Несотворенный мир Фомальгаут Мария

© Мария Фомальгаут, 2015

© Мария Владимировна Фомальгаут, иллюстрации, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Несотворенный мир

Пролог первый

Было бы проще, если бы мне было больно.

Но мне не больно.

И даже не страшно. Они умеют притуплять страх, они препарировали мои эмоции, они вскрыли мою память – безжалостно, беспощадно, жестко, наплевав на все международные конвенции и договора.

Уже не пытаюсь защитить свою память. Знаю – не уберегу, не прикрою. Все равно разломают, все равно заглянут в самую глубину.

Я хватался за остатки сознания. Я смотрел на человека за пультом, я заставлял себя вспомнить, как его зовут, даром, что я не знал, как его зовут, а нет, генерал называл его при мне, он назвал его Тук, Тук, Тук, так падают яблоки по осени, когда я последний раз видел яблоки, не знаю, вечность прошла, тук, тук, тук, так надо постучать в дверь, чтобы открыли. Чтобы открыть память, надо постучать в неё, а не взламывать – сильно, беспощадно, безжалостно, молоком, тук, тук, тук.

Сознание разрывалось на мелкие кусочки, на осколки, сознание растворялось в памяти, я пытался ухватиться за память, чтобы не потерять самого себя. И не мог. Мне подворачивалось что-то неуместное, из детства, какие-то первые воспоминания, школьные годы чудесные, а Илюха, идиотище, айфон в школу принес, а у меня айфона нет, и никогда не будет, пот ому что денег нет, отец говорит – учись-учись-учись, и будут деньги, а сам он всю жизнь учился-учился-учился, и где теперь его деньги, спрашивается…

Они дернули меня за память, больно, сильно, я еле удержал воспоминание. Я вспоминал, как Илюха, идиотище, держит айфон, я тяну шею, хочу увидеть, что там, что там, что там, мальчишки отталкивают, Илюха кивает своим вассалам, гоните его на хрен, он еще разобьет. Понимаю, что мне здесь не место, и никогда в илюхиной компании мне будет не место, потому что у Илюхи отец… а у меня отец… сейчас уже не помню, кто был отец Илюхи, и кто у меня, да это и неважно.

Говорю – чтобы показать, что тоже не лыком шит, что я тоже кое-что стою, говорю, чтобы привлечь внимание.

– А я… а у меня билет в космос есть!

Илюха оборачивается, смотрит на меня. Первый раз в жизни Илюха смотрит на меня.

– А ну покажи.

– А дома лежит.

– А принеси.

Хочу сказать, что принесу, обязательно принесу, да что принесу, Илюху в гости приведу, пусть посмотрит, – и тут же спохватываюсь.

– А папа велел никому не копазы… – волнуюсь, путаю слова – не запокы… не по-ка-зы-вать…

– Врет он все, нет никакого билета! – орет кто-то из Илюхиных вассалов.

– А за вранье знаешь, чего полагается?

Я знаю, что полагается за вранье. И надо бежать, и не бежится, Илюхин кулак обрушивается на мою переносицу…

Кусочек памяти оборвался, выпал еще один кусочек, тоже ободранный, сильно потрепанный:

Обозначаю гипотенузу через а, два катета – через бэ и вэ.

Нет.

Не поймут.

Помечаю гипотенузу одной черточкой, первый катет – двумя, второй – тремя.

А вот дальше как прикажете объяснять, что такое квадрат, циферку два здесь не поймут…

– Вы еще долго мне будете гипотенузы писать?

– А… откуда вы русский язык знаете?

– Уберите это, уберите… меня в школе этим умучали… и вы еще тут…

Смущенно молчу.

– А у меня сахар есть, – говорит он, – вы едите сахар?

– Ем.

Стараюсь не вспоминать, что сахар – белая смерть, стараюсь забыть все запреты не грызть сахар, вытряхиваю из памяти суетливых родителей, да что ты сахар грызешь, вон, печеньку возьми…

Нет здесь печенек.

Нет…

Они снова потянули мою память, сильно, резко, кто же так память тянет, её бережно тянуть надо, чтобы не разорвать. Память запутывается сама в себе, я отключаюсь.

Пролог второй

Барракуда большая

Сфирена мелкочешуйчатая

Лаврак

Сарган

Луфарь-гумбар

Я смотрел на бесконечно длинный перечень. Если бы у меня была голова, я бы схватился за голову.

Не то, все не то.

Впрочем, я забегаю вперед – очень и очень сильно. Если начинать эту историю с самого начала, то…

Начало

Этот мир стоял здесь со времен своего сотворения. То есть, он не стоял, а летел в пустоте, на невидимой привязи вокруг Солнца. Мир был очень старым – намного старше, чем все его обитатели, никто из них уже не помнил, как создавался мир. У жителей не осталось даже достоверных сведений – только легенды и слухи, которые чем дальше, тем больше обрастали новыми легендами и слухами.

Когда этот мир только создавали, его создатели недодали ему много того, что нужно было додать миру. Например, еще при строительстве разворовали все добро, оставив совсем чуть-чуть. Милосердие тоже было нечастым гостем в этом мире – редко-редко воин подносил флягу с водой к пересохшим губам своего врага. Еще большей редкостью в получившемся мире было знание – раз в сотни лет людям открывалось что-то действительно стоящее, какой-то ответ на мучившие людей вопросы – да и то такой ответ, который порождал еще больше вопросов. О более сложных вещах – абсолютной истине, истинном знании, совершенной красоте – в этом мире не знали совсем, потому что строители разворовали эти ценности подчистую. В общем, этот мир был построен как множество других миров, выстроенных до принятия закона «Не укради», согласно которому за кражу полагалось небытие.

Несмотря на нехватки того и этого, мир когда-то, возможно, был очень хорош, но поистрепался за века и миллионы лет. Ось планеты сдвинулась из-за столкновения с каким-то небесным телом, отчего теплый климат сменился холодами и снегами. На смену цветущим лесам пришли снега и пустыни, величественные ящеры сменились мелкими мохнатыми зверьками, которые постепенно сбросили шерсть и заполонили всю землю собой. На зеленых лужайках выросли дымные фабрики. Все это было неудивительно – мир с самого начала был обречен простоять не так долго, и теперь доживал свои последние тысячелетия. Штукатурка с фасада осыпалась, перекрытия пообветшали, окна покосились, двери жалобно скулили, когда кто-нибудь их открывал, половицы по ночам скрипели. За века и века мир оброс воспоминаниями, легендами, слухами, история мира была переписана такое бессчетное число раз, что уже никто и не помнил, какая она была – история, и была ли вообще. По ночам в мире бродили неупокоенные души и несбывшиеся надежды – верные признаки того, что мир бесконечно стар.

Жильцы мира… впрочем, трудно назвать их жильцами, потому что никто их не заселял специально, никто не вывешивал на мире табличку «Сдается в аренду, продажа квартир» – и длиннющий номер телефона. Так получилось, что когда мир был построен, про него все как будто забыли: и строители, и заказчик, если таковой вообще был. Ходят слухи, что мир так и не был достроен – может, у заказчика кончились деньги, а может, он убедился, что получилось совсем не то, что он хотел. Так тоже бывает, и намного чаще, чем мы думаем.

Вот таким был мир, в котором я начал свой жизненный путь. В детстве я не видел, как устроены другие миры, но почему-то считал свое место обитания худшим из миров – как и семь миллиардов моих соотечественников. И я, как и все мальчишки в моем мире мечтал, что попаду в какую-нибудь лучшую страну, где все будет по-другому…

Хотя нет.

Эту историю надо начать совсем не так.

Её нужно начать, например, с того момента, как я вообще решил написать эту историю. Это случилось когда я спустя века и века приехал на руины своего мира, где прошла моя юность. Водитель флаера, должно быть, принял меня за сумасшедшего – не каждый день попадаются такие типы, которые просят отвезти их в заброшенное измерение. Он даже несколько раз переспросил адрес – да точно ли я хочу туда, может, перепутал улицу или район.

– Нет, добрый господин, я ничего не перепутал. Я действительно хочу попасть туда.

Водитель равнодушно вел флаер по улицам среди миров и галактик. Должно быть, он решил, что я и правда сумасшедший. Он даже попросил с меня оплату вперед, видно, побоялся, что я убегу, или вообще наброшусь на него с кулаками.

Итак, в то утро в половине одиннадцатого я стоял возле того, что было моим миром, то есть, конечно, не моим миром, а миром, в котором я жил. С тех самых пор от мира мало, что осталось, да собственно, ничего не осталось. Я увидел проржавленные каркасы и одну стену, причем я даже не мог вспомнить, что это была за стена – Великая Китайская Стена или что-то другое. Солнце превратилось в красный карлик, отгорело своё и погасло, уцелевшие планеты вращались застывшими ледяными глыбами. Я напрасно искал хоть обшарпанную колонну, хоть истлевший остов, хоть золотые пластины с записанными текстами – мир не оставил после себя совсем ничего, как будто стеснялся своего существования. Это было тем более странно, что в былые времена люди буквально бредили мечтами, что они оставят после себя. Хотя, быть может, на закате веков человечество и правда пыталось возвести что-то вроде Вавилонской башни в память о себе – но время не пощадило наши попытки обессмертить свои имена.

Время…

Я прикинул, сколько времени прошло с тех пор, когда я покинул Землю – и мне стало страшно.

Чуть погодя я увидел на мире табличку, что мир подлежит сносу – что тоже было неудивительно. Более того, мне стало странно, почему мир решили снести только сейчас. Чуть поодаль возились рабочие, возводили что-то новое, грандиозное, современно-блестящее, и я был уверен, что здесь никому и в голову не придет красть добро или истину.

– Осторожно, добрый господин, – сказал кто-то из рабочих, – ходите себе по старому миру, а мир может рухнуть.

Я возразил:

– Этот мир давно уже рухнул.

– Ну да, тоже верно. Стоит развалюха, давно бы уже тут чего построили…

Меня передернуло. Не то, чтобы я сильно любил мир, в котором родился и вырос, но… да, любил. Несмотря на все, что творилось в этом мире – я любил его. И сейчас, глядя как новостройки подбираются к остаткам моего мира, мне становилось не по себе.

– Кто такую рухлядь строил, – не унимался рабочий, – здесь же жить было… невозможно.

– Но ведь жили же, – возразил я.

– Тю-ю, вы в эти сказки не верьте, добрый господин, вот что я вам скажу. Нельзя было житьв таком мире, его и не достроили толком, заказчик-то помер, вот и не достроили.

– Помер?

– Ну а то. Он на старости лет денег накопил, хотел мир построить. Половину суммы выплатил, тут что-то делать начали, а заказчик возьми и помри.

– Мне стало не по себе. Первый раз я слышал про того, кто хотел создать наш мир. Все наши домыслы, легенды, мифы, изыскания меркли перед открывшейся мне правдой.

– А где он жил… заказчик?

– Кто ж его знает, где он жил, такое рабочим знать не положено.

– А если подумать? – я достал карточку, помахал условными единицами.

– Да хоть задумайся, не знаю я… не велено рабочим такое знать. Сам бы в глаза ему посмотрел, кто ж такую рухлядь заказывает… Это отец мой строил, ух он этого заказчика костерил…

– Не достроили этот мир?

– Да кто ж его достроит, если деньги-то за мир не плочены! Так и остался он… ветшает… ржавеет… здесь вот ось была – рабочий ткнул в сторону остатков земной оси, – тут вот крыльцо…

Спине стало холодно-холодно, во рту пересохло.

– А… каким должен был быть построенный мир? По чертежам… по замыслу?

– Да говорю вам, заказчик-то помер… – рабочий взмахнул крыльями.

– Ну, помер и помер, а чертежи-то он передавал, как строить?

– Ну вот, частично передал… что получили от него, по тому выстроили… а потом помер… так мир недостроенный и остался.

Любой другой на моем месте заскрежетал бы зубами с досады. Но только не я, сын своего мира – мы уже слишком привыкли получать не знания, а крохотные кусочки знаний, половина из которых оказывались ложными.

– А сколько стоит этот участок? – спросил я, показывая на то, что было моим миром.

– Да вон, у хозяина спросите… он это пространство выкупил, теперь по участкам продает…

Хозяин оказался на редкость сговорчивым, – он не только не отказался продать мне участок, но и усердно расхваливал старый мир, буквально умоляя его купить. Поторговавшись для приличия, я за смехотворную сумму купил то, что было когда-то солнечной системой.

– Если добрый господин пожелает, я тотчас же прикажу снести старый мир, – сказал хозяин.

– Нет-нет, что вы, не стоит.

– Я сделаю это для вас совершенно бесплатно, не беспокойтесь.

– Вы не поняли. Я хочу сохранить его.

– Добрый господин, из этих руин уже нельзя сделать ничего стоящего.

Я посмотрел на него пристально.

– Я. Хочу. Оставить. Все. Как. Есть.

Он окончательно убедился, что имеет дело с психом, вежливо простился со мной и намекнул, что я могу обратиться в любой момент, когда захочу.

Итак, я оказался обладателем мира, который был никому не нужен, да и мне не нужен, собственно говоря. Я поднялся на крыльцо – дверь открывать не пришлось, потому что от двери остался крохотный кусочек. Внутри мира поднималась столетняя пыль, кое-где лежал запыленный снег, а океаны промерзли до самого дна. Как я и ожидал, от человечества не осталось никаких следов – по крайней мере, на поверхности планеты. Я вспомнил, что есть какие-то приборы, позволяющие видеть под землей – и решил, что неплохо было бы обзавестись таким, может, тогда я найду хотя бы бочку с радиоактивными отходами или что-нибудь в этом роде.

Собственно, я сам не знал, что собираюсь делать с этим миром. О том, чтобы восстановить и возродить его, не могло быть и речи. Перекрытия прогнили и рассыпались, при попытке подправить мир он бы рассыпался в прах. Да и чем заменить отгоревшее Солнце, я не знал. Мир умер – давно и безнадежно, и рабочие недвусмысленно предупредили меня, что он может рухнуть в любой момент.

И все-таки что-то нужно было мне от заброшенного мира, что-то не давало мне покоя. Я ходил по комнатам, поднимался по лестницам, проходил анфилады и балюстрады, даже вкарабкался на чердак. Ближе к вечеру мне удалось обнаружить признаки того, что люди все-таки жили в этом мире, человечество существовало, оно не приснилось, не прибредилось мне. Я нашел едва уцелевшие остатки бункера, в дальней комнате которого лежали, прижавшись друг к другу, два истлевших скелета. Я так и не понял, были ли это мужчина и женщина, охваченные страстью, или просто два человека, которые обнялись, чтобы согреться. Они мало чем напоминали людей – таких людей, какими я их помнил. Крохотные головы, длинные пальцы, хитромудрое переплетение костей и истлевших остатков чего-то электронного – я так и не понял, были ли это новейшие гаджеты или неотъемлемая часть самих людей. Сначала я хотел вырыть могилу и похоронить останки, но потом решил, что бункер и так отлично подходит на роль могилы.

Ближе к вечеру я выбрал среди пустых комнат одну более-менее приличную комнатенку, вычистил оттуда весь сор и развел огонь в камине. Я спрашивал себя, что я, собственно, здесь ищу. И что я, собственно, собираюсь найти….

Ну да.

Только сейчас я вспомнил, что меня подтолкнуло к приезду сюда.

С чего все началось.

И с чего я, собственно, должен был начать эту историю.

– Это что… что это такое, я вас спрашиваю?

Я стоял в гостиничном номере и показывал на кровать. У меня в голове не укладывалось, как это могло появиться здесь, на краю вселенной, в маленькой комнатенке, которую я снял на ночь.

– Прошу прощения, добрый господин, – сигнальные лампы слуги замигали часто-часто, – сию минуту уберу.

Я откашлялся.

– Я вас не прошу ничего убирать. Я спрашиваю вас, откуда это взялось?

– Сию минуту… сию минуту… уберу, – бормотал слуга.

Я понял, что от слуги ничего не добиться. Совсем. Еще подумал потихоньку, по какому критерию нанимают людей в гостиницы – наверное, главный принцип, это полное отсутствие мозгов.

– Позовите управляющего, – потребовал я.

– Мне очень жаль… мне очень-очень жаль… – бормотал слуга.

– Мне тоже очень жаль. Позовите управляющего.

– Быть может… возможно решить вопрос? – слуга умоляюще посмотрел на меня.

– Невозможно. Позовите управляющего!

– Сию минуту… пройдемте… к нему…

Я пошел за слугой по коридорам и анфиладам гостиницы. Отель больше напоминал какую-то бредовую, причудливую фантасмагорию, безумное нагромождение залов, лестниц, арок, колонн, порталов и измерений. Да и то сказать, отель был рассчитан на самую разношерстную публику – от материальных тел из плоти и крови до ментальных сущностей, о которых никто ничего не знал.

– Вот сюда, пожалуйста, добрый господин.

– Где же управляющий? – спросил я, входя в пустую комнату.

И тут же мне стало неловко за свою оплошность. Управляющим оказался компьютер, и мне оставалось только надеяться, что это все-таки не совсем компьютер, а чье-то сознание, перемещенное на диск.

– Чем я могу быть вам полезен?

– Я… гхм… я нашел в спальне один предмет… должно быть, он остался от предыдущего постояльца.

– Мы приносим свои извинения за доставленные неудобства.

– Нет-нет, что вы, никаких неудобств. Просто… я хочу знать, кому он принадлежал… этот предмет.

– Вы хотите вернуть вещь её владельцу?

– Не совсем… я хочу знать… откуда это.

– Что же… должно быть, оставил кто-то из предыдущих постояльцев.

– Кто? – не отставал я, – кто здесь бы до меня?

Я уже ждал, что он ответит – мы не можем давать такие сведения. И это значило полный провал: я уже понял, что говорю с компьютером, который не откроет мне тайны, как бы я его ни просил об этом и сколько бы ни заплатил. На мое счастье управляющий ответил сразу же:

– Сию минуту посмотрю, добрый господин…

Он начал перебирать данные. Я терпеливо ждал, пока он найдет то, что нужно. Тем сильнее было мое разочарование, когда управляющий сказал:

– Прошу прощения… произошла ошибка.

– Что случилось?

– К сожалению… данные стерты.

– То есть?

– Мне очень жаль… вирус уничтожил все данные. Боюсь, я не смогу их восстановить. Клянусь вам, это беспрецедентный случай, у нас такое впервые…

Лучше бы он этого не говорил. Мне сразу стало не по себе, в голове мелькнула шальная мысль, что кто-то нарочно стер данные, чтобы я не узнал про предыдущего постояльца. Я тут же отогнал от себя подозрения – они не отгонялись, вились вокруг меня…

– Мне очень жаль, добрый господин, – признался управляющий, – ничем не могу помочь.

Я уже и сам понял, что он мне ничем не поможет. Однако, когда я вернулся в номер, меня ждало еще одно разочарование – предмета, так изумившего меня, на столике уже не было. Я снова вызвал слугу – он появился не сразу, похоже, побаивался моего гнева.

– Слушаю вас, добрый господин.

– Где… где эта вещь, которая здесь лежала?

– Это не ваша вещь, добрый господин.

– Я знаю, что это не моя вещь, я спрашиваю – где она?

– Я уничтожил её, добрый господин, чтобы она не мешала вам.

Я еле сдержался, чтобы не нахлопать его хорошенько. Но, в конце концов, слуга был ни в чем не виноват, он делал то, что должен был делать.

В отличие от меня. Потому что я должен был выспаться перед завтрашней конференцией. И черта с два я уснул в эту ночь, перебирал данные в памяти, снова и снова вспоминал предмет, который лежал на столике. Предмет, которого не могло быть, предмет – насмешка над здравым смыслом, привет из прошлого, которое я уже забыл.

Из прошлого, которое было так давно, что уже не верится, что все это происходило со мной. Из мира, который я покинул, как казалось мне, навсегда.

И все-таки он был здесь. Этот предмет. Я вспоминал, как мы тайком собирались с парнями на чердаке, пробовали первый раз, как потом умирали и никак не могли умереть, и молили кого-то о смерти, как потом выворачивало наизнанку, и отец обещал губы отрезать, если еще раз увидит, что мы…

Одного раза мне тогда хватило, я в жизни больше не прикасался к сигаретам.

К сигаретам…

Да.

Здесь, в номере маленькой гостиницы на краю вселенной – на столике лежала сигарета.

Которую мог оставить только человек.

А это могло означать только одно, то, о чем я больше всего мечтал, и то, чего я больше всего боялся.

Я был не единственным выжившим представителем своего рода.

Кранихиды

Иглобрюхие

Кальмары…

Я смотрел на список, который расширялся все больше. У меня хватило ума вычеркнуть из этого списка иглобрюхих и кальмаров, все-таки они были не рыбы.

Да, наверное, надо было начать с сигареты.

Или с Элен.

Хотя нет, с Элен мне не хочется ни начинать, ни ею заканчивать. Элен – это мое, личное, принадлежащее только мне.

Так что с Элен я не начинаю.

Но нужно же, черт возьми, с чего-то начать.

Или, например, вот так:

После того, как мир покинули его последние жильцы, мир оказался предоставлен сам себе. Он пытался было бежать за уехавшими хозяевами по космосу, держа нос по горячему пахучему следу – но вскоре потерял след. Мир вернулся назад, задрал морду в небо и протяжно завыл – но никто не откликнулся на его зов.

За годы и века без людей мир обветшал, у него стала протекать крыша, пуская капли дождя в комнаты, окна запылились, под полом мыши свили гнезда, время, вода и ветер все больше разъедали стены, краска поблекла. Вскоре уже ничего не напоминало о том, что здесь когда-то слышался веселый смех и играла музыка…

Нет.

Это годится для конца истории, а не для начала. Да и вообще, это будет конец не моей истории, а истории мира, а я хочу начать свою историю с того момента, как…

…а с какого момента вообще надо начинать историю?

По классическим канонам надо начинать с того момента, как я родился. Но у представителей моего вида (Homo sapiens) есть одна особенность – мы не помним, как мы родились. В это трудно поверить, но сознание приходит к нам не сразу, а лишь спустя какое-то время после рождения. Это связано с особенностями нашего белкового мозга – а как именно связано, я вам объяснить не могу, я сам толком не могу сказать, каким я был тогда.

Поэтому мои сородичи начинали свою историю со своего первого воспоминания. Итак, первое, что я помню – это мой день рождения. Видите ли, у нас был обычай каждый год отмечать тот день, когда человек пришел в этот мир. Итак, мой день рождения, вспомнить бы еще, сколько мне исполнилось… года два. Ну да, наверное, года два. Или три. Неважно. Кто не знает, что такое Год, и что такое Обычай, можете посмотреть в справочниках: я не могу объяснять все подряд, иначе моя книга превратится в энциклопедию. Итак, мой день рождения, я смотрю на мать, думаю, почему она плачет, почему она бьет отца, первый раз вижу, чтобы мать била отца, захлебывается криком, на что мы будем жить, на что мы будем жить…

– Ты на что ребенка кормить будешь!

Ребенок – это я, если кто не понял. Тогда я был ребенком. Потом перестал быть ребенком.

Я смотрю на них, сжимаю в руках подарок. Кто не знает, что такое подарок, тому можно только посочувствовать. Это красивая бумажка, на ней нарисован корабль, летящий к звездам. Мне хочется поскорее вырезать из бумажки корабль и играть с ним, отец говорит – вырезать нельзя. Нельзя так нельзя, думаю я, буду играть так.

– Да ты рехнулся, или как? На развод подам, ребенка не увидишь больше!

Мать бросается ко мне, хочет выхватить бумажку. Прижимаю к себе что есть силы, реву в голос, надоела уже со своими отбираниями, как какую-нибудь мелюзгу к нам в гости притащат, так начинается, они мои игрушки хватают, мать хлопочет, ах-ах-ах, отдай-отдай, уступи-уступи, подари-подари, ты же добрый мальчик…

Бумажку я тогда отвоевал, кажется, вырезал-таки из неё корабль, играл с ним в Эвакуацию, слово тогда было модное – Эвакуация.

Мать зажимала уши, визжала:

– Да достали вы уже со своей эвакуацией, слышать не могу, по телевизору, по радио, задолбали!

А мне нравилось слово Эвакуация, оно было важное, хлесткое, оно таило в себе что-то… что-то…

Итак, бумажку я все-таки испортил. Но это не имело значения, мой регистрационный номер был в списке.

Хотя нет. Из того, что я рассказал, вряд ли кто-то что-то поймет. Думаю, что для начала придется сделать несколько необходимых пояснений, чтобы дорогие читатели лучше поняли, о чем идет речь в моем повествовании. Итак, вкратце расскажу вам о моей жизни до События. Я жил в каменном доме, и не думайте, что я имею в виду измененное пространство: мой дом был построен из бетонных блоков, поставленных один на другой с помощью особых приспособлений. Телепорта у нас в доме не было, но это не значит, что мы жили бедно: в те времена телепорта не было ни у кого. Мы передвигались по теперешним временам очень странно, садились все в те же механические приспособления на колесах, которые перевозили нас с места на место. Трудно объяснить непосвященным, что такое колесо. Представьте себе циклоид, надетый на ось, хотя это не самое лучшее сравнение.

Жил я тогда на одном из ярусов большого дома. Если вы, дорогие читатели, представили себе одно из измерений гексеракта, то снова ошиблись: я говорю о трех измерениях, только о трех.

Жил я с отцом и матерью: я не смогу объяснить новому поколению, что это такое. Короче говоря, мы состояли в определенных родственных отношениях, суть которых слишком сложна.

В те времена я ничего не знал о грядущем Событии, потому что прогнозера у нас в доме тоже не было. Опять же не подумайте, что мы были настолько бедны, тогда прогнозеров не было ни у кого. День начинался так: мы выходили из некоего подобия медитации, готовили органическую пищу, чтобы поддержать свои материальные тела. Потом мы расходились, отец и мать шли на работу, я шел получать знания, по большей части ложные, потому что истинные знания в те времена были никому не известны. И не спрашивайте, почему я не брал знания сразу из Источника: в те времена мы не чувствовали Источник, хотя он находился совсем рядом.

Коротко расскажу о мире, в котором я жил: в те времена наша цивилизация занимала только одну планету, такой огромный шар, зависший в пустоте и вращавшийся вокруг другого, огненного шара, звезды, мы называли ее Сан, Зонне, Солнце… Не верьте учебникам, где пишут, что звезда была всего одна, в мире звезд было великое множество, вместе они закручивались в спиральную галактику. Трудно описать нашу вселенную тем, кто появился уже после Большого Коллапса, скажу только, что она состояла из множества галактик.

И уж тем более трудно описать вам, как выглядел человек в те времена. На современных схемах рисуют нечто нелепое, ветвистое, не имеющее с человеком ничего общего. Когда же я встретился с известным светилом современной науки, рассказал ему, как на самом деле выглядел человек, он только поднял меня на смех, сказал, что я верю досужим вымыслам. Однако, мне придется по ходу текста дать некоторые подробности тогдашней человеческой природы, иначе вы не поймете, о чем идет речь.

Повторяю, в те времена я еще ничего не знал о грядущем Событии.

Начну с того отрезка времени, когда звезда осветила ту часть планеты, на которой я жил, отец и мать ушли на работу, а я отправился получать знания. Трудно объяснить, что такое работа в тогдашнем понимании этого слова, в глазах теперешнего поколения она бы показалась бессмысленной. До места, где я получал знания, я передвигался в трех измерениях, по плоскости…

Нет.

Не так.

Все не так.

Я в гневе стер все написанное и снова уставился на чистый лист. То есть, это я образно говорю – чистый лист, разумеется, передо мной был не лист, а файл, который нужно было чем-то заполнить. Выражение лист пошло от наших предков, которые писали палочками на листах… или не на листах, а…

Тьфу ты, черт.

Чем дальше зарывался я в историю, которую хотел рассказать, тем меньше понимал, что я хочу сказать, тем глубже погружался в загадки и вопросы умершего мира.

– Огни, мой добрый господин.

– Огни?