Счастье с третьей попытки Романова Галина

Глава 4

– Знаешь, кто ты? Знаешь?

Иван брызгал слюной в бледное лицо Ларискиного помощника и орал так, что ему заложило уши. Или это у него от внезапного скачка давления уши заложило? Или от невозможности осознания страшной беды? Как бы то ни было, но в ушах точно стоял тонкий противный звон, перекрывший все звуки. Иван даже себя, кажется, почти не слышал.

– Ты вестник горя, страшного горя! – орал он снова и снова, совершая вокруг застывшего столбом Харламова странные почти ритуальные прыжки. – Ты вот скажи, зачем ты пришел?! Зачем?! Чтобы сказать мне, что моя Лара мертва? Ха-ха-ха! Что за вздор?! Ты несешь такую ересь, что… Что в нее поверить невозможно!

– Придется, Иван Сергеевич, – тихо, но твердо ответил бледный Харламов.

– Что придется?! Что?! – Усов потряс перед его носом крепко сжатыми крупными кулаками.

– Лариса Ивановна мертва. Ее убили ударом в сердце вчера в промежутке между шестью и девятью вечера. У дома нашего свидетеля, – монотонно, будто зачитывал с листа, проговорил Харламов. – Ее труп… Тело было обнаружено сегодня.

– Как оно было обнаружено? – хрипло спросил Иван, и вдруг, схватившись за сердце, начал заваливаться на спину.

Харламов еле успел его подхватить. С трудом дотащил до миниатюрного диванчика, спрятавшегося за дверью у входа, усадил, ослабил петлю галстука, расстегнул верхние пуговицы рубашки.

– Вызвать врача? – спросил Вадик, всматриваясь в бледное до синевы лицо Усова.

Честно? Ему не было его жаль. Он его почти ненавидел! За то, что этот сытый здоровый мужик целые сутки не хватился своей жены. За то, что он жив, пусть и не совсем здоров, а Ларисы Ивановны нет.

– Нет… Таблетки… В верхнем ящике, дай…

Сунув под язык сразу две таблетки и запросив воды, Усов минут пять приходил в себя. Потом согнулся пополам, спрятав лицо в больших ладонях, и зарыдал.

Харламов отошел к окну, уставился на серое ненастье. Нашел взглядом машину Усова на стоянке и рядом, что странно, машину Ларисы Ивановны.

– Почему? – Он ткнул пальцем в стекло.

– Что? – Усов глянул на него красными от слез несчастными глазами.

– Почему машина Ларисы Ивановны здесь?

– Я вчера утром на ней уехал из дома.

– А ваша где была?

– Тут, на стоянке. Я накануне выпил, добирался на такси. Вчера утром взял ее машину, решив, что она будет лежать дома, болеть. А она… Она решила уехать на работу. Позвонила мне со двора. – Всхлипнув, Усов ненадолго замолчал. – Потом взяла такси и уехала на работу. А я… Я вчера даже домой не пришел ночевать. И ей позвонить не мог!

– Почему?! – вытаращился на него Харламов.

Этот вопрос не давал ему покоя с самого утра. С тех самых пор, как он обнаружил разбросанными бумаги на столе Ларисы Ивановны и ее открытый сейф.

– Потому что до обеда мне срочно нужно было вылететь в одно из наших отделений.

– И вы вылетели? В котором часу?

– Одиннадцать десять. Или около того. – Усов поднял крупную голову, глянул на него с отвращением. – Что, Харламов, начинается, да?!

– Что начинается?

Вадик отвернулся, уставился снова в окно. Выдержать подернутый непереносимой мукой взгляд Усова было невозможно.

– Теперь вы станете подозревать всех подряд. Включая меня?! Станете задавать мне мерзкие вопросы?! Где я был, с кем спал, что ел?! Так, Харламов?

– Таков порядок, Иван Сергеевич, – дернул плечами Вадик. Ее машина на стоянке не давала ему покоя. – Задаем вопросы всем. Включая близких.

Особенно близких, хотелось ему добавить. Потому что у близких людей зачастую бывает множество мотивов.

– Вы вылетели в одиннадцать десять. Приземлились?

– Через полчаса примерно.

Усов низко опустил голову, на брюках, натянувшихся на его массивных коленках, расплылись две темные кляксы. Плачет! Сердце Харламова сжалось.

– Извините, Иван Сергеевич… Извините, – проговорил он виновато. – Но таков порядок. Лучше я сейчас все выясню, чтобы потом вас не беспокоили.

– Да уж! – недоверчиво хмыкнул Усов. – Можно подумать, вы оставите меня в покое! Лара часто говорила мне, что близкое окружение всегда под подозрением. А я… А я был единственным ее близким окружением, Вадик. Так-то…

Покатые плечи мелко задрожали. Он закрыл лицо ладонями. И глухо забубнил:

– Через полчаса сели. Сразу поехали в офис нашего отделения. Я даже забыл телефон включить. Когда включил, тот оказался разряженным. Поставил на зарядку и забыл к черту в офисе. Утром на следующий день мне его к трапу самолета водитель привозил. Понимаете, суетно как-то, быстро, на ходу. Я даже Ларисе не позвонил. Сразу взлетели, телефон снова выключен. Приземлились два часа назад, сразу сюда. Домой заезжать некогда. Позвонил ей пару раз, телефон отключен. Домашний молчит. Думаю, на работе. Телефон выключила, потому что на совещании. Она же всегда так делала. Она же всегда… Так делала…

Усов зарыдал. Харламов корчился у окна от невыносимой боли, но терпел. Он должен терпеть! Он не имеет права расслабляться! Сейчас многое зависит от его расторопности и силы воли. Если начнет сопливиться и пускать слюни, он никогда не найдет убийцу Ларисы Усовой. Никогда!

Коллеги из Советского отдела, выезжавшие по анонимному звонку на место происшествия, успевшие опросить находившихся дома жильцов, разводили руками.

– Вадим Андреевич, пока ничего…

– Никто ничего не видел. Темнеет рано. Народу на улице к моменту ее гибели не было. В окна никто не выглядывал. Опросили всех собачников. Пусто! Кое-кто видел, как она подходила к дому и вошла в подъезд, где проживает ваш свидетель. Но никто не видел ее выходящей оттуда. Никто. Работаем, Вадим Андреевич…

Ему хотелось орать на них, топать ногами, брызгать слюной. Плохо, значит, плохо работаете! Не может быть, чтобы в густонаселенном районе никто ничего не видел. Так не бывает! Где она провела почти три с половиной часа?! С кем говорила, если в подъезд вошла предположительно в шестнадцать часов, а смерть ее наступила много позже? Где она провела это время?! С кем говорила Лариса Ивановна?!

– Иван Сергеевич, вам необходимо опознать. – Голос Харламова дрогнул. – Такова процедура. Родственники должны.

– А может, это не она?! – Усов резко поднялся, прижал громадные кулаки к груди, глянул на Вадика с надеждой. – Может, не она?!

– Она. – Вадик не выдержал его надежды, увел взгляд в сторону. – Я был там. Видел. Если хотите, я могу проехать с вами.

– Не хочу! – вдруг крикнул резко и тонко Иван. Ткнул дрожащим пальцем в дверь. – Уходите, Вадим! Не могу… Оставьте меня. Пожалуйста… Все потом! Все формальности потом! Уходите…

– Мне нужны ключи от ее машины. – Вадик настырно не двигался с места.

– Зачем?! – сразу хищно ощетинился Усов. – Станете там шарить, да?!

– Стану, – не соврал он. Вытянул руку: – Ключи, Иван Сергеевич.

В машине было чисто. В том плане, что чисто было во всех отношениях. Не заляпанные осенней грязью коврики. Лишь со стороны водителя несколько пыльных следов от больших ботинок. Усов ехал за рулем. Чистая пепельница. Тщательно отполированная панель. В багажнике ничего, кроме огнетушителя и аптечки. За откидными козырьками ничего. Ни визитки, ни записки, ни единой карточки. Это не показалось Харламову странным. Лариса Усова была до невозможного аккуратной. Его за авторучку, оставленную на столе, ругала. Ну почему же тогда, почему она сорвалась так резко и помчалась домой к их важному свидетелю?! Он утверждает, что не звонил. Что убрался из дома еще до обеда. К кому тогда на встречу она поехала? Она что, не узнала голоса?!

– Надо отследить все ее звонки с мобильного и на мобильный. Так же на городской, домашний и… звонки на мобильный ее мужу. И с мобильного ее мужа, – раздавал указания через час Харламов, негласно назначив себя ответственным за расследование, за ее нелепую смерть.

Генерал ближе к вечеру собрал совещание, долго распространялся на тему, что следствие ни черта не работает как надо. Что давно уже дело банды Гаврика, по паспорту Гаврилова, должно было быть в суде. А они все копаются.

– Вот вам и результат! Затянули?! – Генерал буравил взглядом низко опущенную голову Харламова. – Они и начнут теперь каждый день по следователю убирать. Чего затянули, капитан?! Можешь ответить?

– Товарищ генерал, неожиданно появился важный свидетель. И у него даже имеется запись с камеры мобильного, как люди Гаврилова вытаскивают из машины бизнесмена, избивают. – Харламов назвал имя, бывшее у всех на слуху.

– Свидетель! А вы с ним говорили толком?! – фыркнул генерал.

– Так точно!

– Запись! А кто ее видел? Ты ее видел?

– Никак нет, товарищ генерал, – покаялся Харламов. – Именно за ней отправилась вчера Лариса Ивановна. Она позвонила мне и сказала, что едет на встречу со свидетелем. И что он ей пообещал показать запись. И сообщить еще что-то очень важное.

– Бред какой-то! – шлепнул себя по ляжкам начальник. – Он что, не мог ее тут показать?!

– Не мог. Клялся, что запись в тайнике. Что это единственный гарант его безопасности. И ведь за сведения награда обещана. Вот он и тянул, сколько мог.

– Бред какой-то! – снова возмутился генерал. – Откуда вы вообще его откопали, свидетеля этого?

– Он… Он сам позвонил мне, – признался Харламов. – На рабочий телефон позвонил и сказал, что обладает ценной информацией и что готов предоставить ее в обмен на… деньги.

И вдруг неожиданно срывается в Питер к больной сестре? Гадкая мыслишка, что его – Харламова – просто напросто кто-то очень удачно развел, внезапно так вдарила по темечку, что он едва не застонал. И тут же пошел мусолить эту гадость на все лады.

Как-то уж очень своевременно случился этот звонок от неожиданного свидетеля. Следствие идет уже полгода. И все было тихо. А тут вдруг этот звонок от Устинова Сергея Ильича. Явился потом – тихий такой мужичок, застенчивый, дико переживающий за свою безопасность и за то, что ему не выплатят деньги за видеозапись. Наговорил много. Под протокол говорить отказался. Объяснил тем, что пока еще не решил, станет ли он выступать в суде. И они с Ларисой Ивановной вцепились в него как в соломинку. Почему? Да потому что за полгода их свидетельский ряд поредел настолько, что дело того и гляди развалится. Кто смертельно заболел, кто погиб в автокатастрофе. Один даже сел за ДТП. Тех, кто остался, матерые адвокаты запросто приперли бы к стенке в суде и заставили бы путаться в показаниях и бледнеть.

Вот Устинов и показался им благословением небес.

– Харламов, это бред! – уже орал в полный голос генерал, раскрасневшись, распотевшись, разгневавшись. – Где он, твой свидетель, сейчас, где?!

– В Питере, товарищ генерал, к сестре больной уехал вчера. Сказал, что на два дня.

– Так давай его сюда немедленно! Из Питера, из Монголии, из Англии, откуда хочешь, доставай и давай его сюда, Харламов!

После совещания Вадик несколько раз пытался связаться с Устиновым, результата ноль. Телефон оказался заблокированным. Он еще пару часов надеялся на то, что у человека в роуминге просто закончились деньги, а пополнить счет просто нет времени. Но когда Валера Незнамов, самый умный и исполнительный айтишник, с которым Вадику когда-либо удавалось сотрудничать, положил ему на стол сведения о телефоне Устинова, его едва не стошнило.

– Ты уверен? – севшим голосом спросил он у Валеры.

– На сто процентов. Телефон зарегистрирован на жителя Узбекистана. Зарегистрирован две недели назад, Вадим. С него никаких более звонков не совершалось. Только звонки вам в кабинет. Один звонок вчера ближе к полудню. Из вашего кабинета звонили на телефон Устинова четыре раза. С мобильного Усовой ему всего три звонка. Все вчера. Один в половине первого, второй в три пятнадцать дня, третий в четыре почти. Ни разу ей не ответили. Потом ей звонили с таксофона нашего города в шестнадцать пятьдесят пять. Разговор длился полминуты.

– Сообщения с номера никуда не отсылались? И, Валера, из Питера? Из Питера никто ему не звонил?

– Нет, Вадим. Все, что есть, распечатано. Никакие сообщения не отсылались и не получались. И никто больше не звонил, кроме вас. Это плохо, Вадик?

– Это? – Харламов поднял на айтишника несчастные глаза. – Это так плохо, Валера, что и представить невозможно. Сейчас его телефон отключен… Он где-то в Питере, этот Устинов Сергей Ильич.

– Как в Питере? – Валера ткнул пальцем в распечатку. – Он в регионе, Вадик. Где-то здесь, рядом. Ни в каком Питере он не был. Про мужика не знаю, а что телефон не выезжал за пределы города, голову даю на отсечение.

– Обалдеть… – ахнул Харламов. – Что получается?!

Получалось, что Устинов вызвал по телефону Ларису Ивановну. Потом, когда она предположительно приехала на адрес, не ответил ей на звонки. Но сегодня он ответил ему – Харламову – и сказал, что находится далеко за пределами родного города. А он никуда не выезжал вместе со своим долбаным телефоном. Он все время находился тут, рядом! И где конкретно?! И зачем…

Зачем он вызвал ее на адрес? Чтобы заманить и убить?!

– Твою мать… Твою мать… – Вадик обхватил голову руками, уставился в потертое ребро Ларисиного стола. – Это была ловушка, Валера. Ловушка для Ларисы. С самого начала! С первого дня, часа целью было заинтересовать и заманить ее. Но… Но зачем?! Зачем так усложнять?! Слушай…

Валера вытянул шею, подхватывая возвращенную распечатку.

– Пробей, пожалуйста, Устинова Сергея Ильича, пятьдесят два года, проживает… – Он продиктовал Валере адрес. – Выезжал он или нет куда-нибудь? Покупался им билет на поезд, самолет? И это, Валера, если удастся установить, где сейчас его телефон, я твой должник.

– Понял, я пошел.

Валера ушел. Харламов со стуком уронил голову на стол и застонал.

Они попались с Ларисой! Просто бездарно попались в ловко расставленные сети. Вопрос – кем? Кем являлся этот Устинов? Человеком Гаврилова? Скорее всего, это так. Бандиты забросили наживку, заранее зная, что они клюнут. Не могли не клюнуть. Выманили ее и…

Но почему так накрутили? Зачем? Куда проще было подстеречь ее у подъезда. Она часто задерживалась после работы и возвращалась одна на своей машине. У них двор плохо освещен. Работай – не хочу! Так нет же, подослали Устинова, а он нарисовался, не стереть. Он же не был с накладными усами и бакенбардами. Не надевал парика. И документы его проверяли внизу на охране.

– Чушь какая-то! – фыркнул Харламов.

Может, ее убили грабители? Просто Лариса оказалась не в том месте, не в то время и ее убили, ограбив? Телефон пропал, его местонахождение сейчас пробивают, пока тишина. Документы пропали. Деньги. Карточки банковские. Что еще? Группа, выехавшая на происшествие, утверждает, что не было ни украшений, ни часов, ни колец, ни браслетов. А Лариса часы даже на ночь не снимала. Они у нее были дорогими, Усов ей привез из Швейцарии. Она хвасталась. Серьги носила. Выглядели скромно, но стоили немало. Цепочка с крестиком всегда на ней была.

Может, и правда, грабители? Ничего же на ней не оказалось!

Он позвонил Ивану Усову. Тот ответил лишь через полчаса. Глухим, чужим голосом признался, что только что побывал в морге на опознании. И надолго замолчал. Вадику пришлось просить его посмотреть дома, что пропало из украшений. В том смысле, что могла она на себя надеть, когда выходила из дома. Пообещал посмотреть дома в Ларисиной шкатулке, чего там нет.

– Но она всегда носила часы, цепочку с крестиком и какие-нибудь серьги, – сказал Усов.

– Я помню. Ничего этого при ней не обнаружено. Пропали телефон, кошелек, документы.

– Считаете… Считаете, что Ларису убил какой-то гопник?! – вдруг заорал не своим голосом Устинов. – Что она стала жертвой грабителя?! Случайного грабителя, бьющего наповал профессиональным ударом в сердце?! Не смешите меня, Харламов! Не смешите! И не спешите списать это дело на банальный грабеж…

Он отключился.

Вадим с раздражением крутанул мобильник на столе. Он и не пытался никого рассмешить. И спешить не собирался. Он просто пока отрабатывает версии. А сейчас поедет на адрес, где ее нашли. Хотя представить себе не мог, как взглянет на то место, где нашли сегодня утром Ларису. Кто, сказал дежурный сержант, звонил? Предположительно, подросток? Вот и подростков всех осмотрит в округе. И если понадобится, сядет в засаду утром и станет наблюдать за каждым, чей маршрут пролегал мимо страшного места…

Глава 5

– Тебе что было велено сделать, Коленька?

Тихий голос Рогова Стаса – невысокого крепыша с бритым черепом, маленькими глазками, тонкогубым ртом и такими крутыми мышцами, что казалось, они мешают ему двигаться – никого не смог бы обмануть. Колю Хилого тем более. Он видел Рогова в деле. Он знал его жестокий беспощадный норов. И знал также, что тот редко повышал голос до крика. Почти никогда. Разве что когда девок имел. Тогда он орал не переставая. Но то от удовольствия. В бешенстве же Рогов был тихим и казался совершенно спокойным. Но это не значило, что подобная тишина и спокойствие не могли закончиться выстрелом в лоб.

Вот и сейчас, лениво поигрывая пистолетом, Рогов задавал ему вопросы тихим, ровным голосом. Пару раз он шутливо прицеливался Хилому в коленку, потом дуло отводил в сторону и говорил:

– Ба-бах!

Коле Хилому не страшно было умирать. Ему было почти шестьдесят. Тридцать пять из которых он отсидел. Он был весь насквозь больной. Ему тяжело было спать, тяжело было вставать по утрам. Да и жить уже становилось тяжеловато. Болело все, все, все! И поэтому, когда он задавал себе вопрос, а боится ли он смерти, то честно всегда отвечал самому себе – нет, не боится.

Но он боялся Стаса Рогова. Боялся, что это чудище с раздутыми мышцами, не дающими ему нормально ходить и держать руки вдоль туловища, устроит ему такое ожидание смерти, что он пожалеет, что вообще на свет родился.

– Так чего молчишь, Хилый? – Снова черное дуло нацелилось ему в колено. – Что я велел тебе сделать?

– Наблюдать за свидетелем. При необходимости убрать, Стас.

– Так, правильно. Ответ зачтен. – Дуло ушло в сторону широкого окна, выходившего на загаженный пустырь. – Убрать при необходимости свидетеля, который вдруг взялся непонятно откуда. Который вдруг заявил, что у него имеется сраная запись, где наши пацаны пакуют одного урода… Как там его, этого свидетеля?

– Устинов, – подсказал Коля, трясясь всем телом.

– Правильно, Хилый! Можешь, когда захочешь! – неожиданно похвалил Рогов, но с таким мрачным видом, что похвала прозвучала приговором. – Устинов Сергей Ильич. Чмо полное. Ничего из себя не представляющее. Заснявшее моих пацанов чисто по случайке. И теперь это чмо смеет нам угрожать! И оно – это чмо – вдруг все еще живо! Как такое возможно, Коля? Как, Хилый?! Или ты мне объясняешь, или сдохнешь вместо него. Устраивает такой вариант, Коленька? Только хочу предупредить – издыхать будешь долго…

Этого Хилый боялся больше всего. Поэтому пустил слезу. Не скупую, мужскую, одиноко скатывающуюся по щеке. А настоящее море слез пустил. И начал жалобно скулить и размазывать слезы по морщинистому лицу.

– И скажи мне еще, Коленька, с чего это вместо Устинова подохла следачка? На адресе вдруг издохла она вместо упыря позорного. Разве я давал тебе такие указания, Хилый?! – Голос Рогова сделался жестким, дуло, направленное в колено Коле, больше не дергалось, не шевелилось. Выстрел должен был вот-вот прогреметь. – Ты хоть понимаешь мерзкой своей башкой, что теперь будет?! Теперь мусора станут все валить на нас! Скажут, что это мы ее заказали! Ты – урод, Коля! Мерзкий урод! Согласен?

Хилый промолчал. И не потому, что был не согласен. Просто ему было так худо, что говорить сил не осталось. А надо было еще отвечать. Вопросы не так просто задавались. Ответы требовались.

– Ну! Говори, падла! – чуть повысил голос Рогов, не убирая дула пистолета в сторону. – И от твоих ответов зависит твоя жизнь и смерть твоя зависит. Ну!

– Стас… – просипел Хилый, прокашлялся, сгибаясь почти пополам, легкие он почти потерял уже в третью ходку. – Стас, следачку я не трогал. А Устинова просрал, честно признаюсь.

– Как это? Что значит, просрал?! – вытаращил свои мелкие глазенки Рогов.

– В прямом смысле. – Хилый положил сухую, как засохшая ветка, руку себе на живот. – Прихватило. Сел за гаражами. Не заметил, как бумажник выронил. Там адрес. И номер счета… Пятьсот евро. Все там! Я пока до аптеки метнулся, какая-то тварь бумажник подобрала. Хорошо, мелочь в кармане была, я таблеток купил.

– Лучше бы ты яду себе купил, урод, – проворчал Рогов и неожиданно пистолет убрал в стол, за которым сидел, вальяжно развалившись. – И что дальше?

– А дальше… Я же не помню адрес-то, Стас. Голова уже не та… Дом знаю, а подъезд, квартиру – как отрезало. А бабу эту я не трогал, мамой клянусь! – Хилый обмахнулся крестным знамением. – Видел, как телка какая-то на такси подъехала часам к трем ближе. Чего-то по двору тоже металась. Потом у подъезда торчала, затем в подъезд зашла и как пропала. И все.

– Что все? – Рогов смотрел в стол, нервно кусая губы.

– Больше я ее не видел. В гаражи вернулся, – нагло соврал Коля.

– На хрена?!

– Так надо вычислять воришку-то, Стас.

– Зачем? Пятьсот евро покоя не дают? Счет теперь тебе хрен понадобится. Аванс даже не отработал, урод.

– Я его вычислю, когда кишки на руку намотаю, – пообещал Хилый, осклабив беззубый рот в подобии улыбки. – Мало того что без денег меня оставил, так…

– Так и без жизни мог бы тебя оставить, – закончил за него Рогов. – И что теперь?

– Что?

Хилый выпрямился. В широких джинсах и ветровке на три размера больше он напоминал огородное пугало. Худой, старый, беззубый, с запавшими, казавшимися безжизненными, глазами.

– Как станешь искать свидетеля, Коленька? Заказ-то не выполнен. Стало быть, не снят.

– Найду, – пообещал Хилый не очень уверенно. – Стас, жив не буду, найду.

– Конечно, не будешь, если не найдешь, – кивнул Рогов еле-еле, потому что перекачанная шея не ворочалась.

– Найду, Стас. Точно найду. У него сестра есть. У сестры дети. Так что ходы-дорожки найдем.

– Лады… Слышь, Хилый, а кто же все-таки следачку грохнул?

– Не знаю! – приложил обе руки к впалой груди Коля. – Даже не видал ничего.

– Как же ты увидишь, если в гаражах шмонался?

– Так я вернулся потом. Рожу Устинова срисовал еще неделю назад. Чего мне его хата? Я бы увидал его на улице и…

– Ой, что-то темнишь ты, Хилый.

Рогов встал с места и тяжело шагнул вперед, из-за постоянных тренировок и стероидов он плохо двигался. Стремительно лишь соображал и стрелял, причем без промаха.

Выбросил правую руку вперед, поймал Колю за воротник, потянул на себя.

– Если узнаю, что ты приложился к этой бабе, кишки намотаю уже я тебе, Коленька.

– Мамой клянусь! Мамой… – заныл Хилый.

Ему было неудобно так стоять, поясницу простреливало, и Рогову, конечно же, хотелось бы, чтобы он упал на колени. Он бы и упал, если бы потом смог подняться. Болело же все. Особенно теперь, когда он надорвался.

– Не трогал я ее, Стас! Клянусь, не трогал!

– Смотри… – Рогов оторвал крепкие пальцы от его воротника, брезгливо поморщился, осмотрев их на свет. Вытер о штаны. И проговорил, возвращаясь на место, за стол: – Мусора лают, следачку-то обнесли.

– Как это?! – Морщинистое лицо Хилого вытянулось и побледнело, насколько это вообще было возможно при его синюшном цвете щек. – Как это обнесли?!

– Цацки сняли, телефон забрали, кошелек, ксиву… Ты, Хилый, мне скажи, пока еще не поздно… Ты точно не при делах? – И два страшных глаза впились Коленьке прямо в душу.

– Ты что, Стас? – просипел Хилый, от страха лишившись голоса. – Стал бы я со жмура цацки снимать?! Я… Я бы побрезговал.

– Ишь ты, а раньше не брезговал. Ладно, ступай, Хилый. И помни… За неделю не найдешь свидетеля, которого просрал… – Рогов мелко захихикал, – кишки выну я из тебя. Долго стану тянуть… Очень долго! Все, вали отсюда!

Хилый, пятясь, нашел костлявым задом дверь, толкнул ее, вышел, дверь закрыл и тут же без сил привалился лбом к стене, обитой декоративным пластиком под плитку.

Господи, спасибо тебе! Спасибо, что дал ему передышку! Что не позволил этому кубику, как он про себя называл Рогова, вынуть из него душу. Тот на подобные дела был мастером. Спасибо, что не позволил прострелить ему колени. Куда бы он безногий? Кому нужен? Это у свидетеля сбежавшего сестрица имеется и пара племянников. У него-то никого! Он один. Один на один со своими сроками, болезнями, страхами. И…

И со своими удачами.

То, что вчера ему удалось обшманать мертвую бабу и разжиться золотишком, часами и денежками, он счел удачей.

Вчера…

Сегодня он счел это происками дьявола. Сегодня, когда Рогов выедал ему душу своими мерзкими глазенками, он понял, что это не было удачей. Он влип!

Но кто же знал, что эта баба следователь Усова?! Кто знал?! Просто он увидал, как ее убили. Увидал, как она падает в кусты. Как ее туда затаскивают поглубже. Дождался, когда ее убийца свалит. Еще чуть посидел, понаблюдал. Убийца оттащил ее подальше от глаз в самые заросли. Уже там, в кустах, Коля надел шерстяные перчатки, у него руки постоянно мерзли, он их не для дела в кармане таскал, а от холода. И… И снял с нее все. И в сумке пошарил. Решил, что это неплохая компенсация за его потерянный бумажник. Урод! Как он мог так вляпаться! А все из-за того скота, что его бумажник стянул. Все из-за него! Ну, ничего, он его вычислит. Он точно его вычислит. Прямо сейчас наведается в те гаражи, понаблюдает, если надо, расспросит.

Хотя с этим нужно бы осторожнее. Его там пока никто не срисовал. Он осторожно передвигался и в гаражах и по двору. Зря носа не показывал. Ну, ничего. Он умеет наблюдать. И вычислит воришку на раз. А там уже можно будет и сбежавшим свидетелем заняться. А потом и постараться золотишко пристроить, что с бабы снял. Есть у него один надежный скупщик, есть. Ни за что не сдаст его, ни за что…

Глава 6

Харламов хмуро смотрел на Незнамова.

– Значит, никаких билетов не было им куплено?

– Нет, Вадик. Ни самолетом, ни поездом Устинов Сергей Ильич не уезжал никуда. Если только автостопом или автобусом. Но телефон, я тебе уже говорил…

– Помню я, – отмахнулся Харламов.

Потер ладонями щеки, ему все время казалось, что у него отмерзает лицо. Мертвеет кожа, немеют губы. После каждой новости, что приносил ему Валера Незнамов, врываясь в кабинет, становилось все хуже и хуже. После того как Валера сообщил, что все звонки Устиновым совершались из их региона, что ни в какой Питер тот не уезжал, он понял, что банально попался на бандитскую удочку. Что его просто поимели! А Лариса…

Лариса погибла из-за него. Из-за его непрофессиональных действий. Он должен был проверить этого Устинова. Должен! А не проверил! Обрадовался удаче и… она погибла. Из-за него!

– В общем так, Валера, дело архиважное. Если этот телефон вдруг себя проявит, сразу сообщай. – Харламов достал из сейфа оружие, сунул в кобуру. – Звони, понял?!

– Так точно, товарищ капитан, все понял, – кивнул Незнамов и исчез за дверью.

Незнамов все понял, а Харламов не очень. Что-то точило и не нравилось в этой причастности Устинова к убийству. Что-то неправильно было, как-то переиграно.

Ладно, решил он, выбегая под осенний дождь на улицу, надо с чего-то начинать. Вот он и начнет с опроса жильцов дома того подъезда, где проживал этот самый Устинов. А для начала он навестит его квартиру. Без понятых! Потом уже, если обнаружит там что-то интересное, сообщит в отдел, который занимался убийством Ларисы. Тогда уже будут и понятые.

Где? Где она пробыла столько времени, не обнаружив Устинова дома? Или все же встреча состоялась? И этот мужик нагло соврал ему? А почему нет! Если он соврал про свой отъезд, что мешало ему соврать о том, что их встреча не состоялась?

Мало кто из жильцов подъезда, где проживал Устинов, оказался дома. По большей части Харламову приходилось слушать затихающее в пустых квартирах эхо дверных звонков. На первом этаже дома оказалась пожилая женщина, сообщившая ему, сурово сдвинув брови, что не наблюдает за соседями. Никогда не имела, мол, такой привычки, и не собирается ей изменять.

– Нашли моду, искать виноватых! – зло фыркнула она, кутаясь в теплую кофту с растянутыми до коленок рукавами. – Чуть что у них случится, сразу по соседям! Я приличный человек и за соседями не наблюдаю! К Верке ступайте, она на четвертом живет в сороковой квартире. Та, тварь, все про всех знает. И к Сереге не раз навязывалась, бесстыжая…

Верки в сороковой квартире не было. Харламов звонил, стучал, в ответ тишина. Тогда он, спустившись на этаж, достал из кармана связку полезных предметов, так он называл отмычки, которыми его научила пользоваться покойная Лариса. Присев на корточки перед дверью Устинова, он вставил тонкий металлический стержень в единственный замок под ручкой. Один крен, второй, легкое смещение влево, щелчок, еще один. Все, замок открылся.