Тело любит правду. Как заговорить на том языке, который тело способно понять Серван-Шрейбер Давид

Погладить ребенка, чтобы он… вырос

Стоя на трибуне, профессор Шонберг сообщает о том, что считает серьезным открытием: «Физический контакт — фактор, необходимый для роста ребенка». А я, сидя в зале, чувствую, как меня пробирает дрожь: да что же с нами происходит?!

В начале XXI века нам потребовалось многомиллионное финансирование и пять лет работы в одном из самых престижных медицинских центров мира, чтобы «открыть» то, о чем все матери, многие отцы и все самки млекопитающих знали всегда: новорожденному необходим физический контакт с матерью, чтобы развиваться. Кто же навел профессора Шонберга и его коллег из университета Дюка (США) на эту неожиданную мысль? Женщина, которая всего лишь прислушалась к голосу собственного сердца.

В 80-е годы прогресс в области неонатальной реанимации дал возможность спасать сильно недоношенных детей. В специальных инкубаторах-кувезах[1] можно было с большой точностью создать условия, необходимые для поддержания жизни в «креветочках», как ласково называли практиканты новорожденных. Но тут выяснилось, что нервная система недоношенных младенцев не выносит гигиенических манипуляций медсестер. Тогда научились ухаживать за младенцами, не прикасаясь к ним, а на кувезах стали вешать табличку: «Не трогать». Отчаянные крики новорожденных иногда разрывали сердце даже самым закаленным медикам, но те, подчиняясь дисциплине, их игнорировали. Только вот незадача: несмотря на идеальные температурные условия, регулируемый уровень кислорода и влажности, синий свет, вскармливание, вымеренное с точностью до миллиграмма, груднички не росли! Почему же в условиях, близких к идеальным, природа отказывалась делать свою работу?

Врачи и исследователи недоумевали и успокаивали себя как могли: ведь, в конце концов, выжившие дети, покинув инкубатор, быстро набирали нормальный вес. Так было до того дня, пока им вдруг не показалось, что некоторые младенцы в кувезах вроде бы начали расти. Однако в их медицинских картах ничего не изменилось. Провели расследование. К своему большому удивлению, клиницисты обнаружили, что за детьми, которые стали расти, ухаживала одна и та же ночная медсестра, недавно принятая на работу. В ответ на расспросы молодая женщина, поколебавшись, призналась: она не смогла вынести криков своих подопечных и, чтобы успокоить их, начала гладить малышей по спинке. Сначала с опаской, так как это было запрещено, а потом, не заметив никакой негативной реакции, с растущей уверенностью.

Впоследствии профессор Шонберг и его команда подтвердили эти результаты в ходе эксперимента, проведенного на детенышах крыс. Они доказали, что без физического контакта клетки организма отказываются развиваться: в каждой из клеток часть генома, отвечающая за производство энзимов роста, перестает работать, и тело впадает в своего рода спячку. Если же гладить крысят по спинке, выработка энзимов — а следовательно, и рост — возобновляется. Вывод: физический контакт и впрямь необходимый фактор роста!

Между тем можно задаться вопросом о последствиях этого «открытия». Не ждать ли нам в скором будущем появления кувезов с электронной рукой, которая ласкает по часам? Разве что раньше другая группа ученых совершит новое открытие того же масштаба. Я уже вижу крупные газетные заголовки: «Любовь — фактор первостепенной важности…»

ДПДГ-терапия в режиме турбо

Дженнифер доверчиво следует взглядом за палочкой, которой терапевт водит туда-сюда перед ее лицом. Она концентрируется на ощущении удушающего сдавливания в горле и груди, из-за которого и обратилась за помощью. Ее глаза быстро перемещаются вправо-влево. Это их естественное движение во время парадоксального сна — того, в котором разыгрываются наши сновидения и который называют также REM-сном (Rapid Eye Movements, быстрые движения глаз). Проходит десять секунд, и вот Дженнифер вжимается в кресло, словно пытаясь спрятаться в нем. Ее пальцы впиваются в подлокотники, дыхание резко ускоряется, а лицо искажает выражение ужаса. «Папа, уходи, уходи! Отпусти меня!» — кричит она. Ее глаза по-прежнему следуют за палочкой. Она наклонилась вперед, ей трудно дышать. Еще десять секунд, двадцать, тридцать! У нее пульс, наверное, уже за сто пятьдесят! Может ли она выдержать такую нагрузку? Внезапно дышать становится легче. Похоже, страх уходит. На губах проступает улыбка. Еще пять секунд, и палочка замирает.

— Сделайте глубокий вдох… А теперь расскажите, что вы видели.

— Видела, как отец приближается ко мне, чтобы ударить. Я прячусь под кроватью, и мне видны только его огромные башмаки. Я кричу, чтобы он оставил меня в покое. Этому нет конца. А потом вдруг мы уже вместе сидим на лавочке, он что-то говорит, и мне становится смешно. И меня посещает мысль: конечно же, наказывая нас, своих детей, он только повторял те действия, к которым был приучен, когда сам был маленьким мальчиком. В глубине души это ему причиняло такие же страдания, как нам, как мне.

— А как вы теперь себя чувствуете?

— Лучше. Даже хорошо. У меня больше нет ощущения, что я задыхаюсь. С этим покончено. Сама не знаю, как я допустила, чтобы это отравляло мне жизнь!

ДПДГ (EMDR, eye movement desensitization and reprocessing — десенсибилизация и переработка движениями глаз) — самый противоречивый вид терапии со времени появления психоанализа, а потом, не столь давно, и антидепрессантов. В 1980-е годы Фрэнсин Шапиро, аспирантка в Менло-Парк, открыла, что быстрые движения глаз позволяют сгладить травматические воспоминания, заменив их новыми образами и мыслями. Пятнадцать лет исследований показали, что при лечении тяжелых посттравматических расстройств применение ДПДГ дает лучшие результаты, чем медикаментозная терапия, и действует гораздо быстрее, чем методы классической или бихевиоральной психотерапии. Военные неврозы, последствия изнасилования, землетрясения или несчастного случая — восемьдесят процентов пациентов, проходивших такую терапию, уже после трех сеансов заявляют, что излечились. Дальнейшее наблюдение в течение пятнадцати месяцев показывает, что улучшение после окончания лечения сохраняется надолго.

Как такое возможно? Тяжелые травмы создают так называемые «анормальные» воспоминания (образы, звуки, телесные ощущения), которые мозгу трудно адекватно переработать. Они кодируются не на когнитивном, а на сенсорном уровне и в любой момент могут вновь активироваться. Часто они не оформлены в виде слов, которые позволили бы поместить произошедшее в человеческий контекст со своим прошлым и будущим. Синхронизируя ритмы двух полушарий мозга, быстрые движения глаз позволяют воссоединить первичные эмоции, связанные с травмой («фотографическое воспоминание»), с мудростью мысли и речи. ДПДГ облегчает этот контакт и тем самым оказывается сродни «исцелению словом» в ускоренном варианте. Этакая «терапия в режиме турбо», сбывшиеся — наконец-то! — пророчества Пьера Жане и Зигмунда Фрейда. Они первыми распознали травматическую природу многих психиатрических симптомов и задумались над их неврологическим следом. Фрейду бы это понравилось. Если сновидения — это «царская дорога бессознательного», то что может быть естественнее, чем найти в их физиологии ключи к трансформации?

Май 1999

Колдун и плацебо

В лаборатории Такэо страдает от невыносимого зуда. Он смотрит на свое правое предплечье, которое все сильнее краснеет, и спрашивает себя, зачем он согласился участвовать в этом опыте. Он знает, что у него аллергия на сумах, ядовитый плющ (ботаническое название Rhus radicans, сумах укореняющийся). Зачем опять с ним соприкасаться? Спустя час Такэо не может поверить тому, что слышит от профессора Икоми: экстракт сумаха ему наносили не на правое предплечье, которое между тем продолжает распухать, хотя туда попала только вода, а на левое — где не заметно никаких симптомов.

Как и еще у пятидесяти процентов участников эксперимента, проведенного японскими исследователями, руки Такэо реагировали на «идею» аллергена, а не на его физическую составляющую. Этот контроль разума над телом современная медицина, по-прежнему его не понимающая, называет эффектом плацебо. Плацебо — это таблетка из сахара с водой, не содержащая никаких активных компонентов. Эффект плацебо — совокупность культурных и реляционных факторов, в силу которых больной начинает чувствовать себя лучше, когда врач прописывает ему лечение, каким бы оно ни было. Сегодня врачи полагают, что знают об эффекте плацебо всё. На медицинском факультете их учили, что около тридцати процентов больных, которых «лечили» таким образом, демонстрируют признаки улучшения. Но улучшение это скорее субъективное, а главное — временное, поскольку на самом деле на течение болезни оно по-настоящему не влияет. Однако кое у кого при изучении этого эффекта возникает вопрос: уж не в нем ли главная движущая сила самой медицины? По оценкам одного недавнего исследования, эффективность плацебо составляет семьдесят процентов при лечении таких болезней, как язва желудка, грудная жаба и герпес. Для сравнения: антибиотики, предназначенные для борьбы с пневмонией, оказываются эффективны в восьмидесяти процентах случаев. Случаи удивительных «исцелений» также свидетельствуют об эффективности плацебо в отношении рассасывания раковых опухолей и регенерации иммунных клеток у больных СПИДом.

Через гипоталамус, расположенный в основании мозга, наши мысли могут направлять распределение важнейших гормонов и контролировать иннервацию внутренних органов. Самый интригующий механизм, без сомнения, был предложен профессором Кэндис Перт. Она показала, что пептиды — небольшие молекулы, служащие для передачи сигналов между нейронами мозга, — влияют также на поведение почти всех клеток организма, будь то клетки иммунной системы, пищеварительного тракта или сосудов. Таким образом, то, что называют «разумом», локализуется не в одном только мозге, а во всем теле. Тело, по которому, не переставая, снуют туда-сюда эти молекулярные гонцы, образует огромную коммуникационную сеть, охватывающую все функциональные системы организма. Что же тогда такое эффект плацебо? Это все то, чего мы не знаем о способности мозга исцелять тело. В этом, без сомнения, кроется секрет шаманов и других целителей: их ритуалы, пение, жесты адресованы напрямую самым архаическим частям мозга, ретикулярной и лимбической системам — тем, которые регулируют работу нашего организма и могут участвовать в его исцелении.

Научная медицина утратила это знание. Она заменила его механическими принципами, позволяющими лечить болезнь, не разговаривая с больным.

Впрочем, даже и без шамана вы можете воспользоваться этой связью между телом и духом. Найдите врача, который внушает вам доверие и который сумеет выслушать вашу историю. Попросите его объяснить ваши симптомы и то лечение, которое он предлагает. И наконец, предложите ему описать те процессы, которые должны привести вас от болезни к состоянию здоровья.

Июль 1999

В поисках новой медицины

XX век отмечен выдающимися успехами в области медицины. Открытие рентгенографии, ультразвука, МРТ позволило человеческому глазу заглянуть внутрь тела. Благодаря антибиотикам появилась возможность бороться с бактериальными инфекциями, косившими наших предков. Развитие наук о нервной системе привело к открытию нейролептиков и антидепрессантов, частично излечивающих «безумие». Хирургия продвинулась до того, что стало возможным восстановить поврежденную роговицу или пришить обратно руку, а то и заменить полностью такие органы, как сердце, легкие или печень. Однако движущая сила этой революции — биомедицинская модель, согласно которой причины любой болезни сводятся к нарушению клеточных механизмов, — уже начинает выдыхаться. И при всем своем высокомерии, оправданном достигнутыми успехами, западная медицина уже не так уверена в себе.

На рубеже тысячелетий главным вызовом для нее являются хронические болезни: атеросклероз, диабет, рак, болезнь Альцгеймера. Самые ярые защитники биомедицинской модели возлагают все надежды на молекулярную биологию, которая во всеуслышание обещает искоренить эти болезни, контролируя экспрессию генов — участков ДНК, управляющих биохимией организма. Для них это вопрос лишь времени и бюджета. В то же время с каждым днем набирает силу другое течение, другой взгляд на человеческое тело, ставящий под сомнение сам принцип этого сведения человека и болезни к биохимическим или молекулярным реакциям.

Идея проста. Признается несомненным, что хроническая болезнь — нечто гораздо большее, чем разрегулирование клеточных функций. Предлагается смотреть на тело как на совокупность регулирующих функций, тесно зависящих одна от другой. Рак, например, — это не просто группа клеток, размножение которых пошло вразнос. Он предполагает также ослабление иммунной системы, нормальное функционирование которой находится под контролем мозга, а значит, мышления и эмоций. В том, что касается рака, открылись широкие возможности с тех пор, как исследования показали, что продолжительность жизни больных во многом зависит от качества их социальных связей и от их отношения к происходящему. В недавнем докладе, подготовленном крупнейшим в мире эпидемиологическим учреждением — Центром по контролю над заболеваниями США, отмечается даже, что более пятидесяти процентов хронических заболеваний могут быть вызваны накоплением эмоциональных травм, перенесенных в детстве.

Какими бы революционными ни показались эти идеи, они представлялись очевидными еще великим врачам древности. Гиппократ говорил о пневме (pneuma), жизненной силе, от которой якобы зависит гармония функций тела. Основатель китайской медицины Pien Chhio, со своей стороны, обращался к понятию ци. Оба представляли себе эту силу как нечто такое, что теперь назвали бы энергетическим полем — полем, которое порождается работой органов во взаимодействии друг с другом и которое, в свою очередь, необходимо им для координации своих действий и поддержания организма в состоянии совершенного здоровья. Болезнь рассматривалась как расстройство работы этого поля. Лечение состояло в том, чтобы восстановить нормальное течение регулирующей энергии массажем, лечебными травами или акупунктурой.

На рубеже веков становится ясно, что проблема хронических болезней не будет разрешена без радикально новой теории принципов, гармонизирующих функции организма. Это вызов, брошенный общепринятой западной медицине. Если так называемые параллельные, или альтернативные, медицинские практики смогут найти общий язык с научной традицией, которая так много нам дала, то эти новые течения, возможно, действительно определят будущую доминирующую модель медицины третьего тысячелетия.

Декабрь 1999

Пишите, чтобы выздоравливать

Ваш врач не просил вас написать историю своих несчастий? Наверное, нет. А вот вполне серьезный Journal of the American Medical Association недавно опубликовал исследование, согласно которому процесс письма может оказывать глубокое воздействие на физические недуги. Пациентов, страдающих астмой или артритом, просили описать самый трудный момент в своей жизни. Другим предлагали просто рассказать о своих планах на текущий день. Четыре месяца спустя те, кто три дня подряд в течение двадцати минут излагал свои трудности на бумаге, чувствовали себя лучше, принимали меньше лекарств для облегчения своих симптомов и реже посещали врача! Если бы существовали таблетки, дающие такой эффект после трехкратного приема, любой врач не преминул бы их прописать.

Эти ошеломляющие результаты еще нуждаются в подтверждении. Но вот авторы романов всегда воздавали должное терапевтическому действию писательского труда. «Роман всегда автобиографичен, — напоминает Мадлен Шапсаль, — и сам процесс письма освобождает автора». Писательница часто рассказывала о том, как исцелилась от почти смертельной раны, нанесенной бросившим ее человеком, при работе над романом «Нефритовый дом». Но для того, чтобы быть излеченным собственными словами, не обязательно писать роман и тем более иметь успех. Не обязательно даже, чтобы написанное прочел кто-то другой. Рекомендовать в медицинских целях писать эссе давно стало признанной практикой при лечении синдрома посттравматического стресса или депрессивных состояний, вызванных смертью близких людей. Пациентам ставится задача описать в подробностях то, что они пережили и что все еще их терзает. Уже сам факт перенесения слов на бумагу часто дает ощущение облегчения. «Это как огромный камень, который мне не приходится больше тащить», — сказал мне один косовский врач, закончив десятистраничный рассказ о своем исходе из родных мест.

Функциональные исследования мозга подтверждают странную связь между словами и неврологическими отметинами эмоциональных травм. В мозгу пациентов, страдающих синдромом посттравматического стресса, воспоминание о событии сопровождается активацией зрительной коры («незабываемая картина») и лимбических ядер, отвечающих за эмоции и их проявления в теле. Одновременно наблюдается дезактивация речевого центра — так называемого центра Брока. Все происходит так, как будто физическая природа травматических воспоминаний в мозгу несовместима со словами: «Нет слов, чтобы передать то, что я пережил…» Процесс письма, возможно, изменяет баланс между разными зонами представления, которые активируются при определенном воспоминании. Похоже, что, когда у человека вновь появляется способность порождать слова, это помогает рассеять заблокированные эмоции и высвободить внутреннюю энергию.

Конечно, психоанализ с давних пор подчеркивает: воздействие словом способно избавить от физической боли. «Исцеление словом» — так называли психоанализ в его начальную пору. Но все же роль письма и личного дневника остается в тени психоаналитических сеансов и психотропных препаратов. Лишь некоторые осведомленные — Юнг в их числе — всегда относились к этой практике с тем уважением, которое она начинает завоевывать теперь. Вы можете попробовать сами. Чтобы ведение дневника было эффективным, достаточно соблюдать несколько простых правил. Он должен оставаться исключительно личным (дайте себе слово не давать его читать никому, кроме, может быть, своего терапевта); он должен быть честным (не тратьте время на то, чтобы лгать самому себе); его надо вести регулярно (за дневник надо садиться, как ходят на сеансы к психоаналитику, все равно, хочется или нет). В этом главный секрет. Выберите подходящую для вас частоту и длительность этих занятий — например, по двадцать минут три раза в неделю — и соблюдайте график. Очень скоро он сам будет вести вас за собой.

Февраль 2000

Медицинский сглаз

Человек, который обнаружил, что враг наводит на него порчу, представляет собой жалкое зрелище. У него растерянный и подавленный вид, взгляд прикован к нацеленному на него предмету, руки подняты, словно он надеется заслониться от смертельного яда, который, как ему кажется, проникает в его тело. Щеки у него бледнеют, глаза стекленеют, лицо выражает ужас… Он пытается кричать, но обычно звуки не могут вырваться из сжатого горла, и лишь белая пена выступает в углах рта. Тело начинает бить дрожь, мышцы непроизвольно сокращаются. Смерть его теперь — дело нескольких дней. Так выдающийся физиолог Уолтер Б. Кеннон, именем которого названа реакции борьбы или бегства (fight or flight), рассказывает о многократно описанном антропологами феномене «смерти от порчи» у народов, ведущих первобытный образ жизни. Эту физиологическую драму он связывает с той властью, которую наши верования могут иметь над самыми глубинными и архаическими областями нашего мозга, которые у нас общие со всеми млекопитающими, а некоторые даже и с рептилиями. Они играют ключевую роль в гормональном и иммунологическом балансе всех функций тела: выработке кортизола и адреналина, контроле над NK-лимфоцитами — «естественными киллерами», постоянно уничтожающими бактерии и предраковые клетки, и т. д. Их нормальная работа необходима для гармоничного функционирования организма; если оно нарушается, это неизбежно ведет к болезни или, как видно из этого рассказа, к смерти.

В блестящем эссе, написанном в 1942 году, Кеннон ограничивается замечаниями по поводу «туземцев», которых он называет «невежественными, суеверными и легковерными». Однако мы с вами с точки зрения неврологии и физиологии устроены точно так же. Хотя, конечно, нечасто увидишь, чтобы кто-то из наших сограждан падал замертво перед посохом злобного шамана, мы, как и наши «туземные» братья, чувствительны к символическим манифестациям, которые выносят нам приговор. Многие ли из нас, столкнувшись с раком, СПИДом или просто диагнозом «бесплодие», избежали физиологических последствий этих тяжких болезней, затрагивающих глубинное устройство наших клеток? Одеяние и ритуальные предметы наших «шаманов» — врачей — сегодня иные: белый халат, стетоскоп, сканер. Но если мы верим в медицинскую науку, их заявления по-прежнему воздействуют на все уровни нашего организма. И хотя мы представляем себе угрожающих «демонов» в более научных терминах — опухоль, вирус, иммунодефицит, — это лишь дает этим образам еще большую власть над нашей физиологией.

Для каждой из тяжелых болезней разработаны методы, позволяющие оценить возможность возникновения рецидива в течение года, двух, трех лет и т. д. Но при любом заболевании часть больных не вписывается в статистику. Так, Майкл Шейер из университета Карнеги Меллон показал, что после операции на открытом сердце больные, оптимистично рассматривающие свои шансы выкарабкаться, реже других снова оказываются в больнице — и это вне зависимости от тяжести их состояния. Аналогичное исследование, проведенное среди больных СПИДом, показало, что те, кто безоговорочно верил в действенность лечения, через два года были в гораздо лучшем состоянии.

Какие из этого выводы? Что надо сказать своему врачу «Доктор, солгите мне!»? Я так не думаю. Оптимизм, поддерживающий нас перед лицом пугающих диагнозов, должен основываться на правде. Достаточно напомнить себе, что минимум один процент случаев вообще не вписывается ни в какие прогнозы. Надо сосредоточиться на том, что сделали эти люди для того, чтобы выкарабкаться, и всем сердцем принять это для себя. Это и есть противоядие медицинскому «сглазу».

Апрель 2000

Рождение души

Дени М. готовится умереть. Ему тридцать два года.

Он врач, как и я. Последние несколько месяцев его пожирает неизвестно откуда взявшаяся лимфома. Он часто приходит поговорить со мной об этом. Он говорит, что хочет понимать, полностью всё осознавать, пусть даже в страхе, пусть даже перед лицом пустоты. Я в основном слушаю, потому что на самом деле он понимает всё гораздо лучше меня.

«Что мне помогло сначала — это то, что однажды утром я понял, что не одинок. Пусть даже я еще такой молодой, но я как-то разом увидел, что мы все в одной лодке. Все эти люди на улице, диктор на телевидении, и президент, и ты… Даже ты, — говорит он, избегая смотреть на меня, — ты тоже умрешь. Это кажется глупым, но, когда я об этом думаю, это меня успокаивает. Это общая для всех судьба, и я связан с вами всеми и со всеми нашими предками и потомками. Я не утратил свой членский билет».

В сновидениях Дени по-прежнему преследуют вампиры — прозрачный символ смерти, которая идет по его следу. Но однажды ему снится другой сон. Вампиры догоняют его и вонзают когти и зубы в его плоть. Дени кричит от боли и просыпается в поту. Он никогда еще об этом не думал: «Мне теперь страшно не только умирать, но и страдать». Он успокаивается только тогда, когда мы с ним разрабатываем точный план, как избежать всякой боли, вплоть до того, чтобы, если понадобится, сократить его жизнь.

Потом приходит другой сон. «Настает конец света. Я заперт на крытом стадионе. Там со мной друзья моей молодости, а вокруг огромная толпа. Мы знаем, что остается всего несколько часов, может быть, одна ночь. Люди безумно кричат. Некоторые занимаются сексом с кем попало. Другие совершают самоубийство или убивают друг друга. Страх невыносим. Я едва могу дышать. Моя голова сейчас лопнет. Никогда еще мне не было так страшно. Это гораздо хуже, чем мысль о моей собственной смерти. И тем не менее, этот сон всё изменил. Да, я умру, но… это не конец света!»

Этот атеист пока еще в растерянности — он-то всегда думал, что мир исчезнет с угасанием его сознания. «Какое значение может иметь то, что этот мир переживет меня? Откуда это неожиданное утешение?» И он открывает для себя то, что потом станет называть своей «душой». То, как каждый совершаемый им выбор навсегда запечатляется в судьбе мира через бесконечные отзвуки. Как та бабочка в теории хаоса — взмах ее крыла в Африке влияет на ураганы в Америке. Дени осознает важность каждой из своих мыслей, каждого из своих слов. А еще больше — важность исполненных любви поступков по отношению к другим или даже по отношению к земле. Он все это воспринимает теперь как семена вечного урожая. Впервые он испытывает чувство, что живет каждым мгновением, он благословляет солнце, ласкающее его кожу, и воду, освежающую его гортань. Это то же солнце, которое давало жизнь динозаврам, и эту воду они тоже пили, она входила в состав их клеток, прежде чем снова стать облаками, а потом океанами. «Откуда эта благодарность во мне, когда мне предстоит умереть?»

А потом еще ветер, ветер, касающийся его лица. «Скоро я стану ветром, и водой, и солнцем. А может быть, искрой в глазах человека, чью мать или ребенка я излечил. Видишь, это и есть моя душа. То, что я с собой сделал, что живет уже повсюду и будет там жить всегда». Однажды утром я нахожу у себя на столе лаконичное сообщение, только что выданное больничным компьютером: «Дени М.: CDR». Вежливый эвфемизм — cess de respirer, «перестал дышать». А я спрашиваю себя — может быть, как раз начал?

Июнь 2000

Духовность как инстинкт

Поль по натуре не склонен поддаваться чужому влиянию. Он руководит небольшим предприятием и усвоил, что доверять можно только самому себе, больше никому — ни своим работникам, ни случаю, ни Господу Богу. Все же, чтобы как-то облегчить приступы мигрени, он соглашается следовать рекомендациям своего врача: ежедневно по двадцать минут «релаксации-медитации», в течение которой он должен сосредоточиваться исключительно на своем дыхании и одном-двух словах, например «спокойствие» и «умиротворение».

Согласно инструкциям надо просто спокойно возвращаться к этим опорным точкам, как только его мысли начнут от них удаляться, и не ждать немедленных результатов.

По прошествии месяца Поль, к своему удивлению, замечает облегчение головных болей.

Но еще больше его удивляет другое: присутствие некой невидимой, но близкой и личной силы, которое он ощущает, когда его разум «останавливается». Эта сила словно бы рождается изнутри его тела и разлита повсюду вокруг него. Мягкая и благожелательная, она вызывает у него на губах улыбку, и тогда он достигает внутреннего покоя, какого не ведал до сих пор.

В своей кардиологической лаборатории в Гарварде профессор Герберт Бенсон замечает, что двадцать пять процентов участников исследования, выполнявших эти инструкции по релаксации, испытывают «духовные» переживания[2]. Были ли они до того верующими или атеистами, похоже, не играет роли. А вот пол испытуемых имеет значение — женщины чувствительны к этому больше мужчин.

В физиологическом отношении «отклик на релаксацию», как его называет Бенсон, представляет собой обратную картину реакции стресса: замедление сердечного ритма и дыхания, снижение артериального давления и тонуса мышц, значительное уменьшение потребления кислорода.

Благоприятные медицинские эффекты многообразны и хорошо документированы: семьдесят пять процентов излечения при расстройствах сна, пятьдесят семь процентов улучшения состояния при предменструальном синдроме, тридцать шесть процентов излечения при женском бесплодии невыясненной этиологии, облегчение состояния при сердечных аритмиях, мигренях, хронических болях, тревожности. Точно так же, как повторяющиеся стрессовые реакции связаны в долговременной перспективе со многими болезнями, отклик на релаксацию при медитации, похоже, нормализует некоторые функции организма[3]. И — вот сюрприз! — получается, что те участники исследований, которые, по их словам, испытывают духовные переживания во время своей медитативной паузы, извлекают из релаксации наибольшую пользу для здоровья.

Безмолвное созерцание является универсальной практикой, общей для всех религий. Однако в западном обществе его значение уменьшилось, а более важной стала считаться молитва. Но похоже, что одновременное отключение от речи, мыслей и повседневных забот есть важнейшее условие отклика на релаксацию и достижения ощущения универсальности и благости в присутствии некой силы, большей, чем ты сам. Эту мысль высказывал еще выдающийся философ XIX века Уильям Джеймс в своей книге «Разнообразие религиозного опыта».

Бенсон подхватил ключевую мысль Джеймса о том, что такая универсальность в отклике на столь несложное упражнение предполагает наличие генетической основы.

Как страх перед змеей, головокружение от высоты или нежность при виде лица совсем маленького ребенка, переживание духовного, должно быть, является у человека инстинктивным, автоматическим откликом в состоянии внутренней тишины.

Можно отказываться отдаться этому универсальному переживанию и твердо держаться за предписания разума, который усматривает слишком мало следов существования благожелательной и оберегающей силы. Но выбирать пустоту вместо переживания священного — это тоже выбор системы верований. И эта система, возможно, не столь полезна для здоровья…

Сентябрь 2000

Иммунная защита: наши эмоции приходят на помощь

Если бы тело было обществом, иммунная система была бы в этом обществе полицией. Лейкоциты, белые кровяные тельца, непрерывно циркулируют повсюду, чтобы выявлять непрошеных чужаков: то бактерию, то клетку, инфицированную вирусом, то группу раковых клеток, которая становится чересчур значительной. Но это вам не безоружная британская полиция с ее хорошими манерами. Когда обнаружена аномальная клетка, «естественные киллеры» (natural killer cells, NK-лимфоциты) немедленно окружают ее и вводят в нее яд, который буквально взрывает клеточную мембрану и уничтожает клетку на месте. После сражения другие лейкоциты, называемые макрофагами, убирают останки и дают указания NK-лимфоцитам, которые потом смогут быстрее обнаруживать новых чужаков.

Давно известно, что чем лучше функционирует эта система защиты, тем меньше организм подвержен болезням старения (артриту, раку и даже старческому слабоумию).

Но вот что ново: открытия последнего двадцатилетия XX века показали, что иммунная система не является независимой, как это долгое время считалось, от наших мыслей и эмоций — напротив, она в каждое мгновение подчинена им.

Сначала в 1975 году Адер показал, что можно влиять на поведение лейкоцитов путем кондиционирования[4], то есть условно-рефлекторным путем.

Помните собак Павлова, у которых формировался условный рефлекс слюноотделения при звуке колокола? Через десять лет Фельтен дал начальное объяснение этому странному явлению: костный мозг, в котором лейкоциты вырабатываются и накапливаются в ожидании момента, когда им надо будет вступить в действие, иннервируется ответвлениями из головного мозга[5].

Практически одновременно Шабиц подтвердил, что на поверхности лейкоцитов имеются рецепторы, позволяющие им получать сигналы через нейрогормоны, вырабатываемые мозгом[6]. А еще через несколько лет Коэн показал, что при прямом контакте с риновирусом индивидуумы, испытывающие стресс, заболевают чаще[7].

Таким образом, он подтвердил практическое значение этих теоретических открытий: если мозг «больше не верит в успех», иммуннаясистема тоже опускает руки.

Это начало новой научной дисциплины — психонейроиммунологии, одного из столпов новой медицины «тела и духа». Это ключ к пониманию того, каким образом хорошее самочувствие «в голове» способствует здоровью «тела».

Март 2003

Почему оба направления в медицине для меня близки

По-новому взглянуть на ту медицину, которую преподавали в годы моей учебы, меня впервые побудило путешествие в Индию. С сотрудниками «Врачи без границ» я ездил к тибетским детям в Дхарамсалу — в этом городе в Гималаях, открытом всему миру благодаря присутствию далай-ламы, сосуществуют две системы здравоохранения. Одна, западная, предлагает привычную нам медицинскую помощь: рентген, хирургию, антибиотики, противовоспалительные препараты, антидепрессанты, анальгетики и т. д. Другая, основанная на традиционной тибетской медицине, в постановке диагноза опирается исключительно на исследование пульса, языка и мочи, а в лечении — на медитацию, акупунктуру, питание, а также настои и отвары лечебных трав, ни одна из которых не входит в нашу западную фармакопею. Обе системы сосуществуют в гармонии между собой, у каждой есть свои практикующие специалисты, свои аптеки, свои учебные заведения.

Меня, доктора наук, учили медицине вполне утвердившейся, уверенной в себе, научной, и мне было трудно представить, как житель Дхарамсалы стал бы выбирать для себя, как ему лечиться. К какой системе обратиться? Я стал задавать этот вопрос всем, с кем мне приходилось встречаться, — и в министерских кабинетах, и на медицинских совещаниях, и на местных дорогах. Ответ был единодушен и обезоруживающе прост: «Если у вас какая-то острая проблема, например, перелом, пневмония, приступ аппендицита, то западная медицина действует гораздо эффективнее, а главное, очень быстро. Но, если вы страдаете чем-то хроническим — астмой, артритом, заболеваниями сердца, — то здесь западная медицина не особенно вам поможет, потому что она лечит кризисные состояния, но не глубинную проблему. С этим надо обращаться к традиционной медицине. Ее воздействие гораздо медленнее, зато лучше результат и меньше побочных эффектов». Это была моя первая встреча с системой здравоохранения, совершенно отличной от нашей, но, тем не менее, охватывающей значительные массы населения и очевидно эффективной в глазах людей, которых я уважаю за их опыт и мудрость.

По возвращении в Питтсбург эти мысли начали все больше занимать меня. После семи лет клинической работы в больнице и исследований в лаборатории меня стали одолевать сомнения. Ведь самые значимые болезни конца XX века — это почти сплошь «хронические» болезни, будь то сердечно-сосудистые заболевания (на первом месте среди причин смертности взрослого населения развитых стран), рак или СПИД. Когда они убивают больного, это растягивается на несколько лет, а те болезни, которые не убивают — депрессия, диабет, ожирение, артрит, — все равно калечат миллионы жизней.

До тех пор все, что не относилось к «правильной» медицине, было для меня нематериальным, неважным, — это было то, что называется «параллельной», «альтернативной» медициной, или (между собой, в ординаторской) шаманством. Но теперь мне стала казаться все более очевидной ограниченность нашего привычного подхода, ставящего себе целью ремонтировать тело, как ремонтируют двигатель, заменяя детали. Я начал обращаться к исследованиям, показывающим, что можно лечить людей, используя естественные механизмы самоисцеления, подобные тем, которые затягивают рану после пореза. Для этого достаточно обеспечить необходимые для исцеления условия (дезинфекцию и адекватное питание), а потом просто предоставить организму делать свое дело. Понемногу мне становилось ясно, что тело можно сравнить не с двигателем, в котором какие-то детали неисправны, а с растением, за которым надо ухаживать. Чтобы оно чувствовало себя лучше, ему, прежде всего, создают более сбалансированные условия: свет, влажность, температуру, почву и т. д. Засохшие ветки, которые его тяготят, спиливают, чтобы жизненная сила могла лучше циркулировать и перераспределяться. По сути, уход за растением — как любовь: ему дают то, в чем оно нуждается, чтобы быть в полной мере самим собой.

Мысль о том, чтобы обеспечить такой же уход и лечение людям, стала все больше привлекать меня. И, к моему великому удивлению, по мере того как я больше узнавал об этих медицинских подходах, называемых комплементарными, я обнаруживал и существование научных доказательств их эффективности. Представление о том, что «официальная медицина» опирается на научный опыт, а «параллельная медицина» ни на чем не основана, оказывалось совершенно ошибочным. Я сосредоточил свои изыскания на том, что имеет под собой научные основания, а что нет, и для меня становилось очевидно, что многие далеко не обоснованные практики продолжают тем не менее широко применяться. И это касается даже таких опасных вещей, как некоторые трициклические антидепрессанты, — их эффективность при лечении детей и подростков не выше, чем у плацебо, но их все-таки продолжают прописывать, несмотря на выявленный риск осложнений на сердце. Так что разница между «официальными» и «параллельными» практиками не в подтвержденной эффективности, а скорее в том, насколько знаком и привычен нам механизм их действия. Акупунктура, польза которой доказана, с трудом проникает сквозь стены больниц, потому что то, как она действует, остается непонятным нашей системе научного знания. То же самое относится к медитации, остеопатии, массажу, некоторым лекарственным травам или терапии ДПДГ.

Пока многие американские врачи и ученые начинали, подобно мне, задаваться этими вопросами, публика свой выбор уже сделала. В 1997 году семьдесят процентов американцев в течение года обращались, по крайней мере, к одному направлению комплементарной медицины; в общей сложности количество посещений «альтернативных» целителей превысило количество посещений обычных врачей общей практики, причем на лечение «по-другому» были потрачены весьма значительные суммы — более двадцати одного миллиарда долларов в год. Через эти цифры комплементарная медицина утвердилась в сознании официальной медицины; так поколение бэби-бумеров настояло на своем видении медицины — менее авторитарном, более гуманистическом.

Ускорить интеграцию комплементарной медицины, преодолевая сопротивление медицинских учреждений, иногда воспринимающих ее как угрозу, видимо, предстоит крупным страховым компаниям и кассам больничного страхования. Уже сейчас американская система социального страхования и крупная частная компания Blue Cross/Blue Shield показали, что можно добиться очень значительной экономии, если больные-сердечники, вместо того чтобы идти на шунтирование и другие столь же распространенные, сколь и дорогостоящие хирургические вмешательства, станут использовать комплементарную программу доктора Дина Орниша[8]. Медитация, физические упражнения, питание и группы обсуждения для пациентов, организованные этим врачом, пока единственные методы, доказавшие, что они могут уменьшать атеросклеротические бляшки в коронарных сосудах. А ведь затраты на одного больного для этого вида медицинских услуг составляют всего четверть затрат при общепринятых медицинских вмешательствах.

Комплементарная медицина пока еще только в начале своего пути, но это уже значительное общественное движение. Гигантская медико-индустриальная машина, пока еще правящая западной медициной, не уступит так легко место иной системе ценностей и подходов, угрожающей ее прибылям и ограничивающей власть врачей, чтобы частично передать ее пациентам. Однако, если уж нам удалось создать свой центр в университете Питтсбурга, одном из бастионов консерватизма американской медицины, то это движение найдет почву повсюду, а особенно во Франции, с ее открытостью мышления и изобилием талантов.

Среди тех методов, которые нам удалось внедрить в Питтсбургском центре, самым потрясающим является терапия ДПДГ. Этот вид сверхбыстрой психотерапии позволяет разбираться с симптомами тревоги и депрессии, часто связанными с травматическими событиями прошлого. Имитируя возвратные движения глаз, имеющие место в период парадоксального сна, она, похоже, вызывает быструю переработку репрезентации прошлого в мозгу. Облегчая передачу информации между правым и левым полушариями, она делает возможным установление более эффективного контакта между эмоцией прошлого и лингвистической (когнитивной) репрезентацией настоящего.

Март 2001

Фитотерапия: почему это действует

Жак — крупный французский биолог, исследователь в Институте Пастера. Он смотрит на меня с непониманием: «Как ты можешь верить, что какая-то трава так же эффективна, как медикаменты? Вся эта фитотерапия — сплошная чушь!» Жак признает, что многие современные медикаменты производятся из растений: например, сердечный препарат дигиталин — из дигиталиса (наперстянки). Но ему кажется неправдоподобным сам принцип фитотерапии, мысль о том, что растение в своем естественном виде может быть таким же эффективным, как и медикаменты, и при этом совсем или почти совсем не вызывать нежелательных побочных эффектов. «Если эти эффекты оказываются слабее, то это потому, что содержание действующего вещества слишком мало, а от этого и эффективность снижается тоже», — настаивает Жак. Он от своего мнения не отступится. С его точки зрения, чем лекарственный препарат «чище» — в идеальном случае это должно быть одно вещество в чистом виде, — тем больше у него шансов оказаться эффективным.

Однако сегодня начинает постепенно утверждаться точка зрения фитотерапевтов. Растения все больше и больше используются для замены медикаментов. Естественно, с определенными медикаментами они тоже могут взаимодействовать при совместном применении.

Это, например, имеет место для гинкго билоба, усиливающего противосвертывающее действие варфарина. А зверобой снижает эффективность антиретровирусных препаратов, применяемых против СПИДа, и оральных контрацептивов.

Некоторые растения вызывают тяжелые побочные эффекты. Например, лакрица (солодка) может вызвать опасный подъем артериального давления. «Натуральный» не означает «стопроцентно безопасный». Но трагические последствия редки по сравнению с тем, что наблюдается при применении обычных медикаментов.

Как эти растения могут лечить, когда каждое из них содержит сотни, а то и тысячи индивидуальных веществ, и мы зачастую не умеем определить, какое именно из них оказывает терапевтическое действие? Ответ проще, чем он мог бы показаться биологу. Представьте себе тарелку со спагетти, заправленными нерафинированным оливковым маслом с добавлением чеснока и морской соли. Четыре ингредиента, гарантированное удовольствие.

А теперь представьте себе, что дегустируете те же спагетти без приправ, или пьете оливковое масло из бутылочки, или грызете чеснок, или едите ложкой соль…

Блюдо делает вкусным синергия, совместное действие ингредиентов. Взятый в отдельности, каждый из них окажется несъедобен. Почему же с лечебными веществами должно быть иначе? Что бы там ни говорили пуристы, но гармония лечения заключается в сбалансированном соединении разных ингредиентов и процедур.

Май 2001

Открытая дверь

«Дыхание управляется мыслью, а мысль управляется дыханием», — гласит древнекитайский даосский текст, впервые дошедший до Европы в 1929 году с комментариями Карла Густава Юнга[9]. И говорится здесь не о поступлении в легкие кислорода, но об управлении дыханием — эта практика уже более трех тысяч лет лежит в основе китайской медицины. Если мы дышим быстро, неровно, то весь наш организм охватывает тревога. Спокойное же, свободное и ровное дыхание приносит нам мир и душевный покой.

Управление дыханием — одно из ключевых положений системы цигун, а также прана-йоги, мудрость которых начинает признавать и современная европейская медицина. В нашем организме действуют две автономные нервные системы, то есть их работа независима от нашей воли.

Физиологи описывают их так:

• симпатическая нервная система направляет внимание организма на внешний мир и приводит его в состояние боевой готовности: выбрасывается адреналин, учащается сердечный ритм, повышается артериальное давление, напрягаются мышцы;

• парасимпатическая нервная система обращает внимание организма вовнутрь и ослабляет защитное напряжение: высвобождается ацетилхолин (медиатор нервного возбуждения), биение пульса замедляется, снижается давление, мышцы расслабляются, наступает состояние покоя — так мы обретаем мир внутри себя.

Оказывается, наш способ дышать в нужный момент может помочь одной из этих систем возобладать над другой. Так, симпатическая система активируется, когда мы дышим неглубоко, поверхностно (словно в тесном корсете) и при вдохе и выдохе задействуем только грудную клетку. Такое быстрое, прерывистое (даже без физических усилий) дыхание сводит на нет (или почти на нет) действие парасимпатической нервной системы. Это грозит нам сильным приступом тревоги, или, как минимум, мы становимся уязвимее перед лицом внешних агрессий и соблазнов (отсюда наши раздражительность и страх, бегство от любых неприятностей и машинальное желание прибегнуть к первым же попавшимся «успокоителям» — шоколаду, сигаретам, пиву и т. д.).

И напротив: дыхание медленное и глубокое поднимает и опускает диафрагму, брюшная полость расширяется и сжимается, а легкие наполняются воздухом до самого дна (в положении «руки на пояс» вы почувствуете, как при каждом вдохе большие пальцы отходят от остальных).

Доминирует парасимпатическая система, блокируя беспокоящее воздействие симпатической: с каждым выдохом в нашем теле ослабевает напряжение — словно оно только и ждало, когда откроется эта дверь, чтобы нас покинуть. Это один из ключей к искусству медитации.

Страх, гнев и тщетные желания развеиваются в легких потоках этого дыхания, которое многие жители нашей планеты называют священным.

Гипноз, медитация и хирургия

Хирургия, краса и гордость западной медицины, — мир, где стерильность должна быть безупречной, где каждое движение вычислено, учтено и отслежено эффективными и неумолимыми машинами. Достижения последних пятидесяти лет в этой области велики — от микрохирургии кисти и замены тазобедренного сустава до пересадки сердца. Однако при этом пациент превратился в пассивный объект приложения науки и искусства хирурга. После того как было дано согласие на операцию, какого еще участия со стороны больного можно ожидать, если оперировать его будут под наркозом?

Хотя этот вопрос кажется абсурдным большинству хирургов (да и больных тоже), здесь уже наметилась революция.

Научные исследования начинают подтверждать то, о чем кое-кто уже давно догадывался: отношение пациента к происходящему и его ментальная подготовка играют важную роль в том, как тело реагирует на эту «агрессию с благими намерениями». Пока неясно, почему это происходит, но такие меры, как разъяснение пациенту характера хирургического вмешательства и последствий, которых следует ожидать, обучение навыкам релаксации, сеансы гипноза, направленные на кондиционирование реакции организма во время операции, уже показали свою способность снижать потерю крови, уменьшать осложнения (в ходе операции) и послеоперационную боль и даже сокращать продолжительность госпитализации![10]

Выяснилось также, что акупунктура после некоторых операций, в частности стоматологических и гинекологических, позволяет более чем на две трети снизить применение опиатов, непосредственно снимая боль[11].

Но самым удивительным остается воздействие гипнотических внушений, которые плеер нашептывает больному во время анестезии. Одно исследование показало, что по прошествии нескольких дней медсестры более чем в восьмидесяти процентах случаев способны распознать больных, к которым применялась эта методика: они выздоравливают быстрее и страдают меньше других!

Один хирург рассказывал про больную, подруги которой помолились за нее, держа в руках камешек, — этот камешек женщина должна была взять с собой на операцию. Когда врач заметил, что камешка при ней нет, он задержал операцию, чтобы его нашли. На вопрос о причинах своего решения он ответил просто: «Когда я оперирую, мне пригодится любая помощь, которую я могу получить!»

При всей противоречивости выводов этих исследований[12] разумно ли сегодня лишать себя этой помощи, от которой нет вреда, а польза может оказаться значительной?

Ноябрь 2001

Имитация рассвета

На часах семь утра, на улице совершенно темно. Звонок будильника врезается в тишину и прерывает ваше сновидение. Не в силах поднять веки, вы с трудом тянете руку к настырному устройству, чтобы заставить его замолчать. «Ну еще пять минут…» — жалобно тянете вы. День начинается плохо. Часы опять переведены на зимнее время, а это означает темное тяжелое утро. Для многих из нас, живущих на широте Парижа (или Квебека в Канаде, или Сиэтла в США), эта пора года несет с собой симптомы так называемой «зимней депрессии».

Этот синдром, обычно проявляющийся в период с ноября по март, представляет собой что-то вроде зимней мини-спячки: чрезмерно долгий сон с трудным пробуждением, повышенный аппетит, упадок сил, раздражительность и т. д. Десять процентов из нас в это время испытывают настоящую депрессию, которую часто лечат антидепрессантами, если не распознана ее «зимняя» природа.

Вот уже двадцать лет, как эти симптомы успешно снимают имитацией солнечного света: полчаса под специальной лампой по утрам, сразу после пробуждения. Но теперь появился новый революционный метод: имитация рассвета. Вы хотите встать в семь утра? С половины шестого довольно простой аппарат запускает освещение в вашей комнате. Потихоньку оно имитирует для вас появление — сначала очень медленно, потом все быстрее и быстрее — света при рождении нового дня. Даже когда глаза у вас закрыты, они очень чувствительны к этому сигналу, который запускает механизм пробуждения у рода человеческого от начала времен.

Лишь последние несколько веков мы пытаемся освободиться от диктата того ритма, который нашим предкам всегда задавала смена дня и ночи. Так что к этому сигналу рассвета и наш мозг, и наше тело полностью адаптированы. Поэтому пробуждение происходит естественным образом, не прерывая сновидения, которое с появлением слабого света само поймет, что ему пора закругляться.

Для тех кто беспокоится насчет пробуждения в таком мягком режиме, некоторые аппараты снабжены «контрольным звонком»…

Благодаря исследованию, которое проводилось на протяжении пяти лет в Сиэтле, самом дождливом городе Соединенных Штатов, доктор Эйвери показал, что имитация рассвета очень эффективна при лечении пресловутых симптомов зимней спячки[13]. Похоже, что мозг более восприимчив к этому естественному методу, чем к яркому искусственному свету, появления которого ничто не предвещало. Вдобавок польза не исчерпывается лечением депрессии: супруги пациентов, участвовавших в эксперименте, рассказали, что ощущали «дополнительный заряд энергии» благодаря тому, что их вторые половинки просыпались спокойнее, так что косвенным образом они тоже выигрывали.

Со своей стороны могу сказать — уже одно то, что мои сны можно оградить от грубого вмешательства, вызывает у меня желание попробовать.

Декабрь 2001

Нейроны духовности

В лаборатории визуализации мозговой деятельности в Филадельфии (США) буддист, практикующий медитацию, рассказывает окружившим его ученым о том, что он только что чувствовал, когда достиг обычного для себя уровня трансцендентности. «Было ощущение, что во мне сконцентрирована энергия, которая расходится по бесконечному пространству, а потом возвращается ко мне. Глубокое чувство любви. Чувство, что границы вокруг меня размываются, что устанавливается связь с энергией и состоянием сверкающей ясности, прозрачности и радости. Я чувствовал, как на глубинном уровне связан со всем сущим».

В том же эксперименте францисканская монахиня молилась в течение сорока пяти минут: «Я ощущала сопричастность, покой, открытость. Я чувствовала себя то погруженной в молчание и абсолютную пустоту, то наполненной присутствием Бога, словно бы Он пронизывал все мое существо».

Все десять участников исследования (в основном христиане и буддисты) рассказывали о сопоставимых субъективных ощущениях, несмотря на различия в вероисповедании. Когда они дергали за шнурок, сообщая о достижении высшей точки своих переживаний, им внутривенно вводилось слаборадиоактивное вещество, позволяющее увидеть, какие зоны мозга у них в этот момент задействованы.

В результате наблюдалась специфическая неврологическая картина дезактивации задневерхней зоны теменной области, вблизи макушки. Эта область отвечает за ориентацию тела в пространстве, определение своего положения относительно других и мира в целом. Возможно, будучи изолированной от внешней стимуляции за счет интенсивной сосредоточенности, она словно оказывается под анестезией, что и вызывает ощущение растворения в пространстве и времени, описанное мистиками[14].

Майкл Персингер из Университета св. Лаврентия в Канаде уже двадцать лет изучает связь между духовными переживаниями и аномальной электрической активностью в височной области[15]. Сегодня он убежден, что аномальная активность соответствует в первую очередь эпилептическим микроприступам в специализированных мозговых зонах, отвечающих за язык и эмоции. Еще Фрейд в предисловии к «Братьям Карамазовым» установил связь между эпилептической болезнью Достоевского и его озабоченностью религиозными и моральными вопросами. Такое же объяснение предлагалось и для откровений св. Павла, Жанны д’Арк и Терезы Авильской. То же самое касается почти маниакального погружения в измененные состояния сознания, позволяющие воспринимать происходящие события с точки зрения вечности. Например, как в случае с печеньем «Мадлен» в романе Пруста, когда прошедшее и настоящее надвигаются друг на друга. На самом деле ученые уже лет сто описывают выраженную склонность к религиозности у больных, страдающих височной эпилепсией.

Доктор Персингер не довольствуется одними лишь историко-клиническими рассуждениями. Он создал электромагнитный шлем, позволяющий вызывать аномальную электрическую активность в височных долях. Некоторые добровольцы рассказывают, что при каждой стимуляции они переживают странные, даже «сверхъестественные» ощущения — например, ощущение, что они вышли из своего тела и наблюдают за ним извне, или просто ощущение «реального присутствия божественного». Для ученого это доказательство того, что духовные переживания являются прежде всего проявлениями временного нарушения функционирования определенных зон мозга, которые могут быть вызваны разными обстоятельствами: эмоциональным стрессом, пониженным содержанием кислорода, гипогликемией или просто усталостью. Именно поэтому ритуалы, облегчающие вхождение в мистические переживания, часто используют сочетание этих факторов. Примерами могут служить бичевание в христианстве или практика тибетских монахов-отшельников в Гималаях.

Один профессор психиатрии, специализирующийся на лечении электрошоком, сделал из этих наблюдений следующий лапидарный вывод: «По сути, мистический опыт выхода за пределы сознания сводится к небольшому электрическому разряду в ствол мозга. И подумать только, что уже пятьдесят тысяч лет люди из-за этого перерезают друг другу глотки…» Для него, как и для многих ученых, «Бог» и трансцендентное представляют собой эманации мозга Homo sapiens, галлюцинацию, к которой чувствительны нейроны и вокруг которой люди насоздавали разных философских систем, более или менее рационально ее объясняющих. Вывод логичный и соблазнительный, особенно для наших материалистических умов, которым гораздо легче воспринять эти наблюдаемые данные, чем идею некоего нематериального присутствия, которое наши приборы не могут ни уловить, ни объективизировать. Действительно, Бог никак не регистрируется, не оставляет следов в графиках на миллиметровой бумаге, зато способность мозга создавать переживание духовного прекрасно подтверждается.

Но это рассуждение можно развернуть и в обратном направлении. Стимуляция зрительной коры вызывает ощущение зрительных образов, слуховой коры — звуков, лимбической системы — эмоций. И это совершенно не ставит под сомнение реальность существования объектов, которые можно видеть, звуков, которые можно слышать, ситуаций, по поводу которых можно испытывать эмоции. На другом уровне замечено, что потребители «экстази» склонны испытывать сильную влюбленность в отношении любого партнера, какой подвернется. Получается, что это вещество активирует зоны мозга, задействованные в подлинном любовном чувстве. Но наличие таких зон и тот факт, что они поддаются стимуляции, не ставит под вопрос само существование любви. Единственный правомерный вывод, который можно сделать: наш мозг предрасположен к переживанию определенного опыта, который может быть зрительным, слуховым, любовным или… духовным.

Из работ Дэвида Хьюбела и Торстена Визеля, лауреатов Нобелевской премии по физиологии и медицине 1981 года, о зрительной коре[16] нам известно, что зоны мозга, которые мы не используем, атрофируются. Можно представить, что у многих из нас зоны духовного восприятия постигла та же участь.

Научная демонстрация склонности мозга к духовности, возможно, будет способствовать развитию на Западе таких традиций, как буддизм, индуизм или суфизм, привносящих в духовный опыт своеобразную «технологию». Но есть все основания полагать, что тайна, выходящая за рамки науки и теологии, останется все той же: мозг ли создал Бога, которого он способен воспринимать, или же Бог создал человеческий мозг, чтобы тот воспринимал Его послание…

Вплоть до появления антибиотиков, эффективность которых нам известна, вера больного в применяемое лечение всегда казалась важнейшим условием успеха. Арман Труссо, выдающийся французский врач XIX века, даже говорил своим ученикам: «Лечите как можно больше больных новыми лекарствами, пока те не потеряли свою эффективность», подразумевая «…пока больные не перестали в них верить». Теперь мы знаем, что «эффект плацебо» — исцеление благодаря доверию к лечению — проявляется почти в семидесяти процентах случаев, если соблюдены три условия: больной верит в лечение, врач в него тоже верит, а отношения больного и врача основаны на взаимном доверии. И современная медицина начинает признавать существование обратного эффекта — пессимизм тоже может убивать.

Религиозный пыл, выходящий за рамки простого доверия, похоже, тоже улучшает общее состояние здоровья: меньше тревожности и депрессии, меньше повышенного давления, больше продолжительность жизни. Еще Юнг советовал основателю «Анонимных алкоголиков» включить в их знаменитые «двенадцать шагов» принятие существования «высшей силы». Впрочем, когда этот религиозный пыл становится чрезмерным, для здоровья от него бывает не только польза. Свидетелям Иеговы нельзя делать переливание крови, католики не имеют права на развод и применение контрацепции. А уж чувство вины, в котором слишком часто находят опору различные религии, редко открывает дорогу к личностному развитию.

Декабрь 2001

Ухаживать за своим сердцем, как за цветком

У кардиологических больных, принимавших участие в «натуральной программе» доктора Дина Орниша, спустя пять лет сосуды частично очищены, миокард лучше снабжается кислородом, выносливость при выполнении упражнений выше, а склонность к депрессии или гневу значительно снижена.

Болезнь коронарных сосудов стоит на первом месте среди причин смертности во Франции, как и во всех развитых странах, где у жителей старше пятидесяти лет наблюдается сильное, часто более чем на семьдесят процентов, перекрытие просвета сосудов склеротическими бляшками.

Болезни сердца дорого обходятся системе социального страхования, которой приходится иметь дело со все более многочисленными операциями — шунтированием и ангиопластикой, с увеличением количества медикаментов и койко-дней пребывания в реанимации. А главное, эти традиционные виды лечения оказывают эффект лишь на короткое время, так как не затрагивают основную причину болезни — постепенную закупорку коронарных артерий и недостаточное снабжение кислородом сердечной мышцы (миокарда).

В Соединенных Штатах кардиолог Дин Орниш, врач и профессор университета Сан-Франциско, пытается заставить коронарную недостаточность отступить, применяя «натуральную программу», реализующую основополагающий принцип комплементарной медицины: «Дайте телу то, в чем оно нуждается, перестаньте его отравлять, и, как правило, оно само выздоравливает». В течение двенадцати недель его пациенты должны относиться к себе, как к нежному цветку, который надо вернуть к жизни и лелеять.

Вот рекомендации.

• Бросить курить. Полностью.

• Есть здоровую пищу, сократить потребление насыщенных жиров.

• Заниматься физическими упражнениями (по часу три раза в неделю).

• Улучшать свои отношения с людьми, в частности, участвуя в группах обсуждения.

• Заниматься йогой или медитацией, чтобы обрести спокойствие и внутреннюю безмятежность.

Вроде бы очевидные вещи, но если применять их в повседневной жизни, они дают более убедительные результаты, чем самая изощренная хирургия и лекарства. Кстати, метод Орниша получил официальное признание[17]. Исследование показало, что в течение трех лет после прохождения программы из четырех сотен пациентов «группы риска» ни у кого не случилось инфаркта и лишь одному пришлось прибегнуть к шунтированию[18]. Если бы существовало лекарство, дающее такие результаты, ему бы цены не было! В Соединенных Штатах система социального страхования и одна из крупных частных страховых компаний отлично это поняли: они внедряют программу Орниша и полностью ее оплачивают. Но врачи и американская хирургическо-фармацевтическая индустрия все еще сопротивляются. Это и понятно: уже в 1995 году бизнес коронарного шунтирования оперировал суммами более двадцати двух миллиардов долларов…

Январь 2002

Страдаем ли мы «телезависимостью»?

На посту, где дежурят медсестры, я рассеянно слушаю их разговор с интернами:

— Видеть не могу эту новую подружку Картера!

— Я тоже! Меня просто ужас берет от мысли, что они могут пожениться. А ведь придется терпеть ее присутствие каждую неделю!

Мне представляется, что они погружены в поток жизни, в самую суть человеческой реальности — отношения, которые у нас складываются с теми, кто нас окружает, от которых зависит радость и горе рода людского, созданного для жизни в группе. В нынешнем обществе мы, по существу, так изолированы друг от друга, мы страдаем от разъединенности, и это журчание разговора как-то обнадеживает… И вдруг я понимаю свою ошибку. Они говорят не об общем знакомом, а об одном из персонажей сериала «Скорая помощь»! Эти люди, мужчины и женщины, питают свою эмоциональную жизнь похождениями виртуальных персонажей!

Да, это правда, у виртуальных друзей есть свои преимущества: они всегда под рукой, всегда интересны и забавны; для них не надо готовить ужин, к их приходу не надо прибирать квартиру, они уйдут, когда мы захотим, и нам не придется демонстративно зевать, чтобы они это поняли! В нашей перегруженной жизни почему бы не предпочесть настоящим друзьям сериал «Друзья»? Почему? Потому что каждый час, который мы посвящаем этим миражам, — это час, украденный у нашей реальности: у партнера, с которым нам вечно не хватает времени для секса; у детей, с которыми нам вечно не хватает времени для строительства воздушных замков; у друзей, с которыми нам вечно не хватает времени поиграть в карты, футбол, да и просто повалять дурака, а все это время проходит в компании Элли Макбил[19] и ее коллег, с которыми мы никогда не повстречаемся.

Почему? Потому что многие серьезные исследования показывают важность социальных связей — настоящих! — как для душевного равновесия, так и для физического здоровья. Опасность тяжелых зависимостей, таких как алкоголизм или наркомания, не только в интоксикации организма, но и в том, что со временем зависимые люди для получения удовольствия от жизни начинают рассчитывать прежде всего на свой «наркотик» в ущерб эмоциональным связям и привязанностям. Зачем иметь дело с другими людьми, если можно, как они полагают, извлекать то же удовольствие из «наркотика», который гораздо доступнее и гораздо послушнее? Бутылка виски или очередная серия фильма никогда не уходит от тебя в ванную со словами: «У меня сегодня голова болит…» По моему опыту общения с умирающими, никто из них не выражал сожалений о том, что мало смотрел телевизор. Зато сколько было тех, кто сожалел, что не нашел времени для близких… А любопытнее всего то, что в сериалах нам нравится смотреть как раз на это: на мужчин и женщин, общающихся друг с другом и находящих на это время!

Март 2002

На час раньше

Кириллу тридцать семь лет, он руководит собственной фирмой. Кирилл жалуется мне на ухудшение памяти и считает, что это начало болезни Альцгеймера. Встречаясь со знакомыми людьми, он уже даже не пытается вспомнить их имена, хотя прекрасно понимает, насколько это важно для его работы. Вчера Кирилл забыл название фирмы клиента, с которым работает уже четыре года. Пришлось искать ее бланк в папке с оплаченными счетами. «Вот уж не думал, что старческое слабоумие может начаться так рано», — расстраивается он.

Мой первый вопрос его удивляет: «Сколько часов вы обычно спите?» — «От шести до семи, а что?» — «Вы встаете утром по будильнику?» — «Ну конечно! Как же иначе вовремя проснуться?» — «А как вы думаете, если бы вы легли днем в темной комнате, вы бы заснули?» — «О да! Я пытался заниматься йогой, но, как только начинал делать упражнение на релаксацию, тут же засыпал!»

Что ж, диагноз ясен: хроническое недосыпание. По моим наблюдениям, это основная причина нарушений памяти у молодых людей — куда более распространенная, чем слабоумие. Американские исследователи считают, что больше половины людей спят на час или полтора меньше того времени, которое им требуется. В XVIII веке средняя продолжительность сна была девять — девять с половиной часов. Такой распорядок дня соответствовал солнечному и лунному ритмам. Но это было до наступления эры электричества, до появления телевидения, спортивных и ночных клубов, Интернета и электронной почты. В начале XXI века полное удовлетворение желания спать стало роскошью. Сегодня мы позволяем себе выспаться только в отпуске, и то не всегда. Мало того, если городской житель признается, что спит больше восьми часов, многими это воспринимается как «недостаток амбиций».

Между тем последствия хронического недосыпания не сводятся лишь к проблемам с памятью. Нам становится труднее концентрировать внимание, мы постоянно раздражаемся на детей и подчиненных, нам сложнее принимать решения. Что еще хуже, мы перестаем радоваться самым простым вещам, мелочам… и улыбаться!

И это вовсе не теоретические соображения. Наш организм функционирует уже на пределе, и это подтверждает статистика: в то самое воскресенье, когда стрелки часов переводятся на летнее время, количество дорожных аварий увеличивается на десять процентов — вот результат общей потери всего одного часа сна. Кстати, недосыпание — вторая после принятия спиртного причина дорожно-транспортных происшествий.

Как же нам восполнять недостаток сна? Во-первых, следует помнить, что недосыпание накапливается: если в течение месяца вы спите на час-два меньше, чем требуется вашему организму, то за один раз, даже выспавшись как следует, вы не компенсируете эту потерю. Отсыпаться по выходным тоже оказывается недостаточным. Хорошим средством наверстать упущенное может стать сиеста — двадцатиминутный дневной сон, но далеко не каждый может себе его позволить… Лично я стараюсь следовать совету моей бабушки, неустанно повторявшей: просто надо вечером ложиться на час раньше!

Любовь врачует

Врачи правы, когда твердят своим пациентам о вреде холестерина и табака и о пользе физических упражнений. Они правы, когда спрашивают у них о времени прохождения последнего профилактического обследования. Но есть вопрос, который они никогда не задают: «Есть ли в вашей жизни кто-нибудь, кто вас любит и показывает вам это?» В одном исследовании[20] было установлено, что у мужчин-сердечников, отвечавших утвердительно на вопрос: «Ваша жена показывает вам свою любовь?», наблюдалось вдвое меньше симптомов, чем у остальных. И чем больше факторов риска (холестерин, повышенное давление, стресс) сочеталось у этих мужчин, тем большее защитное действие оказывала любовь жены.

Возможно и обратное явление. Исследование, продолжавшееся пять лет[21], охватывало восемь с половиной тысяч здоровых людей. У тех, кто в самом начале согласился с фразой: «Моя жена меня не любит», развитие язвы наблюдалось втрое чаще. Согласно этому исследованию, оказывалось лучше быть курильщиком, иметь высокое давление или испытывать стресс, чем быть нелюбимым собственной супругой. Для женщин польза от такой эмоциональной поддержки столь же значительна.

Из тысячи женщин, у которых был диагностирован рак груди[22], смертность за пять последующих лет была вдвое выше у тех, кто утверждал, что получает в жизни мало сердечного тепла. Как это объяснить? Любовь действует через самые глубокие структуры нашего мозга — лимбический мозг, который у нас общий со всеми млекопитающими. Это он контролирует и наши эмоции, и нашу физиологию: гормоны, систему иммунной защиты, сердечный ритм, кислотность в желудке и т. д. Этот «эмоциональный мозг» постоянно реагирует на то, как у нас обстоят дела с чувствами и привязанностями, и пытается компенсировать нехватку. Так, когда мы испытываем дефицит теплоты в отношениях, лимбический мозг готовит наш организм к стрессу: в кровь выбрасываются гормоны, сердце готово в любую минуту сорваться в галоп, артериальное давление повышается… Все эти приспособительные меры ослабляют наши жизненные функции и в конце концов способствуют развитию хронических заболеваний. И наоборот, когда наш мозг получает сигнал, что нас любят и берегут, он наилучшим образом гармонизирует нашу физиологию… чтобы подготовить нас к размножению.

Не надо понимать это превратно: наше здоровье зависит не только от любви нашего партнера, но и от качества всех наших эмоциональных связей — с детьми, родителями, братьями и сестрами, друзьями. Потому что самое важное — это чувство, что с кем-то другим ты можешь быть в полной мере самим собой. Что ты можешь показать себя хоть слабым и уязвимым, хоть сильным и успешным. Что ты можешь и смеяться, и плакать. Что ты кому-то важен и нужен. И что есть хотя бы минимальный теплый физический контакт. В общем, что тебя любят.

Май 2002

Любовный голод у младенцев

Жорж — психиатр. Недавно у него родился второй сын; мой друг плохо спал эту ночь, потому что ребенок все время просыпался и плакал. Жорж излагает мне свою теорию насчет того, как надо воспитывать младенцев, особенно по ночам: «Главное — убедиться, что он не перегревается, не мерзнет, что он сухой и накормлен, а больше никаких законных биологических потребностей у младенца нет. Поэтому пускай плачет — это все одна манипуляция!» Такие взгляды прочно укоренились в нашей коллективной психологии, вот и тут ни у кого не находится серьезных аргументов, чтобы ему возразить. При этом эксперименты показывают полную их ошибочность.

Вернемся в 50-е годы. В то время, когда поведенческая психология утверждала, что все наши действия направляются получаемыми «поощрениями» и «наказаниями», был поставлен очень важный для современной психологии эксперимент над детенышами обезьян. Он показал, что такой подход является слишком упрощенным. В лаборатории, которой в будущем предстояло стать одной из крупнейших лабораторий по исследованию приматов, американский профессор Гарри Харлоу начал изучать обезьяньих детенышей в возрасте нескольких недель от роду. До тех пор всегда представлялось очевидным, что, если эти существа проводят столько времени на руках у матери, то это для того, чтобы иметь свободный доступ к материнскому молоку. «Поощрением», которое представляет собой пища, подкрепляется «поведение сближения» у детеныша.

Но Харлоу посмотрел на это иначе: а вдруг дело здесь в биологической потребности в любви? Чтобы глубже изучить вопрос, он придумал хитроумную конструкцию — клетку с обогревом и освещением, в которую он помещал маленьких обезьянок, а вместе с ними двух изготовленных из проволочной сетки «мамаш», по форме напоминающих самок.

Первая «мамаша» имела пластиковые соски, к которым подводилось материнское молоко из бутылочки, — чтобы получить пищу, достаточно было пососать.

Вторая пищи не давала, зато была обтянута сверху шерстяным носком, под которым располагался электрический резистор, чтобы имитировать контакт и тепло материнского тела. Маленькие обезьянки практически не слезали с рук «мамаши в носке», которая играла роль любимой игрушки; они отрывались от нее, только чтобы поесть, причем как можно скорее, а потом снова возвращались к «душевному теплу» шерстяных ниток[23].

С тех пор уже потерян счет исследованиям, показывавшим тяжелые последствия изоляции малышей — обезьяньих или человеческих. Теперь ясно, что для развития различных структур мозга грудного младенца эмоциональная стимуляция так же необходима, как и речевая[24]. Так что потребность в любви — действительно биологическая потребность в той же мере, что и другие, а то и больше.

Июнь 2002

Средство от злости

Максим вечно спешит. Говорит он быстро и много, всегда делает несколько вещей одновременно, не выносит стоять в очереди. Он хочет «оптимизировать» свое время. Его напряжение и нервозность всегда заметны. Максим — классический представитель так называемого типа А. Уже более тридцати лет назад было установлено, что такие люди чаще болеют гипертонией и больше подвержены риску инфаркта.

Впрочем, сейчас, похоже, постоянное ощущение нехватки времени перестало быть главным фактором риска. Гораздо опаснее неприязнь, цинизм и недоверчивость, нередко испытываемые людьми, принадлежащими к типу А. Ведь когда Максим злится на кого-то в супермаркете за то, что тот слишком медленно выкладывает на кассе покупки из своей тележки, это пагубно сказывается на его сердце, поскольку такие эмоции могут стать причиной повреждения стенки артерий. В тот самый миг, когда он говорит жене: «Уж если твой брат звонит, наверняка ему опять от нас что-то нужно», — он уменьшает защитную силу своих иммунных клеток, препятствующих образованию раковых опухолей. Результаты сорока пяти исследований показали, что риск преждевременной смерти у наиболее агрессивных людей на сорок два процента выше, чем у тех, кого не так просто вывести из себя[25]. При этом причиной смерти могут стать не только сердечные заболевания, но и другие болезни, в том числе и рак. Еще одно исследование было проведено со студентами-медиками[26]. Выяснилось, что наиболее раздражительные из них в пять раз больше подвергаются риску инфаркта в последующие сорок лет, чем те, кто легко сохраняет невозмутимость.

Несмотря на то что раздражительность — фактор риска гораздо более весомый, чем высокий уровень холестерина или гипертония, врачи не очень склонны уделять ей внимание. И еще меньше готовы с ней бороться. Это напоминает недавнюю историю с неправильным питанием и курением: раньше врачи нечасто говорили с пациентами на эти «личные» темы. Ведь это затрагивает наши привычки, которыми мы дорожим настолько, что предпочитаем считать, будто они могут быть опасны только для других. А изменить себя, если недружелюбие и недоверчивость глубоко укоренены в характере, — неужели это возможно? В это трудно поверить, и тем не менее да. По моим наблюдениям, одним из самых эффективных методов является групповая терапия. Соприкосновение с болью других людей, с их страхами, а кроме того, с их подлинными чувствами, с их ранимостью и, наконец, с их достоинством прекрасно воспитывает в нас доброжелательность к ближнему. На этих занятиях, как редко где еще, с людей спадают их маски. А когда другой человек без маски, его, оказывается, очень трудно ненавидеть и даже презирать. Одно американское исследование показало, что краткий курс групповой терапии, проведенный с личностями типа А, сокращал на пятьдесят процентов риск наступления смерти в течение пяти лет после инфаркта[27]. Такого эффекта не удавалось достичь ни одним лекарством. Так что если, томясь в пробках или стоя в очереди, вы слишком часто ощущаете, как накатывает волна злости, подумайте о том, почему бы не поработать над собой, пока злость не сотворила свое пагубное дело.

Праздник комплиментов

Я люблю комплименты. Люблю и слышать их в свой адрес, и говорить сам. Жизнь коротка, и не стоит пренебрегать любой возможностью доставить удовольствие друг другу. Но как часто мы стесняемся говорить комплименты и еще большую неловкость испытываем, принимая их.

Например, если я скажу Марии, что мне нравится ее платье, она с напускной скромностью ответит: «Да ну, обычное платье, ничего особенного» — и этим словно увеличит расстояние между нами. Анна на подобный комплимент отреагирует горделиво (а может быть, она просто смущается и не знает, что ответить): «Еще бы, это Chanel!» — и опять мои слова проскользнут мимо. А Белла спрячется за своей вечной иронией: «Ты небось тоже хотел бы носить такие платьица?» К счастью, есть те, кто умеет принимать похвалу. Комплимент должен быть как маленький праздник, который мы отмечаем вместе. Но для этого нужно приоткрыть свою защиту, не бояться стать чуть уязвимее. Ведь человек, который рассказывает мне обо мне самом, становится мне ближе!

Если я похвалю сад своей знакомой, она ответит: «Как я рада! Я с ним столько возилась и очень его люблю. Мне так приятно, что ты тоже чувствуешь такие вещи». Когда я говорю о том, что мне доставляет удовольствие, а другой, в свою очередь, доверительно делится со мной своими чувствами, взаимодействуют наши эмоциональные центры. Об этом говорится во всех исследованиях по коммуникации: чтобы получить настоящее удовлетворение от общения, надо, чтобы в нем участвовали эмоции[28]. Пока мы находимся в пространстве эмоций, мы искренни и не кривим душой. Эмоция, подобно эху, летает некоторое время между нами, от одного к другому. Так две гитары вторят друг другу, откликаясь на музыкальную фразу и отвечая ей.

Сколько раз мне приходилось слышать сожаления: «Мой отец умер, а я так ни разу ему и не сказал, какую важную роль он играл в моей жизни!» Или: «Мой муж никогда не говорит, что он ценит то, что я для него делаю».

Лично мне в этом смысле повезло с учителем: хоть я и получил всего один урок в жизни — зато какой!

Моя бабушка была очень волевой и сдержанной и мало говорила о себе. Но в самые трудные минуты моего детства она всегда оказывалась рядом. И вот, уже взрослый, я пришел повидаться с ней — мы оба знали, что жить ей оставалось недолго. В белой рубашке, со спокойным лицом, она была такой красивой! Я держал ее руки в своих и говорил, как много она сделала для того мальчика, который теперь вырос. Конечно, я плакал, не зная, как совладать со слезами. А бабушка сняла пальцем с моей щеки одну слезинку, показала ее мне и улыбнулась: «Знаешь, для меня твои слова и слезы — как драгоценные жемчужины…»

Это было наше последнее празднование.

Джоггинг как терапия

Соня готовилась к экзамену в аспирантуру. Двадцативосьмилетняя девушка жила одна, по вечерам никуда не выбиралась и с грустью думала о том, что так и не встретила своего мужчину. Собственная жизнь представлялась ей пустой, и она уже не надеялась, что что-нибудь изменится. Главным удовольствием были сигареты — в день она выкуривала по три пачки…

В таком депрессивном состоянии Соня пребывала уже два года, не желая прибегать ни к помощи психолога, ни к таблеткам. Однако она сразу согласилась на предложение своего врача поучаствовать в исследовании психотерапевтического воздействия джоггинга: участникам эксперимента предстояло бегать три раза в неделю по двадцать-тридцать минут, по одному или в группе. На первой встрече с инструктором Соня недоумевала: неужели он действительно думает, что она, курящая по три пачки в день, последний раз занимавшаяся физкультурой в четырнадцать лет и с десятком килограммов лишнего веса, это выдержит? Тем не менее она внимательно слушала его советы: сперва скорее семенить, чем бежать, совсем маленькими шажками, чуть наклонившись вперед и не слишком поднимая колени. Главное — не ускорять темп. «Чтобы вы могли разговаривать или петь, но не свистеть», — уточнил инструктор. При малейших признаках одышки замедлить движение, перейти на ходьбу, но идти чуть быстрее, чем обычно. Главное — не допустить ни боли, ни усталости.

Цель первых пробежек — преодолеть полтора километра, не важно, за какое время. При этом как можно большее расстояние необходимо было пройти семенящим шагом.

С этим заданием Соня справилась с первого же раза, что принесло ей чувство легкого удовлетворения. Через двадцать один день, занимаясь джоггингом три раза в неделю, она уже с легкостью могла пробегать трусцой в своем ритме дистанцию в два, а затем и в три километра.

Через полтора месяца она чувствовала себя заметно лучше: стала энергичнее, хорошо спала и гораздо реже предавалась размышлениям о своей несчастной судьбе. Курила она, разумеется, уже меньше. Американские ученые из Университета Дюка[29] сравнили результаты лечения депрессии джоггингом и антидепрессантом золофт. После четырех месяцев терапии все пациенты чувствовали себя одинаково. Лекарство не давало никакого преимущества по сравнению с джоггингом. Зато по истечении года налицо была существенная разница: более трети пациентов, принимавших золофт, опять впали в депрессию, в то время как девяносто два процента джоггеров чувствовали себя прекрасно!

Другое исследование[30] показало, что физические упражнения помогают не только тем, кто молод и у кого хорошее здоровье. На пациентов в депрессивном состоянии в возрасте от пятидесяти до восьмидесяти лет быстрая ходьба (не бег) по полчаса три раза в неделю по истечении четырех месяцев оказала такое же воздействие, как и лечение антидепрессантом.