Диана, Купидон и Командор Питцорно Бьянка
Три невестки не знали, как поступить. Но на всякий случай каждая заказала себе новое платье. Диане мама тоже купила в магазине Кардано бархатное платье гранатового цвета с лакированным ремешком и белым кружевным воротничком, обшитым шелковой лентой. Модель платья предусматривала бант из той же ткани, чтобы украсить прическу, но волосы Дианы теперь были слишком короткими для какого бы то ни было узла или приколки.
Стрижка больше не ужасала Диану так, как в первый день. Постепенно она привыкла к новой прическе, тем более что та, вопреки всем ее ожиданиям, не повлекла за собой никаких важных изменений в ее жизни. К счастью, Диане по-прежнему снилось иногда, что Кочис говорит ей: «Ты красавица», и это примиряло ее с собственной внешностью. Только вот для театра она предпочла бы более «взрослое» платье.
Единственным утешением стало то, что Приске Пунтони ее мама тоже купила бархатное платье с кружевным воротничком, только синее, с широким поясом из мраморированного шелка (mordor, как особенным тоном замечала бабушка Пунтони), который завязывался огромным бантом на спине, ужасно неудобным для того, кто почти четыре часа должен просидеть в кресле. (Но перед элегантностью удобство всегда отходит на второй план. Да и как там вечно говорит Галинуча? «Красота требует жертв!»)
Это платье Приска надела бы и в канун Рождества для получения от учебного комитета премии, которую выиграла за свое сочинение о «Празднике деревьев». Мунафо, выздоровев и вернувшись к работе, не могла поверить, что премию выиграла эта наглая лентяйка Пунтони, а не ее великолепный Гай. Ну и что с того, что в тот день Гая не было на занятиях, ее заместительница могла бы разрешить ему написать сочинение и на следующий день. Ведь то, что он не стал бы ни у кого списывать, было и так ясно, и школьные правила позволяли делать подобные исключения. И вообще, если уж она не могла представить комиссии сочинение первого отличника в классе, то почему вдруг ей взбрело в голову выбрать для этого сочинение Пунтони? Кто знает, что за глупости написала эта взбалмошная девчонка, эта зазнайка, с ее абсурдной и бездонной фантазией…
И уж совершено непостижимо для Мунафо оказалось то, что и комиссия выбрала ее работу из всех остальных претендентов, отобранных среди лучших учеников областных школ.
Причем за время ее отсутствия произошли и другие странности: что это за восьмерки и девятки, щедро поставленные ее заместительницей самым недисциплинированным, невнимательным, самым легкомысленным ученикам в классе? Восемь по «Илиаде» этой нахалке Серра, которая все прикидывается скромницей, а сама наверняка себе на уме, сноб, как и все остальные ее родственнички…
И все эти «неудовлетворительно», так легко поставленные Лопес дель Рио, Спадавеккия, Кассоль, Денгини? Конечно, ни одна неудовлетворительная оценка не досталась ее любимцу, но новая учительница не выказала в его адрес никакой благосклонности: ни раз она ставила ему такие же, если не худшие, оценки, как и Элизе Маффей, скомкав ее двухлетнюю педагогическую работу, направленную на стимуляцию соревновательного духа между двумя лучшими учениками класса. И времени на то, чтобы снова уравновесить итоговые оценки за первое полугодие, совершенно не оставалось.
Ничего, уж в третьей четверти она наведет порядок, решила Мунафо. И для начала нужно было немедленно поставить на место эту нахалку Пунтони, чтоб она не слишком гордилась своим случайным успехом.
Глава десятая,
в которой Мунафо мстит, а Диана кое-что узнает
В тот день, когда привратник принес в класс приглашение на вручение премии, Мунафо, вместо того чтобы указать ему на Приску, сама приняла письмо, вызвала к доске Гая и вручила конверт ему в руки. После чего обернулась к Приске:
– Пунтони, ты не дурочка и прекрасно понимаешь, что премия досталась тебе незаслуженно. Если бы твой товарищ по классу не заболел в тот день, то на этом конверте сейчас стояло бы его имя. Я оставляю принятие решения твоей совести.
Приска густо покраснела. Этого она никак не ожидала. Конечно, до сих пор она прекрасно жила без каких-то там премий и могла спокойно прожить без них и дальше. Но она уже привыкла к этой мысли, уже рассказала обо всем родителям и даже решила, на что потратит полученные деньги. Неужели она должна теперь от всего отказаться? Что она скажет родителям? И вообще, Мунафо не имела права так позорить ее перед всем классом.
– Так что же? – произнесла учительница.
Но до того как Приска успела раскрыть рот, бедный Гай, который сначала подумал, что учительница вызвала его для помпезной передачи приглашения Приске, вдруг тоже покраснел как рак и возмущенно воскликнул:
– Не хочу я этой премии! Это Пунтони выиграла конкурс, пусть она ее и получает!
– Вот видишь, Пунтони? Твой товарищ намного благороднее тебя. Но от него я другого и не ожидала. А вот ты…
– Но это несправедливо! – прервала ее Розальба. – Премию выиграла Приска! Разве она виновата, что Гай в тот день заболел?
– И вообще, не думаю, что можно изменить имя победителя, – добавила Элиза. – Регламент эого не допускает.
– Как обычно, ты запаслась адвокатами, Пунтони, – иронично заметила Мунафо. – Да, Маффей права. По закону ты можешь отказаться от премии, но не имеешь права передать ее другому.
– И что? – Приска никак не могла понять, чего хочет от нее учительница.
– А то, что я просто хотела тебя испытать. И поняла при этом, что у тебя совершенно отсутствует чувство справедливости. Также это поняли и все твои одноклассники. Наслаждайся своей премией, глупая. Наверняка она будет единственная за всю твою школьную карьеру. Выходи к доске, возьми приглашение из рук Гая и поблагодари его, что он в тот день заболел.
Больше всего в это мгновение Приске хотелось разорвать конверт на тысячи кусочков, в такую она пришла ярость. Но еще больше возмущался первый отличник класса, он пробормотал ей сквозь сжатые зубы «Прости» и немедленно бросился на свое место.
– Отлично, – произнесла Мунафо. – Теперь посмотрим, действительно ли Серра так хорошо знает «Илиаду» и заслуживает свою невероятную восьмерку. Где вы остановились? В конце второй песни? Серра, встань и расскажи нам, что произошло после того, как Агамемнон совершил жертвоприношение Зевсу?
Диана спокойно поднялась. Вопрос был совсем несложным.
– Гомер перечисляет всех воинов, которые сопровождают Агамемнона в Троянской войне. Греческих и их союзников. Их генералы собирают названных воинов в отряды. В это время Зевс посылает одну богиню, Ириду, к троянцам, чтобы предупредить их о готовящемся нападении греков на город. Тогда Гектор, старший сын короля Приама и самый мужественный среди троянцев, распускает общественное собрание и собирает свои войска на защиту города. Гомер перечисляет и их, троянских воинов и союзников, и на этом заканчивается вторая песнь.
– Молодец! – шепнула Приска – автор этого изложения. Диана повторила его практически наизусть.
Но Мунафо придерживалась другого мнения. Она строго взглянула на Диану и произнесла:
– Конечно, так слишком просто. Назови нам имена всех перечисленных воинов, можешь начать с греческих. Ну, чего ты ждешь?
Диана, замерев, смотрела на учительницу. Запомнить всех воинов было невозможно – множество страниц никогда не слышанных раньше имен, таких как Гиртакид, Гиппофоой, Пирехм, Эпистроф… Почти пятьсот строк одних имен…
– Может, тебе помочь с началом? – издевательски спросила Мунафо и зачитала из книги: – «Только вождей корабельных и все корабли я исчислю…» Ну, продолжай!
– Новая учительница сказала, что достаточно пересказать содержание, – запротестовала Диана.
– Мне недостаточно. Во всяком случае, не для того чтобы подтвердить твою восьмерку. Я поставлю тебе шесть с минусом и из этого выведу среднюю полугодовую. Не переживай, Серра, удовлетворительно ты все равно получишь.
– Но это несправедливо! – вмешалась Элиза. – Этот перечень не знаю даже я, и Гай наверняка тоже! Эта песнь называется «Перечень кораблей», и никто никогда не учит ее наизусть, никогда, мне говорил об этом моя дядя Леопольдо!
– Который, насколько известно, работает кардиологом, а не учителем литературы, поэтому сядь и замолчи, – коротко отрезала Мунафо.
Но, к великому удивлению Дамианы, Элиза не желала сдаваться и упрямо воскликнула:
– Я готова поспорить, что этого списка не знаете даже вы!
– Маффей, не провоцируй меня. Или хочешь побывать в кабинете директора?
К счастью, в это мгновение зазвенел звонок. Ученики шумно поднялись с мест и влились в коридорный поток. Мунафо надела пальто, чтобы идти домой. Ее уроки на сегодня закончились. Следующим было рисование.
В этот день ребята играли в Троянскую войну с особенным азартом. Всех троянцев взяли в плен, и не осталось никого, кто мог бы их освободить. Звева Лопес пыталась мухлевать, утверждая, что Микеле Цанки дотронулся до нее, когда она уже находилась за рекой Скамандр, то есть на тротуаре. Но все прекрасно видели, что взятие в плен произошло по всем правилам в открытом поле. Звева обиделась, сказала, что не потерпит, чтобы ее называли вруньей, и что она больше не играет и уходит домой. Разгорелась ссора. Приска яростно толкнула Флавию Ланди, а Агнезе Натоли получила от Джиджи Спадавеккия такой удар локтем, что у нее пошла кровь из носа. Двум главнокомандующим, Томмазо Гаю и Лоренцо Паломбо, пришлось призвать на помощь весь свой авторитет, чтобы успокоить разъярившихся воинов.
Диана вернулась домой возбужденная, с болтающимися шнурками. В общей суматохе она потеряла пуговицу от пальто. К счастью, мамы еще не было дома, и Галинуча хоть и ворча, но помогла ей привести себя в порядок.
– Госпожа Астра держит у себя в комнате коробку с пуговицами, иди глянь, может найдешь запасную от твоего пальто. Во втором ящике комода.
Диана так и сделала. В указанном няней ящике оказалось четыре коробки, все примерно одинакового размера. В первой лежали мамины шелковые чулки. Во второй – носовые платки. В третьей – перчатки. В четвертой – бижутерия. Не долго думая, Диана открыла первый ящик. Обычно мама закрывала его на ключ, но сейчас, наверное, забыла, и ключ торчал в замочной скважине. Вот и еще одна коробка. Только в ней почему-то лежали не пуговицы, а письма. Диана уже собралась было закрыть ящик, стыдясь своей невольной бестактности, как вдруг взгляд ее упал на особенно красочную и большую марку. Марка была не итальянской, почтовый штемпель тоже. Диана не могла понять, из какой страны пришло это письмо. На конверте стояло мамино имя, но адрес не виллы «Верблюд», а «Абонентский ящик № 127, Серрата». И почерк… почерк показался Диане знакомым, словно она уже видела его и не раз. Кто же это пересекает букву А в «Астрид» так твердо и решительно? Ну конечно Манфреди.
Сердце Дианы заколотилось. Подобных конвертов в ящике оказалось где-то около дюжины, аккуратно сложенных в стопочку и перевязанных голубой ленточкой. Пальцы Дианы дрожали от желания вскрыть хотя бы один из них, пробежать глазами всего лишь первые строки, увидеть дату, понять, откуда все эти письма…
Диана знала, что читать чужие письма непозволительно. И ни за что на свете этого нельзя делать. И все же…
Но тут послышался стук калитки, потом звук открывающейся двери; через некоторое время раздались мамины шаги на лестнице. Диана забыла о пуговице и бросилась вон из комнаты.
– Ящик был закрыт на ключ, – сказала она Галинуче в оправдание того, что вернулась ни с чем.
– Ну да ладно… Все равно твоя мать уже здесь, и я не успела бы пришить пуговицу до ее возвращения. Значит, тебе влетит. Что делать, в следующий раз будешь повнимательнее!
Глава одиннадцатая,
в которой говорится об обманах, генеральных репетициях и планах на будущее
Серрата, вилла «Верблюд»
29 НОЯБРЯ
Тереза!
Мне нужно столько рассказать тебе, что я даже не знаю, с чего начать!
Во-первых, вчера я узнала, что мама наговорила нам кучу вранья насчет Манфреди. Неправда, что с того времени, как он исчез, она ничего о нем не знала. Неправда, что она не знает, где он находится. Неправда, что он бросил ее и не желает больше иметь с нами ничего общего.
Все это время Манфреди регулярно писал ей, как минимум два-три раза в месяц, судя по количеству писем, которые она прячет у себя в комнате. Я нашла их случайно, когда искала пуговицу к пальто, и сразу же узнала его почерк. Дзелия говорит, что, наверное, это старые письма и мама сохранила их на память. Но на конверте написано «Серрата», и потом, они откуда-то из заграницы. Жаль, я так и не рассмотрела, из какой именно страны, потому что мама вернулась домой и мне пришлось удирать. И, конечно же, я не открыла эти письма, поэтому понятия не имею, что там написано.
Я успела прочесть лишь адрес на конверте, и письма эти не были адресованы на виллу «Верблюд», а на абонентский ящик. Вот, оказывается, что делала мама в тот день, когда я повстречала ее на почте!
Наверное, они специально так договорились, чтобы укрыться от Командора. Но если это действительно так, тозначит и она ему писала! То есть она знает его адрес, знает, где он! Но не заявила об этом в полицию, чтобы его арестовали и заставили вернуть все наши деньги. И никому ничего не сказала. (Хотя, может, по секрету какой-нибудь подруге, кто знает…) Все это означает, что она с ним в сговоре, что она простила его, что теперь она его защищает. Я бы на ее месте непременно захотела отомстить ему за то, что он нам сделал. А вот она, я готова поспорить, послала ему пропавшую фотографию, и еще наверняка с какими-нибудь нежными словами типа «Любовь навсегда, не забывай никогда, целую тебя» или что-то в этом роде. Хотелось бы мне знать, что они там друг дружке пишут!
Как ты думаешь, может, мне стоит прочесть хоть какое-то из этих писем? Конечно же, я знаю, что чужую корреспонденцию читать нельзя. Но для меня и Дзелии жизненно важно знать, что происходит. Если только мне еще раз попадется этот ящик незакрытым…
Как бы то ни было, ты никому об этом не рассказывай. Вот рассердилась бы Астрид Таверна, если бы узнала, что я рылась в ее комнате и обо всем узнала! У нее и так отвратительное настроение из-за оперы, то есть из-за Дзелии, которая завтра будет выступать в «Мадам Баттерфляй» в роли маленького япончика…
После обеда я ходила с Дзелией и Галинучей на генеральную репетицию. Это так здорово! Саму историю я уже знала – Приска дала мне почитать либретто, но в музыкальном исполнении это еще трогательнее. Происходит все в Японии, где некий американский офицер Бенжамин Франклин Пинкертон влюбляется в девушку-японку и договаривается с консулом своей страны о ложной свадьбе. Девушку зовут по-японски Чио-Чио-Сан и по-английски Баттерфляй, но и то и другое означает «бабочка» (а не «масляная муха», как думала я вначале). Представь себе, ей всего пятнадцать лет и она даже не подозревает, что Пинкертон на самом деле просто обманщик. Как я уже говорила, он устраивает ложную свадьбу, которая не имеет для него никакого значения. Он так и поет, поднимая тост вместе с американским консулом: «Я пью за вашу далекую семью, и за тот день, когда я тоже женюсь, по-настоящему, на настоящей американке!»
А вот девушка верит, что все это правда, даже отрекается от буддизма и принимает христианство; ее дядя бонза прибегает и рассерженно кричит под угрожающую музыку: «Чио-Чио-Сан! Чио-Чио-Сан! Ты забыла о своем долге?», после чего проклинает ее от имени всей семьи. (Кстати, Дзелия не знала, что «бонза» означает буддийский священник, она думала, это его имя, ну вроде как «дядя Туллио».) Для девушки этот дядя очень важен, потому что она осталась без отца – тот распорол себе живот кинжалом самурая по велению японского императора.
Но Пинкертон поет ей: «Детка, детка, не плачь из-за лягушачьего кваканья. Все твое племя и бонзы всей Японии не стоят слез из этих чудесных глаз». И фальшивое бракосочетание заканчивается: этот врун Пинкертон делает Чио-Чио-Сан кучу комплиментов и обещаний, она распускает пояс японского праздничного платья, который называется «оби», и надевает белую ночную рубашку, а он поет: «Приди, о приди ко мне» – и уводит ее за ширму. После чего занавес опускается.
В следующем акте мы видим Баттерфляй с ее служанкой Сузуки – Пинкертон уже уехал в Америку и позабыл о ней, но Баттерфляй терпеливо ждет его возвращения. После ложной свадьбы прошло уже три года. (Вот почему, по моему мнению, Дзелия слишком большая, чтобы играть роль ее маленького сына.) В общем, у Баттерфляй родился сын, но Пинкертон ничего об этом не знает – он уехал в Америку еще до его рождения. У ребенка светлые, как у отца, волосы, Баттерфляй души в нем не чает и поет ему: «Ты мой маленький бог, ты моя большая любовь». Она назвала его «Страдание», но в день приезда Пинкертона поменяла это имя на «Радость» – почему-то женское. Баттерфляй обнимает малыша, а ребенку по сценарию нужно просто стоять на сцене и ни в коем случае не смеяться. Дзелия взяла с собой сегодня на сцену свою обезьянку Пеппо, певица, которая играет роль Баттерфляй, страшно рассердилась, но Командор сказал ей: «Это только на репетицию».
Сузуки говорит (то есть поет), что, по ее мнению, госпожа должна перестать ждать этого предателя. К ней уже сватался один знатный японец, и служанка советует Баттерфляй принять его предложение. Но та уверена, что Пинкертон вернется, и поет в ответ: «В один прекрасный день мы увидим дымок на горизонте, и в море появится корабль», в том смысле, что американский корабль вернет ей того, кого она считает своим мужем. Она представляет себе все празднества, которые устроит он в ее честь, и отвечает служанке: «Оставь страх себе! Я же буду ждать его с верой в сердце!»
И корабль и в самом деле приплывает, и на борту его Пинкертон. Но этот врун и предатель не один – вместе с ним приехала американская госпожа, его законная жена. Я, правда, не поняла, зачем он вообще туда вернулся, да еще и притащил с собой жену.
Хотя жена не такая уж и плохая. Когда она узнает о сыне Пинкертона, то поет: «Я буду заботиться о нем, как о родном сыне». Но то, что можно отказаться от Пинкертона и оставить его Баттерфляй, которая вышла за него первая, ей даже в голову не приходит.
В общем, когда бедная Баттерфляй узнает о предательстве и о том, что у нее собираются отнять сына (причем, этот жестокосердный нахал Пинкертон еще и оскорбляет ее, предлагая ей деньги), она вытаскивает из ножен тот самый кинжал самураев, который унаследовала от отца и на клинке которого написано: «Пусть умрет с честью тот, кто не может жить с честью». Она поет эти слова с такой страстью, что по спине мурашки ползают! Потом отсылает Сузуки, завязывает ребенку глаза и посылает его играть на другую сторону сцены (вот бедняга, поиграешь тут, с завязанными глазами…) И все это под очень трогательную музыку.
В итоге Баттерфляй тоже распарывает себе живот кинжалом отца и умирает. (Не волнуйся, ничего не видно, потому что певица стоит в этот момент спиной к зрителям.) Входит Пинкертон, за ним – его жена, но уже слишком поздно. Замечательный момент.
Когда репетиция закончилась, все аплодировали как один и кричали «Браво! Браво!». Певица поднялась, взяла Дзелию за руку и вместе с остальными актерами подошла к краю сцены для заключительного поклона перед публикой. Конечно же, сегодня никакой публики не было, кроме нас двоих и работников театра. Синьора Нинетта сделала Дзелии кучу комплиментов, так что та даже бросилась ей на шею и поцеловала. Видела бы ее Сильвана!
Когда мы вернулись домой, Галинуча была страшно взволнована. Подумать только, до сегодняшнего дня она никогда и ногой не ступала в театр! Разве что видела религиозные представления монашек у себя в деревне. Она сказала, что завтра непременно хочет пойти в театр аплодировать Дзелии, несмотря на то что Форика не позволяет ей выходить из дома после ужина. И что если Командор не подарит ей билета, то она сама его купит, хоть на галерку. Я тоже про себя решила пойти или с ней, или с семьей Пунтони.
Но мама и тети в конце концов решили в пользу театра, так что пойду я с ними. С нами будет дядя Туллио и даже Сильвана с Пьером Казимиром. Они ужасно рассержены на Командора и говорят, что заставлять девочку играть роль япончика (хотя он всего-навсего заставил маму согласиться на это, а сама Дзелия чуть не прыгала от счастья) – это то же самое, что шантажировать их всех. Что скажут люди, если увидят девочку на сцене, а в зале не будет никого из ее семьи?
Мама заказала себе великолепное новое платье цвета морской волны. Она перестала одеваться во все черное, словно вдова – теперь-то я знаю почему. Может, она тоже, как Баттерфляй, ожидает, что Манфреди вернется. Как же, хочется ему сидеть в тюрьме. Он же не дурак.
А вот кто вернулся, так это Мунафо, и она немедленно снова ввела свои фаворитизмы. Так что мне можно и не стараться по литературе. Все равно к Рождеству я получу плохой табель, и мама рассердится. Будем надеяться, она не запретит мне (в качестве наказания) поехать в Лоссай. Я жду недождусь того момента, когда снова увижу тебя и смогу обнять, и мы снова будем болтать с тобой обо всем, как когда-то раньше. Только мы вдвоем, и больше никто. Ты же должна рассказать мне все о твоем Карло! Неужели ты и вправду купила шампунь, которым он пользуется, чтобы чувствовать аромат его волос, когда его нет рядом?
Ты уже выбрала, какой подарок попросить у младенца Иисуса? (Интересно, в этом году подарки нам будет покупать мама или Командор?) Я бы хотела костюм индейцев. Розальба видела такой в каталоге, который ее отец всегда заказывает перед Рождеством. Может, еще не поздно. Кстати, Приска рассказала мне, что Джакомо Пуччини, композитор, который написал «Мадам Баттерфляй», написал еще одну оперу, под названием «Девушка с Запада», в которой есть индейцы, ковбои и золотоискатели. Только в театре Серраты ее никогда не ставили.
Уже так поздно, пора спать, а то завтра я просплю в школу. Ты знаешь, что я перевесила плакат с Кочисом? Я повесила его так, что Купидон с потолка нацеливается прямо на него. Кто знает, может, он влюбит в меня Кочиса? По-настоящему.
Знаешь, что еще? Странная вещь – вот уже несколько дней, как я вижу себя во сне, в любом сне – с конем или нет, – снова с косами, словно мне никогда их не обстригали. Даже немного смешно, правда?
Ну теперь и правда хватит. Знаешь, как поют в «Баттерфляй»? «Смотри, как спокойна ночь. Все вокруг спит». Спокойной ночи, Тереза. Скорее бы Рождество, и мы с тобой снова сможем обняться!
Твоя лучшая подруга
Диана.
Глава двенадцатая,
в которой Дзелия демонстрирует свой талант
Чтобы полностью насладиться выступлением Дзелии, Серра решили не занимать их обычные места во втором ряду, а взять отдельную ложу. Причем у самой авансцены, откуда до актеров, если немного перегнуться через перила, можно было почти дотронуться.
И, словно этого было мало, тетя Лилиана принесла с собой небольшой изящный бинокль из перламутра, с помощью которого Диана смогла рассмотреть, где именно сидели Пунтони, Элиза Маффей с бабушкой, Звева Лопес с ее родителями, Жан Карло Кассол, Лоренцо Паломбо и даже синьора Мунафо с мужем. Она даже разглядела на галерке разряженную Галинучу, сидящую рядом с Марией Антонией, которой Форика каким-то чудом дала разрешение сопровождать Галинучу, чтобы та не возвращалась одна среди ночи.
Сразу после обеда Галинуча привела Дзелию в театр и, хоть и неохотно, оставила в руках гримеров и швей. Перед этим, дома, она сбрызнула волосы Дзелии пивом, разведенным водой, накрутила локоны на «чертят» и повязала платком, точно следуя рекомендациям, которые прочитала в журнале «Признания» и которые должны были гарантировать некий великолепный результат, но какой именно, об этом не знала даже сама Дзелия, ибо няня раскрыла секрет одной только гримерше. (Ей просто пришлось это сделать, учитывая, что она не могла собственноручно причесать девочку перед спектаклем.)
Командора, как и всегда, среди публики не было. Но семья знала, что он будет следить за дебютом Дзелии со своего места за кулисами.
Наконец последние опоздавшие заняли свои места, свет в зале мигнул три раза и погас, оркестр заиграл увертюру и занавес распахнулся при первом акте страстной истории.
Диана, как и вчера, была охвачена волшебством музыки и голосами, световыми эффектами, костюмами… Снова, как и в прошлый раз, она возмутилась незащищенностью наивной девушки – пятнадцать лет, возраст конфет и игрушек – и человеческим цинизмом. Хотя чего еще ожидать от бледнолицего «янки»? Где не окажись, они всегда поступают по-своему, насмехаясь над окружающими. Даже сам Пинкертон поет: «Где бы он ни был, янки-бродяга наслаждается жизнью и не знает риска», добавляя при этом что-то непорядочное о своей невесте, вроде того, что он не знает, женщина ли это или игрушка. Игрушка! Вот Розальба врезала бы ему по носу!
Нужно будет непременно напомнить об этом кривляке Звеве Лопес. Кочис ни за что не стал бы так подло себя вести. В этом Диана не сомневалась. Он презирал лживые раздвоенные языки.
Первый акт подошел к концу. Но даже после того, как занавес опустился, публика все еще аплодировала. Приска из партера сделала Диане знак спуститься. Они договорились, что во время перерыва пойдут вместе с Элизой и Розальбой в гримерную, чтобы посмотреть, как готовят Дзелию.
Все остальные Серра, несмотря на то что сгорали от любопытства, решили не ходить к домашней любимице. Они не хотели, чтобы в коридорах театра случилось то, что тетя Офелия определила как «нежелательная и неприятная встреча».
И вот когда, смешавшись с остальной толпой поклонников, четыре подруги добрались до гримерной, которую Дзелия делила с Сузуки и американской женой Пинкертона, они так и остались с открытым ртом. Хоть Дзелию никто и не посылал к парикмахеру, у малышки вдруг оказались (или так казалось) короткие волосы: тугие кудряшки, словно приклеенные к голове, как у ангелочка из мастреской Делла Роббия. Она и впрямь походила на мальчика.
– Это все Галинуча! – гордо заявила Дзелия, пока гримерша натирала ее щеки светлым тональным кремом и удлиняла форму глаз черным карандашом.
Следовало лишь осторожно снять изнутри «чертят», не распуская при этом локонов, чтобы скрепленные пивом волосы так и оставались скрученными в кудри. Конечно, их хозяйке не стоило мотать головой или делать каких-то резких движений, но ее роль этого и не предусматривала.
Диана невероятно гордилась сестрой, которая, уже одетая в шелковое кимоно цвета лаванды, сидела словно на троне, окруженная почитателями (хоть на «трон» ей пришлось подложить подушек, иначе она не доставала бы до зеркала).
– Мама, ты бы видела, какая она хорошенькая! – радостно воскликнула Диана, вернувшись в ложу. Начинался второй акт.
На этот раз никто из семьи Серра, включая и Диану, не обращал внимания на музыку и пение. Все с нетерпением ждали лишь выхода Дзелии.
И вот наконец-то!
Баттерфляй выволокла Дзелию на сцену за руку (поднимать ее она не решилась из-за веса девочки) и подтолкнула в сторону смущенного американского консула. «Ах! Он позабыл меня?.. А как же это? Это?.. Неужели это можно позабыть?»
Дзелия вышла на сцену уверенно, старательно поворачиваясь лицом к залу, как наказывал ей Командор. Она прижалась к боку «матери», делая вид, что испугалась консула, который хотел погладить ее по волосам. «Светлые волосы! Малыш, как тебя зовут?»
Обеспокоенная тем, что это может испортить все старания Галинучи, Дзелия увернулась от протянутой руки и спрятала лицо в складки материнского кимоно. Грянули аплодисменты, от которых затряслась огромная хрустальная люстра.
– Да что там у нее за поясом? – пробормотал дядя Туллио. И вдруг воскликнул с презрением: – Это невозможно! Плюшевая обезьяна!
Диана моментально узнала Пеппо, который из-под шелкового пояса кланялся публике своей истертой мордашкой.
– Она свихнулась, – прошипела Сильвана.
– Какой позор, – прошептала мама.
– Шш-ш, – шикнули на них из соседней ложи. Публика восторгалась находкой, которая добавила наивности и детской невинности характеру маленького героя. Все думали, что это выдумка режиссера, чтобы уравновесить несоответствие в возрасте белокурого «япончика», действительно довольно заметное.
Но певица, играющая Баттерфляй, не разделяла энтузиазма публики. Она ожидала, что все внимание зрителей будет сосредоточено на ее персоне, на ее голосе. В зале же раздавались смешки, бормотание, комментарии. Сузуки прятала под веером насмешливую улыбку.
Разъяренная примадонна схватила Дзелию в объятия, как и предусматривал сценарий, но сжала намного сильнее, чем требовалось, вонзая свои острые ногти в спину девочке.
– Я же сказала тебе оставить обезьяну дома! – прошипела она.
Но делать было нечего. Опера продолжалась. Самый простой жест или движение Дзелии вызвали у зрителей волну эмоций, и даже Серра довольно улыбались в своей ложе. Когда наступил момент завязывать «малышу» глаза, певица постаралась затянуть узел как можно туже. «Иди,играй, играй!» – пела она своим великолепным голосом, отталкивая «сына» подальше. Дзелия как ни в чем ни бывало устроилась прямо на краю сцены, вытащила свою обезьянку и тоже завязала ей глаза лентой. После чего прижала к груди, словно не желая, чтобы та увидела жестокую сцену, и стала укачивать. К этому моменту лишь самые фанатичные любители музыки продолжали с должным вниманием следить за пением главной исполнительницы, которая в глубине сцены вскрывала себе живот отцовским кинжалом.
История подходила к концу. На сцену выбежал Пинкертон, восклицая: «Баттерфляй! Баттерфляй!», американский консул подбежал к Дзелии и всхлипывая поцеловал «япончика». После чего наступила финальная суматоха, обычная для всех опер, и занавес опустился. Публика неистово аплодировала, кто-то поднялся, чтобы приблизиться к сцене, летели цветы, зрители громко вызывали певицу.
Занавес снова поднялся. Воскресшая Баттерфляй вышла на сцену и поклонилась, отправляя кончиками пальцев воздушные поцелуи. За ней вышла и вся труппа. Пинкертон держал на руках Дзелию, и Диана хлопала так, что у нее чуть не лопнули ладони.
Снова поклоны, цветы, аплодисменты. Занавес падал и сразу же поднимался снова, показывая исполнителей в различных комбинациях: Баттерфляй и Пинкертон одни; они же с Дзелией посередине; Сузуки, американская жена, консул и дядя бонза… пока они снова не вышли все вместе и на этот раз, кто знает, из-за каприза ли Дзелии или самой примадонны, глаза девочки были завязаны.
Держа друг друга за руку, артисты приблизились к самому краю сцены для заключительного поклона. Дзелия находилась последней справа и неуверенно ступала, увлекаемая остальными актерами.
– Это опасно. Хоть бы она не оставила руки Сузуки, – прошептала мама.
Не успела она договорить эти слова, как девочка запуталась в полах кимоно, оступилась, на три нескончаемых секунды застыла над пустотой, пытаясь поймать равновесие, и, потеряв руку Сузуки, рухнула в оркестровую яму.
В зале пролетел испуганный возглас. Диана узнала где-то наверху тонкий крик Галинучи. Все Серра выбежали из ложи и поспешили к партеру. Но когда они прибежали, Дзелии там уже не было. Директор приказал перенести ее в гримерную, а сам старался успокоить обеспокоенную публику:
– Ничего страшного, флейтист поймал ее на лету. Можете спокойно возвращаться.
Но Серра прекрасно видели сверху, как малышка раскрыла руки в падении и приземлилась на самый пол без единого крика. Диане даже показалось (что за абсурдная мысль в подобной ситуации), что сестра несколько раз отскочила от пола, как резиновый мяч. И что ее склеенные пивом кудри рассыпались в падении и развеялись вокруг головы, словно хвост падающей кометы.
Все бросились к гримерным. Тетя Лилиана кричала громоподобным голосом:
– Доктора! Немедленно вызовите доктора!
А Диана думала в это время: «Хоть бы мама не лишилась чувств!»
Но Дзелия, оказывается, даже не поцарапалась. (Всю жизнь после этого Диана подозревала, что сестричка специально нырнула в «Мистический Гольф» – что за название для оркестровой ямы! – дабы привлечь к себе побольше внимания в отместку примадонне или вообще по наущению Командора, который решил таким образом устроить встречу семьи со своей невестой. Но правды так никто никогда и не узнал.)
Дзелию нашли в гримерной, где ее укачивала на коленях незнакомая женщина, вытирая мокрым полотенцем заплаканное и перемазанное гримом лицо малышки. С ними был и Командор. Диана мгновенно узнала синьору Нинетту, только вот не поняла, догадались ли все остальные, кто это.
– Да, Астрид, твоя дочь настоящая акробатка! – с иронией заметил старик, когда они вошли. – Будущее ее обеспечено, если не в театре, то уж цирке наверняка!
Мама лишь молча хватала ртом воздух как человек, который чуть не утонул и теперь не может надышаться.
– Сильвана, пожалуйста, не могла бы ты закрыть дверь? – продолжил Командор. – Вот и хорошо, спасибо. Я вижу, вы все в сборе, включая и моего будущего племянника Пьер… Пьерка… Пьер-как-его! – он подошел к женщине и нежно положил ей руку на плечо. – Отличный случай, чтобы представить вам мою невесту! Это Нинетта. Нинетта, это мои дети, мои невестки, мои внучки и будущий муж Сильваны.
– Очень приятно, – проговорила женщина, опуская на пол Дзелию и уважительно вставая. Никто не пожал ей руку и не вымолвил ни слова. Мама схватила Дзелию за кимоно, подтолкнула впереди себя Диану и, не произнеся ни слова, вышла из гримерной. Остальные молча последовали за ней, а швея так и осталась стоять с протянутой рукой.
– Папа, это была плохая шутка, – возмущенно проговорил дядя Туллио уже из коридора. – Ты еще об этом пожалеешь.
Тут Командор взорвался. Это походило на внезапную грозу или неожиданный фейерверк.
– Это я об этом пожалею? – заорал он ему вслед, нисколько не смущаясь скандала или проходивших людей. – Это я пожалею? Это вы все пожалеете! Вы оскорбили ее, а сами недостойны целовать пыль под ее ногами! Вы пожалеете, еще как пожалеете. А пока готовьте праздничные наряды, глупцы! Я уже назначил день свадьбы. Мы поженимся сразу же после Рождества, нравится вам это или нет!
Часть пятая
Глава первая,
в которой Диана очень беспокоится, и не зря
Серрата, вилла «Верблюд»
3 ДЕКАБРЯ, 10 часов вечера
Дорогая Тереза,
меня все еще всю трясет. Сегодня в кино ко мне пристал какой-то мужчина, и София Лодде… К счастью, со мной была София, а не кто-то из моих подруг. Мы просто не знали бы, что делать.
Ты же помнишь, кто такая София Лодде, да? Это горничная тети Офелии, бывшая няня Сильваны. Сегодня у нее был день рождения, и мы договорились с Галинучей, Форикой и другими служанками сделать ей сюрприз. Форика попросила тетю дать ей свободное время после обеда, а я по своей карточке провела ее в кино. София обожает Ивонн Сансон и Амадео Наццари, она выбрала кинотеатр «Афина», где показывали фильм «Цепи» – довольно глупый, все про любовь, где все проблемы происходят от того, что люди не говорят то, что думают. Где жена утаивает от мужа, что раньше была помолвлена с другим, словно это страшное преступление, и муж, увидев ее в гостиничном номере с другим мужчиной, вместо того чтобы дать ей все объяснить (это была невинная встреча, во всяком случае с ее стороны), начинает кричать, вытаскивает револьвер и стреляет. Она же, вместо того чтобы оскорбиться, берет на себя всю вину. Короче, сплошной абсурд. Но София Лодде очень растрогалась и даже в конце фильма заплакала.
Но ты только послушай, что произошло вначале. Как только погас свет и стали показывать киножурнал, тип, сидевший рядом со мной, вытянул руку и положил ее мне на колено. Я так растерялась, что не знала, что делать. Сама понимаешь, со мной такого никогда еще не бывало. Да, я слышала, как об этом говорили, но все-таки это казалось мне невозможным. Когда в Лоссае Аурелия вечно наказывала нам беречься от маньяков и всяких приставал, я думала, это ее обычные бессмысленные страхи. Или что такое может приключиться со взрослой девушкой, которая ведет себя развязно, ходит в обтягивающем платье, вульгарно накрашенная, ну и все в таком духе. Но никак не с девочкой моего возраста, а уж тем более в очках. Поэтому сначала я подумала, что этот тип просто меня с кем-то спутал – он и не глядел в мою сторону, был весь поглощен фильмом.
Ты, наверное, думаешь, что мне надо было сразу же вскочить, закричать на весь зал: «Этот бесстыдник пристает ко мне!» Но мне стало ужасно стыдно. Представь себе, подняться в темноте, прервать фильм, потребовать включить свет, вызвать смотрителя… а если бы люди подумали, что я с ним заодно или что это я его спровоцировала? Помнишь, в тот раз, в парке, был старик, который вечно расстегивал штаны, мы еще думали, что ему надо в туалет, а когда Жизелла рассказала об этом матери, та отлупила ее, словно это она во всем виновата?
Вот я и молчала. Пусть себе трогает мое колено, если уж ему так нравится. В конце концов, это всего лишь кость. Но он вдруг начал шевелить рукой и поднимать ее все выше. Этого уж я не смогла вынести – потянула за рукав Софию и шепнула ей: «Смотри!»
И что ты думаешь, София начала кричать или сказала что-то этому типу? Галинуча отхлестала бы его по щекам, я уверена. Но София сделала вид, что ничего не произошло, и только сказала мне: «Поменяем места». Я думала, мы отсядем куда-нибудь подальше, но она просто поменялась местами со мной. Тип, конечно, отодвинул руку, но так ни разу на нас и не посмотрел – все не отрывал глаз от экрана.
Тут я подумала, что на этом все и кончится. Не тут-то было! Через несколько минут он уже положил руку на ногу Софии. «Пойдем отсюда, – умоляюще прошептала я. – Или позовем смотрителя!» «Подожди», – шепотом произнесла она, потом открыла сумочку и вытащила из нее булавку. Старинную длинную, с бусиной на конце, такую, какими старушки обычно прикалывают шляпку к шиньону. У нас даже есть набор из дюжины таких булавок, чтобы есть улиток. Тип все продолжал смотреть на экран и делал вид, что не обращает на нас внимания. Но руку на всякий случай стал тянуть обратно.
Тогда София в абсолютной тишине и в полном спокойствии ка-ак вонзит ему булавку в эту самую руку! Изо всех сил!
Конечно, было темно, но я все равно увидела, как булавка утонула в его руке. Больно, наверное, было – ужас, потому что он подскочил на месте, словно от удара электрическим током. Но не произнес ни слова. Лишь поднялся, все еще не поворачиваясь в нашу сторону, и, потряхивая кровоточащей рукой, пересел на несколько рядов вперед.
– Теперь будет знать, – заметила София. – И ты тоже запомни – ты уже большая. Никогда больше не ходи в кино без булавки. А теперь ну его, давай смотреть фильм.
Ага, легко сказать, смотреть фильм, когда в голове у тебя кружится целый рой мыслей! А если с Дзелией случится нечто подобное? Или с мамой? Хотя, думаю, до мамы никто не осмелился бы дотронуться.
Кстати, после того раза мама никогда больше не оставляла ключ в ящичке комода. Но я была настороже и позавчера вечером увидела, как она опускает письмо в почтовый ящик на улице. Причем до этого – ты не поверишь! – она поцеловала конверт. Мне вовсе не нравиться следить за ней исподтишка. Хотела бы я иметь мужество сказать ей, что все знаю, и потребовать объяснений. Почему она мне не доверяет? Я ведь уже достаточно взрослая. Но ты же знаешь мою маму – единственное, что она ответила бы мне, так это посоветовала бы не вмешиваться в чужие дела.
Еще меня сильно беспокоит то, что в субботу мне придется сражаться на дуэли с Джиджи Спадавеккия. Так решил весь класс, потому что в Троянской войне я – Менелай, а он – Парис. Конечно, мы не играем точь-вточь по книге. Тогда Элизе и Приске – Ахиллесу и Патроклу – пришлось бы сидеть дома в это время и умирать от скуки, а уж они ни за что бы на это не пошли! Но время от времени, чтобы оживить игру, генералы вводят некоторые сцены из тех, что мы прошли в школе.
Помнишь, мы остановились на собрании войск с перечнем кораблей и списком греков и троянцев. Наконец-то оба войска пошли одно против другого, греки молча, а троянцы – бряцая оружием, словно подъемные краны, и поднимая ногами тучи пыли.
В первом ряду троянцев – Парис, прекрасный, одетый в леопардовую шкуру, насмехается над греками и вызывает их полководцев на поединок. Но, увидев разгневанного Менелая, который спрыгивает с колесницы и идет ему навстречу, Парис пугается и бежит прятаться среди своих. Гектор страшно сердится на него, ругает, называет трусом и вообще поносит, как только можно. Он упрекает его в том, что тот своим нахальным поведением навлек опасность на жизнь их старого отца, братьев, на всех граждан и что он заслуживает того, чтобы троянцы побили его камнями.
Знаешь, Тереза, я все-таки не понимаю: если Гектор знает, что все это вина его брата и что стоит всего лишь отдать обратно Елену, чтобы прекратить войну, то почему же он сам не отлупит как следует этого труса и не спасет город от смерти? Так нет же, как только Парис говорит ему: «Это не моя вина. Не мог же я отказаться от подарка Афродиты!» (помнишь, спор о красоте трех богинь на горе Ида, когда Парис был еще пастухом?), как Гектор прощает ему все на свете. После чего Парис, вновь набравшись мужества, предлагает: «Я сражусь на дуэли с Менелаем. Пусть все остальные отдыхают, биться будем только мы. Победитель возьмет себе Елену и все сокровища, которые я привез из Спарты. Все же остальные – греки и троянцы – заключат мир, и греки вернутся к себе на родину».
Обрадованный Гектор просит разговора с Агамемноном и Менелаем и передает им предложение брата.
«Ладно, – отвечает Менелай. – Я с удовольствием сражусь с этим вором, этим лживым гостем. Я с удовольствием разрублю его на кусочки. Но я не доверяю ни его обещаниям, ни обещаниям Гектора. Пусть царь Приам собственной персоной будет следить за соблюдением договора».
Вот и Томмазо Гай и Лоренцо Паломбо, чтобы немного оживить игру, решили устроить перемирие и объявить дуэль между мной и Джиджи Спадавеккия. Причем по хронометру. Сначала бросят жребий, кому из нас первому убегать среди улицы без какой-либо возможности укрыться на собственном тротуаре, потом засекут время, которое понадобится другому, чтобы его поймать. После чего нам дадут десятиминутную паузу – выпить воды, вытереть пот, завязать шнурки и так далее, и убегать придется другому. Выигрывает тот, кто поймал соперника за меньшее время.
Я наверняка проиграю. Куда мне тягаться с Джиджи Спадавеккия, который каждый год участвует в соревнованиях по бегу! Мне же сразу не хватает дыхания. И, конечно же, я споткнусь и расшибу колено. Но я не могу отказаться – я же не трусиха! Я сама выбрала роль Менелая. Розальба говорит, что у меня еще есть три дня на тренировки, но этого слишком мало.
А у нас пока идут приготовления к свадьбе Командора. Он все еще сердится на маму и на всех остальных, которые не желают знакомиться с синьорой Нинеттой. Они же так обеспокоены, словно над ними нависла страшная опасность. По-моему, они преувеличивают. Во-первых, не такая уж невеста и противная. И вовсе не вульгарная, как утверждает мама. Я ни разу не слышала от нее грубого слова и не видела, чтобы она сплевывала на землю или упирала руки в бока, чтобы ругаться. Причем она не красится и не одевается вызывающе. Она даже совсем не красится. И вообще, это же Командор на ней женится, значит, она и должна нравиться только ему, так?
Я не знаю, что мы будем делать после свадьбы. Мама все твердит, что она не собирается жить под одной крышей с «этой персоной». Но и не говорит, куда именно она собирается переезжать. Да и как мы сможем найти другой дом без денег? Но это ее, кажется, не беспокоит.
А тут еще и тетя Лилиана вечно болеет. Хоть по ней этого совсем не видно, но мама объяснила мне, что ее болезнь называется «нервное истощение» и что она заболела этим по вине Командора. Я переспросила, не из-за свадьбы ли, но она ответила:
– Нет-нет, что ты! Что тебе только в голову пришло? Это из-за всего вместе.
Но до появления швеи тетя прекрасно себя чувствовала, так что мама, наверное, все-таки лжет.
Видишь, Тереза, сколько проблем? Когда мы еще жили в Лоссае, я и не подозревала, что в одной семье могут быть такие переживания. Добавь ко всему еще и то, что если в школе так пойдет и дальше, меня точно оставят на второй год.
Но я тебе уже надоела своими жалобами. Я страшно рада, что твоему Карло тоже нравятся краснокожие. Если бы он держал сторону пионеров, я бы его точно не вынесла. Спасибо твоей маме за приглашение. Я непременно должна буду привезти ей что-то в подарок, так что лучше не крути вокруг да около, а скажи мне сразу, что ей нравится.
О цене не беспокойся. С моей кинокарточкой я отложила порядочно денег. С нетерпением жду твоего ответа и обнимаю тебя крепко-крепко!
Твоя Диана.
Глава вторая,
в которой в Троянской войне наступает решающий момент
Мнения насчет исхода дуэли разделились. Троянцы уже праздновали победу, Паломбо-Агамемнон не скрывал своего беспокойства, но многие греческие воины женского пола готовы были держать пари за Диану.
– Не стоит заранее отчаиваться! – возмущалась Розальба. – Откуда ты знаешь, вдруг в субботу у Джиджи Спадавеккия разболится живот, или он вывихнет ногу, или запутается в собственных шнурках?
– Ты посмотри на Томмазо Гая, – добавляла Элиза. – Вот уже четыре дня, как он не может меня поймать. Даже не дотронулся ни разу! Я ведь провоцировала его всеми способами, сама почти налетала на него, однажды даже упала всего в метре от него: я тогда даже не сомневалась, что он попытается меня схватить, так нет же!
– Но Гай – это сухарь, – возражала ей Диана. – У него и мускулов-то нет и ноги как у рахитика. А Спадавеккия настоящий атлет.
– Ну и ладно, – вмешивалась Приска. – Но ведь он выбрал сторону Париса, этого слюнявого. Вы что, не видели, как позорит его сам Гомер?
В «Илиаде» дуэль действительно закончилась в пользу Менелая. Случилось так, что в то время, когда глашатаи отправились к греческим кораблям за бедными животными, предназначенными в жертву Зевсу для закрепления договора о перемирии, Елена узнала о скорой дуэли и отправилась к Приаму, который уже стоял на башне со всеми своими старейшинами и смотрел на поле боя. На нее, оказывается, нашла ностальгия по первому мужу, по родным и по родине – подумайте только, бедная овечка! Немного поздно, чтобы передумывать, это после десяти-то лет осады – гневно рассуждала Приска.
И старики, вместо того чтобы прогнать ее или хотя бы отнестись с презрением, переговаривались меж собой, словно самые настоящие мазохисты: «Ах, какая красавица! Настоящая богиня. Конечно, стоило пережить ради нее все страдания и мучения последних десяти лет. Но сейчас, может, и настала ей пора возвращаться к себе домой».
Приам тоже осыпал ее комплиментами и говорил:
– Тебе нечего стыдиться, дорогая дочь. Все случилось не по твоей вине, а по вине богов. Это они наслали против нас греков.
В этом, если вспомнить хорошо всю историю, он был прав. Но ведь тогда, возмущалась Приска, каждый может отказаться от ответственности за собственные поступки. Какая тогда будет разница между хорошими и плохими? Где же свобода выбора?
На уроках катехизиса они учили, что хотя Бог и знает все, что должно случиться, заранее, то есть в некотором смысле будущее уже предопределено, но в решающий момент люди свободны сделать свой собственный выбор. Они сами решают, грешить им или вести себя достойно. Бог всего лишь запоминает все это (заранее, да, но его время отличается от нашего). И наказывает потом грешников адом.
Но если решал все именно Бог, как это делал Зевс, то на что же тогда наказание? Подруги Дианы ломали головы над этими вопросами. Да, конечно, мир Гомера, в котором не было ни ада, ни рая, был очень старым и отличался от их времени. Но ради чего тогда сражались греки с троянцами, если все уже было предрешено с момента их рождения?
– Они сражались ради славы, – говорила Приска.
– Тоже мне радость! – фыркала Элиза.
– Ну посмотри: мы помним о них до сих пор и любим их или ненавидим. Целыми днями мы гоняемся друг за другом, делая вид, что мы греки или троянцы. И не только мы – все ребята вторых классов.
– Но они не могли об этом знать. И вообще, может быть, их даже и не существовало. А Гомер все это просто выдумал.
Вот это да! Какой тогда смысл болеть за них, имитировать, возмущаться, влюбляться или стараться походить на людей, которых никогда не существовало? Которые только призраки, рожденные из слов?
– А как же кино? – не сдавалась Приска, которая не намерена была отказываться от своих героев. – Ведь Диана влюбилась в Кочиса? А он тоже выдуманный персонаж.
– Но Джефф Чендлер существует на самом деле.
– Да, но ты не можешь до него дотронуться.
Все, хватит! Нужно было заканчивать переложение в прозу по заданным строкам.
Значит так – Елена смотрела с высокой башни на поле боя и указывала самых сильных греческих героев Приаму: Агамемнон, Одиссей, Аякс, критянин Идоменей… А где же ее братья-близнецы Кастор и Полидевк? Может быть, они не явились под троянские ворота потому, что слишком стыдились ее… Бедняжка не знала, что братья ее уже умерли. (Но Диана и Тереза помнили из книги по мифологии доктора Казати, что они не совсем умерли, потому что один из них был сыном Зевса, то есть бессмертным – только в греческой мифологии у братьев-близнецов могут быть разные отцы! – и поделился своим бессмертием с другим, так сильно он любил его.)
В это мгновение Приама позвали на поле боя, чтобы он дал начало жертвоприношению и гарантировал перемирие. Жертвоприношение заключалось (как же иначе…) в убиении двух невинных животных, на этот раз не быков, а ягнят, в честь Зевса. Которому плевать было на них всех и который вовсе не собирался позволять, чтобы условия договора соблюдались правильно.
Приска, если б могла, с удовольствием схватила бы его за бороду, стащила с Олимпа и наградила бы таким количеством пинков, тумаков, щипков, укусов (и даже, может быть, заставила бы его глотать собачьи экскременты!), что ему сразу бы расхотелось издеваться над людьми подобным образом!
Но наивные греки несмотря ни на что слепо ему доверяли. И даже торжественно поклялись его, Зевса, именем. Для них эта дуэль символизировала конец войны, а ничего другого они и не желали. (И чего это синьора Мунафо вбила себе в голову, что греки напали на Трою лишь ради богатой добычи и влияния в Средиземноморье? Они же были готовы забыть все обиды и даже о Елене и похищенных богатствах – если бы выиграл Парис, – лишь бы поскорее вернуться домой!)
Гектор и Одиссей отмеряли шагами поле и тянули жребий, кому нападать первым. Жребий выпал Парису, который метнул в Менелая свое копье, но плохо прицелился, и копье попало ровно в середину щита, такого крепкого, что он даже не треснул. («Вот видишь! – говорила Элиза, поддерживая Диану. – Это значит, что Джиджи Спадавеккия не сможет тебя поймать!»)
Настала очередь Менелая. Он тоже метнул копье, которое разбило щит Париса на две части и даже разорвало тунику на боку, но не поранило. После чего Менелай выхватил меч и обрушил его на голову противника. Однако меч разбился на тысячи кусков о шлем Париса. Разъяренный Менелай схватил обеими руками пышный султан на шлеме и стал тянуть его на себя, стараясь удушить Париса его же ремешком от шлема. Менелай практический выиграл бой, учитывая, что этот мямля Парис никак не отвечал на его действия, что давало противнику право убить его на месте.
Но в это мгновение вопреки всем спортивным правилам вмешалась богиня Афродита (конечно же, невидимая – такая уж у нее привычка), разорвала ремешок, и Менелай так и остался с пустым шлемом в руках. В ярости он отбросил его так далеко, что шлем покатился под ноги греческим воинам. Менелай огляделся в поисках Париса, чтобы закончить начатое, но этот красавчик вдруг исчез – Афродита скрыла его от всех взглядов, окружив туманом, и перенесла в его спальню, вызвав к нему Елену и нагло велев ей залечить его царапины и утешить бедненького!
В любом случае было ясно как день, что победил в дуэли Менелай, если не в прямой схватке, то хоть из-за неявки противника. Даже Гектор и его соратники с этим смирились. И вообще, не так уж это было для них и плохо – всего лишь требовалось передать Елену законному мужу вместе с украденными сокровищами, заплатить небольшой штраф и все – греки убрались бы по добру по здорову, оставив их город в покое.
Троянская война подошла к концу. Почему же тогда в «Илиаде» оставалось еще так много страниц?
Как бы то ни было, после этой главы подруги с полным правом могли поддерживать Диану:
– Да здесь же нет никакой Афродиты, которая может сделать невидимым Джиджи Спадавеккия! Вот увидишь, в этот раз Менелай снова выиграет дуэль!
И, словно поддерживая их уверния, первый жребий выпал троянцам.
Все остальные воины выстроились вдоль стены церкви, стараясь не упустить ни мгновения схватки. Дуэлянтам позволили снять пальто, несмотря на то что было довольно холодно. После чего по сигналу Агамемнона Диана спрыгнула с тротуара и бросилась бежать. Несмотря на заверения подруг она чувствовала себя маленькой голубкой, выпущенной из клетки на забаву беспощадному коршуну. Она была уверена, что проиграет, и лишь надеялась в душе, что все закончиться быстро.
Читать бесплатно другие книги:
