Все женщины – химеры Орловский Гай
Ответить он не успел, из гостиной влетела Мариэтта с расширенными глазами, на белых сапожках красиво расцветают, как дивные алые цветы, крупные капли крови.
– Там… Там… Там убитые! Еще теплые!
Рука Карлашева дернулась к пистолету, словно у Гиммлера при слове «культура».
– Что-о?.. Где Синенко?
– Осматривает, – ответила она и вздрогнула. – Там все в крови!.. Даже на стенах кровь… и мозги!
Карлашев покосился в мою сторону. В дверном проеме показался сержант.
– Даже так? Вызовите экспертов.
– Уже, – ответила она. – По экстренному. Через семь минут вертолет сядет у входа. Итак, Евген… это ваше настоящее имя? Что вы скажете о трупах в вашем доме? Я успела увидеть двух… но, возможно, есть еще?
Я подскочил, сам чувствую, как глаза стали дикими, а волосы поднялись дыбом, хорошо реагирую, молодец, какой великий актер во мне погибает, почище Нерона.
– Что-оо?
Мариэтта и Синенко переглянулись, а представитель полиции Юго-Западного округа повторил раздельно:
– Вам же сказано, два… трупа… свежие… еще теплые… в лужах крови…
Ящеренок сердито зашипел на него, устрашающе раскрыв красную и пока беззубую пащечку.
Я вскрикнул:
– Так зачем вы их мне принесли?.. Или вы их на месте убили?.. Так у меня не было гостей! Это все ваши провокации!.. Вы мне еще и героин подбросите, я заранее протестую!..
Синенко сказал быстро:
– Посмотрю там еще… Там просто бойня была!.. Все стены исковыряли пулями!.. Это же надо… Красиво живешь, Юджин!
Он исчез, Карлашев не сводил с меня прицельного взгляда холодных глаз. С какой бы скоростью пистолет ни возникал у меня в ладони, но, боюсь, этот натренированный модник успеет выхватить свой из кобуры скрытого ношения раньше меня. Тем более выстрелить.
– Беда в том, – проговорил он, все еще не сводя взгляда, – что мы всего лишь полиция… Если когда-то и министров брали с поличным, то теперь нам оставили только всякую шушеру.
– А министры? – спросил я. – Их берут другие? Повыше рангом?
Он вздохнул:
– У всех связи, знакомства, блат… Хотя на самом деле это только прикрытие.
– Не связи? – спросил я.
Он поморщился.
– Связи связями, но у них крыша получше, чем просто связи. Мир слишком уж разогнался к глобализации, люди не готовы… да и не хотят. А если и согласны, то на собственных условиях, а не общих… Так что у нас возможности ограниченны…
Он на что-то намекал, но я все не мог врубиться, потому ответил осторожненько:
– Ну, жаль, конечно…
– Страны, – сказал он, – вынужденно сократили армии, дали централизацию всем районам и кластерам, а к чему привело?.. Вот именно. Новое вино нельзя наливать в старые кувшины, как сказал великий винодел Соломон. Или это был Ной?
– То изрек Иисус, – поправил я.
Он изумился:
– Разве Иисус не плотничал?
– Одно другому не мешает, – напомнил я. – Говорят же, пьет как слесарь…
– Пьет как ирландец, – поправил он книжным тоном, – так правильно.
– А что, все слесари ирландцы?
– Погугли, – огрызнулся он с неудовольствием, – в их родословной я не копался.
Синенко вошел подчеркнуто спокойный, ироничный, хотя еще более тяжелый и массивный.
– Мариэтта уже сказала? Нет? Там не два, а четыре трупа… В разных местах, в красноречивых позах, только здесь чисто… Юджин, что это у вас на руках?
Карлашев и Мариэтта заинтересованно уставились на мои кисти. Там все еще побаливает, веревка хоть и недолго побыла на моих руках, но зверски натерла кожу.
– Где? – переспросил я.
– Вон, – сказал Синенко и некультурно указал пальцем.
Я посмотрел, сказал гордо:
– Стигматы, что же еще!
– Чего-чего? – спросил Карлашев.
– Стигматы, – пояснил я. – У слишком верующих появлялись в тех местах, куда Христу вбивали железные костыли, а у меня проступили на местах, где у невольников были цепи… Ну так, чуть покраснела кожа. Вы же помните песню о невольниках?
Карлашев внимательно оглядел кисти обеих рук, покачал головой.
– Это не от наручников. Больше похоже на веревку.
– Вам виднее, – согласился я. – Я когда слушал музыку, представлял, что руки у меня связаны… но чем, гм, как-то не конкретизировал. Просто ощущение, понимаете? Из этих ощущений возник импрессионизм, это искусство такое… вроде футбола низшей лиги.
Мариэтта, прислушиваясь одним ухом, бросила ядовито:
– Импрессионизм от впечатлений, а не ощущений!
– Здорово, – обрадовался я. – Значит, я еще и впечатлительный, а не только ощущательный? То-то меня всего трясет!.. Может быть, вы меня обнимете, чтобы я перестал дрожать и вздрагивать?
Она смерила меня злым взглядом.
– Послушай что-нибудь успокаивающее.
– Давай я обниму, – предложил Синенко.
Я смерил его опасливым взглядом.
– Я человек старых взглядов, понимаете ли…
– Без намеков, – сказал он угрожающе. – Я человек еще более старых.
– А вот я кроманьонец, – похвастался я. – Но мы вас, неандертальцев, помним!.. Вообще-то я не знаю уже, за что я налоги плачу? Почему меня не защищают?.. Мне что, в общество защиты животных обращаться?.. Да не потому, что осел, животных вы все защищаете!..
Он сказал успокаивающе:
– Мы тоже защищаем, не волнуйтесь вы так… Вон у вас «Резня на Журавлевке» в закладках, это ж сколько человек вы там убили, тысячи? И ничего…
Я снял с плеча ящеренка, поцеловал в морду и опустил на пол, слегка подтолкнул в толстый зад.
– Иди, бегай во дворе. Тебе не стоит слушать про убийства мобов. То плохие мобы. А ты замечательный.
Ящеренок прыжками вынесся через раскрытую дверь во двор, Синенко сказал серьезно:
– Не волнуйтесь, сейчас все поймем и решим.
Голос его прозвучал зловеще, хотя это я могу и сам интерпретировать по своей хозяйственности и подозрительности.
Карлашев ушел в гостиную, мы услышали, как присвистнул там. Синенко сказал мне дружелюбно:
– Пойдем посмотрим. Хотя для тебя это и просто дикая новость, ты никого из них не видел, но все же полюбуйся, что они с твоей мебелью сделали.
– Запачкали? – спросил я в панике. – С ногами на диван?
Он хохотнул:
– Увидишь. Как бы впервые. Ты ж ничего не видел, ничего не слыша? Как те три обезьяны?..
– А что третья?
Он взглянул на меня пронизывающим взглядом.
– Быстро схватываешь. А третья «никому ничего не скажу». А ты, похоже, все три. Многообезьянник. В смысле, многостаночник.
Я перешагнул порог и в самом деле ахнул без всякого притворства. Стена вся в дырках. Останься там на несколько секунд дольше, нашпиговали бы свинцом, как говорится, хотя пули давно уже без свинца.
Я ощутил, что меня снова начинает потряхивать пережитое, Синенко делает вид, что рассматривает залитый кровью пол, распластанные тела, но наблюдает за мной остро и неотрывно, этому наверняка тоже учатся в полицейских академиях.
Мариэтта прошлась вдоль стены, стараясь не вступать в лужи крови, что все еще растекается, обиженная, что не дают свернуться.
– О-го-го, – произнесла она озабоченно, – эти ребята любят стрелять… Что здесь еще не изрешетили? Потолок?
Синенко, не глядя, указал большим пальцем вверх.
– Туда тоже выпустили очередь. Но не прицельно, видишь?
– Да, – согласилась она, – кто-то уже в агонии нажал на спуск. После того, как некто всадил пулю ему прямо между бровей. Прекрасный выстрел!
– Какие сволочи, – сказал я плачущим голосом.
– Правда? – спросил Синенко.
– А что, не видно? – вскрикнул я. – Они всю телестену поковыряли! Смотрите, ее придется менять почти целиком!..
Карлашев и Синенко переглянулись. Я ощутил, что допустил оплошность, перешагивая через трупы и мало обращая внимания на залитый кровью пол, дескать, отмыть легко, а за телевизор платить придется. Хотя, конечно, страховка покроет…
– Сейчас прибудут эксперты, – пообещал Карлашев. – Заодно оценят и ущерб. Хотя этой ерундой вроде бы должны заниматься страховые компании?..
Синенко хмыкнул:
– Да сейчас все так быстро меняется. Как думаете, что здесь стряслось?
– В целом? – спросил Карлашев. – Задайте вопрос полегче.
Мариэтта сказала сердито:
– Можно только предполагать… И то по частям. Вот у этих двух, что один напротив другого, возник конфликт с этим вот третьим… Видимо, тот успел выстрелить первым, поразил вот этого, он ближе и опаснее, второй ударил его рукоятью пистолета, но, истекая кровью, этот успел и во второго всадить три пули…
Карлашев поморщился.
– Как-то все сумбурно… но, согласен, другие варианты выглядят так же неуклюже. Видимо, ссора у них завязалась неожиданно. Потому и такой некрасивый результат.
Она усмехнулась:
– Вы эстет, Петр Васильевич. Красивый – не красивый… Нам главное, чтоб правдивый.
Синенко уточнил:
– Правдоподобный.
– Для начальника участка? – спросила она. – Или прокурора?
Глава 8
Он кисло отмахнулся, не желая в присутствии подозреваемого раскрывать корпоративные секреты.
Карлашев сказал с иронией:
– Такого в моей практике еще не было. Четверо в лужах крови, а хозяин слушает музыку! Ничего не видел, ничего не слышал… Как такое может быть?
Синенко посмотрел на меня весело.
– Теоретически может. Потому того, что мы обнаружили, мало для обвинения. Давайте искать…
– А что скажет хозяин дома? – спросил Карлашев.
Синенко ответил вместо меня:
– Ничего не видел, ничего не слышал. Наушники у него видите какие? Не услышишь и атомный взрыв. Я бы этих меломанов только за такое извращение сажал! Ишь, слушать «Дорогой Водана» и смотреть футбол!.. А пули сюда не долетали. И хотя я сам в такое не верю, но суд, хоть и поверит нам, а не ему, все же потребует более весомых доказательств. Им вообще подавай железобетонные. Слишком уж надеются на технику!
Мариэтта сказала едко:
– Прямых улик!.. Но здесь столько наворочено, что на этот раз точно найдем.
Карлашев поинтересовался:
– На этот раз? Значит, он уже в чем-то был замешан?
Синенко сказал весело:
– Нет, конечно! Он всегда либо примус починяет, либо вышивает крестиком, а вокруг все зверски убивают друг друга и забрызгивают стены кровью.
– И мозгами, – добавила она ядовито.
Карлашев посмотрел на меня с великим уважением. В проем двери опасливо заглянул ящеренок, слишком много чужих людей, но пересилил страх и, стремительно преодолев разделяющее нас пространство, взбежал по моей ноге, цепляясь острыми коготками, уселся на плече, прижимаясь к моей теплой вроде бы шее, и смотрел на всех сверху уже победно и бесстрашно.
– Какой толстый геккончик, – сказал Карлашев.
– Это не геккон, – уточнил Синенко.
– А кто?
– Нильский крокодил, – пояснил Синенко. – Сейчас модно держать дома карликовых животных. Табуны коней ростом с кошек, слонов и носорогов, что мельче добермана…
Карлашев обронил:
– Я слышал насчет тираннозавра…
– Врет, – ответил Синенко убежденно. – Станут этому жуку тираннозавра восстанавливать! Подумаешь, олигарх…
Карлашев обошел меня со всех сторон, внимательно рассматривая ящеренка.
– А нельзя у него спросить? – сказал он. – Я читал где-то, в глазах остается все, что видел… недавно. Если эта штука…
– Это не штука, – огрызнулся я, – а член моего общества!
– Но если он сидел здесь и все видел…
– То экспериментальная техника, – ответил Синенко с сомнением. – Кто нам ее даст…
– Это я не дам, – отрезал я. – Это Яшка!.. Я вас по судам затаскаю!.. В Гааге сядете вместе с Милошевичем и Ашаном Гагеным!.. А потом вас там же нечаянно удавят.
Карлашев сказал примирительно:
– Ладно-ладно, это только предположение. Что твоя дурная ящерица могла увидеть?
– Не куплюсь, – заверил я. – Видел что-то Яшка или не видел, я не разрешу спрашивать без адвоката. А его адвокат, как и папа, это я. И вообще он еще несовершеннолетний.
Мариэтта выглянула в окно, просияла так, что видно даже со спины и ниже.
– Ура, прибыли эксперты. Заберут трупы, а по ним всю подноготную этого жука узнают. Сейчас такой уровень криминалистики, по одному плевку узнают адрес и даже любимый сорт кофе!
Я буркнул:
– Это и я могу.
Карлашев заинтересовался:
– Что именно?
Я указал на ближайший труп.
– Этот вот, судя по характерной позе, в которой упал, белый мужчина, год рождения тысяча девятьсот восемьдесят пятый, февраль, двадцать третьего, дважды состоял в браке, один ребенок, прописан в Южном Бутово по улице Изюмская, дом семьсот первый, квартира сорок шестая… что блестяще подтвердится найденным в кармане убитого паспортом.
Синенко, что слушал с раскрытым ртом и все большим изумлением на лице, разочарованно хмыкнул и повернулся к Мариэтте:
– Проверь, вдруг там у него в самом деле паспорт.
Она буркнула:
– Если и есть, то фальшивый.
– Сейчас все фальшивое, – поддержал я горячо. – А в продуктах нитраты и гэмэо! Как жить, не представляю. Хорошо хоть, женщины все те же! Как были хитрыми, так и остались.
Со двора в гостиную начали заходить эксперты с чемоданчиками в руках, еще с порога достали всякую хренотень и начали то ли фотографировать, то ли просвечивать всех и вся в доме невидимыми лучами смерти.
Один, похож на их начальника, внимательно посмотрел на трупы, перевел испытующий взгляд на меня.
– Чистая работа, – одобрил он. – Высокий профессионализм!.. Давно такого не видел. Вы хозяин? Похоже, завалены заказами?
– Че? – спросил я с непониманием.
– Работу даже на дом берете, – объяснил он. – Другим приходится выезжать на место.
Синенко попробовал вытащить нож из столешницы, не смог, покачал головой.
– Крепкие сюда явились ребята. Чем же ты их заинтересовал?
– Шутите? – сказал я нервно. – Вы смотрите, что у меня пропало!.. Столовое серебро на месте?
Он хмыкнул:
– У тебя были серебряные ложки?
– Нет, – ответил я. – Но чего же они тогда туда лазили? Вдруг да подкинули? А потом скажут, что я у них украл!.. Или это вы мне подкинули?.. Я теперь никому не верю, везде коррупция и отток капитала!
Он проговорил:
– И нарушение прав человека, верно?
– Вот-вот, – сказал я горячо, – неотъемлемых и незыблемых. Как Вандомская колонна!
Он посмотрел с недоумением.
– Что за колонна? Церетели нацеретелил?..
– Откуда я знаю? – огрызнулся я. – У меня компьютера нет в линзах, даже в очках нет. Да что там компьютера, у меня и очков нет!.. Видите, какой я бедный?
Он кивнул.
– Видим. Вот только что-то у тебя есть… Может быть, бриллиантов каких-то целый мешок? Иначе чего это они так?..
– Вот и узнавайте, – огрызнулся я. – Разве не видно, что я простая божья коровка?.. Я даже голосовать не хожу, все равно за меня проголосуют, как надо и правильно!.. Я всегда согласный с линией партии и правительства. Сейчас у нас кто в правительстве?
Синенко пожал плечами.
– У Мариэтты спроси, она все знает.
– В футболе не сечет, – сказал я твердо. – Не знаю, как таких берут в детективы! Им же и в носу ковыряться нельзя разрешать, пальцы сломают.
– Это да, – согласился он, – она футбол от соккера не отличает.
Они все трое в нетерпении посматривали на экспертов, что сперва снимали все на скрытые камеры, потом долго всматривались в результаты, что выдает на экран анализатор.
Синенко не вытерпел, начал сердито сопеть, наконец сказал с угрозой:
– Ребята, если снова сели в лужу, так и скажите, бить не будем.
– Нет, будем, – сказал Карлашев.
Старший эксперт сказал со злостью:
– Дурь какая-то! Теоретически подозреваемый в самом деле мог не слышать с такими наушниками посторонние звуки!.. А нарушители в то помещение не заскакивали, это подтверждено. Но мы же понимаем, что где-то ошибка!
– Еще какая, – согласился он, – однако начальство требует, чтобы наши выводы не противоречили результатам анализатора. Там избегают конфликтов. Они скорее закроют дело, чем поставят под сомнение научную экспертизу.
Мариэтта посмотрела на меня зло, повернулась к эксперту.
– Корпорации давят, – сказала она зло. – Заставляют внедрять их разработки везде… что хорошо, но и нам надо верить! Я же чувствую, он не сидел вот так, слушая музыку!
– И я не верю, – подтвердил эксперт. – Как разумный человек, не верю. Но что делать, если мы уже в таком хай-тековском мире, что и сами еще не врубаемся, что в нем и как…
– И что делать?
– Мариэтта, – сказал он, – теперь косвенные улики даже не рассматривают. Раз у нас такое оснащение, то улики должны быть только прямыми и бесспорными. Даже неоспоримыми, как говорит наш шеф. Потому решайте сами, мы только технические консультанты.
Мариэтта повернулась ко мне, лицо усталое и злое, но в голосе прозвучал нескрываемый вызов:
– Придется вам, пан Евген, снова проехать в наш участок! Только, думаю, на этот раз вам не отвертеться так легко, как в прошлый раз.
– Разве я отвертывался? – спросил я в недоумении. – Я к вам со всей душой! Душа – это такая эманация…
– Тогда нет проблем, – прервала она. – Душу тоже берем. Пойдемте, господин Евген!.. На этот раз, уверена, вам придется задержаться в участке намного дольше.
Синенко договорил со злорадством:
– А вернешься из него уже не в этот домик, а в другой. С решетками на окнах.
– Это я люблю, – заверил я. – Безопасность прежде всего!
Синенко спросил быстро:
– Тебе грозят? Ты чего-то боишься?
– Я бесстрашен, – ответил я гордо. – Как лев! Но я не дурак.
Карлашев сказал в нетерпении:
– Мариэтта, отвези его в участок. Пусть посадят пока под арест… Господин Евген, не кипятитесь, мы имеем право задержать вас на пять часов без предъявления обвинения. Так что все по закону. Поедете добровольно или вас отвезти связанным…
– …привязанным сзади за автомобилем, – добавил Синенко, – с гранатой во рту. А веревку зацепим за колечко, я это умею…
Я не удостоил его ответом, ссадил Яшку на диван, а сам вышел во двор к их полицейскому автомобилю. Мариэтта с издевательской ухмылкой распахнула передо мной дверцу.
– Не боишься, – спросил я, – что нападу по дороге?
– Я на это надеюсь, – отпарировала она.
– Мазохистка…
– Нет, – пояснила она, – в порядке самозащиты сверну тебе шею и разом закрою дело. Еще и премию получу.
– Я что, такой ценный?
– Нет, просто дело закроем.
– Бюрократы!
Я опустился на правое сиденье, она обошла машину и села за руль, красивая и надменная, а еще предельно злая, раз уж не удается ущучить вроде бы такого простого и простодырого.
Читать бесплатно другие книги:
