Памятное. Испытание временем. Книга 2 Громыко Андрей

Франция помнит Анну Ярославну

Во время одного из моих визитов во Францию в программу пребывания включили поездку в Санлис – небольшой город, находящийся в полусотне километров к северу от Парижа.

Главное, что интересовало и интересует нас, как и многих наших соотечественников, – это то, что с Санлисом связана жизнь Анны, дочери великого киевского князя Ярослава Мудрого. В 1044 году отец выдал ее замуж за Генриха I, и она стала королевой Франции.

Удачно передал колорит той эпохи Киевской Руси драматург Иван Кочерга в драматической поэме «Ярослав Мудрый», за которую он был удостоен Государственной премии СССР. Автор писал ее в годы Великой Отечественной войны, и патриотическая пьеса шла в театрах нашей страны. Анна Ярославна по ходу действия произносит такие слова:

Да, в те стародавние времена Русь славилась как процветающий край высокой культуры. Недаром скандинавы называли ее Гардариком – «страной городов». Париж XI века по сравнению со стольным градом Киевом был действительно совсем небольшим городом.

Для своего времени Анна считалась весьма образованной женщиной, говорила и писала на нескольких языках, в том числе на греческом, латинском и церковнославянском. Между тем ее супруг – французский король и почти все его придворные оставались неграмотными. Об этом говорят французские источники.

Вскоре после того, как у Анны в 1053 году родился сын Филипп, она в честь этого события построила в Санлисе церковь Святого Винсента, на основе которой впоследствии было создано одноименное аббатство. В настоящее время в нем размещена школа. На портале церкви привлекает к себе внимание и сегодня скульптура изящной женщины в полный рост. Под нею надпись: «Анна русская, королева французская, основательница собора в 1060 году». Это – запечатленный на века образ Анны Ярославны. Мы стояли у этой скульптуры и мысленно говорили:

– Здравствуй, прекрасная землячка.

Лет двадцать назад я посетил в Париже советско-французскую выставку документов, относящихся к истории развития связей между нашими двумя странами. На ней выставлялась фотокопия письма Анны своему отцу.

По источникам, которые дошли до нашего времени, ее жизнь на чужбине оказалась несладкой. После смерти в 1060 году Генриха I и возведения на престол малолетнего сына Филиппа I – он властвовал как король Франции до 1108 года – Анна удалилась в Санлис. Спустя некоторое время она стала женой графа Валуа. Но этот брак папа римский признал незаконным. Через пять лет умер и новый супруг.

В письме, копию которого я видел на выставке, Анна обратилась с просьбой к отцу позволить вернуться на родину, в Киев, так как ей тяжело жить среди «дикарей» французов.

Что же произошло дальше? И вот тут источники проявляют удивительный разнобой. Он тем более поразителен, что от Анны последних лет жизни странным образом как бы открещиваются исследователи – и во Франции, и в нашей стране.

Средневековые французские историки утверждают, что она уехала в Киев и последние семь-восемь лет жизни прожила там. Поэтому и нет ее могилы во Франции. Об этом, в частности, пишет Ф. Мезере в своей трехтомной истории Франции с древнейших времен до 1588 года. Сам труд вышел в середине XVII века.

Один экземпляр этого трехтомного старинного фолианта сохранился в Государственной библиотеке имени В.И. Ленина в Москве. В переводе со старофранцузского текст в нем об Анне гласит:

«Генрих I не имел ни детей, ни жены. Он, понимая собственный немолодой возраст – а было ему 39,– разделял озабоченность своего Совета, который требовал от него наследников для королевства. До него дошли слухи о прелестях княжны, достойной завоевать сердце великого монарха. То была Анна, дочь Ярослава, прозванного Мудрым, князя Руси, называемой нашими современниками Московией. Воодушевившись от одного рассказа о ее совершенствах, он послал в 1044 году епископа де Мо с большим и помпезным посольством, предлагая свою руку.

Его предложение было принято с такими почестями, которые можно адресовать только такому государю. Княжна была передана епископу, который отвез ее во Францию. Бракосочетание отпраздновали со всеобщей радостью, так как все надеялись, что этот брак будет более счастливым, чем брак с первой женой короля – Матильдой.

Однако надежды добрых французов оправдались не сразу: прошло восемь лет, а детей все не было. Франция, прождав так долго счастья, уже начала терять надежду: король был от этого в большом огорчении, а Анна, огорченная еще более, чем он, безутешно скорбела. Перепробовав все существовавшие лекарства, она обратила свои молитвы к небу, уповая на святого Винсента – заступника французов. Анна почувствовала результаты этого и перед концом 1053 года родила мальчика, которого назвали Филиппом.

В признательность Анна построила церковь святого Винсента в Санлисе. У нее было еще двое сыновей – Роберт, который умер до смерти отца, и Гуго, который стал графом де Вермандуа, женившись на наследнице графства. Была также дочь, имя которой не сохранилось, так как она умерла в детстве.

После смерти короля в 1060 году Анна уехала в Санлис, в котором любила жить из-за близости к монастырю святого Винсента. Она прожила там недолго, так как Рауль де Перон, граф де Крепи-и-Валуа, похитил ее и женился на ней. Неизвестно, сделал ли он это с ее согласия. Анне исполнилось тогда всего 34 года.

А так как первая жена графа была еще жива, духовенство отлучило его от церкви за этот брак, который признали незаконным. Однако такие меры не смогли принудить графа расстаться со своей новой супругой, и только его смерть, после пяти лет супружества, разделила их.

Оставшись вдовой во второй раз и, как надо думать, презираемая французами за то, что она, королева, снизошла до такого союза, Анна вернулась в свою страну, где прожила еще семь или восемь лет»[3].

Однако вопрос о том, где закончила свои дни знаменитая дочь Ярослава, нельзя считать решенным. В этом отношении наблюдается весьма любопытная особенность.

Большинство источников, которые датируются первыми шестью столетиями после смерти Анны, утверждают, что она закончила свой жизненный путь в Киеве. Об этом же пишет и такой советский специалист по Киевской Руси, как профессор С. Высоцкий[4].

Однако, чем ближе к нашему времени, тем больше историков в последние триста лет считают, что Анна Ярославна умерла во Франции. «Она предпочла остаться во Франции, чем вернуться в свою страну»[5],– утверждал в 1816 году известный французский историк Дюрдан в своем пространном труде об истории России со времен Рюрика, посвятив Анне Ярославне лишь два небольших абзаца.

Большинство советских историков тоже считают, что Анна закончила свою жизнь во Франции и на Русь не возвращалась. Стоит заметить, что наиболее осторожные из них вообще обходят этот вопрос. Например, такой весьма авторитетный историк, как академик Б.Д. Греков, в своей книге «Киевская Русь» выделил специальный раздел «Киев и Франция» в главе «Киев и Западная Европа при Ярославе». В нем всего шесть с половиной строчек, где говорится о ее двух браках, о сыне Филиппе – короле Франции, о том, что она собственноручно подписывала французские документы, и ни слова о ее дальнейшей судьбе. Может быть, такое отношение в некоторой степени оправдывает замечание самого академика в начале главы о том, что сюжет ее «не разработан как следует» и «помещаются только самые общие сведения, дающие лишь контуры международного положения Киевской Руси»[6].

Напомню, что у нас, в Советском Союзе, создан кинофильм «Ярославна – королева Франции». В нем рассказывается о том, как Анна Ярославна уезжает во Францию, и ничего – опять, полагаю, под влиянием наших историков – о ее возвращении в Киев.

Есть, наконец, в исторической науке и еще одна – пожалуй, полуфантастическая – версия. Ее придерживается исследователь Д.Д. Кулинич, утверждая, что Анна, возвратившись в Киев и встретив там из-за происходивших между сыновьями Ярослава междоусобиц плохой прием, вернулась вновь во Францию[7].

Пишется так, будто путешествие королевы по Европе XI века было легкой увеселительной прогулкой. Будто и не было в те далекие времена кровавых и частых войн, разбойных нападений грабителей, множества диких зверей в густых чащобах. А ведь такое путешествие длилось обычно несколько месяцев.

Итак, ни во Франции, ни на Руси могила Анны не найдена – загадка окончательно не решена.

Правда, в 1825 году во Франции вышел сборник документов об Анне Ярославне[8]. Их собрал и предпослал им предисловие князь Лобанов-Ростовский, любитель французской старины.

Он со ссылкой на французских авторов тоже пишет о том, что Анна «вернулась в Россию». А затем заявляет, что в 1682 году некий отец Менестрье обнаружил ее могилу в церкви аббатства Вилье, неподалеку от Парижа. Эта точка зрения просуществовала почти век, а потом ее поставили под сомнение: новые исследователи стали утверждать, что эта гробница – просто памятник, воздвигнутый в честь королевы, что-то вроде того, который существует в Санлисе.

Однако сам Лобанов-Ростовский поддержал гипотезу Менестрье о том, что памятник вдове Генриха I является гробницей Анны Ярославны. Вот что при этом любопытно: с тех пор – а прошло уже более полутораста лет – никто из историков категорически не утверждал, что могила Анны находится во Франции, никто всерьез не воспринимал ни «находку» Менестрье, ни догадки князя Лобанова-Ростовского.

В этих условиях, видимо, и я могу высказать свое суждение по этой проблеме, тем более что любой научный интерес к отношениям между нашей страной и Францией уже сам по себе заслуживает внимания.

Французские источники той поры – речь идет об XI веке – не могли не зафиксировать смерть такой личности, как королева Франции. А Анна для своего времени считалась личностью незаурядной. Она не только являлась королевой – женой французского короля, но была одно время и королевой-регентшей, подписывая все государственные документы за малолетнего сына. Так неужели ее смерть во Франции обошли бы молчанием историки тех лет, не оставив потомкам даже никакого следа о том, где ее могила?

Специалистам во Франции я задавал вопрос:

– Неужели нет никаких свидетельств того, что Анна Ярославна умерла во Франции?

– Нет, – отвечали они, – мы таких свидетельств не знаем.

Таким образом, хотя и существуют две версии последних лет ее жизни, есть основания считать, если со временем не обнаружатся убедительные данные противоположного характера, что более правдоподобен вариант возвращения Анны в Киев. А то, что следов и письменных источников не сохранилось, объясняется весьма просто. Деревянный Киев несколько раз горел, подожженный завоевателями, и немудрено, что до нас, в двадцатый век, не дошли детали событий одиннадцатого… В пользу Киева остается еще один, и весьма немаловажный, фактор – свидетельства средневековых историков, которые по времени жили ближе к Анне, чем историки последних столетий.

Гид, дававший пояснения, отмечал, что королева Анна оставила о себе добрую память.

Впечатлениями, вынесенными от посещения Санлиса, я поделился со своими французскими собеседниками, не преминув подчеркнуть:

– Вот видите, какие давние связи между Россией и Францией. А жизнь и деятельность во Франции дочери великого русского князя – прекрасное подтверждение этого.

Полушутя, полусерьезно с обеих сторон мы высказывали убеждение в том, что наши предки – и русские, и французские – понимали значение связей между двумя народами, а что касается упреков Анны по адресу французов, то это, как говорится, «преданье старины глубокой».

Петр I в Париже

Хозяева-французы спросили:

– Не хотели бы вы ознакомиться с тем, что оставил потомкам после своего визита в Париж Петр I?

Я сказал:

– Постараюсь, если смогу найти для этого время.

С интересом я узнал и по рассказам хозяев, и после осмотра ряда достопримечательностей Парижа о некоторых фактах, связанных с пребыванием Петра I во французской столице.

Стремясь к скорейшему окончанию Северной войны, недовольный медлительностью «холодных друзей» – своих союзников Дании и Саксонии, Петр предпринял смелую попытку сблизиться с Францией, которую связывал со Швецией союзный договор.

Используя сложное положение, в котором оказалась в то время Франция, – неудачная война за испанское наследство, неустойчивое положение регента Филиппа Орлеанского внутри страны, – Петр, находясь весной 1717 года в Голландии, сделал предложение Парижу о сближении. Получив благоприятный ответ, он в конце апреля того же года отправился во Францию.

Встреченный настороженно, Петр блестяще сумел растопить лед парижских салонов и вызвать к себе и России живой интерес, даже симпатию. Он встречался с королем Людовиком XV, которому в то время исполнилось всего семь лет и за которого впоследствии Петр хотел выдать свою дочь Елизавету.

Во время почти двухмесячного пребывания российского царя в Париже велись интенсивные переговоры о заключении договора о дружбе с Францией и Пруссией. Из-за задержки с получением полномочий прусским посланником этот договор подписали только в августе 1717 года в Амстердаме.

Весьма актуально и сегодня звучит цель договора – «мир и безопасность в Европе». Слова вполне современные.

В Париже Петр жил в снятом в аренду частном особняке, отказавшись от приготовленной ему резиденции в Лувре. И это отражало манеру поведения русского царя, его стиль. Явно сдержанное отношение проявил он к участию в разного рода официальных церемониях, приемах и балах, зато с огромным интересом посещал мастерские ремесленников, мануфактуры, лаборатории ученых.

Царь ознакомился с обсерваторией, комнатой планов (географических карт) и обещал содействовать налаживанию сотрудничества русских и французских картографов. Во время посещений Академии наук в Париже он подолгу беседовал с видными учеными. За его глубокий интерес к наукам Петра избрали почетным членом этой академии, что стало событием неординарным.

Такие черты Петра, как его неуемная тяга к новому, деловитость, простота в общении, привлекали внимание французов. Тогда они удивлялись и, согласно источникам, говорили друг другу:

– Вот это монарх!

Провинциальная «Бастилия» и Компьень

В один из визитов во Францию хозяева предложили нам совершить поездку в юго-западную часть Нормандии для осмотра аббатства Мон-Сен-Мишель, являющегося памятником французской средневековой архитектуры.

Оно расположено на небольшом скалистом острове, который соединен с материком дамбой длиной в 1800 метров. Это аббатство, построенное орденом бенедиктинцев в XII–XV веках, окружено мощными крепостными стенами и бастионами, взять которые приступом в Средние века не смог никто.

Как и многие другие знаменитые замки, крепости, соборы, Мон-Сен-Мишель превратили в своего рода провинциальную «Бастилию». На протяжении первой половины XIX века в его зданиях размещалась тюрьма, которая, между прочим, держала в своих каменных объятиях и Луи Огюста Бланки, известного революционера-бунтаря.

Живописное местоположение и интересное историческое прошлое позволили Мон-Сен-Мишелю стать достопримечательностью на северо-западе страны. Хотя признаюсь, что я наряду с живыми впечатлениями от этого уголка Франции увез и определенную долю грусти, которую навевают и каменные громады стен, и мрачный остров, и особенно рассказанные нам суровые и правдивые истории из прошлого Мон-Сен-Мишеля. Впрочем, эта крепость – не исключение во Франции.

Прочно в историю французского государства вошел город Компьень. Близ него, в Компьенском лесу, 11 ноября 1918 года страны Антанты – Франция, Великобритания, США и другие – подписали перемирие с Германией, потерпевшей поражение в Первой мировой войне. Под актом о перемирии поставили свои подписи главнокомандующий французскими войсками маршал Ф. Фош и полномочный представитель Германии М. Эрцбергер. Эта церемония состоялась в железнодорожном вагоне.

22 июня 1940 года в Компьене, причем в том же вагоне, подписали и другое перемирие. Только на сей раз Франция и Германия поменялись ролями. На основе нового перемирия и при содействии коллаборационистского режима Виши фашистская Германия в течение четырех лет хозяйничала, а точнее, бесчинствовала на французской земле. Лишь с освобождением Франции в 1944 году Компьенское перемирие автоматически прекратило свое действие.

За день до подписания этого перемирия французскую делегацию в том же вагоне принял Гитлер. Гитлеровцы оформили и пропагандистски обыграли всю церемонию так, чтобы специально унизить Францию и французов. Затем нацисты вывезли вагон в Германию и в 1945 году намеренно уничтожили его.

По окончании Второй мировой войны вагон, связанный с компьенскими переговорами, воссоздали в прежнем виде на старом месте. Мне привелось осмотреть это место, побывать в вагоне. Гид уверял, что все вокруг идентично той обстановке, в которой подписывались оба акта. Особенно вагон – его не могут забыть ни французы, ни немцы.

Кстати, Компьень, который когда-то служил резиденцией (разумеется, одной из многих) французских королей, знаменит и тем, что здесь в 1430 году бургундские бароны взяли в плен народную героиню Франции Жанну д’Арк. Уже одно это придает Компьеню налет своеобразной, хотя и грустной, романтики. Не забывают французы и о том, что в Компьенском замке бывал Наполеон.

Слово, с которым француз неразлучен

Мне удалось побывать в таких городах Франции, как Марсель, Лион, Бордо, Дижон. Это – крупные промышленные и культурные центры, дыхание которых можно почувствовать уже за несколько десятков километров, когда путешествуешь на машине и подъезжаешь к ним.

Каждый из них имеет свое лицо, но это относится прежде всего к старой, исторически сложившейся части города. И в то же время в их внешнем облике имеется много сходства с другими большими городами в экономически развитых странах. Особенно это заметно в тех кварталах и районах, которые были построены за последние два-три десятилетия.

И все же, где бы вы ни очутились во Франции, даже в самых глухих ее уголках, вам непременно доведется многократно, буквально сотни раз услышать слово «Париж». Наверно, можно сказать, что с этим словом француз неразлучен. С ним он просыпается утром, с ним он отходит ко сну вечером.

Да, французы горячо любят свою столицу. Париж – их история, гордость и слава. Конечно, они могут себе позволить и нелестно отозваться о Париже, когда им нужно сказать крепкое словцо по адресу властей. Ведь их тоже олицетворяет столица.

Только после девяти вечера французы меньше говорят о Париже, видимо, просто потому, что в это время даже в больших городах опускаются жалюзи на окнах либо их плотно зашторивают. Это касается и самого Парижа. Бодрствует в нем лишь Латинский квартал. Но французы считают, что этому уголку столицы и звезды предсказывали танцевать, играть, веселиться всю ночь, а там – как бог даст. На то есть простое объяснение. Публика здесь в основном – студенты и люди «свободных профессий».

Сколько раз ни бывал во Франции – и с официальными визитами, и проездом, – я никогда не переставал удивляться, как умело французы сбалансировали разные стороны жизни с учетом того, что людям, когда они не работают, нужно уметь и предаваться тихому раздумью, и шумно развлекаться. Конечно, делается это по формуле «каждому – свое», в зависимости от социального положения, образования и личных интересов.

Французы – это французы, всегда и везде. Когда приходится наблюдать тысячи людей, будь то на митингах, стадионах, улицах, или двух, ведущих между собой беседу, то прежде всего бросается в глаза их подвижность и какая-то своеобразная легкость.

В повседневном общении французы – люди, как правило, корректные и предупредительные. Но если кто-то вольно или невольно переступит границу такта, а тем более заденет самолюбие француза, то получит отпор, хотя, может быть, и витиеватый по словам.

Часто говорят, француз – это эталон вежливости и обходительности. Я бы в общем согласился с таким утверждением.

Каждый раз, попадая в Париж, я старался хотя бы в машине проехать мимо букинистов на набережной Сены. А когда это не удавалось, то у меня оставалось впечатление, что я не увидел чего-то интересного, занимательного. А ведь вроде и ничего особенного там нет. Просто стоят торговцы, рядом лежат видавшие виды книги, тут же выставлены для продажи старые гравюры и офорты.

В книжном развале на набережной Сены люди, увлекающиеся книгой, особенно коллекционеры редких изданий, могут найти немало того, что привлекает их внимание.

Набережная Сены с ее лавчонками и киосками притягивает к себе не только французов, но и иностранцев. На каких языках тут только не говорят. Создается впечатление, что попадаешь в своего рода «языковый интернационал». Хотя, естественно, преобладает французский язык.

Люди здесь не толпятся. Обычно чинно прогуливаются вдоль набережной преимущественно в одиночку или парами. Если отвлечься от умеренного шума транспорта, то можно считать, что стоит тишина. Те, кто разглядывает и выбирает книги или картины, говорят негромко, вполголоса. Так же спокойно ведут себя и продавцы. Отвечают они на вопросы покупателей не только со знанием дела, но и с важностью маститых профессоров. Многие из них и в самом деле образованные люди.

Одним словом, букинисты – это неплохая выдумка. Собственно, никто специально ничего и не выдумывал. Сложилось это явление само собой. Какие-то спонтанные культурные потребности людского моря в большом городе вызвали к жизни этот уникальный торговый ряд букинистов в центре Парижа, на берегу Сены.

Обратил я внимание еще на одну красочную картинку на набережной Сены. Часто здесь можно видеть рыболовов. Запомнился один: на нем брезентовая накидка, сапоги и рыбацкий шлем. Закинув удочку в реку, он сидит и часами ожидает клева. А клев в центре города – это, конечно, событие.

Набережная возвышается над поверхностью реки метров на пять-шесть. Ни одна капля воды не падает на рыбака, если, разумеется, не идет дождь. Но он одет в водозащитный костюм.

Кое-кто не прочь пошутить над рыбаком-фанатиком, выразить недоумение.

– Ну зачем, скажите пожалуйста, вам такая одежда? Зачем вам ловить рыбу там, где ее почти нет?

Рыбак же в свою очередь удивлен тем, что над ним посмеиваются.

Похоже на то, что обе стороны в чем-то правы.

А вообще, почему бы человеку и в самом деле не отдохнуть, взирая на водную гладь Сены? Почему бы на какое-то время не отвлечься от городского шума и суеты, а может быть, от тревожных мыслей?

Конечно, набережная Сены контрастирует с Монмартром и его развлечениями, вовсе не предназначенными для того, чтобы настраивать человека на серьезный лад. Зато там, на Монмартре, созданы условия для буйного проявления некоторых сторон души тех молодых людей, которые либо не знают, как управлять своими эмоциями, либо не хотят ими управлять. Они живут в ночное время по правилу: погуляю, а остальное – трын-трава. В числе завсегдатаев этого района, как говорят знатоки, можно встретить немало людей, которые сорят деньгами, не обращая внимания на их количество. Оно и понятно: подобное времяпровождение требует не только солидных запасов энергии, но и туго набитого кошелька.

Бесшабашное веселье Монмартра и солидная степенность набережной Сены соседствуют в одном городе. Противоречие? Да. Но и оно – часть жизни французской столицы, о чем, кстати говоря, хорошо и убедительно писал талантливый советский журналист Юрий Жуков, который известен и как политический обозреватель «Правды».

Париж, несомненно, город приветливый и красивый. Хотя его голова покрыта сединами, он тем не менее всегда молодой.

Если взять послевоенный период, то с Францией у нас временами складывались в полном смысле слова дружественные отношения. И это несмотря на то, что заключенный в свое время с нею политический договор потерял свое значение в связи с ее приобщением к блоку НАТО, а также в связи с курсом Запада, направленным на ремилитаризацию Западной Германии.

Всплеск добрых отношений пришелся и на то время, когда у кормила власти находился де Голль. Это сказалось и на всей политической атмосфере и на деловых советско-французских связях. Ощущалось потепление и на контактах между людьми. Чувствовалось это и тогда, когда во главе советского руководства стоял Н.С. Хрущев.

Самым серьезным образом в Москве обдумывался вопрос о том, чтобы в отношениях с Францией найти какую-то броскую форму контактов, может быть, даже такую, какой не было у нас ни с одной другой капиталистической страной Запада. Вспоминается такой эпизод.

В беседе со мной как с министром иностранных дел СССР Хрущев говорил:

– Надо обдумать все это в конкретном плане. Почему, например, мы не можем повернуть дело таким образом, чтобы в советских семьях жили молодые французы или француженки? Допустим, во время обучения в институте или другом учебном заведении? То же самое можно сделать и по отношению к нашим молодым людям: пусть поживут и поучатся во Франции. Ничего невыполнимого тут нет. Нужно только, чтобы оба правительства взялись за дело и разъяснили людям полезность такой меры.

На первый взгляд получалось довольно логично. История ведь знала такие периоды, когда в России французы и француженки буквально наводняли столицу и не только ее. Жили они и в семьях, правда, чаще всего в роли учителя, гувернера или гувернантки. Привилегиями «заполучить» такого иноземца пользовались помещики и представители буржуазии, да и «удовольствие» это само по себе оказывалось очень дорогим. Теперь нечто подобное, только в совершенно ином виде, задумывалось как акция, которая должна пойти на пользу широким слоям населения и развитию добрых отношений между странами.