Имя приказано забыть Самаров Сергей

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Полковник Доусон поймал себя на том, что ему стало трудно вчитываться в текст на мониторе. Почти физически трудно… Взгляд помимо воли поднимался на выглядывающее из-за спинки кресла плечо Клер Такуа и плавную, изящную линию этого плеча, переходящую в темно-блестящую шею. Испытываемые Доусоном чувства были не в характере полковника, которому женщины никогда не мешали жить и работать. По крайней мере, с тех пор не мешали, когда он, прожив только два года в браке, развелся. Нынешнее состояние, сразу привычно принятое на контроль, и потому осознанное, насторожило и заставило взять себя в руки. И, теперь уже не поднимая глаз, Доусон продолжил чтение, хотя и пришлось вернуться на несколько абзацев назад, к первому испытанию самолета…

Итак, первый «F-117А» был поднят в воздух 18 июня 1981 года летчиком-испытателем Хейлом Фарлеем. А еще через два года поиска и проверок самолет был запущен в серию. За период с 1982 по 1990 годы были построены 59 таких самолетов. Первое испытание в боевых условиях было произведено в ходе операции «Джаз Коз» 21 декабря 1984 года, когда два «F-150А» сбросили девятисоткилограммовые бомбы с лазерным наведением на казармы Рио-Гато, где, как предполагалось, укрывался Норьега, президент Панамы. К сожалению, летчики ошиблись и сбросили бомбы на пустырь. Боевые испытания были признаны неудовлетворительными, и все оправдания военных летчиков в расчет не принялись.

Во время операции «Буря в пустыне» в Ираке зимой 1991 года были задействованы все пятьдесят шесть самолетов «F-117А» из 415-й и 416-й тактических истребительных эскадрилий. Самолеты совершили тысяча двести семьдесят два боевых вылета, пробыв в небе в общей сложности шесть тысяч девятьсот часов, и сбросили на иракцев более двух тысяч бомб общим весом тысяча восемьсот четырнадцать тонн. Командующий многонациональными силами в зоне Персидского залива генерал Чарльз Горнер считает, что успех операции во многом определило наличие «F-117A», и предположил, что и в дальнейшем, с совершенствованием тактики и средств наведения, использование самолетов-»невидимок» будет еще более выгодно и начнет применяться гораздо более широко.

Однако во время операции один самолет, по утверждению иракских средств ПВО, был сбит с помощью советского зенитно-ракетного комплекса «Оса». Советский Союз даже опубликовал фотоподтверждение этого случая, однако согласно докладу штаба многонациональных сил самолет разбился из-за неравномерного схода бомб с крепящих пилонов. Вопрос о том, действительно ли в Ираке был сбит «F-117А» до сих пор остается открытым. И самолет продолжал оставаться гордостью военно-воздушных сил США, пока 27 марта 1999 года во время бомбардировок Югославии не был сбит ракетой из зенитной установки «Sa-3», в советской классификации называемой С-125. Третья батарея двести пятидесятой бригады противовоздушной обороны под командованием полковника Золтана, похоже, специально охотилась за самолетом-»невидимкой». Есть основания с высокой степенью вероятности предполагать, что методику этой охоты разрабатывали российские военные специалисты. По крайней мере, они сразу оказались в районе падения «F-117-А», и исследовали обломки самолета. Возможно, что-то увезли в Москву для исследования в военных институтах.

Полковник Доусон поморщился. Как профессионал, он хорошо понимал, что военное противостояние Соединенных Штатов с Россией не прекратилось с развалом Советского Союза. И период, когда русские военные секреты за сущие гроши и даже с удовольствием предоставлялись противоположной стороне чуть ли не самыми влиятельными российскими чиновниками, длиться вечно не может. Сейчас это противостояние медленно, но неуклонно набирает обороты, хотя в официальных кругах об этом и не говорится. Россия, как преемница СССР, быстро встала на ноги и тоже желает быть супердержавой. И военный, и экономический потенциал позволяют ей это.

В молодости полковник работал как раз против Советского Союза, дважды бывал в Москве, дважды в Новосибирске и однажды нелегально в Челябинской области, интересуясь пресловутым Челябинском-40, который сейчас называют Снежинском, и не скрывают, что там находится стратегический ядерный центр, источник заражения всего региона радиацией. Потом новое направление работы, но вот снова довелось вернуться к прежней деятельности. Вынужденно, и без подготовки.

Однако, сколько не вздыхай, а работать надо…

И Доусон, перейдя к следующему разделу, продолжил изучение материалов…

Советский Союз начал разработку самолета-»невидимки» давно, но первоначально пошел по пути, опробованному немцами в период Второй мировой войны. Когда английские самолеты, оборудованные радарами, начали топить слишком много гитлеровских подводных лодок, немецкие инженеры в срочном порядке разработали покрытие для рубок лодок. Устойчивая к водной среде краска, вместо жесткого отражения, мягко гасила лучи радаров. Потери существенно снизились. Многие советские и российские военные самолеты имели покрытие, созданное по немецкому принципу. Однако при современном уровне радиоэлектроники и мощности радаров этого уже оказывается недостаточно. И в начале восьмидесятых годов прошлого века начались работы по новой, отличной от американской, программе. Последующие катаклизмы политического характера на долгие годы эти работы прервали, но в последние годы они были возобновлены, и российским ученым удалось решить задачу, над которой пока безуспешно работают американцы.

Принцип создания самолета-»невидимки» русские выбрали свой, отказавшись от американского аналога – самолет снабжается генератором неравновесной плазмы, создающим вокруг летательного аппарата экран, гасящий лучи радаров. Такой генератор создан и американскими специалистами, однако он полностью гасит и работу всех электронных систем самого самолета, следовательно, непригоден для использования…

– Миссис Такуа, – позвал Доусон.

Она обернулась и поправила:

– Мисс.

Доусон с чувством удовлетворения кивнул. С незамужней женщиной в служебной поездке меньше хлопот. По крайней мере, ей не будет звонить через каждый час муж и спрашивать, что и где лежит на кухне и чем можно поточить большой кухонный нож. А уж если эта поездка длительная и тем более сопряжена с риском, тем более.

– Мисс… Прошу вас. – Он показал на свободное сиденье рядом с собой.

Она пересела не сразу, но вздох он уловил. Полет длился уже около часа, и, как и другие пассажиры, профессор, должно быть, слегка вздремнула, хотя глаза ее и не выглядели туманными со сна. Впрочем, у людей с негритянской кровью или с примесью этой крови глаза после сна выглядят не так, как у белых людей. Они не заволакиваются легким туманом, а слегка краснеют. Но у нее белки глаз и не покраснели. Должно быть, долго ждала, когда полковник позовет ее, и только-только начала дремать.

– Ситуация у нас с вами не простая. Мы будем участвовать в неподготовленной операции, чего я сам категорически не люблю. Тем не менее приходится за это дело браться. Более того, в курс событий я вхожу только сейчас, читая то, что для меня подготовили…

– Это я готовила материал, – сказала Клер.

– Вот как. Тем лучше. Тогда я хотя бы в общих чертах, как человек, знающий физику в пределах понимания принципов полета пули, выпущенной из моего пистолета, хотел бы вас сразу спросить – что такое есть плазменный генератор. Я, кстати, знаю, что в моем автомобиле стоит генератор… Надеюсь, не плазменный… И уж тем более не генератор неравновесной плазмы… Потому что автомобилю равновесие весьма, мне кажется, необходимо.

Голос у полковника плавный, но убедительный. Как каждый разведчик каждой спецслужбы мира, он проходил специальный курс общения с противоположным полом. И знал, когда и какой тон ему следует выдерживать. И сейчас выбрал тон безошибочно. Клер от такой мягкости и признания ее собственного приоритета, совсем не сказанного в тоне комплимента, и потому подозрения в намеренности целей не вызвавшего, улыбнулась. И он, опять, как опытный разведчик, «прочитал» и эту улыбку – ей становится приятно с ним работать. Конечно, это только тонкая нить, которую следует укреплять, но начало положено…

– Я работаю как раз над альтернативной технологии «Стелс» темой. И начала работать раньше, чем «Стелс» успел зарекомендовать себя и с хорошей, и с плохой стороны… То есть меня в предвзятости упрекнуть невозможно, потому что я сразу отстаивала собственную линию. Пусть она и идет в разрез с официальной…

– Можно вас называть просто Клер? – Доусон начал нить укреплять, и не назойливо, не настаивая на своем праве руководителя ситуации.

– Мне это будет привычнее…

– Значит, вы, Клер, считаете, что технология «Стелс» себя изжила?

– Не просто изжила… Она сразу была не правильной. Но лоббирование интересов «Локхид» оказалось сильнее, чем чувство национальной безопасности…

Это было произнесено с аффективной реакцией и достаточно громко. Так громко, что заставило проснуться и обернуться нескольких пассажиров впереди. Но Доусон сразу отметил черту характера профессора – склонность к горячности и к категоричности выводов. Эта та черта, которой можно при необходимости умело пользоваться, побуждая Клер к действиям, к которым она может не иметь склонности от природы. Он же умело составлял во время разговора ее психотипический портрет и, кажется, уже знал, как с ней работать дальше.

– Даже так?

– Я считаю, что именно так… И готова это доказать, основываясь…

Полковник приложил палец к губам и чуть заметно улыбнулся. Клер поняла и понизила голос до шепота:

– И готова это доказать, основываясь на заключениях разведки.

– Ну что же, мне будет интересно послушать, – согласился Доусон, и чуть-чуть поворочался в кресле, умело показывая, что он устраивается удобнее именно для того, чтобы выслушать высказывание своей помощницы. – Если это возможно, постарайтесь обойтись без технических подробностей, поскольку я все равно ничего не пойму.

Каждый шаг был таким, словно от него жизнь зависила, – оступишься и в пропасть свалишься. Впрочем, это совсем не мешало подполковнику Сохно передвигаться быстро. Осторожная, крадущаяся поступь, когда не раздается ни звука, давно стала автоматической. Он даже под ноги почти не смотрел, чувствуя, куда ступает и что за этим шагом последует.

Полковник Согрин приказал взять неизвестную группу под постоянный контроль, и Сохно справедливо рассудил, что, прежде чем взять группу под контроль, следует все же посмотреть, что же это за группа. Тепловизор Кордебалета не позволяет определить сквозь листву принадлежность неизвестных людей к той или иной противоборствующей стороне. Вообще непонятно, кто это такие. Но если спецназа ГРУ здесь быть не может, то вполне может оказаться спецназ МВД, могут оказаться милиционеры и пресловутые «кадыровцы», вчерашние боевики. Этих, последних, вообще невозможно отличить от боевиков настоящих ни по одежде, ни по манере поведения. Но если Абу Обейду следует охранять, то охранять его следует от всех, невзирая на персональные погоны или принципиальное беспогоние. И охранять предельно жестко, что называется, «на грани фола», а, может быть, порой и переступая эту грань. Сохно подобные приказы всегда понимал однозначно, и выполнять их умел, основываясь именно на собственном понимании.

Кусты горного почти неплодоносящего орешника оказались слишком густыми, чтобы пробраться сквозь них без звука. И неизвестная группа, естественно, шла в обход, потому что маскировку соблюдала. И на орешник надеется как на прикрытие с тыла. Сохно это сразу понял и потому пробираться решил именно здесь. Если невозможно в полный рост идти, если невозможно идти пригнувшись, если невозможно даже на четвереньках пробираться, а не продраться, то, оказывается, вполне можно проползти так, чтобы не касаться переплетения более тонких ветвей. А более толстые, растущие пониже, не будут трещать, даже если их заденешь. Но лучше вообще не задевать, потому что с толстой ветки движение передается на более тонкие. Но ползать, распластавшись по земле, Сохно умел хорошо. Множество сотен километров за свою военную карьеру наползал на учебных занятиях, стараясь не задевать натянутую над спиной колючую проволоку. Здесь не занятия и проволоки нет. Но там, если заденешь, можно обойтись просто йодом, а потом поработать иголкой и ниткой, зашивая штаны. Здесь ни йод, ни иголка с ниткой уже не понадобятся… Заберешься в густые заросли, тебя заметят, начнут стрелять, а у тебя даже не будет возможности, перекатиться после ответной очереди. Некуда перекатываться.

Те парни из неизвестной группы это, похоже, осознали хорошо и орешником прикрылись. Но Сохно пополз в него именно потому, что с этой стороны его не ждут. И правда, пробравшись, извиваясь неслышным ужом, через неширокую полосу, оказалось, что попал он на очень удобную позицию для наблюдения. Кусты орешника шли до каменистого обрыва. Пусть и невысокого, всего-то около двух метров. По краю обрыв густой и высокой травой зарос. А там, под обрывом, шла тропа, и за тропой склон прикрывала молодая, чуть выше человеческого роста густая еловая поросль. Ее-то простая оптика «винтореза» Кордебалета и не смогла «прострелить» полностью. И даже тепловизор не помог разобраться, что за люди в молодом ельнике прячутся. Но это оттуда, с противоположного склона они не видны, как не видны и снизу. А сверху группу можно не только рассмотреть и пересчитать по пальцам, если пальцев хватит, но и свободно почти полностью уничтожить, если возникнет такая необходимость.

Сохно насчитал двенадцать человек. На два больше, чем Кордебалет со своим тепловизором. Должно быть, когда он их рассматривал, пара человек за камнями отдыхала, и потому не «светилась» в прицеле. Камней среди ельника было достаточно, и даже таких, за которыми укрыться несложно. Но укрывались не все, а только двое наблюдателей. А остальные собрались в небольшой яме, где командир группы проводил то ли инструктаж, то ли военный совет в полевых условиях. Но хватило бы только двух брошенных одна за другой гранат, чтобы группа прекратила свое существование. Может быть, после этого уцелели бы сидящие чуть в стороне наблюдатели. Но Сохно знал за собой одну особенность: он редко промахивался при выстреле, когда очень хотел не промахнуться.

Это были, скорее всего, настоящие боевики. Хотя полную гарантию, что это не кадыровцы, Сохно тоже не дал бы. Кадыровцев стало слишком много, и встретить их можно было уже в любой части Чечни. А координировать с ними свои действия – это значит подвергать всю операцию угрозе срыва. Ходили слухи, и, наверное, небезосновательные, что бывшие боевики, официально перейдя на службу к власти, не совсем порвали со своим прошлым и имеют немало друзей в среде противника. И кто даст гарантию, что они не захотят своих друзей предупредить.

Но сейчас вопрос был даже не в этом. Согласно сводкам в группе Абу Обейды не было чеченцев – Обейда предпочитал воевать исключительно с наемниками. И его настоящие чеченцы предупреждать, скорее всего, не стали бы. А вот уничтожить такого известного человека со всей группой – это с удовольствием. Кстати, вспомнил Сохно, и отдельные полевые командиры чеченских боевиков тоже не против были бы уничтожить Обейду. Так что умозрительно решить вопрос о том, кто перед ним, подполковник Сохно не мог.

Возможность для атаки была великолепная. Такая возможность за всю боевую карьеру, может быть, раз в жизни предоставляется! Только пара гранат… И пара выстрелов… И все… И даже помощников не надо… Неплохой результат – один против двенадцати… Но как отреагирует на это сам Обейда – это уже иная тема. И решиться на атакующие действия без согласия полковника Согрина Сохно тоже не мог. А разговаривать по «подснежнику», когда находишься так близко от противника – это еще одна возможность себя выдать. Пришлось разворачиваться на участке, где и ящерице развернуться трудно. Но Сохно развернулся и начал отползать вверх по склону, пересекая полосу орешника в обратную сторону. Там, уже на выходе из зарослей, осмотрелся и включил передатчик.

– Рапсодия, я – Бандит!

– Слушаю тебя, Толя, внимательно, – отозвался полковник Согрин.

– Двенадцать человек. Двое – наблюдают. Остальные совещаются в ямке. Пара гранат, только пара гранат, и их нет. Жалко возможность упускать.

– Принадлежность?

– Похожи на бандитов. Слышал только отдельные слова. Может быть, чеченцы. Язык похожий, хотя смысла не уловил.

– «Кадыровцы» тоже на бандитов похожи.

– Толя, средства связи не посмотрел? – вмешался в разговор Кордебалет. – У кадыровцев хорошее обеспечение связью. Лучше, чем в армии. Должна быть малогабаритная рация. Антенна обязательна.

– Смотрел. Средств связи не обнаружил. Может, есть в свернутом виде. Какой-нибудь ранец, как у тебя. Сняли, и положили за камень, чтоб плечи не утруждать.

– Вооружение?

– Два РПК,[17] миномет, автоматы, две «Мухи»,[18] снайперская винтовка. Винтовка иностранная, на ножках под стволом, вся под цвет камуфляжа. Но не крупнокалиберная. Автоматы разнокалиберные, у каждого по вкусу и по возможностям.

– У кадыровцев тоже могут быть разнокалиберные, – возразил полковник. – Никаких гранат. Категорично! Надо выяснить, что они здесь делают. И Обейду шумом можем спугнуть, и своих, чего доброго, можем «положить».

– Что они делают? – проворчал Сохно. – За Обейдой вместе с Абу следят. По-доброму, могли бы уже и уничтожить если не всех, то почти всех… Сверху, неожиданно… Не уничтожают. Чего ждут?

– Вот этого ты после своих гранат никогда не узнаешь! Сможешь кого-то одного захватить?

– Был бы заказ… – усмехнулся Сохно. – Пошел выполнять.

– Ты выполняй. Я пока свяжусь с генералом Спиридоновым.

– Понял. Конец связи. Там я разговаривать не смогу.

Заказ, грубо говоря, в устах подполковника Сохно означал поставленную задачу. А если задача была поставлена, он всегда старался ее выполнить как можно быстрее и как можно качественнее. Сразу сообразив, что удобнейшая позиция для наблюдения и не менее удобная позиция для атаки, занимаемая им несколько минут назад на оконечности обрыва под зарослями орешника, для новой задачи не годится, потому что, выбираясь из орешника, он становится заметным для любого случайного взгляда тех людей, что сидят в ямке и чего-то дожидаются. Просто кто-то взгляд поднимет, и все… И даже взгляд поднимать не надо, потому что периферийное зрение в напряженной боевой обстановке всегда четко реагирует на любое движение в стороне… И потому Сохно решил обойти группу со стороны. И при этом справедливо рассудил, что, поскольку боевики стараются быть незамеченными другими боевиками, отдыхающими внизу, следовательно, они за ними следят. И двинутся вовсе не в противоположную сторону той, куда двинет своих людей Абу Обейда. А последнее он уже знал.

Естественно было рассудить, что захватывать «языка» следует вовсе не в той ямке, где сидят десять человек. И потому он, прекрасно запомнив диспозицию, двинулся в сторону крайнего наблюдателя, с увлечением таращащегося в окуляры бинокля. Сохно уже знал, что в настоящее время боевики Абу Обейды обедают, чем Аллах послал. И уже из того, как неотрывно смотрел за этим действием наблюдатель, понял, что тот голоден и все его мысли сейчас о еде. Сохно сделал два шага, совершил длинный прыжок и, приземляясь опустил кулак на затылок наблюдателя, внешне здоровьем не отличающегося. Удар кулака пришелся именно туда, куда и следовало, сразу «отключив» наблюдателя. Подполковник бросил быстрый настороженный взгляд по сторонам. Нет – опасности никакой. И Сохно, легко подхватив худосочное тело на руки, в несколько скачков достиг кустов и скрылся за ними. Скачки, правда, с такой ношей уже не были кошачьими, но все же оказались настолько быстрыми, что никто из боевиков не заметил исчезновения товарища. Потом уже не скачками, а просто бегом – вверх, подальше от места действия, чтобы можно было чувствовать себя в безопасности и спокойно провести допрос.

И, только оказавшись уже в добрых пятидесяти метрах от зарослей орешника, подполковник бросил свою надоевшую ношу на землю и перевел дыхание. Не забыл при этом вздохнуть – на пенсию в самом деле пора. Раньше, бывало, ему такие короткие, но интенсивные нагрузки ничего не стоили. А теперь приходится напрягаться и потом приводить дыхание в порядок. Пятьдесят с лишком – возраст сказывается.

Сохно наклонился и приподнял капюшон камуфлированной куртки. При ударе капюшон сдвинулся, и закрыл лицо боевика. Сейчас захотелось в это лицо взглянуть. Взглянул и вздохнул еще раз. Перед ним был парнишка, почти мальчишка. От силы, лет шестнадцати, может быть, и моложе.

– Рапсодия, я – Бандит!

– Слушаю, Толя.

– Вынес с места их наблюдателя.

– Что говорит?