Братья по разуму Дивов Олег

Глава 3

Второе июня, вечер

Усевшись за руль, Игорь первым делом включил навигационную систему и глубоко задумался. Центральный офис Службы со всех сторон окружили дорожные пробки, и нужно было понять, в какую из них умнее влипнуть. Сначала Игорь выбрал затор побольше исходя из того, что именно там сейчас усерднее всего трудятся регулировщики. Но тут оказалось, что в пробке кого-то насмерть задавили и стоять она будет непоколебимо, пока менты не разберутся, кто там прав, а кто виноват. Игорь вздохнул, повернул в замке ключ и рывком бросил машину к выезду из гаража.

Через десять минут он заглушил двигатель, вывел на монитор телевидение, нашел в эфире музыкальную программу, заложил руки за голову и, зевая, принялся ждать. В стоящих вокруг плотной стеной машинах курили, жадно глотали охлажденные напитки и грязно ругались. Впереди две девчонки в открытом джипе без кондиционера и холодильника тоже нашли выход – стянули пропотевшие майки и откинулись позагорать. На бесплатный стриптиз глазели из-за плотно закрытых тонированных окон невольные зрители. Это была по московским понятиям хорошая пробка. Никто в ней не сходил с ума, не дергался, не толкался бампером – людей просто разморило, и все.

В окно справа деликатно постучали. Игорь пригляделся и, удивленно подняв брови, разблокировал дверь.

– Уффф! – выдохнул Лавров, референт и компьютерщик Спецотдела, ныряя в кондиционированную прохладу. Некоторое время он шумно и жадно с наслаждением дышал, глядя на Игоря выпученными глазами.

– Ну как там, за бортом? – улыбнулся Игорь.

– Смерть… – прохрипел Лавров, мотая головой и облизывая губы. Игорь обернулся, разгреб скопившийся на заднем сиденье мусор, откинул крышку холодильника, извлек запотевшую жестянку пива и сунул ее коллеге. Тот благодарно хрюкнул и надолго к банке присосался. Игорь завистливо вздохнул.

– Хххааа… – Лавров смял в кулаке опустевшую банку и не глядя кинул ее через плечо. У Игоря в машине так было принято. – Спасибо, Боец, уважил. А как я тебя вычислил, а?

– Для пешехода неплохо. Ну сиди, остывай…

– Да нет, я по делу, я пойду сейчас. На, держи, – Лавров покопался за пазухой и достал несколько тонких слипшихся листков.

Игорь сначала широко открыл рот, потом внимательно посмотрел на Лаврова, потом уважительно присвистнул. Листки были покрыты бессмысленной внешне неразберихой шрифтов – обычный тест принтера. Но если Лавров их принес, значит, на бумаге было что-то важное. А откуда Лавров это важное украл, Игорь догадывался.

– Как ты это вынес со Службы, Мишка? – спросил он.

– Лучше не спрашивай. Это, Боец, такое ноу-хау, которое не продается. Значит, смотри. Вот строка, вторая снизу, это ключ. Только я тебя умоляю, как расшифруешь, не распечатывай и не копируй. Почитаешь, и все. И стирай тщательно, помнишь, как я тебя учил?

– Помню, помню…

– Дай слово, что сотрешь.

– Миш, да ты…

– Я что сказал?

– Мишель, клянусь.

– Вот так-то.

– Слушай, дружище, раз все так серьезно, может, мне и читать это не стоит?

– Стоит, – улыбнулся Лавров. – Не уверен, что это новая для тебя информация, но… Я бы гадом был последним, если бы ее не спер. Тут мно-ого чего интересного про твоего папулю.

– Ага… – Игорь отвернулся и закусил губу. Руки его аккуратно складывали листки. Он задрал штанину и сунул документ за голенище сапога.

– Понимаешь… – сказал Лавров. – Это новое железо, которое нам поставили, у него возможности фантастические. Это уже не компьютер, это просто черт знает что. И я его малость расшевелил… И случайно пробился на помойку…

– Куда? – переспросил Игорь, по-прежнему глядя в сторону и думая о чем-то своем.

– На помойку. Ты не в курсе, извини. Это такая база данных неопределенного характера. Чисто справочные материалы, и знакомиться с ними не обязательно. Потому что они ничего не проясняют, а неподготовленного человека могут скорее запутать. С ними и не работает никто, наш патрон, например, на помойку не заглядывал ни разу, это точно, я же для него все документы готовлю… Он, наверное, и код доступа забыл. А я этот код того… Нащупал. Ну и давай крутиться, пока не засекли… Видишь ли, Боец, это хоть и помойка, но закрыта она по форме ЭКСТРА. Так что про нее такие легенды ходят…

– И что? Интересно оказалось?

– Не-а, – Лавров отрицательно мотнул головой. – Я тоже на многое рассчитывал, а там… Какие-то обломки каких-то архивов. Действительно неопределенного характера. Я просто ничего не понял. Но вот это, – он протянул руку и щелкнул пальцем Игоря по штанине, – произвело на меня впечатление. Надеюсь, и тебе… понравится.

– Значит, про отца… – пробормотал Игорь задумчиво.

– Да там про всех, – непонятно ответил Лавров. – Ладно, Боец, пойду я. Ты звони если что.

– Спасибо, Миша, – сказал Игорь. – Сам знаешь, за мной не пропадет. Как минимум с меня литр.

– Да, ты уж не стесняйся, – усмехнулся Лавров, хлопнул Игоря по плечу и ловко вынырнул из машины.

Игорь проводил его взглядом, достал сигареты, сделал музыку погромче и, закурив, принялся рассматривать загорающих девиц. Пробка стояла с упорством, достойным лучшего применения. В сапоге зудела краденая информация.

Дома Игорь первым делом залез в холодильник и, с сожалением отпихнув в сторону пиво, вытащил банку апельсинового сока. Алкоголь Игорю был сейчас противопоказан, он все еще восстанавливался после энергетической атаки.

Клякса, маленький черный мячик, вертелась под ногами, демонстрируя восторг и норовя запрыгнуть в руку. Игорь поймал ее и пустил гулять под рубашку. Но клякса тут же прилипла к солнечному сплетению и затаилась на животе хозяина, толчками вбрасывая в поврежденную ауру тепло и покой.

В кабинете Игорь зарядил документ в сканер и, как только информация была считана, бросил листки в утилизатор. Запустил дешифровальную программу, ввел ключ и, прихлебывая из банки, принялся ждать. Документ оказался небольшим, и когда на мониторе возникли первые слова, Игорь жадно впился в них глазами. И понял, что Лавров не ошибся. Непосвященному человеку, даже эксперту Службы, документ с «помойки» не был нужен. А вот Игорь в нем нуждался, и весьма. Потому что документ касался его, Игоря, лично.

Категория: ЭКСТРА

Тип: документ

Характер: стенограмма

Тема: форсированные экстрасенсы

Принадлежность: выборка из стенограммы выступления первого заместителя директора Федеральной Контрольной Службы П.С.Богданова на диспуте-семинаре для работников центрального аппарата.

ДОКЛАДЧИК: …общество не любит тех, кто выделяется. Это закон. Любые заметные отклонения от среднего уровня должны быть ликвидированы. Выродки и мутанты обществу ни к чему.

Правило «выбраковки» лежит в подсознании человека с доисторических времен. И если взрослая особь уверяет, что это неправда, – она врет. Потому что, будучи ребенком, она яростно клевала сверстников – «слишком умных», «слишком глупых», а также с дефектами речи, заячьей губой и так далее. Ребенок не разбирает, кто ты – вундеркинд или дебил, генетический урод или жертва родовой травмы. В вопросах «выбраковки» ребенок безукоризненно честен. Исполняя правило волчьей стаи, он старается пресечь отклонение от нормы.

Но если «отклонившийся» все-таки выживет, у него будет в сто раз больше шансов реализоваться, чем у самых здоровых и самых нормальных.

К сожалению, иногда власть в обществе захватывают личности, по своим реакциям на «чужого» не отличающиеся от детей. И сейчас мы можем почти со стопроцентной уверенностью заключить… (оживление в зале). Ну не сто, ну девяносто пять процентов. Господа, давайте смотреть правде в глаза. У нас есть свидетельские показания, у нас есть вполне убедительные факты. Хотите вы того или нет, в нашей стране была осуществлена попытка массовой «выбраковки». Причем велась она с опережением. Были выработаны определенные критерии, и по ним выделено около пяти с половиной тысяч потенциальных лидеров оппозиции.

Я не могу назвать точной даты, но это произошло где-то между 1980 и 1985 годами. Все объекты находились в возрасте от десяти до тринадцати лет… (шум в зале). Да это же элементарно, господа! Мне достаточно один взгляд на любого из вас бросить, чтобы сказать, кем вырастут ваши дети. Не вижу, где заведующий отделом психологических исследований? Петя, скажи ты им…

ГОЛОС ИЗ ЗАЛА: Господа, он прав… (шум стихает).

ДОКЛАДЧИК: …вы меня удивляете. Мы это делали не раз, только с обратным знаком. Глубокая коррекция личности – элементарная вещь. Она успешно проводится даже оперативными методами.

Но в случае, который мы рассматриваем сейчас, задачи были поставлены масштабные. Как все задачи, которые ставила партия. И в ход была пущена гиперпространственная психотронная пушка. Ее поздняя модификация стояла потом на московском Объекте. Разумеется, этот прибор был экспериментальным, не отлаженным в должной степени, и программа фактически сорвалась. Потому что из всех прошедших обработку детей до шестнадцати лет дожили только пятеро. Остальные скончались, как правило, от внезапного обострения хронических заболеваний.

Но те, кто выжил, отлично подтверждают мой тезис о самореализации «отклонившихся от нормы». Почему я так настаиваю на этом? Дело в том, что они сами по себе были необычные люди. Они раскрылись бы все равно, так или иначе. Но когда в их жизни вмешалась «Программа Детей», самореализация пошла по совершенно иному пути. Но с не меньшей силой. Вот, давайте посмотрим. Кто они вообще были и кем они стали?

Тимофей Костенко слегка картавил и с детства был «слишком умный». И за то, и за другое он получал по шее. Но когда он вырос, ему на эту самую шею начали буквально вешаться невероятно красивые и редкостно умные девушки, с которыми он, кстати, обращался безобразно. А вот друзей-мужчин у него не было вообще. К двадцати трем годам он стал самым жутким пугалом за всю историю человечества. Еще мы в курсе, что он человечество спас. А одна девушка из-за него погибла.

Виктор Ларин не имел внешних дефектов, скорее наоборот, но тоже был «умный». Вдобавок он был наглый, заносчивый, склонный к эксцентричным поступкам и иногда неоправданно жестокий. Побить его удавалось только превосходящими силами, но желающих всегда было хоть отбавляй. У него девушки были еще красивее, чем у Костенко. Одну из них он очень жестоко подставил. Фактически он ее убил. Во имя высшей цели. Когда ему было тридцать один, он опять-таки спас наш мир.

Александр Малышев, худой и невзрачный, носил очки и был интеллектуалом до мозга костей. Школьные учителя его просто ненавидели, не говоря уж про одноклассников. Девушек у него не было вообще. Зато он был гениальный ученый и шел на Нобелевку. Возможно, он тоже спас бы человечество от чего-нибудь, если бы не раковая опухоль, оборвавшая его жизнь в сорок два.

Лариса Захарова была ярко выраженная еврейка, что уже само по себе трагедия для многих родившихся в СССР. Надеюсь, наше с вами поколение станет последним, которому не нужно объяснять, что я сейчас имел в виду. Но и у Ларисы после шестнадцати отбоя не было от поклонников и намечалась интересная карьера. Что не помешало ей к двадцати семи годам дважды пройти курс лечения от алкоголизма и одной морозной ночью умереть от переохлаждения на улице. Прежде чем пристраститься к бутылке, Лариса успела проявить блистательный литературный талант. Но не судьба.

Игорь Волков в детстве носил очки и слегка заикался. И то и другое ему вылечили, но «закон выбраковки» он успел выучить назубок. Все у него потом стало как положено – яркие женщины, хорошие заработки, необычная работа. У названных выше четверых, людей интересных, по-своему блестящих, что-то в жизни обязательно не сложилось, несмотря на все предпосылки. А Волков оказался просто образцом гармонии. Отличная семья, дом – полная чаша, профессиональный успех. Только вот когда ему стукнуло тридцать шесть, он скрылся в неизвестном направлении.

Легенда гласит, что в файле 028 – личном деле Тима Костенко – он записан как объект «Стальное Сердце». К сожалению, файл был уничтожен, и мы вряд ли теперь узнаем, так ли было на самом деле. Конечно, это странное и не очень удобное для работы с человеком имя. Но, во-первых, имена Детям придумывали не оперативники, а ученые. А во-вторых, говорят, что Хананов, руководитель «Программы Детей», был по-своему влюблен в Тима и прочил ему великолепное будущее. А Костенко был – или благодаря Программе стал? – действительно очень мягкий, ласковый и совершенно бессердечный человек. И как-то одной девушке заявил: «Не пытайся меня разжалобить, у меня сердце стальное». В это время шла очередная плановая регистрация Детей, и растроганный Хананов записал в файле такое вот заковыристое рабочее имя. Местонахождение Костенко сейчас неизвестно. Неизвестно также, жив ли он.

Виктор Ларин, файл 105, нам известен как Мастер. Его дело сохранилось, и мы можем проследить, откуда взялось такое имя. В шестнадцать лет он пытался написать книгу и параллельно имел роман с некой Маргаритой. Как видите, особой фантазией руководство «Программы Детей» не отличалось. Писателем Ларин не стал. Но десять лет спустя подчиненные отождествили его с персонажем фантастического романа. Когда Ларин стал командиром Охотников, его прозвали «Мастер собак». Местонахождение Ларина сейчас неизвестно. Неизвестно также, жив ли он.

Александр Малышев в файле 200 был записан как Малыш. Да он и был невелик собой. Это наименее мифологизированный персонаж в пантеоне Детей. Развитие его во всех отношениях было прямолинейным и начисто лишенным романтики. Разумеется, если не считать трагедией историю его борьбы за жизнь. Малышев похоронен на кладбище городка Массачусетского технологического института, США.

Лариса Захарова, файл 117, так и осталась Лариса. Мы полагаем, что ее Хананов «проморгал». Показания Самохина, научного директора сектора «Ц», согласно которым Ларису целенаправленно пробовали «на излом», представляются надуманными. У всех пятерых выживших Детей была отмечена повышенная тяга к алкоголю – а Лариса никогда не отличалась способностью контролировать себя. Похоронена в Москве.

Я рискну сейчас употребить этот термин – «герои». Эти четверо были ярко выраженными героическими личностями. Они постоянно боролись. Костенко воевал с психотронным террором и победил. Ларин охотился на зомби-мутантов и закрыл им дверь в наше измерение. Хочется надеяться, что навсегда. Малышев сражался с болезнью. Он выдержал столько курсов лечения, сколько не перенес никто. А Лариса боролась в основном с собой. Точнее, со своей паранойей. Но тоже делала это яростно.

И согласитесь, при всем разнообразии вариантов, включая летальный исход, судьба четверых названных выше сложилась относительно счастливо. Искалечившая их жизни Программа не бросила Детей на произвол судьбы.

Костенко, самый талантливый из всех, уже в тринадцать лет проявил дар сенса. С тех пор его «вели» постоянно, готовя к роли оператора крупнейшей в России психотронной установки. В двадцать он был против своей воли форсирован. К сожалению, Хананов, назвав его Стальное Сердце, не почувствовал, насколько это имя верно.

Ларин тоже обладал некоторыми пси-способностями. Однако его независимость, почти болезненная, ставила под большой вопрос саму возможность сотрудничества на добровольной основе. К тому же на момент развала «Программы Детей» Ларину едва исполнилось двадцать. Он так и не был форсирован, а его личное дело передали в параллельную структуру. Тем не менее он не был совсем забыт и постоянно наблюдался экспертами Института.

Малышу и Ларисе, признанным бесперспективными, были поставлены блокировки, и они прожили в принципе нормальную жизнь, так и не осознав себя мутантами.

Особый случай – Игорь Волков, файл 116, записанный как Волк. Он тоже попал в аутсайдеры Программы. Несмотря на то что ему удалось выжить, энергетический потенциал Волка оказался невысок и почти не давал себя знать до достижения объектом двадцати пяти-двадцати шести лет. Волка забыли и «упустили». А позднейший разгром двух ведомых Ханановым программ, учиненный Тимом Костенко, только осложнил ситуацию.

В итоге в центральном аппарате Федеральной Контрольной Службы оказался один из Детей, находящийся в кризисной стадии развития. Никто не знал, кто он такой на самом деле. Никто не мог оказать ему помощи.

Он был лишен элементарной психологической и медицинской поддержки. Остро переживающий свое одиночество и не понимающий его природы, мучимый неосознаваемыми комплексами, Волк стремительно мутировал. Прорыв наступил, когда ему было тридцать пять. Примерно в течение года Волк втайне исследовал и развивал внезапно открывшиеся способности форсированного экстрасенса. И еще – он собирал информацию.

И еще – героем он точно не был. Это я вам говорю как человек, который много лет работал с ним бок о бок. Тем не менее сейчас мы сидим здесь, а он – неизвестно где.

Нет архивных записей, которые помогли бы сегодня реконструировать беседу между Волком и тогдашним директором ФКС, состоявшуюся двадцать два года назад. Но через сутки Волк исчез.

Отдел психологических исследований разработал по крайней мере десять возможных моделей – при желании вы можете ознакомиться с ними. Но скорее всего истинных мотивов поступка Игоря Волкова мы не узнаем, даже если нам удастся войти с ним в контакт. Он почти наверняка жив, и оперативный отдел пытается его локализовать.

Но главная проблема контакта с Волком отнюдь не в том, что он скрывается. Рано или поздно мы его локализуем. Вопрос в другом. Я сейчас рискну высказать предположение. Все мы, присутствующие здесь, фактически люди одного поколения. Его ровесники. Что мы знали о Федеральной Контрольной Службе двадцать лет назад? Мы все занимали рядовые должности и не были допущены к документам особой секретности. Только получив допуск ЭКСТРА, мы начали поднимать архивы и обнаружили, что их фактически нет! Чем в действительности занималась ФКС тогда, на заре нового века и нового тысячелетия? Мы просто не знаем. И в связи с этим у меня есть предположение.

Все вы, наверное, читали доклады научного отдела о способностях форсированных сенсов. Сейчас таких людей нет, их, мягко говоря, не делают. Но когда-то они были. И одним из них был Волков. И я полагаю, господа, что он узнал, или почувствовал, или назовите, как хотите… Короче говоря, у него был веский повод податься в бега. Мы всегда считали, что ужас, от которого он бежал, был внутри его. Сегодня я заявляю – нет! Скорее всего этим ужасом была Служба.

Поэтому сегодня я предлагаю активизировать усилия по поиску Волкова. Как минимум, чтобы загладить несправедливость. Здесь, в этом зале, есть несколько человек, которые до сих пор считают себя его друзьями. У нас действительно за этого человека болит душа. Я предлагаю вступить с ним в контакт хотя бы для того, чтобы извиниться. И объяснить, что Служба больше не представляет опасности ни для кого на этой планете. Мы построили самый эффективный механизм контроля за общественным благом. А то, что он имеет форму секретного агентства, что ж… Служба гуманна, и Волкову нужно это объяснить. А когда он поймет – уверяю вас, два против одного, что он вернется. И у нас на Службе будет единственный в мире форсированный сенс. Согласитесь, это совсем неплохо. Откроются перспективы, о которых сейчас просто нет смысла говорить. Но это будет серьезный прорыв. Как видите, я не взываю к чувствам. Насчет чувств я с ним сам договорюсь, это наше личное дело. А в целом я за прагматический подход. В интересах Службы и человечества. Спасибо, у меня все. Слушаю вас.

ВОПРОС ИЗ ЗАЛА: Принимаются ли сейчас меры по локализации Костенко и Ларина?

ОТВЕТ: За этими двумя до сих пор гоняются, похоже, все разведки планеты. Дело в другом – нет четкой уверенности, что они живы.

ВОПРОС: Правда ли, что рабочая версия по Костенко построена на том, что он живет за пределами Земли?

ОТВЕТ: Мы подозреваем, что инопланетный разум существует… (шум в зале, смех, аплодисменты) …но у нас слишком много сомнений для того, чтобы строить подобные рабочие гипотезы. Мы исходим из того, что Костенко на Земле. Хотя околопланетное пространство сканируется. Но с другими целями, скорее оборонного характера.

ВОПРОС: Не рассматривается ли возможность продолжения исследований по психотронике?

ОТВЕТ: Категорически нет. Эти исследования потенциально опасны для человечества. Вспомните кризис, разрешенный Лариным. Нельзя. Просто нельзя.

ВОПРОС: Что у зарубежных конкурентов?

ОТВЕТ: Ничего. Во-первых, Россия в прошлом – мировой лидер по разработке систем воздействия на массовое сознание. В ближайшие двадцать-тридцать лет никто даже в теории не приблизится к тому, что мы наворочали в период с 1980 по 1991 год. А во-вторых, они и не пытаются. Мы им не даем.

ВОПРОС: Аппаратура для «промывания мозгов» как-то связана с пси-технологиями?

ОТВЕТ: Никоим образом. Повторяю: пси-технологии под строжайшим запретом. Даже простейшие биоэнерготехнологии развиваются только под нашим контролем и для наших внутренних нужд. А «промывка» – это дистанционная нейрохирургия.

ВОПРОС: Почему вы так уверены, что Волков пойдет на контакт?

ОТВЕТ: Я не уверен, что это будет просто. Но у нас есть для него очень хорошая приманка.

Крепко сжав зубы, Игорь набрал на киборде длинную команду. Несколько секунд его палец висел над клавишей ввода. Потом Игорь закрыл глаза, опустил палец и безвозвратно уничтожил документ. Вытащил кляксу из-под рубашки, мягко сжал в кулаке и приложил к горячему лбу. Клякса тепло и уютно пульсировала. Компьютер, перезагружаясь, тихо похрустывал. Кто-то совсем рядом неприятно сопел и шмыгал носом, и Игорь вдруг понял, что это он сам.

Двадцать лет из своих двадцати семи Игорь прожил без отца. И как минимум десять лет целенаправленно собирал информацию о том, кто же он был, этот Игорь Волков, почему разошелся с его матерью, куда пропал и при каких обстоятельствах впоследствии умер.

Около года назад Игорь пришел к неожиданным выводам. У него зародилось подозрение, что его отец скорее всего порвал с семьей и работой не по своей воле. И, вероятно, до сих пор жив.

Для офицера Службы и сына офицера Службы это было не самое приятное открытие.

И целый ворох еще менее приятных открытий обрушил на Игоря ворованный документ.

Глава 4

Третье июня, утро

– Как жаль, что ты уезжаешь так рано, – пробормотал Томми, сосредоточенно изучая меню. – Могли бы завтра выбраться на пикничок. Выходной все-таки. Слушай, Алекс, у тебя бывают выходные? Знаешь, Сэмми, наш Алекс настоящий трудоголик. Носится по планете как безумный, оставляя за собой тысячи разбитых сердец.

– Да? – Сэмми, его жена, обворожительно улыбнулась. – В это нетрудно поверить. Я имею в виду сердца.

Вестгейт улыбнулся ей в ответ, мягко и чуточку смущенно. – Не обращайте внимания, милая Саманта, – сказал он. – Старина Том делает мне рекламу. И никакой я не трудоголик. Просто Форин-Оффис считает почему-то, что, если послать меня готовить переговоры, они пройдут успешно для нашей стороны. У нас на Островах все еще верят в приметы.

– И правильно, – кивнул Томми. – В прошлый раз, Сэмми, он этих ребят в здешнем министерстве просто околдовал. Наш Алекс всех околдовывает. Даже секретаршу посла.

– Не может быть! – рассмеялась Сэмми.

– Может, может. – Томми небрежным жестом подозвал официанта и заговорил с ним по-французски.

– Сам он трудоголик, – сказала пренебрежительно Сэмми. – Торчит в своем постпредстве все вечера напролет, приезжает чуть ли не к полуночи. А я гуляю одна по Манхэттену. Смотрю и не могу насмотреться. Волшебный остров. Эта архитектура, ее вид меня завораживает. Алекс, вам нравится смотреть на Манхэттен?

Вестгейта при упоминании Манхэттена чуть не передернуло. Он был однажды у Томми дома и мог представить себе излюбленный маршрут Сэмми. Впрочем, Сэмми была неудавшимся архитектором. По словам Томми – закономерно неудавшимся. Эклектика Манхэттена наверняка ее восхищала.

– Смотреть? Конечно, нравится, – сказал он. – Особенно издали.

Вестгейт сделал глоток аперитива, расслабленно откинулся на спинку кресла и на секунду прикрыл глаза. Он устал. Час назад он закончил работу здесь, в Нью-Йорке, и теперь без малейшего сожаления прощался с этим безумным городом. Вестгейт не любил Америку, дешевую, аляповатую и плебейски самодовольную в своем бескультурье. Ему в Америке не нравилось решительно все, и население в том числе. Он презрительно называл местных «ковбоями» – за глаза, конечно. И от души жалел Тома, вынужденного жить среди них уже который год. По мнению Вестгейта, Америка в больших дозах на любого человека действовала отупляюще. Том деградировал здесь настолько, что даже женился на американке. Хотя Сэмми, нужно отдать ей должное, была чертовски хороша.

– А куда вы теперь, Алекс? – спросила она вдруг.

Вестгейт открыл глаза. Да, Сэмми производила впечатление.

– В Россию, Саманта. В Москву.

– Ой! – воскликнула Сэмми. – Не может быть! Какая прелесть!

Томми царственным жестом отпустил официанта и повернулся к Вестгейту.

– Да, – сказал он. – Завидую. Мы давно уже собираемся, да вот дела все… Слушай, Алекс, ты же все-таки русский. Куда там…

– Русский?! – перебила Сэмми, глядя на Вестгейта расширенными от восторга глазами. – Не может быть!

– Смени пластинку, радость моя, – посоветовал Томми. – Что ты заладила – «не может быть, не может быть». Русский он по матери, разве не так?

– Не только по матери, – улыбнулся Вестгейт. – Я и по отцу русский. Но я был совсем еще ребенком, когда мама переехала в Лондон…

– Вот она, русская культурная экспансия! – ввернул Томми.

– …так что воспитывали меня как стопроцентного англичанина. Конечно, ничего из этого не вышло. Но вот парадокс, Саманта, – на Островах меня считают нормальным англичанином. А в России принимают как иностранца. Хотя в этом году я провел дома только два месяца, а в Москве целых три.

– Так вы, должно быть, отлично говорите по-русски! – воскликнула Сэмми. – Ой, Алекс, а скажите что-нибудь!

– Какая же ты прелестная дурочка, – сказал Вестгейт по-русски, глядя Сэмми прямо в глаза. – Пожалуй, я тобой займусь.

– А что он сказал? – спросила у мужа Сэмми громким шепотом. Томми довольно заржал:

– Готов поспорить, он сказал, какая ты прелесть!

Вестгейт заметно смутился и заговорщически подмигнул Сэмми. Почти не желая того, машинально, он уже вводил себя в привычное «рабочее» состояние. Эта молодая женщина на самом деле понравилась ему. А Томми… Он ничего не поймет.

Обед удался на славу. Они вкусно поели и основательно выпили. Разговор тек легко и непринужденно. Томми вынудил-таки гостя рассказать, на что в России нужно посмотреть в первую очередь. Потом беседа автоматически перетекла на «русскую культурную экспансию». Затем Томми начал пространно излагать свое видение «русской идеи». Вестгейт поддакивал. Сэмми откровенно забавлялась. Всем было хорошо. Вестгейт с удовольствием выпил еще, потом еще, и ему стало просто замечательно. Он критически оглядел Сэмми с ног до головы и тут же потерял над собой контроль.

Близкое присутствие хорошенькой женщины, как всегда, возбудило какой-то неведомый центр у него в мозгу, который задействовал профессиональные качества. И сейчас они были направлены на производство маленького чуда для себя. Старина Томми и сам не подозревал, насколько был близок к истине, говоря, что Вестгейт кого-то «околдовал». Каждый раз, стоило Вестгейту разбудить в себе профессионала и привлечь немного воображения… Здесь нужна была только уверенность в себе – колдовство начиналось, и чудо случалось. И он заполучал любую женщину, чему после не переставал удивляться сам.

Вот так и сейчас, слушая рассуждения ее мужа, сидящего за тем же самым столиком, он кивал в такт головой, вставлял короткие фразы, и одновременно рука с сигаретой уже покачивалась в соответствии с дыханием Сэмми. Так начиналась подстройка к ее миру, легкая и изящная, направленная на зарождение в женщине чувства неосознанного доверия к нему, Игорю Александру Вестгейту, красивому, стильно одетому, умеющему очаровательно смущаться и прячущему за этим смущением какую-то загадку. Необычному человеку. Возбуждающе таинственному. Русскому, наконец.

«Теперь надо привлечь ее внимание к разговору, вовлечь в него и послушать, как она говорит и чем интересуется, – напомнил себе Вестгейт. – А она отвлеклась, о своем задумалась. Женщина! Впрочем, Томми кого хочешь замучает своими разглагольствованиями. Старый добрый верный Томми. Прекрасный аналитик, толковый советчик, надежный партнер. А жена его просто чудо».

– Я не согласен, Томми, – сказал Вестгейт. Сэмми перевела на него рассеянный взгляд. – Русская идея в своей основе не претерпела никакой ревизии. Ты пойми, это ведь идея не о чем-нибудь, а об особенностях русской души. Так что, какие бы социально-экономические изменения ни происходили, идея остается прежней. И работает, Томми, работает! Я тебе сейчас это докажу. На примере выборки из социума…

– Н-да? Это уже интереснее! И на какой же?

– Да на какой угодно! Например, можно на женщинах! – Слово «женщины» Вестгейт выделил интонацией, более мягкой, ласкающей, и реакция Сэмми не замедлила явиться: взгляд ее стал осмыслен, лицо слегка напряглось. Она улыбнулась. «Знает свою поло-ролевую принадлежность», – слегка позлорадствовал Вестгейт.

– А вы как думаете, Саманта?

Сэмми возвела глаза вверх и вправо. Вестгейт среагировал на это движение мгновенно:

– Вы уже смогли нарисовать русскую женщину в своем воображении?

– Да. – Лицо ее изобразило легкое недоумение. – Я представила себе русскую женщину, ясно и отчетливо. Такую круглолицую, несколько полноватую, очень такую домашнюю, пахнущую кухней… И американку, подтянутую, спортивную, немного жесткую и очень уверенную.

– Ну это поверхностный взгляд, – ласково улыбнулся Вестгейт. – Давайте, друзья мои, заглянем внутрь и посмотрим, что нам скажет внутренний голос. Что он говорит, Том?

– Он молчит, – сказал Томми и потянулся к бокалу. – И нечего смеяться. Как сказал ваш русский классик: «Чего хочет женщина – того хочет бог». И правильно. Пусть хочет, чего хочет, и нечего ей мешать. Женщина, Алекс, – это загадка. Во всяком случае, для меня. Я свою-то жену собственную не могу сказать, что знаю. Вот увлекается Сэмми розами. Сама их разводит, сажает, подстригает и черт знает еще что с ними делает, времени на это уходит уйма. Но ничего, мне нравится – красиво…

– Ну вот и пожалуйста, – сказал Вестгейт. – Ты хорошо знаешь, как заботится Саманта о том, что ей нравится, что ее радует. А скажите мне, дорогая Саманта, что было бы, если б вы увидели, как кто-то страшный, огромный, свирепый бросается и начинает топтать, срывать и всеми доступнымим способами уничтожать ваши розы?

– О! – Глаза Сэмми изумленно расширились. – Ну… Я бы была в шоке. Но я думаю, что я смогу убежать и спрятаться. Чтобы не видеть этого безобразия и остаться незамеченной.

– Вот оно, разительное отличие! Русская женщина отстаивала бы в подобной ситуации свое достояние, свое сокровище, отраду своих очей, чего бы ей это ни стоило. Она бы кричала, производила бы столько шума и внешне настолько напоминала бы фурию в своем гневе, что повергла бы нападающего в бегство. Как сказал другой наш классик: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». Так же и в любви, для нее нет предела, если женщине понравился мужчина… – С этого момента Вестгейт заговорил медленнее, плавнее, в его речи стали возникать почти незаметные паузы, а интонация зафиксировалась, оставаясь все время неизменной. Вестгейт работал. Колдовство уже творилось вовсю.

– …то когда она сидит напротив него… и видит… его… прямо… перед собой… то слыша его голос… взгляд ее туманится… и она расцветает, как роза… когда ею любуются… Как роза тянется к солнцу… так и она всеми силами стремится преодолеть расстояние… чтобы прекрасное открылось ей в своей первозданной наготе… и мир взорвался яркими красками… в соприкосновении и слиянии с неизведанным, что долго и неосознанно желалось… и непременно завтра же, – тут Вестгейт под столом легонько коснулся бедром платья Сэмми. Зрачки женщины были по-прежнему расширены, а дыхание слегка замедлено. Вестгейт удовлетворенно отметил, что все идет как надо, и продолжил речь все так же плавно: – …как роза, свежая и прекрасная, и только вместе… и вы забываете все.

Резкий, как бы режущий жест руки Вестгейта сопроводил последние слова. Он перешел на другой темп речи, и голос его стал обычным, чуть более резким по тембру и разнообразным по интонациям.

– И так же, как и женщины, любой тип человека в России доведен до логического совершенства, – сказал он. – И любая поведенческая реакция. Если ругаться, то с упоением, если любить, то тоже с упоением. Пресловутая русская душа никогда не дает русским делать что-либо наполовину из того, что хочется, а если чего не хочется, то пиши пропало. На Западе же все продумают, взвесят и уже потом делают, а русский человек поступает обычно в порыве чувств. Делает или вовсе не делает, главное, что думает он уже потом, и себя оправдывает почти всегда.

– Черт возьми! – сказал Томми, глядя в опустевший бокал. – Что-то я… Друзья мои, а час-то поздний! Не пора ли нам? Да? Нет, Алекс, сегодня плачу я. Банкет за счет принимающей стороны… Эй, гарсон!

Вестгейт твердо рассчитывал на то, что Томми задержится в ресторане, и тут же вызвался проводить Сэмми до машины.

На ступенях ресторана Вестгейт отдал служащему номерок от автомобиля. Встал рядом с Сэмми. Точно так же, как и тогда, под столом, коснулся бедром ее бедра и, увидев характерную реакцию замедлившегося дыхания и расширившихся зрачков, твердо, в прежнем наработанном темпе, сказал:

– Когда завтра в восемь вечера вы пойдете гулять… будете просто идти, делая шаг за шагом… предчувствуя радость… выйдете к бару «Джойс», войдете, закажете себе выпить и пробудете там до десяти. – Он снова резанул воздух ладонью, пронаблюдал ожидаемую реакцию и продолжил: – Жаль, что сегодняшний вечер закончен, вы такая увлекающаяся и страстная женщина, Саманта, так вдохновенно рассказывали о розах, что увлекли даже и меня.

Сэмми удивленно моргнула, но затем улыбнулась и произнесла:

– Не знаю, много ли я успела наговорить сегодня, но в следующий раз про розы я вам расскажу непременно, – она снова улыбнулась странной заигрывающей и слегка ошеломленной улыбкой.

Служитель подогнал машину. Вестгейт дал ему на чай, открыл дверцу, усадил Сэмми и вздохнул.

Он неожиданно протрезвел. И ему стало… не стыдно, нет. Просто в душу заползла щемящая тоска одиночества. Привычное ощущение пустоты и бессмысленности всего на свете. Пустота была внутри и снаружи, и никакой Сэмми не было дано ее заполнить.

Завтра в предвкушении чуда, помня лишь, что она для Вестгейта увлекающаяся и страстная женщина, Сэмми придет в бар «Джойс» чуть позже восьми. К сожалению, Вестгейт этим воспользоваться не сможет, а она лишь поймет, что решила немного посидеть со стаканом мартини.

И что-нибудь да произведет на нее неизгладимое впечатление.

– Ты что, старина, перебрал? – спросил Томми, подходя к машине. – Какой-то у тебя видок… Потусторонний. Точно говорю, последний бокал ты выпил напрасно. Зря.

– Да, – кивнул Вестгейт, но только не Томми, а своим мыслям о том, что произошло сейчас. – Понятия не имею, зачем я это сделал.

– Эй! – сказал Томми обеспокоенно. – Ты в порядке? Садись в машину, дружище. Поедем.

Вестгейт поднял на Томми глаза, устремленные куда-то внутрь.

– Странный я человек, Том, – сказал он горько. – Вечно мне чего-то не хватает. Начинаю искать. И каждый раз, как доберусь до этого «чего-то», гляжу – а это совсем не то, что нужно.

– Философ! – усмехнулся Томми. – Жениться тебе надо. Садись, поехали.

– Дай-ка мне еще сигарету, – попросил Вестгейт. – И поезжай. Я, пожалуй, немного пройдусь. А потом возьму такси.

– Уверен? А то…

– Уверен, – сказал Вестгейт. Он действительно не чувствовал ни малейших угрызений совести. Но сесть в машину рядом с Сэмми почему-то оказалось выше его сил.

На работу Игорь прибыл в чрезвычайно дурном расположении духа. Он так и не смог переварить до конца полученную вчера информацию и совершенно не представлял, как ему теперь себя вести. То есть держать себя с окружающими нужно было по-прежнему. А вот что делать, чтобы новое знание не прорвалось наружу, он пока не придумал. Очень уж это знание оказалось неуместным. Игорь и сам не предполагал, что будет чувствовать, если подтвердятся давно возникшие у него подозрения.

А почувствовал он только страх. Элементарный страх за свою жизнь.

Глядя под ноги, Игорь сунул в турникет пластиковую карточку и шаркающей походкой затащил неподатливое тело на Службу.

– Игорь! – раздался из дежурки полный облегчения возглас. – Доброе утро!

– Сомневаюсь, – ответил Игорь, с трудом поднимая глаза на знакомого сержанта. – И чего в нем доброго?

– Ты пришел, – объяснил сержант. – Давай сюда!

– Что такое?! – Игорь машинально набычился и привычно упер руки в бока.

– А то, что тебя второй час ищут, вот что! У меня уже лычки с погон сами отстреливаются… – проворчал сержант, нажимая кнопки на своем терминале. Про лычки он шутил. Игорь отлично знал, что сержант на самом деле как минимум капитан, а его помощник с погонами рядового, меланхолично кивающий в такт словам командира, – лейтенант. Центральный офис Службы упорно маскировался под статистическое управление.

– О господи… – пробормотал Игорь, заходя в дежурку и стараясь унять предательскую дрожь в ногах. Он все еще не был готов разговаривать с людьми, которые знали, что он – сын Волкова. Когда выходил из дома, думал, что готов. А оказалось – нет.

– Леночка, он пришел, – сообщил терминалу сержант-капитан. – Что мне ему сказать?

– Ну-ка, пусть мне покажется, гад такой! – раздался в динамике звонкий девчоночий голосок.

При звуке этого голоса Игоря затрясло буквально с ног до головы, но он послушно вполз в поле зрения камеры.

«Только не бежать! – приказал он себе. – Побегу – могут подстрелить, и тогда все, конец, тут же заработаю промывание мозгов. Проклятье! Неужели Лавров все-таки засветился с этой кражей?»

– Боец! – позвала «Леночка», она же первый референт директора Службы. – Ты в порядке?!

– Ну… Не очень, – промямлил Игорь, припоминая колоссальный список былых своих прегрешений и терзаясь надеждой – а вдруг это не Лаврова поймали, а всплыло что-то другое, не такое опасное для жизни?

– А в чем дело? – озабоченно спросила Лена. – Тебе все еще дурно? Что же ты…

– Да не! – отмахнулся Игорь сварливо. – Погода замучила.

– Ах, погода! – саркастически обрадовалась Лена. – Боец, ты вообще знаешь, который час на дворе, а?

– Ну полдвенадцатого.

– А во сколько надо на работу приходить?

– Ну…

– Нет, ты мне скажи, во сколько?!

– Лен, я сегодня пришел на полчаса раньше обычного.

– Игорь, милый, ты понимаешь, что Папа тебя заказал на девять тридцать? И я тебя, негодяя, уже третий час покрываю! Что у тебя с телефоном?!

Игорь отстегнул от пояса телефон и собрался было разыграть пантомиму, но сержант моментально выхватил трубку у него из руки и принялся ее придирчиво обнюхивать.

– Постыдился бы, – сказал ему Игорь строго.

– Леночка, а он ведь сломан у него! – радостно воскликнул сержант.

– И как он это сделал? – поинтересовалась Лена. – Давай, Боец, рассказывай! Я тоже так хочу…

– Лен, – сказал Игорь тоном, не терпящим пререканий. – Кончай этот спектакль. Я виноват. Я приношу тебе извинения. Но сломать наш телефон невозможно. Он может сломаться только сам. Я сейчас пойду в оружейку и его поменяю.

– Тьфу! – раздалось из динамика. – Через пятнадцать минут чтоб был в приемной! Никуда по дороге больше не заходи, у себя в отделе не отмечайся, иди прямо ко мне. Понял? Это приказ! И запомни, даром тебе это не пройдет!!!

– Он будет, Леночка! – проблеял сержант. – Мы проследим!

– А ты, Карпухин, за него не заступайся!

– Да я…

– Боец, ты понял меня?!

– Так точно. Никуда не захожу, у себя не отмечаюсь, к тебе прибыть в одиннадцать сорок пять.

– В гроб ты меня загонишь, – сообщила Лена и отключилась.

Игорь с сержантом крепко пожали друг другу руки. Помощник дежурного зажимал рот ладонью и усиленно моргал.

– Ты чего натворил? – спросил Игоря сержант.

Игорь прищурился. Он все никак не мог понять, что происходит. Ему уже приходилось бывать у директора Службы, но никогда его не вызывали вот так – внезапно и с явным нарушением режима.

– Не знаю, – честно признался он. – За мной уже столько всего числится, что я понятия не имею, какая такая история наверх просочилась.