Пиранья. Жизнь длиннее смерти Бушков Александр
– Умница, – со вздохом сказал Мазур. – Исключительно точно обрисовала. Правда, насчет меня чуточку преувеличила. Я-то не на высоком посту, я обычный головорез, каких в любой приличной армии пруд пруди. Это ты – на высоком посту…
– Я скоро с ума сойду и от этого поста, и от всего остального, – призналась она насквозь уставшим, каким-то безнадежным голосом. – Честное слово. Может быть, ты мне объяснишь, почему все так неправильно? Вы же давным-давно через все болезни становления прошли, построили социализм, ты должен знать…
– Что? – безнадежно спросил Мазур.
– Почему все так неправильно, – сказала Лейла. – Я сама ничего не понимаю. Не понимаю, что происходит с людьми. Когда-то у них не было мечты яростней и светлее, чем покончить с султаном. Нас носили на руках, в первые недели переворота нельзя было появиться среди людей, на нас бросались, как паломники на святого шейха. А теперь они срывают плакаты, прячут мятежников, а то и стреляют в спину… Те же самые люди.
– Тебя это удивляет? – фыркнул Мазур.
– А тебя – нет?
– Ты знаешь… – медленно сказал он. – Есть у людей такая интересная черта: им нужно все и сразу. Думается мне, от вас ждали рая земного в считанные недели. А вы им не построили рая.
– Но нельзя же вот так, в одночасье…
– А им хочется, – сказал Мазур. – Они-то считают, что вы обязаны им в сжатые сроки возвести рай на земле. Не дождались они этого от вас – и начали ненавидеть.
Ее огромные черные глаза вспыхнули нешуточным гневом:
– Хочешь сказать, они теперь пойдут за каждым, кто им пообещает рай на земле?
Мазур был уверен, что именно так и может обернуться, но из благоразумия промолчал, чтобы не лезть с грязными сапогами в эту незамутненную чистую душу. Девочка еще не повзрослела, вот в чем беда. Не научилась различать абстрактные схемы и суровую реальность. И человеческой натуры толком не знает. А натура сия, как уже говорилось, прямолинейна и проста: подавай им рай земной на блюдечке, и точка. Иначе растопчут. Видывали мы уже это, на практике проходили, взять хотя бы народного вождя Олонго, который сначала был чуть ли не богом земным, а потом, когда стало ясно, что не дождаться рая, остались от вождя одни клочки по закоулочкам… А Мазур еле ноги унес, хотя уж он-то никому рая построить не обещал.
Лейла справилась с собой, прилегла рядом, прижалась. Сказала грустно, глядя в потолок:
– Но ведь вам удалось со всем этим справиться? Должен быть какой-то рецепт, совет, пример… Понимаешь, мне просто не с кем о таком поговорить. С подчиненными нельзя, чтобы не расхолаживать. Касем никаких причин для беспокойства не видит. Асади считает, что всех врагов в конце концов можно выловить и расстрелять, если потрудиться на совесть. Хасан… он, знаешь ли, слабоват. Скорее исполнитель, чем теоретик.
– А Барадж?
Лейла покосилась на него, усмехнулась:
– С Бараджем я однажды пыталась поговорить на эту тему, вообще откровенно. Поделиться по-дружески своими тревогами и переживаниями. А он меня попытался уложить вот в эту самую постель. Пришлось врезать, и разговор оказался безнадежно испорчен…
Мазур печально усмехнулся про себя: вот она, ценная информация из самых недр здешнего Политбюро, которой так жаждут старшие по званию. Только вряд ли такие сведения их устроят. И без того известно, что Барадж – жуткий бабник, Касем – упертый, Асади уповает на агентуру и облавы больше, чем на идеалы, а Хасан слабоват…
– Честное слово, я не знаю, где тут рецепт и совет, – сказал Мазур. – Я – солдат, понимаешь? Умею быстро и качественно разобраться с любым, на кого мне укажет родина в лице старшего по званию. Но, хоть ты меня убей, понятия не имею, как правильно построить социализм в целой стране… Тебе должно быть виднее, ты в этом деле профессионал.
– Но ведь не может оказаться так, что мы были неправы? – спросила Лейла. – Если бы ты видел, как жили здесь при султане…
– Все у вас получится, – сказал Мазур тоном, каким успокаивают огорченных детей. Притянул ее к себе и легонько приласкал. – Вы все же молодцы, такие горы свернули…
Он говорил что-то еще, в том же духе, успокоительное и веское, но довольно быстро замолчал, потому что сам себе казался неубедительным и боялся, что и Лейла это почувствует. Они долго лежали, прижавшись друг к другу в тишине и прохладе, Мазур выкинул из головы все сложности, отдыхая душой и телом – и она, должно быть, испытывала то же самое, судя по спокойному дыханию и расслабленности. Было так уютно и покойно, что он почти задремал – и очнулся от резкого движения Лейлы.
– Совершенно нет времени… – сказала она с сожалением, решительно приподнялась и села в постели. – Видишь ли, с тобой очень хотел встретиться майор Юсеф. Он просил, чтобы я позвала тебя в гости… а я позвать-то позвала, но беззастенчиво использовала эту возможность в личных целях… У тебя есть еще время? Юсеф крайне озабочен. Что-то серьезное случилось, и ты ему нужен… Я позвоню?
– Звони, – сказал Мазур, не раздумывая. – Только сначала приведем тут все в порядок…
…Когда через четверть часа в кабинет вошел Юсеф, там все обстояло в высшей степени благопристойно: старший советский товарищ, капитан-лейтенант Мазур, застегнутый на все пуговицы, даже где-то чопорный, сидел у стола, старательно изучая последние образцы агитационных плакатов, предназначенных для расклейки в единственном на всю республику гнезде пролетариата (то бишь городке нефтяников с населением тысячи в три человек). Лейла, нахмурясь с деловым видом, делала какие-то пометки в какой-то ведомости сугубо официального вида – тоже безукоризненно одетая, тщательно причесанная, деловая и неприступная, как бронемашина с полным боекомплектом перед выездом на задание. Положительно, майор не должен был ничего заподозрить.
Да он и не собирался заниматься психологическими изысками, сразу видно – Мазур вмиг определил, – что Юсеф крайне встревожен и взволнован, места себе не находит. Он был очень похож на младшего брата, но, в отличие от сопляка Ганима, производил впечатление по-настоящему хваткого и серьезного мужика. А такие по мелочам не паникуют…
Они обменялись рукопожатием, и Юсеф взял быка за рога:
– Товарищ Мазур, я очень благодарен, что вы пришли… Лейла, мы можем поговорить наедине?
Она с нешуточной обидой вздернула подбородок:
– Хотела бы напомнить, что я, в конце концов…
Юсеф перешел на их родной язык. К некоторому удивлению Мазура, майор не настаивал, как полагалось бы твердому арабскому мужику, а скорее уж просил и уговаривал – такое осталось впечатление, хотя знакомые интонации могли нести и другой смысл…
В конце концов Лейла уступила, обиженно поджав губы, вышла твердой походкой, горделиво воздев голову. Бросила Мазуру, не оборачиваясь:
– Ну что ж, дисциплина есть дисциплина. Я поработаю на втором этаже…
Юсеф, едва она вышла, тщательнейшим образом прикрыл за собой дверь. Вернулся к столу, сел рядом с Мазуром, понизил голос:
– Не знаю, как вам и сказать… Положение не из легких, ситуация щекотливейшая… При ней, – он мимолетным кивком указал на дверь, – говорить и вовсе не следовало. Дело не в том, что она – женщина. Она слишком молодая, не со всеми иллюзиями рассталась. Мы с вами – люди вполне взрослые, в меру циничные, нам будет легче такое обсуждать с глазу на глаз…
– Интересное начало, – сказал Мазур с вымученной улыбкой.
И его легонечко куснул червячок циничного подозрения. «Уж не вербовать ли собрались? – подумал он трезво и отстранение – Вряд ли Лейла согласилась бы играть роль приманки, но, может, на чем-то другом решили поддеть? Дружба дружбой, а спецура спецурой, чего уж там…»
Юсеф развязал тесемочки принесенной с собой пухлой кожаной папки, опустил глаза и довольно долго их не поднимал, без нужды перебирая какие-то бумажки. Потом достал из-под них фотографию и протянул Мазуру:
– Вот об этом человеке я хотел бы с вами поговорить…
Мазур всмотрелся. Ничего особенного, мужик лет пятидесяти с ничем не примечательной физиономией, заснятый украдкой где-то в порту – о чем неопровержимо свидетельствовала видневшаяся из-за его правого плеча мачта корабля. Форма местного образца без знаков различия, кепи без кокарды – но вот лицо у него определенно не местное, скорее уж попахивает великим старшим братом…
– Никогда не видел, – искренне сказал Мазур. Присмотрелся пристальнее. – Хотя… Такое впечатление, что где-то и видел мельком…
– Вполне возможно, – сказал Юсеф, не отводя от него напряженного взгляда. – Вы ведь бываете в порту, в закрытом секторе… Зовут этого человека… – он старательно выговорил: – Виктор Сергеевич Кумышев, он носит звание генерал-майора сухопутных войск и по своему служебному положению заведует здесь выгрузкой и отправкой получателям особых грузов… Тех, что и у вас, и у нас проходят как «детали сельскохозяйственных машин».
Мазур подобрался. За этим нехитрым обозначением крылось оружие. Не самое серьезное и громоздкое, конечно: автоматы, пулеметы, легкие безоткатные пушки, боеприпасы к ним и тому подобное. Одним словом, вся мелочевка, кроме бронетехники и военных самолетов вкупе с боевыми кораблями – те и шифровались в бумагах иначе, и занимались всем этим не сухопутчики.
– И что же? – спросил Мазур сухо. Все это начинало ему категорически не нравиться.
– Товарищ Мазур, – сказал Юсеф совсем уж тихо. – Часть грузов при прямом посредстве упомянутого генерала уходит на сторону.
– В каком смысле?
– В прямом смысле, – с величайшим терпением произнес Юсеф. – Я хочу сказать, часть грузов, минуя арсеналы республики, уходит в другие места. Не хочу сказать «к врагам», но, в любом случае, Джараб-пашу к друзьям и лояльным гражданам уж никак не отнесешь… Вы слышали о Джараб-паше?
– Я не ребенок, – сухо сказал Мазур. – Кто ж о нем не слышал…
Личность была примечательная, сильная и во многом до сих пор загадочная – этакая помесь батьки Махно с заносчивым магнатом времен феодальной раздробленности. Джараб-паша прочно сидел на востоке республики, контролируя чуть ли не пятую ее часть: официально – губернатор, а неофициально – некоронованный король трех провинций из шестнадцати. Собственные войска, своя спецура, своя администрация. Насколько Мазур помнил, Джараб-паша всю свою сознательную жизнь кичился тем, что именно он, а не покойный султан, происходит по прямой линии от какого-то древнего могучего халифа – впрочем, всегда знал меру, в высказываниях не переходил неких границ и громогласно ни на что не претендовал. Однако в своих владениях держался царем и богом – так что султан до самой своей бесславной кончины ничего не смог с ним поделать, не развязывая полномасштабной гражданской войны. После смерти султана от рук революционных парашютистов проблема перешла по наследству к новой власти, оказавшейся в той же безнадежной ситуации: на открытые конфликты Джараб не шел, на словах подчинялся столице и с восточной витиеватостью уверял всех в своем совершеннейшем миролюбии – но на деле каждая собака знала, что в тех провинциях у Касема только видимость власти, а сама власть у Джараба. Лаврик мимоходом упоминал, что соответствующие службы, а также высшие инстанции до сих пор в своем отношении к Джарабу так и не определились – врагом считать вроде бы не за что, а в друзья он сам категорически не хотел. Вот советские гости и держались от него на дистанции, полагая, очевидно, что проблема, если ее не трогать, со временем как-нибудь сама рассосется… Хорошо еще, что провинциальный король не замечен был в шашнях с агентами империализма – похоже, он ни с кем на свете не собирался не то что дружить, но хотя бы строить отношения…
Юсеф вскинул на Мазура глаза и тут же уткнулся с виноватым лицом в свою папку:
– Прежде всего мне хотелось бы извиниться – не за себя, за других. Понимаете, сначала у нас нашлись люди, которые сгоряча посчитали, что вы, что ваши… В общем, первым предположением было, что Советский Союз по каким-то своим высшим соображениям решил подкармливать Джараба. Во-первых, давно известно, что политика, увы, выписывает порой и более причудливые зигзаги, она руководствуется не эмоциями, чувствами, дружбой, а голым прагматизмом. Во-вторых… Право же, предпочтительнее было считать, что это политическая комбинация, пусть и обидная для нас, нежели допускать, что советский генерал оказался… оказался тем, чем он есть.
Мазур угрюмо молчал. Сам он был достаточно умудрен жизненным опытом, чтобы знать: генеральские звезды вовсе не делают человека чистым ангелом. Советские в том числе. Случались среди генералов грязные субъекты: воры, расхитители, даже шпионы. Однако сам он с подобным сталкивался впервые – в применении к генералу. Стыд за державу мешался со злой горечью.
– Вы уверены, майор? – спросил он, не поднимая глаз.
– Совершенно. Мы нащупали кончик и стали осторожно разматывать клубок, – он выложил перед Мазуром лист желтоватой бумаги, исчерченный кругами и треугольниками. Их соединяли стрелки и пунктиры, а внутри были надписи на арабском. – Я сейчас объясню… У нас есть агенты во владениях Джараба. Гораздо меньше, чем хотелось бы, но кое-какая сеть налажена. Первые известия пришли как раз оттуда… Если разобраться, схема незамысловата и мало чем отличается от точного описания действий вороватого приказчика, систематически и понемногу обкрадывающего хозяина-купца. Объемы поставок большие – вы очень много нам помогаете, мы благодарны… И всегда есть возможность отщипнуть толику. Так вот, часть грузов попадает не в арсеналы республики, а прямиком перебрасывается к Джарабу на военных грузовиках. Здесь отлаженная цепочка: доверенный человек вашего генерала, майор Мар-чен-ко поддерживает связь с военными чиновниками из арсенала, которые подрисовывают ведомости и инвентарные описи – и тот же майор на контакте с перевозчиками. Не считая мелких исполнителей, которые сплошь и рядом просто не в курсе, что занимаются не своими прямыми обязанностями, а чем-то предосудительным, задействовано около десяти человек. Тех, кто гребет деньги. До сих пор мы только наблюдали, но вчера аккуратненько взяли одного. Повезло. Его отправили в командировку в провинцию, там мы его без шума изъяли, инсценировали нападение диверсантов. Все проделано чисто, никто ничего не заподозрил: есть сгоревшая, обстрелянная из гранатометов машина, парочка обуглившихся до полной неузнаваемости трупов, – он усмехнулся одними губами. – Для вящей скрупулезности павшего за республику отважного воина уже похоронили со всеми почестями… Все гладко.
– Он говорит? – глухо произнес Мазур.
– Много и откровенно, – жестко улыбнулся Юсеф, будто оскалился. – Он прямо-таки умоляет, чтобы ему не мешали говорить… Мы уже знаем достаточно, чтобы снять всех. Я имею в виду, наших. С вашими людьми, конечно же, предстоит разбираться вам. Это очень деликатное дело, товарищ Мазур, вы сами понимаете. Нельзя давать ни малейшего повода для злословия как внутреннему врагу, так и империалистической пропаганде. История одинаково неприглядная как для республики, так и для наших советских друзей. Высоко, очень высоко, – он значительно воздел палец, – было решено, что официальные каналы задействовать не стоит. Вы попросту передадите материалы людям, облеченным соответствующими полномочиями. Как-никак вы непростой военный – вы на секретной работе, выполняете особые миссии, это подразумевает вашу вовлеченность в специфический круг проблем…
– А что я должен показать нашим? – спросил Мазур, ощущая во рту мерзкий привкус. – Эту вашу схему? Не маловато ли?
– Товарищ Мазур! – воскликнул Юсеф с неприкрытой обидой. – Я бы никогда не пришел к нашему советскому другу со столь легковесными основаниями. Я прекрасно помню, что возможны любые провокации, враг коварен… К сожалению, все крайне доказательно, – он положил ладонь на папку. – Здесь имеются подробные показания этого мерзавца, мнимого павшего героя. У нас не было времени переводить на английский – да и не стоило расширять круг посвященных – но у вас ведь немало знатоков арабского. Кроме того, здесь множество фотографий. Практически все этапы потаенно зафиксированы на пленку. Погрузка. Отъезд машин в направлении контролируемых Джарабом территорий. Номера машин, лица водителей и сопровождающих. Особую ценность представляют полдюжины снимков, сделанных у Джараба. Качество не всегда на высоте, но нет никаких сомнений в том, что именно снято. Передача денег, опять-таки на всех этапах. Вот это – эмиссары Джараба, вот это – люди из арсенала. Вот это – Марченко получает от них деньги. Вот он передает пакет Кумышеву, видите? Тот самый пакет… Там доллары, в пакете. Кроме того… – он поколебался, но решительно продолжал. – Позвольте уж не углубляться в некоторые тонкости, но у нас была возможность осмотреться в комнатах, занимаемых генералом на базе, в соседнем с вашим доме…
Ну конечно, подумал Мазур. Еще один незаметный, бесплотный, как тень, исполнительный прислужник. Тут и гадать нечего. Или смазливенькая горничная в кружевном передничке, ни в чем хозяину апартаментов не отказывающая и потому оставшаяся вне подозрений – есть такие в соседнем доме, у чистых вояк. Тут и гадать нечего. Внутренняя агентура.
– На этом снимке – платяной шкаф, где генерал держит часть денег. Доллары и фунты стерлингов в коробке из-под обуви, под рубашками. Нижний ящик с правой стороны… Еще часть денег – в полиэтиленовом пакете в холодильнике, спрятанном под копченой свининой, – Юсеф улыбнулся почти весело. – Ваш генерал, очевидно, начитался старых приключенческих книжек. Наши люди – очень серьезные и ответственные товарищи, к тому же старыми догмами ислама не скованы. Для пользы дела они не только возьмут в руки свинину, но и съедят, если обстановка потребует… Третий пакет, с деньгами и золотыми украшениями – часть своего процента он берет золотом по договоренности с компаньонами – в пакете, приклеенном скотчем под столешницей. Вряд ли он упаковывает все это в перчатках – он пока что чувствует себя в безопасности. Наверняка на пакетах и купюрах масса отпечатков пальцев…
– Наверняка, – поддакнул Мазур.
Он поморщился от омерзения – представил себе, как генерал вечерами, заперев дверь, пересчитывает свою неправедную казну: купюры мусолит, золотишко на ладони взвешивает, раскладывает. Такие субъекты частенько закромами любуются…
– Возьмите, – сказал Юсеф, тщательно завязав тесемки папки и придвинув ее к Мазуру. – Здесь достаточно…
В его лице вдруг что-то изменилось, он напрягся, застыл на миг и продолжал громко, спокойно:
– И, наконец, самое важное обстоятельство…
Не закончив, он бесшумно взмыл из-за стола, прянул на цыпочках к двери и рванул ее на себя что было мочи. В комнату кулем ввалился, растянулся на полу человек в мундире, отчаянно вскрикнул от неожиданности. Мазур мгновенно узнал секретаря Лейлы. Прежде чем майор успел на него навалиться, секретарь извернулся, как кошка, проворно вскочил на ноги и дернул кобуру. Мазур вмиг вылетел из-за стола, прижался к стене – у него самого оружия не было.
Юсеф красивым финтом ушел в сторону, с линии огня. Выпалив в него два раза – наугад, в белый свет, собственно – секретарь отпрыгнул и кинулся бежать.
Майор, прямо-таки рыча от ярости, бросился следом, выхватывая на бегу пистолет. Мазур чисто автоматически, повинуясь рефлексам старого охотника, поспешил вдогонку…
Выстрел в коридоре. И еще три – громкие, хлесткие, прозвучавшие прямо-таки очередью. Видя, как майор остановился и опустил пистолет, Мазур понял, что опасность миновала. Вышел в коридор.
Там стояла Лейла с браунингом в руке, с неостывшим боевым азартом на лице, а секретарь валялся у ее ног в состоянии, уже исключавшем всякие допросы…
– Я услышала выстрелы… – сказала она возбужденно. – А потом он выскочил, с ходу выстрелил в меня, промахнулся… Очередной шпик, а?
– Ну разумеется, – быстро подтвердил Юсеф, бросив быстрый взгляд на Мазура. – Скрытый враг…
Он словно бы ждал от Мазура немедленной поддержки, и тот, ничего еще толком не понимая, кивнул:
– Шпионы чертовы…
В коридор ворвались оба гражданских с автоматами наизготовку, Юсеф, не мешкая, что-то гортанно им прокричал, и они скрылись. Майор, крепко взяв Мазура под локоть, отвел в сторону и прошептал на ухо:
– Подождите немного. Я сейчас позвоню Асади, пусть вышлет машину с охраной, а лучше еще и броневик. Вам следует быть осторожнее по дороге на базу…
Они встретились взглядами. Мазур не задал ни единого вопроса – потому что прекрасно понимал, куда склонилась ситуация. Не нужно быть семи пядей во лбу… Цепочка определенно не исчерпывается вороватыми чиновниками из арсенала. Чтобы наладить и долго поддерживать в тайне подобный канал, где крутятся приличные деньги, недостаточно сребролюбивых капитанов и даже полковников. Должен быть еще кто-то, сидящий высоко – довольно высоко, очень высоко. Юсефу просто-напросто неприятно в этом признаваться, но именно так, скорее всего, и обстоит. Сержанты обычно торгуют с сержантами, а генералы – с генералами… Интересно, кто?
…До базы Мазур добрался без всяких поганых приключений – в кузове крытого военного вездехода, в компании полудюжины бдительно сжимавших автоматы черноберетников, под конвоем ехавшего позади «Саладина». Лежавшая на коленях папка казалась ужасно тяжелой и склизкой на ощупь…
Как он и ожидал, оба сидели в комнате Лаврика, на том же этаже, где обитал Мазур. По каким-то неисповедимым зигзагам мышления Мазур испытал откровенное злорадство, глядя на их физиономии, заранее осветившиеся довольными улыбками. Оба бойца невидимого фронта судя по всем признакам, ожидали исключительно приятных сюрпризов, важных и серьезных секретов, того, что так престижно и весомо выглядит в рапортах, суля их авторам кучу всяких благ…
– Ну, рассказывай, – не вытерпел первым Лаврик. – Интересно, каковы в постели революционные министры? Ты не щетинься, я шутейно, можешь не отчитываться в этой части…
– А тут и не в чем отчитываться, потребуется вам это, или нет, – сухо ответил Мазур. – Не было никакой постели.
– В жизни не поверю, – сказал Лаврик. – Такая девочка…
– Насчет постели думать было просто некогда, – сказал Мазур столь же казенным тоном. – Очень уж серьезное оказалось дело. Вы хочете секретов? Их есть у меня… Добрый килограмм.
И он плюхнул папку на стол, дернул тесемки. Уселся за стол, закурил и, перевернув папку, вывалил всю груду перед Лавриком. Сказал, морщась:
– Секреты больно уж вонючие, не взыщите. Что мне дали, то я вам добросовестно и приволок. Коммерция, знаете ли…
Он прекрасно знал, что имеет дело с профессионалами. И они не обманули ожиданий – пока Мазур кратенько вводил обоих в курс дела, не последовало ни единой реплики, выражавшей недоверие, вообще отвлеченные эмоции. Лаврик по-арабски не читал – и Вундеркинд, судя по тому, что он не прикоснулся к документам, тоже. Однако фотографии говорили сами за себя и знания заковыристых языков не требовали…
Лаврик первым открыл рот – и изрыгнул короткую, но чрезвычайно смачную фразочку семиэтажной конструкции.
– Удивительно точное определение, – с вымученной улыбкой сказал Вундеркинд. – Вы уверены, что это не провокация?
– Да господи, ни в чем я не уверен, – сказал Мазур, морщась. – Что мне подарили, то я и приволок добросовестно. От себя ничего не прибавлял, понятное дело. Это не моя область, но, коли уж вам интересно мое непросвещенное мнение, извольте… Если на деньгах, на пакетах, на побрякушках и в самом деле сыщутся отпечатки вышеупомянутого товарища, то насчет провокации как-то затруднительно мечтать… Да и проверке вся эта история, по-моему, поддается легко…
Они переглянулись. Вундеркинд произнес бесцветным тоном:
– Думаю, нет нужды напоминать, Кирилл Степанович…
– Вот спасибо, что остерегли, – сказал Мазур сварливо. – А я-то уж собирался, человек простой и бесхитростный, эту историю на всех перекрестках рассказывать… Мужики, у вас не найдется чего-нибудь спиртного? Во рту гадостно…
– Увы, увы… – сказал Вундеркинд. – Бутылка-то найдется, но пить вам никак нельзя, да и мне тоже. Нам с вами сейчас предстоит идти по начальству. Нет, не по этому делу. Предстоит очередное путешествие.
– Прелестно, – сказал Мазур. – Куда, если не секрет?
– Тут недалеко. В Могадашо.
– Мать твою, – искренне сказал Мазур. – Я было нацелился передохнуть немного…
– Не переживайте, – сказал Вундеркинд. – Во-первых, поездка нам предстоит совсем недолгая, буквально на пару часов, а во-вторых, на сей раз не будет никакой нелегальщины. Мы все нагрянем в гости совершенно открыто, и нас будет много…
– Не бывало у меня что-то таких командировок, – сказал Мазур настороженно.
– Пора когда-нибудь и начинать…
Глава третья
Когорты Рима, императорского Рима
Отсюда, из высокой рубки «Сайгака», Мазуру открывался превосходный обзор на прилегающую акваторию. И он давным-давно убедился, что Вундеркинд ему нисколечко не соврал.
Сказать, что их будет много – значит ничего не сказать. Все обстояло еще грандиознее и грознее, чем Мазуру представлялось поначалу…
На рейде военно-морской базы в Вервере, большая часть которой до самых последних дней пребывала в безраздельном пользовании советских друзей, в одночасье переставших быть друзьями, объявилась могучая эскадра – большие десантные корабли, шесть вымпелов, эсминцы прикрытия, в том числе вездесущий «Ворошилов», тральщики, прихваченные на всякий пожарный, красавец крейсер «Аметист» (между нами говоря, с атомным реактором). Высоко в небе кружили разведывательные самолеты, а пониже сновали вертолеты.
Это, без шуток, была армада. Силища, которой даже при горячем желании не смогли бы противостоять местные. Слева, у пирса, так и остался стоять сторожевичок под туземным флагом – а в паре кабельтовых от него прочно обосновался советский эсминец, доброжелательно нацелившийся всеми орудиями…
Потом все завертелось. Распахнулись аппарели кораблей, и по мелководью, рассекая невысокие волны, пошли бронетранспортеры с морской пехотой, плавающие танки, за которыми гораздо солиднее, неторопливо и авторитетно двинулись «шестьдесят вторые»… Вся эта орава без единого выстрела накатывалась на берег, занимала порт, ручейки бронетехники деловито растекались меж пакгаузами, исчезали с глаз. Видно было, как останавливаются танки, тяжело ворочая башнями, выплевывая черный дым.
Пока что все шло без сучка, без задоринки. Вскоре должны были подойти на расчищенное место транспортные корабли. Здесь, на базе, скопилось огромное количество разнообразнейшего военного имущества, которое Советский Союз завозил совершенно безвозмездно – а теперь, коли уж дружбе пришел конец, решил забрать назад, что было логично и справедливо. В сущности, это мало чем отличалось от дележа имущества при разводе. Вы же не станете оставлять кучу добра нелюбимой жене, если имеете возможность вывезти все к чертовой матери, при том, что у неверной супруги нет никакой возможности воспрепятствовать? Вот то-то и оно. Дело житейское.
Капитан-лейтенант со смешной фамилией Лихобаб – жилистый, чернявый, то ли казацкого, то ли цыганского облика – вытащил из кармана пятнистого, без знаков различия кителя растрепанную книжку без обложки, сноровисто ее перегнул пополам и громко процитировал:
– Сознание того, что за действиями каждого солдата, сержанта и офицера наблюдают не только трудящиеся Советского Союза, но и миллионы людей за рубежом, безусловно, волнует всех, всем хочется показать, как можно лучше нашу боевую технику, слаженность и организованность…
– Золотые слова, – кивнул Мазур. – А главное, политически грамотные…
Вундеркинд, присутствовавший тут же, терпеливо улыбнулся. На берегу продолжалась деловитая суета броневых коробок. И ни малейших признаков организованного отпора – или хотя бы неорганизованного. Самоубийц среди неверных друзей пока что не находилось. Любому стороннему наблюдателю было ясно, что ворвавшаяся на территорию насквозь суверенного государства советская морская пехота не намерена ни шутить, ни либеральничать. Можно было без излишней суеты вывозить грандиозные военные запасы и многочисленных советников…
Вертолеты неторопливо выписывали над берегом дуги и петли. На корме «Сайгака» мощно и размеренно свистели винты, корабль на воздушной подушке неспешно приближался к указанной точке. Он мог бы без труда выжать над морской гладью километров сто тридцать, но задача на сей раз была другая.
Динамик, как оно обычно и бывает, ожил в самый неожиданный момент:
– Внимание! Группе «Шквал» приготовиться к высадке!
Командир выразительно посмотрел в их сторону, и они один за другим спустились вниз, в просторный отсек с рифленой крышей, где стояли два «уазика» с подчиненными Мазура и две «бардадымки», как в просторечии именовались бронированные разведывательно-дозорные машины. Пол под ногами дрогнул, судя по маневрам, «Сайгак» резко повернул, нацелился градусов на тридцать правее от первоначального курса и помчался к берегу на приличной скорости. Мазур достал плоскую жестяную баночку, сковырнул крышку и быстро, привычно изрисовал физиономию темными полосами, пока все остальные занимались тем же самым, придавая себе вид, в котором приличный спецназовец просто обязан незваным ходить в гости. Огляделся, попинал ногой высокое колесо броневичка, критически присмотрелся к двум коробкам динамиков, спросил Лихобаба:
– Часом, не «Танцем с саблями» собираешься угощать?
Цыганистый Лихобаб оскалился:
– Классики эти макаки не заслужили. Не поймут, Азия-с… У меня народное творчество есть. Не оскудело талантами подразделение.
– Идеологически выдержано? – с ухмылочкой поинтересовался Мазур.
– А хрен его знает, – сказал капитан-лейтенант. – Зато с чувством и оглушительно… – он покосился на замигавшую под потолком красную лампочку, браво одернул пятнистый китель неизвестной армии и улыбнулся во весь рот: – Ну что, напинаем бандерлогам?
– А то, – сказал Мазур в тон ему.
И, ухватившись за дверцу, одним прыжком перемахнул в кузов переднего «уазика» на сиденье рядом с водителем, хозяйственно придвинул к себе автомат, оглянулся, сделал хищно-ободряющую рожу, подмигнул. Его орлы, все восемь, осклабились пятнисто-полосатыми физиономиями.
В глаза ударил солнечный свет – аппарель «Сайгака» откинулась, быстренько легла мостиком, и машины, с места набирая скорость, вылетели наружу. Выстроившись короткой колонной, припустили вглубь суши, мимо стоявших танков, мимо деловито суетившихся морпехов с засученными рукавами черных гимнастерок, в сбитых на затылок касках. Промелькнула парочка бандерлогов, судя по причиндалам, в офицерских званиях – они смирнехонько стояли у распахнутых дверей пакгауза, а высоченный лейтенант выразительно и энергично объяснял им их положение – с помощью сложносочиненных словесных конструкций и поднесенного к носу ядреного кулака. Видно было, что оба туземца в одночасье, с нуля постигли великий и могучий русский язык, поскольку стояли навытяжку, боясь пискнуть.
На проходной вместо прежних караульных уже стояли те же морпехи – а караульные, держа руки на затылках, устроились на корточках лицами к стене. Судя по тому, что Мазур видел мельком, обошлось без перестрелок и потасовок.
Самое смешное, что в городе ни о чем еще не подозревали – на тротуарах полно пешеходов, машины ездят как ни в чем не бывало… Колонна неслась по осевой, лавируя в потоке – правда, без особой деликатности. Время от времени головной броневик без всяких церемоний отшвыривал с дороги замешкавшуюся легковушку под отчаянный лязг раздираемого железа и разноголосый стон клаксонов. Пешеходы, с африканской беспечностью шатавшиеся по проезжей части, испуганными воробьями брызгали из-под колес, вопя и совершая дикие прыжки, что твои антилопы…
Какой-то придурок, видом похожий на полицейского регулировщика, метнулся им наперерез, свистя и махая жезлом. Его благородно не стали наматывать на колеса – попросту объехали, пронеслись на красный сигнал светофора, влетели на тротуар, распугивая ополоумевших пешеходов, смаху пересекли обширный зеленый газон, посреди которого возвышалась бронзовая статуя благообразного африканца штатского вида, в наряде девятнадцатого века. Мазур машинально отмечал ориентиры – в число коих входил и этот памятник. Лихобаб наполовину высунулся из люка, прочно утвердясь в решительной позе не хуже любого монумента.
При выезде с площади им попыталась заступить дорогу старенькая легковушка, судя по раскраске и динамикам на крыше, имевшая какое-то отношение к правоохранительным органам. Головной броневик треснул по ней от всей души утюгообразным носом, наподдав так, что ретивые полицаи отлетели метров на десять – и летели бы дальше, да впечатались багажником в стену дома, что машинешку добило окончательно, и она в секунду обрела вид мятой консервной банки.
Ага! Серое трехэтажное здание колониальной постройки, начала века, с шестью колоннами у входа и характерной башенкой на крыше – очередной ориентир… Машины пошли медленнее, свернули налево, направо, еще раз налево, распугали табунок молодых людей студенческого вида – те исправно брызнули в стороны, бросая стопки каких-то книжек – отчаянно визжа покрышками, свернули за угол.
И Мазур наконец узрел цель – длинное двухэтажное здание, серо-сизоватого цвета, вытянувшееся буквой «П», окруженное обширными газонами. Колонна рванула к парадному входу, перед которым стояла на невысоком каменном постаменте пушка времен гражданской войны в США с горкой ядер.
По обе стороны от входа повисли флаги – государственный и какой-то еще, гораздо более пестрый, очевидно, армейский. Двое часовых у входа – белоснежные шлемы, начищенные до зеркального блеска ботинки, винтовки с примкнутыми штыками – так и остались стоять болванчиками, то ли устав блюли, то ли оцепенели от неожиданности.
Головной броневичок развернул башню и лупанул длинной пулеметной очередью по окнам второго этажа – только стекла брызнули. Тут часовые опомнились – и, побросав винтовки, кинулись в разные стороны, быть может, полагая, что стали свидетелями очередного военного переворота, в котором не хотели участвовать ни в каком качестве. Через пару секунд их и след простыл.
Четыре машины выстроились шеренгой неподалеку от парадного входа в одно из зданий здешнего военного министерства. Что-то звонко щелкнуло, шумно затрещало, и динамики взорвались гитарными переборами вперемешку с чьим-то мастерским нажариванием на баяне, и хриплый бас заорал, определенно под Высоцкого:
- – Который день шагаем твердо,
- твердо, твердо!
- Нам не дают ни жрать,
- ни пить, ни спать!
- Но что поделать, если мы – когорты,
- мы – когорты,
- изволь рубить, изволь
- маршировать!
- Ни одного, ни одного
- удара мимо!
- Пусть я убит, но легион —
- непобедим.
- Когорты Рима, императорского
- Рима за горизонт распространяют
- этот Рим!
Новые пулеметные очереди – на сей раз с обоих броневиков – вновь крест-накрест прошлись по зданию, обеспечивая стекольщиков работой на неделю вперед. Летела каменная крошка, рушились осколки. Кое-где в окнах появлялись на миг испуганные рожи. Динамики ревели в полном соответствии с рекомендациями хитромудрых армейских психологов.
- – А нам бы бабу, нам бы бабу,
- нам бы бабу, а нам бы всласть говядинки
- пожрать!
- Но Цезарь рявкнул: «Вам пора бы,
- вам пора бы
- за славный Рим со славою,
- опять же, подыхать!»
- Ну что поделать, что поделать,
- коль приперло!
- Опять когорта на мечи пошла.
- И я стараюсь пересохшим горлом
- Орать припев про римского орла…
И пулеметные очереди. И рев динамиков, услаждавших уши всех в округе плодами трудов какого-то таланта из батальона Лихобаба. Вполне возможно, психологи были правы. Пальба, то и дело сменявшаяся бравой хрипатой песней, была явлением жутким и непонятным. Это ни на что не походило – ни на прямую атаку, ни на очередной путч – и безусловно повергало умы в смятение…
Зоркий Сокол, сидевший со своей снайперкой наизготовку, подтолкнул Мазура локтем и показал глазами наверх. Мазур присмотрелся. В разбитом окне второго этажа показался суетливый персонаж во френче с офицерским золотым обилием на погонах и ручным пулеметом, который он попробовал примостить на подоконник.
Это уже был полный и законченный непорядок. У отважного защитника родины был такой вид, словно он и впрямь собрался стрелять на поражение.
– Не нравится мне этот мудак, – сказал Мазур.
– Понял, – спокойно кивнул Зоркий Глаз.
Вскинул свою шикарную западногерманскую винтовочку, щелкнул выстрел, и пулемет тяжко закувыркался с подоконника, на котором и повис неподвижно нарушитель порядка, свесив руки.
Затягивать не годилось, подобные сценические эффекты тем и хороши, что действуют лишь короткое время…
– Пошли! – рявкнул Мазур, выпрыгивая из машины.
Зоркий Глаз с Землемером остались в «уазиках» в качестве прикрытия, а остальные слаженной группой, в хорошем темпе рванули к высоченной входной двери – роскошному сооружению с бронзовыми накладками и начищенными до блеска затейливыми ручками под старину: Викинг и Куманек, Пожарник и Крошка Паша, Пеший-Леший и Бульдозер. Вундеркинд исправно несся рядом с Мазуром, гремя скверно прилаженной амуницией (Мазур нашел секунду, чтобы это с неудовольствием отметить).
Высоченная створка распахнулась удивительно легко для своих габаритов и веса – ну конечно, все придумано так, чтобы важные чины не натрудили рук…
Пеший-Леший с ходу зашвырнул гранату в огромный вестибюль – приветствия ради и морального подавления для. Внутри исправно громыхнуло, и они ворвались туда, прикрывая друг друга по всем правилам.
В вестибюле еще дымило и воняло, какой-то невезучий чудак лежал поблизости без всяких признаков жизни, а более везучие с криками и топотом разбегались кто куда, все, как один, показав спины. По ним не стали стрелять, чтобы не тратить время и патроны на такие пустяки. К тому же в подобных ситуациях панически несущийся незнамо куда, вопящий беглец гораздо полезнее трупа – поскольку заражает паникой остальных…
Окинув взглядом коридор, Мазур мгновенно сопоставил его с планами, которые чертил инструктор, привязался к местности. И указал своим направление.
Они вновь ломанулись вперед сомкнутой в боевой порядок группой. Ближайшая дверь распахнулась, высунулась чья-то ошалевшая рожа – и исчезла внутри после мощного удара ботинком по означенной двери. В другую дверь, распахнутую настежь, на бегу шваркнули гранату. И еще одну – в очередную дверь, еще одну – за угол, перед тем как рвануть к лестничному проему.
Иногда они для разнообразия лупили длинными очередями то вдоль коридора, то по потолку, снося жалобно звеневшие светильники, то по дверям или просто по выходившим во внутренний двор окнам.
Никакого намека на сопротивление, никто не бросился наперерез, никто не попытался по ним пальнуть – должно быть, тот тип с пулеметом оказался на фоне прочих законченным выродком. Одни бегущие и оцепеневшие от ужаса штабные крысы. Кое-кому иногда мимоходом чувствительно поддавали по сусалам, чтобы служба медом не казалась, кое-кто так и оставался небитым. Паника в здании, судя по топоту, воплям и совершенно уж диким рожам, разгоралась не на шутку…
Оказавшись на втором этаже, они наконец вырвались на финишную прямую. Широкий коридор заканчивался черной железной дверью, перед которой сгрудилось с дюжину человек, в основном военные с устрашающим обилием золота на погонах и затейливых блях на груди. Они, очевидно, почуяли себя в ловушке, убегать куда-то было слишком страшно, вот и торчали возле двери – один, сразу отметил Мазур, с кувалдой, которой совсем недавно пытался сокрушить вход в секретный отдел, где оказались блокированными два советских шифровальщика из числа многочисленных советников…
– Лежать, падлы! Стоять, суки! – заорал Мазур с соответствующим выражением лица.
Все это было выкрикнуто по-русски, но не стоило заботиться о тонкостях дословного перевода – вид ворвавшихся и автоматы у них в руках способны были в три секунды сделать толкового лингвиста из любого здешнего раззолоченного идиота…
Так оно и произошло. Кто-то упал на пол, кто-то прижался к стене, старательно воздев трясущиеся руки. Один, правда, самый осанистый и до пупа увешанный яркими фитюльками, выступил вперед и, превозмогая страх, на сносном английском начал ныть, что-то насчет того, что он, изволите ли видеть, генерал-полковник, а страна тут суверенная, и его высокопревосходительство ужасно изволят возмущаться…
Мазур, не размениваясь на пошлую перебранку, попросту врезал высокопревосходительству носком ботинка по нижней конечности, а когда оно, превосходительство хреново, стало падать, добавил легонько прикладом по сытой роже. После чего воцарилась тишина и порядок. Присутствующие вмиг сообразили: если уж непреклонные налетчики в грош не ставят самого старшего здесь по званию, то с теми, кто помладше, могут обойтись и вовсе уж непочтительно…
А впрочем… Мазур присмотрелся к одному примечательному субъекту, отступившему за спину стоявшего впереди. В здешней форме, чин-чином, но физиономия настолько англосаксонская, что зеленый лейтенант не ошибется…
Белый украдочкой-украдочкой пытался сунуть руку под расстегнутый френч, под левую подмышку…
– Даже не вздумай, – ласково сказал ему Мазур, аккуратненько взяв на прицел. – Дырок наделаю… Ну, ручку убери!
Это было произнесено на высокопробном английском, а поскольку белый тут же подчинился со спокойным видом умеющего проигрывать человека, Мазура он понял прекрасно. Отпускать такую добычу не следовало…
– Паша, – сказал Мазур, не глядя на подчиненного. – Прибери этого, с собой возьмем. А этих – в угол живенько…
Бульдозер с Викингом, тыча дулами в животы, оттеснили прочих в дальний угол. Мазур нагнулся к двери, прислушался, потом постучал по ней прикладом и крикнул, чтобы те, внутри, перестали выделываться и быстренько отпирали своим. Примерно так его тирада выглядела в переводе на литературный язык – а на деле была умышленно произнесена с тем непечатным мастерством, какое ни один заграничный инородец освоить не в состоянии…
Подействовало. Изнутри завопили:
– Пароль!
– Как дети малые, честное слово… – проворчал Мазур. – Шквал! Шквал, кому говорю!
Чавкнул хорошо смазанный замок, дверь отворилась, показалась закопченная физиономия. Ее обладатель держал «Макаров», целясь Мазуру куда-то в область пупка, а за его спиной, в обширной комнате, было сине от дыма, вонь горящей бумаги резанула глаза и глотку.
– Пушку убери, – терпеливо сказал Мазур. – Второй где?
– Дожигает…
– Все спалили? – хозяйственно поинтересовался Мазур.
– Ага. Догорает… Вот это обязательно взять надо… – он показал на огромную, битком набитую сумку. – Там…
– Да мне без разницы, – проворчал Мазур. – Ну, выметайтесь оба в темпе!
Из соседней комнаты выскочил второй закопченный, кашляя и перхая, отрапортовал, что вверенная его попечению секретная документация, равно как коды и шифры, изошла синим пламенем.
– Благодарю за службу, – сказал Мазур хмуро. – Ну, хватайте вещички – и ноги в руки. Такси ждет, счетчик мотает…
Оба шифровальщика с превеликой радостью кинулись наружу, хрипя что-то в том смысле, что они были уверены: Родина их ни за что не оставит в столь безнадежной ситуации…
– Это точно, – отмахнулся Мазур. – Родина в моем лице, она стало быть… Короче, держитесь возле того дядьки, он только с виду страшный, а душа у него нежная, как цветок… Бульдозер, усек? Ты мне за них отвечаешь… Все, уходим!
Он задержался на секунду, присмотрелся к тому самому, раззолоченному генерал-полковнику, уже кое-как вскарабкавшемуся по стеночке на ровные ноги. Покривил губы: среди незнакомых разлапистых регалий на груди превосходительства красовался советский орден Октябрьской Революции, что в нынешних, столь резко изменившихся условиях было в корне неправильно.
Не раздумывая, Мазур шагнул к пугливо отшатнувшемуся чину, одним ловким движением выдрал орден с мясом, опустил себе в карман и дружелюбно оскалился:
– Скажешь там своим, что я тебя разжаловал… Ну, пошли отсюда!
И они кинулись назад в прежнем порядке, постреливая время от времени, швыряя гранаты. Преследовать их никто не пытался. К превеликому облегчению Мазура, снаружи он застал ту же картину, какую оставил: машины стояли на прежнем месте, никто не предпринимал на них атак…
Взревели моторы. Недлинная колонна вылетела на улицу и понеслась назад в прежнем порядке, точно так же лавируя меж гражданскими машинами, а при необходимости снося их с дороги. Вокруг Мазур наблюдал то же зрелище, что и раньше: никаких признаков облавы, общегородской тревоги, никаких военных или полицейских заслонов. Ну, это понятно: все было проделано слишком быстро, чтобы военные или гражданские власти успели не то что принять решение и организовать перехват, а хотя бы осознать случившееся… К тому же все внимание власть предержащих должно быть приковано к порту – там как-никак разворачиваются гораздо более масштабные и грозные неожиданности…
Он обернулся назад. Белый англосакс, соответствующим образом скрученный, покоился в ногах у Крошки Паши. Рот ему тоже успели заткнуть, чтобы не надоедал нытьем насчет каких-нибудь прав или нарушений законов. Не было сейчас ни законов, ни прав – кто успел, тот и съел. Судя по тому, что эта пташка оказалась в нужном месте в нужное время, пленный, несомненно, был из рыцарей плаща и кинжала – вот и ладненько, вот и расскажет в спокойной обстановке, кто его послал захапать советские военные коды и прочие секретные бумаги. Авось да подвернется случай лишний раз прищемить хвост акулам мирового империализма…
Ах ты ж!
Наперерез из боковой улочки выскочил бронетранспортер – самый обыкновенный БТР-70 советского производства, но изрисованный по всем бортам неизвестными эмблемами, а значит, умиляться «земляку» никак не стоит…
Передняя «бардадымка» успела проскочить, и машина Мазура тоже – а вот несущийся за ней второй «уазик», напоровшись на пулеметную очередь, вильнул в сторону, запетлял на пробитых покрышках, едва не въехал в стену дома… Замыкающий броневичок головоломным маневром избежал столкновения, проскочил мимо противника…
– Глуши его! – рявкнул Мазур, одновременно хлопнув Викинга по плечу, чтобы затормозил.
Тот с похвальной быстротой выполнил команду. «Семидесятый», тоже проскочив по инерции метров на тридцать, тяжело разворачивался, и пулеметная башенка уже крутилась, опережая маневр, пулемет искал цель.
Крошка Паша выпрямился в машине во весь свой немаленький рост, утвердив на плече короткую и толстую трубу гранатомета. Совсем рядом рванулись наружу раскаленные газы, щеку Мазура обдало горячим вихрем…
Снаряд влепился прямехонько в борт, под башенку. Бронетранспортер окутался грязно-черным дымом, содрогнулся. Башенка больше не вращалась. Распахнулись люки, и оттуда ошалевшими зайцами чесанули аборигены.
Мазур не стал их класть – все равно особой опасности не представляли, черти чумазые… Он лишь послал две длинные очереди поверх голов, прикрывая бегущих к нему подчиненных – к счастью, никто не пострадал…
– Целы там? – заорал Лихобаб, высовываясь из люка.
– А то! – отозвался Мазур. – Живо, вы!
Битком набитый «уазик» промчался прочь в компании двух невредимых броневичков. Вокруг понемногу разворачивалась самая настоящая паника – мирное население, сбитое с толку и не ждавшее ничего хорошего от пальбы в центре города, разбегалось по подворотням. Но впереди уже показались портовые ворота, а уж там-то их, сиротинушек, никто не дал бы в обиду.
– Слушай, – сказал Мазур, ощущавший себя пассажиром автобуса в час пик. – А ведь ты, черт тебя побери, и впрямь талисман какой-то. Как возьмешь тебя на дело, все гладко проходит…
– Я стараюсь, – почти спокойно улыбнулся Вундеркинд.
В порту уже во всю кипела работа – у причалов стояли грузовые суда, краны исправно работали, опуская в трюмы тяжело нагруженные поддоны, повсюду суетились морпехи, а поодаль, на рейде, грозно застыли боевые корабли.
«Мы не марионетки, – припомнил Мазур чье-то изречение. – Мы маленькие винтики громадного механизма».
Ага, все правильно. Вот только душа болела оттого, что приходится отсюда уходить – как-никак подходы к Суэцкому каналу и Персидскому заливу, выход в Индийский океан. Ничего, у нас еще остается Эль-Бахлак…
Глава четвертая
И вновь – дела семейные…
Вообще-то тюрьмы и занимаемые спецслужбами здания – объекты, если можно так выразиться, устоявшиеся. Порой успевает смениться несколько властей, пройти изрядно времени, а в подобных домах меняются только хозяева, но не функции.
Однако здесь обстояло как раз наоборот. В первые дни после революции молодые реформаторы – тогда еще не генералы и полковники – идя навстречу народным чаяниям, торжественно, при огромном стечении публики взорвали начисто жуткую султанскую тюрьму, израсходовав на это массу тротила, а потом для пущей торжественности, надежности и агитационности вывезли обломки на вереницах тяжелых грузовиков и утопили в море. В знак разрыва с проклятым прошлым и торжества грядущей свободы. Сам Мазур этого зрелища видеть не мог, но свидетели рассказывали, что зрелище было эффектное…
Увы, довольно быстро наступили скучные будни. Выяснилось, что у молодой республики есть враги, что их все больше, а следовательно, тех из них, кого сразу не прислонили к стенке, нужно где-то держать, пока идет следствие и прочие процедуры. В итоге генерал Асади после недолгих поисков остановился на дворце какого-то сбежавшего амира – поскольку тот располагался на окраине и был обнесен высокой стеной. Там и прижился. Мазур уже наслышан был, что это здание, некогда звавшееся Аль-Джухейн, в народе давно уже именуется Джеханнем[1] – но, разумеется, с оглядочкой, шепотком…