстоит раскрыть в ходе избирательной кампании Рубайлова. Он дружит с Трегубовым. Уверен: это не случайно. Трегубова мы придержим до поры, до времени. Посмотрим, что скажет нам Разгон. А Козин пусть останется до кучи – сам напросился.

– Но… Иосиф Григорьевич, следствие установило непричастность Трегубова. Его скоро выпустят.

– Пока не выпустят. И что значит «следствие установило»? Оно установило на основании липовых свидетельских показаний. Знаете, во дворах вечно трётся толпа долбоёбов, которым делать нечего, зато всегда есть дело до того, кто с кем, и куда ходит. Эти любопытные соседи, социально активные граждане, и есть те самые свидетели. Им нельзя верить. Поэтому Сташин отработает свою версию, а потом ваши свидетели всё подтвердят. Им просто некуда будет деваться. Ведь милиции известно, где они трутся. Что касается Трегубова – чем он вам так приглянулся? Разве где-нибудь сказано: «дорожи выжатым лимоном»?

– Почему вы считаете, что Сташину можно верить? – спросил Еремеев.

– Он честный, беспристрастный человек.

– Не в меру честный, с ним осторожность нужна больше, чем с мошенником. Сомневаюсь, что он беспристрастен. Бредовые идеи движут им.

Еремеев вынул из портфеля фотографию Леонида Козина. Иосиф Григорьевич взглянул на физиономию укурка с закатившимися глазами и усмехнулся:

– Трогательный такой.

– Козин рулит, – отчеканил Еремеев. – Жесткий, неукротимый, опасный, как сквозняк, он отрывает ухи, ломает пальцы и простреливает бошки. Жестокость тигра – дуновение ветерка по сравнению с его свирепостью. Сын шайтана, подонок из подонков, директор преступного мира.

– Да-а… Игнат Захарович, улыбнуло меня от вашего рассказа, ну да ладно.

В ответ на этот розыгрыш Иосифу Григорьевичу во что бы то ни стало захотелось осадить Еремеева. Он сказал:

– А как вам такой факт: Сташин, правда, не без помощи сотрудников уголовного розыска, установил, что Кондаурова застрелил Никитин. Оказывается, Шеховцов его прикрывал – стрелял по охранникам. По собственной инициативе следователь прокуратуры помог Галееву, расследующему это дело. Кроме того, выяснил, что «кавказский след» оставлен… как вы думаете, кем? Трегубовым! Это он, находясь на удалении – Галеев поверил в его алиби – видел, что к вашему дому подъехали лица кавказской национальности. И убедил охранников Кондаурова в том, что в них стреляли люди Оганесяна. Усилиями Сташина найдена подружка Никитина, сейчас она даёт показания…

Еремеев слушал рассеяно, думая о чем-то своём. Услышав о планируемой поимке Никитина, который, потеряв осторожность, объявился в Волгограде, он насторожился.

– … Думаю: не подкинуть ли следствию такую идею: выпустить эту Альбину, и понаблюдать за ней. Может, Никитин вспомнит её, заедет в гости. Скажу это Галееву. Никитина возьмут, поработают с ним. Думаю, выстроится любопытная цепочка: Никитин – Трегубов – Разгон… И кто-нибудь еще.

«Еремеев! – подумал про себя Иосиф Григорьевич. – Интересно, в какие края подастся адвокат, когда Никитин начнет давать показания?»

– Никитин в городе… ну и дела, – тихо проговорил Еремеев.

Иосиф Григорьевич выглянул в окно:

– Теперь это новость вот для того паршивого воробья, который другого места не нашёл, как на карнизе оставить свой навоз.