Сезам, закройся! Хмельницкая Ольга

В ее голосе послышались истерические нотки.

Профессор посмотрел на нее тяжелым взглядом. В глубине его глаз таилась боль.

– У меня его нет, – отрезал он.

– Но он хоть существует? – спросил Коршунов, потирая жабры – они отчаянно болели. Он огляделся. Воды в графине больше не было.

– Нет, не существует, – отрезал Утюгов.

– Но я его видела! – закричала Пчелкина. – Видела!

Вахтерша насмешливо посмотрела на секретаршу.

– Сонечка, – сказала она, – вам-то обмылок зачем? Вы же всю свою красоту потеряете.

– Неважно, – отрезала Софья, повернулась и взглянула на Виктора. – Я люблю этого человека и не хочу, чтобы он умер без воды. А это скоро произойдет, если мы отсюда не выберемся. Витя, извини, что не сказала тебе этого раньше.

Алексей Гришин, безучастно сидевший на диване, открыл глаза.

– Пчелкина, – сказал он. Казалось, Алексей делает над собой усилие, чтобы разговаривать, – а тебя не волновал вопрос, заинтересовался бы тобой Коршунов, увидев твое реальное лицо? Красавицам-то хорошо, они всем нравятся. А толстую, кривую и горбатую – он бы тебя такую любил? Я не уверен.

Соня растерялась.

– Любил бы, – громко сказал Виктор, морщась и тяжело дыша. – Я вообще люблю все натуральное. Кстати, я очень сочувствую тебе, Алексей, ты потерял сегодня свою девушку…

Гришин снова закрыл глаза. Его лицо было бледным.

– Ну ладно, давайте тянуть жребий, – сказала Дрыгайло, – с нашими уродствами разберемся после, тем более что шеф не признается в существовании обмылка. А если мы тут еще задержимся, крысы окончательно обнаглеют, и вырваться будет еще сложнее.

И Зинаида Валериевна взяла в руки коробку из-под торта, в которой лежали сложенные бумажки.

Полковник и Комиссаров ушли. Богдан склонился над Лизой, чувствуя себя так, словно это он, а не она, был убийцей.

– Бедная девочка, совсем ребенок, – пробормотал он. – Как же так получилось? У меня с самого начала были плохие предчувствия.

Минина застонала. Она тяжело дышала, из груди ее вырывались хрипы. В душе Овчинникова все перевернулось от ужаса. Он наполнил шприцы, уложил фонарик на листья и сделал ей в плечо четыре укола согласно схеме, озвученной Разянцевым перед уходом. При этом Бог-дан изо всех сил старался, чтобы его руки не дрожали.

– Ты только держись, не умирай, – сказал он девушке, – а то я никогда этого себе не прощу!

Лиза закашлялась. Богдан протянул руку и коснулся ее лба. Ему показалось, что температура немного снизилась. Девушка еще раз кашлянула. Мужчина перевел луч фонарика на лицо Лизы. Ее светлые глаза были открыты.

– Лиза, ты слышишь меня? – спросил Овчинников.

– Да, – одними губами прошептала Минина. – Где я?

– В лесу, в норе, – ответил Богдан. – Ты, главное, не шевелись. У тебя серьезная рана в спине.

– Да, спина очень болит, – сказала Лиза. – А еще… рука.

Ее голос был еле слышен. Богдан протянул руку и еще раз коснулся лба девушки. Теперь он был уверен, что температура у нее немного упала.

– Как меня зовут? – задала вопрос Минина. – Мы знакомы с тобой?

Богдан замер, как будто натолкнулся на невидимую преграду. Его брови удивленно поползли вверх.

– Елизавета, – сказал он. – Ты – Лиза Минина.

Девушка тихонько засмеялась. Ее голос звучал, как колокольчик. Потом она снова закашлялась.

– Хорошее имя, – сказала Лиза. – Милое такое…

Богдан прислонился к стене норы. Такого поворота событий он не ожидал.

– А что ты вообще помнишь о себе? – спросил он.

– Ничего. Вообще ничего, – ответила девушка. – Я не знаю, сколько мне лет, где я живу и есть ли у меня дети.

– Детей, по-моему, нет. Возраст – около двадцати. А вот где ты живешь, я не знаю, извини. Но мы все выясним в любом адресном бюро, это просто, – ответил Богдан.

– Значит, ты не мой парень? – спросила Лиза.

Он почувствовал, как она улыбнулась в темноте.

– Нет, – серьезно ответил Овчинников, – нет, мы просто знакомы. Для тебя, дорогая моя, я слишком стар.

В ране на спине стрельнуло, и девушка застонала от боли. Богдан тут же сделал ей еще один укол, на этот раз обезболивающий. Некоторое время они молчали. Овчинников ждал, пока лекарство подействует, а Лиза отдыхала, чувствуя, как утихает мучительная боль. Снаружи завыл ветер и застучал дождь. Богдан наклонился и потеплее укутал девушку в свой пиджак.

– А по профессии я кто? – спросила Лиза после паузы.

– Биолог, – сказал Овчинников. – Ты биолог, милая моя.

Он уже знал, что никогда и ни при каких обстоятельствах никому не скажет, кем является Минина на самом деле. И прежде всего – ей самой.

Ева напряженно прислушивалась. Шум воды становился все отчетливее. Громкий стук прекратился.

– Что это такое? – недоумевала Ершова, продолжая по инерции ковырять в ухе, где застрял мозгоед. – Потоп? Откуда здесь вода?

Пальцев ее ног коснулась ледяная струя. Босая Ева, чьи кроссовки служили барьерами для насекомых, взвизгнула и наклонилась. Пол был залит тонким слоем холодной жидкости.

– Это случайно? Или меня специально пытаются утопить? Зачем? Ничего не понимаю, – пробормотала девушка.

Вода текла из туннелей, расположенных у самого пола.

– Я все равно не смогу герметически их закрыть, эти туннели, – сказала самой себе Ева, чувствуя, как из ее уха опять потекла кровь. – Остается только ждать, когда меня затопит и я умру.

Сердце в ее груди сжалось. Шансов спастись становилось все меньше. Даже призрачные надежды на то, что Рязанцев придет и выручит ее, таяли.

– Ну как он бы нашел меня здесь? Никак! – горько пробормотала Ершова. – Обыскать в поисках человека огромный НИИ – это большое и долгое дело, не говоря уже о том, что сначала нужно уладить все формальности и получить необходимые разрешения. А про эти подземные камеры вообще никто, кроме Утюгова и его прихлебателей, не знает. Скорее всего, ни на каких планах этих помещений просто нет.

Ева не знала, что существует еще один человек, знающий о НИИ Новых биотехнологий все: его бывший директор Степан Комиссаров.

Мозгоеды лезли друг другу на спины, давя соплеменников, и забегали на стены. Ледяная вода залила ноги Ларисы и продолжала подниматься. Девушка подумала о том, что надо бы еще расширить дыру, чтобы затопление шло быстрее, но не могла заставить себя взять кирпич в израненные руки. Ею овладели предельная усталость и апатия.

– К сожалению, я не смогу никому рассказать о том, что старенькая вахтерша Василиса Егоровна и пропавшая без следа Маргарита Утюгова – одно и то же лицо, – сказала самой себе Лариса. – И о том, что дряхлость является непременным спутником препарата, неограниченно продлевающего жизнь, я тоже не смогу никому сообщить… Видимо, последний факт объясняется тем, что половые гормоны блокируют действие вещества. Я почти убеждена, что это так. А значит, бесконечно продлевать существование можно лишь старикам. Или тем, кто согласился добровольно состариться в обмен на вечную жизнь.

Лариса слегка наклонила голову и стряхнула в воду мозгоедов, сидевших у нее в волосах.

– Кстати, – покачала она головой, – я не думаю, что вечная жизнь способна принести Утюговым счастье. Что в ней толку, если у нее нет ни цели, ни смысла? Лучше бы Маргарита вышла замуж и родила себе детей, а своему отцу – внуков. И была бы у нее вечная жизнь. Раз уж они оба не верят в бессмертие души…

Вода поднялась еще на несколько сантиметров.

Пес бежал по лесу огромными скачками. Рязанцев старался не отставать. Он продирался сквозь кусты, переходил вброд ручьи и перепрыгивал через поваленные стволы деревьев.

«Девушка, спрятанная в норе, серьезно ранена, в нее стреляли, и не один раз, – думал он. – Кто стрелял? Зачем? И как ей удалось сбежать?»

Что касается ответа на последний вопрос, то у него были догадки. Наверняка не обошлось без пса. В любом случае девушка с пулей в спине не ушла бы далеко, значит, зверь донес ее до норы. Но почему только ее? Или Ева не была вовлечена в конфликт? Тогда почему она послала сигнал SOS? «Или, – подумал полковник, холодея, – девушка в норе – единственная, кто выжил?»

Он зацепился ногой за корягу, упал, но тут же вскочил на ноги.

– Скажи, пожалуйста, – крикнул он чудовищу, бегущему рядом, – для того чтобы спасти девушку, ты заходил в здание НИИ?

Не останавливаясь, Владимир Евгеньевич повернулся к псу и успел увидеть, как тот отрицательно покачал головой.

– Ты нашел ее в лесу?

Пес опять мотнул головой вправо и влево.

– Значит, – сделал вывод полковник, – ты спас ее в момент бегства из института.

Зверь подтвердил его мысль, кивнув. Рязанцев поскользнулся, упал в грязь, с трудом встал на ноги.

– А еще одну девушку ты не видел? Такую смуглую, худощавую, с короткими черными волосами? Это лейтенант, наш сотрудник и одновременно – моя невеста, – уточнил он.

Пес на секунду задумался, а потом отрицательно помотал головой. Нет, такой девушки он точно не видел.

Дрыгайло, чьи полные телеса колыхались в такт каждому ее движению, взяла в руки коробку от торта, в которой лежали свернутые белые бумажки. На одной из них был роковой знак – звездочка. Человек, вытащивший «черную метку», будет вынужден отдать свою жизнь за жизни остальных, увлекая крыс прочь от убегающих коллег.

– Тянем жребий, – сказала бухгалтерша, старательно умеряя дрожь в руках.

– А Утюгов и Василиса Егоровна участвуют в лотерее? – спросила Марина Яковлевна, чья неприязнь к директору становилась с каждой секундой все более глубокой и всеобъемлющей.

– Если профессор будет вынужден отвлекать крыс, он никогда не отдаст нам кровавый обмылок, и мы на всю жизнь останемся уродами, – сказал Виктор Коршунов.

– Он сказал, что никакого обмылка у него нет, – напомнила Зинаида Валериевна. – И скорее всего, никакого кровавого обмылка не существует в природе.

– Это неправда, – аккуратно вставила Сонечка, – я его как-то видела. В таком странном месте…

– Неважно, – перебил ее Коршунов, – главное, что этот загадочный обмылок не лежит у Валентина Эмильевича в сумке или в кармане. А к сейфу мы все равно сейчас не пробьемся. Предлагаю не цепляться за легенду об обмылке и не тешить себя вредными иллюзиями, а разработать план операции. У нас есть шанс спастись. Да, мы останемся такими, какие есть сейчас, но зато мы будем живы.

Все смотрели на заместителя директора и молчали.

– Так вот, – продолжил Коршунов, чьи жабры болели без воды так сильно, что он почти терял сознание, – один из нас побежит в сторону пищеблока и при этом будет сильно шуметь. Мы дадим ему пистолет. Задачей того человека будет продержаться как можно дольше и наделать побольше шума. К сожалению, очевидно, что наш спаситель обречен, но иначе мы умрем все. Остальные тем временем побегут вниз по парадной лестнице, на стене возле нее расположен витраж. На первом этаже все повернут налево и проникнут в гараж. Там есть микроавтобус. Мы на нем уедем.

– В микроавтобусе? – засмеялась Марина Яковлевна. – В дождь? По размытой дороге?

– Да, в дождь. Да, по размытой дороге, – внезапно подал голос Гришин, до этого безучастно лежавший на диване. – Микроавтобус, о котором идет речь, – это «Мерседес Виано». Он проедет. Я лично сяду за руль.

Утюгов повернулся к Алексею и попытался у него что-то спросить, но махнул рукой и так и не спросил.

– Ну, приступим, – Дрыгайло подняла повыше коробку от торта. – Каждый по очереди вытаскивает бумажку и разворачивает ее. У кого будет звездочка, тот и пойдет в пищеблок. Возможно, это буду я. Возможно, кто-то другой, – отрывисто сказала она.

Все сгрудились вокруг коробки. Белые бумажки выглядели совершенно безобидно, но одна из них означала чью-то смерть.

«Еще полчаса, и все закончится, – думала Лариса. – И я умру. Никто никогда не откачает воду из этих казематов, никто и никогда не найдет и не похоронит меня. Моей матери скажут, что я погибла в результате несчастного случая, и она поверит. К слову: мать уже много лет не видела меня, а теперь не увидит уже никогда».

Черная холодная вода поднялась еще на пару сантиметров.

– Мне очень жаль, что я так и не сказала о своих чувствах тому единственному человеку, которого любила все эти годы, – всхлипнула Лариса. – А может, это и к лучшему. Наверняка он уже обо мне забыл. И конечно, он правильно сделал, что в свое время принял решение уйти из института. Буквально сбежать. А я была глупой, наивной, у меня тогда еще было все в порядке с внешностью, научные перспективы соблазняли, вот я и осталась. Потом, став длинноруким уродом, я побоялась сказать ему правду, а просто перестала отвечать на звонки и СМС. Он так и не знает, что со мной случилось. А ведь пойди я тогда с ним, все в моей жизни сложилось бы иначе. И не стояла бы я сейчас в карцере по колено в воде, ожидая смерти!

Лариса закрыла лицо руками. Несмотря на годы разлуки, лицо Богдана стояло перед ее глазами, как будто они расстались только вчера.

– Лариса, поехали отсюда, – сказал тогда Овчинников. Его лицо было мрачным.

Ильина, бывшая в то время юной и красивой, пожала плечами и спрятала глаза.

– Научные перспективы… и потрясающие горизонты для человечества, – проблеяла она.

Богдан подошел к ней и взял ее лицо в свои ладони.

– Скажи, Лариса, с тобой все в порядке? Ну, в физическом смысле? – спросил он, слегка замявшись.

– Да, конечно, – удивленно сказала Ильина, а потом рассмеялась. – Ты уже знаешь историю Сени Плохоцкого? – спросила она, улыбаясь. – Да, у него язык стал зеленым и светится, но это случайно получилось, он, видимо, чай в колбе с остатками раствора кипятил или вдохнул пары какие-то, – сказала она. – Это случайность, Богдан. Тем более что Утюгов обещал исправить эту проблему.

Овчинников молчал. Он не улыбался.

– Лариса, – сказал наконец Богдан, – я не хочу говорить тебе, что случилось со мной. Просто поверь мне, что из НИИ нужно как можно быстрее бежать. Пока это еще можно сделать.

– А что с тобой случилось? – спросила девушка, удивленно глядя Богдану в глаза.

– Ты пойдешь со мной? – сказал он, отвечая вопросом на вопрос.

– Нет, – покачала головой Ильина, – лучше уж ты оставайся со мной.

– Не могу, – сказал Богдан, мучительно борясь с желанием сказать ей правду.

– И я не могу, – отрезала Лариса. – У меня здесь работа и перспективы.

Он ушел. И каждый день, строя свой бизнес, думал о Ларисе и казнил себя за то, что смалодушничал тогда. Если бы он рассказал ей все без утайки, отбросив ложную скромность и преодолев панический ужас перед происшедшим, все могло бы быть иначе…

Погрузившись в воспоминания, Ильина не чувствовала холода. Вода тем временем поднималась все выше. Вдруг что-то щелкнуло. Лариса прислушалась. Сначала она не могла понять, что произошло, а потом сообразила – перестала работать вытяжка.

– Ну все! Не утону, так задохнусь, – заплакала Ильина.

Она рыдала и не стеснялась своих слез. Все равно никто не видит…

Горстка оставшихся в живых сотрудников НИИ стояла вокруг пустой коробки из-под торта, в которой лежали бумажки, и тянула время. Никто не хотел быть первым.

– Предлагаю пропустить дам вперед, – нервно сказал Утюгов и пригладил свои седые волосы.

Вздохнув, Дрыгайло решительно запустила руку в коробку, перемешала бумажки и вытащила одну. Коллеги пристально следили за ее действиями.

– Пусто, – с облегчением сказала она, развернув белый прямоугольник.

Опять повисла пауза. Бумажек стало на одну меньше, а шансы вытащить «черную метку» увеличились.

– Ну ладно, надо быстрее решать проблему и идти в гараж к микроавтобусу, – сказал Виктор Коршунов, протянул руку и спокойно взял верхнюю бумажку.

– К сожалению или к счастью, но это не я, – сказал он, аккуратно разрывая белый клочок на части и высыпая мусор в корзину для бумаг.

Обстановка заметно накалилась. Теперь в коробке лежало всего пять листков.

– Двадцать процентов, – сказал Гришин. Он поднялся с дивана и теперь стоял и смотрел на коробку.

– Да, – сказала Марина Яковлевна, судорожным движением хватая одну из бумажек.

Она стояла, сжав ее в руке, и боялась развернуть листок. Ладонь Марины намокла от пота.

– Ну давайте же посмотрим, – подбодрил девушку Утюгов.

Марина разжала кулак. Бумага была абсолютно белой.

– Ну вот, а ты нервничала, – сказал Виктор, глядя на оставшихся четырех человек. Перед коробкой с тортом стояли Утюгов, вахтерша Василиса Егоровна, секретарша Соня Пчелкина и Алексей Гришин.

Пожав плечами, Алексей вытащил бумажку.

– Увы, мне не удастся сегодня совершить подвиг, – насмешливо сказал он. – Вы уверены, что звездочку нарисовать не забыли?

Марина Яковлевна отрицательно покачала головой.

– Она там, среди трех оставшихся, – тихо сказала инспекторша отдела кадров.

В этот момент Пчелкина всхлипнула, протянула руку и взяла одну из трех бумажек. Она развернула ее и почувствовала, как останавливается ее сердце. На листке была нарисована звезда.

– Кхм, – кашлянул Утюгов, – вот мы и выявили добровольца.

Соня молчала. Ее коллеги смотрели на девушку с интересом, как натуралисты на редкого зверька.

– Хорошо, – наконец кивнула секретарша, по щекам которой помимо воли потекли слезы, – я иду. Мне выдадут пистолет?

– Непременно, – тут же отозвался профессор. – В наших интересах, чтобы вы, Сонечка, продержались против крыс как можно дольше и увели их подальше от приемной.

Он подошел к сейфу, открыл его и достал пистолет Макарова.

– Как стрелять, знаете? – осведомился директор.

Виктор сделал два шага вперед и взял пистолет.

– Ей не надо этого знать, – объяснил он, – я пойду вместо нее.

– Дело ваше, – невозмутимо сказал профессор, – нам все равно.

– Но мне не все равно! – твердо сказала Соня. – Мы тянули жребий. И метка досталась мне. Все честно. Почему ты должен из-за меня умирать?

– Я думаю, – сказала Марина Яковлевна, чей третий глаз выплясывал над ее головой какой-то немыслимый танец, – что все дело в неземной красоте Пчелкиной. Которая, кстати, совершенно рукотворное чудо. Хочу напомнить, что сама по себе Соня – самая обычная дурнушка с торчащими вперед кривыми зубами и большими ушами. Так что ваша, Виктор, галантность тут несколько не к месту.

– Чушь собачья, – сказал Коршунов, – Соня хороший человек, а я все равно обречен. Еще полчаса без воды, и мне конец.

– Тогда пойдем вместе, – сказала Соня.

– Скатертью дорожка, – пробормотала Марина Яковлевна, надеясь, что ее никто не слышит.

Зинаида Валериевна встала со стула.

– Ладно уж, – сказала она громко, – живите, юные голубки, милуйтесь. А я, пожилая женщина, уже хорошенько пожившая на свете, пойду отвлекать крыс.

– Надо же, какие доблесть и благородство, – улыбнулась Василиса Егоровна. – Жизнь – это самое ценное, что у нас есть, – добавила она.

– А как же ум, честь и совесть? – не согласился Коршунов.

В этот момент дверь, обитую пупырчатой кожей доцента Зергутова, потряс сильный удар. Крысам надоело ждать, когда откроются двери приемной, и они решили ускорить этот процесс.

Еве было совсем худо. Мозгоед продолжал вяло ворочаться в ухе. К счастью, его силы таяли, но Ева, из уха которой продолжала течь кровь, также чувствовала себя все хуже и хуже.

– Я скоро утону, – сказала она, глядя на поднимающуюся воду. – Интересно: зачем Утюгову понадобилось меня еще и топить? По-моему, это перебор.

Она стояла с трудом. Ногам, погруженным в ледяную воду, было ужасно, до боли, холодно.

– Как бы мне оставить послание? – задумалась Ершова. – Я кое-кого подозреваю и хочу об этом сообщить. Впрочем, даже выбей я послание на стене, вряд ли кто-то когда-то откачает отсюда воду и прочитает текст.

«Надо было вовремя написать это в донесении», – горько подумала Ершова.

Впрочем, она боялась, что ее отзовут из института и вскроются ее проблемы с внешностью. Вздохнув, Ева потрогала жесткую черную шерсть на своем плече.

– Снявши голову, по волосам не плачут, – сострила девушка, чувствуя, как холодная вода поднимается все выше. – Я не хочу умирать, – сказала она тихо, – но меня почему-то никто не спрашивает.

Ершова уже совершенно не надеялась на спасение.

В здании НИИ ярко светились огни. В темном лесу, в котором было не видать ни зги, куб института выглядел совершенно чуждым элементом – эдаким приземистым многоглазым чудовищем. Полковник и Комиссаров подошли к забору и посмотрели на широкий бетонный двор, где стояли лужи. Ветер растянул тучи на небе, и в просвет между облаками светил месяц. Все выглядело мирным и спокойным. Внезапно тишину прорезал отчаянный крик. Рязанцев и стоявшее рядом с ним черное чудовище подскочили от неожиданности и посмотрели туда, откуда доносился шум.

По бетонным плитам к лесу бежал человек. Его белый лабораторный халат развевался. Из-под ног взлетали тучи брызг. А за мужчиной, настигая его, мчалась огромная белая крыса.

– Боже правый, – тихо сказал полковник и протер глаза.

Впрочем, он уже ничему не удивлялся.

Комиссаров метнулся вперед, как пружина. В три прыжка он добежал до крысы и перекусил ей позвоночник. Раздался хруст, и останки монстра упали в лужу, окрасив ее кровью. Потом полковник и бывший директор НИИ наклонились над пострадавшим. Но ему, к сожалению, помощь уже была не нужна. Человек был мертв. Он лежал на бетонных плитах, как большая поломанная кукла, глядя вверх на небо широко раскрытыми глазами, в которых отражался смертный ужас.

– Ему около пятидесяти, – сказал полковник. – Ты его знаешь?

Пес присмотрелся и отрицательно покачал головой. Рязанцев перекрестился и прочитал молитву. Сердце в его груди колотилось как бешеное. Потом полковник подошел к мертвой крысе и осмотрел ее.

– Жуткий монстр, – сказал он. – Да, в институте очень большие проблемы.

Откуда-то из глубины здания раздались выстрелы, потом крики.

Комиссаров тоже подошел к огромной мертвой крысе и внимательно рассмотрел ее, а потом поднял на Владимира Евгеньевича свои умные глаза.

«Похоже, ситуация в НИИ вышла из-под контроля, – подумал он, – впрочем, это было неизбежно. При том количестве уродов, которых бездумно клепала команда Утюгова, преследуя сиюминутные преступные цели, любая случайность должна была привести к трагедии. Так, видимо, и случилось».

Неслышной тенью Степан помчался по двору к пожарному выходу. Полковник бесшумно бежал за ним. Они подошли к двери, Рязанцев вскрыл замок, и они оказались в ярко освещенном коридоре первого этажа института. Там царила обманчивая тишина. Комиссаров почувствовал, как в родных стенах на него накатывает ностальгия, но расслабляться было нельзя, и зверь вновь собрался, сфокусировав внимание на звуках и запахах.

– Нам надо найти Еву, – сказал полковник зверю, прислушиваясь. – Но я не представляю, где она может быть. Обыскать весь НИИ мы не сможем. Она отправила мне SOS, и затем связь с ней прервалась.

Пес сел на задние лапы. Он думал.

– Если у Евы возник конфликт и ее раскрыли, – продолжал говорить полковник, – то ее, наверное, куда-то заперли. Тут есть подвал?

Зверь кивнул и встал. Подземные этажи действительно были самым подходящим местом для поисков.

– Пойдем, проверим, – сказал полковник. – А еще хорошо бы встретить по пути какого-нибудь живого сотрудника и выяснить, что здесь происходит.

В этот момент пес негромко зарычал. Рязанцев обернулся. По коридору шла огромная крыса с красными, налитыми кровью глазами. Владимир Евгеньевич вскинул руку с пистолетом. Комиссаров присел, сжавшись, как пружина. Крыса прыгнула. Она давно уже не встречала сопротивления и расслабилась. В тот же момент полковник выстрелил. Пуля попала крысе прямо в глаз. Почти одновременно Степан прыгнул вперед и сомкнул огромные челюсти на позвоночнике зверя. Раздался хруст, и мертвая крыса тяжело упала на пол.

«Минус два, – подумал Комиссаров, удивляясь, до чего же мерзкий вкус у генетически модифицированного зверя. – Интересно, сколько их тут всего?»

Он зубами ухватил полковника за рукав и потащил его к лифтам. Лестниц на подземных этажах не было. Отключив лифт, можно было мгновенно отрезать подвальные помещения от любого доступа.

– Солнце, воздух и зеленая трава – это такая роскошь, – сказала Лариса вслух. – Мы этого не замечаем: воздухом дышим, траву топчем, от солнца прячемся, но, когда посидишь вот так в тесной, темной, мокрой камере, начинаешь больше ценить простые человеческие радости.

Вода доходила ей уже до бедер. Девушка щелкнула зажигалкой. Мозгоеды панически барахтались и лезли друг на друга.

– К сожалению, даже если один из вас останется в живых, то будет существовать риск передачи измененных генов нормальным муравьям, – сказала Ильина, – и тогда людей ждут большие неприятности. Лучше я бы в свое время руки себе отрезала, чем создавать этих мелких мерзавцев, – вздохнула она.

Впрочем, было поздно. Все, что могла, Лариса уже сделала.

«Еще полчаса, и меня зальет с головой, – подумала девушка, – и я останусь тут навечно. Это мой склеп».

– Зато у Маргариты Утюговой – вечная жизнь! – засмеялась она. – В обличье немощной старушки. Неужели она думает, что это равноценный обмен? У Брэдбери был рассказ о старушке, которая обменяла весь остаток своей жизни на один день молодости. А Рита поступила наоборот. И ладно бы она была богатой престарелой дамой. Так нет – она всего лишь вахтерша! Неужели она именно об этом и мечтала?

Стоять в холодной воде было все труднее. Лариса совсем не чувствовала своих ног.

«Утопиться, что ли, самостоятельно? – подумала она. – Не ждать, когда это произойдет?»

Но нырять в ледяную воду с головой ей не хотелось. Как ни старалась Ильина убедить себя в том, что никакой надежды нет, все равно в ее душе теплилась искра оптимизма.

Дверь потряс второй удар, потом послышались беспорядочные выстрелы, и наступила тишина. Несколько секунд люди, сидевшие в приемной, находились в ступоре. Затем Гришин вскочил, выхватил из рук Сони пистолет и выглянул в коридор. Он едва успел нырнуть назад в дверной проем перед тем, как грызун прыгнул в третий раз. Гришин быстро закрыл толстые тяжелые двери на задвижку.

– Оба охранника мертвы, – сказал Алексей. – Их атаковали сразу с нескольких сторон. В коридоре не меньше десятка крыс.

Марина Яковлевна вдруг упала на пол и забилась в истерике.

– Мы все умрем, все! – закричала она, срываясь на визг. – И зачем я пошла сюда работать! Это все ты виноват, Гитлер мелкий! Ты, ты на самом деле тут главный урод, а не мы!

Она схватила вазу и с силой швырнула ее в профессора. Осколки стекла брызнули во все стороны. Утюгов тяжело сел в кресло. Его лицо было больным и усталым.

– Ты заблуждаешься, – сказал он, – я тут не главный урод. Я такая же жертва, как вы все.

Несмотря на тяжелую ситуацию, многие фыркнули.

– А как вы в карцер, Валентин Эмильевич, людей сажали, помните? – не унималась инспекторша отдела кадров.

– А как вы, Марина Яковлевна, приводили мне ничего не подозревающих новичков, зная, что у них будут неприятности? – ответил директор вопросом на вопрос. – Так что не надо себя оправдывать, Мариночка.

– Он прав, – сказал Коршунов. – Мы все виноваты. Наш профессор заболел звездной болезнью и возомнил себя вершителем судеб человечества, а мы его не остановили.

– Валентин Эмильевич, – сказала Пчелкина, – я тут единственная, кто получил от генной инженерии что-то полезное. Я обрела красоту. Но сейчас я прошу вас – отдайте оставшимся в живых кровавый обмылок! Пусть они станут нормальными людьми. И тогда я со спокойной совестью пойду отвлекать крыс, пока вы будете уходить через вторую дверь в кабинете.

В приемной повисла гнетущая тишина.

– У меня нет обмылка, – тихо ответил Утюгов. – Вы даже не представляете, как он нужен мне самому!

Соня засмеялась.

– Валентин Эмильевич, – сказала секретарша, – я ведь его видела, этот обмылок. Только никак не могу вспомнить где. Это было после какого-то праздника, и я была не совсем трезвой. Обмылок помню четко, а где видела его – нет. Но я обязательно вспомню.

– А я и не говорил, что его не существует, – сказал профессор. – Я только утверждал, что у меня его нет.

– Так у кого же он?

Повисла длинная пауза. Директор молчал.

– Ладно, – вдруг сказала престарелая вахтерша, – раз мой отец молчит, тогда я скажу. Обмылок у Гришина. Но он никому его не отдаст. Ни за что! Потому что обмылок дает ему власть над всеми нами и большие деньги. Вы не представляете, как я хочу снова стать молодой и красивой! Когда я согласилась на эксперимент, то думала, что иметь впереди вечность – это очень здорово. Оказалось, что это не так. Кровавый обмылок вернул бы нас в нормальное состояние. Отец почти мгновенно умер бы от старости, а я опять бы стала молодой. Но для этого нужен кровавый обмылок, который Гришин нам ни за что не отдаст.

Слова Маргариты Утюговой произвели в приемной эффект разорвавшейся бомбы. Все стояли, открыв рты, и слушали Риту в немом изумлении. И только на нервном лице Марины Яковлевны появилось выражение крайнего скептицизма.

– А что же он сам живет с ногами-лыжами? – спросила она, указав на нижние конечности мужчины. – Если у него есть обмылок, то и с телом должно быть все в порядке.

Алексей улыбнулся, а потом наклонился и снял один ботинок. Все ахнули. Недоверие на лицах людей сменилось пониманием. Нога Гришина была совершенно нормальной. Большой была только его обувь.