Законы высшего общества Холина Арина
– Хочу! – ответила Настя.
– А зачем? – поинтересовался Алик. – Зачем такой женщине, как ты, замуж?
Как это – «зачем ей замуж»? Замуж – это, во-первых, свадьба, во-вторых, «жили долго и счастливо», ну, и потом… Настя впала в задумчивость.
– Но если я тебя люблю, мне неприятно… – начала было она, но Алик перебил.
– Насть, не надо меня любить, – посоветовал он.
И Алик так красиво рассказал о свободных отношениях, о том, что секс – это не измена, а измена – предать любимого человека, что Настя, как и тысячи наивных девушек до нее, поверила ему.
И только спустя несколько лет поняла, что Алик просто-напросто балбес, которому хотелось и рыбку съесть, и с горки прокатиться: ему нужна была Настя – красавица, актриса и эти вот вспышки страсти со случайными девицами. Он хотел все, сразу и сейчас.
А тогда Настя лезла на стену, и каждый день разыгрывалась новая трагедия – Алик не пришел, Алик опоздал, Алик не позвонил, от Алика пахнет «Диориссимо»… Она верила, что любит его, верила в то, что, когда женщина и мужчина вместе – они не должны делать ничего такого, что причинило бы друг другу боль (ха-ха-ха!), верила, что она просто что-то делает не так, а когда сделает так, Алик будет принадлежать только ей.
Алика она бросила спустя полгода – надумала выходить замуж. По большой любви.
– Это чушь, – сказал Алик и оказался прав.
Настя самоотверженно полюбила грузина со сценарного факультета. Он был худой, с глазами, как у Марчелло Мастроянни, сын знаменитого тбилисского режиссера.
Она пропала, едва тот до нее дотронулся, а дотронулся он случайно – стоял в очереди в кафе и нечаянно задел рукой. У Насти закружилась голова.
Свадьба была упоительная – двести гостей, весь Тбилиси, гуляли три дня, а Настя и Леван выплясывали лезгинку – как и положено.
Ей казалось, он – любовь всей ее жизни. Гений. Лучший любовник. Он тоже во все это верил, читал стихи, говорил, что напишет ей роль, устраивал жуткие сцены ревности, с кем-то дрался из-за нее – и Настя не понимала, что они были заурядной парой, которую не связывает ничего, кроме секса. Секса, которого в этом возрасте никогда не бывает много, секса, из-за которого влюбляешься так, что просыпаешься с пятью детьми в деревне Пердищево и удивляешься: «Это что, моя жизнь?» Бог миловал, детей Настя с Леваном не завела, но секса поначалу было так много, что Настя ходила, пошатываясь, с безумными глазами и хохотала без причины.
Они жили два года. Сначала Настя догадалась, что Леван – морфинист. Потом выяснилось, что ни черта он не гений. Его выгнали из института. Денег не было. А как только Настя его разлюбила, оказалось, что любовник он просто ужасный. Наверное, она так пылала первое время, что он мог вообще ничего не делать – просто лежать рядом, а Настя бы считала его идеалом плотской любви.
Настя где-то встретила Алика и осталась у него просто от отчаяния – у нее не было денег на обратную дорогу. Но так как с Леваном – плохим любовником из-за его пристрастия к морфию секса скоро не стало вовсе, Настя после института бежала к Алику, который, выяснив ее положение, потихоньку давал ей деньги. С мужем Настя разводилась, поселившись у Алика, хоть тот и был против, но свою квартиру она сдавала, так что податься было некуда.
С Аликом она тогда прожила год.
Потом он ее выгнал, и они встречались от случая к случаю. За все это время она так и не поняла, чем Алик занимается – то он торговал водкой, то сахаром, то какими-то пальто вместе с иконами и сомнительным Куинджи…
А потом Настя стала знаменитой.
Это был июль. Труппа уехала на гастроли, и спектакли давал второй состав. Прима второго состава сломала ногу, поэтому Федру исполняла Настя. Она даже не боялась – на второй состав никто не шел, все разъехались по дачам. Но театральный критик журнала «Афиша» был в Москве – жена его лежала на сохранении, отпуск накрылся, и критик вместе со знакомым молодым режиссером пришел в театр.
Не то чтобы именно в этот день Настя была прелесть как хороша. Просто критику надо было о чем-то писать. И он написал о «новой звезде». А молодой режиссер пригласил ее сняться в кино, которое показалось Насте полнейшим безумием, но имело успех даже в Каннах – на следующий год. Маленький такой успех, но все же.
Осенью ее вызвал главный режиссер театра.
– Наша новая звезда, – сказал он взволнованной Насте.
Она сделала большие глаза. Режиссер выдержал паузу.
– Насть, ну ты сама как себя оцениваешь? – поинтересовался он.
Настя поразмышляла.
– А вы что думаете? – спросила она.
– Ты, Настя, подаешь большие надежды, – сообщил режиссер. – Но пока ты – никто. Просто красивая девушка с потенциалом. Хочешь – иди в кино, заклейми себя позором. Поверь мне, делать не то чтобы хорошие, а просто фильмы, в которых не стыдно сниматься, у нас будут не скоро. Можешь засветиться, как юное дарование, выйти замуж за инвестора – ну, все, как полагается. Но я бы на твоем месте подумал о вкладе в будущее. Поработаешь в театре – и у тебя будет шанс стать большой актрисой.
Настя понимала – он прав. Она – неопытная актриса, у которой амбиций больше, чем мастерства. Но из его слов она догадалась, что режиссер не просто так поучает молоденькую дурочку, которой первая легкая слава ударила по сознанию. Ему не хотелось ее терять. Он был старый, мудрый и опытный – и понимал, что через год сделает на ней неплохие сборы.
И Настя осталась – несмотря на то что ей предложили роль в фильме, который чуть ли не на «Оскар» замахнулись номинировать. Фильм провалился, а Настя добилась успеха. Спустя два года пресса сошла с ума – ее обожали критики, ей льстили журналисты, заманивали продюсеры телесериалов.
И опять появился Алик, который на время испарился из ее жизни.
Алик ездил на подержанном «Роллc-Ройсе». И выглядел как наркоделец – богатый костюм в полосочку, спутница – моделька, печатка от «Картье».
– Что будешь делать? – поинтересовался Алик, угощая Настю ужином в «Сирене».
– Ты о чем? – нахмурилась она.
Новый – набравший вес, солидный – Алик ей не очень нравился.
– О том, что у нас не Голливуд, и годам к сорока ты миллионов не заработаешь, – заявил Алик.
– Я не поняла, ты что, стал занудой? – рассердилась она.
– Настя! – прикрикнул он. – Послушай меня, а? Ты ведь представляешь, что происходит с актрисами, когда они теряют привлекательность?
Алик говорил так серьезно, что Настя представила.
Н-да. Бедность, забвение – и это в лучшем случае.
И Алик предложил ей начать свое дело. Продюсерский центр, который будет выпускать кино и сериалы для нее, Насти. Она гарантирует инвесторам звезду – себя, у нее есть связи с банкирами, с телеканалами, и она будет получать все: гонорар, прибыль, авторские отчисления.
Это было соблазнительно. Настя долго сомневалась, но все-таки решилась, наивная, не зная тогда, что сама себя продала на галеры – за недорого.
Глава 3
Вариантов было немного: сбежать подальше, в глушь, в избушку на Алтае без электричества, водопровода, с туалетом под кустом, либо застрелиться. Как Маяковский. Тогда ее хоть будут помнить молодой и отчаявшейся, сложат о ней легенды и снимут документальное кино. Сценарий, правда, лучше написать прямо сейчас – а то пустят фоном какие-нибудь завывания, и пожилой диктор будет шамкать и бормотать под нос высоким штилем.
Все это – не жизнь. Каторга.
Она ведь мечтала творить. Играть. Дарить радость.
Звучит, конечно, чертовски патетично, но она ведь актриса, а актрисы учат роль, вживаются в нее, а потом исполняют на сцене – под аплодисменты публики. Актрисы спят до часу, снимаются для журналов, дают интервью и принимают восторги поклонников, а она, Настя, как добросовестная крепостная, встает в девять утра, едет в офис и, как все эти менеджеры на грани нервного срыва, психует в пробках.
Сначала было тяжело, а потом Настя привыкла к мысли, что легче уже не будет. И Алик-искуситель был прав – с деньгами она чувствует себя намного увереннее.
Конечно, иногда хочется собрать сразу всех сценаристов, поставить их к стенке и – ба-бах! – потому что сценаристы – это такие люди, которые нарочно переписывают «Унесенные ветром» так, чтобы было неинтересно.
И если еще можно найти инвестора, режиссера, актеров, то сценаристов хороших, видимо, просто не бывает. Может, до сих пор работает стратегия Рейгана по развалу СССР – он же актером был в свое время, вот и решил, что Россия – обалденный плацдарм для экспорта голливудского кино.
Такое ощущение, что всех этих авторов в институтах всему учат наоборот – им ведь даже принципы Аристотеля невдомек: кульминация у них в начале, завязка в конце, а развязки просто не существует – кому надо, тот поймет.
Ну вот, прислал тут доморощенный Тарантино шедевр: начинается все массовой резней, на следующих пяти страницах у героя убивают семью – родителей, детей, жену и даже четвероюродную тетю Мусю из Бобруйска, а оставшиеся сто девяносто три страницы герой на каждом листе пытает до смерти как минимум троих – оптом.
Такое почитаешь – на улицу выходить перестанешь в опасении, что где-то неподалеку шастают кровожадные авторы.
Девочки очень любят писать про секс и нечисть. Одна дамочка каждый месяц присылает очередную версию истории о проститутке-вампирше, которая отчаянно занимается оральным сексом с клиентами. Ключевая фраза: «От острого наслаждения, пронзившего его тело, он готов был умереть».
И, разумеется, не избежать зажигательных историй о новобранцах, напившихся до такого состояния, что на танке доехали до Польши, а там – секс, водка, рок-н-ролл. Причем шутки все, ясное дело, заимствованы из других комедий.
Конечно, работа была – и это уже хорошо, спасибо маме, папе и Господу Богу, но все эти сериалы и фильмы по книгам русских беллетристок давно уже превратились в рутину.
Много чего превратилось в рутину. Иногда Насте даже казалось, что психотерапевт ее закодировала – или загипнотизировала, потому что после того жуткого срыва все было вроде и хорошо, а вроде и никак.
Нет никакой золотой середины. Золотая середина наполовину – это Боря, которого Настя очень старалась полюбить и даже полюбила, но лучше бы он ее удочерил – тогда ее нежная привязанность была бы к месту.
Середина – это все «драмы», которые она выпускает и в которых играет, потому что нет фильмов: все эти истории с фестивалями, премиями, премьерами и рекламами – просто «материализация» от графа Калиостро, трюк и мошенничество.
А правда заключается в том, что ей, Насте, скучно.
Ей тридцать четыре года. Недавно она смотрела «Снимите это немедленно!» и подскочила на кровати, когда узнала, что героиня, замученная женщина на вид лет сорока пяти, с головой, не ведавшей шампуня, – ее ровесница. Ну, не может этого быть! Если поставить их рядом, Настя будет выглядеть, как ее внучка.
Настя хотела праздника.
Но цирк уехал – она осталась в одиночестве.
Подруги-актрисы вышли замуж, прописались на страницах модных журналов и говорить с ними можно лишь о революционной форме каблуков «Луи Вьюиттон» от Марка Джейкобса.
Друзья-актеры втягивают животы и подсчитывают калории.
Новые друзья из коммерсантов очень, конечно, милые ребята, но нет в них искры божьей.
Единственная радость: приехать на дачу, оседлать гидроцикл и рассекать по водным просторам – от Клязьмы до Пироговского водохранилища, навстречу горизонту. А лучше всего – мчаться на закат или на рассвет, когда впереди только солнце, и ветер дует, и в брызгах играет радуга, и тебя несет по волнам, и ты понимаешь, что счастье – это очень просто. Но стоит выйти на сушу – и мираж развеивается.
Раньше, в детстве, Настя думала, что счастье – величина постоянная: стоит прославиться, заработать немного денег, утвердиться в этой жизни – и все, нирвана. Но оказалось, что ощущение это крайне зыбкое, а хрупкая гармония не надежна, как прогноз погоды, – ждешь одного, а получаешь такую абракадабру, что проклинаешь мгновение, когда папа встретил маму.
Настю в очередной раз тряхануло на колее, и, наконец, она остановилась перед воротами. Ворота распахнулись, и она заехала во двор.
Уф-ф! Наконец-то можно расслабиться. Это ее тайный сад, место ее силы. Здесь не существовало Москвы, инвесторов, сценаристов и прочих упырей, здесь ей в голову приходили только увлекательные мысли и всякие смешные фантазии. Это ее царство-государство, ее цитадель – никаких на фиг родственников, детей и деловых переговоров.
Сейчас полвторого, она пойдет на пляж, накупается, пока ноги не сведет, купит куриный шашлык в палатке у Валеры – пожилого армянина, и салат у Нины – усатой татарки, поваляется на пляже, а вечером устроится в шезлонге под липой, вытащит из багажника мешок книг и будет их все читать по очереди, через страницу – чтобы потом одна из них превратилась в фильм.
Настя загнала машину в гараж и переоделась в один из своих белых купальников – всего их было десять штук, и все одинаковые: Настя купила их на всю жизнь, так как мода на подобный фасон последний раз была в 1962 году после появления в таком Урсулы Андерс, девушки Джеймса Бонда в легендарной сцене на берегу острова Доктора Но.
Настя же случайно увидела купальник в витрине спортивного магазина и поняла, что надо брать, пока дают. Больше ничего подобного она не встречала.
Полотенце, крем, минеральную воду и кучу всякой ерунды она запихнула в красивую голубую сумку и отправилась на озеро.
Пляжная жизнь была в разгаре. Народ подтянулся из московского смога, расположился, выпил пива и вкусил большую часть радостей лета. Настя оставила вещи рядом с какой-то мамашей, разбежалась и нырнула прямо в кучу того, что нагнали волнами яхтсмены. К середине дня к берегу сгоняет ветки, листву, всякие гнусные водоросли, зато от катеров по водохранилищу ходит настоящая морская волна.
Поплескавшись минут двадцать, Настя устроилась на полотенце, закурила и ни с того ни с сего вспомнила Алика.
Последний раз она видела его в обществе странных малолеток, в белом костюме – настолько белом, что Алика можно было снимать для рекламы каких-нибудь порошков или отбеливателей, с сигарой и конским хвостиком. Они сумбурно пообщались, а через год Насте сказали, что у Алика неприятности, он пропал, но, по слухам, живет в Коста-Брава и снимает там порно.
Все это было как-то нелепо, но в его стиле. Соня была совершенно права – он аферист, и куда его нелегкая вынесла, даже сам Господь Бог, наверное, не хочет задумываться.
Так странно. Алик был важной частью ее жизни – он сделал для нее больше, чем кто бы то ни было, но вот его нет – и ей наплевать. Он превратился в располневшего, полысевшего мужчину, который, что самое ужасное, скрывает плешь с помощью длинных волос. Он потерял класс. А возможно, никогда и не имел его – просто Насте тогда казалось, что Алик – это весь мир: рестораны, магазины, парикмахерские и сколько угодно колготок, которые могут рваться в любой момент – купим новые, а она – песчинка, у которой нет ничего, кроме амбиций и болезненного желания работать на публику.
А сейчас с Настиных высот можно обозреть и Бразилию, и Антарктиду, и даже заглянуть в гостиную Моники Белуччи, с которой Настя подружилась в Каннах, а бедный Алик, который, как она надеялась, все-таки снимает в своем Коста-Брава порнушку, а не удобряет подмосковные земли, из своего окошка видит крошечный уголок – две капли моря и один лучик солнца.
Наверное, она может собой гордиться. Только вот она действительно перестала понимать – чем именно. Семьи нет. Детей нет. И не хочется пока. То есть ничем не разбавить ни печаль, ни тоску. Был бы у нее ребенок, она бы думала, что живет для него, что должна, не имеет права хандрить и капризничать. А так… Что-то надо менять – и как можно быстрее, потому что еще одного нервного срыва она не переживет.
Тогда она просто слегла. Лежала неделю, пока не поняла, что нет у нее близких, которые за волосы вытащат ее из отчаянного уныния. Пришлось сдаться врачам, которые вскрыли ей душу, препарировали и с интересом рассматривали все, что болит, – как будто Настя не живой человек, а «случай № 54». Она вспомнила все, что хотела забыть. Расковыряла все болячки и засыпала их солью. Аккуратно разложила грязное белье и наклеила ценники.
Страшное время. Два года на грани самоубийства. За эти два года она взяла два кредита, которые почти стоили ей жизни, сняла второй фильм и первый двадцатичетырехсерийный сериал, который годом позже оказался пятидесятисерийным – дело пошло.
Она изменилась так, словно сначала лежала парализованная, а потом вскочила, побежала, накачалась, как Мадонна, и сплясала «Жизель». Настя обнаружила, что запросто сможет торговать оружием и наркотиками – такие у нее стали железные нервы.
Но внутри она бережно хранила себя прежнюю – нежную, робкую, наивную девицу, которая мечтала лишь об одном – выйти на сцену и сыграть Джульетту.
Ее и саму уже измотали эти противоречия, но не могла же она окончательно превратиться в деловую женщину, у которой в голове сплошной реализм и столбики цифр, потому что, то ли к радости, то ли к сожалению, – это не ее амплуа.
Настя затушила сигарету в карманную пепельницу, украшенную эмалью, опустила очки и огляделась по сторонам.
Парад образов.
Слева – две подруги, классика жанра, блондинка и брюнетка. У блондинки – прическа в стиле группы «Виагра», у брюнетки – черные как смоль, прямые волосы ниже лопаток. У обеих проститутские узоры на ногтях – со всей бижутерией: стразы, брелоки, цветы. Ну, и купальники, переливающиеся и каменьями драгоценными, и каким-то особенным материалом, сияющем на солнце, и все в шнурках-завязках. Настоящие женщины. Женщины проводили время весело: грызли семечки и таращились по сторонам. Друг с другом переговаривались изредка. Их интриговал молодой человек брутально-метросексуальной внешности: загорелый атлет, стильные «боксеры», зеленое – модного в этом сезоне оттенка – полотенце и классная сумка от «Гуччи». Атлет все понимал про интерес к себе – соперничать с ним могли только затрапезные молодые люди с теплым пивом и волосатыми подмышками, два подростка в прыщах и трио крутых пацанов в спортивных очках, классических плавках со слегка нависшими над ними животиками и магнитофоном, в котором шумел Серега.
Держался атлет надменно, проявляя незначительное внимание лишь к девушке в черном бикини. Девушка в черном бикини со стразами – куда без них! – в очках с огромной пряжкой «Шанель» и в босоножках на каблуках (!) держалась так, словно в кустах прячется бригада фотографов из «Вога», снимающих рекламу наимоднейших купальников от кутюр, – принимала позы, надувала губы и делала вид, что в радиусе километра никого на пляже нет.
Еще были две молодые мамаши: одна, худенькая, совершенно не обращала внимания на то, что ее беспардонного малыша ненавидит весь пляж – милый ребенок мог подойти и запросто, по-соседски, треснуть отдыхающего лопаткой по голове. Вторая – с белыми, как кефир, рыхлыми ляжками пятидесятого размера, то надевала на детеныша панамку, то меняла ему трусы, то убирала волосы с лица – совсем замучила малышку.
Настя из-под очков косилась на атлета – такой экземпляр не грех затащить в гнездо, но сработало проклятие – пляжный Аполлон не обращал на нее внимания. Отчего-то к Насте никогда не приставали на улице – приличные люди.
В юности, лет в пятнадцать, в метро к ней липли только маньяки, которые все норовили прижаться сзади, либо педофилы, клюнувшие на юный возраст.
На даче все беззубые, старше шестидесяти, с запахом перегара – это была ее аудитория.
В городе с ней заигрывали рабочие – потные таджики и грязненькие молдаване. Один лишь раз в «Стокмане» к ней привязался нормальный мужчина – симпатичный, молодой, со всеми зубами и трезвый, но Настя от удивления перепугалась и убежала.
Не то чтобы она жаждала знакомиться вот так, наобум, но внимание приятно любой женщине, если, конечно, это не пьяный кураж местных забулдыг.
Настя отправилась за шашлыком – походка от бедра, накачанные мускулы играют на солнце… но атлет лишь мельком взглянул и вернулся к изучению GQ – видимо, заучивает особо полюбившиеся места.
Эх, тяжело быть женщиной!
Может, снять, черт побери, очки, платок и собрать все лавры?
Настя вернулась с добычей, разложила еду на полотенце, пообедала, искупалась и все-таки сделала это – избавилась от камуфляжа.
Блондинка с брюнеткой зашушукались, атлет отвернулся, а вот один мужичок прошел туда, прошел сюда и в итоге попросил зажигалку.
– А вы не Жанна Фриске? – поинтересовался он, прикурив.
Черт!
Это что, насмешка судьбы?
– Вы угадали, я – Жанна Фриске, – улыбнулась Настя.
Наверное, он просто хотел по-своему сделать ей комплимент.
– А! – обрадовался мужичок. – Ну, а вы это… пива не хотите?
Интересно, он действительно считает ее Жанной Фриске?
– Спасибо, нет, – сурово ответила Настя и скрылась за очками.
Мужчинка еще потоптался немного и отчалил к друзьям – делиться впечатлениями.
Часов в семь она собралась домой. Девицы сгрызли все семечки, атлет так и не познакомился с барышней в черном, мамаши поволокли детей на ужин, а пивная компания заснула.
На кухне Настя выпотрошила сумку прямо на пол – да так и оставила, наслаждаясь тем, что можно вести себя по-летнему безалаберно, вытащила из холодильника салат и стала есть прямо из кастрюли. Кухня в доме была большая, светлая, со стенами, по которым рабочие руками размазывали штукатурку. Деревянный стол нагрело солнце – он пах ясенем и немного лаком, за окном росла елочка, в салате было столько креветок, сколько необходимо для счастья, – припекшаяся на солнце Настя даже забыла, что еще вчера (или позавчера?) был Боря, отношения, другая жизнь.
Наевшись и налив зеленого чая с лимоном и мятой, Настя вытащила на улицу шезлонг, постелила мексиканский плед на траву, вывалила на него книги и уставилась в даль. Думать, читать, шевелить мозгами не хотелось. Но руки сами потянулись к книжке в ярко-желтой обложке и открыли первую страницу.
Все ясно. Следующая.
Любовный, блин, роман, авантюра.
Чушь.
Следующий.
Мило, можно посмотреть, что там будет дальше.
Конечно, по протоколу, Насте следовало бы прочитать книгу целиком – дело ведь не в стиле, а в сюжете, но романы до нее уже читала редактор, к каждому прилагалось краткое содержание, а выискивала Настя нечто особенное – то, что может ее удивить, восхитить, а не просто набор штампов, которые ловкий сценарист, а таких в природе не существует, смог бы преобразить в удобоваримый сюжет.
Настя схватила очередную книжку в невнятной обложке, открыла и… удивилась. С первых же строк стало ясно – это литература. Выводы делать рано: автор – мужчина, а это значит, что уже на десятой странице литература может превратиться в истерические размышления на тему «куда ни глянь – одно дерьмо».
Но этот ее заворожил. Никаких тебе поисков смысла жизни, ни занудства, ни агрессии. Герой – нечто среднее между Обломовым и Милым Другом, но герой как бы и не герой вовсе – таковым его делают персонажи второго плана, которые все пытаются его «спасти», «вытащить», «поставить на ноги», а он при этом живет весело и красиво – за чужой счет. И была там чудесная роль, то есть, простите, пока еще просто характер: женщина, которая всю жизнь любила этого человека, всегда была рядом, несмотря на то что выходила замуж, рожала детей, разводилась – и все это с другими… Настя не могла оторваться – она читала, пока не замерзла, не отрываясь, перешла в дом, бросив на улице и плед, и шезлонг, читала в ванной, читала в кровати – пока птицы не заворковали, пока первый солнечный луч не укусил ее за ногу, пока пляжники не всполошили нежное июньское утро…
Против всех правил Настя разогрела щавелевый суп, наелась до отвала на сон грядущий, закусывая похлебку свежим белым хлебом – такое открытие стоит лишних двух килограммов, и завалилась спать при свете дня с замечательным предвкушением новой эры своей жизни.
Глава 4
И вообще, что такое внешность?
Вряд ли юные девушки мечтают о Вуди Аллене, но ведь как-то же Миа Фэрроу, нежная, трогательная красавица, полюбила этого нервного, щуплого очкарика! И Диана Китон.
Что за насмешки судьбы? Почему нет в мире совершенства? Ну разве трудно сделать так, чтобы добрый, умный, хороший человек имел привлекательную фигуру, симпатичное лицо, был здоров и при этом не считал собственную мать центром мироздания?! А?
Вот тут-то самое время послать подальше все моногамные отношения и завести красавца для сексуальных утех – кровь, пот и слезы, умника для разговоров по душам и секса раз в месяц – беседы на всю ночь, дым сигарет, интеллектуальный оргазм – и какого-нибудь еще незатейливого, но надежного друга, которому всегда некогда, но в трудную минуту он рядом.
Возможно ли это на практике?
Иногда Насте казалось – да, возможно.
Но временами так хотелось близости – настоящей, душа в душу, и чтоб во время секса смотреть в глаза, и чтобы он предугадывал твои слова, а по выражению лица догадывался, чего тебе не хватает, и чтобы его тело было самым красивым только потому, что оно – его, а он бы не замечал недостатков среди твоих достоинств.
Все это, ясное дело, бред. Не бывает так. Живешь с человеком пару лет, а потом он вдруг в один прекрасный день возвращается с работы и устраивает скандал только потому, что не нашел среди твоих бутылочек с гелем для душа свою пену для бритья. Можно подумать, что он собирается бриться!
Или вечером, после того как ты в душе полчаса мылась пеной с запахом барбариса, втирала в кожу ведьминский крем с водорослями, причесывалась, румянилась – все ради него, он принюхивается с таким лицом, словно учуял псину, трогает тебя одним пальцем, морщится напоказ и выдает:
– Ты липкая…
И это ведь тот же самый человек, от которого ты каждый вечер получала письма на десяти страницах, где он описывал, как не может без тебя жить!
Когда он любил – придерживал твои волосы, пока тебя тошнило после второй бутылки шампанского, и смотрел при этом с такой нежностью, словно ты выплясываешь танец маленьких лебедей, а не издаешь жуткие звуки, вытряхивая из себя шипучее вино с курицей под сельдереем, а сейчас он, видите ли, брезгует «липким» кремом, который ты купила за пять тысяч рублей – только чтобы нравиться ему.
Когда ты любишь, милые родинки на щеке, складки под глазами, брюшко с пчелиными сотами кажутся родными. Ты любишь все эти заусенцы, которые он отказывается удалить – верит, подлец, что ты только и мечтаешь отхватить ему палец этими жуткими ножницами, веснушки на плечах, которыми он покрывается, стоит выйти на солнце, щетину, которую ему лень сбрить перед тем, как вы начнете целоваться… А стоит разлюбить – все это превращается в кошмар, вызывает тошноту, и секс происходит лишь тогда, когда уж совершенно невмоготу или когда вы оба, распалившись от горя, отрепетировав расставание, в последний раз, в последний миг пытаетесь вспомнить, как это было тогда, когда с вами была любовь…
Наверняка этот писатель окажется кругленьким, как колобок, рыхлым типчиком в мятом костюме, усатым, лохматым, с потными ладошками и с легкой чесночной отдушкой изо рта.
Не то чтобы Настя обвиняла провидение в жадности – небеса иногда проявляли щедрость и наделяли людей и талантом, и красотой, но почему-то большинство из них находилось в Голливуде, а меньшинство было окружено столь плотным кольцом поклонниц, что не возьмешь нахрапом.
С тем, что писатели вряд ли попадут в список «100 самых красивых мужчин», Настя еще могла примириться, но вот почему они одеваются в Армии спасения, ведут себя так, словно дали обет безбрачия либо поставили себе цель – заниматься любовью, только осушив пару бутылок водки, она понять не могла.
Может, конечно, ей попадались не те писатели, но слишком уж много этих «не тех».
Ладно. Если он типичный писатель, о любви можно забыть – увы, будь он даже трижды Овидием и дважды Достоевским, она бы не смогла поцеловать человека в прокуренные усы и обнять рубашку пятьдесят шестого размера.
Она станет его музой – будет мыть своими волосами (нарастит по необходимости) его ноги, будет из угла наблюдать за тем, как он творит, – и следить, чтобы у него всегда был под рукой холодный чай летом и горячий кофе зимой. Она станет служить ему, кормить своей любовью, вдохновлять и утешать, когда мир вдруг отвернется от его гения, и она не помешает ему насладиться триумфом – будет ведь всегда рядом, но немного в стороне.
О как!
Но все эти восторги суть дела не меняли – она нашла его, своего Автора. Автора, который сделает ее великой. Он, конечно, будет уверен, что все это ради него – его заметили, открыли, возвысили, оценили, и он знаметит, каждое его слово ловят, но на самом-то деле все это случится ради Насти – ради того, чтобы ее отмыли от сериалов, от опереточного новогоднего кино, от мелодрам с дешевыми страстями, огранили в достойную роль и выставили под стекло – чтобы публика, перехватив дыхание, могла насладиться ее блеском.
От перевозбуждения Настя проснулась рано – в половине девятого и принялась названивать Маше, которая совершенно взбесила ее тем, что не брала трубку. Чем она может заниматься в это время?
Сексом.
Спать.
Гимнастикой.
Принимать душ.
Посылать начальницу на фиг, так как рабочий день еще не начался.
Сука.
Наконец Маша ответила.
– Ну, ты где? – воскликнула Настя.
– Мыла голову, извини, – пояснила та.
– Что мы имеем на Максима Гранкина? – поинтересовалась Настя.
Маша помедлила.
– А кто это?
– Писатель!
– Писатель… – задумалась помощница. – А! Он Букера получил!
– Да ты что? – ахнула Настя. – Пропустила я, видимо, это событие…
– А почему ты спрашиваешь?
– Хочу сделать фильм по его роману, – пояснила Настя, но голос все-таки предательски сорвался.
– Ты шутишь?
Маша несколько раз подсовывала Насте «умные» книги, которые считала пропуском на Каннский фестиваль, или хотя бы на Венецианский, или на Берлинский, или же Санденс, но Настя их в силу своего темперамента решительно отвергала. У нее не хватало усидчивости для депрессивных размышлизмов и прочих тоскливых, мрачных, злых произведений, которые, возможно, и были примечательны с точки зрения психологии, анализа, глубины погружения в темные стороны человеческой души, но Настя не была уверена, что эти стороны интересуют ее в должной мере.
Она слишком любила жить, для того чтобы снимать кино о страданиях человеческих.
Но у этого Максима, несмотря на жесткую сатиру – не такую, что атакует в лоб, а скорее вежливую, джентльменскую иронию, несмотря на чисто мужскую агрессию – не дворовую, нахрапом, а спортивную, по правилам, с уважением к противнику, и невзирая на то что не обошлось без типично гормонального высокомерия по отношению к женщинам, – не было в романе ни вселенской тоски, ни обиды, ни жалости к себе, «лишнему человеку», ни обвинений. Его печаль предвкушала радость, злость казалась трамплином к безудержной свободе, а в чисто литературном снисхождении к порокам людским было слишком много страсти, чтобы автор превратился в ворчуна и зануду.
– Нет, – коротко ответила Настя, которая уже устала от разговора. – Не шучу.
Ясно одно – Маша ничего об этом Гранкине не знает, так что смысла толочь воду в ступе нет никакого.
– Маш, я иду спать, проснусь – позвоню, а ты пока разузнай там, что да как, – распорядилась она.
Проснулась Настя от духоты. Жара выбралась из города, в котором ей, видимо, стало тесно, и полезла в деревню. А ведь ночью Настя даже мерзла – закрыла окно, выключила вентилятор, так что комната прогрелась, кажется, до ста двадцати градусов, а она лежала, завернувшись во влажную простыню, и потихоньку испарялась.
Идею поставить на даче кондиционеры Настя отвергла – эти штуковины, гоняющие туда-сюда воздух, она тайно ненавидела, но в городе заказала два – на кухне и в спальне, так как плавать по ночам в луже пота и обжигаться о собственное белье ей казалось не очень заманчивым.
Настя бросилась в ванную, встала под душ и на всю катушку включила холодную воду. Некоторое время казалось, что вода отскакивает от нее, не принося ни малейшего облегчения, но минут через десять появились мурашки – а за ними блаженная свежесть. На пляж не хотелось.
– Маш, ну что ты не звонишь? – пробурчала Настя в трубку.
С Машей трудно было оставаться дружелюбной – Насте хотелось расшевелить ее, увидеть хоть какие-то чувства – хоть злость, хоть обиду, но даже Настино откровенное хамство и нелепые капризы не помогали. Настю беспокоило, что из-за Маши она превращается в припадочную знаменитость, но та вроде считала, что так и положено. Может, в этом она видела плюсы – кому интересно общаться с вежливой, скромной звездой? О такой можно сказать: «О, она такая милая» – разве сравнишь это с леденящей кровь историей о том, как «звезда» попросила остановить самолет рядом с ближайшим трехзвездочным рестораном, потому что на борту предлагали ужасную «Бон Акву» и «Перье», а она может пить только «Эвиан»?
– У меня есть его телефон, – сообщила Маша.
– Круто! – Настя даже забыла о том, что нужно плохо относиться к собеседнице. – И?..
– Он в отпуске, приезжает в конце недели.
– А это… Как он выглядит?
Маша позволила себе смешок.
– Не знаю, – призналась она.
– А как узнать?
– В Интернете я ничего не нашла.
– А если позвонить издателям?..
Пауза.
– А что… им сказать? – растерялась Маша.
– Ну… Что нам нужна его фотография крупным планом, а также в плавках и в белье, – отрапортовала Настя.
Микрочип в голове у Маши заскрипел, но все-таки выдал правильный ответ: «шутка». Из-за таких вещей и возникла неприязнь – в первую очередь Маша относилась ко всему очень серьезно, без иронии.
– Ладно, Маш, занимайся пока сериалом, – вздохнула Настя. – Чего там режиссер? Жив?
Подтвердив, что все живы – только на грани нервного истощения, Маша пообещала обо всем позаботиться, на чем они и распрощались.
Настя поставила на плиту турку, намешала геркулес с творогом и фруктами – чертовски полезный и даже почти съедобный завтрак – и вышла на улицу.
Оставаться красивой – та еще работа. С одной стороны, у нее замечательная наследственность. Мама, выходя замуж за Натана Марковича, своего ровесника, выглядела, как его дочь. Но Настя не могла допустить, чтобы из-за лени или небрежности ее фигура поплыла, а на лице появились признаки… щадя себя она называла это возрастом, а не старением.
Массаж лица два раза в неделю. Массаж тела – четыре. Бассейн – три раза. Раз в полгода курс похудения и жесткий лимфодренаж. Баня. Психотерапия – все болезни от нервов. Йога – от стресса. Каникулы на море раз в три месяца. Два раза в год отдых на две недели.
Для того чтобы хорошо выглядеть, душа и тело должны пребывать в гармонии – хочешь ты этого или нет.
Настя отлично помнила, как во время Великого Нервного Срыва все ее лицо покрылось жуткими пятнами, кожа шелушилась, а на руках набухла омерзительная экзема. И это уже не говоря об острой язве желудка.
Кремы она покупала у «знахарки» – бывшей массажистки, превратившейся в профессиональную бабушку – воспитывала внуков. Но, по счастью, внуков она пасла на даче, где и собирала травки, ягоды и прочую основу для кремов, которые продавала ограниченным тиражом старым клиенткам. Может, купить рецепт и открыть свою косметическую линию?
Мороки много, но если пойти с козырного туза… Надо подумать.
Наверное, она, Настя, все-таки двинутая на голову, потому что каждую неделю водитель ездит в Калужскую область к Капитолине Васильевне за «органическими» овощами. Лет шесть назад Настя снимала там дачу – у этой самой Капитолины, которая не верила в химические удобрения и очень гордилась, что ее помидоры без пестицидов, а сейчас Настя делала ей выручку – скупала почти все, что сажала старушка. Не такая уж и старушка – лет шестьдесят, но ситцевый халат никого не молодит.
Это был ее пунктик – и Настя его стеснялась, но все же пользовалась дарами огорода Капитолины Васильевны, так как количество химии в окружающей среде Настю пугало. Каждый сходит с ума в меру финансовых возможностей, так ведь?
Об этом она в интервью не рассказывала, а можно было бы – пусть ее считают немного сумасшедшей.
Мы ведь все работаем на публику, да?
Читать бесплатно другие книги:
