Красивый вопрос Бергер Уоррен
Почему шаг назад помогает продвинуться вперед?
Выражение «сделать шаг назад» часто используется, когда мы говорим о спрашивании (сделать шаг назад и спросить: «Почему?»; сделать шаг назад и обдумать заново и так далее). Но от чего мы отступаем на шаг назад?
Немаловажное значение имеет тот факт, что вопрос «Почему?» возник, когда Эдвин Лэнд находился в отпуске. Он был оторван от текущих дел на работе и практических вопросов, связанных с бизнесом. У него было время, чтобы подумать над тем, что не имеет практического значения. Вопрос дочери побудил Лэнда взять короткую паузу, чтобы взглянуть на реальность с точки зрения наивного ребенка. Все это позволило ему сделать шаг назад – дистанцироваться от собственных предположений и экспертных знаний. На какой-то момент он перестал руководствоваться знаниями и начал задаваться вопросами.
Чтобы задавать правильные вопросы – особенно фундаментальный вопрос «Почему?», – необязательно находиться в отпуске или в компании не по годам развитого трехлетнего ребенка. Но для того, чтобы начать спрашивать, нам нужно хотя бы на какое-то время перестать делать и знать.
На первый взгляд перестать «делать» нам проще, чем перестать «знать», но в реальной жизни эта задача может оказаться более трудной. В мире, который ждет, что мы будем двигаться быстро и все время стремиться вперед просто ради того, чтобы «довести начатое до конца», у нас просто нет времени спрашивать: «Почему?»
Это хорошо заметно на работе. Нет более верного способа стать объектом всеобщей неприязни, чем спросить на совещании: «Почему мы этим занимаемся?» – даже если ваш вопрос вполне обоснован. Решиться на это сможет разве что какой-нибудь толстокожий аутсайдер. Джордж Лоис, дизайнер журнальных обложек и рекламных кампаний, известен своими подрывными выступлениями на совещаниях. И дело не столько в том, что он страстно отстаивал свои идеи, сколько в том, что часто никто, кроме него, не отваживался спросить: «Почему?» Руководители высшего звена, как правило, стремились следовать курсом, который они считали разумным. «И когда все согласно кивали, я был единственным, кто поднимал руку, чтобы сказать: “Погодите минуту. То, что вы хотите сделать, не имеет смысла. Почему, черт возьми, вы считаете, что нужно действовать именно так?”» – вспоминает Лоис.
Остальные присутствующие считали, что Лоис затягивает совещание и мешает коллективу продвигаться вперед. Но Джордж понимал, что коллектив склонен работать в привычной манере, предлагая идеи и подходы, аналогичные тем, что использовались в подобных ситуациях раньше, предпочитая не спрашивать, будут ли они самыми лучшими и правильными в данных обстоятельствах. Чтобы коллектив сделал «шаг назад», ему нужен был кто-то вроде Лоиса, чье здоровое эго позволяло не бояться последствий, которые навлекает на себя одинокий любитель задавать вопросы.
Давление, заставляющее людей продолжать движение вперед, и сопутствующее ему нежелание сделать шаг назад и подумать над вопросами – это явление, присущее не только бизнесу. Вследствие того что повседневная жизнь перегружена работой, общественной активностью и развлечениями, в нашем расписании не остается места для того, чтобы «сделать шаг назад и спросить». Это означает, что некоторые из самых важных вопросов – о том, почему мы вообще всем этим занимаемся, – так никогда и не будут заданы.
Почему полезно плавать с дельфинами?
Когда человек отступает на шаг от повседневной работы и занятий, у него появляется возможность для размышлений и глубоких вопросов, которые иногда приводят к озарениям, способным изменить его карьеру (или даже положение в целой отрасли). Так поступил Марк Бениофф, один из руководителей компании Oracle, который взял долгосрочный отпуск, чтобы просто подумать. Бениофф отправился в Индию, а затем на Гавайи, где, как он поведал авторам книги «ДНК инноватора», ему довелось поплавать с дельфинами в Тихом океане. Там, в воде, у него родился вопрос: «Почему все прикладные программы для коммерческих предприятий не создаются по такому же принципу, как в Amazon и eBay?» Это вдохновило Бениоффа на создание компании Salesforce.com, которая стала использовать интернет, чтобы радикально изменить дизайн и распространение компьютерных программ для бизнеса. За восемь лет Salesforce.com достигла объема продаж в 1 миллиард долларов и была признана компанией, «которая поставила индустрию программного обеспечения с ног на голову».
Гретхен Рубин, автор бестселлера «Проект “Счастье”», замечает, что людям становится все труднее находить время, «чтобы сделать шаг назад и задать важный вопрос типа “Чего я вообще хочу от жизни?”» Она говорит, что в течение долгого времени сама не могла вырваться из этого замкнутого круга: «Я настолько сильно была сосредоточена на списке повседневных дел, что не находила времени, чтобы подумать о том, действительно ли я счастлива и как я могла бы стать более счастливой». Как уже упоминалось ранее, Рубин «сделала шаг назад» во время поездки на автобусе в дождливый день, в один из тех редких моментов, когда все замедлялось настолько, что у нее появлялась возможность спросить: «Почему я не счастлива? (И что, если я смогу это изменить?)»
Итак, для того чтобы задать вопрос «Почему?», прежде всего необходима пауза, пространство, нарушение повестки дня совещания, остановка «прогресса» или просто возможность посмотреть наружу через окно автобуса. Часто это единственные моменты, когда у нас появляется время для вопросов.
Чтобы задать вопрос «Почему?», нужно сделать шаг назад и перестать не только «делать», но и «знать». Как в жизни, так и на работе люди со временем становятся экспертами в своих областях, уверенными в том, что их знаний вполне достаточно, чтобы преуспевать в жизни и на работе. Это ощущение уверенности может сделать нас нелюбопытными и менее открытыми к новым идеям и возможностям. К тому же на самом деле мы «знаем» далеко не так много, как нам кажется.
Невролог Роберт Бертон, автор книги «Об уверенности» («On Being Certain»), утверждает, что все мы подвержены типичной человеческой склонности думать, будто знаем больше, чем на самом деле. Уже много лет он пытается ответить на вопрос: «Что значит быть уверенным?»
Согласно его выводам, основанным на результатах обширных исследований, «ощущение знания» – это и в самом деле всего лишь ощущение. Однако сила этого чувства порождает то, что Бертон называет «эпидемией уверенности». Жертвы этой эпидемии переоценивают уровень своих знаний, слишком сильно доверяют своему «внутреннему инстинкту» и пребывают в твердом убеждении, что у них есть ответы на все вопросы. В таком состоянии у человека не возникает особого желания спрашивать.
Более того, у нас формируется привычка обращать меньше внимания на окружающий мир. Неврологи установили, что наш мозг запрограммирован быстро распределять по категориям, отфильтровывать и даже игнорировать часть огромного количества раздражителей, воздействующих на нас в каждый конкретный момент. Хорошее описание этого явления предложила бывший директор по информации Агентства США по международному развитию Маура О'Нилл: «В ходе эволюции наш мозг научился отбрасывать большую часть того, что мы видим, быстро категоризировать остальное и помещать его в картотеку долговременной памяти, используя собственный эквивалент десятичной системы библиотечно-библиографической классификации Дьюи».
По мнению О'Нилл, формирование такой системы было обусловлено практическими причинами. Нашим первобытным предкам требовалось умение быстро определять, насколько безобидным (или опасным) было их окружение. Сегодня нам иногда все еще приходится этим заниматься, хотя в перенасыщенной информацией среде это выражается в стремлении отделить новое и важное от известного и ненужного. Нам достаточно доли секунды, чтобы решить: этому я уделю внимание, а все остальное проигнорирую, потому что (а) это меня не касается/не интересует или (б) я уже это знаю.
Мы определяем «известное» на основании всего, что уже успели испытать, и, как отмечает О'Нилл, «чем больше мы видим, слышим, осязаем или обоняем что-либо, тем сильнее это укореняется в нашей памяти». Мы привыкаем «опираться на объем знаний и опыта, накопленный каждым из нас».
В большинстве случаев такое поведение оправдывает себя, но если мы хотим выйти за пределы известного – чтобы рассмотреть новые идеи и возможности, изменить привычный образ мышления и расширить свои знания, – то нам лучше на какое-то время забыть о том, что мы знаем. Чтобы войти в зону «полного неведения», порождающую желание постоянно задавать вопросы, придется проявить достаточно смелости (и скромности), как это делает Пол Беннетт.
Пол Беннетт много лет занимает должность руководителя креативной группы инновационной компании IDEO. Родившийся в Соединенном Королевстве и выросший в Сингапуре, одно время он возглавлял лондонское отделение IDEO, а затем помогал открывать филиалы в Азии. Человек, много путешествующий по всему миру, он наблюдает за местными обычаями и интересуется историей их возникновения (к примеру, почему в некоторых регионах Китая люди развешивают сушеную рыбу на веревках рядом с выстиранным бельем). Многими наблюдениями и вопросами Беннетт делится в своем блоге The Curiosity Chronicles.
«В IDEO я упорно сохраняю имидж идиота, – рассказывает Беннетт. – И это мне не вредит, а даже помогает. Когда человек не боится демонстрировать свое незнание, ему проще задавать вопросы».
По словам самого Беннетта, он, комфортно чувствуя себя в этой роли, может позволить себе без стеснения задавать «невероятно наивные вопросы». Например, когда его пригласили выступить на заседании парламента Исландии в разгар финансового кризиса, он «стал задавать глупые вопросы типа “Куда делись деньги?” не потому, что пытался выказать неуважение, а потому, что никто не мог прямо ответить на этот главный вопрос».
Беннетт ценит наивные вопросы, потому что они заставляют людей давать упрощенные объяснения, и это помогает внести ясность в самые запутанные проблемы: «Если я несколько раз повторяю: “Простите, мне непонятно, не могли бы вы еще раз это объяснить?”, то люди вынуждены обобщать и упрощать, отбрасывая несущественное и переходя к сути».
Порой его наивность позволяет людям сделать шаг назад и использовать другие подходы, которые в обычных обстоятельствах они могли бы счесть неприемлемыми. Например, в некоторых регионах Азии принципы строгой иерархии в управлении бизнесом и государством не поощряют стремление спрашивать. «В этих странах люди иногда рады иностранцам, которые приходят и задают вопросы о простых вещах, потому что эти вещи интересуют их самих, но они не хотят спрашивать, так как не могут позволить себе выглядеть глупыми или непочтительными».
По словам Беннетта, руководство IDEO понимает, насколько важно создавать в компании среду, безопасную для тех, кто задает «глупые» вопросы. «Людям необходима культура, которая порождает доверие, – говорит он. – Отчасти нежелание спрашивать связано с боязнью показать свою уязвимость, поэтому избавление от страха становится важнейшим шагом в развитии корпоративной культуры. Вот почему у нас в компании ни один вопрос не считается слишком простым и сотрудников призывают поддерживать и строить собственные идеи на вопросах других, а не отмахиваться от них или давать неполные ответы. Мы позволяем людям спотыкаться, поскольку знаем, что они не дадут друг другу упасть».
IDEO и другие инновационные фирмы Кремниевой долины делают все возможное, чтобы защищать и поощрять наивное спрашивание, по собственному опыту зная, что оно может привести к ценным озарениям, результатами которых становятся революционные идеи и успешные продукты. Кремниевая долина – это место, где каждый безостановочно мчится вперед, чтобы добраться до того, «что будет дальше». На первый взгляд это неподходящее место, чтобы притормаживать, отступать назад и задавать фундаментальные вопросы. Тем не менее данный подход был взят на вооружение многими лучшими умами технологического сектора. В последние годы лидером этой группы был покойный соучредитель Apple Стив Джобс, который пропагандировал и практиковал заимствованный из дзэн-буддизма принцип сёсин (в духовном контексте это японское выражение принято переводить как «сознание начинающего», хотя в современной психологии саморазвития чаще используется термин «разум новичка»).
Джобс стремился изменить цели и способы внедрения технологий в нашу повседневную жизнь. Но для этого нужно задавать фундаментальные вопросы (Джобс был известен своей неуемной склонностью ставить под вопрос абсолютно все: от сегодняшних методов работы рынка до предлагаемых его сотрудниками идей, многие из которых становились объектами деконструктивного анализа). Одним из инструментов, позволявших ему оспаривать общепринятые суждения, было древнее учение, которое в 1960-е годы привез в Калифорнию Сюнрю Судзуки – японский мастер дзэн и автор книги «Сознание дзэн, сознание начинающего».
В своей книге он пишет: «Сознание начинающего пусто, свободно от привычек знатока». Такое сознание «открыто для всех возможностей» и «способно видеть вещи такими, какие они есть».
Кроме того, Судзуки отмечает важный момент, подчеркивающий потенциальную ценность такого образа мышления для будущего инноватора: «У сознания начинающего много возможностей, а у сознания знатока лишь несколько».
Сознание начинающего в сочетании с другими принципами дзэн (глубокого мышления, осознанности, слушания и спрашивания) постепенно нашло отклик у многих резидентов Кремниевой долины, помимо Джобса и сотрудников Apple. В Маунтин-Вью, неподалеку от штаб-квартиры Google, располагается центр медитации дзэн, которым руководит духовный лидер Лес Кайе. В число его последователей входят сотрудники Google и Apple, а также основатели различных технологических стартапов и венчурные капиталисты, которые их финансируют. Кайе знает, что кем-то из этих людей движет стремление использовать практику дзэн как средство приводить разум в состояние «сомнения во всем», которое помогает находить новые инновационные идеи (с недавнего времени такое слияние принципов дзэн и инновационных стратегий именуется специальным термином дзэн-новации).
В то же время Кайе предостерегает: «Надеяться, что практика дзэн повысит уровень вашей креативности, не следует. Это не волшебная пилюля». Последователи Кайе исповедуют принцип «нестремления». Жажда материальных приобретений и успеха в бизнесе считается недостойной целью. Когда я указал ему на то, что Стив Джобс успешно использовал «сознание начинающего» для создания новых продуктов и явно «стремился» увеличить рыночную долю компании, Кайе, который в свое время учился с Джобсом в одном центре дзэн, ответил: «У Стива были необычные отношения с дзэн. Его привлекал творческий аспект учения, а не религиозный. Он видел в нем не столько духовный путь, сколько искусство».
Хорошо это или плохо, но Джобс доказал, что человек может сочетать в себе желание спрашивать и стремление побеждать. Вот почему вы можете использовать «сознание начинающего» для извлечения практических уроков независимо от того, решите принять учение дзэн полностью или частично. Рэнди Комисар, партнер Kleiner Perkins Caufield & Byers, одной из самых выдающихся и уважаемых венчурных компаний Кремниевой долины и приверженец практики дзэн, считает, что для освоения этой манеры созерцания и спрашивания необходимо приложить усилия, чтобы отстраниться от повседневных мыслей, дел, предвзятых мнений, привычных моделей поведения и даже от самого себя. «Тогда вы начнете видеть себя со стороны, – продолжает Комисар. – В этом состоянии отстраненности ваше мышление станет более гибким и текучим, и вам будет намного проще ставить под вопрос абсолютно все».
Основатель TED Ричард Сол Вурмен говорит, что когда он ищет подход к новой ситуации или задаче, то представляет свой разум как «пустое ведро». После этого остается лишь медленно и методично наполнить его, начиная процесс с постановки самых простых вопросов.
«Разум новичка» во многом похож на разум ребенка. Это отнюдь не так странно, как может показаться. Я уже говорил, что директор всемирно известной медиалаборатории Йойчи Ито (который причастен к созданию самых разных вещей – от электронного ридера Kindle до футуристических автомобилей, способных складываться пополам) использует термин неотения для описания способности сохранять детские качества разума во взрослом возрасте. Ито утверждает, что такому образу мышления может научиться каждый.
В его медиалаборатории царит атмосфера «детского сада для взрослых», побуждающая людей к постоянным играм. Кроме того, лаборатория организована так, что специалисты в разных областях работают вместе, в результате чего они «часто занимаются проблемами, в которых не являемся экспертами», – говорит Тод Маковер, композитор-новатор и профессор Массачусетского технологического института, который во время своей экспериментальной работы в лаборатории попутно помог создать популярную видеоигру Guitar Hero. По его словам, в том, что прорывные идеи исходят от людей, являющихся специалистами в других областях, нет ничего необычного, поскольку новички «способны увидеть проблему свежим взглядом, забыть о том, что легко или трудно, и не принимать во внимание то, чего достигли в этой области другие».
Переубедить тех, кто сомневается в возможности заставить «серьезных» взрослых думать так, как это делают дети, могут результаты исследования, проведенного Дарьей Забелиной и Майклом Робинсоном из Университета штата Северная Дакота. Они показывают, что на самом деле люди легко могут начать «думать по-детски», если их немножко подтолкнуть.
В ходе своих предыдущих исследований Забелина заметила, что хорошие показатели маленьких детей в тестах на определение уровня творческих способностей явно связаны с их раскованностью. Поэтому они с Робинсоном взяли две группы взрослых и предложили одной из них представить себя «семилетними детьми, наслаждающимися днем, в который нет занятий в школе» (члены другой группы продолжали видеть себя такими же, какими они были, то есть взрослыми). Результаты проведенного в обеих группах теста на определение уровня творческих способностей показали, что группа, «думающая по-детски», предлагала лучшие, более оригинальные идеи и демонстрировала «более гибкое мышление».
По мнению Забелиной, «разум человека обладает гибкостью и способен переключаться в режим открытого мышления, свойственного ребенку». Для того чтобы сделать этот шаг назад во времени, ему нужно лишь получить разрешение (от другого человека или от себя самого).
Почему Джордж Карлин видел то, чего не замечали остальные?
Что мы увидим, когда сделаем такой шаг назад? В основном те же самые ситуации. Но благодаря образовавшейся дистанции картина в поле нашего зрения станет шире. Возможно, теперь мы сможем увидеть общий контекст и заметить наличие связей между вещами, которые раньше казались нам обособленными. Это может изменить все. Сделав шаг назад и по-новому взглянув на какие-то вещи, за которыми вы в течение многих лет наблюдали из одной и той же точки, вы внезапно можете почувствовать, что видите их впервые.
Если с вами такое уже случалось, то вы знаете, что возникающее чувство противоположно хорошо известному ощущению дежавю. В случае обычного дежавю вы отправляетесь туда, где никогда не бывали раньше, но это место почему-то кажется вам знакомым. Но если вы смотрите на что-то знакомое и это кажется вам чем-то новым, значит, с вами происходит дежавю наоборот, или вюжаде, если перевернуть слово дежавю, как это сделал профессор Стэнфордского университета и автор книг о менеджменте Боб Саттон.
Саттон утверждает, что если мы приучим себя смотреть на окружающий мир через линзу «вюжаде», то нам может открыться широкий ассортимент новых возможностей – свежих и достойных нашего внимания вопросов, идей и проблем, которые раньше оставались незамеченными, поскольку прятались в слишком знакомой обстановке. Такой взгляд развивает у бизнес-лидеров и менеджеров способность замечать несоответствия и устаревшие методы, а также дремлющие возможности. Тем, кто занимается социальными или даже личными вопросами, такой взгляд помогает замечать больше неожиданных аспектов хорошо известных проблем и задавать фундаментальные вопросы о том, что они заметили.
Однако, по признанию самого Саттона, сделать это нелегко: «Это означает, что вещи, которые принято считать негативными, нужно воспринимать как позитивные, и наоборот. Нужно переворачивать с ног на голову представления о причинах и следствиях, о том, что существенно, а что нет. Нужно перестать двигаться по жизни на автопилоте».
Так же как «разум новичка», предложенная Саттоном идея «вюжаде» вызывает интерес в различных уголках инновационного сектора, в частности ее приняла на вооружение компания IDEO, генеральный менеджер которой Том Келли написал, что «вюжаде» предоставляет возможность «видеть то, что было здесь всегда, но оставалось незамеченным».
Любопытно отметить, что за много лет до того, как о «вюжаде» заговорили руководители IDEO или даже Саттон, этот термин однажды использовал в одном из своих концертов американский комик Джордж Карлин. В середине выступления он брал паузу, словно только что обрел просветление, а затем объявлял аудитории, что испытал «вюжаде», и объяснял, что так он называет «странное чувство, словно ничего подобного происходящему сейчас никогда не случалось с ним раньше».
Карлин умер в 2008 году, но его дочь, комедийная актриса и радиоведущая Келли Карлин, считает, что способность смотреть на обычные вещи так, словно видишь что-то странное и увлекательное, была главной отличительной чертой стиля жизни Карлина и его способа сбора материалов для своих выступлений. «Когда знакомый мир становится незнакомым и вы видите его свежим взглядом, то словно попадаете в другую часть картотеки своего мозга, – говорит она. – И тогда вы получаете доступ к другой точке зрения на жизнь, неизвестной большинству людей».
Карлин использовал этот взгляд для создания того стиля комедии наблюдений, который можно назвать школой юмора почемучек. Он наблюдал за обычными вещами: за тем, как мы смотрим бейсбол, как ведут себя кошки с собаками, как человек стоит перед холодильником, – и спрашивал: «Почему мы делаем все так, как делаем?» Джордж Карлин изучал обычные модели поведения, которые большинству из нас кажутся нормальными, отмечал несоответствия и пытался найти им разумное объяснение (но почти никогда не находил). «Когда мы теряем ключи и начинаем их искать, – размышлял он, – то почему снова и снова ищем их в тех же самых местах?»
Келли Карлин, которая на своем подкасте Waking from the American Dream («Пробуждение от американской мечты») часто берет интервью у других комиков, считает, что склонность к точке зрения «вюжаде» характерна для юмористов. «В большинстве случаев эти люди росли, чувствуя себя белыми воронами, – говорит она. – В школе они были записными клоунами, чужаками, возможно, страдали необучаемостью и имели проблемы с академической успеваемостью. Отвергнутые коллективом, они приобрели склонность наблюдать за людьми со стороны и размышлять о том, как ведут себя эти люди. Именно так они теперь собирают материалы для своих выступлений».
Джордж Карлин однажды сказал, что не мог не обращать внимания на иррациональные поступки, которые не укладывались в рамки здравого смысла, и что иногда ему хотелось не замечать всех этих вещей, поскольку они слишком сильно его волновали.
У большинства из нас есть проблема противоположного свойства: мы замечаем слишком мало. Дэвид Келли из компании IDEO видит причину в том, что обычно мы не уделяем времени внимательному наблюдению. Неспособность людей видеть то, что находится прямо перед ними, часто объясняется тем, что «они слишком рано перестали смотреть».
Виджей Говиндараян, профессор кафедры международного бизнеса в Дартмутском университете, и консультант Срикант Сринивас придумали упражнение, которое прекрасно иллюстрирует то, о чем говорит Келли. На своих семинарах они в течение нескольких секунд показывают участникам следующий рисунок:
Затем, как рассказал мне Сринивас, он закрывает рисунок и спрашивает: «Сколько квадратов вы увидели?»
Самый простой ответ – шестнадцать. Но более наблюдательные люди обычно замечают – особенно после того, как Сривас позволяет им взглянуть на рисунок еще раз, не ограничивая их во времени, – что на рисунке можно найти дополнительные квадраты, если сконфигурировать их по-другому. Помимо шестнадцати единичных квадратов, там присутствует девять квадратов 2 2, четыре квадрата 3 3 и один большой квадрат 4 4, в результате чего общее количество квадратов возрастает до тридцати.
«Квадраты всегда были тут, но вы не находили их до тех пор, пока не стали их искать», – написали Говиндараян и Сринивас в блоге Harvard Business Review после того, как разместили в нем свою головоломку. (Они получили сотни комментариев от читателей, чьи ответы располагались в пределах не только от шестнадцати до тридцати, но и до шестидесяти – если посчитать тридцать квадратов с черными краями и тридцать с белыми – и так далее, до бесконечности.)
Почему вычислительные машины способны не только производить вычисления?
В 1950-е годы было еще не ясно, как использовать электронные вычислительные машины в областях, не связанных с математикой. Британский математик Конуэй Бернерс-Ли, который занимался разработкой первых коммерческих ЭВМ, был заинтригован вопросом: «Можно ли использовать ЭВМ для передачи информации, а не только для операций с цифрами?» Позднее этот вопрос перевел на новый уровень его сын, Тим Бернерс-Ли. Пытаясь справиться с колоссальными объемами исследовательских данных, он задумался над тем, есть ли способ использовать зарождавшийся интернет для работы с гипертекстовыми документами, чтобы повысить эффективность поиска и распространения информации. В 1989 году Тим Бернерс-Ли предложил глобальный гипертекстовый проект, вошедший в историю под названием Всемирная паутина. Его пилотный проект включал HTML, HTTP и URL – архитектуры веб-браузеров, которые ныне известны всем.
Сринивас использует это упражнение, чтобы проиллюстрировать утверждение о том, что часто нам не удается увидеть все доступные возможности, поскольку мы просто недостаточно долго ищем. По его словам, упражнение производит особенно сильное впечатление на людей, которые находятся в трудной ситуации: «Иногда людям кажется, что им некуда идти, что у них больше нет вариантов, а я доказываю им: “Вы всегда сможете найти другие квадраты, другие возможности, если просто продолжите их искать”».
Лучшие мастера задавать вопросы «продолжают искать» всегда – во всех ситуациях, проблемах, в моделях поведения окружающих и своих собственных. Они изучают мелкие детали и ищут не только то, что там есть, но и то, чего не хватает. Они делают шаг назад, смотрят на вещи со стороны и, если надо, прищуриваются. В своих работах, посвященных явлению «вюжаде» и способам смотреть на знакомое, Саттон советует «перемещать внимание с объектов или моделей, расположенных на переднем плане, на те, что располагаются на заднем плане».
Такое внимательное наблюдение требует терпения и упорства. Увидев первые шестнадцать квадратов, мы склонны двигаться дальше и искать что-нибудь другое, но тридцатый квадрат, который мы замечаем впоследствии, может стать окном возможности, которую пока не увидели другие. Когда Эйнштейна попросили объяснить, в чем его главное отличие от обывателей, он сказал: «Обычный человек, ищущий иголку в стоге сена, найдет ее и перестанет искать. Я же буду ворошить стог дальше – в поисках еще лучшей иголки».
Почему вы должны мучиться без кровати, если у меня есть лишний надувной матрас?
Осенью 2007 года Джо Геббиа и Брайан Чески ломали голову над одним далеко не самым приятным и красивым вопросом: «Как заплатить за квартиру?» «Это было главной проблемой того времени», – вспоминает Гебиа. Он и его сосед по квартире, Чески, сидели без работы и почти без денег. Зато в их распоряжении находилась вполне приличная по меркам Сан-Франциско жилплощадь. Им не нужно было искать ночлег и крышу над головой, в отличие от множества людей, съехавшихся в город на конференцию дизайнеров, в результате чего местные отели были переполнены.
Такое положение дел (которое Геббиа и Чески испытали на себе, когда приезжали на предыдущую конференцию) казалось им непонятным: «Почему для этих людей нельзя найти место, где можно переночевать пару дней?» Затем у них возник следующий вопрос: «А почему бы не в нашей квартире?»
У Геббиа и Чески было три надувных матраса. Они могли просто дать дешевое объявление, сдать свои надувные кровати в аренду за скромную плату и заработать достаточно денег, чтобы покрыть недостающую часть месячной квартплаты. Но эта идея почти сразу заставила их мыслить масштабно и задавать всевозможные вопросы типа «Что, если мы будем предлагать больше чем просто матрас, на котором можно провести ночь?». Ничего особенного они предложить не могли, поэтому включили в ассортимент услуг лишь скромный завтрак (насколько скромный? Пачку печенья Pop-Tarts!) и туристический путеводитель. А вместо того, чтобы просто разместить объявление на сайте Craigslist, Геббиа и Чески (которые оба были по образованию дизайнерами) подумали: «А что, если мы создадим собственный сайт?»
Сказано – сделано, и они сдали свои матрасы трем незнакомым друг с другом людям, которые остались довольны предоставленным сервисом. Это заставило их задуматься: «Почему бы не сделать на этом бизнес? Что, если мы сможем предлагать такие же услуги в каждом крупном городе?»
И тогда двое мечтателей наткнулись на стену традиционных понятий. Поначалу никто, кроме Чески, Геббиа и третьего партнера, которым они обзавелись, не считал, что их идея имеет коммерческий смысл и заслуживает поддержки. В частности, Пол Грэм, легендарный бизнес-ангел Кремниевой долины и основатель стартап-инкубатора Y Combinator, сказал следующее: «Никто не захочет спать на чужой кровати».
Идея, которая в конечном итоге превратилась в компанию Airbnb, противоречила незыблемому принципу: размещать приезжающих на короткий срок людей нужно в специально предназначенных для данной цели приличных гостиницах. Многие читатели, возможно, вспомнят, что всего за несколько лет до этого люди следовали аналогичному принципу в отношении автомобилей: их можно было покупать, брать напрокат, но никто даже не думал пользоваться ими вместе с кем-то еще. Но однажды женщина-предприниматель Робин Чейз задалась вопросом «А почему нет?» и основала компанию Zipcar, предоставляющую услуги краткосрочной аренды автомобилей по принципу самообслуживания с почасовой оплатой.
Геббиа рассказал мне, что причина, которая убедила их с Чески заняться решением этой проблемы и позволила им увидеть то, чего не замечали другие, заключалась в том, что они находились по обе стороны проблемы: «Мы знали, каково приходится приезжим, желающим найти место для ночлега, и знали, каково приходится тем, у кого есть лишняя жилплощадь, за которую надо платить. Поэтому мы смогли соединить эти две проблемы. Оглядываясь назад, понимаешь, что это было совершенно логично, но в то время никто до этого не додумался».
В характере Геббиа и Чески проявились «мятежные» черты, необходимые для того, чтобы заданный вопрос принес реальный успех. Одно дело – увидеть проблему и спросить, почему она существует, или даже задаться вопросом, можно ли найти лучшую альтернативу. И совсем другое дело – продолжать задавать эти вопросы даже после того, как эксперты открыто говорят вам: «Вы не сможете изменить ситуацию. Существуют очень веские причины, по которым мир устроен именно так, а не иначе».
Геббиа и Чески нужно было преодолеть это сопротивление, продвигаясь к решению своего первоначального вопроса (о том, смогут ли они превратить свой первый опыт предоставления ночлега в прибыльный бизнес), в то время как их самих подталкивали новые вопросы, возникавшие на каждом шагу этого пути. Они спросили себя: «Что, если мы опробуем эту идею в другом городе?» Предстоящий национальный съезд Демократической партии, который в 2008 году должен был проводиться в Денвере, позволил им найти идеальное место для старта: в город съедется множество людей, а гостиниц слишком мало. Но как эти приезжие и люди, которые могут сдать жилплощадь в аренду, узнают об Airbnb? На рекламные объявления денег не было, поэтому Геббиа и Чески решили заявить о себе в выпусках новостей. Они знали, что новостные каналы будут передавать репортажи о притоке людей в Денвер и нехватке мест в гостиницах. Основатели предложили продюсерам новостей сделать репортаж о решении проблемы через сайт Airbnb и получили эфирное время на CNN. Заявки на размещение потекли рекой, и первая проба в Денвере оказалась успешной.
Но прежде, чем они почувствовали, что дело пошло на лад, им пришлось еще целый год задавать вопросы, проводить пробы и доводить свою модель бизнеса до ума. Они сами посылали на сайт заявки, селились в арендованных квартирах и спрашивали: «Что здесь работает, а что нет?» Обнаружив трудности с передачей денег владельцам квартир (все шло как по маслу, пока дело не доходило до оплаты), они спросили себя: «Что, если организовать онлайновую оплату?» Когда они заметили, что многие посетители сайта интересуются городами за рубежом, у них возник масштабный вопрос: «Почему мы ограничиваемся только Штатами? Что, если мы выйдем на международную арену?» Менее чем через два года они уже работали в сотне с лишним стран, выполняя миллион заявок, и привлекли более ста миллионов долларов инвестиций. Они даже добились признания у скептически настроенного владельца стартап-инкубатора Пола Грэма, который стал одним из их «посевных» инвесторов.
В последнее время Геббиа и Чески задают совсем иные вопросы о том, насколько реальна идея создания «долевой экономики». В основе этой идеи лежит фундаментальный вопрос: «Почему мы как общество должны продолжать покупать вещи, владельцами которых нам быть вовсе не обязательно?» (Подумайте, к примеру, о том, что в Соединенных Штатах бытовая дрель используется в среднем всего тринадцать минут за весь срок своей службы.) Как отмечает Геббиа, в современную эпоху потребления мы тратим десятки лет на накопление «вещей». «Что, если мы потратим следующие сотни лет на то, чтобы чаще пользоваться этими вещами вместе с кем-то еще? Что, если возможность доступа станет важнее права собственности?»
Вопрос о том, сможет ли Airbnb вместе с другими компаниями успешно вести вперед эту амбициозную «долевую экономику», остается открытым. Однако он (даже в большей степени, чем предыдущий вопрос о желании людей делиться своими домами и кроватями) заставляет пересмотреть представления о том, как работает экономика, готовы ли люди изменить укоренившиеся привычки поведения и можно ли считать идею совместного пользования целесообразной с точки зрения коммерческой выгоды.
В любом случае уже сейчас ясно, что корни успеха, которого достигли Геббиа и Чески, кроются в их готовности ставить под вопрос сложившиеся представления и поверить, что объектом изменения может быть все независимо от общепринятых взглядов. Я отношу вопросы этого типа к подкатегории «Почему?» и называю их дерзкими вопросами. В них выражается особое отношение к окружающему миру, которое соединяет в себе пытливость разума, бунтарский дух, скептическое отношение к правилам и непризнание авторитетов, например:
«Почему мы должны довольствоваться тем, что существует сейчас?»
«Почему я должен вам верить, когда вы говорите мне, что ничего нельзя сделать?»
Постановка дерзких вопросов по определению вызывает неудобства. «Она создает диссонанс», – отмечает Пол Боттино, руководитель программы студенческих инноваций в Гарвардском университете. В программе участвуют самые способные, творчески одаренные студенты колледжей, но даже у них наблюдается склонность принимать многое из того, что им говорят, не задавая вопросов, говорит Боттино. Одну из своих главных задач он видит в том, чтобы научить студентов «понимать, что правящие круги заинтересованы в сохранении статус-кво. Чтобы задавать хорошие вопросы, нужно иметь смелость сказать: “Так быть не должно”».
Почему в Индии нельзя организовать службу экстренной помощи 911?
Эту проблему попытался решить индийский предприниматель Шаффи Матер после того, как его матери потребовались услуги скорой медицинской помощи. Он начал с одной машины и простого номера (1298), по которому люди могли позвонить в критической ситуации. Но самым трудным оказался вопрос: «Какой должна быть плата?» Матер хотел, чтобы служба была доступна всем, поэтому попробовал использовать систему оплаты по принципу «сколько не жалко», но все клиенты заявляли, что у них совсем нет денег. Тогда он задался вопросом: «Как нам заставить людей с деньгами платить больше?» Ответ: чем лучше больница, куда вы просите вас доставить, тем выше плата за поездку. При поддержке Acumen Fund компания Матера стала самой крупной частной службой скорой помощи в Азии, которая перевозит почти 2 миллиона человек в год. Тем временем Матер продолжал задавать вопросы, которые порой оказывались ошибочными. Однажды, думая о том, как сократить расходы, он спросил: «Что, если врачи скорой помощи тоже будут носить носилки?» Урок, который ему пришлось усвоить: люди думают, что если врачу приходится таскать носилки, то он, наверное, не очень хороший врач.
Это противоречит тому, чему многих из нас учат в школах, а именно, что у каждого вопроса есть только один правильный ответ и что вам лучше его принять (и запомнить). Дебора Мейер, открыв свою школу в Восточном Гарлеме, целью которой было развитие умения спрашивать, начала с формирования у учеников привычки спрашивать: «Откуда мы знаем, что является правильным?» Мейер хотела, чтобы они ставили под вопрос все, чему их учат и что им говорят. Келли Карлин отмечает, что Джордж Карлин никогда не доверял авторитетам и советовал родителям: «Не учите своих детей читать. Учите их ставить под вопрос все, что они читают. Учите их ставить под вопрос все на свете».
После того как вас много лет заставляли думать, что ответы, которые дают «эксперты», нельзя подвергать сомнению, единственный способ избавиться от неловкости при постановке под вопрос авторитетных суждений заключается в том, чтобы делать это регулярно в течение долгого времени, говорит Боттино. Тем, кто желает научиться задавать дерзкие вопросы, нужно привыкнуть к тому, что им будут задавать классический вопрос, призванный смирить их дерзость: «Что дает вам право думать, что вы знаете больше, чем эксперты?» (Отвечайте, что вы знаете не больше, а меньше, чем они, а недостаток знаний порой бывает очень полезен.)
Другим контрвопросом, призванным ставить на место дерзких любителей спрашивать, часто становится что-нибудь вроде «Ладно, гений, а что лучшего можешь предложить ты?». В этот вопрос встроено любопытное предположение: если кто-то собирается бросить вызов существующему положению вещей, то ему следует иметь наготове альтернативный вариант. Но вопросы «Почему?» и «Что, если?..» важно задавать даже в том случае, если мы еще не знаем ответа на вопрос «Как?». Процесс поиска лучшей альтернативы может быть долгим, но его нужно с чего-то начинать, и этой отправной точкой часто становится постановка под вопрос существующего статус-кво.
Почему мы должны «ставить вопросы под вопрос»?
Вопросы, которые ставят под сомнение преобладающие точки зрения, приносят пользу и побуждают к действиям, но тоже могут быть неправильными. Задаваемые нами вопросы могут нести в себе наши собственные взгляды и предубеждения. Чтобы это выяснить, проще всего поставить эти вопросы… под вопрос.
Уже упоминавшийся невролог Роберт Бертон, который пишет об «эпидемии уверенности» – повсеместно распространенной тенденции задавать меньше вопросов, чем следует, – говорит, что, даже когда люди задают вопросы, часто они полагаются на те же самые ненадежные внутренние инстинкты и предубеждения. «Все, что когда-либо происходило с вами или приходило вам в голову, учитывается в каждом решении, которое вы принимаете, и влияет на вопросы, которые вы собираетесь задать. Вот почему бывает полезно сделать шаг назад и поинтересоваться: “Почему у меня возник этот вопрос?” – добавляет Бертон. – Каждый раз, когда вы формулируете вопрос, вам следует спрашивать себя: “Какие взгляды лежат в основе этого вопроса? Может быть, мне следует спросить что-то другое?”»
Постановка под вопрос собственных вопросов (например, «Почему я спрашиваю: “Почему?”?») может показаться движением по замкнутому кругу, которое ни к чему не приводит, а лишь вызывает головокружение. Однако существуют практические, конструктивные способы, помогающие формулировать более проницательные или обоснованные вопросы. Способы могут быть простыми, вроде «пяти почему», или довольно трудоемкими, как контекстный поиск, когда мы выносим свои вопросы в мир, чтобы посмотреть, как они переживут контакт с реальностью.
Методика «пяти почему» пришла из Японии, и ее создателем считается Сакичи Тойода, основатель корпорации Toyota Industries. На протяжении десятилетий его компания практиковала постановку пяти вопросов «Почему?» подряд как средство докопаться до корней конкретной производственной проблемы. Когда, например, с конвейера сходит неисправная деталь машины, первый вопрос «Почему?» приведет к самому очевидному ответу: скажем, кто-то на сборочной линии совершил ошибку. Но следующее «Почему?» может выявить причину этой ошибки, например недостаточный уровень подготовки рабочего, выполняющего конкретную операцию. Продолжая задавать вопрос «Почему?», компания может обнаружить, что на программу подготовки персонала выделялось слишком мало средств, а выяснение причины плохого финансирования может привести к постановке под вопрос главных приоритетов компании, определяющих, на что следует тратить деньги и что является для нее самым важным с точки зрения конечного результата.
Этот вид «раскопок с помощью вопросов» получает все более широкое признание в мире бизнеса и стал частью новейшего метода экономичного стартапа, разработанной бизнес-консультантом Эриком Рисом, большим поклонником «пяти почему». Я спросил Риса, почему такая простая, почти детская практика работает настолько успешно. «Главное предназначение этой системы в том, чтобы преодолевать ограничения человеческой психологии», – объяснил Рис. Тем самым он хотел сказать, что людям свойственно искать самые простые, самые очевидные причины проблемы. В придачу к этому «мы склонны персонифицировать проблемы системного характера». Намного легче обвинить во всем беднягу рабочего на конвейере, чем рассматривать множество сложных взаимосвязанных факторов, которые могли внести свой вклад в возникновение проблемы.
Технику «пяти почему» можно использовать не только в бизнесе. Компания IDEO применяет ее для анализа ряда моделей поведения. Как она это делает, можно рассмотреть на следующем примере.
Почему вы занимаетесь физическими упражнениями?
Потому, что они полезны для здоровья.
Почему они полезны для здоровья?
Потому, что повышают частоту сердечных сокращений.
Почему это важно?
Потому, что ускоренный ритм работы сердца позволяет сжигать больше калорий.
Почему вы хотите сжигать больше калорий?
Потому, что это поможет мне сбросить лишний вес.
Почему вы пытаетесь сбросить вес?
Потому, что в нашем обществе человек должен выглядеть подтянутым.
Кто-то может спросить: «Почему вы предлагаете ограничиться пятью вопросами?» Количество вопросов может быть произвольным: в одних ситуациях вы можете докопаться до чего-то важного после трех «Почему?», в других может потребоваться шесть, а иногда эта техника может вообще оказаться бесполезной. Но если вы не перестанете задавать вопросы в какой-то разумной точке, то процесс может закончиться тем, что вы, так же как комик Луи Си Кей в ироническом монологе «Почему?», запутаетесь в глобальных вопросах о том, почему наша Вселенная устроена так, а не иначе.
Независимо от того, сколько раз вы это делаете, повторение вопроса «Почему?» оказывается полезным в самых разных ситуациях, где необходимо докопаться до глубоких истин. Голливудский характерный актер и писатель Стивен Тоболовски использует такое последовательное спрашивание, чтобы проникнуть во внутренний мир каждого персонажа, которого играет, и говорит, что обычно для этого приходится «пройти через три уровня вопросов и провести три штурма крепости, прежде чем получить что-нибудь полезное и специфическое, необходимое мне как актеру».
Если Тоболовски играет, скажем, врача, он может начать с вопросов о текущей мотивации персонажа, а затем постепенно переходить на другие уровни, чтобы проникать все глубже: «Я спрошу себя: “Что у меня как у врача получается хорошо, а что нет?” Потом перейду на более глубокий уровень: “Почему я вообще захотел стать врачом?”» Узнав о технике «пяти почему», Тоболовски заявил, что никогда о ней не слышал, но сказал, что использует собственную версию «трех почему» уже много лет, поскольку она работает.
Почему вода не доходит до людей, которые в ней нуждаются?
Ученый-эколог Гэри Уайт и киноактер Мэтт Дэймон основали организацию Water.org, чтобы помочь почти миллиарду людей, не имеющих доступа к чистой воде. Сначала они использовали традиционный подход, то есть собирали пожертвования на бурение артезианских скважин «и передавали эти проекты людям бесплатно». Убедившись, что этот метод не работает, Уайт и Дэймон задались вопросом: «Почему пожертвования не позволяют доставлять воду туда, где она нужнее всего?» Оказалось, что деньги поступали местным предпринимателям, занимавшимся эксплуатацией поставляемого оборудования, в то время как беднякам приходилось по-прежнему переплачивать или проходить большие расстояния, чтобы получить воду. В конце концов Уайт и Дэймон сосредоточились на другом вопросе: «Что, если местные общины будут получать средства на создание собственных источников воды?» Теперь Water.org запустила инновационную программу Water Credit по предоставлению микрокредитов людям (преимущественно женщинам), которые получают возможность создать или приобрести собственные источники воды. На данный момент эта программа помогла более чем миллиону человек во всем мире.
Существуют другие способы работы с вопросами, которые вы собираетесь задать, – разделение их на части или изменение их формы и сферы охвата. В медиалаборатории Массачусетского технологического института Тод Маковер учит студентов по мере необходимости расширять или сужать сферы охвата их вопросов. Расширение сферы охвата распространяет действие вопроса на большее количество людей и, соответственно, повышает его значимость. Например, основатели Airbnb могли ограничить сферу действия своей идеи и спросить: «Можем ли мы создать онлайновую систему сдачи частного жилья в аренду в Сан-Франциско?», но они быстро расширили ее, задавшись вопросом: «Сможет ли эта идея работать во всем мире?» Вместе с тем, как отмечает Маковер, чтобы продвинуться в решении сложного вопроса, иногда необходимо разделить его на более мелкие, решение которых легко можно проверить на практике, например, прежде чем заставить свою идею работать в масштабах всего мира, попробуйте реализовать ее на собственном заднем дворе.
Еще один метод работы с вопросами был предложен исследователями из Института правильных вопросов, которые обнаружили, что вопрос можно улучшить, если сделать его открытым или закрытым. Предположим, к примеру, что я ломаю голову над вопросом: «Почему с моим тестем так трудно ужиться?» Подобно большинству вопросов «Почему?», «Что, если?..» и «Как?», этот вопрос относится к категории открытых, так как на него нельзя дать один конкретный ответ. Но посмотрите, что произойдет, когда я преобразую его в закрытый, требующий ответа «да» или «нет»: «С моим тестем трудно ужиться?»
Сформулированный таким образом, данный вопрос заставляет меня внимательно рассмотреть предположение, заключенное в первоначальном вопросе, и, возможно, прийти к выводу, что оно может быть необоснованным (поскольку у тестя могут быть другие родственники и друзья, с которыми он прекрасно уживается). Это может заставить меня вернуться назад и переформулировать первоначальный вопрос, чтобы сделать его более точным: «Почему мне трудно ужиться с моим тестем?» Исследователи из Института правильных вопросов установили, что этот процесс работает в обоих направлениях: закрытые вопросы тоже можно улучшить, преобразуя их в открытые.
Такие методы могут оказаться очень эффективными, но самый лучший способ поставить вопрос под вопрос заключается, пожалуй, в том, чтобы вывести его в окружающий мир и посмотреть, смогут ли заключенные в нем предположения доказать свою обоснованность, если проверить их на других людях и ситуациях. Часто вопрос, который кажется правильным в одном контексте, оказывается неправильным в другом.
Развивающимся странам не хватает инкубаторов для недоношенных детей. Многие годы организации здравоохранения и благотворительные учреждения задавали логичный вопрос: «Как нам доставить больше инкубаторов туда, где они необходимы?» Ответ был простым – благотворительность. Но это был правильный ответ на неправильно поставленный вопрос. Согласно сообщению New York Times, тысячи инкубаторов посылались в бедные страны «лишь для того, чтобы вскоре оказаться на “кладбище инкубаторов”». Однако это был лишь один из аспектов серьезной проблемы, которая не ограничивалась положением дел с инкубаторами. Результаты одного исследования показали, что 96 процентов медицинского оборудования, присланного из-за границы в рамках программы гуманитарной помощи, использовалось в течение короткого времени, а потом выбрасывалось.
Гораздо лучший вопрос, который в конце концов сформулировали работавшие над проблемой эксперты министерства здравоохранения, звучал так: «Почему люди в развивающихся странах не используют инкубаторы, которые им присылают?» Наблюдение на местах показало, что оборудование часто выходило из строя, а у местных специалистов не было не только запасных частей, но и необходимых знаний. Ответив на это «Почему?», эксперты перешли к вопросу «Что, если?..»: «Что, если мы сможем поставлять инкубаторы, которые легко использовать и ремонтировать?»
Один из участников этой инициативы, врач Джонатан Розен, самостоятельно изучил проблему и обнаружил, что во многих странах, нуждавшихся в инкубаторах, можно найти сколько угодно выброшенных автомобилей. Это позволило подойти к проблеме с неожиданной стороны и спросить: «Как нам изготовить инкубатор из автомобильных запчастей?» Для решения данного вопроса была создана некоммерческая группа дизайнеров, сумевших соорудить недорогой, простой в использовании инкубатор из автозапчастей, который легко мог починить любой мало-мальски толковый механик с помощью запчастей, взятых на ближайшей автомобильной свалке.
В мире благотворительности, так же как в бизнесе, медицине и науке, полным-полно случаев, похожих на историю с инкубаторами из автозапчастей, когда причиной постановки неправильного вопроса, основанного на неполной информации или ошибочных предположениях, становилась оторванность тех, кто формулирует вопрос, от проблемы, которую они пытались решить. Одним из самых лучших способов устранения этой причины становится сокращение дистанции между спрашивающим и проблемой.
Смысл контекстного поиска состоит в том, чтобы задавать тщательно подготовленные вопросы, находясь «в контексте», что позволяет вести наблюдение, слушать и испытывать эмпатию к происходящим событиям. Это помогает формулировать более разумные и, следовательно, более эффективные вопросы.
В мире бизнеса пионером таких исследований стала компания IDEO. Приступая к созданию этой дизайнерской фирмы двадцать с лишним лет назад, ее основатели, включая Дэвида Келли и его брата Тома, понимали, что для решения проблем эргономического проектирования (например, чтобы найти ответ на вопрос «Как нам создавать гаджеты, которые хорошо вписываются в жизнь людей?») компания вынуждена будет проводить исследования в области поведенческой психологии, которыми обычно занимаются социологи. Поэтому компания наняла психологов и других специалистов по человеческому поведению и начала разрабатывать собственные методы наблюдения за людьми.
Создатели IDEO знали, что задавать эффективные вопросы, отгородившись от мира стенами компании или в искусственных условиях фокус-групп, невозможно. Для того чтобы понять, как живут люди, нужно погрузиться в их жизнь – наблюдать за ними на кухне, сопровождать их во время походов по супермаркетам и так далее. Чтобы получить информацию из первых рук, исследователям компании порой приходится заходить очень далеко.
Классическим примером стал случай, когда группа больниц поручила IDEO ответить на вопрос: «Какое впечатление оставляет больница у пациентов?» Руководители больниц были крайне удивлены, когда вместо красочной презентации, подготовленной с помощью PowerPoint, специалисты IDEO показали им длинное, смертельно скучное видео больничного потолка. Мораль фильма: «Когда вы целыми днями лежите на больничной койке, единственное, чем вы можете заниматься, – разглядывать потолок, а это зрелище оставляет крайне тоскливое впечатление», – объяснил представитель компании Пол Беннетт. Чтобы прийти к такому выводу, одному из сотрудников IDEO пришлось на самом деле лечь в больницу, где его уложили на каталку, отвезли в палату и разместили на больничной койке. Метод погружения позволяет компании изучать вопрос или проблему изнутри, вместо того чтобы смотреть на нее снаружи. (Вскоре после просмотра видеофильма больничные медсестры по собственной инициативе расписали рисунками потолочную плитку в каждой палате.)
Чтобы хорошо провести контекстный поиск, не нужна команда опытных исследователей. Необходима лишь готовность проявлять любознательность и открывать свой разум для окружающего мира, внимательно наблюдать и – что самое важное – слушать. По мнению ряда мастеров задавать вопросы, слушание позволяет собирать информацию для спрашивания. По словам Пола Беннетта, чтобы овладеть искусством спрашивания, нужно приучить себя задавать как можно меньше бездумных вопросов и быть очень внимательными. Тогда со временем на ум может прийти действительно интересный вопрос. Исполнительный директор Acumen Fund Жаклин Новограц, чья некоммерческая организация занимается решением социальных проблем, рассказывает, что сначала они проводят значительное время в деревнях и общинах, которым собираются помочь, и «слушают всем телом», то есть используя все органы чувств, чтобы впитывать все, что происходит вокруг.
Контекстный поиск порой требует самоотверженности. Одно дело – придумывать вопросы, сидя дома, в офисе компании или в ходе онлайн-опросов, и совсем другое – отправиться прямо на место, как говорит Новограц, «проводить время, сидя на полу вместе с людьми и выслушивая их рассказы о том, как они живут». Решение дойти до этого уровня является обязательным условием присвоения права собственности на вопрос. Чтобы его принять, нужно выдержать паузу и, прежде чем ринуться вперед, спросить: «Почему это моя проблема? А если эта проблема не является моей, то почему она должна стать моей?»
Срикант Сринивас – человек, который просит людей считать квадраты и искать невидимые окна, – задал мне интересный вопрос. Мы говорили о том, что прорывы часто начинаются с вопроса, рассматривая в качестве примеров истории Netflix и Polaroid. Сринивас отметил, что эти вопросы («Почему я должен платить пеню за просрочку?» и «Почему мы должны так долго ждать фотографию?») мог задать каждый. Немного помедлив, он добавил: «Но большинство людей, задавших подобный вопрос, не стали бы воспринимать его как побуждение к действию. Следовательно, главный вопрос состоит в том, почему некоторых людей вопросы подталкивают к действиям?»
Однозначного ответа на этот вопрос не существует. Можно сказать, что все дело в воображении, решимости или даже в отчаянии, как было в случае с Вэном Филлипсом и его протезом ноги. Однако обо всех людях, упомянутых в этой книге, – Филлипсе, Лэнде, Хастингсе, Новограц, основателях Airbnb и других – можно с полной уверенностью сказать одно: сталкиваясь с проблемами, которые затрагивали не только их самих, они решили сделать эти проблемы (и вопросы, которые открывали пути к их решению) своими собственными.
Просто задать вопрос и приложить усилия к его решению – это такие же разные вещи, как легкий флирт и законный брак. Если выбрать последнее, то вопрос становится тем, что психотерапевт Эрик Мэйзел называет «продуктивной одержимостью». Она всплывает на поверхность, уходит на глубину, а затем всплывает снова. Она проявляется в снах, внедряясь в подсознание. Человек борется с ней, живет с ней, спит с ней. И это помогает на следующей стадии процесса спрашивания – стадии «Что, если?..».
Что, если…
Что, если мы сможем составить карту ДНК музыки?
Прежде чем открыть новый способ слушать музыку, Тим Вестергрен играл в рок-группе, которая, подобно большинству знакомых ему групп и музыкантов, отчаянно пыталась найти свою аудиторию. Многие из этих музыкантов были талантливы, но стали жертвами классической «уловки-22»: они не могли создать армию поклонников, если их музыку не крутили по радио, и не могли попасть на радио, если у них не было армии поклонников.
Такая ситуация породила вопрос: «Почему хорошие музыканты не могут найти аудиторию, которой они заслуживают?» Он глубоко засел в голове Вестергрена. Со временем он ушел из группы, чтобы работать в киноиндустрии композитором. Но вопрос остался с ним.
На новом месте работы Вестергрену приходилось писать музыку, соответствующую вкусам других людей. «Задача композитора фильма в том, чтобы провести анализ профиля вкусов режиссера и дать ему то, чего он хочет», – рассказывал Вестергрен корреспонденту финансовой медиакомпании The Street. Но он не просто спрашивал режиссеров, что им нравится. Он исполнял перед ними музыку разных стилей, чтобы посмотреть на их реакцию, а затем сочинял то, что называл «неформальным геномом музыкальных вкусов в своей голове».
Это привело к тому, что можно было бы назвать прозрением, хотя на самом деле являлось результатом соединительных изысканий. Вестергрен читал журнальную статью об американской певице и гитаристке Эйми Манн. По его словам, эта талантливая девушка со скромным количеством поклонников «застряла на ничейной земле… она писала песни в стол, и ее записи не доходили до широкой публики».
Прочитанная статья заставила всплыть на поверхность старый вопрос Вестергрена о том, почему музыканты не могут найти слушателей, но теперь произошло нечто совсем иное. Вопрос не просто повис в воздухе. Вестергрен начал соединять то, что он недавно узнал («разработанный мною процесс составления профиля музыкального вкуса»), с проблемой, которая преследовала Эйми Манн и многих других музыкантов.
«Что, если найти способ использовать профиль музыкальных пристрастий, чтобы каким-то образом связать Эйми Манн с аудиторией, которой нравится создаваемая Эйми музыка?»
Вестергрен знал о существовании технологии создания генераторов алгоритмов, способных выдавать довольно ясные и предсказуемые рекомендации («Если вам понравилась эта книга о таинственных убийствах, то вот еще одна книга такого жанра, которая может вам понравиться»), но он рисовал в своем воображении нечто более сложное – систему, способную определять, почему вам нравится определенная музыка, в результате анализа десятков, может быть, даже сотен музыкальных характеристик и признаков. Ему нужно было найти способ расщеплять музыку на элементарные составляющие, или, если использовать биологическую аналогию, придуманную Вестергреном, на ее гены. В итоге вопрос, который ему предстояло решить, стал звучать так:
«Что, если мы сможем составить карту ДНК музыки?»
После завершения работы над вопросом «Что, если?..» стадия «Как?» началась с поиска людей, готовых поддержать его идею, и попыток собрать необходимые средства. Вестергрен сумел собрать достаточную сумму (в которую вошли все деньги на его кредитных карточках), чтобы нанять команду музыкантов и технарей, и они приступили к работе над своим экспериментом.
Каждый день нанятые Вестергреном музыканты приходили на работу, надевали наушники и слушали музыку. Они анализировали каждую песню, разделяя музыку примерно на четыреста компонентов – начиная с широких категорий, таких как мелодия, гармония, ритм, инструментовка и вокал. Каждая из этих категорий затем разделялась на элементарные составляющие, или «гены». Например, в голосе исполнителя можно было выделить до двадцати пяти или тридцати характерных признаков. В то время как музыканты занимались «расчленением» музыки, технические специалисты разрабатывали специализированный сетевой поисковик. Обе части задачи были крайне важны. Вестергрен чувствовал, что успех создаваемого им «секретного соуса» зависит от правильного сочетания человеческих суждений и алгоритма.
На создание прототипа ушел почти год, потому что, как объяснил Вестергрен, «такой способ анализа музыки занимает довольно много времени. Конечно, действовать таким образом было глупо, но это была единственная стратегия, какую я смог придумать».
Во время первой проверки прототипа Вестергрен набрал в поисковике название одной из песен Beatles и система выдала: «песни Bee Gees». Вспомнив 1970-е годы и песни Bee Gees в стиле «диско», Вестергрен пришел в ужас. Однако его творение (по крайней мере, в этом конкретном случае) оказалось умнее его: с музыкальной точки зрения ранние песни Bee Gees были очень похожи на ту песню Beatles, которую он предложил для анализа.
Сегодня у сервиса Pandora Radio семьдесят миллионов слушателей. Вестергрен гордится тем, что нашел ответ не только на вопрос о возможности составления генетической карты музыки, но и на свой изначальный вопрос – как помочь музыкантам найти свою аудиторию. Каждый день Pandora берет музыку малоизвестных групп и предлагает ее тем, кому она, скорее всего, придется по вкусу. Этих слушателей может совершенно не волновать тема существования музыкальных генов или карьерные перспективы неизвестных музыкантов, но для них сервис отвечает на другой вопрос: «Что, если радиостанция научится узнавать, какие песни вам понравятся, и будет делать это прежде, чем вы сами об этом узнаете?»
История Pandora, подобно историям многих стартапов, движущей силой которых становились вопросы, началась с того, что кто-то заинтересовался причиной неудовлетворенной потребности. А закончилась она тем, что мастер задавать вопросы выяснил, как предложить полностью реализованную версию ответа всему миру.
Но что происходило посредине? Когда ударила молния, идеи и влияния начали собираться вместе. В частности, Вестергрен соединил то, что знал о музыке, с тем, что знал о технологиях. Вдохновение он почерпнул из статьи в музыкальном журнале и из совершенно не связанного с музыкой мира (биологии). В его разуме начало формироваться видение новой возможности. Результатом стал дерзкий вопрос, который мог оказаться или не оказаться осуществимым, но был достаточно увлекательным, чтобы собрать людей и попытаться заставить над ним работать.
Стадия «Что, если?..» – это оторванный от действительности момент спрашивания, когда возможным кажется практически все. Эти возможности могут пережить или не пережить более практичную стадию «Как?», но стадия появления диких, невероятных, вдохновляющих идей необходима для любой инновации.
Если слово «почему» обладает проникающей силой, позволяющей оставить предубеждения в стороне и докопаться до сути проблемы, то слова «что, если» вызывают расширительный эффект, позволяя нам думать без ограничений и давать волю воображению. Как отмечает Джон Сили Браун, «для того чтобы воображение расцвело пышным цветом, нужно иметь возможность видеть вещи не такими, какими они сейчас являются или кажутся. Для этого нужно задать простой вопрос: “Что, если?..” Это процесс включения чего-то странного или даже явно невозможного в текущую ситуацию или точку зрения».
Вопрос «Что, если?..», который привел к созданию сервиса Pandora, несомненно, внес в мир что-то «странное» – предположение Вестергрена о том, что можно взять всю бескрайнюю вселенную музыки и проанализировать ее генотип, было воспринято многими (особенно музыкантами) как совершенно безумная идея. Но красота стадии «Что, если?..» как раз и заключается в том, что в этот период приветствуются даже самые безумные идеи.
Что, если мы соединим три закуски в одну? (А затем добавим приз?)
В 1890-е годы Фридрих Рюкхейм, только что приехавший из родной Германии, чтобы попытать счастья в Чикаго, заметил, что конфеты, арахис и попкорн обладают невероятной популярностью, и задался вопросом: «Что, если я соединю их в один продукт?» Он попробовал продавать свой продукт на Всемирной выставке в Чикаго в 1893 году, но тот еще не был доведен до ума. Покрытый карамелью попкорн слипался, а название «карамельный попкорн с арахисом» было точным, но недостаточно привлекательным. Вопрос «Как сделать, чтобы он не слипался?» побудил Рюкхейма добавить в смесь растительное масло. Что касается названия, то оно неожиданно появилось в 1896 году, когда кто-то попробовал его попкорн и воскликнул: «That’s crackerjack!» («Первоклассная вещь!»). Не останавливаясь на достигнутом, Рюкхейм задался вопросом: «Что можно добавить в “крекерджек”, чтобы сделать его еще более привлекательным?» В 1913 году компания Cracker Jack стала вкладывать в каждую коробку своего попкорна маленькую игрушку-сюрприз. Это было третьим ингредиентом рецепта.
Откуда приходят эти дикие, спекулятивные идеи? Если бы мы знали, где находится их источник и как получить к нему доступ, то процесс творчества не был бы таким таинственным и непредсказуемым. Однако нам точно известно, что появление оригинальных идей и озарений (моменты внезапного прозрения, которые могут привести к неожиданным вопросам «Что, если?..») часто связано со способностью комбинировать идеи и влияния, комбинировать и рекомбинировать вещи, которые обычно не сочетаются. Эйнштейн и другие называли это «комбинаторным мышлением», но в данной книге я использую термин «соединительные изыскания», чтобы акцентировать внимание на одновременном использовании соединений, вопросов и предположений. Независимо от названия этот ментальный процесс «совмещения и подгонки» лежит в основе творчества и новаторства.
Возможно, вам будет приятно узнать, что процесс создания свежих идей не нужно начинать с чистого листа. В качестве исходного материала мы можем использовать то, что уже существует. Главное – соединить эти крупицы и биты информации разумным, необычным и полезным образом, позволяющим получать то, что британский дизайнер Джон Такара называет умными рекомбинациями.
Умные рекомбинации окружают нас со всех сторон. Например, сервис Pandora является комбинацией радиостанции и сетевого поисковика. Кроме того, в нем используется биологическая модель генетического кодирования, перенесенная в область музыки (в умных рекомбинациях часто смешиваются идеи и влияния различных областей). В сегодняшнем мире технологий многие из самых успешных продуктов (например, iPhone компании Apple) являются гибридами, в которых функции и свойства исходных продуктов соединяются новыми способами.
Компании тоже могут быть умными рекомбинациями. Компания Netflix начиналась как пункт проката видеофильмов, который работал по принципу оздоровительного клуба с ежемесячными членскими взносами (а теперь компания добавила в смесь студию производства телефильмов). Airbnb – это сочетание онлайнового туристического агентства, социальной медиаплатформы и доброй старой гостиничной системы «ночлег и завтрак» (кстати, в свое время «ночлег и завтрак» тоже был умной рекомбинацией).
Люди занимаются комбинированием и рекомбинированием идей с тех пор, как существуют идеи, но в век интернета возможности создания так называемых мэшапов кажутся безграничными. Как отмечает журнал Wired, «сегодня творческая деятельность заключается не в том, чтобы создавать что-то из ничего, а, скорее, в том, чтобы создавать что-то новое из уже существующих продуктов культуры».
Умные рекомбинации создаются по-разному. Иногда они становятся результатом холодного расчета («Как нам скомбинировать этот способ делать деньги с другим способом делать деньги, чтобы делать еще больше денег?»), а иногда становятся продуктом интуитивной прозорливости. В бестселлере «Президент Линкольн. Охотник на вампиров» было понемногу того и другого. Автор книги Сет Грэм-Смит зашел в книжный магазин и заметил, что прилавок с бестселлерами был заставлен книгами о вампирах, а на соседнем громоздились стопки биографий Линкольна. Как признался Грэм-Смит корреспонденту New York Times позднее, он взглянул на эти две кучи книг и «внезапно поймал себя на циничной, но очень соблазнительной мысли: “Как было бы здорово объединить эти два жанра!”»
Следует признать, что многие рекомбинации оказываются не слишком «умными». Успешными они становятся в том случае, когда берутся существующие элементы и соединяются по-новому, образуя что-то оригинальное, удивительное, интересное и полезное. Чаще всего это происходит, когда мы комбинируем идеи и влияния, между которыми на первый взгляд нет никакой логической или естественной связи, но в сочетании они образуют нечто очень мощное.
Дэвид Корд Мюррей, бывший ученый-ракетчик, который работал над проектами NASA, а впоследствии возглавил инновационный отдел компании Intuit, написал книгу «Заимствуя совершенство», посвященную теме соединительной креативности. По мнению Мюррея, «природа инновации заключается в том, чтобы создавать новые идеи из уже существующих». В доказательство он приводит пример таких выдающихся инноваторов, как Эйнштейн, Уолт Дисней, Джордж Лукас и Стив Джобс, которые «формулировали проблемы, заимствовали идеи, а затем создавали новые комбинации». Они делали это, отмечает Мюррей, соединяя вещи, между которыми, казалось, не было ничего общего, и заимствуя идеи «из областей, расположенных очень далеко друг от друга».
Инноваторы, владеющие искусством такого соединения, обычно берут что-то, над чем они работают, скажем идею парка развлечений Уолта Диснея, и начинают думать по аналогии: «Что, если сделать этот парк развлечений похожим на кино, перенесенное в реальную жизнь?» «Дисней берет свою оригинальную идею парка развлечений, – объясняет Мюррей, – накладывает на нее метафору и начинает смотреть на результат через призму “киношной” метафоры, в результате чего павильоны представляются ему эпизодами фильма, сотрудники парка – актерами и так далее». Сегодня создание тематических парков кажется очевидной комбинацией, но, когда Дисней представил свое творение, эта смесь выглядела свежей, удивительной и убедительной.
Если самые креативные идеи становятся результатом соединения не связанных между собой идей, далеких друг от друга, значит, в ходе соединительных изысканий вместо «Что, если мы соединим А и Б?» лучше спросить: «Что, если мы соединим А и Я?» Для того чтобы сформировать эти алогичные соединения, Мюррей советует «нейтрализовать свое логическое мышление». Это подтверждают результаты новейшего исследования, которые показывают, что человеческий мозг – это машина для проведения соединительных изысканий, работающая, даже когда мы спим. Он постоянно сортирует не связанные между собой крупицы информации, без конца повторяя вопрос: «Что, если я соединю вот это вон с тем?»
Что, если бы ваш мозг был лесом, густо поросшим деревьями? (И что, если бы их ветви соприкасались?)
Занимаясь поиском ответов на дерзкие вопросы («Почему что-то нужно делать так, а не иначе?», «Что, если я попытаюсь придумать другой способ это делать?»), мы используем дивергентное мышление, вызывающее любопытную форму активности в мозге, говорит доктор Кен Хейлман, профессор кафедры неврологии из медицинского колледжа Флоридского университета.
Чтобы получить картину происходящего, представьте, что ваш мозг – это лес, густо поросший деревьями, а «каждое дерево – это нейрон, или нервная клетка. В этой аналогии тело нейрона соответствует стволу дерева, на котором располагаются крупные сучья (именуемые аксонами) и мелкие ветки (или дендриты), тянущиеся в разные стороны. Одни из этих деревьев в мозге находятся ближе друг к другу, чем другие, и их ветки соприкасаются». Когда это происходит, формируются «нейронные связи», способные порождать новые мысли, идеи и озарения.
С точки зрения способности порождать творческие озарения не все связи одинаковы. Очевидных ментальных связей и ассоциаций (таких как ассоциация стола со стулом) намного больше, и они обычно располагаются в левом полушарии мозга, отмечает Джон Куниос, профессор кафедры неврологии в Университете Дрексела. Но для формирования отдаленных ассоциаций (таких как между понятиями «стол» и «под столом») нервные связи должны иметь большую протяженность. С этой задачей лучше справляется правое полушарие мозга, состоящее из клеток с более длинными отростками.
Хейлман, Куниос и другие исследователи установили, что ментальные прорывы, блестящие озарения, позволяющие решать проблемы или выдвигать новые творческие идеи, часто порождаются этими отдаленными связями, которые формируются в правом полушарии. Мы придумываем оригинальные вещи, потому что дендриты протягиваются далеко в стороны и входят в контакт с «ветвями отдаленных деревьев», тем самым обеспечивая нашу способность комбинировать мысли и крупицы знаний, которые обычно не смешиваются.
Сами по себе вопросы «Что?» и «Что, если?..» необязательно приводят к формированию нейронных связей, но практика спрашивания улучшает снабжение «деревьев» питательными веществами и способствует удлинению «веток». Чэньбо Чжун, профессор школы менеджмента имени Джозефа Ротмана в Университете Торонто, провел обширное исследование на тему соединительного, или ассоциативного, мышления (почему оно способно порождать озарения и творческие идеи, что побуждает мозг к такому типу мышления и так далее). Полученные Чжуном результаты показали, что мы далеко не всегда можем контролировать стремление мозга формировать отдаленные связи (значительная часть этого процесса происходит на подсознательном уровне), но зато можем обеспечить стимул и помочь направить этот процесс, фокусируясь на проблеме, требующей решения, или на дерзком вопросе, требующем ответа. «Наличие цели или вопроса, над которыми вы работаете, имеет большое значение», – подтверждает Чжун. Когда ваш сознательный разум задает серьезный вопрос, то в большинстве случаев ваш подсознательный разум начинает над ним работать.
Что, если бы с помощью точек и тире можно было рассортировать весь мир?
В 1948 году один управляющий супермаркетом из Филадельфии посетил кампус Университета Дрексела, чтобы посмотреть, смогут ли студенты разработать эффективный способ кодирования информации о продукции. Как рассказывает New York Times, два студента-последипломника взялись решить задачу, но поначалу зашли в тупик. Затем один из них уехал к дедушке в Майами-Бич и потратил целую зиму на обдумывание проблемы. Ему стало ясно, что для перевода информации в визуальную форму ему потребуется код. Вспомнив свое скаутское детство, Джозеф Вудланд задался вопросом: «Что, если азбуку Морзе, с ее элегантной простотой и безграничным комбинаторным потенциалом, перевести в графическую форму?» Это соединительное изыскание получило неожиданное развитие на пляже, когда он просеивал через пальцы песок. Внезапно Вудланда осенило, что точки и тире можно заменить широкими и узкими полосками. После этого ему вместе с товарищем осталось лишь довести до ума и запатентовать идею, которая в конечном итоге привела к созданию штрихового кода.
Если вы наделены любознательностью (и активно задаете вопросы и собираете знания, чтобы утолять эту любознательность), это тоже может помочь в соединительных изысканиях, предоставляя «изобилие сырьевых материалов, подлежащих соединению», – говорит Чжун. В частности, если вы сфокусируетесь на чем-то конкретном, займетесь тщательным обдумыванием, контекстуальным поиском, рассмотрением проблемы с различных точек зрения и станете задавать множество вопросов «Почему?», то все это станет пищей для последующих озарений и умных рекомбинаций.
Применение «ума новичка» эффективно на этапе поиска подходов к проблеме. Но по мере перехода к рассмотрению возможных решений, содержащихся в вопросах «Что, если?..», полезно приобрести определенный объем знаний о проблеме – желательно отражающих различные точки зрения. Помимо прочего, это помогает использовать обширную базу знаний о всевозможных вещах, казалось бы, не связанных с проблемой, – эклектичность информации повышает вероятность формирования неожиданных связей. (Хейлман отмечает, что у начитанных и много путешествующих людей с разносторонними интересами и широким общим образованием формируется «множество разнообразных нейронных модулей, повышающих уровень соединительных и креативных способностей».)
Этот склад эклектичных знаний поможет вам приступить к мозговому штурму идей из категории «Что, если?..», освоить технику которого можно с помощью различных упражнений. Но прежде, чем предпринимать сознательные усилия, направленные на проведение соединительных изысканий, учтите, что особенно успешно этот процесс проходит тогда, когда наше сознание отвлекается или вообще бездействует. Поэтому лучше всего взять свой вопрос с собой на прогулку, в музей или даже на ночь в постель.
Что, если вы отложите решение вопроса до утра? (Проснетесь ли вы с готовым ответом?)
Задолго до того, как доктор Хейлман углубился в лес нейронных деревьев и их дендритовых ветвей, он еще в студенческие годы сделал интересное открытие в области креативности и функций мозга. «Я сильно волновался перед тестами в колледже, – рассказал он мне. – Поэтому взял за правило сначала отвечать на самые очевидные вопросы. Затем, по мере того как волнение спадало, я начинал переходить к вопросам, над которыми действительно приходилось поломать голову».
В то время Хейлман не знал, что его подход был оправданным с точки зрения биологии и химии мозга. Позднее, в ходе профессиональных исследований, он установил, что человеческий мозг склонен как можно меньше заниматься творчеством и пользоваться воображением: «Вам хочется заниматься внешним миром, а не внутренним, поэтому вы стараетесь находить самые простые ответы. Но когда вы расслаблены, то выбираете другой путь – обретаете способность путешествовать по внутреннему миру». В расслабленном состоянии разума нейронные сети раскрываются и разнообразные связи формируются намного свободнее.
Чтобы повысить эффективность спрашивания, нужно проводить с дерзкими вопросами достаточно много времени, вместо того чтобы пытаться ответить на них сразу. Когда вы позволяете себе «пожить» с вопросом, обдумать его, а затем отступить от него, чтобы он как следует «промариновался», то предоставляете своему мозгу возможность получить свежие озарения и возможности, способные привести к прорывам.
Многие исследователи, включая Чжуна, приходят к выводу, что новаторские идеи чаще всего возникают у людей, когда они расслабляются или отвлекаются, то есть находятся в состоянии невнимания. Это открытие побудило Чжуна спросить: «Может быть, для того чтобы совершать революционные открытия или создавать революционные творения, мастерам искусств или ученым нужно просто позволять себе грезить наяву?»
Чжун признает, что сами по себе грезы наяву, разумеется, не дадут готового ответа. Скорее, они способны помочь на промежуточных стадиях творческого решения проблемы. Чжун полагает, что лучше всего попеременно переходить от сфокусированного внимания к невниманию. Примерно таким путем подросток Джек Андрака пришел к идее инновационного способа диагностики рака.
Впервые он сосредоточился на ранней диагностике рака после того, как друг его семьи умер от рака поджелудочной железы. Джек провел небольшое исследование и узнал, что каждый день от этой болезни умирало больше ста человек и что у многих из них не находили никаких заболеваний, пока не становилось слишком поздно. Осознав масштаб проблемы и значение ранней диагностики для потенциального спасения людей, Андрака задался вопросом: «Почему нет быстрого и недорогого способа диагностики рака поджелудочной железы?»
Джек не был ученым, профессионалом, но он был серьезным любителем, который жадно читал научные журналы. Он быстро понял, что для создания эффективного диагностирующего теста, возможно, потребуется соединить идеи из разных отраслей науки, – и Андрака хорошо подходил для этой задачи, потому что постоянно соединял крупицы информации, почерпнутые в одном месте, с тем, что открывал в других местах.
«Обычно я беру статью из журнала Cancer, затем какую-нибудь статью по физике, а также произвольно выбранную статью по химии и прочитываю их все вместе, – рассказал мне Андрака. – После этого я просто валяюсь на диване или гуляю, размышляя над вопросом: “Что, если я соединю эти совершенно разные идеи, чтобы решить данную проблему?” Я просто позволяю всему этому вызреть, чтобы посмотреть, смогу ли я каким-то образом соединить эти никак не связанные друг с другом идеи».
В ходе отбора, соединения и периодического «отдыха на диване» Джек начал связывать проблему с углеродными нанотрубками, о которых читал в разных статьях. Его особенно заинтересовала информация о том, что, когда углеродные нанотрубки отделяют друг от друга, они изменяют свои электрические свойства. Кроме того, он узнал, что эти трубки можно связать с биомолекулами строго определенного вида, например с антителами. Это привело Андраку к его вопросу «Что, если?..» (который имел вид малопонятной фразы): «Что, если я смогу связать одностеночные углеродные нанотрубки с антителами, реагирующими на белок, который служит маркером рака поджелудочной железы?»
Это не было моментом озарения. Это был гипотетический, хотя и перспективный, вопрос. Шансы на то, что он окажется правильным, были примерно пятьдесят на пятьдесят. Но, когда Андрака начал проводить более глубокое исследование антител и их свойств, «все стало срастаться» и его уверенность возросла. Джек вспоминает: «Мои родители, конечно, решили, что я спятил. Затем, чтобы проверить идею, я обратился к своему брату-химику. Я спросил его: “Как ты думаешь, это похоже на правду?” – а он ответил: “Нет, это никогда не сработает!”»
После этого Андрака разослал имейлы двумстам профессорам и настолько заинтересовал одного из них, что получил доступ в его лабораторию. Вот когда Андраке пришлось выяснить, «как я собираюсь сделать это реальным… доступным… и надежным?». Получить ответы было нелегко, но он сумел создать (в пятнадцать лет!) бумажную тестовую полоску, которая обнаруживала рак в сто раз быстрее, чем любые тестирующие устройства на рынке, и была в четыреста раз чувствительнее. Кроме того, она была в двадцать шесть тысяч раз дешевле существующих тестеров… и на 100 процентов превосходила их в плане точности. Новаторское изобретение Андраки принесло ему награду на международной научной выставке и приглашение стать особым гостем на оглашении Послания Президента США Обамы «О положении в стране» в 2013 году.
Описание Андракой его мыслительного процесса (включая то, как он закрывал глаза и позволял всем крупицам впитанной им разнородной информации слиться в одно целое) напомнило мне о том, что рассказал в одном из интервью ученый и технический директор Google Рэймонд Курцвайль. Работая над сложной проблемой, он специально выделяет какое-то время перед отходом ко сну на то, чтобы перебрать в памяти все относящиеся к делу трудности. Затем он ложится спать и позволяет своему подсознательному разуму выполнить всю необходимую работу.
Многие ученые занимаются изучением того, что происходит, когда мы позволяем подсознательному разуму работать над проблемой. В статье, размещенной недавно на сайте Big Think, Сэм Макнерни обобщил материалы нескольких последних исследований, показывающие, что сон помогает людям лучше справляться с трудными проблемами, требующими творческого решения. (Любопытно отметить, что Макнерни процитировал высказывание старины Джона Стейнбека: «Проблема, которая кажется трудной вечером, решается утром после того, как над ней поработает комитет снов».)
Подобные исследования подтверждают, что грезы наяву способствуют появлению оригинальных креативных идей. К этому можно добавить знакомую всем со времен Архимеда ситуацию рождения идей в ванной. Похоже, что во всех этих случаях работают одни и те же неврологические силы. Спящий или расслабленный мозг отставляет в сторону отвлекающие факторы и направляет внимание внутрь себя, в результате чего активизируется правое полушарие и начинается усиленное формирование нейронных связей.
Некоторые из этих эффектов можно наблюдать во время прогулок (помните, как Эдвин Лэнд мерил шагами пляж на курорте?), долгих поездок за рулем или других занятий, которые отвлекают разум, но не слишком сильно. (Просмотр кинофильма отвлекает чересчур сильно и блокирует творческое мышление.)
Невролог Куниос сообщает о «поразительных случаях из жизни», когда состояние невнимания, способствующее появлению озарений, может возникать в результате машинального рисования. При этом Куниос отмечает, что «результаты могут быть разными в зависимости от того, какой рукой вы рисуете. По всей видимости, использование левой руки стимулирует правое полушарие мозга».
Если вы хотите сделать перерыв и одновременно простимулировать процесс соединительных изысканий, то поход в музей подойдет вам как нельзя лучше. Он разжигает воображение, но при этом оставляет достаточно места для размышлений. В качестве источника вдохновения такой подход предлагает множество творческих соединений и умных рекомбинаций, созданных другими людьми в прошлом, и посетитель подвергается воздействию такого количества идей и влияний, что получает огромное количество сырьевых материалов для создания новых ментальных связей. (Дизайнер Джордж Лоис, к которому лучшие идеи приходят, когда он прохаживается по залам музея изобразительных искусств Metropolitan, называет музеи «хранителями озарений».)
Суть соединительных изысканий и стадии «Что, если?..» заключается в том, что, если вы даете дерзкому вопросу время отлежаться, ваш разум все равно продолжает над ним работать. Это не говорит об отсутствии сознательных способов запуска механизма создания идей типа «Что, если?..». Тем не менее всегда полезно притормозить, посидеть спокойно и позволить вопросу вызреть. На худой конец это послужит удобным оправданием в ситуации, когда утром вас заставляют подняться с постели: «Дай мне еще минут десять. Я еще не закончил проводить соединительные изыскания».
Что, если ваши идеи неверны и носки необязательно должны быть одинаковыми?
Если сон или грезы наяву не приносят блестящих идей и вопросов «Что, если?..», существуют другие способы стимуляции этого типа мышления. Одним из них является сознательное стремление «думать неправильно».
Корни этой идеи можно отыскать в работах британского эксперта в области творческого мышления Эдварда де Боно. В последнее время ее активно используют такие инновационные фирмы, как Frog Design, и такие дизайнеры, как Стефан Загмайстер и Джон Биленберг. Все они практикуют дивергентное мышление, помогающее на ранних стадиях креативного решения проблем генерировать широкий спектр идей, включая самые необычные.
Сделать это нелегко, поскольку сознательный мозг противится попыткам заставить его генерировать идеи и заниматься соединительными изысканиями. Человеческому разуму свойственно пытаться решать проблемы с помощью одних и тех же действий, двигаясь по знакомым, накатанным колеям нейронных путей.
Следовательно, идея в том, чтобы заставить мозг отвергнуть эти предсказуемые пути с помощью намеренно «неправильного» мышления – порождая идеи, которые на первый взгляд не имеют смысла. Приверженцы этого подхода говорят, что он «встряхивает» креативное мышление. С точки зрения неврологии это означает, что когда вы заставляете себя обдумывать противоположные мысли или перевернутые с ног на голову идеи, то тем самым «встряхиваете» синапсы в мозге, говорит Кэтлин Тейлор, автор книг по нейробиологии и эксперт в области обучения взрослых. Тем самым вы можете ослабить некоторые старые нейронные связи и облегчить процесс формирования новых.
Дизайнер Джон Биленберг, больше известный как руководитель экспериментального семинара по творческому решению проблем, около двадцати лет учит людей «думать неправильно». Как объясняет Биленберг, прирожденные инноваторы и творческие гении легко соединяют идеи удивительными и необычными способами. «Пикассо и Стив Джобс получили способность “думать неправильно” от рождения, – говорит он, – но остальным приходится ее развивать».
С этой целью Биленберг использует на своем семинаре Project M упражнения, которые требуют от участников создавать «произвольные связи» между не связанными друг с другом идеями и даже словами. Вот простой пример упражнения со словами, для выполнения которого нужен только словарь. Выберите одно большое число и одно маленькое, скажем 342 и 5. Раскройте словарь на странице 342 и найдите пятое слово. Постарайтесь придумать какие-то идеи, связанные с этим словом. Возьмите это слово и, переставляя буквы, составьте из него несколько новых. Затем повторите процесс, чтобы найти второе слово, и посмотрите, сможете ли вы сформировать из этих двух слов интересную комбинацию. При желании можно пойти еще дальше и составить комбинацию из трех слов.
Некоторые мастера искусств используют подобные игры со словами, чтобы стимулировать поток своих творческих соков. Эти упражнения стали настолько популярными, что теперь вам даже не нужен словарь – приложение Idea Generator на смартфоне в любой момент скомбинирует для вас три произвольно выбранных слова.
На этом семинаре и с некоторыми из своих клиентов Биленберг использует данное упражнение в усложненном варианте – просит людей обдумать необычные сценарии типа «Что, если?..», в которых их бизнес сочетается с каким-нибудь другим, не имеющим к нему никакого отношения. Например, он может спросить сотрудников банка: «Что, если бы вашим банком управляли создатели программы “Улица Сезам”? Заменили бы они кассиров куклами?»
У предлагаемого Биленбергом упражнения есть множество вариантов. Несколько лет назад я присутствовал на семинаре консультанта по креативу Тома Монагана. Он использует методику «180-градусного мышления», которая почти ничем не отличается от «неправильного мышления». Монаган просит участников предлагать идеи вещей, которые не работают, например духовка, в которой нельзя ничего испечь, автомобиль, который невозможно сдвинуть с места. Это звучит дико, но в ходе выполнения упражнения могут происходить интересные вещи: у вас могут появляться неожиданные идеи альтернативных способов использования таких предметов.
Однако цель подобных упражнений необязательно состоит в том, чтобы генерировать впечатляющие идеи, не сходя с места. Если вы не придумаете идею, которую стоит осуществить, то это даже лучше. Главная цель состоит в том, чтобы при столкновении с проблемой или трудностью заставить мозг думать иначе – рассматривать широкий спектр возможностей, включая самые необычные, и соединять идеи, которые обычно не сочетаются. Это попытка развить и укрепить вашу мышцу, отвечающую за постановку вопросов «Что, если?..».
Как отмечает Джон Сили Браун, вопросы «Что, если?..» дают волю воображению, потому что позволяют «видеть вещи не такими, какими они являются», и тем самым изменять реальность хотя бы на короткое время.
Что, если бы у тюрем не было стен?
Существует много различных точек зрения по поводу реформирования тюрем, но все их объединяет одно: традиционная система лишения свободы не работает, о чем свидетельствует высокий уровень рецидивизма и стремительный рост расходов на содержание заключенных. В поисках альтернативного способа обращения с заключенными, который мог бы снизить уровень преступности, сократить затраты и сделать отношение к ним более гуманным, был задан один интересный вопрос: «Что, если бы можно было вывернуть тюрьмы наизнанку, то есть выпускать осужденных на свободу, вместо того чтобы сажать их за решетку?» Новые технологии (в частности, следящие устройства GPS) предоставляют возможность выпускать из тюрем заключенных, чьи преступления не были связаны с насилием. Их можно обеспечить высокотехнологичными устройствами, в реальном времени передающими информацию об их местонахождении и мгновенно сигнализирующими о любых нарушениях режима условного освобождения, и таким образом осуществлять над ними контроль. Эта система прошла успешное испытание на Гавайях, и если, как отмечает журнал Atlantic, приспособить ее к использованию в широких масштабах, то можно будет одним махом разгрузить половину дорогих и неэффективных тюрем.
Люк Уильямс, бывший креативный директор компании Frog Design и автор книги «Переворот», рассказывает о том, как можно использовать вопросы «Что, если?..», чтобы «переворачивать» реальность. Если сегодня рестораны прежде всего предлагают посетителям меню, то перевернутая гипотеза будет звучать так: «Что, если ресторан будет предлагать посетителям меню только перед уходом?» Уильямс работает с клиентами, которые используют гипотетические вопросы, чтобы поставить под сомнение устоявшиеся представления о поведении клиентов. Он приводит в пример дизайнера и предпринимателя Джона Стоу, который однажды за ужином обменивался с друзьями дикими, невообразимыми бизнес-идеями. Кто-то спросил: «Что, если какая-нибудь компания начнет продавать неодинаковые носки?» Этот пример «неправильного мышления» вполне мог произойти на семинарах Биленберга или Монагана. Классическим он стал потому, что сегодня компания LittleMissMatched, которая продает комплекты из трех носков разного цвета для маленьких девочек, считающих это последним писком моды, является процветающим бизнесом с многомиллионными оборотами.
Мы можем использовать вопросы «Что, если?..», чтобы стирать прошлое и начинать все сначала. Одним из любимых вопросов основателя Airbnb Джо Геббиа является вопрос, который хорошо работает как в области личных отношений или выбора жизненного пути, так и в бизнесе: «Что, если мы сможем начать с чистого листа?» Кроме того, вопросы «Что, если?..» можно использовать для устранения возможности неудачи, просто спросив: «Что, если мы не сможем потерпеть неудачу?» Мы можем использовать их, чтобы представить, как совершаем невозможное.
Однако в какой-то момент придется иметь дело с реальностью. Инновацию или творческий прорыв можно начать с «неправильного мышления», но в процессе перехода от размышлений к чему-то более осязаемому, невозможное нужно будет сделать возможным – чем-то существующим в реальном мире. Дивергентное мышление, позволяющее представить все, что угодно, должно стремиться к тому, что можно осуществить. А для этого вопросы «Что, если?..» должны уступить место вопросам «Как?».
Как?..