Алмазы Эсмальди Чейз Джеймс

8

Эл Барни засемафорил бровями, и бармен подошел с очередной пинтой пива, семнадцатой по счету с тех пор, как мы сели за стол.

– Значит, так, мистер, – сказал он, освежившись и утерев рукою пену с губ. – Теперь, чтобы вам была ясна механика этого дела, нужно вывести на сцену Феликса Уоррена, окружного прокурора. Судя по тому, что я о нем слышал, в нашем распрекрасном городе не найдешь второго такого честолюбивого и безжалостного мерзавца. Смотрю я, знаете ли, как здешние толстосумы выпендриваются перед всеми, швыряют деньги да корчат из себя самого Господа всемогущего – непонятно мне, чем Уоррен мог угодить этой публике, но вот сумел же… сучий выродок. Извините, конечно, за выражение. – Эл пониже сполз на стуле, устраиваясь поудобнее и продолжал: – К несчастью для Джонни, Уоррен был одним из немногих друзей Лизы Льюис. Не подумайте, будто они и вправду дружили, просто Уоррен всегда норовил держаться поближе к людям с настоящими деньгами. Как только убийство попало в заголовки газет, он созвал пресс-конференцию и объявил репортерам, которые терпеть его не могли, что приложит все старания для поимки убийцы. Эта трескотня не произвела на газетчиков большого впечатления. Уоррен не нажил себе даже самой завалящей репутации. Срок его полномочий подходил к концу, переизбрания он ничем не заслужил, и в убийстве Лизы увидел шанс устроить судебное представление, которое поможет завоевать позарез необходимые голоса избирателей.

Он сам, капитан Террел и помощник окружного прокурора сидели вокруг большого письменного стола Уоррена. Совещание состоялось через три дня после ареста банды. Все это время люди Террела и эксперты работали круглосуточно. Теперь перед прокурором лежал доклад, в котором шеф полиции четко подводил итоги. Уоррен, грузный, плешивый, с влажными недобрыми глазами, прочитал доклад, хмыкнул, потом бросил его на стол и развалился в кресле.

– Теперь он попался! – провозгласил он.

Террел задумчиво посмотрел на него.

– Попались-то они все, но только на кражах у Ловенстейнов и Джексонов, – спокойно сказал он. – А вот с убийством миссис Льюис посложнее. Господин окружной прокурор, я с самого начала следствия считал, что оно требует отдельного расследования.

Уоррен реагировал так, как будто его ужалила пчела. Он свирепо воззрился на шефа.

– О чем вы говорите? Ее убил Робинс! В этом нет никакого сомнения.

– На первый взгляд – да, – возразил Террел, – но для суда этого недостаточно. Давайте посмотрим, что нам известно. Робинс работал у Рэйсона. Буян, сидел в тюрьме, но он представил алиби. Он утверждает, что всю ночь провел с женщиной. Я имею в виду ночь убийства. Мы беседовали с этой женщиной. Она признает, что в ресторане подсела к нему и попросила прикурить. Они разговорились, вместе вышли из ресторана, после чего расстались. Во всяком случае, она так заявила, но я уверен, что она лжет. До определенного момента ее история совпадает с историей Робинса. У нее хватило ума сообразить, что мы можем найти двадцать свидетелей, которые видели, как она подошла к нему. Но никто не видел, садился ли Робинс к ней в машину. У нее скверная репутация. Стоит ее престарелому мужу уехать в Нью-Йорк – а ездит он, по крайней мере, раз в месяц, – как она прыгает в постель с первым попавшимся мужчиной.

Откормленное лицо Уоррена приобрело лиловый оттенок.

– Вы говорите о миссис Элен Бут? – проскрежетал он, подавшись вперед и свирепо глядя на Террела. – Да будет вам известно: миссис Бут – моя приятельница, а то, что вы сейчас сказали, равносильно клевете, и это может стоить вам места! Миссис Бут, позвольте вам сказать, – достойнейшая женщина, и я поражаюсь и стыжусь, что сочли допустимым послать к ней своих людей с подобными вопросами. Это просто позор! Я не в силах понять, как человеку с вашим опытом могло даже в голову прийти проверять это грязное алиби… именно так – грязное, безосновательное алиби.

Террел заколебался. Он прекрасно знал, что Элен Бут – нимфоманка, но если она дружила с прокурором, необходимо разыгрывать свои карты с осторожностью.

– Я лишь передаю то, что мне сообщили, – сказал он бесстрастно.

– Значит, это гнусная ложь! – завопил Уоррен, с грохотом опуская кулак на стол. – Вы только посмотрите на него! Головорез! Получил срок за нападение на полицейского! Бабник! Специалист по замкам! Я повешу на него это убийство, чего бы мне это ни стоило!

– Но как? – возразил Террел. – Окажись при нем ожерелье Эсмальди – дело другое, но ведь оно пропало. Мы проверили все депозитные сейфы в городе, искали повсюду… никакого результата.

– Плевать мне на ожерелье, – сказал Уоррен. – Он мог отослать его почтой… мог засунуть куда угодно. Важно другое: он дрался с миссис Лыоис. У него царапины на руках. Он пытался сжечь окровавленную рубашку, но вашим людям удалось установить, что кровь на ее останках соответствует группе крови миссис Льюис.

– У него та же группа, – напомнил Террел.

Уоррен откинул голову назад. Его прищуренные глаза смотрели на капитана испытующе и враждебно.

– Вы что, держите сторону этого головореза, Террел? – спросил он угрожающе. – С моей точки зрения, это выглядит именно так.

Террел был слишком опытен, чтобы подобное замечание могло его смутить, однако он еще раз напомнил себе об осторожности.

– Ничего подобного, господин прокурор. Я только хочу предупредить, что тех доказательств, которыми мы располагаем, недостаточно, чтобы обосновать в суде обвинение в убийстве.

Уоррен потер подбородок мясистой рукой и улыбнулся. Это была нехорошая улыбка.

– Это вы так думаете. А теперь напомню вам: дело веду я. Я сумею обосновать обвинение. Мне нужно поговорить с этой женщиной… Гаммрич. Пусть ее сейчас же привезут сюда!

Через час высокая длиннолицая женщина в полицейской форме ввела Марту во внушительный кабинет Уоррена. Прокурор отослал ее небрежным жестом, велев подождать за дверью. Когда та вышла, он повернулся к Марте, которая стояла перед ним, трясясь, словно желе, с покрасневшими от слез веками и нестерпимо голодная. Три дня на отвратительной тюремной еде сломали ее дух, как ничто другое. Уоррен оглядел ее с отвращением – он не терпел толстых женщин. Тем не менее он изобразил улыбку и указал на кресло.

– Миссис Гаммрич? Садитесь.

Он выбрал в ларце на столе сигару и отрезал кончик золотой гильотинкой. Марта шлепнулась в кресло. Ее маленькие глаза испуганно метались по комнате, как пойманный грызун, обследующий свою клетку. Раскурив сигару, Уоррен заговорил:

– Здесь у меня ваше досье, – он постучал ухоженным ногтем по кипе бумаг. – Пять лет за кражу драгоценностей… а теперь еще это. – Он наклонился вперед и пытливо взглянул в лицо Марты. – Имейте в виду, миссис Гаммрич, что ваше прошлое повлияет на решение присяжных. Я мог бы потребовать для вас десятилетнего заключения.

Марта вся сжалась. Ее жирное тело затряслось мелкой дрожью. Десять лет этой ужасной пищи! Теперь она горько жалела, что таблетки, о которых она нахвасталась Генри, всего лишь выдумка.

Уоррен пыхнул сигарой, окружив себя венчиком пахучего дыма.

– С другой стороны, я мог бы убедить присяжных отнестись к вам снисходительно, – он ткнул сигарой в сторону Марты. – При аресте вы сказали, что Робинс убил миссис Льюис. Откровенно говоря, меня интересует именно это. Я хочу добиться осуждения его за убийство. Если вы готовы дать показания против него, я могу обещать вам три года вместо верных десяти. Решайте сами. Вы готовы стать свидетелем обвинения?

Марта не колебалась ни секунды.

– Да, – сказала она.

Фланирующей походкой Стив Хармас вошел в приемную и улыбнулся Пэтти Шоу.

– Как тебе мой красивый загар? – осведомилась она.

– Не будь я респектабельным семейным человеком, поцеловал бы тебя.

– Приятно слышать, – откликнулась Пэтти. – Очень жаль, но если тебе так приспичило с кем-нибудь поцеловаться, заходи в берлогу и поцелуй медведя, – она повела своими хорошенькими глазками в сторону двери. – Он как раз в подходящем настроении.

Хармас пожал плечами.

– Не беспокойся, милая Пэтти. Я хочу попросить тебя об одном одолжении. На той неделе мы с Максом поспорили насчет твоего роста. Встань на секундочку. Я только хочу убедиться.

Пэтти захихикала.

– Старый фокус. Я встану, а ты ущипнешь меня за то самое место. Ступай, Мэддокс ждет.

– Мисс Шоу, мне кажется, вы становитесь слишком искушенной особой, – сказал Хармас с шокированным видом. – У меня и в мыслях не было ничего подобного.

– Иди и займись делом.

Хармас печально покачал головой и вошел в кабинет Мэддокса. Тот встретил его свирепым взглядом.

– Нашел ожерелье?

Хармас опустился в кресло для посетителей.

– Нет.

– Что же это такое, черт подери? – грозно спросил Мэддокс. – Нам подали иск. Я ведь тебе говорил…

Хармас поднял руку. Достав из кармана конверт, он протянул его через стол.

– Сначала прочтите, потом поговорим.

Фыркая и ероша рукой волосы, Мэддокс прочел отчет Хармаса. Потом он прикурил сигару от дымящегося окурка и откинулся на спинку кресла.

– Мне наплевать, кто убил Лизу Льюис, – сказал он. – Меня интересует только ожерелье. Его надо найти. Ладно, Льюис спутался с вьетнамкой. Вы с Террелом думаете, что он подстроил убийство жены. Все это меня не интересует! Ты считаешь, ожерелье у Льюиса… это уже интересно. Возвращайся туда и возьми с собой столько людей, сколько тебе понадобится. С этого момента не спускать глаз с Льюиса и его вьетнамской потаскушки. Может статься, у нас не будет другого шанса вернуть ожерелье. Но если мне придется платить, все в этом офисе, включая и тебя, получат на орехи. Я ясно выражаюсь?

– Яснее некуда. Ладно, положитесь на меня.

Выйдя из кабинета, Хармас застал Пэтти в тот момент, когда она наклонилась над ящиком картотеки. Услышав ее пронзительный визг, Мэддокс поднял голову и нахмурился. Пока она искала, чем бы потяжелее запустить в Хармаса, тот был уже на полпути к лифту.

Спустя три дня после поездки в ресторан Гарри позвонил Тане, прося встречи.

– Хорошо, – сказала она. – В нашей квартире в три.

Ее голос звучал безжизненно, и Гарри встревожился.

– Что-нибудь случилось? – спросил он с беспокойством, но Таня повесила трубку.

Гарри почти не спал за последние дни, мечтая о ее гибком, прекрасном теле. Гарри отпустил Хельгар, пообещав ей десять тысяч, как только завещание войдет в силу. Выслушав его, она ограничилась легким кивком головы, и лишь жесткий враждебный взгляд выдавал ее отношение к нему. Избавившись от нее, он почувствовал облегчение. Он уже договорился о продаже дома, предупредив То-то и остальную прислугу о предстоящих переменах. К его досаде, они восприняли новость без всякого огорчения. То-то заявил, что уже получил устраивающее его предложение и поэтому уходит в конце недели. Он тоже смотрел на Гарри холодно и неприязненно.

Не зная, что Хармас следит за ним, Гарри поехал к Тане. Обычно она выбегала навстречу и бросалась ему на шею, но теперь никто не ответил на звонок. Нахмурясь, он открыл дверь своим ключом.

– Таня?

– Я здесь.

Голос донесся из спальни. Он закрыл входную дверь и, миновав гостиную и короткий коридор, толкнул дверь спальни. Таня, в белом халатике, сидела перед туалетным зеркалом и подпиливала ногти. Когда Гарри вошел, она с бесстрастным видом подняла голову.

– Здравствуй, Гарри.

«О, Боже, – подумал он, – все еще дуется!» Он хотел ее, хотел лежать в ее объятиях, чувствовать, как ее тело отвечает ему, но по выражению черных, чуть раскосых глаз понял, что сегодня об этом и думать нечего. Его охватило разочарование и злость.

– Что-нибудь случилось? – спросил он, закрывая дверь.

Таня отвела взгляд.

– Ты хочешь заниматься любовью? – спросила она тихим безжизненным голосом.

– Таня! Что с тобой?

– Ты хочешь заниматься любовью? – повторила она.

Его подмывало швырнуть ее на кровать и овладеть телом, о котором он столько мечтал, однако он сдержался.

– По-твоему, мне нужно от тебя только это? Таня, я люблю тебя! В чем дело?

Он присел в ногах кровати, с тревогой глядя на нее.

– Любишь? Ты любишь меня? – Таня отложила пилку, встала и направилась к двери. – Я хочу поговорить с тобой. Пожалуйста.

Бессильно опустив руки вдоль тела, она медленно прошла в гостиную. «Еще новости!» – сердито подумал Гарри, жалея, что она ушла из спальни. В постели, в его объятиях, она наверняка оттаяла бы. Черт возьми, он упустил свой шанс! Войдя в гостиную, он увидел, что она сидит в большом кресле, кутаясь в халатик.

– Садись, – она указала на кресло поодаль от себя.

– Что все это значит, Таня? – Гарри неохотно сел. Ему не удалось скрыть прозвучавшее в его голосе раздражение.

– Я хотела поговорить с тобой… о нас. Ты сказал, что потеряешь все деньги, если женишься на мне.

«Так вот в чем дело, – подумал Гарри. – А ему-то казалось, что это дурацкое препятствие уже позади».

– Да, дорогая, – сказал он, – здесь ничего не изменишь. Но у меня будет много денег… мы будем так счастливы вместе. Я смогу дать тебе все, чего ты только пожелаешь… только скажи.

– Но ты обещал жениться на мне, если станешь свободным.

В нем вспыхнуло гневное желание крикнуть ей: «И ты вообразила, будто стоишь двухсот миллионов? Дура! Ни одна женщина не стоит столько!» Но он сдержался и промолчал. Таня продолжала смотреть на него. Две слезинки скатились по ее шелковистой безупречной коже.

– Она предупреждала меня… а я не хотела верить, – сказала Таня дрожащим голосом.

Гарри насторожился.

– О чем ты говоришь? – Его вдруг охватил холодный озноб. – Она? Ты про кого?

Таня смахнула слезы пальцем.

– Таня! Что с тобой творится? – он вскочил на ноги и встал перед ней. – Перестань! Я тебя люблю, ты мне нужна… Я хочу тебя. Почему ты так странно ведешь себя?

Она подняла голову, и его поразило отчаянье в ее блестящих черных глазах.

– Ты не знаешь, что такое любовь. Она предупреждала меня.

Махнув в раздражении рукой, Гарри вернулся к своему креслу и сел.

– Ты в своем уме? – теперь его голос звучал резко и сердито. – Она? О ком ты говоришь, черт возьми?

– О твоей жене, – тихо сказала Таня.

Кровь бросилась в лицо Гарри.

– Да что же это делается? – проговорил он, подавшись вперед с руками на коленях. Его лицо было сведено гневом.

Таня съежилась, ее руки дрожали.

– Она знала про нас, Гарри. За нами следили. Каждый раз, когда мы встречались, ей доносили. В то утро, когда ты улетел во Фриско, она приехала ко мне.

Гарри почувствовал слабость.

– Лиза была у тебя?

– Да. Мы говорили в ресторане, в том же кабинете, где встретились с тобой. Ее привез шофер-японец. Она сказала, что знает, как ты уходишь ко мне по ночам. Она знала про нас все. Я испугалась за тебя, испугалась, что она с тобой разведется, и от тебя уйдут все деньги. Я растерялась, не знала, что сказать, да она и не хотела слушать. «Не надейся удержать моего мужа, – сказала она. – Ты плохо его знаешь, но я-то вижу его насквозь. Он никогда не любил меня. Он вообще не способен никого любить… кроме денег!»

– Я не верю ни единому слову! – Гарри был бледен. – По-моему, ты все выдумала!

Таня вытерла ладонью мокрые от слез щеки.

– Прошу тебя, выслушай и поверь. Она сидела в своем кресле, уставившись на меня, такая жалкая, некрасивая, с сердитыми глазами. Потом она заявила, что хочет убить себя, потому что сгорает от желания. Ей расхотелось жить, потому что она не могла больше спать с тобой. Я поняла ее и пожалела, но она не хотела моей жалости… она была такая злая. «Ты никогда его не получишь, желтая шлюха! – крикнула она. – Я изменю свое завещание. Он не получит ни гроша, если женится на тебе, я-то его знаю». – Таня помолчала, глядя на свои руки. – Я не знала тогда, что она лжет… только когда ты сказал, я поняла, что она изменила завещание раньше. Иначе бы я этого не сделала.

У Гарри пересохло во рту.

– А что ты сделала?