Таня Гроттер и пенсне Ноя Емец Дмитрий

Пуппер спрыгнул с метлы. Как порой случалось с Гуриком, от негодования он растерял добрую треть русских слов.

– Damn! Отойди от нее, валяйнок! – крикнул он, причудливо скрещивая «Валялкина» с «валенком».

– Сам отойди, лох румяный! – мгновенно парировал Ванька. Ему было проще. Все-таки русский язык был его родной стихией. С «румяным лохом» он угадал. Пуппер от злости действительно основательно подрумянился.

– Do you understand me? Таня есть мой! Я, а не ты стану ее хазбонд! – воскликнул Пуппер. – Ты, рашн лайподь, не стоишь один ноготь на ее finger!

Некоторое время Ванька размышлял над словом «лайподь», но окончательно так и не определился с его значением.

– Сам ты фингер! – сказал он, решив придраться к этому более обидному, с его точки зрения, слову.

– Лайподь!!! – взвыл Гурий.

Не вникая дальше в лингвистические тонкости, Ванька аккуратно поставил футляр с контрабасом на землю и шагнул к Гурию. Пуппер насмешливо ждал. Ванька смахнул с Пуппера подклеенные очки и точным ударом в подбородок заставил Гурия сесть на землю. Таня едва поверила своим глазам – семнадцатилетний Пуппер был на добрую голову выше Ваньки и на десяток килограммов тяжелее.

Упавший Пуппер сразу же подскочил, как пружина. Первым его желанием было кинуться на Ваньку с кулаками, но он сдержался.

– Посмотри на него! – сказал он, обращаясь к Тане. – Разве это мужчина? Он не сможет обеспечить тебе никакой левел оф лайф! Вы будете жить на берегу океана и есть тухлый рыба, которую бросать волны!

– Почему обязательно тухлую? – удивилась Таня. Ей стало обидно за Ваньку. Категоричность Пуппера выводила ее из себя.

– Потому что он не заработает на удочку. Ха-ха! Это есть метафор! – категорично заявил Гурий, нашаривая на земле очки. – Ну вот, дужка отлетела! – сказал он укоризненно.

– Нечего ныть! Замотай скотчем! По-моему, они уже ломались пару раз, – хмуро посоветовал Ванька. С его точки зрения, очки Пуппера и прежде выглядели так, словно их переехали автомобилем.

– Глупый лайподь! Это есть такой модель от лучший магзайнер Буччи! Специально сломан и подклеен! Тебе, валяйнок, не расплатиться за эти очки всю жизнь, даже если продать тебя в рабство! – небрежно сказал Пуппер.

– Угу! – произнес Ванька и вновь смахнул с Пуппера очки. Теперь они улетели вдвое дальше прежнего. К тому же на пути у них встретилось дерево. – Ой, какой я неосторожный! Теперь и скотч не поможет. Магзайнеру придется повеситься на своих подтяжках, – грустно сказал Ванька.

Гурий позеленел от злости. Его длинное лицо приобрело необычно благородное и горделивое выражение. Ну прямо герцог Магкингем, основатель Магфорда, на парадном портрете.

– Мое терпение лопнуть! Я преподам тебе хороший lesson! Иди за мной, Джон Валялька, и не вздумай отстать! Если попробуешь убежать, я буду отшлепать тебя по задний карман твоих брук! – сказал он мрачно и, повернувшись, быстро пошел к роще.

Добрая тетя, лицо которой смотрело теперь со спины Гурия, снова торопливо отвернулась. Но Тане было не до родственников Пуппера и не до их настроений. Она виновато смотрела на Гурия и Ваньку. В конце концов, все, что происходило, происходило из-за нее.

– А ну, прекратите! Что я вам, собственность? Какое вы имеете право меня делить? – сердито крикнула она.

Пуппер резко остановился и вернулся к Тане. Самая добрая тетя, вновь оказавшаяся к Тане лицом, пришла в замешательство и сердито завертелась как флюгер.

– Отлично. Определяйся кто: он или я? Есть у тебя свой мнений? Тогда говори! И пусть другой уйдет сам – раз и форева! Ты согласен, Вайлялька?

Ванька кивнул.

– Клянешься?

– Клянусь! – твердо сказал Ванька.

– И я клянусь! – повторил за ним Гурий.

Теперь оба – Пуппер и Ванька – выжидающе смотрели на Таню. Она, не ожидавшая этого и растерянная, замешкалась с ответом. Странная нерешительность овладела ею. Ее душа буквально разрывалась на две половины – одна из них устремлялась к Пупперу, другая к Ваньке. Ей хотелось сохранить и того, и другого. Сколько раз она потом проклинала себя за это!

Молчание затягивалось. Несколько раз Таня набирала воздух, чтобы произнести одно какое-нибудь имя, но так ничего и не произнесла. Зато в ней проснулось вдруг дикое раздражение человека, которого пытаются загнать в угол.

– Какие же вы оба болваны! Терпеть вас не могу! – воскликнула она, отворачиваясь.

– Не можешь решить? Прекрасно! Тогда мы решим сами. Пошли, Пуппер! – вспыхнув, сказал Ванька.

Теперь уже Гурий вынужден был тащиться за ним, что было не совсем приятно для его самолюбия. Роли переменились. Таня, которую оба этих петуха почти не замечали, двинулась за ними следом.

– My dear Татьяна! Прошу, не ходи за нами. У нас будет разговор сугубо фо мэн! Я научить этот сосунок с прической а la moujik хороший манер! – обратился к ней Пуппер.

– Научишь, научишь… Всему научишь! Не отставай давай! – голосом, не предвещавшим ничего хорошего, пообещал Ванька.

– Ванька! Не надо! – жалобно попросила Таня. Она отлично знала, чем закончится для Пуппера это Ванькино показное смирение.

– Нет надо! Подожди нас здесь!.. Я не сделаю ему ничего плохого: просто доступно объясню, что невест нужно искать подальше от Буяна, – твердо сказал Валялкин.

Тане стало тревожно за Пуппера. Правда, и за Ваньку она боялась ничуть не меньше. Но Ванька все же был более приспособленным. Не проходило недели, чтобы он не подрался с Семь-Пень-Дыром, Ягуном или даже Гуней Гломовым. С другой стороны, драконбол, в который играл Пуппер, тоже не был спортом для благородных девиц и кое-чему должен был его научить.

Все еще надеясь помешать, Таня кинулась было за ними, но тяжелый футляр контрабаса оттягивал ей плечо. Она остановилась, растерянная и очень недовольная всем происходящим.

В роще Пуппер обогнал Ваньку и пошел первым.Ваньке это не понравилось, и он оттеснил Гурия плечом. Некоторое время они молча толкались на ходу. Ветки, которые никто не пытался придерживать, норовили хлестнуть по глазам. Наконец Гурий остановился, оглянулся и убедился, что деревья надежно скрывают Таню от них и она не может ни видеть, ни слышать их.

– Последний раз спрашиваю, уступишь ты мне Таню или нет? – спросил Пуппер.

– Размечтался. Держи карман шире! – сказал Ванька.

– Но у нас с ней the great love!

– Меньше надо было ползунки выкрадывать и с Цирцейкой интриговать. Не было бы никакого «грейт лава», – насмешливо произнес Ванька.

Об истории с ползунками знала уже вся школа. Не так давно Пипа под большим секретом рассказала все Ритке Шито-Крыто, та еще под бо##льшим секретом – Зализиной, а Зализина назло Тане – Попугаевой. А рассказать о чем-либо Верке было все равно что сделать объявление по зудильнику.

– Как хочешь, Вайлялька!

Гурий пробормотал заклинание. В руке у него появилась перчатка, которую он бросил Ваньке в лицо.

– Джон Валялька, ты есть наклый плут! Я вызываю тебя на магическую дуэль! Один из нас умрет! Вдвоем нам нет места в этот тесный жестокий мир! – холодно сказал Пуппер.

Ванька поймал перчатку, скользнувшую по его щеке, и в свою очередь швырнул ее в лицо Пупперу. Два взгляда встретились – пылающий рассудочной отвагой взгляд Пуппера и прищуренный, испытующий взгляд Ваньки. Никто не собирался отступать.

– Дуэль так дуэль. Сам додумался или в книжке прочитал? – поинтересовался Валялкин.

– У тебя есть метла? – деловито осведомился Пуппер.

Ванька покачал головой.

– Ни метлы, ни ведра. Даже детского совочка нету. Я думал, все это дворникам на работе выдают, – усмехнулся он.

– На чем же ты собираешься лететь без метлы? – спросил Гурий, не уловив юмора. – Магические дуэли происходить в воздух!

– Я возьму у Ягуна пылесос, – сказал Ванька.

– Меня это устраивает, – кивнул Пуппер. – Завтра на рассвете мы поднимемся над океаном и будем поочередно атаковать друг друга усиленный боевой искра. До тех пор, пока у Тани не останется только один поклонник.

– Или ни одного, – сказал Ванька.

– Или ни одного, – серьезно подтвердил Гурий. – Моим секундантом будет my bodyguard Прун.

– А моим Баб-Ягун. Думаю, он согласится… А нет, стоп! Ягуна нельзя, – спохватился Ванька. – У кого я тогда пылесос одолжу? Ладно, найду кого-нибудь еще.

– Wonderful! Тогда до завтра! Встречаемся в четыре утра в этой же роще. Постарайся не опаздывать, Джон Валялька. И еще одно: когда мы сейчас выходить, сделай так, чтобы Таня ни о чем не догадалась! Она может помешать наш дуэль! – сказал Гурий, потирая пальцем свой знаменитый шрам в форме копирайта.

Для всех, кто знал Пуппера, это был верный знак, что он просто в бешенстве.

– Она ни о чем не догадается. Уверяю тебя, – пообещал Ванька.

Таня, сходившая от беспокойства с ума на опушке рощи, была поражена, когда из-за деревьев, любезно беседуя, появились Ванька и Пуппер. Они не только не собирались бить друг другу морду, но сделались, казалось, лучшими друзьями. Ванька что-то сказал. Пуппер засмеялся. Гурий что-то сказал. Ванька одобрительно похлопал его по плечу. Дружба была в самом разгаре.

«Что-то мне совсем не нравится, как они спелись. Может, это я теперь третья лишняя?» – негодующе подумала Таня, хотя еще минуту назад мечтала, чтобы все закончилось мирно.

Одновременно она с удивлением смотрела на майку Пуппера. Самая добрая тетя, прежде демонстративно поворачивающаяся к ней затылком, пребывала в странном и необъяснимом возбуждении. Она таращила глаза, высовывала язык и делала рукой движение, точно затягивала у себя на шее петлю.

«Это она меня, что ли, удавить хочет? Очень милое и естественное желание!» – подумала Таня и, подождав, пока Гурий повернется к Ваньке, чтобы сказать ему нечто дружелюбное, показала тетке язык. Тетя порозовела от негодования, оскорбленно заморгала и вновь повернулась затылком.

Вскоре Пуппер откланялся и улетел, уронив на прощание загадочную фразу:

– Dear Tanjusha! На всякий случай запомни меня таким! Вскоре мы с тобой будем либо очень близки, либо очень далеки…

– Что это он? О чем вы с ним говорили? – спросила Таня, провожая взглядом стремительно удаляющуюся спину Гурия. Пуппер сидел на метле как профи. Он был сгруппирован и одновременно расслаблен. Казалось, нет такой силы, которая сбросила бы его с метлы.

– Э-э… О разном, – неопределенно ответил Ванька.

– В смысле?

– Ну, в основном об очках. По очкам этот парень просто ходячая энциклопедия! У моего прадедушки остались прикольные очки – ободки из консервных банок, в которые вставлены два бутылочных донышка! Я рассказал об этом Пупперу – он едва не умер от восторга. Мечтает заполучить их в свою коллекцию, – заявил Ванька, торопливо изобретая на ходу новые подробности.

Таня с сомнением посмотрела на него. Если по Ягуну и Пупперу заметно было, когда они лукавят, то Ванькин голос ничуть не менялся. Лишь глаза поблескивали насмешливо и хитро. Вот и сейчас Таня догадывалась, что что-то неладно, но никак не могла понять, что же на самом деле произошло между Ванькой и Пуппером.

– А что это была за фразочка про очень близки и очень далеки? Не знаешь, что Пуппер хотел этим сказать? – спросила Таня у Ваньки.

– Вот уж не знаю, – ответил Ванька. – Англия – страна туманов. Они там такого туману понапустят, что держись. Но ты Пуппера на всякий случай запомнила? Можешь представить, если закроешь глаза?

– Да, – неуверенно сказала Таня.

– Чудненько. А меня можешь? – ревниво спросил Ванька.

– Сейчас кто-то схлопочет ядреный запук… Не буду я тебя представлять!

Фыркнув, Таня толкнула его под коленки контрабасом и, взвалив на Ваньку футляр, пошла к Тибидохсу. Позднее она сто раз ругала себя, что была в этот миг такой близорукой. Недаром Ягун, многократно влюблявшийся и столь же многократно терпевший фиаско, утверждал, что любовь делает человека слепым и глухим. «Всякий влюбленный немного кретин, но все равно ради этого стоит жить!» – обычно добавлял он.

В половине четвертого утра в комнате у Шурасика деревянная статуэтка Древнира окуталась вдруг золотистым сиянием и принялась обстреливать бедного владельца заклинаниями бодрости. Эту статуэтку, вырезанную тибидохскими домовыми из лукоморского дуба, Шурасик, как единственный тибидохский отличник, получил еще в прошлом году из рук самого Сарданапала.

Шурасик упорно сопротивлялся. Он и бодрость были понятия совершенно несовместимые, особенно в такой час. Высунув из-под одеяла руку с перстнем, он запустил в статуэтку Дрыгусом-брыгусом, которую деревянный Древнир с легкостью парировал.

– Кофеусрастворимус! – немедленно отвечала умная статуэтка.

– Идиос нафигус! – применял нейтрализующее заклинание Шурасик.

– Чифирюс!

– Гопус-стопус! Отвалеус!

Некоторое время Шурасик и статуэтка Древнира перешвыривались запуками, искрами и сглазами, все больше входя в раж. В результате на сухом дереве фигурки зацвела вишня, а подушка Шурасика была разнесена в пух и перья, точно близким выстрелом из базуки.

Рассерженный Шурасик приготовился ответить чисто конкретным заклинанием калибра 7,62, но вовремя спохватился, что сам вчера заговорил статуэтку, чтобы она разбудила его в это время. К тому же, перебрасываясь со статуэткой атакующей магией, он окончательно проснулся, так что цель в конце концов была достигнута.

– Спасибус не булькус сменяюус пузырюс! – произнес Шурасик формулу общей благодарности, одну из семи универсальных формул Астрокактуса Параноидального.

Астрокактус был знаменитый маг: он начал жизнь, как гений, открытием волшебного спирта, погружающего в состояние вечного удовольствия, и закончил как гений – в психушке с белой горячкой.

Услышав формулу общей благодарности, деревянная фигурка Древнира довольно скрипнула и перестала окутываться сиянием. Можно было отправляться в рощу искать волшебные корни незрим-травы, ради чего Шурасик, собственно, и поднялся на рассвете.

Большинство магических отваров сохраняют свои свойства лишь несколько мгновений. К примеру, то, что только что было эликсиром привлекательности, превращается в смертельный яд спустя ровно секунду после приготовления, и маг, замешкавшийся сделать глоток, имеет больше шансов стать трупом, хотя, никто не спорит, чертовски привлекательным. Та же или почти та же история повторяется с настойкой вечной жизни, растиркой красоты или бальзамом всеведения. Незрим-трава – и это главное ее свойство – делает связи других магических составляющих долговечнее. Правда, даже она не гарантирует, что бальзамы или эликсиры будут храниться вечно, но поднести кубок ко рту успеть можно.

Нет смысла объяснять, что в мире магов незрим-трава ценится куда больше золота, произвести которое из обычного свинца способен всякий нерадивый аспирант кафедры общей магии, помнящий формулу всеобщности и способный вычертить перстнем по воздуху пару рун.

Лопухоидам незрим-трава неизвестна по двум простым причинам: первая та, что трава живет только один день и бесполезно искать ее назавтра там, где она была вчера. Вторая та, что трава невидима и поиски ее превращаются в гонку за призраком.

Прежде Шурасик выменивал незрим-траву у малютки Клоппика, но теперь тот растранжирил все запасы, и Шурасику волей-неволей пришлось искать ее самому. Он собирался уже неделю, но все время просыпал, пока не догадался заговорить фигурку. Шурасик вооружился ржавым турецким кинжалом, взял вилочку из скелета лягушки и отправился в рощу. Здесь он остановился и задумался, соображая, откуда начать поиски.

«Главное, ничего не перепутать. Нож держать в левой руке. Корень брать не рукой, а вилочкой из скелета лягушки, зарытой в муравейнике. Через все препятствия перешагивать левой ногой. На солнце не смотреть. По дороге не оглядываться», – напомнил себе Шурасик.

Задача перед ним стояла непростая. В «Справочнике мага-травника»[2] черным по белому было написано, что незрим-трава любит солнце, но не переносит света. Предпочитает низины и овраги, но растет исключительно на возвышенностях. Требует постоянного полива, но ненавидит влагу. Кроме того, незрим-трава растет наоборот – на рассвете она до колена, в полдень чуть выше ступни, на закате же втягивается в землю, чтобы завтра появиться невесть где.

Шурасик безуспешно раскапывал кинжалом землю, как вдруг вспышка семи радуг Грааль Гардарики заставила его торопливо опуститься на четвереньки и резво отползти в лопухи. Он хорошо помнил правило номер пять настоящего мага-травника: когда ищешь незрим-траву, не попадайся никому на глаза – или в тот день точно ничего не найдешь.

Прячась в лопухах, Шурасик видел, как, скользнув между деревьями, на поляну опустились Гурий Пуппер и Прун. Оба были на метлах, оба в темных плащах. Бледный и благородный нос Пуппера был украшен тоненькими очками в стиле «мальчик-вамп» (№ 45 его уникальной коллекции). Попутно очки Гурия были снабжены особыми стеклами, позволяющими определять тип атакующей магии и ее интенсивность. Возможно, по отношению к Ваньке, который не имел таких очков, это было не совсем честно, но, как шутил семейный адвокат Пупперов Хадсон: «Справедливость – понятие несправедливое».

Демонически скрестив руки перед грудью, Гурий прохаживался по роще, пылая от негодования. Изредка он взмахивал рукой, как если бы уже сейчас сокрушал Джона Валяльку боевой искрой.

Зато Прун ощущал себя явно не в своей тарелке. Всю сегодняшнюю ночь он кричал во сне. Его мучали кошмары, что сделают с ним тети Пуппера, если Гурий погибнет. «Бросят в зыбучие пески и, пока я буду погружаться, станут читать мне нотации! А то и того хуже: превратят в подставку для сапог-скороходов», – мрачно размышлял он.

А еще он думал так:

«И подложили же мне свинью! Почему Гурий не выбрал секундантом Гореанну? Женщина-секундант – это так необычно! К тому же у Гореанны есть сглаздамат. От теток она бы как-нибудь отбилась».

Пока Шурасик, выглядывая из лопухов, соображал, что делают здесь Пуппер и Прун, послышался рев двух приближающихся пылесосов. С одного пылесоса спрыгнул Ванька, с другого – Гуня Гломов. Гуня был единственным, кого Ванька сумел разбудить в этот час. Узнав про дуэль, Гуня воодушевился и заявил, что сам будет драться с Пуппером, если тот одолеет Ваньку.

– Как ты с ним будешь драться? У тебя же с магией неважно! – улыбнулся Ванька.

– У меня есть коронное заклинание Гломус вломус! Стиль чугунного кулака! Просто, как истина. Китайские школы отдыхают, японцы отправляются на перекур! – заявил Гуня и нежно посмотрел на свою огромную лапищу, которая выглядела так, точно была плодом запретной любви ковша экскаватора и боксерской перчатки.

Прежняя сила полностью вернулась к Гуне. Сложно было поверить, что недавно он лежал на кушетке в магпункте слабый, как младенец. Но все же пережитое потрясение не прошло для него бесследно. Например, прежний Гуня никогда бы не дал Пупперу такую сложную характеристику:

– Он мне никогда не нравился. Шрамик нагленький на лбу, очочки, галстук… Ну прям сетевой распространитель с Лысой Горы. Я все жду, когда он предложит мне отвертку-фонарик со встроенным датчиком магии вуду или набор шариковых ручек – дырка от бублика штучка, две дырки кучка.

– Тихо! – сказал Ванька. – Они уже тут!

Гуня и Ванька подошли к Пупперу. Гурий сухо поклонился.

– Ты опоздал, лайподь! Джон Валялька! – укоризненно сказал он.

– Это ты прилетел раньше, Гуся Поффер! – щурясь на всходившее солнце, произнес Ванька.

Проигнорировав его, Пуппер посмотрел на Гуню.

– А вы есть секундант?.. Очень приятно… Пуппер. Пуппер Гурий, – представился он, одаривая его профессиональной улыбкой.

Гуня тоже вежливо улыбнулся. Улыбка у Гуни была, увы, не голливудская. Максимум мосфильмовская.

– Гуний. В смысле… кгхм… Супергуний! – шаркая ножкой сорок восьмого размера, сообщил он.

Пуппер вежливо приподнял брови.

– Really? Супергуний? – переспросил он.

– А чего? Нельзя, что ли? – набычился Гломов.

– Почему нельзя? Можно! – поправляя очочки, разрешил Пуппер.

«Пуппергурий» и «Супергуний» раскланялись и взаимно потеряли друг к другу интерес.

Воинственный Прун вслед за Гурием тоже возжелал сказать нечто колкое в адрес второго секунданта, но вовремя посмотрел на Гуню. Блаженная улыбка и удалой размах его плеч заставили Пруна передумать.

– How do you do, mr. Glomoff? – вежливо осведомился он.

– Спасибо, Пруша, помаленьку, – отвечал Гуня, дождавшись от Гурия перевода. Из английских фраз он помнил только «What is your name?», да и то больше на уровне генетической памяти.

Тем временем удивление подглядывающего Шурасика перешло все возможные и невозможные границы. Отодвинув носом лопух, он попытался не упустить ни единого звука.

– В первый и… ну это… в последний раз предлагаю вам отказаться от дуэли! – сказал Гломов голосом, который сам по себе исключал всякое примирение.

Пуппер покачал головой. Ванька фыркнул.

Прун вздохнул. Ему продолжали мерещиться грозные тети. Они плясали у него в глазах, точно кровавые мальчики.

– Не хотите мириться? Тогда чего мы стоим гарпий считаем? Меня что, напрасно разбудили? Давайте деритесь! – заявил Гуня.

Возможно, его кровожадность объяснялась тем, что он имел о магических дуэлях весьма приблизительное представление. Скорее всего Гломов считал, что речь идет об обычном мордобое, после которого противники расходятся с разбитыми носами и поэтической синевой под глазами.

– Еще раз напомниль правила в присутствии секундантов! – сказал Гурий. – Мы вылетаем за купол и поднимаемся высоко над океаном. Боевые искры выпускаются по одной. Заклинание усиленной формы Искрис фронтис форте! В случае промаха все повторяется, и так, пока… пока все не закончится. Число искр не ограничено. Предлагаю проверить мой и ваш кольца.

Ванька кивнул. Пуппер подышал на свой перстень, протер его и, оглядевшись, выбрал цель. Это была часть старой крепостной стены, расположенная метрах в ста от них, там, где роща смыкалась с побережьем. Когда-то во время войн с нежитью здесь был один из внешних бастионов обороны, теперь почти уже разрушенный.

– Искрис фронтис форте! – твердо сказал Пуппер.

Очень яркая зеленая искра с треском оторвалась от его кольца и стремительно скользнула к стене. Послышался грохот. Взметнулась кирпичная пыль. С полдюжины камней было выбито. В стене образовалась приличная брешь, в которую мог бы протиснуться человек.

– Ничего. Слабовато, но сойдет, – довольно сказал Пуппер, чуть встряхивая пальцами, чтобы остудить перстень. – Теперь ты, Джон Валялька!

Разинув рот, Гуня Гломов уставился на Ваньку.

– Искрис фронтис форте! Даже не просто Искрис фронтис! Ну ты и влип! Это же похлеще базуки! – проговорил он.

Ванька пожал плечами. В отличие от Пуппера, он не стал протирать кольцо и прицеливаться, а просто, чуть согнув в локте руку и направив костяшки пальцев на стену, сказал:

– Искрис фронтис форте!

Зеленая искра, довольно яркая, но не такая, как у Пуппера, ударила в стену чуть выше пролома. Хотя глиняная крошка и брызнула, все кирпичи остались на месте. Пуппер удовлетворенно улыбнулся.

– Я недостаточно разозлился, – точно оправдываясь, произнес Ванька. – Ничего. Еще успею.

– Угу! Пропустишь одну такую искру и успеешь, – хмыкнул Гломов, разглядывая оставленную Пуппером брешь.

– Еще не поздно отступить, Джон Валялька! Отдай мне Таню и не смей к ней приближаться! Ну? Клянись! – задиристо сказал Пуппер.

Ванька прищурился.

– Садись на метлу и не потеряй очки! Таню ты не получишь! – отрезал он.

Пуппер сухо кивнул и двинулся было к метле, но остановился. Прун что-то негромко подсказал ему по-английски.

– Он говорит, надо бросить жребий, кто стреляет первым. Секунданты тянут соломинки. Тот, чей секундант вытянет короткую, будет вторым, – перевел Гурий.

Прун нашел две соломинки, обломал у одной конец и, спрятав обе в ладони, протянул Гуне. У простодушного Гломова от ответственности вспотели руки.

– Законус подлостус! – прошептал Прун, незаметно выпуская искру. Ему хотелось дать Гурию лишний шанс.

Гуня долго мялся, сомневался и вытянул, разумеется, короткую. Поняв, что первый выстрел будет делать Пуппер, Прун облегченно вздохнул. Возможно, Гурий не промахнется, и тогда ему, Пруну, не придется отдуваться перед тетями.

– А что делать с телом? В смысле, если кто-то погибнет? – озабоченно спросил Гуня. Ему хотелось понять, как далеко готов зайти Пуппер.

– В океане полно акул. Похороны будут за их счет, – кровожадно сказал Гурий.

Он сел на метлу, чуть ссутулился – той самой особой пружинной сутулостью, которая придает шик драконболистам и жокеям, – и стремительно рванул ввысь. За ним поспешил Прун. Ванька и Гуня Гломов завели пылесосы и взлетели уже без такого шика. Вскоре четырежды сработавшая Грааль Гардарика подтвердила, что оба дуэлянта и их секунданты покинули Буян.

Шурасик, не пропустивший ни слова, вспахал подбородком прошлогоднюю листву.

– Дуэль! Надо предупредить Сарданапала! Это же смертоубийство! – пробормотал он и, спотыкаясь, метнулся к Тибидохсу.

Циклоп Пельменник дремал у подъемного моста, опершись на секиру. Возле него стояла огромная бутыль самогона, на горлышко которой была надета детская соска. Изредка, не открывая своего бешеного глаза, Пельменник нашаривал бутыль, присасывался и вновь погружался в сладкий утренний сон. Шурасика он даже не заметил.

Едва Шурасик перебежал мост и нырнул в Башню, кто-то цепко поймал его за рукав. Он пугливо оглянулся. Это была Пипа Дурнева.

– Стой, руки за голову! – приказала она.

Шурасик остановился. Пробивная и уверенная Пипа ему нравилась. Мягким и интеллигентным людям часто не хватает зубастости. В Пипе же ее было хоть отбавляй. Она могла не только войти в любую дверь без стука, но и унести дверь с собой в качестве моральной компенсации за то, что ей не сразу открыли.

В то утро Пипа тоже встала рано. Она и Катя Лоткова исполнили свое давнишнее намерение устроить Жоре Жикину хороший пробегунчик. Пипа назначила ему свидание в четыре утра у подъемного моста, а Катя – в четыре пятнадцать на чердаке Большой Башни. Оба свидания, разумеется, были самые важные. Пипа с Катей наобещали Жоре по семь вагонов нежности, одновременно пригрозив рассориться с ним на всю жизнь, если он проспит или попробует не явиться. И вот теперь Жора, высунув язык, разрывался на части и носился туда-сюда, загнанный, как бегун-марафонец. Пятьсот ступенек вниз, пятьсот вверх. Сорвав поцелуй у Пипы, которому бедняга был совсем уже не рад, Жора заплетающимся языком врал про эликсир, который кипит у него в комнате, и тащился обратно к Лотковой, а потом от Лотковой снова к Пипе.

Пипа и Катя Лоткова, вполне вернувшая свою красоту и вместе с тем уверенность в своей неотразимости, отрывались на полную катушку. Отправив Жикина, они перезванивались по зудильнику или, сговорившись, начинали названивать Жоре и сочувственно спрашивать, не выкипел ли его эликсирчик.

Жикин, застрявший где-то на середине гигантской лестницы, мог только хрипеть в зудильник. Ему хотелось раз и навсегда забросить все свидания, поставить на девушках жирный крест и записаться в кружок выпиливания лобзиком. Он где-то когда-то читал, что это спокойное и умиротворяющее занятие отлично сохраняет от потрясений и крайне полезно для психического здоровья.

– У меня для тебя хорошая новость, котик! Мы теперь будем встречаться каждую ночь. Часа в три тебя устроит? – мурлыкала Лоткова.

Жора вздрагивал. Дело в том, что ровно минуту назад ту же фразу, едва ли не слово в слово, он слышал от Пипы. И той тоже почему-то хотелось видеть его ровно в три. «Ах, девушки, девушки! Как же они предсказуемы!» – самодовольно думал Жора.

Вспомнив о дуэли, которая, возможно, уже началась, Шурасик попытался рвануть к кабинету главы Тибидохса, но юная Дурнева цепко поймала его за задний карман.

– Ну и куда бежит юное дарование? – дурачась, спросила она.

– Мне нужен Сарданапал! Отпусти! – потребовал Шурасик.

– А вот и не отпущу! Неужели этот старикашка нравится тебе больше, чем я? – капризно нахмурилась Пипа. Только что у нее мелькнула забавная мысль: задержать Шурасика до возвращения запыхавшегося Жикина и развести того на ревность.

– Не в том дело! Там Валялкина убивают! – крикнул Шурасик.

– Ну и что? Утешься, мальчик! Каждую минуту на Земле происходит два убийства, тысяча краж и пять вооруженных ограблений! – зевнула Пипа.

– И Пуппера тоже убивают! Дуэль у них!

Пипа мигом стала серьезной. Если на Валялкина ей было, в общем и целом, плевать, то к Пупперу она относилась трепетно.

– ПУППЕРА? – охнула она, вцепляясь в Шурасика мертвой хваткой. – А ну веди меня к нему! Да я за моего Гурочку… Что ты встал, как истукан? Ищи где хочешь мне пылесос!

Рассветное небо было нежно-малиновым. Ветер налетал порывами и мял рыхлые телеса туч.

Пуппер, летевший впереди, поднимался все выше. Вскоре они оказались так высоко, что у Ваньки закружилась голова и стало не хватать воздуха. Океан был уже не виден – лишь изредка в разрывах туч мелькало что-то серебристо-стальное. Мелькало и сразу гасло.

А Гурий все поднимался и поднимался, ни разу не оглянувшись. Он явно стремился, чтобы тот из них, кто сорвется вниз, не имел ни малейшего шанса. Гуня Гломов озабоченно хмыкал. Под конец даже верный Прун начал проявлять беспокойство. Один только Ванька упорно мчался вслед за Пуппером, заставляя двигатель пылесоса реветь от перегрузки. Лицо у Валялкина было задумчивым и отрешенным: он думал о Тане и только о ней.

Наконец, Пуппер остановился и, развернувшись, подлетел к Ваньке.

– Отличное место, чтобы умереть, Джон Вайлялька! Здесь нам никто не помешать! Пусть пролитая кровь смоет наши страдания и тот, кто останется жить, получить Таня! – сказал он, искоса бросая взгляд на океан.

Ванька кивнул. Он был настроен менее пафосно, чем Пуппер, но все равно мысли его были о том же.

Прун засуетился. С помощью заклинаний, рисующих по воздуху малиновые полосы, они с Гуней отметили границы. Теперь Ваньку и Пуппера разделяло с полсотни шагов – куда ближе, чем до той стены у рощи. Согласно правилам дуэли, сближаться было нельзя. Стрелять нужно было не сходя с места.

Прун и Гуня Гломов заняли позицию чуть в стороне, где они могли наблюдать за соблюдением правил. Прун достал из кармана огромный платок, промокнул лоб и взмахнул платком, давая сигнал.

Пуппер подышал на перстень.

– Ты сам хотел этого, Джон! Я не могу позволить тебе погубить мой Татьяна и задушить ее убогий быт! Я есть ее благодетель и спасатель в один лицо! – произнес он вполголоса и, раззадорив себя, крикнул: – Искрис фронтис форте!

Зеленая искра с треском оторвалась от его перстня и помчалась к Ваньке.

Валялкин смотрел на стремительно несущуюся к нему яркую точку. Тридцать метров… двадцать… Сейчас она будет здесь. Ванька видел, что искра летит точно ему в грудь. Нет, Пуппер не промахнулся. Рука бывалого драконболиста не дрогнула.

– Ванюха, сматывайся! Уклоняйся! Рви когти! Черт с ней, с Танькой! Девчонок много, а ты один! – забыв о своих секундантских обязанностях, завопил практичный Гуня.

Но Ванька висел неподвижно, не делая попыток спастись. Он знал, что это его смерть, но почему-то не боялся ее. Возможно, ему трудно было поверить, что он вдруг перестанет существовать от одного прикосновения зеленой яркой точки.

Когда Ваньку и боевую искру разделяли считаные метры, внезапный боковой порыв ветра отбросил пылесос немного в сторону. Это была чистейшая случайность, но именно она оказалась спасительной. Боевая искра скользнула по Ванькиному бедру, обожгла его и, ударив в хромированный обод пылесоса, погасла.

Пылесос, получивший более чем чувствительный удар, заглох было, провалился в воздушную яму, но потом вновь загудел, выплевывая из трубы майонезные пары с блестками русалочьей чешуи. Ванька, с трудом усидевший на нем, выправился и вновь набрал высоту. Поврежденный пылесос слушался неважно, но все же пока повиновался. Обожженная нога болела. Бедро было все как сплошной огонь, ниже колена Валялкин почти не ощущал ноги. Виски взрывались болью.

Поняв, что его искра лишь зацепила Ваньку, Гурий раздраженно встряхнул рукой с кольцом и, пригнувшись к метле, кинулся к нему.

– Chuma-del-Tort! – выругался он.

– Джон Вайлялька ранен! Дуэль надо прекратить! – размахивая руками, поспешно закричал по-английски Прун, сообразивший, что теперь выстрел придется принимать Пупперу.

– Нет, за мной еще моя искра! – сказал Ванька, когда Гурий перевел ему слова секунданта.

– Но ты ранен! Дуэль откладывается! – заспорил Прун.

– Возвращайся на место, Гурий! Или не смей больше подходить к Тане! – кусая от боли губы, сказал Ванька.

– Это ты не смей! Таня есть моя! Я не уступить ее такой чурбан! – заклокотал Гурий.

– К барьеру!

– Ты глюп, Джон! Глюп, тюп и нельеп! Ты есть бесхарактерный тюфяк! Скоро ты становиться алкоголик, как твои родители! Надо быть ваш русский девушка, чтобы полюбить такой, как ты! – заявил Пуппер.

Он пожал плечами и, вернувшись на прежнее место, стал ожидать выстрела.

Ванька поднял руку с перстнем. Все перестало существовать для него, кроме маленькой фигурки Пуппера. От боли магфордский нападающий, точно перечеркнутый длинным древком метлы, двоился у него в глазах. Это мешало целиться. Странная нерешительность овладела Ванькой. Он и презирал Гурия, и одновременно жалел его.

– Стреляй, Джон Вайлялька! Таня моя! Если ты промахнешься, ты будешь нести ее фата на нашей свадьбе! – использовав усиливающее заклинание, задиристо крикнул Пуппер.

Это было уже лишнее. Ванька вспыхнул, как порох. Он мог снести многое, но только не это! Таню он не отдал бы никому.

– Искрис фронтис форте!

Кольцо накалилось и выплюнуло искру. Пульсирующая боль в ноге и мысль, что Таня может достаться Пупперу, придали Ваньке решимости. Зеленая искра стремительной пунктирной линией прочертила небо. Пуппер мог еще увернуться, но, как и его противник, предпочел остаться на месте. Но не исключено, что он просто растерялся, не ожидая у Ваньки такой магической мощи.