Между двух войн Чекалов Денис
По ночам холодная роса в избытке собиралась на дне широких вогнутых листьев, которые превращались в живые зеленые чаши.
Камешек, брошенный Франсуаз, нарушил шаткое равновесие. Два вогнутых листа пошатнулись, и собравшаяся в них вода хлынула вниз.
Со страшным криком постовой отскочил от дерева и замахал во все стороны мечом. Поняв, что произошло, воин с негодованием поглядел вверх.
– Чертовы твари! – воскликнул он. – Мерзкие обезьяны.
Наемник воровато огляделся. Прежде всего, постовой хотел убедиться, не стал ли кто невольным свидетелем унизительной сцены, которая только что разыгралась.
Успокоившись на этот счет, солдат заспешил прочь, в глубь плантации.
– Что, мокро? – усмехнулась Франсуаз. – Беги-беги, переоденься. Вставай, Майкл. Мы можем идти.
Я поднялся и, не говоря ни слова, направился к изгороди.
– У нас есть минут шесть, пока он сбегает в казармы и сменит одежду, – пояснила Франсуаз. – Ни один наемник не станет стоять как мокрая курица, чтобы его застали в таком виде его сослуживцы.
Она легко перемахнула через забор и, обернувшись, добавила:
– Это все мужская гордыня. Парень лучше бросит пост, чем оскандалится перед другими.
– Я же говорил, – заметил я, – женщины всегда смеются над мужчинами.
В этой части поместья Дархм разводил в основном кормовую гаурию – лиану, которую Франсуаз использовала вместо душа для часового.
Широкие листья этого растения, закрывавшие обзор, позволяли не бояться, что кто-нибудь случайно нас заметит.
– Старика здесь уважают, верно? – прошептала девушка.
– Не меньше, чем тебя твои наемники. Скажи Карайа Дархм, что черное – это белое, и многие фермеры беспрекословно поверят ему. В этом краю привыкли полагаться на старых и мудрых.
– Поэтому и совещание собирается в усадьбе Дархма?
– Для землевладельцев он словно отец в большой дружной семье. Проводить совещание в усадьбе кого-то другого так же бессмысленно, как устраивать семейный совет в детской…
Одноэтажный дом, принадлежавший Карайе Дархму, размерами превосходил жилища всех окрестных фермеров.
Семейство Дархмов с незапамятных времен владело тысячами акров Леса, отданными под фруктовые и кормовые плантации, и несколько десятков арендаторов не покладая рук работали там.
– Нам повезло, что сейчас не выпасают броненосцев, – пробормотала Франсуаз. – Будь твари на воле, вряд ли мы смогли бы так свободно бродить по плантации.
– Это не везение, – ответил я. – Старый председатель хорошо подготовил свое собрание. Разве мог он позволить тупой скотине бродить вокруг дома, когда тут должны собраться самые богатые и влиятельные люди Леса?
– Я же и говорю, – хмыкнула Франсуаз. Она уже сидела на крыше и подавала мне руку – не иначе чтобы оскорбить.
– Для мужчин гордыня важнее, чем мозги. Броненосцы пусть с голоду подыхают, лишь бы фасад не портили.
Я провертел в крыше маленькое отверстие и теперь смотрел вниз.
– Мы прямо над холлом, – пробормотал я. – Значит, я не ошибся. Что-то не видно ни констебля Уотертауна, ни Джоэла Линдена. Не знаю, хорошо это или плохо.
– Почему плохо? – спросила Франсуаз. – Что скверного в том, если наши знакомые оказались порядочными людьми. Пусть даже такой клоп, как Уотертаун.
– Их повесят рядом с нами, – пояснил я.
3
Вечерело. Дом Карайи Дархма был ярко освещен лампами, наполненными жиром масляной лианы.
– Я ухожу отсюда, – произнес Дуэрбо. Шум голосом был столь силен, что эти его слова едва удалось расслышать.
– И будь уверен, Карайа, – завтра я все расскажу другим фермерам.
С этими словами он развернулся и вышел вон. Шаги его не были ни широкими, ни твердыми; слишком многое пришлось ему перенести за прошедший день.
И все же в его сгорбленной фигуре, в осунувшемся лице было нечто такое, что заставляло верить: этот человек не свернет со своего пути. Такое бывает с людьми, перешагнувшими порог отчаяния и готовыми идти до конца.
Карайа Дархм по-прежнему выглядел уверенным, и лишь на краткий миг на его лице промелькнуло злобное выражение.
– А вот это плохо, – пробормотал я.
Старик сделал едва заметный жест рукой. Из глубины комнаты появился человек и быстро подошел к нему. В его повадке была та учтивая поспешность, какая свойственна не слугам, но скорее секретарям или адъютантам.
Незнакомец остановился, почтительно склонив голову, и потому я со своей позиции не мог разглядеть его лица. Карайа Дархм что-то проговорил, почти не двигая губами. Человек несколько раз кивнул и направился к выходу. Он двигался осторожно, стараясь не попадать в круги света, отбрасываемые лампами, – так ходят слуги, чтобы не отвлекать хозяев от важного разговора.
В тот момент, когда незнакомец подходил к дверям – а был то боковой выход, предназначенный для лакеев и горничных, – он на какой-то миг поднял голову.
– Это же Райлин, – прошептала Франсуаз.
– Да, – ответил я. – Это смертный приговор для Тафара Дуэрбо.
С этими словами я подполз к краю крыши и, убедившись, что никто из караульных не может меня заметить, легко спрыгнул вниз.
Франсуаз не очень хотелось оставаться одной, но она понимала, что землевладелец вряд ли обрадуется, увидев ту, которая всего несколько часов назад убила двух его сыновей.
Землевладельцы, приехавшие в усадьбу Дархма, не взяли с собой ни слуг, ни кучеров, ни телохранителей. Поездки по лесным дорогам, пролегающим между фермами, были вполне безопасны.
Единственный, кто ждал за дверьми Тафара Дуэрбо, был его ездовой ящер.
Землевладелец шел ни на кого не глядя и так плотно сжимал в правой руке торжественный головной убор, что безнадежно повредил его.
Слуга в ливрее, ждавший возле порога, хотел было попрощаться с важным гостем, но, увидев его мрачное лицо, осекся.
Спустившись по нескольким ступеням крыльца, землевладелец остановился, ожидая, пока ему подведут верхового ящера.
Тем временем Райлин, незаметно выскользнув из холла, шел по узким коридорам. Эта часть дома предназначалась для слуг, но сейчас здесь никого не было.
Приказание, отданное стариком Дархмом, продолжало звучать в ушах юноши:
«Не дай этому человеку выехать из усадьбы. Пусть исчезнет вместе со своим ящером, будто его никогда и не было. Когда все разъедутся, отвезешь тело в глубину Леса, где много вивверн. Ступай».
Остановившись возле одной из дверей, Райлин открыл ее. Помещение, в которое он попал, предназначалось для слуг. Но сейчас на жестких сиденьях восседали вовсе не лакеи.
По крайней мере, так казалось им самим.
Трое молодых людей, чей облик выдавал благородное происхождение и хорошее воспитание, повернули головы к Райлину.
– Вставайте, парни, – сказал Райлин. – Есть работа.
Лица молодых людей осветились радостью. Несколько часов, которые они провели в этой тесной, неудобной каморке, показались им вечностью. Они уже думали, что вечер пройдет впустую.
Спрыгнув с крыши дома, я снова перебежал к выстроившимся в шеренгу широколиственным растениям. Там я опустился на колени и вынул из правого рукава кинжал.
– Ну-ка, давайте, бездельники, – пробормотал я. – Я знаю ваши привычки.
Не прошло и двадцати секунд, как в моей руке оказался огромный садовый тесак – с толстым лезвием и острой, как бритва, кромкой.
Это грозное оружие использовали для мирных целей – им рубили лианы.
Тесаки следовало возвращать в сарай по вечерам, но работники обычно ленятся это делать и прячут нож в траве.
Я отлично знал эти безобидные хитрости.
Взмахнув пару раз клинком, я решил попробовать себя, в роли садового вредителя.
Верховые ящеры, готовые отправиться в путь, уже ждали Райлина и троих его подручных.
– Ладно, братва, – сказал командир маленького отряда. – Здесь есть один старикан, который слишком много болтает. Надо заткнуть ему рот.
Юные негодяи не произнесли ни слова в ответ. Но если бы не необходимость сохранять тишину, они разразились бы радостными криками.
– В седло, – приказал Райлин. – Прижмем этого придурка, как только отъедет от дома.
Четверо юнцов, теперь уже верхом, направились по узкой тропе через плантации.
«Вот оно, – думал Райлин. – Наконец-то это произошло. Больше мы не будем прятаться по углам как крысы и скрывать лица под масками. Теперь нас начали уважать».
Он чувствовал необыкновенный душевный подъем, некую смешанную с восторгом приподнятость, которая бывает только в юности, да и то далеко не у всех. Ты ощущаешь себя частью Истории – Истории с большой буквы – ты несешься на ее гребне, ты управляешь ею.
Взросление приносит с собой опыт, и опыт этот всегда печален. Мы узнаем, что нет никаких кулис, нет сцены и нет настоящей жизни.
Реально только наше убогое существование на темных, пропахших пылью задворках, и не Герои вершат Историю, а безликие общественные закономерности да слепой случай.
Но Райлин не знал этого. Жизнь его проходила на родительской ферме, где занятия географией и грамматикой с учителем-монахом перемежались работой на плантациях, долгими светскими приемами и скучными разговорами об урожае.
Нет, это не могло быть настоящей жизнью! Где-то там, далеко, существовало оно – нечто действительное, совсем не похожее на тупое однообразие фермы. И вот сегодня ЭТО началось для Райлина.
Теперь не имело смысла сохранять тишину – ни наемники, патрулировавшие вокруг дома, ни лендлорды не могли услышать разговор очистителей.
И все же всадники молчали. Чувства, переполнявшие их, были слишком сильны, чтобы найти выражение в словах или выкриках.
Раскрасневшиеся лица молодых людей, их горящие глаза говорили гораздо красноречивее. Они походили на псов, спущенных с цепи.
Вдруг Райлин заметил, что один из его товарищей достает из-за пояса зеленый наголовник. В таких очистители привыкли совершать свои набеги.
– Оставь! – воскликнул предводитель отряда. – С этого дня мы действуем открыто. Пусть другие боятся, а не мы!
Без сомнения, он не отдавал себе отчета в том, насколько бессмысленны последние слова. Очистители могли не скрывать своих лиц вовсе не потому, что их не страшило возмездие – просто их будущая жертва уже ничего не смогла бы рассказать.
Если бы молодым негодяям предстояло напасть на караван торговцев, ведущих торговлю со сворками, и оставить их в живых – то Райлин первый надел бы маску.
Но очистителям нравилось думать, будто они приобрели власть и рука закона более не может их коснуться.
4
Вскоре узкая тропа вывела небольшой отряд на главную аллею, что вела от центральных ворот к дому. Предводитель придержал ящера и осмотрелся.
Очистители успели как раз вовремя. Тафар Дуэрбо ехал, им навстречу. Вначале землевладелец даже не заметил молодых людей.
Он принял их за наемников или арендаторов – иными словами, представителей низкого сословия, тех, кого богатые видят частенько, но не замечают, словно слуги и бедняки являются немой частью пейзажа подобно деревьям, кустам или облачкам в небе.
Кроме того, Дуэрбо был слишком погружен в мрачные мысли. Поэтому его крайне удивило, когда Райлин направил своего ящера вперед и преградил ему дорогу.
– Куда-то спешишь, старик? – спросил очиститель.
Если бы Дуэрбо закричал, позвал на помощь – к нему сразу прибежали бы наемники и со стороны дома, и от главных ворот.
Однако не только неопытность подтолкнула молодого человека к тому, чтобы заговорить с лендлордом.
Глубокая ненависть, которую он и его товарищи испытывали к своркам и коронетам, имела в действительности совсем другое объяснение, чем могло показаться на первый взгляд.
Дети богатых, влиятельных фермеров, эти юноши с самого рождения находились под властью деспотичных отцов. Не имея возможности думать и действовать самостоятельно, они были обречены стать такими же, как их родители, и в точности повторить их судьбу.
Обрушиваясь на слабых и беззащитных, очистители пытались выместить на них свои собственные обиды и примерить на себя роль деспота.
Вырастая, они порывали с юношеским радикализмом. Больше не было необходимости играть в кого-то. Они занимали место отцов в семье, и круг замыкался.
Но Райлину было еще далеко до этого момента. И теперь он не мог отказать себе в удовольствии поглумиться над беззащитным стариком.
– Что? – спросил Дуэрбо, не понимая, что происходит.
Предводитель очистителей вынул из ножен меч. Короткий клинок сверкнул в лучах заходящего солнца.
– Говорят, ты спутался со сворками, старик, – произнес Райлин, не глядя на своего собеседника.
Он рассматривал лезвие. Трое других скалили зубы, изредка подталкивая друг друга. Им нравилось, как вожак «ставит на место» глупого старикашку.
Кровь прилила к лицу землевладельца. Он не привык к тому, чтобы с ним так обращался кто бы то ни было, и уж тем более не собирался терпеть оскорблений от мальчишки.
– Что ты себе позволяешь, юнец?! – произнес он. – Немедленно убери ящера с дороги, иначе я всыплю тебе розог.
Телесные наказания были неотъемлемой частью воспитания, как его понимали многие лендлорды.
Но если Дуэрбо полагал, что его слова отрезвляюще подействуют на молодых людей, то он сильно ошибался.
Райлин только захохотал, а оставшиеся присоединились к его веселью. Терпение Дуэрбо иссякло. Он приподнялся в седле, намереваясь дать непочтительному юноше крепкую пощечину.
Райлин перехватил руку Дуэрбо и с силой ударил его по лицу. Тот отшатнулся – боль, которую он испытал, была ничто в сравнении с шоком и унижением.
Очистители продолжали громко хохотать. Их предводитель бросил торжествующий взгляд на своих товарищей и снова повернулся к Дуэрбо.
– Ну что, старик? Вижу, надо научить тебя, как знаться со сворками.
Он поднял меч и коснулся лезвием морщинистого горла.
– Глупец ничему не может научить, – раздался вдруг громкий голос. – Разве только не быть на него похожим.
Все обернулись. Я вышел из темной аллеи. Тяжелый тесак сверкал в моей правой руке.
Молодые негодяи, чьи мысли были сосредоточены на насилии и убийстве, а нервы напряжены до предела, на мгновение застыли, скованные страхом.
Видимо, я показался им ангелом смерти, явившимся наказать их за грехи.
Но вот очистители очнулись и подали своих ящеров назад, готовясь к бегству. Не давая им опомниться, я шагнул вперед и сильным рывком сбросил с седла одного из негодяев.
Тот упал в траву, ни жив ни мертв от ужаса.
Я поднял вверх руку с гигантским тесаком, и оставшимся молодым людям показалось, что я собираюсь снести голову их товарищу.
– Бежим! – закричал один из них, и вскоре все трое уже мчались во всю прыть по лесной тропе.
Четвертый, сброшенный с ящера, быстро-быстро пополз в кусты, там вскочил, и до моих ушей донесся дробный топот ног, уносящих вдаль своего перепуганного хозяина.
– Надеюсь, эти мерзавцы не причинили вам вреда? – спросил я, усаживаясь в седло.
Не было греха в том, чтобы воспользоваться чужим скакуном, пока я не найду своего.
Я пронзительно свистнул. Это был знак моему ящеру прискакать поближе и ждать по другую сторону изгороди. А также сигнал Франсуаз, что пора ретироваться.
– Что они говорили о сворках? – спросил Дуэрбо.
– Это не важно. Очистители всегда твердят только об этом.
– Да? – Старик оторопело посмотрел в ту сторону, где скрылись молодые люди. – Так это были очистители? Лесные боги, я думал, это хулиганье всегда надевает маски. – Его голос окреп. – Мы должны немедленно вернуться! Надо всех предупредить, что поблизости бродят эти мерзавцы.
Дуэрбо осекся и с недоумением уставился на меня.
– Но что вы здесь делаете, господин Амбрустер? Я думал…
Он замолчал, не находя подходящих слов. Лендлорд имел в виду, что меня сюда никто не приглашал.
– Любовался на сиреневые тыквы, – ответил я. – Замечательное зрелище, особенно в лучах заходящего солнца. А теперь нам пора. Гостеприимство имеет свойство быстро заканчиваться…
Я направил ящера в, сторону ворот, но Дуэрбо явно собирался вернуться в дом.
– Мы должны их предупредить… – начал он. Я схватил его за руку и, крепко сжав, посмотрел ему в глаза:
– Они знают.
Губы Тафара Дуэрбо медленно разомкнулись, готовые произнести какие-то слова. Потом закрылись. Капля за каплей в сознание лендлорда начала проникать страшная правда о происходящем.
– Разве?.. – спросил он. – Нет. Не может… Старик замолчал. Он был не так глуп, как, наверное, думали дерзкий юнец Райлин и его прихвостни.
– Они не посмели бы… – тихо прошептал он.
– Да, – согласился я. – Пока. Поэтому и действуют руками очистителей. Но скоро, очень скоро эти люди начнут действовать открыто.
Я поехал к воротам, сначала медленно, потом, убедившись, что Дуэрбо следует за мной, прибавил ходу. Навстречу нам уже бежали двое наемников, привлеченные свистом.
В глубине леса запели первые цикады.
5
– Как же это могло произойти? – тихо спросил Дуэрбо, словно разговаривая сам с собой, когда мы с ним медленно ехали по дороге между фермами.
Я уже отпустил верхового ящера, отобранного у очистителей, и пересел на своего. Тот ждал меня у изгороди, невдалеке от центральных ворот.
Скакун, оставшийся без седока, прытко побежал к родной конюшне.
– Я сам не помню, с чего это началось, – раздумчиво произнес Тафар Дуэрбо.
Он ехал, опустив голову и глядя в землю, словно видел там недалекое прошлое и пытался найти в нем объяснение настоящему.
– Мы собирались вместе – то у одного из лендлордов, то у другого. Так мы поступали всегда, и так же делали наши отцы.
Я кивнул. Меня немного беспокоило то, что мы едем чересчур медленно. Если Карайа Дархм решит послать вдогонку своих убийц, те смогут нагнать нас за считанные минуты.
– Мы говорили о Лесе, о наших традициях, о нашем будущем. Все было так невинно…
Дуэрбо замолчал – он понял, что последнее слово не совсем точно отражает атмосферу, царившую на их собраниях.
– Правильно! – подсказал я.
– Да, – согласился мой спутник. – То, о чем мы говорили – я и другие, – все это было правильно. То, во что мы верили, к чему стремились. Ответьте мне, почему все так закончилось?
– Не закончилось, мистер Дуэрбо, – произнес я. – Все только начинается. К сожалению…
– Вы должны уехать из Леса, – сказал я. – Как можно скорее. Забирайте жену и дочерей. Отправляйтесь на окраины, там, где поселенцы разбивают новые фермы.
– Это далеко отсюда? – спросил Дуэрбо.
– Достаточно. Я был там. Там живут хорошие люди, простые и работящие. Им некогда соблюдать традиции, как здесь, в Золотом лесу. Они только строят свои города. Деревья там совершенно другие – вам понравится.
– Я так и сделаю, – сказал Дуэрбо. – После того что произошло сегодня, я не могу оставить жену и детей в усадьбе. Это слишком рискованно. Я и без того…
Старик осекся. Он чуть не затронул тему, которую мы оба, не сговариваясь, решили обходить стороной.
Старый лендлорд знал, что оба его сына погибли, когда пытались убить Франсуаз. Поэтому он поспешил направить разговор в другое русло.
– Я немедленно отправлюсь в свое поместье и поговорю с управляющим. Он все подготовит.
– Вы не сделаете это сами?
– Нет, – отвечал Дуэрбо. – Я не могу вот так бросить Золотой лес, трусливо убежать, не исполнив своего долга. Мои предки жили здесь тысячи лет. Я не позволю никому разрушить то, что создавалось веками.
Отсалютовав мне, он развернул верхового ящера и поспешил прочь по сельской дороге.
Я смотрел ему вслед и думал о том, что только что еще раз услышал правильные слова, рожденные правильными целями и верными идеалами.
Оставалось только спрашивать себя – к чему они приведут на этот раз.
6
– Значит, ты раздумал уезжать в Каменную пустыню?
– Просто я знаю, что одна ты здесь не справишься.
Не прошло и минуты с момента удара по стволу, как зеленые ветви над нашими головами раздвинулись, и крупный коронет спустился к подножию лесного гиганта.
Когда древесный обитатель обратился ко мне, я сразу же ощутил эмоции, которые переполняли моего собеседника-телепата.
Были то волнение, недоумение, скрытое недовольство, а пуще всего – опасение насчет того, будет ли доставлен в город коронетов обещанный флакон духов.
– Человек, – заверещал коронет. – Почему опаздываешь? Ты хотел знать, куда поедут твои сородичи. Мы это выяснили. Почему не пришел сразу, как было условлено?
– Я должен встретиться с Верховным Масконосцем, – произнес я. – Немедленно, у большого дуба. Недоумению коронета не было предела.
– А как же наши духи?
– Да получишь ты свою склянку, – сказала Франсуаз. – Пошевеливайся.
– Френки, – наставительно произнес я, разворачивая своего скакуна, – нельзя быть такой невоспитанной.
– Я была вежлива. Я же ничего ему не сломала.
Верховный Масконосец вышагивал неторопливо, с важностью, приличествующей его сану. Правителя ко-ронетов сопровождали четверо стражников.
– Доброго дня в Золотом лесу! – произнес он. – Почему ты призвал меня сюда, человек? – Слово «призвал» не совсем вязалось с происходящим, зато как нельзя лучше отвечало отличавшему коронета высокому мнению о своей персоне. – Разве нельзя было поговорить в нашем городе? Я пытаюсь заглянуть тебе в мысли, но ничего там не понимаю. Какое дело нам до потравленного мяса и людей, пытающихся поубивать друг друга?
– Терпение, Верховный, – отвечал я. – Я попросил прибыть сюда также Старейшину сворков. Когда он присоединится к нам, я все объясню.
– Нет у меня более важного занятия, – недовольно ответил Масконосец, – чем стоять здесь и ждать, пока притащится предводитель трупоедов.
Старейшина города Своркмиддл не заставил себя долго ждать.
Сворк взял с собой только двух охранников. Эти сворки были не простыми стражниками, но ближайшими помощниками Старейшины, помогавшими ему в управлении городом.
Когда все правила вежливости были соблюдены, я сказал:
– Сейчас я покажу вам то, чему был свидетелем сегодня.
Когда мой рассказ был закончен – если передачу мысленных образов можно назвать этим словом, – Старейшина сворков погрузился в глубокое молчание.
Зато Верховный Масконосец сразу же отреагировал.
– Но я этого не понимаю, человек, – мысленно произнес он. – В Лесу есть множество мест, которые никому не принадлежат. Мой народ знает это, как и прочие секреты здешних краев. Мы живем высоко, на вершинах, и разговариваем с духами неба. Ответь, человек, – зачем люди хотят захватить нашу землю, если вокруг хватает ничейной?
– Не вашу, – ответил я. – Ваша земля им ни к чему.
– Человек, – покачал Масконосец мохнатой головой, – смотри, к чему приводит любовь к мертвечине. К глупости. Если люди не хотят отнимать у нас землю, зачем они готовятся к войне?
– Если Дархму удастся развязать войну, многие фермы будут разрушены, их хозяева – убиты. Падет часть свободных городов. Когда все успокоится, Дархм станет полновластным диктатором в Золотом лесу.
– О небесные боги! – воскликнул Верховный Масконосец. – О Цинтия, повелительница свежего ветра! О Оракс, великое горящее солнце! Теперь ясно, к какому помешательству может привести поедание трупов.
Старейшина сворков молчал, но та эмоциональная волна, что растекалась вокруг него, говорила – он сильно обеспокоен услышанным.
– Как вы могли понять, – продолжал я, – мне будет сложно найти поддержку среди людей. К сожалению, они сами не видят той пропасти, в которую их толкают.
– Так же вы поступаете и со скотом, – вставил Масконосец, – которого сперва откармливаете, а потом оправляете на бойню. Разве этот один пример не может многому вас научить, о соседи? Я кивнул:
– Жители вашего города сидят на деревьях на несколько миль вокруг Беркена. Все привыкли к этому, и никто не обращает на вас особенного внимания.
– Это не так, – возразил Верховный. – Стоит человеку увидеть одного из нас, он тут же начинает думать, будто мы хотим подслушать его мысли. А если разобраться, что уж там найдешь хорошего, в ваших головах?
– Вот именно, – согласился я. – Однако на сей раз все иначе. Пусть коронеты спустятся немного понижено так, чтобы с земли их нельзя было заметить.
– Это можно, – произнес Верховный. – Обычно мы не прячемся, но если захотим – ни один сворк в мире нас не отыщет.
– Читайте мысли всех, кто проходит мимо, – сказал я. – Пусть ваш народ знает, что люди не хотят воевать. Такие мысли рождаются в голове заговорщиков, но не простых фермеров.
– Мы так и сделаем, – согласился Масконосец.
– А если к тому же вам еще удастся узнать что-то о планах Дархма, – тем лучше.
– Я поди не какая-то там жужелица глупая, – отвечал Верховный. – Сам, что ли, не догадался бы.
В его словах промелькнуло нечто – почти неуловимое. Словно думал в этот момент Масконосец о чем-то еще, своем, потаенном и не хотел, чтобы мысли эти кто-то смог разобрать.