Сезам, закройся! Хмельницкая Ольга

Владимир Евгеньевич перевел дух и выбросил сигарету в грязь, разлившуюся под ногами сплошным черным ковром. Окурок с шипением потух. Рязанцев вытащил из пачки еще одну сигарету.

– Спасибо, – сказал полковник, щелкнув зажигалкой. – Ты меня успокоил.

– Это не Ева, но определенно кто-то из нашего НИИ, – добавил Богдан. – Если он придет в следующий раз, я не буду стрелять, а попытаюсь наладить контакт.

– Нам нужен такой союзник, – добавил полковник.

Они молча стояли и курили, глядя на черные мокрые заросли.

– Мы не доедем, – наконец сказал Владимир Евгеньевич. – У нас не хватит бензина.

– Я знаю, – спокойно ответил Овчинников.

– И тогда нам придется идти пешком.

– Натурально, – вздохнул Богдан.

– А с псом это будет куда веселее. Если он, конечно, не приведет нас в свое логово и не скормит волчатам.

Овчинников рассмеялся.

– Мы невкусные, – сказал он. – Воняем табаком.

– Наоборот. «Цыплят табака» любишь?

Над грязной разбитой дорогой раздался дружный хохот. В этот момент кусты раздвинулись, и на поляну вышел огромный зверь. Смех стих.

– Привет, – сказал полковник, обращаясь к псу. – Мы как раз твою персону обсуждаем.

– Здравствуйте, – вежливо добавил Овчинников.

Чудовище коротко гавкнуло, а потом подошло к полковнику и с наслаждением потянуло носом, вдыхая сигаретный дым. Комиссаров не курил уже сто лет.

– Дайте валерьянки! – прохрипел Коршунов, падая на диван в приемной Утюгова.

Рука, поцарапанная о зубы крысы, болела. В жабрах кололо от быстрого бега.

– Они и правда мертвы? – прошептала секретарша Сонечка, хлопая огромными глазами, обрамленными такими длинными ресницами, что они казались искусственными.

– Совершенно точно, – кивнул заместитель директора, глядя на ее прекрасное лицо. – В пищеблоке два трупа. Я еле-еле спасся.

Бухгалтерша тоненько завыла, прикрыв рот рукой. Ее полное рыхлое лицо задрожало.

– Меня больше всего смущает, что погибшие были вооружены, – сказал Коршунов. – Рядом с телами лежали пистолеты. Но им это не помогло. Грызуны все равно оказались сильнее.

– Откуда они вообще взялись, эти крысы? – недоуменно спросила Сонечка.

– А почему ты такая красивая? Не от природы же? – грубовато пошутил Коршунов. – Или почему у меня выросли жабры, а у Зинаиды Валериевны выпали все зубы? Оттуда же и крысы.

Бухгалтерша перестала выть и с неодобрением посмотрела на заместителя директора.

– Никогда бы не подумала, что о моих зубах всем известно, – пробормотала Дрыгайло.

– Да тут у нас все обо всех известно, – грустно сказал Виктор.

Он встал, налил себе стакан воды, выпил, а затем снял пиджак, рубашку и майку и намочил себе жабры. Немного подумав, он вылил два стакана жидкости на майку и натянул мокрую одежду на голое тело. Зинаида Валериевна смотрела на «стриптиз» Коршунова с явным неодобрением.

– Тут все про всех известно, – продолжил Виктор, – и это печально. Но еще печальнее то, что препараты, которые могли бы осчастливить половину человечества, привели к тому, что в нашем НИИ наступило жуткое моральное разложение. Мы сидим на золоте, но вместо счастья у нас в сердцах страх, зависть и ненависть. Честно говоря, это никуда не годится!

– Поднимаешь бунт на корабле? – пробормотала Сонечка.

– Нет, – покачал головой Коршунов. – Кстати, я помню тебя, Софья, и в твоем… э-э-э… естественном виде. Торчавшие кривые зубы были просто очаровательны…

Лицо секретарши покрылось красными пятнами. Виктор налил еще один стакан прозрачной жидкости и протянул его бухгалтерше.

– Зинаида Валериевна, – сказал он, – попейте водички.

– Я не хочу, – отстранилась Дрыгайло.

– Пейте, – повторил Виктор. – Мы отсюда долго не выйдем. Во всяком случае, пока не убьют всех крыс.

Коршунов повернулся и посмотрел на Софью. Она была божественно красива.

– То есть никогда, – спокойно сказала Сонечка.

– Ты не просто прекрасна, но еще и умна, – засмеялся Коршунов. – Да, скорее всего, мы отсюда больше никогда не выйдем.

Услышав эти слова, Зинаида Валериевна отчаянно завыла.

Мозгоед ворочался в ухе Евы, изо всех сил прорываясь вперед. Голова девушки была словно в огне, где-то внутри черепа стреляло болью. Озверевшее от ярости насекомое кусалось острыми челюстями. Из уха девушки закапала кровь.

– Мерзкая букашка! – орала Ершова, прыгая на одной ножке и изо всех сил мотая головой в попытках вытрясти муравья – так выливают из уха воду.

Тот вцепился в ее плоть всеми оставшимися конечностями, но не поддавался. Прокусив кожу уха, мозгоед напился крови. Ему стало легче. Правда, до мозга было еще далеко, и он не знал, хватит ли ему сил прогрызть оболочки.

Если бы он был здоров, никакой проблемы не было бы. Мутант уже купался бы в сером упругом веществе, наслаждаясь его вкусом и испытывая приятные ощущения. Но жертва оторвала ему задние лапки, создав большие проблемы. Муравей не мог понять, почему она сопротивляется. Ведь после того как мозг подвергнется обработке, человеку становится легко и приятно. Его больше не мучают моральные проблемы и загадки мироздания.

– Пошел вон! – кричала Ершова, не оставляя попыток вытащить мозгоеда.

Кровь лилась все обильнее.

– Пойдемте, – строго сказал Утюгов Марине Яковлевне, – я уже отдал приказ уничтожить грызунов, а тем временем мы продолжим беседу в моем кабинете.

Инспекторша, приняв твердое решение бежать из НИИ, как только представится возможность, встала с преувеличенной готовностью.

– Конечно, – кротко сказала она.

Профессор вышел из кабинета, бросив быстрый взгляд на Марину. Амбалы у входа приосанились. Один из них распахнул перед профессором дверь, но тут же с глухим криком захлопнул ее.

– Они там! – воскликнул охранник.

Молодой человек ничего не боялся. Мозгоед, в свое время выжравший весь талант блестящего порядочного ученого, съел у него заодно и чувство страха.

– Крысы? – спросил Утюгов.

– Да, – кивнул охранник, доставая пистолет.

Марина задрожала не столько от ужаса, сколько от возбуждения.

«Я буду пятой колонной, – подумала она про себя, – и если у меня появится возможность помочь крысам одолеть Утюгова, я сделаю это».

Пистолет охранника щелкнул предохранителем.

– Стреляй в голову, они очень живучие, – приказал профессор.

Амбалы подняли пистолеты и синхронно ударили ногами в двери, те с глухим стуком распахнулись. Один из мужчин присел на колено, второй стремительно водил оружием из стороны в сторону.

– Пусто, – удивленно сказал один из охранников.

– Они ушли, – подтвердил второй, озирая пустой коридор.

Утюгов потянул носом воздух. Его злые старческие глазки сверкнули.

– Эти существа умнее нас, – тихо сказала инспекторша. Глаз на усике выглянул из ее прически. Он был явно встревожен.

Директор взглянул на нее с презрением.

– Пойдемте, – сказал он наконец, – это всего лишь крысы. И их всего лишь нужно убить.

Валентин Эмильевич, Марина и двое амбалов вышли в коридор, в котором было обманчиво тихо и спокойно.

Второй кирпич упал на пол с тихим стуком. Лариса прижалась ухом к стене. Шумело сильно и близко.

– На самом деле копать еще далеко, – сказала девушка самой себе. – Просто в тишине лучше слышно.

Ильина снова взяла в руки пряжку и продолжила работу, стараясь не обращать внимания на кишевших вокруг мозгоедов. Время от времени насекомые падали с потолка ей на голову, но не задерживались и скатывались вниз, испуганные неприятным для них запахом.

– Их так много, что, когда мои волосы высохнут, конец будет быстрым, – пробормотала Лариса, придавив туфлями еще парочку муравьев.

«Даже если бы мне удалось вырваться отсюда, то куда бы я пошла? – думала девушка, продолжая выковыривать раствор. – Разве что в цирк или в кунсткамеру? Личной жизни у меня все равно никогда никакой не будет. Ну кому захотелось бы иметь в подругах тощую трехметровую каланчу?..»

Она вздохнула.

– И детей у меня никогда не будет, и мужа, и счастья, – бормотала Ильина, с остервенением ковыряя стену. – И дома своего тоже не будет. Максимум, на что я могу рассчитывать, это на пенсию по инвалидности. Вряд ли кто-нибудь решится взять меня на работу!

По щеке Ларисы покатилась большая слеза. Она вспомнила свою первую любовь, первый поцелуй, первое интимное свидание… Все это было одновременно и последним. Ильиной стало так жаль свою загубленную жизнь и попранную женскую сущность, что она даже стала медленнее копать.

– Давай, дорогая, не останавливайся, – заметив это, прикрикнула на себя Лариса, – хоть затопишь все это напоследок, чтобы впредь им неповадно было! Изображу княжну Тараканову, зато хоть в чем-то отыграюсь.

Она вытащила еще один кирпич, потом следующий. Кучка камней в углу постепенно росла.

Дождь постепенно стихал. Сплошной покров туч стал рваным, и через просвет выглянул месяц в окружении нескольких звезд.

– Мы все делаем неправильно, – сказал Овчинников, с трудом переставляя ноги, которые уходили в грязь по колено. – Надо слить весь бензин в одну машину. Так мы проедем вдвое дальше, чем на двух машинах.

Полковник кивнул. Пес отрицательно покачал головой и потянул Рязанцева на рукав.

– Ты не согласен? – спросил Владимир Евгеньевич зверя.

Тот снова отрицательно покачал головой.

– Азбукой Морзе гавкни, что ли, – предложил Богдан, глядя на его огромные и острые, как тесаки, зубы.

Зверь подошел к «УАЗу», поднялся на задние лапы и ткнулся носом в стекло.

«Аптечка», – понял Рязанцев, чувствуя, как в его груди екнуло сердце.

Он быстро распахнул дверцу, вытащил белый ящичек с красным крестом на боку и, повинуясь взгляду животного, бывшего ранее человеком, раскрыл его. Пес быстро осмотрел содержимое, потом коротко гавкнул, закрыл аптечку ударом лапы и схватил ее в зубы.

– Кто-то болен? – спросил Овчинников.

Комиссаров кивнул.

– Нам пойти с тобой?

Бывший директор НИИ Новых биотехнологий снова кивнул и помчался в заросли. Оба мужчины побрели за ним, утопая в жирной глубокой грязи. Они добрались до черных глухих зарослей и стали яростно через них продираться, широко используя ненормативную лексику. Только тут Степан понял: чтобы добраться до норы, у полковника с Богданом уйдет минимум час. Сам он мог преодолеть это расстояние за несколько минут.

Алексей Гришин и его подруга, переводчица Юля, вышли из вычислительного центра института, намереваясь пойти в столовую, расположенную рядом с пищеблоком, и перекусить.

– Я хочу чаю, – капризно сказала девушка, чьи глаза были скрыты за темными очками, – и еще я мечтаю о пирожном.

Алексей, волочащий огромные ноги, похожие на лыжи, не стал говорить, о чем он мечтает, но как бы невзначай провел ладонью по заднице Юлии. Та зарделась.

– Это мы сделаем вечером, – сказала она, шутливо стукнув Гришина по пальцам. – А сейчас убери руки, вдруг кто-нибудь увидит!

Вечно унылое лицо Алексея приобрело еще более подавленное выражение.

– Ладно, я подожду, – сказал он.

Юля засмеялась, но ее смех внезапно оборвался.

– Что это? – испуганно спросила она.

Алексей повернулся. Лестница была пуста.

– Наверное, показалось, – пожала плечами переводчица, переводя дух.

– Конечно, – кивнул Гришин, с трудом переставляя ноги, словно они были чугунными. – У тебя сегодня было очень много работы.

И он снова провел ладонью по заднице Юлии. На всякий случай она еще раз обернулась и посмотрела на лестницу.

Никого.

«Действительно, показалось, – подумала переводчица, на всякий случай два раза хлопнув глазами под темными стеклами, – привидится же такое!»

Крысы, повинуясь приказу вожака, начали медленно сжимать кольцо.

– Ну и что нам делать? – спросил Коршунов, выливая на свою майку еще один стакан воды.

– Надо отсюда бежать, – сказала Зинаида Валериевна, нервно облизывая сухие губы. – Не в смысле бежать из приемной, а вообще – из института!

– И где я буду работать? – спросил Виктор. – Мне же каждые два часа нужна ванна, как Ихтиандру.

– Будешь сидеть дома и писать роман, – отрезала бухгалтерша. – Фантастический. Напишешь правду, и получится фантастический роман. Заработаешь кучу денег.

– А может, ты станешь водолазом или инструктором по дайвингу, – подсказала секретарша Сонечка. – На твои услуги будет большой спрос.

– А я куплю себе искусственную челюсть, и все дела, – пожала плечами Зинаида Валериевна. – Если тут у нас складывается такая сложная ситуация, то ну их, эти зубы!

Дрыгайло и Коршунов синхронно повернулись и посмотрели на секретаршу.

– Ну а ты, Сонечка? С нами? – спросил Виктор.

Секретарша побледнела. Она нервно сглотнула и посмотрелась в зеркало.

– Я бы пошла с вами, – медленно сказала она, – но… но…

Секретарша повернулась и ткнула хорошеньким пальчиком в двери, обитые уродливой пупырчатой кожей.

– Я просто боюсь, – объяснила она. – Помните, что случилось с доцентом Зергутовым? А ведь он тоже пытался убежать!

Дрыгайло и Коршунов повернулись и с содроганием посмотрели на двери.

– Он ужасно орал, – сказала Соня, – наверное, было слышно и в десяти километрах отсюда. А в институте, заметьте, еще полно дверей, которые можно декорировать.

– Ты думаешь, Утюгов посмеет? – глухо спросил заместитель директора.

– Один раз посмел же, – пожала плечами секретарша. – Я думаю, что он специально обил двери кожей Зергутова после того, как тот вырос размером с трехэтажный дом и лопнул. Чтобы другим было неповадно. И вообще, меня смешит такая постановка вопроса: «Утюгов посмеет, Утюгов не посмеет»… Он наш местный диктатор, у него абсолютная власть. Что хочет, то и делает. И я тебя уверяю, если он захочет обить твоей кожей стульчак у себя в туалете, ты ничего не сможешь этому противопоставить.

Услышав про стульчак, Коршунов насупился.

Ева упорно прыгала на одной ножке и трясла головой.

– А ну, вылезай, – приговаривала она, – ты, отвратительное создание природы и человека!

Раненый мозгоед, которому постоянные прыжки жертвы мешали продвигаться вперед, озверел и принялся кусать девушку изо всех сил, сжимая крепкие челюсти. Кровь хлынула ручьем. Красная, горячая, она текла по шее и плечу Ершовой. Боль в голове была чудовищной.

– Давай, кусайся, – хрипела Ева, – авось тебя вымоет из уха потоком крови!

Ее одежда промокла. Рот девушки быстро наполнялся горячей солоноватой жидкостью.

«Так недолго и от потери крови скончаться», – подумала Ершова, на секунду переставая прыгать и дергать головой вверх и вниз.

В тот же момент мозгоед двинулся вперед и приблизился к мозгу еще на полмиллиметра.

– Ах ты, сволочь! – воскликнула Ева.

Кровь хлестала струей. Насекомое напрягло уцелевшие лапки и передвинуло толстое брюшко еще на треть миллиметра. Его уродливая голова уткнулась в барабанную перепонку девушки. Твердые челюсти сомкнулись. Перепонка лопнула. Ева мгновенно оглохла на одно ухо.

– Не-е-е-ет! – испуганно завопила Ершова и сильно дернулась, ударившись головой о кирпичную стену.

Она ужасно жалела, что у нее нет ни шпильки, ни заколки-невидимки, ни пилочки для ногтей, ничего такого, что могло бы помочь выковырять насекомое из ее уха или хотя бы нанести ему некоторый ущерб.

Вдруг здоровое ухо девушки напряглось. Откуда-то слева послышался громкий удар, словно камень стукнул о сталь.

Ба-у-м!

– Что это? – спросила саму себя Ева.

В этот момент удар повторился.

Ба-у-м!!

Ершова быстро повернулась и прижалась к стене здоровым ухом. Ей показалось, что где-то недалеко шумит вода.

– Никого нет, – сказала Юля, заходя в столовую. – Непонятно, а где же Ульяна Ильинична?

– Наверное, вышла, – тихо сказал Гришин, придерживая подругу за локоток.

Он развернул Юлю и впился губами в ее губы. Темные очки девушки поползли в сторону. В этот момент вожак прыгнул вперед.

Алексея спасли темные очки подруги. За мгновение до прыжка он увидел в гладкой черной поверхности отражение зверя, приготовившегося к прыжку.

– А-а-а! – заорал Гришин, сбивая Юлю на пол.

Очки упали и разбились. Во все стороны брызнули осколки темного стекла. Вожак пролетел в миллиметре от лица Гришина и тяжело обрушился на стол. Через мгновение зверь повернулся. Его красные глаза блестели. Алексей схватил в руки табурет. Изо рта крысы капала слюна. Рыльце ее было перекошено от ненависти.

– Я ни в чем не виновата! – закричала Юля, глядя на зверя. – Помогите, кто-нибудь!

Но в помещении никого не было. Буфетчица Ульяна Ильинична, обычно делавшая для сотрудников НИИ бутерброды и наливавшая им чай, была мертва уже около двух часов. Ее тело, располосованное острыми зубами, лежало в подсобке, где она надеялась спастись от смерти.

– Я ничего не сделала! – продолжала кричать Юля.

Гришин молчал, сжимая в руках табурет. Вожак повернулся к орущей девушке.

– Примерно так же я чувствовал себя в армии, куда меня забрали со второго курса института, – сказал Овчинников, с чавканьем вытаскивая ноги из грязи. – Только автомата Калашникова не хватает и танковой рации.

Тьма была кромешной. По лицу полковника и Богдана хлестали колючие ветви, корни цеплялись за ноги, сверху капало.

– Скажи спасибо, что у нас есть проводник, – мрачно сказал Владимир Евгеньевич.

– А куда он, кстати, нас ведет? Не забывай, что псы любят мясо, – мрачно пошутил Овчинников.

– А аптечка тогда зачем? Для отвода глаз?

Богдан поскользнулся и упал.

– Фу-у-у, – сказал он откуда-то снизу, – какая тут гадость внизу! Червяки какие-то.

– Дождевые? – уточнил Рязанцев.

– Может, и дождевые. А может, и личинки какие-то, уж больно они скользкие, – пробормотал Богдан, поднимаясь и отряхиваясь. – Я, кстати, когда падал, ботинок потерял.

Они принялись рыться в грязной жиже, пронизанной корнями и кишевшей уродливой живностью, но ботинок как сквозь землю провалился.

– Я думаю, что его уже сожрали местные жители, – неудачно пошутил полковник.

– Странно, неужели твердый, жесткий и пропитанный вонючей краской ботинок лучше, чем вкусная, сочная и мясистая нога? – подхватил Овчинников и вдруг завопил благим матом.

– Ты что? – растерянно спросил Рязанцев.

– Кусается, гад, – сказал Богдан и поднял за ногу большого муравья. – Термит? – спросил он, рассматривая мозгоеда при свете зажигалки.

– Не знаю, – растерянно ответил полковник, рассматривая насекомое. – Тут вообще сплошные уроды в лесу. Они в этом НИИ так и плодятся, так и плодятся! А потом эта дрянь разбегается по окрестностям. Они, может, и не хотели бы, чтобы эти сволочи покидали стены института, но разве их удержишь…

– Это все Утюгов, – мрачно кивнул Овчинников. – Безнаказанность его окончательно развратила.

Мозгоед вывернулся и быстро побежал по рукаву Богдана, перепрыгнул на шею и ринулся к уху, но тот сшиб его прицельным щелчком.

– Вот букашка вонючая, – покачал головой Овчинников, – еще и в уши лезет! Не нравится мне этот муравей. Не забывайте, что я отработал у Утюгова несколько лет и все его штучки-дрючки знаю. Он вообще ничего хорошего сделать не может, только гадости одни.

Мужчины еще некоторое время сосредоточенно рылись в грязи, пытаясь отыскать утонувший ботинок, но так ничего и не нашли.

Лариса вытаскивала кирпич за кирпичом. Работа спорилась, дырка в стене становилась все шире и глубже. При этом светлые волосы Ильиной постепенно высыхали, и насекомые приближались все ближе и ближе к голове.

– Лара, быстрее! – подбадривала саму себя девушка.

Еще один кирпич со стуком упал на пол. Ильина покрепче сжала в длинных тонких пальцах поцарапанную и погнутую о камни пряжку и принялась с остервенением отковыривать следующий твердый глиняный параллелепипед. Девушка поцарапала палец, но даже не заметила этого. Отчаяние гнало ее вперед, не позволяя остановиться и вытереть кровь. При этом ее мысли бродили очень далеко от сырого и холодного карцера.

– Когда-то Гришин, будучи в крепком подпитии, рассказал мне легенду о кровавом обмылке, – сказала девушка вслух, – но я не поверила ему. Во-первых, он был пьян. А во-вторых, он был пьян очень сильно. Но вдруг обмылок и правда существует?

Лариса вздохнула и усилием воли отогнала от себя эти мысли. Кровавый обмылок, представляющий собой красную мягкую субстанцию, по слухам, представлял собой препарат широкого спектра действия, нивелирующий предварительно сделанные вмешательства в ДНК живого существа. Другими словами, это был антидот, причем универсальный.

– Но, как ученый, я могу сказать, что подобная штука не может существовать, – пожала плечами Лара. – Это просто слухи, которые люди распускают в нашем НИИ от отчаяния.

Она упорно ковыряла стену.

– С другой стороны, я ни разу не видела никого, кто бы действительно получил от Утюгова противоядие, снимающее негативные последствия генной инженерии. Значит ли это, что на самом деле наши уродства необратимы? И еще одна загадка – кто является тем самым мистером или миссис Х, который…

Еще один кирпич упал прямо Ларисе на ногу. Девушка вскрикнула и несколько секунд, согнувшись, прыгала по камере на одной ноге, стараясь не стукнуться головой о потолок. После того как боль утихла, Ильина приложила ухо к стене. Шумело уже совсем рядом. Она протянула руку вперед и коснулась чего-то холодного, мокрого и гладкого.

Это была толстая железная труба. Лариса взяла из кучи один кирпич и ударила по ней.

– Ба-ум! – раздался громкий низкий звон.

Ильина ударила еще раз, опять и опять, намереваясь пробить железное покрытие, но труба не поддавалась. Она оказалась крепче, чем думала Лара.

Лиза, в прошлом удачливый наемный убийца, а ныне беспомощная раненая девушка, дрожащая от лихорадки, лежала на подстилке из листьев, пропитанных ее спекшейся кровью, и молилась. Она очень давно не обращалась к богу, с того самого дня, когда, убив свою первую жертву, обнаружила на груди под крестом, который она носила скорее по привычке, чем из религиозных соображений, большое воспаленное пятно.

– Раздражение. Видимо, из-за металла, – пожала тогда плечами Минина, сняла крестик, положила его на полочку в ванной и больше никогда не надевала.

Сейчас же, корчась от боли, Лиза пыталась вспомнить хоть одну молитву, но ничего не приходило ей в голову. И это начинало беспокоить девушку больше, чем тот факт, что она не помнит ни своего имени, ни фамилии, ни родных, ни подробностей своей жизни.

– Бог очень добр, – сказала она вслух, – он мне поможет.

Больше ей не на кого было надеяться. Елизавета подняла дрожащую руку, пытаясь нащупать на груди крест, но там ничего не было.

Что-то большое и лохматое вбежало в нору. Лиза попыталась присмотреться, но перед ее глазами все плыло. Раздался негромкий стук о землю, как будто на пол норы поставили чемоданчик, а потом тихий скрип и шуршание. Еще секунду спустя губ Мининой коснулось что-то круглое и очень горькое.

«Таблетка», – поняла Лиза, пытаясь проглотить предмет, но ее рот пересох, язык стал шершавым, как наждак, и лекарство никак не проталкивалось в распухшее горло. Девушка закашлялась, кровь, остановившаяся было, снова полилась из ее ран.

Зверь тихо завыл. В его голосе слышалось отчаяние. Потом он резко повернулся и пулей выскочил из норы.

Один их охранников Утюгова шел впереди с пистолетом в руке. За ним шествовали профессор и Марина Яковлевна. Процессию замыкал второй охранник.

– Никого, – громко сказал один из амбалов, оглядывая пустой коридор, – тут нет никаких крыс.

У Валентина Эмильевича зазвонил в кармане телефон. Звуки вальса Штрауса наполнили помещение, отражаясь от стен, окрашенных в небесно-голубой цвет.

– Да, – коротко сказал директор в трубку. – Вы убили всех грызунов? Нет? Только двоих? И потеряли четырех человек? Идиоты!

Профессор в раздражении отключил связь.

– Интересно, – сказал он, хрипя от ярости, – сколько было крыс в той клетке, которую облили раствором рестриктазы Ильина и Ершова?

– Я думаю, – сказала Марина Яковлевна, – что Лариса и Ева могут ответить на этот вопрос.

Утюгов снова взялся за трубку, чтобы отдать соответствующее распоряжение, но передумал.

– Это бесполезно, – махнул он рукой, – над их сознанием уже наверняка поработали мозгоеды.

И в большом раздражении директор зашагал дальше по коридору. Марина Яковлевна шла рядом с ним. Охранники пристально глядели по сторонам. Пупырчатая дверь, обитая кожей доцента Зергутова, уже была в зоне прямой видимости процессии, когда послышался дикий крик, и в противоположном конце коридора появилась фигура мужчины. Он с трудом переставлял длинные, как лыжи, ноги и кричал.

– Это Гришин! – испуганно воскликнула инспекторша.

– Да, это Алексей, – кивнул профессор. – Помогите ему! Быстрее!

Один из амбалов ринулся вперед и помог Гришину дойти до Утюгова.