Семь чудес и ключи времени Леранжис Питер

Глава 15

Тренировочный день

– Извини, – зевнул Торквин, заходя ко мне в комнату, его босые ноги шлепали по полу словно дохлые рыбины. – Проспал. Идем.

Я спрыгнул с кровати и последовал за ним по коридору. Было почти полвосьмого объявленного тренировочного дня. Ровно в шесть какой-то техник забрал Касса в медиацентр. Марко отбыл в компании охранников-качков. И еще кто-то увез Эли на гольф-каре в сторону центра управления. Все мы с самого утра и до двух часов дня должны были «оттачивать мастерство», после чего профессор Бегад будет ждать нас классной комнате.

Но Торквин опоздал.

– Куда ты меня ведешь? – спросил я.

– Гараж, – ответил он.

Отлично. Либо мой дар имел какое-то отношение к машинам, либо мне судьбой было предназначено стать первоклассным сторожем.

Когда мы оказались снаружи и окунулись в яркие солнечные лучи, я вдруг сообразил, что не имею ни малейшего представления, какая погода была последние двадцать четыре часа. Весь прошлый день был проведен в сне, спорах и поглощении пищи, которую Конан привозил на тележке в наш корпус.

Пришлось потратить немало времени, чтобы удовлетворить любопытство Эли, так как она не помнила ничего из произошедшего ночью. В конце концов мы сошлись в одном: следовать плану Бегада. Пусть даже я оказался единственным, кто все еще не верил его словам.

– И-и-ия! – послышался отдаленный крик. На противоположной стороне центрального газона несколько охранников сошлись в некоем подобии схватки по боевым искусствам. На них была специальная форма, а в руках они держали палки, которыми друг друга атаковали.

Стоп. Не друг друга. Из центра группы выпрыгнула одинокая фигура; сделав идеальное сальто назад, она приземлилась за спинами нападавших и палкой ударила их сзади под колени. Почти все охранники тут же растянулись на земле.

– Марко? – пробормотал я.

– Опасный тип, – сказал Торквин, вразвалочку направляясь к медиацентру. Открыв дверь, он зашел в огромную комнату, забитую круглыми подушками с полистиролом внутри, мониторами и играми.

Сердце у меня подпрыгнуло.

– Круто! – оценил я. – Так ты пошутил насчет гаража?

– Так короче, – ответил Торквин.

Он направился к двери в противоположном конце комнаты, за которой оказался длинный, выложенный кафелем коридор. Мы шли мимо открытых комнат, в одной из них я заметил Касса в компании каких-то ученых, столпившихся у стола. Кто-то прилаживал к его голове электроды, подключенные к неизвестному мне аппарату. Касс и еще двое ребят с эмблемой «ИК» на одежде уставились на огромную детализированную карту острова. В центре карты чернело огромное пятно горы, обозначенной как «Оникс».

– Это мы сейчас там? – спросил я.

– Мы сейчас в коридоре. Это карта.

В конце коридора Торквин толкнул дверь. В нос ударила смесь запахов горячей резины и смазки.

– Заходи, ну.

Мы продолжили наш путь внутри огромного строения, похожего на ангар. Куда ни глянь, повсюду стояли самые разные модели автомобилей, грузовиков и автобусов – все в процессе покраски или ремонта. Вокруг них сновали механики, кто-то забирался под кузов, а кто-то с головой нырял в открытый капот. В дальнем конце здания, который казался в миле от нас, я заметил подводную лодку, вытащившую нас из моря. Сейчас ее подняли на высоту примерно шесть футов от пола. С днища сняли большую квадратную панель, и оттуда торчал спутанный клубок порванных проводов, посверкивали какие-то трубы и черная металлическая обшивка. Субмарина словно только что вернулась из боя.

Мы остановились прямо под ней. Торквин указал наверх.

– Ночью, когда мы нашли вас, – сказал он, – ударились обо что-то. Едва добрались.

– Выглядит серьезно, – заметил я.

Поэтому он привел меня сюда? Хотел показать, какой ущерб по нашей вине был причинен субмарине? И чего ему от меня надо – извинений?

– В следующий раз попросим прислать за нами машину. И куда мне теперь идти?

Торквин остался стоять на месте, не отрывая от меня взгляда. Прошла минута-другая, наконец он нагнулся и поднял с пола гаечный ключ.

– Чини, – сказал он. – Вернусь без пятнадцати два.

– Йеху! – крикнул Марко, едва ли не вприпрыжку пересекая газон. – Хиро сказал, я получу второй дан за неделю!

В конце этого мучительного утра Марко Великолепный был последним человеком, кого бы я хотел увидеть. Мало того что он все утро оттачивал боевые искусства, так теперь он с горящими глазами устремился ко мне с баскетбольным мячом в руках. Выйдя из гаража, я без сил опустился прямо на землю. Все лицо у меня было в смазке. За моей спиной на боку лежала субмарина, выглядящая так, будто все ее внутренности вывалились наружу.

Я успел подружиться с механиком, представившимся Фрицем, все лицо которого покрывали татуировки со змеиной эмблемой «ИК». Он попытался научить меня обращаться со сварочным оборудованием и заклепочным пистолетом. В итоге я прожег дыру в гидравлическом подъемнике, умудрился сорвать с петель аварийный люк субмарины, сломал материнскую плату и схемы и – не знаю как – отрубил один из пропеллеров. Сейчас аппарат пребывал в куда худшем состоянии, чем утром. Я думал, у Фрица от столь долгих криков на немецком взорвется голова. Теперь механики обсуждали, не подать ли заявку на новую субмарину.

– Ого! Что здесь было? – спросил Марко, приблизившись достаточно для того, чтобы увидеть мое лицо и субмарину позади.

– Ты вскоре получишь второй дан, – сказал я, заковыляв в сторону газона, – а я получу Schlag auf dem Kopf mit einem Schlussel.

– Звучит круто, – протянул Марко. – А что это значит?

– Гаечным ключом по башке, – ответил я.

Профессор Бегад махал нам с другого конца травяного поля. На его голове была немного помятая бейсболка с эмблемой «ИК», а сам он стоял у подножия того самого здания, напоминающего музей, с широкими каменными ступенями и семью колоннами. Где-нибудь в Вашингтоне такое строение можно было принять за здание суда, но здесь, на фоне джунглей и вырастающей из них огромной черной горы, формой напоминающей шляпу колдуньи, оно смотрелось очень странно.

Я направился к нему, шагая прямо по газону. Мокрые от пота ступни скользили в кедах. Карманы оттягивала всякая ерунда, которую Фриц разрешил мне забрать себе в комнату, – блоки, крючки и веревка.

– Так что, ты у нас что-то вроде машинного гения? – спросил Марко.

– Видимо, так они думали, – вздохнул я. – В смысле, я не тупой. Я не боюсь возиться с механизмами. Но мне нравится создавать их самому, что едва ли кто-то решится повторить. Так что это утро стало одним сплошным провалом. Я не смог ничего сделать правильно.

Лоб Марко пересекла глубокая морщина:

– Это и называется тренировкой. Думаю, каждый из нас должен попробовать себя во всем. Расширить границы возможного. Может, завтра меня отправят в гараж. Ладно тебе, брат Джек, отставить пессимизм! В чем ты лучше других? Как бы описали Джека Маккинли другие? Он крут в… чем?

– Ни в чем, – ответил я. – Я даже не могу проснуться по утрам без пластмассовой игрушки, врезающейся мне в голову.

Марко кивнул:

– М-да, согласен, не очень вдохновляет. Ну, не знаю… А творчество? Шахматы? Иностранные языки? Или ты чемпион в «Angry Birds»? В плавании? А, нет, стоп, в этом ты полный ноль.

Когда мы добрались до профессора Бегада, я впервые заметил, что величественное здание за его спиной имеет название, выгравированное в каменном блоке над колонами: «ДОМ ВЕНДЕРСА»

– А если переставить буквы, – тихо сказал я, – будет Дом Ведер Сна.

Марко щелкнул пальцами:

– Мы нашли твой талант – перестановка букв!

К нам спешили смеющиеся над какой-то шуткой Касс и Эли. Поднялся ветер, и волосы Эли походили на розовое пламя.

– Ну что ж, я смотрю, все вы отлично провели свой первый тренировочный день, – начал профессор Бегад. – А теперь попрошу за мной. Джек, внутри за лестницей раздевалка. Там есть душ и чистая одежда.

Мы последовали за Бегадом по лестнице и зашли внутрь. Перед нами открылся роскошный вестибюль с паркетом из полированного дерева и выложенными яркой мозаикой стенами. Покрытая ковром широкая лестница напротив вела к мраморному балкону, опоясывающему вестибюль. Поднявшись на него, можно было пройти в боковые комнаты и офисы.

Но я не мог оторвать взгляда от центра вестибюля, где высота потолка достигала минимум трех стандартных этажей – именно столько потребовалось, чтобы разместить скелет, от вида которого у меня захватило дух. Он был действительно огромный, будто выросший на стероидах бронтозавр, по-змеиному длинную шею венчал жуткий череп с клыками-саблями. Чудовище стояло, слегка припав к земле на когтистых лапах, а хвост его оказался неожиданно коротким и толстым.

– Ого! И как вы зовете эту штуку? – спросил Касс.

– Его Высочество, – пробормотал Марко, запрокинув голову.

– Палеонтологи откопали этот скелет, – сказал Бегад, снимая бейсболку, – вскоре после того, как один из великих последователей Караи, Герман Вендерс, умерший в тысяча восемьсот девяносто седьмом году, обнаружил этот остров. Это лишь один вид из всех загадочных существ, которых вы можете здесь наблюдать.

Оглянувшись вокруг, я вдруг почувствовал, как меня охватывает странное ощущение. Стены будто расширились и начали ритмично сокращаться, словно дыша. И свет, солнечный свет вдруг начал просачиваться в комнату через каменные поры, невидимый, но тем не менее ощутимый.

Марко обеспокоенно посмотрел на меня:

– Ты чего, брат?

– Наверное, надышался всякого в гараже, – промямлил я. – Увидимся в классе.

И я поспешил в душевую.

Из динамиков гремели трубы и барабаны, им вторили дрожащие скрипки. Все это многократным эхом отражалось от стен старой классной комнаты, где я сидел за деревянной партой во втором ряду позади Эли. На экране светилось изображение роскошного замка с огромным двором, где король и королева приветствовали подданных, пока юные принцы резвились неподалеку.

– Королевство Атлантиды, – начал профессор Бегад, – существовало на этом самом месте в течение нескольких тысячелетий. Но об этом мало кто знает, ведь в отличие от других древних развитых цивилизаций – Индии, Рима, Греции или Китая – все исторические хроники Атлантиды были безвозвратно уничтожены. Точнее, так было принято считать…

– Можно выключить звук? – подал с задней парты голос Марко.

Эли наклонилась вперед и нажала на кнопку «Без звука».

– Итак, кхм, – продолжил Бегад. – Вскоре после обнаружения острова, примерно столетие назад, археологами «ИК» были найдены кое-какие древние записи и изображения. Сами записи, как в них было указано, основывались на каменных табличках, которые так и не были обнаружены. Из них мы и узнали то, что знаем сейчас, и по ним же было воссоздано это изображение. Последние правители Атлантиды – король Ула’ар и королева Калани, а также их сыновья, Караи и Массарим.

– Великая Калани, – пробормотал я.

Он нажал кнопку на пульте, и на экране появилось новое изображение: семь сияющих сфер.

– Во многом предвосхитившая своих современников королева Калани была настоящим гением математики и физики и всю свою жизнь посвятила изучению источника необычных сил, существовавших на Атлантиде. Она боялась набегов варваров, которые захотят использовать эту энергию в злых умыслах. Поэтому пыталась понять эти силы и в некоем роде трансформировать их в физическую форму. Только представьте! В таком виде эту небывалую мощь можно было бы увезти и спрятать, оградив от любых посягательств! По прошествии многих лет, применив технологии, которые наши сегодняшние ученые не могут даже вообразить, королева смогла разделить энергию на семь частей, каждая из которых была заключена в локулус.

– Типа, обуздала электричество и засунула его в лампочки? – прокомментировал Марко.

– Не совсем, – ответил профессор Бегад. – Массарим, унаследовавший от матери любопытство, но не ее интеллект, открыл особое применение локули. Каждая из семи частей обузданных сил обладала своим уникальным даром. Один локулус наделял способностью летать, с другим человек становился невидимым, и все в таком духе. Но локули могли использовать далеко не все, лишь члены королевской крови, – он выразительно посмотрел на каждого из нас. – И их потомки. Те, в чьем геноме есть маркер 7ЧС.

Глаза Эли округлились.

– Избранные…

– То есть я принц? – Марко едва не слетел со своего стула.

– Смотрю, я наконец-то смог вас заинтересовать, – улыбнулся Бегад и продолжил: – Ула’ар, Калани, Караи и Массарим открыто использовали локули, внушая подданным священный трепет. Те стали почитать королевскую семью как богов. Кто-то воспылал завистью и попытался украсть могущественные сферы. Караи, у которого была особая глубокая связь с атлантической фауной, выдрессировал целый вид гигантских хищников, чтобы те охраняли локули.

Ответ на этот вопрос я знал:

– Уродозавр!

Прошлое изображение сменил рисунок красного чудовища с головой и крыльями как у орла и телом льва.

– В мифологии он известен как грифон. Зверя свирепей его мир не знал. Раз к чему-то проникшись, они охраняли это ценой собственной жизни. И раздирали на клочки любого, кто смел приблизиться, – так ястребы расправляются с пойманными грызунами. После появления стражников-грифонов все изменилось. Люди начали ненавидеть королевскую семью. Одна за другой появлялись группы революционеров, желавших отобрать трон и магию. Караи понял, что локули вовсе не ограждают Атлантиду от зла, они сами стали его источником. Их нужно было уничтожить.

Теперь перед нашими глазами оказалась батальная сцена, два брата – злой и добрый – борются друг с другом голыми руками, а королева зовет на помощь группу дородных придворных.

– Массарим даже не пожелал выслушать Караи. Ему нравились силы, что дарили локули. И вот однажды ночью, когда дворец был атакован, он бежал. Приказал страшным чудовищам, похожим на рептилий, убить всех грифонов до последнего и выкрал священные локули.

Батальная сцена сменилась картиной ужасающей катастрофы. Небо скрыло взрывом, а потрясенная Калани кричит в муках. Джунгли горят, а в земле образовалась огромная расщелина – прямо перед пытающимся спастись бегством Караи.

Мой сон!

Я отшатнулся. Пальцы будто опалило. В груди забилось острое желание умчаться отсюда со всех ног. Все тело сковал ужас.

Бороться или бежать.

Марко, Касс и Эли не отрываясь смотрели на меня. Им всем снился точно такой же сон. Чувствуют ли они то же, что и я?

– Ты как, чувак? – спросил Марко.

– Нор… – Я даже не смог выговорить «нормально». Челюсть заклинило.

Я не мог больше там оставаться. Казавшийся все это время гладким и надежным пол вдруг завибрировал как натянутая нитка. Я выбежал на балкон, тянущийся вокруг огромного вестибюля. Откуда-то сверху полилась музыка, хотя на самом деле никаких звуков не было.

Бегаду пришлось замолчать. Касс, Марко и Эли тотчас меня нагнали.

– Вы чувствуете это? – прошептал я. – Слышите музыку?

Бегад наблюдал за нами, стоя в дверном проеме. Скелет в вестибюле вдруг будто засветился. Какие-то кости покинули свои места, чтобы занять другие, тасуясь прямо в воздухе. Шея стала короче, а хвост длиннее, словно чудовище было собрано не совсем правильно и теперь исправляло ошибки. Кое-какие кости добавились, вылетев из других скелетов. Форма монстра менялась на глазах, в пасти выросли ряды клыков, а когти заострились.

Вокруг скелета образовался белый покров, который начал оттягивать на себя цвет от всего, что находилось в вестибюле, пока на чудовище, начиная с головы и заканчивая последним когтем, не появилась прозрачная пестрая чешуя.

Я рухнул на колени. Весь окружающий мир исчез, оставив перед глазами лишь бледную тень огромной чешуйчатой рептилии. И еще кое-что – пронзительный неподвижный взгляд профессора Бегада.

– Джек, – позвала меня Эли, – ты в порядке?

Почему она не смотрела вниз? Почему никто не смотрел? Я моргнул, затем еще раз. Помотал головой.

– Смотрите! – воскликнул я. – Раскройте глаза!

И словно в ответ чудовище повернулось ко мне.

Глава 16

Первые процедуры

Самый большой из всех. Он перебрался через горный хребет и теперь несется напролом сквозь джунгли. Красные чудовища – грифоны – подобно злобным шершням окружили его, то и дело ныряя для очередной атаки и безостановочно крича. Но он прыгает на своих мощных лапах, хватает одного из крылатых раздражителей прямо в воздухе и ломает ему шею. Я отворачиваюсь, а он ждет, когда придавленная лапой туша птицы-льва затихнет.

Он не должен меня заметить. Поэтому я бегу прочь. Пока до меня не доносится голос.

Я знаю его. Он принадлежит моему брату.

Мы одного возраста, но совершенно не похожи. Я злюсь на него, но не знаю почему. Он зовет меня, предлагает спастись вместе с ним.

С неба, едва не снеся мне голову с плеч, падает огненный шар. Для брата путь к спасению отрезан. Но я вижу иной путь: выжженная тропа в джунглях, ведущая на другую сторону хребта. Я кричу ему и указываю на нее. Его имя срывается с моего языка, но я не слышу его.

А теперь я уже и не вижу брата. Где он? Я слышу его голос позади. Затем слева. Справа. Спереди. Я кручусь на месте, не зная, что делать и как быть.

Далеко впереди я замечаю огромное чудовище, в его зубах зажата голова птицы-льва.

Оно идет за мной.

– Нет! – это первое произнесенное мной слово, которое я действительно слышу.

Чудовище смеется, а с его челюсти капает кровь.

– Дже-е-ек… – говорит оно.

– Не-е-ет!

– Джек! – разрывает темноту чей-то голос. – Это был сон, Джек! Ты жив и здоров, и это явь! С возвращением!

Мои глаза распахнулись. Я увидел ритмично пищащие жидкокристаллические мониторы с линейными графиками и капельницы. На какую-то секунду мне пришла в голову мысль, что я вновь в Бельвиле и все произошедшее было всего лишь ночным кошмаром.

Но голос принадлежал профессору Бегаду, одетому в белый лабораторный халат. Седовласая доктор Бредли с субмарины поправляла одну из капельниц.

– Что случилось? – спросил я.

– Случились твои первые процедуры, – ответила доктор Бредли. – Они были незапланированные, но необходимые после того, как ты потерял сознание в Доме Вендерса.

– Тебе было видение, – сказал Бегад. – Наступление первых симптомов невозможно предугадать, поэтому после прибытия ты находился под постоянным наблюдением.

– Да неужели?! – возмутился я.

Профессор Бегад улыбнулся:

– Рубеж пройден, Джек. Теперь мы сможем назначать последующие процедуры с точностью до минуты. Больше ничего страшного с тобой не случится. Скоро ты получишь свое расписание.

– Да я прямо счастливчик, – пробормотал я, борясь со слабостью во всем теле и с трудом сев на постели. Мне вспомнился музей. – Я… почувствовал что-то… В том здании…

– Да, – кивнул Бегад. – Другие тоже это почувствовали. В меньшей степени, но, возможно, потому, что они пробыли здесь дольше тебя. Для Избранных материальные свидетельства Древнего мира – нечто вроде канала связи с прошлым. Будто прошлое и настоящее сливаются.

– Я видел, как то чудовище двигалось, – сказал я.

Бегад наклонил голову:

– Другие этого не видели. С их точки зрения ты просто закричал и упал. Они очень обеспокоены.

– Почему они ничего не видели? – не отставал я.

– Я… я не знаю, – ответил Бегад.

– Я слышал музыку, – продолжил я. – Точнее, не совсем музыку, скорее… зов. Из одной из комнат.

– Ты говоришь о Коллекции Вендерса? – спросил Бегад. – Из одной из комнат… В смысле, из тех, куда можно войти с балкона?

– Да, – подтвердил я.

– Удивительно… – пробормотал Бегад. – Там мы храним самые необычные находки из археологических раскопок доктора Вендерса. Среди нас есть такие, кто верит, что лишь он один знал, где находится сердце Атлантиды. Где должны быть собраны семь локули, чтобы Могущество потерянного континента вернулось. Но его изыскания так и не были завершены. После того как его сын, которому не исполнилось и четырнадцати, умер, горе сломило доктора Вендерса, и он попытался уничтожить все, что успел обнаружить. Его разум и сердце так и не оправились до самой его смерти.

– Не исполнилось и четырнадцати? – переспросил я. – А он не…

– Да, юный Бёрт Вендерс, скорее всего, был Избранным, – сказал Бегад.

Я вновь лег и закрыл глаза. Я все еще слышал – и чувствовал – то, что взывало ко мне из той комнаты.

– То есть… это тоже входит в список наших заданий? Найти место, где локули собирали вместе? Повторить то, чего никто не делал в течение тысячелетий?

– Тебе стоит хорошенько выспаться и принять душ, – мягко заметил профессор. – Это был долгий день.

Остаток ночи я провел в палате.

Не заснув ни на секунду.

Глава 17

Герман и Бёрт Вендерсы

– Это обсидиан, – объявил Касс, стоя в комнате Коллекции Вендерса под неярким из-за пыльного окна солнечным светом и вглядываясь в зазубренный осколок камня.

– А при чем тут спиртное? – спросил Марко.

– Обсидиан, а не абстинент[5], придурок! – простонала Эли.

– О! О-о! О-о-о! – дошло до Марко.

Мне чудилось, что мое тело парит. Все вещи в Коллекции Вендерса каким-то непостижимым для меня образом казались живыми. В центре комнаты стоял стол из цельного дуба, на котором аккуратными рядами выстроились стеклянные коробки, полные артефактов. Закрытые панелями из темного дерева стены скрывались за шкафами, забитыми до такой степени, что створки едва выдерживали. Куда бы я ни повернулся, взгляд натыкался на какие-то кости, глиняные черепки, обрывки одежды, предметы искусства. Каждый словно взывал ко мне, нагружая мозг. В каждом хранилось собственное дежа-вю.

Сегодня я чувствовал себя куда лучше. Бегад уверял, что это результат процедур. Остальные, похоже, думали так же. Но недоверие не покидало меня. Да, Эли потеряла сознание, да, со мной тоже случилось нечто вроде приступа. Да, нас увезли за закрытые двери. Но вдруг мы бы пришли в себя и так? Вдруг целью всех этих «процедур» было лишь одно: чтобы мы хорошо себя вели?

И чтобы их россказни казались правдивее.

Я взял из рук Касса камень. Размером он был с ладонь и имел немного странную форму, словно его специально обработали каким-то инструментом. На нем можно было разобрать:

– Как грустно, – сказала Эли.

– Бред какой-то, – заметил Марко.

– Этот камень нашли вместе с Германом Вендерсом уже после его смерти, – пояснил Бегад. – Несколько дней о Вендерсе не было вестей, смерть его сына Бёрта подкосила его. Когда же Герман вернулся, он казался не в своем уме, все что-то бормотал себе под нос. Уверял, что видел сердце Атлантиды. Последователи очень хотели ему верить. Они приложили все возможные усилия, чтобы вернуть ему здоровье, а в процессе пытались в мягкой форме расспросить его. Но всякий раз он просто умолкал и начинал с отчаянием всматриваться в этот камень.

Я поднял глаза на портрет Германа и Бёрта Вендерсов, висящий над головой профессора Бегада. Аккуратная седая борода и приподнятые с помощью воска кончики усов подчеркивали хмурое выражение на лице отца. Строгий темный пиджак и напряженная поза: сидит прямо, будто аршин проглотил. Зато стоящий рядом сын так и светится внутренней энергией и лукавством, будто он умирает от желания рассказать фотографу какую-то шутку.

Будто он умирает от желания что-то мне рассказать.

Что?

Удивительно, как умелый фотограф может запечатлеть на снимке человека так, что тот кажется живым. Мне пришлось приложить усилие, чтобы отвести взгляд.

– Так что, кто-нибудь нашел то место, о котором говорил Вендерс? – спросил Марко.

Бегад покачал головой:

– Нет, к сожалению. Но мы верим, что оно существует или существовало. Найденные записи рассказывают о глубокой расщелине посреди долины. Где-то там был сокрыт источник необычных сил континента. Канал связи с духом планеты. До того, как были созданы локули, целые поколения королей и королев Атлантиды отправлялись туда, чтобы обрести мир, мудрость и проницательность.

– Мой сон… наш сон изменился, – сказал я. – Я вновь был там, во время разрушения Атлантиды. Но в этот раз рядом был мой брат. Он звал меня. Кто-нибудь из вас видел что-то подобное?

Касс, Эли и Марко помотали головами.

– Ты был Караи или Массаримом? – спросил Бегад, его глаза за стеклами очков смотрели очень внимательно. – Кем из них?

– Не знаю, – ответил я. – Я не помню.

– Тебе стоит начать записывать свои сны, – Бегад сделал глубокий вдох, его лоб рассекли морщины. – Что касается расщелины, мы не обнаружили на этом острове ничего похожего. Неизвестно, где находился эпицентр того геологического катаклизма, из-за чего остров оказался затоплен, те события могли серьезно изменить ландшафт. Мы боимся, что расщелина сейчас под водой. Кое-кто из последователей считает, что этот загадочный камень Вендерса является своего рода ключом. Но скорее всего все это были пустые фантазии сломленного горем отца.

Со вздохом я положил камень на дубовый стол.

Но стоило мне выпустить его, как я едва не подпрыгнул. Меня пронзило очень странное чувство. Словно током ударило.

«Смотри внимательнее!»

Я сглотнул. Понятия не имею, откуда в моей голове возникла эта мысль.

– Э-э, профессор Бегад, – неуверенно начал я, вновь кладя руку на камень, – можно я возьму его к себе в комнату? Изучу получше.

Он с любопытством посмотрел на меня.

– Конечно. Но имей в виду, тебе еще очень и очень долгое время придется мириться с моим постоянным присутствием рядом.

От этого замечания меня передернуло.

Сунув камень в карман, я отметил, что он теплый.

– Не нравится мне, как он говорит о Вендерсе, – сказал я в столовой, поднимая камень к огромной люстре, похожей на голову Медузы Горгоны.

– А мне не нравится, как он вообще говорит, – добавил Марко. – И что он имел в виду под постоянным присутствием рядом?

Мы вчетвером сидели за угловым столиком в столовой. Если верить Эли, здесь микрофоны, установленные в люстре, оказывались бесполезны. Тот огромный банкетный стол, накрытый в мою честь в первый вечер, оказался составлен из множества квадратных столиков, которые теперь вновь были рядами растравлены по залу. Многие были заняты, за ними сидели, склонившись над какими-то бумагами, ноутбуками, планшетами и другими устройствами, самые разные люди, все с головой погруженные в разговоры.

– Пустые фантазии сломленного горем отца, – повторил Касс, имитируя голос профессора Бегада. – Что он вообще знает о боли из-за утраты дорогого человека?

Эли пожала плечами:

– Может, и знает. Он достаточно пожил, чтобы успеть похоронить родителей, ну или хотя бы дедушек и бабушек.

– Да в нем сочувствия – как в дохлой селедке! – воскликнул Марко. – И мне все равно, пусть даже он это услышит!

Я все это время не отрываясь смотрел на слова, написанные на камне, их расположение не давало мне покоя.

– Ребят, – наконец сказал я, – вам не кажется, что здесь что-то зашифровано?

Эли наклонилась, чтобы взглянуть поближе:

– Звучит странно. Хотя, может, это какой-то современный белый стих. Вроде как он весь в бездонном отчаянии, воет ветер, льет дождь, не за что уцепиться, даже песка нет… А он ничего не может поделать с обстоятельствами, подобно жалкому прутику склоняется под их гнетом… Прямо как в «Ромео и Джульетте». Кстати, лучшей интерпретации, чем у Дзеффирелли, не сняли до сих пор, но разговор не об этом. В любом случае он явно скорбит о своем сыне. Настолько сильно, что, возможно, даже мечтает о собственной смерти, чтобы наконец освободиться от этого.

Мы все пораженно уставились на нее.

– Ты это только что придумала? – спросил Марко.

– Отурк, – сказал Касс. – На уроках литературы я буду сидеть с тобой.

Эли покраснела.

– А что насчет расстановки слов? – вернул я их к реальности. – Вам не кажется, что они очень странно выглядят? Будто поделены на две колонки, одна под именем «Бёрт», другая – под фамилией «Вендерс».

Касс тоже наклонился к камню:

– Думаю, это просто так выглядит. Камень неровный и скошенный к краям.

И они переключились на другие темы, обсуждая успехи Марко в боевых искусствах, улучшения, которые Эли внесла в систему безопасности Института Караи, и способность Касса по памяти воспроизвести топографическую карту морского дна вокруг острова. Все трое умирали от желания поскорее вернуться завтра к тренировкам.

Помешанная кинофанатка, Мистер Память и Атлет Столетия.

Никто не воспринял мою идею всерьез.

Я понял, что, должно быть, чувствовал Герман Вендерс. Бездонное отчаяние. Ничтожный прутик.