Возвращение пираньи Бушков Александр

Глава девятая

Умение красиво уйти

Капитан припустил так, что едва не выпрыгнул из широких штанин, загрохотал по лестнице.

– Сходи скажи Фреду, пусть сменит Ольгу, а ее зови сюда, – распорядился Мазур. – Да, и пусть разрешит им сесть, что ли, а то стоят, как на адмиральском смотру.

– В сорок шестом Альварес проезжал по западным департаментам, так народ двое суток у дороги дожидался... – проворчал Кацуба, но проворно кинулся выполнять приказ.

Мазур бегло осмотрел рацию – точнее, то, что от нее, бедной, осталось. Все остальные приборы были нетронуты, но по рации, сразу видно, пару раз врезали прикладом со всего плеча. Ну, ясно – надобность в ней миновала, а оставлять в целости показалось опасным... Успели напакостить напоследок...

– Вот что, хорошие мои, – сказал он, когда вошли Кацуба с Ольгой. – Похоже, пора в самом быстром темпе провести военный совет. На повестке дня один вопрос: что дальше? Пароход мы полностью контролируем, оружия, пусть разномастного, навалом, но ведь скоро гости нагрянут...

– Рация... – заикнулась было Ольга.

Мазур молча показал пальцем:

– Была... Скоро нас начнут искать, или?

– Надо подумать... – протянула Ольга. – В Барралоче мы должны были приплыть сегодня примерно в три часа дня, помощник поведал. А сейчас – половина второго. Для парохода опоздать на несколько часов – обычное дело. Правда, э т о м у корыту уделяется особое внимание из-за ваших персон, сеньоры, но все равно... По-настоящему в Барралоче забеспокоятся не раньше завтрашнего утра. Сначала попытаются связаться с капитаном по радио, потом, как водится, начнут гадать, стоит ли беспокоить столицу... свяжутся с теми населенными пунктами, мимо которых пароход должен был пройти, – на Ирупане есть парочка метеостанций, и практически на каждой ферме найдется рация... поговорят со штабом тигрерос... в общем, где-то к полудню над Ирупаной появятся вертолеты. Именно над Ирупаной, никто же не подозревает...

– Понятно, – сказал Мазур. – На цивилизованный мир надеяться нечего. А вот можно ли нам с б о л ь ш о й долей вероятности предсказать дальнейшее поведение тех, кого Мэгги сюда вызвала?

– Вряд ли их будет так уж много, – сказал Кацуба.

– Вот именно, – кивнула Ольга. – Герилья действует «москитной» тактикой, небольшими мобильными группами. Обычно до дюжины боевиков. Мелкие группы, одиночные машины, одиночные лодки – чтобы труднее было их засечь авиации.

– Но ведь тут груз, – сказал Мазур. – И х груз, никаких сомнений. Будут уводить корабль куда-то в свои берлоги?

– Вряд ли, – заключила Ольга, подумав. – Могут появиться сторожевики, воздушные патрули, что-то да привлечет внимание. Я бы на их месте... я бы на их месте подогнала с полдюжины кальяпо. Один кальяпо поднимает тонны три – а вот проверяют их сплошь и рядом спустя рукава. Пассажиров много, их прекрасно можно использовать как грузчиков...

Кацуба за ее спиной одобрительно кивнул, недвусмысленным жестом показав, что и ему такой прогноз представляется близким к реальности.

– Допустим, дюжина, – резюмировал Мазур. – Допустим, мы с ними разделаемся и даже не понесем потерь – все-таки на нашей стороне внезапность, пусть даже те, что приплывут, окажутся опытнее этих идиотов... Опять-таки, а потом? Возвращаться на корабле к Ирупане? – Он с сомнением покрутил головой. – Поблизости могут оказаться другие «москитные» группы, слишком много допущений и случайностей... Мне, может быть, и удастся, покопавшись с часок, запустить дизеля – а может, и нет – к штурвалу можно поставить капитана, обеспечив его лояльность приставленным к башке пистолетом... и все равно, это авантюра. Корабль будет идеальной мишенью.

– Тогда? – спокойно спросила Ольга.

Мазур повернулся к столу, потянул к себе карту:

– Здесь есть спасательные шлюпки, две из них – моторные. Я не хочу показаться самонадеянным, но, судя по карте, от Уакалеры к Ирупане можно пройти н а п р я м и к. Смотрите. – Он повел по к а р т е к а п и т а н с к и м ц и р к у л е м. – Вот здесь – практически непрерывный водный путь, по речушкам, притокам, озерам... Я так прикидываю, около сотни километров. Конечно, блуждать мы будем, конечно, будет трудно... Конечно, немного не по совести – бросать пассажиров, но, если на нас навалятся герильеро, мы и людям ничем не поможем, и сами пропадем. Как ни тяжело говорить, но это не тот случай, когда можно играть в благородных спасителей.

Воцарилось короткое молчание.

– Вообще-то верно, – сказал Кацуба. – В горах уже начались ливни, сезону дождей всегда предшествуют горные ливни... так что реки вздулись, вода большая, по Уакалере видно... Риск, конечно... Но делать-то больше нечего. Что думает опытный местный житель?

– Нужно уходить на лодке, – решительно сказала Ольга. – В конце концов, какая-то сотня километров, при удаче за пару дней пройдем... – Правда, в ее голосе не слышалось особого энтузиазма.

И Мазур ее понимал: корабль – это что-то вроде дома, уютного и надежного...

Где-то в самой глубине души угнездилось ощущение собственной подлости – с полсотни человек, женщины и дети... но задание исключает подобные сантименты, мы не в Красном Кресте служим, старина, в конце концов, никто их не перестреляет скопом, натерпятся страху, тем и кончится. В общем, как случалось не раз, после недолгой, крайне вялой борьбы обычные человеческие чувства с некоторым даже облегчением уступили место холодной решимости профессионала.

– Значит, возражений нет... – сказал Мазур. – Тогда давайте собираться. Нам еще нужно притащить канистры с бензином – я их видел в каптерке, будет возня с лодкой, там все приржавело, и блоки, и...

Он умолк, привычным глазом схватив некое шевеление на круглом, зеленоватом экране локатора, который, понятное дело, никто не удосужился выключить. Смотрел на перемещавшуюся точку, мысленно проверил себя еще раз, прикинул скорость неопознанного предмета в узлах, перевел в километры, попробовал определить расстояние...

– К нам кто-то идет, – кивнул он в сторону приборов. – Один объект. Скорость моторного катера. Близко, совсем близко...

– Вот бы сторожевик... – совсем по-детски протянула Ольга.

– Лучше заранее настройся на плохое... – бросил ей Мазур. – Ну, что делать будем?

– Вряд ли у них все знают всех, – быстро сказал Кацуба, хищно кривясь. – Главное, они не ждут сюрприза, им же сообщили, что все прошло нормально... а? Да и выбора у нас нет...

...Позиция Мазуру досталась довольно неудобная – лежал в одной из шлюпок, под брезентом, но лучшей попросту не было, палуба гражданского парохода плохо приспособлена для засад. Ольга осталась в рубке, со строжайшим наказом не лезть на рожон и не палить раньше условленного сигнала. Фредди в красной повязке, позаимствованной у одного из покойников, которому она уже была без надобности, остался на прежнем месте – с «гарандом» наперевес стерег пассажиров. Никаких подозрений эта картина – согнанные на корму пассажиры и охранник при них – возбудить не могла, коли уж с самого начала входила в диспозицию террористов. Вряд ли незваных гостей встревожат пятна крови на палубе, пара разбитых иллюминаторов...

Кацубе выпало самое опасное – он, перетянув лобешник алой повязкой с похабной аббревиатурой PIR, торчал у перил на баке[25], готовясь приветствовать гостей, чтоб им сдохнуть. Мазур давно уже отметил, что его напарник почти неотличим по внешности от здешнего простонародья: одень его попроще, и запросто сойдет за «белого бедняка», а то и за чоло. Ну разумеется, так и должно быть, иначе не смог бы он неоднократно навещать сей континент в качестве посланца глаголевской конторы...

Кацуба уставился вперед, словно Колумб у берегов Гаити. Заорал что-то непонятное, махая автоматом. «Так, началось», – сказал себе Мазур, еще раз прокачал, как будет взметываться из-под брезента, пригнулся.

Те, кого Кацуба от души приветствовал, видимо, не узрели ничего подозрительного – иначе подполковник открыл бы огонь первым без неуместного в такой ситуации благородства. Он махал то автоматом, то свободной рукой, заорал что-то насчет «революсьонарио» («Не переборщил бы, – забеспокоился Мазур. – А впрочем, ему виднее...»), перегнулся за перила над заранее вывешенным штормтрапом.

Слышно было, как с ним громко обмениваются непонятными фразами, Мазур выглядывал из-под брезента одним глазком, держа свою СЕТМЕ в полной готовности. Ага, ему бросают конец, и Кацуба не особенно ловко привязывает его к перилам... насколько Мазур мог рассмотреть кусочек реки из своей неудобной позиции, в большой, формой смахивавшей на мыльницу лодке народу хватало, не меньше пяти...

Шестеро. Один за другим они взобрались на палубу, неуклюже управляясь с трапом, заоглядывались, спрашивали что-то – у четверых оружие уже за спиной и на плече, только двое, видимо, особо недоверчивые, держат свои короткие трещотки наготове. Ну, с вас и начнем...

Он напрягся. Знал все заранее, но, как оно обычно и бывает, крик Кацубы обрушился громом с ясного неба:

– Паре, манос арриба!

И он резанул очередью поверх голов.

Четверо так и присели, закрывая головы руками, один было развернулся на полусогнутых в сторону Кацубы – только тот нажал на спуск раньше, и противника швырнуло на перила. Аккуратной очередью патронов в шесть Мазур положил второго. Выпрыгнул из-под брезента, встал у перил верхней палубы и для вящей убедительности дал еще одну очередь поверх голов, чтобы окончательно прониклись жестокой новизной ситуации.

В молниеносном темпе Кацуба разоружал ошалевших гостей, ожидавших совсем другого приема и потому расслабившихся. Мазур страховал его сверху, улучил миг, чтобы глянуть в сторону рубки – что ж, Ольга заслуживает похвалы, не палит, не скачет, дисциплинированно занимает исходную позицию, поскольку не получила от него сигнала...

Все, можно спускаться. Он остановился метрах в трех от четверки, еще не успевшей в полной мере осознать горечь плена. Обычное зрелище, ничего нового – смесь испуга и злости на лицах, ошарашенность понемногу проходит...

Не теряя времени, Кацуба заорал что-то. Не получив ответа, ударил очередью в доски палубы совсем рядом с чьими-то подошвами. Брызнула щепа, сидевший на корточках молчун от страха свалился на пятую точку, но рта так и не открыл.

Плавным движением Кацуба вырвал из-за пояса револьвер, навел на молчуна, потянул спуск. Выстрел. Ближайшего к оседавшему мертвецу пленника забрызгало багрово-белым, он втянул голову в плечи, издав нечто среднее меж стоном и воплем.

Никаких эмоций Мазур не испытывал. На войне, как на войне, они сюда не кофей гонять пришли, мы их сюда не звали... Они первые начали. Пресловутое экстренное потрошение – процедура предельно жестокая, но необходимая. Кто-то должен, наконец, сломаться, а если нет – продолжим...

Ага! Тот, которого на совесть обдало кровью и мозгами, пронзительно, торопливо заорал – что-то осмысленное, пусть и непонятное. Сломался, такое впечатление...

– Что? – спросил Мазур.

– Пока что – жить хочет, и не более того, – отмахнулся Кацуба, прорычал что-то на испанском.

Они с пленным с минуту то ли спорили, то ли торговались. Потом говорил один Кацуба. Потом – один пленный. Наконец подполковник осклабился:

– Испражняется... Короче, мон колонель, к нам понемногу поспешает целая флотилия. Четыре кальяпо, баржа на буксире у катера, еще один катер... Из и г р о к о в – человек десять, остальные – окрестные индейцы, их попросту согнали и запрягли. Симпатия твоя предугадала все четко...

– Далеко они? – спросил Мазур, не имевший времени обижаться на «симпатию».

– Километрах в трех, – сказал Кацуба. – Они по-черепашьи тащатся – равнение держат на самых тихоходных, сиречь на плоты. Ну, дело понятное – хоть и посадили на каждый кальяпо по своему хилому мордовороту, но опасаются, что «индиос» могут улучить момент, шарахнуть надсмотрщика багром по голове и драпануть в чащобу подальше от высокой политики... А эти вырвались вперед – не терпелось им, эстетам, первыми добраться до новенького оружия... я, циник старый, подозреваю, и до толстых бумажников «буржуазных свиней», идея идеей, а жрать-то хочется... Пора красиво уходить.

– Самое время, – кивнул Мазур, перегнулся через перила.

Неплохая моторочка, вместительная, сюда и десять человек запихнуть можно... Он замахал рукой Ольге:

– Быстренько за вещами! Переодевайся в темпе!

Вместе с Кацубой они погнали пленников на корму. Одного за другим спихнули в трюм – последнего пришлось поторопить вовсе уж невежливым пинком. С помощью Фредди водрузили на место крышку люка.

– Они ж его там придавят за нестойкость перед врагом... – хмыкнул Мазур.

– Их внутреннее дело, – отмахнулся Кацуба. – Ну, быстренько хватаем вещи и сматываемся...

– Эй! – охнул Кошачий Фредди. – А меня вы что, здесь оставите? Я ж воевал, как мог, кто-то из этих, – он кивнул на пассажиров, – непременно заложит, и кормить мне кайманчиков...

– А ведь верно... – вслух подумал Мазур. – Ладно, парень, беги за вещами...

– К черту вещи! – заорал Фредди, кидаясь к надстройке. – Кысок, главное, прихватить!

Кацуба плюнул.

– Ну, что ты с ним будешь делать? – спросил Мазур, словно бы оправдываясь. – Ему и в самом деле оставаться нельзя, стукнет кто – и конец... Да и мужик опытный, бывал в здешних местах...

– А я – что? Я ничего. Меня главным образом удручают кыски...

– Места хватит, – пожал плечами Мазур. – Рявкни-ка им, чтобы сидели тихо с четверть часика, а то начнут хватать за фалды...

– Сейчас лучше сделаем, – ухмыльнулся Кацуба.

Он положил метрах в трех от сбившихся в кучу пассажиров извлеченный из разбитого бочонка магазин, запустил внутрь большой палец, громко щелкнул пружиной, потом, выпрямившись, произнес внушительно и громко короткую фразу. Ухмыльнулся:

– Сказал, мол, мина. Кто дернется... Они тут не военные эксперты, сожрут... Ходу!

– Не в службу, а в дружбу, – сказал Мазур. – Вещички мои прихвати. Я из рубки карты сгребу...

– Яволь!

Не обремененный поклажей, Мазур оказался у трапа первым. Не выпуская винтовки, настороженно поглядывал в ту сторону, откуда могли появиться основные силы неприятеля. Кацуба приволок сумки, с грохотом свалил у трапа, умчался за канистрами.

– Готова, хефе!

Мазур обернулся к Ольге. М-да, идеальный солдатик с яркого рекламного плаката – высокие ботинки, камуфляжные портки, такая же куртка, черная армейская майка, «гаранд» с длинным магазином на плече, «беретта» у пояса, мама родная, и мачете нацепила, всадница под бледной луной...

Но не было времени иронизировать или шутить. Он лишь удивленно поднял брови, глядя на объемистую сумку, которую Ольга притащила с собой:

– А это что?

– Платья, конечно, – ответила она словно бы даже удивленно. – Не бросать же? Сумка совсем легкая...

От растерянности он промолчал, махнул рукой, и Ольга обрадованно потащила сумку к борту, опасаясь, очевидно, что грозный вождь может передумать.

Подбежал Фред, пыхтя, обеими руками держа перед грудью ящик с кошками: одна, видимо, почувствовав резкую перемену обстановки, надрывно замяукала.

– Вниз! – скомандовал Мазур. – Принимай вещи!

– Только кысок не оставь...

– Ладно ты, вниз!

Выругавшись мысленно, Мазур первым делом переправил в лодку кошачий ящик – теперь заорали все три, – потом взялся за сумки и оружие. Появился Кацуба с четырьмя канистрами, две он волок в руках, две зажимал под мышками и оттого передвигался, нелепо скрючившись, семеня.

– Живо, живо! – поторапливал Мазур.

– Сеньор коммодор!

Он резко повернулся, не сразу и сообразив, кому принадлежит женский голос, был уже мысленно в каком-то другом мире, ничего общего не имевшем с пароходом.

Супружница инженера наконец-то рискнула первой из обитателей «господской» половины выйти на палубу. Увидев два имевших место трупа, отшатнулась, но не убежала. Уставилась на Мазура испуганно, моляще, с надеждой:

– Все ведь кончилось?

– Не совсем, но в общем... – промямлил он.

Снизу нетерпеливо свистел Кацуба – все трое уже сидели в лодке, судя по звукам, кто-то из них, не теряя времени, пытался запустить мотор.

– Вы что, уезжаете? – Молодая женщина сделала такое движение, словно хотела ухватить его за рукав. – Как же теперь...

Ну, и что ей теперь скажешь? Что вообще можно сказать? Самого главного нельзя, а все остальное не годится, поскольку не поправит пикового положения, в котором нежданно очутилась насмерть перепуганная сеньора из общества. Впрочем, и главное, окажись оно каким-то немыслимым чудом ей известно, опять-таки ничего не поправит...

Отведя глаза, стиснув зубы, Мазур соскользнул на штормтрап, с привычной сноровкой перебирая толстые деревянные перекладины, спустился в лодку, где оказалось довольно просторно.

Мотор взревел – Кацуба с ним справился в два счета, – стал выплевывать сизый чад. Перехватив взгляд напарника, Мазур кивнул, подполковник дал газ, и пароход словно отпрыгнул назад, в лицо ударил сыроватый ветерок...

Глава десятая

Когда сказочники правы...

Темно-зеленое пластиковое корыто, невысокое, как мыльница, плоскодонное и квадратное, как мыльница, начерпало бы изрядно воды и пошло ко дну при малейшем волнении, но здесь, на спокойной реке, где течения совершенно не чувствовалось, оно оказалось чуть ли не идеальным средством передвижения. Поначалу Кацуба, повинуясь естественному рефлексу бегущего, чересчур поддавал газу, сидящих захлестывало брызгами, пару раз при резких поворотах через борт плеснула коричневая водица, но очень быстро рулевой приноровился, нашел подходящую скорость, позволявшую поспешать, но не нестись сломя голову.

Потом скорость пришлось сбавить – коряги шли косяками, огромные, уродливые, стволы и сучья мертвых деревьев, толстые ветви торчали шипами и при малейшей оплошности рулевого могли превратить кого-то из сидевших в лодке в цыпленка на вертеле. С высокой палубы «Хиггинса» река представлялась совсем другой, но теперь...

Кацуба совсем сбросил газ – слева высоченная и косматая зеленая стена размыкалась, пропуская сливавшийся с Уакалерой спокойный поток, раза в два ее уже.

– Здесь? – спросил подполковник.

– Я же не господь бог... – проворчал Мазур, изучая карту. – И спидометра у них нет... но очень похоже, что здесь....

Кацуба осторожно ввел лодку в безымянный приток. Лодка теперь плыла со скоростью уносимой течением щепки – коряги перли, как горбуша на нересте.

Вот это были н а с т о я щ и е джунгли. Сельва. Гладкие, светло-бледные, как снятое молоко, какие-то синюшно-болезненные стволы вздымались, тесня друг друга, спутанные пучки лиан заплетали любой кусочек свободного пространства, свисали сверху причудливыми петлями, в свою очередь, отяжеленные лохматыми бородами ярко-зеленого и коричневого мха, а снизу с той же буйно-сумасшедшей жизненной силой вздымались густые папоротники (а может, и не папоротники, аллах их ведает). Зеленая путаница лиан казалась толстенной паутиной. Мазур не удивился бы, появись наверху паук размером с теленка.

Лишь посередине реки было более-менее светло – деревья так и норовили сплести ветви куполом, образовать зеленый свод. Оба берега затопил смутный полумрак.

– Это ничего, – сказал Кацуба сквозь зубы, осторожно отпихивая прикладом винтовки самую легкую корягу. – Видели бы вы, что в таких местах творится в сезон дождей...

– Видывали, знаете ли, – сообщила Ольга.

Мазур промолчал, хотя и он мог бы повторить то же самое. Тогда они шли к аэродрому как раз в сезон дождей: мерзейшая погода – лучший друг диверсанта, каковой с ней находится в сложнейших отношениях любви-ненависти...

– А теперь вот сюда...

Выключив мотор, Кацуба, загребая оказавшимся в лодке коротким веслом – лопасть раза в три длиннее рукояти, что-то индейское, надо полагать, – повел ее в сумрак, за высоченный ствол мертвого дерева, наполовину лежавший в воде. Прежде чем к нему причалить, как следует постучал прикладом по стволу – ну да, чтобы какая-нибудь пакость, вздумай она тут греться на солнышке, убралась поздорову.

Пакости не оказалось. Поблизости, метрах в десяти, у поверхности воды лежал невеликий кайманчик, но он старательно прикидывался мирной колодой, то ли решив, что сей новоприбывший предмет ему не по клыкам, то ли собираясь сначала изучить обстановку.

Кацуба хлопнул Кошачьего Фредди по плечу, показал на винтовку, на каймана, на воду. Фредди кивнул, перехватил свой «гаранд» поудобнее и стал следить за примыкающей акваторией.

От ствола несло едкой плесенью. До Уакалеры было метров двести. На берегу между быть-может-и-папоротниками во множестве росли похожие на колокольчики уникальные цветки кантуту – их можно было встретить только в этих местах, меж Уакалерой и Ирупаной. Это был национальный цветок Санта-Кроче – как березка для русских и кедр для сибиряков. Даже более того – флаг республики, его три вертикальные полосы повторяли цвета кантуту: зеленый, желтый, красный. Мазур все это слышал вчера вечером на балу, когда кто-то из товарищей по путешествию решил посвятить его в тайны здешней геральдики.

– Почему остановились? – спросила Ольга.

– Потому что сломя голову бежит только глупый беглец, – тихо ответил Кацуба. – А умный время от времени останавливается и оглядывается... – Он потыкал ствол прикладом винтовки, проверяя его на прочность. – Выдержит, недавно упал...

Воткнув в вонючую древесину, насколько удалось, свое мачете, привязал к нему лодку. Хотел, сразу видно, привычно приказать, но в последний момент вспомнил о субординации и спросил Мазура:

– Кто здесь, кто на берегу?

– Я на берег, – сказал Мазур.

Взял в охапку сразу несколько стволов – СЕТМЕ, привезенный из столицы «гаранд», тот самый автомат, позволивший ему одолеть сопляка в каюте, – выпрыгнул на берег. Стволов навалом, ч-черт, а вот магазинов к ним – раз-два и обчелся, не обременяли себя боеприпасами господа леваки, не рассчитывали, что вместо легкой победы получат по морде...

Осторожно вошел в высокие, по грудь, заросли ломких, сочных кустов. Главное было – не напороться на змею, в багаже есть надежная сыворотка, но сейчас, когда вот-вот может налететь погоня, змеиный укус как нельзя более некстати...

Словно бы плыл по грудь в зеленом буйстве здешних исполинских сорняков. Найдя хорошую позицию, примостил испанскую трещотку на суку, аккуратно прислонив две другие к стволу. В отличие от парохода, сельва – идеальнейшее место для засады.

Довольно долго ничего не происходило. Минут десять он стоял в напряженной позе. Потом с Уакалеры донесся явственный стук мотора – судя по звуку, монотонному гуденью, перемежавшемуся чиханием и треском, догонявшие шли на большой скорости хитрыми зигзагами, уворачиваясь от коряг. Опыта в здешнем судовождении у них, заранее можно сказать, побольше, чем у Кацубы, – ну да, привыкли пиратствовать на этой тихой реченьке...

Где-то у слияния притока с рекой мотор резко сбавил обороты. Повернут? Не повернут? Мазур переставил диоптрический целик на «100», коснулся щекой гладкого приклада.

Медленно проползали секунды – тик-так-тик-так... Рев мотора. Лодка умчалась дальше по реке – в ту сторону, куда они сами поплыли бы, не сверни в приток.

Покосившись влево, он рассмотрел сквозь путаницу лиан лежавшего на стволе, за толстым суком, Кацубу, голову стоявшей во весь рост в лодке Ольги, никелированный ствол «беретты» на фоне ее щеки и золотистого локона. Э т а должна жить, повторял он, как заклинание, с э т о й ничего не должно случиться. Хватит и того, что лопухнулся, не уберег т у...

И снова – череда вялотекущих секунд, понемногу сливавшихся в минуты: две, три, четыре... Минуте на пятой послышался шум мотора, и лодка, на сей раз не задержавшись возле устья притока, на большой скорости ушла к пароходу. Выждав еще, для вящей надежности, Мазур вернулся к лодке, спрыгнул в нее так, чтобы не качнуть.

– Пронесло, – облегченно вздохнула Ольга.

Мазур фыркнул, в первую очередь вспомнив старый анекдот. Пожал плечами:

– Черт их знает... Может, оружие им гораздо важнее, чем наши скальпы. А может, прекрасно соображали, насколько легко попасть тут в засаду... Для нас – никакой разницы, что пнем по сове, что сову об пень. Что ты улыбаешься? Незнакомая идиома?

– Нет, просто на вас внимательно смотрю... – сказала Ольга.

Мазур оглядел себя. Их с Кацубой белоснежные костюмы из престижного столичного магазина превратились в нечто предосудительное: кое-где на зеленом все же проглядывало белое, но крайне редко.

Поневоле пришлось переодеваться в самые уместные для здешних мест наряды, особыми изысками не блещущие: пятнистые брюки-куртки, высокие ботинки, черные майки. Все новенькое, правда, – бравое подразделение необмятых Рэмбов готовится к броску, а уж стволов-то, мама родная, так во все стороны и торчат... Кошачий Фредди грустно пожал плечами:

– Одному мне придется в костюмчике, как дураку... А ведь в сумке все то же самое вез...

– Сумку надо было хватать, а не кошек, – поморщился Кацуба.

– А, чихать. Накомарник успел в карман сунуть – и сойдет. Черт с ним, с костюмом, кыски больших денег стоят, как-никак перебедую. Видите, полковник? – ткнул он пальцем в карту, которую Мазур, не теряя времени, вновь принялся изучать. – Если выплывем, как вы прикинули, аккурат мимо Опалового поселка двинем, там я кысок пристрою...

– А рация там у них есть? – спросил Мазур.

– А то! – Фредди просунул палец в ближайшую дырочку своего ящика. Кысы себя правильно вели, не заорали ни разу – а звук ведь по воде далеко слышно, чего доброго, могли и услышать. Кошачий мяв в этих местах – штука небывалая...

– Не услышали бы, – усмехнулась Ольга, покачала на ладони «вальтер» с глушителем. – Если бы хоть одна кошка начала орать...

– Мисс! – с укоризной воскликнул уязвленный до глубины души Фредди. – Вы ж такая красивая, вам доброй быть положено...

– Извините, милейший, но в данной ситуации собственная шкура мне почему-то дороже ваших будущих сомнительных прибылей, – отрезала Ольга.

– Ну, эт конечно... эт верно... – смущенно пробормотал антиквар.

– Вперед? – спросил Кацуба о унылым видом старинного кастильского лейтенанта, которому командир этак мимоходом, за стаканчиком вина предложил пересечь неисследованный континент от одного морского берега до другого и без пары бочек золота не возвращаться.

И они двинулись вперед.

...И плыли до вечера, где включая мотор на несколько минут, где тащась по-черепашьи с помощью единственного весла, лавируя среди коряг, которые отталкивали прикладами, иногда пробиваясь сквозь местные саргассы – водяные гиацинты камелоте, там и сям перегораживавшие реку сплошным ковром. Паскудные обезьяны без всякого уважения к гомо сапиенс швырялись с верхушек ветками и какими-то плодами, вереща, неслись следом по лианам, и в эти моменты ни один здравомыслящий человек не мог ни на грош верить мистеру Дарвину – только тот, кто видел сельву исключительно по телевизору, может поверить, что человек имеет хоть что-то общее с этими бандерлогами...

Следовало бы, осмотрительности ради, остановиться на ночлег, но по обоим берегам тянулись унылые болота, поросшие бамбуком и тростниками. Змей там, по заверению Ольги, было видимо-невидимо.

Когда – неожиданно, конечно, – упала темнота, скорость сбросили до минимума, зажгли укрепленную на носу лодки автомобильную фару. Даже человеку с крепкими нервами тут приходилось несладко: в белом луче импровизированного прожектора коряги и заросли приобретали фантастические очертания, то и дело мерещилась всякая чушь. Как ни тверди себе, что это всего лишь мозг из-за недостатка зрительной информации достраивает увиденное работой воображения, – помогает плохо... К тому же по берегам клубилась белесая муть – то ли болотные испарения, то ли ночной туман. Над головой протянулась полоса чистого неба, усеянная огромными сверкающими звездами, – это немного помогало ориентироваться, держаться посередине реки.

В довершение по сторонам частенько раздавался тихий детский плач – никакой мистики, всего лишь кайманы, но сходство полное, привыкнуть невозможно. Как ни пшикали репеллентами, как ни укрывались накомарниками – особо настырная мошкара прорывалась к добыче и кусалась, как иголкой тыкала. Час за часом проходил в угрюмом молчании – о чем тут было говорить? – прерывавшемся лишь краткими репликами по делу: о коряге в опасной близости, о мели впереди...

– Стоп! – сказала вдруг Ольга. – Слышите?

Кацуба с похвальной быстротой остановил лодку, упершись веслом в толстый, выгнутый сук огромной коряги. Прислушался, пошарил по борту, отыскал кнопку и погасил фару. Тихо ответил:

– Кажется, катер... Но не похоже что-то...

В самом деле, странный бурлящий звук, порой переплетавшийся с храпением, скорее напоминал чуханье старой паровой машины. Лодку явственно качнуло на высокой волне, обогнавшей быстро приближавшийся предмет – и снова, и еще раз, волны набегали чередой, плеща и шлепая в низкий борт.

– Матерь божья... – прошептала Ольга.

Сначала Мазуру показалось, что он видит перископ подводной лодки – первая ассоциация, на какую наткнулось сознание. Но уже в следующий миг его с ног до головы прошила волна липкого, холодного ужаса, первобытного, с т а р о г о.

Черный столб, высунувшийся из воды метра на четыре, – это от него разбегались волны – заканчивался огромной змеиной головой, глаза светились двумя зеленоватыми фонариками вроде тех, что горели на мачте «Хиггинса». Он попытался прикинуть длину чудовища – и не смог, сердце зашлось в непонятном, ни на что прежнее не похожем ужасе. Мазур далеко не сразу сообразил, что странное костяное клацанье – это стук его собственных зубов. Впервые в жизни зубы по-настоящему стучали от страха.

Пытаясь пересилить себя, он крепче сжал испанскую винтовку, большим пальцем левой давил на переводчик огня, и без того стоявший в положении «очередями», давил, да-вил – с трудом опомнился, палец соскользнул, потная ладонь легла под цевье...

– Не смей... – прошептала Ольга. – Бросится...

Посередине реки четко угадывались изгибы огромного тела – змея лежала на воде, поворачивая голову механическими движениями подъемного крана. Мазур так и не понял, то ли это он оглох от страха, то ли вокруг и в самом деле воцарилась тишина, заткнулись обезьяны, умолкли кайманы, их отсвечивающих красным глаз вокруг уже не видно...

Нет, не оглох. Лесная живность и в самом деле умолкла – появилась в л а д ы ч и ц а, метров пятнадцать скользкого ужаса. Это было неправильно, человек не должен такое видеть, оно обязано было вымереть в незапамятные времена, оставшись лишь персонажем сказок о драконах и царь-змеях... но гигантская анаконда выглядела насквозь реальной, она лениво извивалась посередине реки в скудном свете звезд. Быть может, яркий фонарь ей показался глазом то ли достойного противника, то ли добычи...

Сколько это продолжалось, неизвестно. Внезапно с середины реки покатились высокие волны, бурлящее храпение усилилось, и огромная змеища, вновь подняв голову над водой, поплыла прочь, с удивительной быстротой лавируя между корягами.

Они еще долго сидели неподвижно, как китайские болванчики. Потом раздался смущенный голос Кацубы:

– Никто в штаны не наделал?

Признаний не последовало – судя по отсутствию запаха, все обстояло не столь уж скверно. Только сейчас Мазур обнаружил, что Ольга мертвой хваткой сжала его правую руку повыше локтя. Осторожно пошевелился. Она не сразу разжала пальцы.

«Надо же, – подумал он. – А я ведь не верил Сеньору Мюнхгаузену. Выходит, и записные врали иногда рассказывают сущую правду...»

– Слыхал, – сказал очумелым голосом Фредди. – Но не видал ни разу.

– Аналогично, – отозвался Кацуба.

– Говорят, их до черта в северных болотах. Реки, должно быть, вздулись, вот и шлепает...

– И ведь никто не поверит... – заключила Ольга сокрушенно. – Я сама никогда не верила, как бы ни божились... Знаете, что-то мне не хочется плыть в темноте.

– Говорят, кроме анаконд, есть еще всякие чудища, – обрадовал Фредди. – Здоровые, зубастые...

Кацуба решительно направил лодку к берегу. Они плыли еще минут десять, прежде чем отыскали кусок относительно твердой земли, особенного оптимизма он не внушал, но от добра добра не ищут, может оказаться, что это и есть сущий оазис на фоне необозримых болот...

Распугивая какие-то неопознанные мохнатые клубки, шустро улепетнувшие в чащу, высадились на берег. Ноги по щиколотку тонули в противно проседавшей под подошвой массе – густая грязь, спутанная трава, опавшие листья... Надежно привязав лодку, взялись за работу.

Устраивать лагерь в сельве – занятие нехитрое. Нужно всего лишь пару часов помахать мачете от души, вырубив под корень всю растительность – чтобы не подкралась, прячась в траве, какая-нибудь ползучая или ходячая гадость. Потом с тем же прилежанием следует обрубить лианы – опять-таки на большом пространстве, чтобы не заявились сверху змеи. Остаются мелочи – привязать гамаки к стволам, ставшим бесстыдно голыми, как телеграфные столбы, покрыть их тентами, москитными сетками, договориться, в какой очередности будут меняться часовые – и можно блаженно расслабиться, примостив рядом винтовку...

И напиться от души. У них в багаже хватало дезинфицирующих растворов, но Мазур прекрасно помнил, какая гадость – щедро обработанная хлором речная вода. Остальные тоже прекрасно это знали – вот и решили потерпеть. Сразу, как только причалили, Кацуба по непонятным непосвященному приметам выбрал несколько лиан, отрубил от них куски – и в подставленные фляги полилась чистейшая, холодная, вкусная вода. Есть светлые моменты и в шатаниях по сельве...

Вымотались так, что есть не хотелось. Фредди снял крышку с ящика и подсунул своим кошкам чашку с водой – но они, бедолаги, сидели в углу мохнатым клубком, тихонечко, прямо-таки по-змеиному, шипя. Мазур расслабился настолько, что мельком пожалел бедных кисок, угодивших в эти жуткие места отнюдь не по своему хотению – и прекрасно осознававших эту жуть...

Глава одиннадцатая

Вольный город

Нельзя сказать, что им особенно везло. Нельзя сказать, что им так уж фатально не везло. Они четверо были попросту не жаждавшими романтики скаутами с перочинным ножичком и леденцом в кармане, а людьми разной степени опытности, уже бывавшими в подобных местах. И потому через трое суток добрались до Ирупаны, не уменьшившись числом ни на одну странствующую единицу (и люди, и кошки). Как выражался, по другому поводу, правда, один хороший писатель, им даже уши не оттоптали.

Были синяки, царапины и щедрые укусы прорывавшихся сквозь химзавесу насекомых – все это лечили прихваченным из столицы «перуанским бальзамом», чьи целительные свойства в свое время использовали на все сто конкистадоры. Хлорированная забортная вода мало походила на нектар, но и повредить организму не могла. А дичи для пропитания в тех местах хватало – от диких свиней-пекари до разнообразных птиц, так и попадавших в желудки неопознанными, и орехов по имени кузи (растут гроздью по паре сотен, похожи на миндаль, если удастся сбить такую гроздочку точным выстрелом, хрустеть можешь полдня).

Несколько раз им таки пришлось блуждать – даже с картой, компасом и специфическим жизненным опытом не так-то просто с первой попытки отыскать правильную дорогу в лабиринте протоков со стоячей тинистой водой, озер-близнецов и залитых горным половодьем равнин, прикидывавшихся то речками, то озерами...

Экзотики попадалось столько, что человеку со скромными запросами хватило бы на всю оставшуюся жизнь: сварливо лаявшие из воды крупные выдры; анаконды, значительно уступавшие длиной ночному чудовищу; осточертевшие хуже горькой редьки кайманы; электрический угорь, способный отвесить плюху в триста вольт, на которого Фредди, как ни осторожничал, едва не наступил при высадке на берег; ночной рев ягуара... Это все была экзотика, так сказать, неконтактная. Но попадалась и другая разновидность – экзотика пакостная. Вроде огромных клещей-гаррапатас или жирных пиявок, которых приходилось прижигать зажигалкой у самого тела, иначе по-хорошему ни за что не отвалятся. Несколько раз попадались просторные отмели с прозрачной водой, где так и тянуло искупаться, – но на такое безумство они не решались. В здешних речках обитала милейшая рыбка под названием кандиру, каковая была пострашнее пираний. Про кровожадных пираний знают все, но мало кому известно, что нападают они на людей не так уж часто. Зато крохотная кандиру с завидным постоянством стремится проникнуть во все естественные отверстия на теле человека или животного, а поскольку на жабрах у нее есть несколько загнутых крючков, извлечь незваного «постояльца» можно лишь в клинике, хорошо оборудованной для хирургических операций...

Словом, экзотики было много, а вот романтики – ни капли. Романтика хороша исключительно для туристов, мающихся бездельем. Человек, который одержим гораздо более прозаической потребностью – побыстрее попасть из одного места в другое, чтобы заняться серьезным делом, – попросту никогда даже и не подумает, что в его путешествии есть, оказывается, нечто романтическое...

Они выбирались трое суток, с нешуточной радостью отмечая, как меняются окружающие виды при неуклонном продвижении на восток. Лиан становилось меньше, стволы деревьев темнели, непроходимая стена сельвы по берегам все чаще разрывалась прогалинами с самой настоящей твердой землей, по которой можно было ступать, не рискуя провалиться. Поредели папоротники, поубавилось обезьян, вода стала светлее. Коряг, правда, не особо убавилось...

И наконец настал момент, когда моторка выплыла из узкого потока на спокойную гладь Ирупаны. Свидетелей сего достижения не сыскалось, за исключением каймана-недомерка. Обошлось без прочувствованных речей, братских объятий и триумфальных кликов – трехдневная гонка всех изрядно вымотала. Откупорили бутылку виски и глотнули, кто сколько хотел, а кошкам в честь славного мига бросили в провонявший ящик остатки жареной пекарятины – в которую бывшие домашние киски, подрастерявшие за время странствий изящные манеры, вцепились, что твои ягуары в невезучего путника.

На какое-то время воцарилось блаженное безделье. Нравы их экспедиции давно уже исполнились суровой простоты, исключавшей любую эротическую подоплеку, – а потому в данный момент Ольгина златокудрая головка покоилась на животе у Мазура как наиболее подходящей подушке. Оказавшись на Ирупане, он отмяк душой настолько, что вдруг совершенно по-мальчишески принялся гадать: то, что она уже в третий раз выбрала именно его в качестве подушки, может означать что-то или все гораздо прозаичнее?

Смущенно фыркнул – про себя, конечно.

– А вообще насколько в этом Опаловом городе безопасно? – спросил Фредди не терявший даром времени Кацуба. – Слышать я о нем слышал, а вот бывать не доводилось...

Оказавшись в роли незаменимого эксперта, Кошачий Фредди даже приосанился. Прокашлялся, придал себе максимально солидный вид:

– Да чего там опасного? Порядок свой, порядок железный. Иначе нельзя – властей-то вокруг никаких на полсотни миль. Еще никого не съели. Я ж там три раза бывал. Бывает, конечно, что в выходной перепьются и начнут придуриваться, так это опять-таки не страшно – в ухо запросто дать сможете при нужде. Сразу зауважают. Эт вы сможете, насмотрелся я на вас... Только нам бы надо поубавить стволов, попрятать в сумки, что лишнее, а то решат, что к ним герильеро нагрянули, начнут палить сгоряча... Герильеро там не любят, да они особо и не суются – сунься-ка, когда в поселке пара сотен стволов, а в плен брать привычки нету...

Лишние стволы рассовали по сумкам, оставив лишь необходимый минимум, украшавший в этих местах всякого, считавшего себя мужчиной – кобура на поясе, карабин «гаранд» под рукой. По здешним меркам, набор столь же джентльменский, как серый цилиндр и сюртук на большом приеме у английской королевы в одном из ее парков. Пользуясь зеркальцем из Ольгиной косметички, кое-как побрились, сполоснули физиономии и выбили из пятнистых курток грязь, сколько удалось, немилосердно лупя по ним лезвиями мачете плашмя. Ольге пришлось потруднее – она долго расчесывалась, категорически отказавшись заявляться в поселок растрепой, попутно сокрушаясь вслух, что все пропотели насквозь так, что шарахнется любой кайман, и громко мечтая, как наденет нормальное платье, приняв душ в отеле. Фредди обнадежил ее на этот счет еще раньше, поведав, что в поселке есть некое подобие отеля с неким подобием душа – правда, эта роскошь по ценам превосходит иной столичный пятизвездочный отель, с ценами здесь та же петрушка, что когда-то в Калифорнии, на Клондайке и в Бонанзе...

Сочтя, что теперь они чуть больше похожи на странствующих ученых, чем час назад, пустились в плаванье. Примерно через четверть часа показались первые приметы цивилизации – на правом берегу появились неописуемые хижины, то сколоченные из досок, то без затей сбитые из распотрошенных картонных ящиков. Лачуги там и сям перемежались палатками, а то и домами, по здешним меркам невероятно роскошными – с крышей из рифленого железа, даже с крылечками в три ступеньки и неким подобием веранды (тент на дюралевых трубках). Мазуру уже доводилось видеть бедняцкие кварталы здешних городов – по сравнению с Поселком опалов они теперь для него выглядели дачами на Рублевском шоссе.