Тушканчик в бигудях Донцова Дарья

– Ваня, поезжай в «Громвест», отыщи там адрес Федора Максимовича Приходько и узнай, кем ему приходится мужчина, который на Лариной фотографии стоит с букетом: имя, фамилия, отчество. Ну, сам понимаешь. На, возьми с собой газету со снимком, хорошо еще, что я ее у себя оставила, даже не знаю почему.

Я кивнул:

– А кто те люди, которые к вам приехали?

Нора хмыкнула:

– Я все ждала, когда же в Иване Павловиче вылезут гены Николетты. А ты, мой друг, любопытен, как и маменька.

– Простите, право, я случайно спросил.

– Ладно, это ты меня извини. Слишком много неприятных событий за короткий отрезок времени, – улыбнулась Элеонора. – У меня была сестра, ты с ней незнаком. Мы практически не общались, хоть и являлись родней. В прежние годы моя сестричка удачно вышла замуж за партийного начальника, секретаря обкома КПСС. Если помнишь советские времена, то знаешь, какая это величина. В провинции секретарь обкома царь и бог. Вот и получилось, что Надя стала обеспеченной, взлетела наверх, а я была нищета горькая, без всяких перспектив. Как-то раз, в минуту слабости, я поехала к сестрице и попросила денег в долг. Она мне ни копейки не дала, еще и отчитала: дескать, не следует к ней заявляться, своим внешним видом сестру позорить. Вот больше я и не ездила к родне, помощи от них не ждала.

Нора расправила плед, прикрывающий ее ноги, и ухмыльнулась:

– Только жизнь-то длинная и разная. Потом все перевернулось. Секретарь вместе со своим обкомом канул в Лету, а у меня бизнес пошел, мы местами поменялись. Рокировка произошла, я наверху оказалась, а Надюша внизу. Вот тут в ней сразу родственные чувства проснулись, зачастила она в Москву. Правда, недолго ездила, умерла, зато Вера, дочь ее, по шесть раз в год заявлялась, а потом исчезла. Последний раз она дочку привозила, та в вуз поступала. Родители решили, что я ее у себя поселю, но обломалось им. В общем, поживут они тут до вечера, один день, я им гостиницу потом сниму.

– А что за причина их нынешнего визита?

Нора захихикала:

– Николай книгу написал, хорошее название придумал: «Дьявол ест твое тело»!

Я поежился:

– Детектив?

– Нет, пособие по самоочищению, – развеселилась Нора, – ладно, езжай в «Громвест».

Оказавшись в машине, я хотел завести мотор, но тут зазвенел мобильный. Решив, что Нора забыла отдать мне какие-то указания, я схватил трубку и услышал голос своего хорошего приятеля Жени Милославского.

– Привет, Иван Павлович!

– Добрый день, – ответил я и сунул ключ в зажигание.

– Чего поделываешь?

– По делам еду.

– Интересным?

– Извини, не понял.

– Дела интересные?

– Да так, обычные.

– Новый клиент?

– Скорей клиентка.

Послышался смешок, покашливание и неразборчивое бормотание.

– Женя, я не слышу тебя.

– Молодая хоть клиентка или старый гриб?

– Нечто среднее.

– Жаль, – посмеивался Женька, – а то мы тут с Гришей решили оторваться, думали, может, ты к нам присоединишься? Вместе с клиенткой. А как ее зовут?

– Валерия, – машинально ответил я и спохватился: – Жень, не могу, занят.

– Отложить дела никак не удастся, а? – зудел Милославский.

– Нет.

– Скучный ты парень, Иван Павлович, – буркнул Женька. – Ладно, вдвоем повеселимся, а ты кисни.

Я положил трубку на сиденье. Женя и Гриша врачи, мы общаемся много лет, с раннего детства. Наши родители приятельствовали, все они имели отношение к миру литературы. Отец Женьки был крупный переводчик, мать поэтесса, а у Гриши папенька преподавал русскую литературу, а матушка работала в Центральном доме литераторов администратором. Одно время я думал, что мы втроем поступим в Литературный институт, но приятели решили стать врачами. Профессию они выбрали правильно и теперь стали великолепными специалистами. А еще и Женя, и Гриша самозабвенные ходоки по женской части. Оба сбегали в загс по два раза и теперь находятся, так сказать, в свободном полете. Если честно, они похожи, как братья, и порой раздражают меня. Но ведь друзья детства сродни близким родственникам, кое на что после многолетнего общения перестаешь обращать внимание. Значит, холостяки решили удариться в загул, странно, что они предложили и мне принять участие в своих развлечениях, оба знают, что я не большой любитель посиделок с девицами. Вот в бильярд пошел бы играть с удовольствием, но увы, надо ехать в фирму «Громвест».

Честно говоря, я полагал, что фирма с подобным названием имеет отношение к метеорологии или торгует оборудованием для взрывных работ. Но «Громвест» оказался всего лишь пятиэтажным магазином мебели. Федора Максимовича тут, похоже, знали все, потому что первая же пойманная мною девочка-продавщица на вопрос: «Где найти Приходько?» – бодро отрапортовала: «Вверх по эскалатору, на последний этаж, отдел VIP-мебели».

Я пошел по огромному залу, забитому диванами и креслами. Редко брожу по магазинам, в те, что торгуют мебелью, не заглядывал вообще и сейчас был немало удивлен. Все вокруг оказалось заставлено разнообразными изделиями из кожи, велюра, пластика, дерева. Кажется, гигантский выбор, на любой вкус, но, присмотревшись, хорошо понимаешь: взять нечего, все одинаково, по большей части вульгарное, не слишком высокого качества. Может, я сейчас нахожусь в отсеке для малоимущих покупателей? Может, цена этой дряни просто смехотворна? Я подошел к журнальному столику самого мерзкого вида. Толстая стеклянная столешница покоилась на черных ножках из пластика. Ну и сколько стоит сие уродство, похожее на коробку, в которую рачительные хозяйки складывают еду перед тем, как убрать ее в холодильник? Понимаете, о чем я веду речь? Стеклянный ящичек с пластиковой окантовкой, снизу, чтобы он не скользил на полу, приделаны четыре пупырышка.

Глаза наткнулись на ценник. Пятнадцать тысяч шестьсот рублей. Я еще раз изучил табличку и старательно пересчитал цифры, решив, что ошибся, эта дрянь не тянет на такую сумму. Наверное, за нее хотят тысячу пятьсот шестьдесят рублей, хотя, на мой взгляд, и это бессовестно дорого. Красная цена поделки три сотни, ну ладно, пять.

– За сколько можно приобрести этот столик? – поинтересовался я у тосковавшего рядом продавца.

– Пятнадцать тысяч шестьсот, – ответил он, – берите, недорого.

Я шарахнулся в сторону. Наверное, я выпал из действительности. Впрочем, пришел я сюда не за покупками.

Федора Максимовича я узнал сразу, он был точь-в-точь такой, как на фото: кругленький, лысый, смахивающий на бегемота.

– Не помешал? – спросил я.

Приходько мигом встал из-за стола.

– Слушаю вас. К чему интерес имеете? Столовая, гостиная или, может, детская комната?

Я улыбнулся:

– Думается, в детских вы сейчас особенно хорошо разбираетесь. Кстати, поздравляю вас с внуком.

– Спасибо, – зарделся, аки маков цвет, Приходько, – такой пацанчик! Узнаёт меня, улыбается, просто душа радуется.

Потом он спохватился:

– Простите, разве мы знакомы?

– Нет.

– Тогда откуда вы про Феденьку узнали?

– Газета ваша попалась, корпоративная, там фото.

Федор Максимович ткнул пальцем в стол.

– Эта?

Я увидел под стеклом знакомый снимок.

– Точно. Очень хорошая фотография.

– Всякому приятно внимание, – гордо сказал Приходько, – вот прислали журналиста, прямо праздник мне устроили. Народ до сих пор поздравляет. Даже кое-кто из постоянных клиентов позвонил.

– Вы всех на снимке знаете? – спросил я.

– Конечно, – удивился вопросу Федор Максимович, – семья же, жена, зять, дочь моя, а это свекровь ее. В общем, все свои, посторонних не звали. Вы к какой мебели интерес имеете?

Я снова улыбнулся:

– Федор Максимович, мне ваша помощь нужна, вот, смотрите.

Приходько уставился на мое удостоверение.

– Из милиции, что ли?

– Нет, из частной структуры, агентство «Ниро».

Продавец снял очки.

– И что?

– Вот на фотографии сбоку мужчина с букетом.

– Вижу.

– Он кто?

– Понятия не имею.

– Как это? – изумился я. – Он же снят вместе с вашей семьей. Сами только что сказали: никого посторонних не было.

– Верно, – кивнул Приходько, – только этот тип в кадр случайно попал. В родильном доме всех в одно время выписывают, с двух до четырех. Комната маленькая, медсестра одна туда-сюда ходит, младенцев выносит. Народу много набилось, этот мужчина кого-то другого встречал. В газете тоже решили, что он из наших, раз близко стоит, я не стал их разочаровывать. Так уважили, репортера прислали, ну попал чужой в кадр, и что теперь? Возмущаться? И почему он всем нужен!

– Кто? – удивился я.

– Да мужик этот. Про него меня уже расспрашивали.

– Кто? – снова, еще более изумившись, повторил я.

Федор Максимович пожал плечами:

– Пришел ко мне покупатель, кровать он смотрел, все матрасы перещупал, а потом воскликнул: «Откуда мне ваше лицо знакомо. Эй, постойте, это же вы!» И газету протягивает!

Федор Максимович уставился на издание.

– Верно, – кивнул он, – в родильном доме снимали. Это моя дочь, Алена, теперь по фамилии Сытник.

– Зять у вас красавец, – улыбнулся покупатель, тыча пальцем в мужика с букетом.

Приходько улыбнулся и объяснил, что это посторонний человек, случайно попавший в кадр. Родственник какой-то другой роженицы, не имеющий никакого отношения к семье Приходько–Сытник.

Я улыбнулся:

– Люди порой бывают очень глупы! Ясно же, что молодой отец держит ребенка! Значит, вы не знаете имени мужчины на фото?

– Откуда!

– А где именно ваша дочь рожала?

– Здесь недалеко, – махнул рукой Федор Максимович, – роддом в двух шагах. Налево свернете, вдоль зеленого забора…

– Какого числа внука забирали?

– Шестнадцатого февраля, – отчеканил Приходько, – такую дату не забыть.

Я попрощался с ним и пошел к эскалатору, на глаза попался тот же столик из стекла с пластиком. Посередине столешницы красовался ценник: 150 600 рублей.

– Федор Максимович, тут ошибка, – не выдержал я, повернувшись к Приходько.

– Что такое? – насторожился продавец.

– Столик…

– Хорошая вещь, качественная.

– Смотрите, сколько он стоит!

– Сто пятьдесят тысяч с мелкими рубликами.

– Правда? – изумился я. – Но за точно такой же на первом этаже хотят пятнадцать тысяч!

Лицо Приходько приобрело загадочное выражение.

– Знаете, молодой человек, – вкрадчивым голосом начал он, – внизу мебель для всех, простой вариант для покупателя с тощим кошельком, честно признаться, не слишком высокого качества, но ведь малоимущим тоже требуется на чем-то спать, сидеть, вот мы и стараемся для людей. А у меня VIP-отдел, здесь представлен эксклюзив. Стекло у нас алмазной огранки, с большим содержанием свинца, рама сделана из нового поколения пластика, его применяют в ракетостроении, ножки способны выдержать нагрузку в пять тонн, ясно теперь?

Я кивнул и пошел к эскалатору. Если честно, то мне совсем непонятно: ну зачем ставить на журнальный столик конструкцию весом в пять тысяч килограммов? Он что, предназначен для семьи слонов? Придут гости, мама-слониха водрузит на столешницу слоненка, а тот начнет читать стихи? Внешне столы и на первом, и на пятом этаже смотрятся как родные братья. И еще, ну с какой стати милейший Федор Максимович решил, что сумма почти в шестнадцать тысяч рублей устраивает неимущего человека?

Продолжая недоумевать, я вышел во двор и позвонил Норе.

– И что, – воскликнула хозяйка, – значит, сегодня? Я готова!

– Вы о чем?

– Ваня, ты?

– Я.

– Извини, я разговаривала с другим человеком, но связь прервалась, срочно приезжай домой.

– Еще что-то произошло? – напрягся я.

– Да, – коротко ответила Нора и отсоединилась.

Я полетел назад со всей возможной скоростью, но путь из-за пробок занял почти полтора часа. Увидев мое встревоженное лицо, Нора вздернула брови.

– В чем дело? Отчего такой вид?

– Вы же сказали, что у нас произошла неприятность!

– Я ни слова не обронила про плохие новости, вечно ты делаешь не те выводы из услышанного, – рассердилась Нора, – немедленно измени выражение лица!

Я постарался улыбнуться. Измени выражение лица! Милое требование. Ясно же, что, когда человек слышит слова: «Дома произошло…», он моментально начинает думать о неприятностях, а не о выигрыше сорока миллионов долларов в лотерею. Так уж устроены люди, сначала мыслят о плохом…

– Я ложусь в больницу, – возвестила Нора, – сейчас ты меня туда отвезешь.

– Господи, вы заболели?

– Нет, наоборот, я вполне здорова.

Я окончательно перестал понимать происходящее.

– Зачем тогда ложиться в клинику? На обследование? Но отчего в такой спешке? Ведь еще утром вы ничего подобного не предполагали.

– Иван Павлович, – ехидно заявила Нора, – если ты сейчас заглушишь в себе Николетту и обретешь способность слушать, я объясню тебе ситуацию. Готов?

– Да, – кивнул я.

– Вот и хорошо, – мирно ответила Нора, – начинаю.

Спустя пять минут я пожалел, что не выпил предварительно кофе, в ушах зазвенело, голова начала кружиться. Скорей всего, давление упало. Впрочем, от полученной информации кому угодно могло стать плохо.

Как вы знаете, Нора давно прикована к инвалидной коляске[2], но, пообщавшись с моей хозяйкой, большинство людей мигом забывают о том, что имеют дело с полупарализованным человеком. Нора терпеть не может жалости. Ее жилье специально устроено так, что никаких бытовых сложностей у хозяйки не возникает. Дверные проемы широкие, а лестница, ведущая с улицы на первый этаж, оборудована пандусом, еще у Норы есть машина, сконструированная по спецзаказу, а в квартире полно всяких приспособлений. То, что для простого инвалида-колясочника является огромной трудностью: поход в туалет, ванную, – для Норы не проблема. У нас везде поручни, а ванная комната имеет площадь двадцать пять квадратных метров. Коляска Норы – это суперсовременный агрегат, способный поднять свою хозяйку вверх, на уровень лица стоящего перед ней человека. В общем, Нора потратила огромное количество времени и денег, дабы стать независимым от обстоятельств человеком, но все равно, ноги-то не ходят.

До недавнего времени врачи только молча разводили руками. Но вот теперь забрезжила надежда. Будучи человеком любопытным, страстно жаждущим снова ходить, Элеонора выписывает кучу специальных медицинских журналов. В одном из них она и вычитала о новом методе. Не стану утомлять вас подробностями, я сам не слишком хорошо понял суть дела. Короче говоря, в позвоночник больного вживляют некое устройство, типа кардиостимулятора, который вшивают сердечникам. Это приспособление генерирует ток, и паралитик начинает ходить.

Впрочем, простой ситуация кажется лишь на первый взгляд. Не следует думать, что Нора наутро после вмешательства побежит по коридорам. Во-первых, сама операция очень тяжелая, и стопроцентной гарантии успеха никто не дает. Во-вторых, ее стали делать совсем недавно, методика не отработана, что тоже сильно повышает риск. В-третьих, эти операции производят в Америке, стоят услуги хирургов для иностранных граждан просто запредельную сумму, а Норе по каким-то причинам не дали визу. В-четвертых, после вмешательства предстоит необыкновенно тяжелый и болезненный реабилитационный период. Больной должен усиленно тренироваться, разрабатывать ноги. Массаж, физиотерапия, силовые нагрузки, упорство, даже упрямство, лишь тогда можно надеяться на успех, но, повторяю, гарантии удачного исхода никто не дает.

– С силой воли у меня все в порядке, – спокойно объясняла Нора, – с деньгами проблемы нет. Поэтому я списалась с госпиталем, договорилась, что врачи сами прилетят в Москву, раз меня к ним не пускают, ну и… В общем, бригада прибывает послезавтра, а меня сегодня кладут, потому что следует пройти предоперационную подготовку. Анализы всякие, ерунда на постном масле. Я давно знала число, но тебе его не сообщала, дабы избежать твоих жалостливых взглядов и сочувствия! Ненавижу, когда меня считают бедняжкой. Итак, сегодня! Понимаешь? Сегодня!!! Все по плану!

Я кивнул. Понимаю, Нора не из тех, кто будет нюниться и рассказывать о предстоящем визите к хирургу.

– Молодец, – похвалила меня хозяйка, – вопросов не задаешь, и правильно делаешь. Времени у нас немного. Слушай мои распоряжения. Пока я в клинике – ты тут главный, все решения принимаешь самостоятельно. Деньги в сейфе, как его открывать, ты знаешь. Займись делом Ермиловой! Срочно.

– Но…

– Не смей спорить! – повысила голос хозяйка. – Сам проведешь расследование.

– Под вашим руководством.

– Я лягу в клинику.

– Так по телефону будете указания мне давать.

– Нет. От меня требуют соблюдения полнейшей стерильности. Бокс. Никаких книг, газет, телевизора, радио и телефона.

– Да почему?

– Не знаю, на этом настаивают американцы. Так что разбираться тебе придется самому, ты справишься.

– Может, подождем до вашего выздоровления?

– Нет.

– Извините, но…

– Иван Павлович, – рявкнула Нора, – я тебе приказываю! Не сметь спорить! Впрочем, коли не желаешь работать – держать не стану, прямо сейчас дам расчет! Ну? Раз, два…

– Только не нервничайте, – быстро сказал я, – как прикажете, так и сделаю, просто я не гарантирую успех.

– Нет, Ваня, – тихо сказала Нора, – не те слова ты произнес. Хочу слышать другие: «Лежи, Элеонора, спокойно, не волнуйся, приедешь домой, а убийца Леры уже сидит в кутузке». Мне сейчас никак дергаться нельзя!

– Хорошо, – тут же согласился я, – считайте, что я произнес эту фразу.

– Вот и ладненько, – кивнула Нора, – а теперь по коням, нас ждут великие дела. Ну, ножки, имейте в виду, я заставлю вас работать.

Я молча пошел в прихожую. Совершенно не сомневаюсь, что к лету она станет бегать на каблуках. Такие люди, как Нора, способны на все.