Мнимая реальность Полак Англия

© А. Полак, 2015

© ООО «Написано пером», 2015

«– Говорят, ты обо всем забываешь, – сказал ему Хаггон за несколько недель до своей собственной смерти. – Когда умирает человеческое тело, душа остается жить внутри зверя, но с каждым днем воспоминания тускнеют, и зверь становится чуть менее варгом и чуть более волком, пока от человека не остается ничего – только зверь».

Джордж Р. Р. Мартин «Танец с драконами. Пролог».

Глава 1

– ДА! – раздалось в зловещей тишине.

Голос был подобен ветру. Он менялся с баритона на бас. И фигура в бледном, размытом свете менялась вместе с ним. Силуэт стоял, подняв лицо кверху и раскинув руки в стороны.

– Я чувствую ее! Она повсюду. Она во мне. Каждая клеточка моего тела ощущает ее, – теперь фигура приобрела ясные очертания. – Каждая капля, что струится по венам, ощущает ее присутствие. Она намного ближе, чем я думал. Я красота, я ужас. Я власть.

От его голоса дрожали деревья, крошилась, словно сухое печенье, земля, сотрясались камни.

– Скоро мы встретимся, – мужчина опустил руки и прикрыл глаза, его губы изогнулись в лукавой улыбке. Так он и стоял, ожидая, когда раздастся сигнал. Вскоре дверь открылась, заставив его обернуться. В комнату вошли двое мужчин в белой форме. Один из них двинулся к нему навстречу, второй достал резиновую дубинку.

– О, господа санитары пожаловали, – с иронией протянул мужчина.

– Заткнись, придурок! – гаркнул тот, что с дубинкой, отстукивая ею ритм по своей ладони. – Повернись лицом к стене, руки за спину.

– Слушаюсь и повинуюсь, мистер Билл Скайз.

Когда запястья мужчины сцепили наручниками, санитар подошел к нему вплотную и, развернув его лицом к себе, посмотрел в глаза:

– Думаешь, ты здесь самый умный? Думаешь, ты здесь Господь Бог?

Мужчина ухмыльнулся, и санитар разозлился ещё больше:

– Я тебе скажу, кто здесь Бог. Бог здесь я. Ты понял меня, придурок? А ты никто. Ничтожество. И сидеть тебе здесь, пока не сдохнешь. И будь уверен, я прослежу, чтобы это было как можно болезненней.

– О, мистер Билл Скайз, ваша самоуверенность меня все больше и больше восхищает. Только вот одно меня смущает, хватит ли вам жизни, чтобы увидеть мою смерть? Скорее, ее увидят ваши правнуки. Если повезет, конечно.

– Ты что мелешь, ублюдок? – Билл толкнул мужчину к стене и придавил ему дубинкой горло. Мужчина тихо захрипел. – Угрожать мне вздумал? Ты удивишься, насколько близка твоя смерть. А когда ты сдохнешь, я станцую джигу на твоей поганой могиле!

Прошипев это, Билл плюнул мужчине в лицо, отошёл назад и смахнул пот со лба. После натужно улыбнулся напарнику:

– Том, веди этого мудака в комнату свиданий.

Том подтолкнул мужчину к выходу.

Длинный коридор освещали яркие лампы. Пол здесь был выложен крупной белой плиткой, а стены выкрашены в непонятный цвет, характерный для больницы. Вдоль коридора тянулись толстые стеклянные двери, за которыми виднелись застывшие в странных позах пациенты, на их бледных лицах маячили вымученные улыбки.

Пройдя коридор, санитары остановились у решетчатой двери. Том вставил ключ, и та со скрипом отъехала в сторону. Билл подтолкнул мужчину вперед, к лифту. Том закрыл за собой дверь и нажал на кнопку. Двери лифта открылись, пропуская их внутрь.

– Это непозволительно говорить со мной так грубо, – произнес мужчина, со скукой глядя в потолок. Том и Билл переглянулись.

– Ты еще не знаешь, что такое грубость, – ухмыльнулся Билл. Двери открылись, и санитар выпихнул мужчину из лифта, затем проводил его в комнату для свиданий.

– Не шути со мной, – пригрозил ему Билл дубинкой.

– Садись, – скомандовал Том. Мужчина молча опустился на стул. Том снял наручники и вышел из комнаты. Билл последовал за ним.

Мужчина же поднялся с места и подошел к решетке, закрывавшей окно. За окном мягко опустился вечер. Кирпичные стены психиатрической больницы Лукаса Виткеса защищала металлическая проволока, по которой был пущен электрический ток. На проходной стояла будка с охранником. Деревья с пушистыми кронами и яркие цветники немного скрашивали впечатление от мрачного здания с решетками на окнах.

Дверь комнаты открылась, в нос ударил сладкий запах духов. Раздался легкий стук каблучков и скрежет запираемого замка. В окошко, что было в двери, заглянул санитар, он ухмыльнулся, оглядев стройную фигурку в приталенном костюме. Девушка остановилась в двух шагах от мужчины, молча разглядывая обритую налысо голову. Он тоже молчал и глядел в окно, ощущая спиной плотоядный взгляд санитара. Санитар по имени Билл терялся в догадках – что такая красивая девушка делает здесь? И что у нее может быть общего с этим больным сукиным сыном? Санитар никак не мог этого понять. Пауза слишком затянулась, Биллу стало скучно, и он отошел от двери. Но мужчина все еще чувствовал его присутствие где-то рядом.

Девушка сделала шаг к мужчине. Она приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но тот предостерегающе поднял ладонь. Наконец, он повернулся к девушке, на его губах мелькнула едва заметная улыбка. Мужчина приложил палец к губам, показывая, что нужно сохранять молчание, и присел на стул, положив ногу на ногу. Затем утвердительно кивнул. Девушка молча сняла шляпку и очки, опустилась перед ним на колени и уткнулась лбом в холодный пол.

– Господин, – прошептала она.

– Я рад тебя видеть, дорогая моя, – снисходительно улыбнулся мужчина.

Девушка преданно обхватила его колени:

– Господин, вам нужно покинуть это ужасное место.

– Тут довольно мило, дорогая моя. Здешние люди – очаровательнейшие создания!

– Очаровательнейшие? – Переспросила она, удивленно приподняв тонкие брови. – А как же мы? Сколько нам еще ждать?

– Ждать осталось недолго. Не переживай, моя прелесть. Я чувствую ее присутствие, – он потрепал ее по щеке, и девушка ещё сильней прижалась к его ногам.

– Если так, то мы готовы ждать сколько угодно, господин, – в ее голосе мужчина услышал нотки недоверия.

– Считаешь меня лжецом? – Сухо спросил он. Девушка испуганно посмотрела на него снизу вверх.

– Нет-нет, – замотала она головой. Но мужчина не стал слушать и, оттолкнув девушку, вскочил со стула. Затем вытянул руку вперед и сжал пальцы в кулак. Девушка с хрипом схватилась за горло. Ее тело медленно поднялось над полом.

– Все еще считаешь меня лжецом? – Кровожадно улыбнулся мужчина.

Она хотела ответить, но невидимая сила сдавила ей горло. Мужчина разжал пальцы, и девушка упала вниз.

– Кто еще достаточно глуп, чтобы считать меня лжецом?

Девушка со свистом вдыхала воздух, откинув голову назад. На тонкой коже виднелись глубокие вмятины, которые постепенно разглаживались. Наконец, она поднялась, оправила волосы и покорно сказала:

– Никто. Простите меня, мой господин, за то, что я посмела усомниться в вас и в вашей воле. Такого более не повторится. Обещаю вам.

Мужчина убрал руки за спину:

– Увидимся.

В замке провернулся ключ, и в комнату вошел санитар.

– Время вышло. – Буркнул он хмуро, и девушка покинула комнату.

Уходя, она одарила санитара ослепительной улыбкой, от чего у Билла мгновенно взмокла шея, и произнесла:

– До свидания.

– До свидания. – Санитар проводил ее глазами, пока она не скрылась из виду, присвистнул и надел на мужчину наручники. – Да, попка у нее то, что надо. Кто она тебе?

– Моя дочь, – спокойно ответил он.

– Дочь? Ну-ну. – Билл проводил мужчину обратно в палату и снял наручники. – Как думаешь, папенька, кто больше придется ей по вкусу: сумасшедший старикашка или молодой самец?

Глаза мужчины сверкнули, но он только сдержанно улыбнулся:

– Хотите пригласить ее на свидание?

– Нет, – ухмыльнулся Билл, – просто хочу трахнуть.

Шутка показалась Биллу удачной, и его громкий хохот прокатился по коридору.

Мужчина сел на кровать:

– Я уверен, ты придешься ей по вкусу, – произнёс он, оскалившись.

Ночь опустилась на город. Чернильные разводы стелились по небу, полностью скрывая от людей свет. Луна, бледная и совсем не живая, висела, словно приколоченная гвоздями. Она казалась лишней на этом небе. Ветер угрюмо гнул ветки деревьев, срывая сухую желтую листву. Осень выдалась очень холодной и ветреной.

Больница Лукаса Виткеса спала. Кого-то сморил здоровый сон, а кого-то принудительно заставили спать. Здесь не боялись применять наркотики. Здесь не боялись ничего, даже убить ненароком, переборщив с «поцелуем Морфея». Так врачи называли свое лекарство для тех, кто не желал мириться с режимом.

Мужчина стоял у окна и наблюдал. На него «поцелуй Морфея» не действовал, даже если бы по его венам растеклась лошадиная доза транквилизатора. Он никогда не спал. И никогда не чувствовал усталости. Он не ел. Но приносимая санитарами еда исправно исчезала – в животах здешних обитателей щелей и нор, которых он подкармливал. Хотя, кто знает об этом? При ежедневном осмотре его комната выглядела как обычно и пахла лекарствами и хлоркой.

Мужчина глядел, как ветер подбрасывает листья вверх и опускает вниз, словно в танце. В танце, в котором могут участвовать все и в тоже время никто. Никто. Имя весельчака, который дразнит природу, глумясь над ее мертвыми и пожухлыми детишками. Один листок с хлопком прилип к стеклу. На его шершавой поверхности были выведены подобия слов или знаков, понятных только мужчине. Он прочитал послание, ухмыльнулся и приложил палец к стеклу. А после отдёрнул его, увлекая листок за собой сквозь тонкую стеклянную грань. Листок лежал теперь на его пальце, точно был продолжением руки. Мужчина переложил его на ладонь, накрыл рукой и что-то прошептал.

– Ступайте, детишки, и принесите мне чего-нибудь вкусного, – мужчина улыбнулся и провел ладонью поверх другой. Листок с шипением съёжился. Одно лёгкое дуновение, и угольки взметнулись вверх. Затем, будто обладая собственной волей, медленно устремились к выходу и скользнули под дверь. Угольки витали по коридору, просачивались в двери других комнат, оседали на лицах спящих и растворялись с красным свечением.

– О, да! – Он откинул голову назад, удовлетворенно выдохнул и поднял руки вверх, сотрясаясь всем телом. – Как прекрасно! Да!

По коридору пронесся утробный стон. Звук проходил сквозь его тело, словно ток. Мужчина стащил рубашку, шумно вдыхая носом воздух. Кожа пульсировала от энергии, что струилась теперь внутри него. С улыбкой он осматривал свое тело, боль и наслаждение всегда приводили его в экстаз. Он закатил глаза, растворяясь в страданиях тех, кто сходил сейчас с ума. Один из проснувшихся пациентов прилип к двери щекой и, скребя ногтями по стеклянной глади, выкрикивал непонятные слова. Несчастный скреб дверь с такой силой, что кровь выступила у него из-под ногтей. Но вместо боли он почувствовал приятную истому и рассмеялся сухим, нечеловеческим смехом. Хотя, здесь эта фраза не имела смысла, ибо все пациенты клиники не могли считаться людьми в полной мере.

– Еще! Еще! – Взывал мужчина. Сумасшедшие теряли сон и покой, вызванный транквилизаторами. Вскакивая со своих кроватей, они кричали, стонали и бились в двери, подстегиваемые неведомым страхом.

– Какого черта?! – Выругался санитар, выскакивая в коридор. Он подбежал к палате странного пациента и сдвинул задвижку на дверном окошке – в темноте ему был виден только силуэт, стоящий у окна.

– Что происходит? – К Биллу подбежал Том.

– Хрен его знает. Проверь остальных, – Билл надавил на рычаг и свет в комнатах зажегся. Он распахнул дверь и, остановившись на пороге, достал дубинку. – Эй, придурок! Отойди от окна. – Билл сделал шаг, покрепче сжав рукоять. – Ты слышишь меня? Это приказ. Отойди от окна, пока я тебя не заставил.

Ему было непонятно, почему этот больной ублюдок осмелился ослушаться приказа. Билл даже разозлился. Он быстро подошел к мужчине и резко развернул его.

– Твою мать! – Выругался Билл, отскочив назад. То, что он увидел, никак не укладывалось в его голове. Тем более, он не смог бы объяснить произошедшее доктору Лукасу Виткесу. У нового пациента Берни Лазури не было лица.

Позже, в кабинете Виткеса, Билл торопливо сделал несколько глотков виски. Он видел многое в своей жизни, но увидеть такое ему довелось впервые. Перед его глазами все еще висела странная и жутковатая картинка – человек без лица. Виткес мрачно слушал санитара, курил и ходил по кабинету, выпуская жирные кольца дыма.

– Ты хочешь сказать, что сегодня утром Лазури выглядел совершенно обычно, а ночью у него вместо лица вдруг оказалась одна сплошная голова? А куда, по-твоему, делось лицо? – Возмутился Виткес.

– Я не знаю, сэр. Мне это тоже интересно, – Билл снова глотнул виски и закашлялся.

– Что вообще происходит в моей больнице? – Виткес нахмурил широкие брови, напоминавшие выдыхаемые им кольца дыма.

– Не знаю, сэр. Возможно, на этих психов погода подействовала. Или еще какая-нибудь хренотень.

– Бред. Ничто не действует на психов сильнее, чем причина их помешательства. А ты помнишь, на чём помешан Берни Лазури?

– Хм, кажется, он боялся смотреть на свое отражение в зеркале.

– Вот-вот, – протянул Виткес. – Теперь он может этого не бояться, – доктор затушил сигарету и сел в кресло. – Ну, есть и хорошая новость, Билл. Один из наших неизлечимых пациентов, наконец, исцелился.

Виткес широко улыбнулся и жестом указал санитару на дверь.

– А что делать с другими? – Билл послушно поднялся с места.

Виткес вздохнул и наполнил бокал виски.

– Диккенсу сделали перевязку?

Билл кивнул. Виткес отхлебнул виски.

– Утройте дозу.

– Но, сэр, это же убьёт их, – удивился Билл. Виткес ухмыльнулся:

– Убьет их болезнь или больница, какая разница? Они давно уже на том свете. Выполняйте.

Билл вышел из кабинета. Он спустился по лестнице на этаж, где недавно слышались крики умалишенных. Палата Берни Лазури опустела. Оттуда пахло химикатами. Билл вошел внутрь, медленно оглядывая убогие апартаменты: железная кровать, стул в углу комнаты. Вроде всё как обычно. Билл перевел взгляд на окно и, увидев там что-то, сделал шаг вперёд.

– Не может быть, – прошептал он, рассматривая свое отражение. Оно было таким чётким, будто отражалось не от стекла, направленного на ночную улицу, а от обычного зеркала. – Как такое возможно?

Билл опасливо коснулся холодной поверхности – под его пальцами зеркало сморщилось, моментально превратившись обратно в оконное стекло. Он выдохнул и попятился назад к выходу. Запер дверь и двинулся дальше по коридору, бормоча себе под нос:

– Чертовщина какая-то.

Теперь Билл останавливался у каждой двери и, внимательно прислушивался. За одной из них он услышал монотонное бормотание. Пытаясь выяснить, откуда оно доносится, Билл приоткрыл дверное окошко и увидел Диккенса, который сидел на полу лицом к окну, раскачиваясь вперед-назад, и что-то бормотал. Билл открыл дверь и вошел. Заметив рядом с Диккенсом повязку с высохшими пятнами крови, Билл торопливо выхватил рацию:

– Том, живо зови сюда дока!

– Что случилось? – Раздался из рации голос Тома.

– Я невнятно говорю? Тащи его задницу сюда! – Крикнул Билл и отключился. – Диккенс? Диккенс, ты меня слышишь?

– Билл? – Раздалось за спиной. Билл вздрогнул и выругался. Это был Том.

– А где док?

– Идет. Что случилось-то?

Билл молча шагнул за порог, высматривая Виткеса. Доктор шел навстречу размеренным шагом и недовольно хмурил брови.

– Надеюсь, это важно, – процедил Виткес.

– Посмотрите сами.

– Диккенс? – Позвал Виткес. – Диккенс, вы слышите меня?

Диккенс перестал раскачиваться и медленно повернулся. Он держал свою руку под мышкой, не сводя взгляда с Виткеса.

– Диккенс? Вы слышите меня? Что случилось? Зачем вы сняли повязку?

– Неправильно, – прошептал он.

– Что?

– Неправильно, – Диккенс перевел взгляд на свою руку. – Неправильно.

– Что неправильно? Вы можете сказать, что неправильно?

– Неправильно. Неправильно срослось.

– Что неправильно срослось? – Медленно протянул Виткес.

– Они… – Диккенс показал руку.

– О, господи, – прошептал Том. Билл снова выругался. Виткес же и вовсе онемел, увидев, что Диккенс сделал со своими пальцами. Все они были сломаны в нескольких местах.

– Неправильно, доктор. Неправильно срослось. Мои кости. Неправильно. Они неправильно срослись.

Виткес сглотнул:

– Джон, почему ты решил, что у тебя неправильно срослись кости? Кто тебе об этом сказал?

Диккенс смолк, уставившись в одну точку. Он молчал довольно долго.

– Джон? Ты слышишь меня? Джон? Том, – Виткес повернулся к застывшему санитару, – сегодня Джон получал свою порцию лекарств?

– Да, – выдавил тот.

– Хм, принесите еще.

– Но, сэр, – начал было Том.

– Вы хотите, чтобы Диккенс себе еще что-нибудь сломал? – Возмутился Виткес. В этот момент со стороны Диккенса раздался сильный хруст, и пациент мешком повалился на пол.

– Черт, – выдохнул Билл.

– Вызывайте скорую!

Приехавшие коронеры упаковали тело Диккенса в плотный черный мешок и погрузили в машину. Виткес стоял у окна, провожая взглядом отъезжающее авто, и, закусив губу, думал о чем-то своём.

В это самое время странный пациент Берни Лазури в своей палате глубоко вдохнул, ощущая приятное тепло, растекавшееся по телу. Угольки оседали на его голой коже, просачиваясь куда-то внутрь. Мужчина улыбнулся и довольно хохотнул. Какой, однако, славный и насыщенный день выдался. Много вкусностей, и такое разнообразие!

Глава 2

Виткес сидел за столом, изучая документы. Он потирал подбородок, соглашаясь со своими мыслями и доводами. В кабинет постучали. Вошел охранник.

– Доктор Виткес, к вам детектив из полиции.

– Полиция? – Удивился доктор. – В этом не было нужды. Хорошо, пусть зайдет.

Охранник пропустил вперед мужчину в нелепом сером пиджаке – для его довольно высокого роста и широких плеч пиджак выглядел тесным. Детектив расстегнул пуговицы на пиджаке и с облегчением выдохнул. Сквозь тонкую футболку просматривалась крепкие мышцы.

Виткес поднялся с кресла, обошел стол и протянул руку.

– Здравствуйте. Мистер Виткес. Рад встрече.

– Добрый день. Вам, вероятно, уже сказали, что я из полиции?

– Да. Детектив…

– Рэйн, – ответил он. – Детектив Рэйн. Вы позволите, я присяду?

– О, да, конечно. – Кивнул Виткес и сел в кресло. Рэйн приземлился на диване. Несколько мгновений Виткес внимательно и молча рассматривал детектива. Смуглая кожа с золотистым оттенком. Немного вытянутое лицо, доброе и располагающее. Над серо-голубыми выразительными глазами нависают густые брови. Курносый нос, тонко очерченные губы. Каштановые короткие волосы, небрежно торчащие вверх. На щеках недельная щетина.

– Что-то случилось, раз полиция решила навестить столь отдаленное место?

Рэйн достал из кармана пиджака очки. В них его и без того мягкое лицо приобрело ещё более кроткое выражение, словно у вчерашнего студента полицейской академии, которому впервые поручили ответственное задание.

– Это касается того, что произошло ночью.

– Вы говорите о Джоне Диккенсе?

– О нем. Понимаете, когда коронеры доставляют людей, погибших, скажем так, от неестественных причин, они обязаны сообщать нам.

– И вы решаете, было это убийство или суицид?

– Мы не решаем. Мы расследуем причины того или иного происшествия.

Виткес со вздохом поднялся с места.

– Джон Диккенс страдал неврозом. Вы знаете, что означает слово «невроз»? – Он повернулся к окну. Рэйн достал из кармана блокнот и ручку и приготовился записывать. – Оно происходит от греческого neuron – нерв и -osis – болезнь. Невроз – это психогенные, как правило, конфликтогенные нервно-психические расстройства, возникающие в результате нарушения особо значимых жизненных отношений человека. Они проявляются в специфических клинических феноменах при отсутствии психотических явлений. Говоря обычным языком – на него могло воздействовать то, чего в реальности не существует. Болезнь протекала ровно. Я наблюдал Диккенса около полугода и не замечал за ним склонности к самоубийству. Но сегодня ночью Диккенс вел себя предельно странно. Точнее, это началось вечером. Том и Билл, санитары больницы, делали обход. По непонятным мне причинам в палатах началась паника. Пациенты кричали, хотя должны были спать. Видите ли, все они принимают лекарства, и такое поведение просто необъяснимо. Как будто их одновременно разбудил какой-то ночной кошмар. В одной из палат Том обнаружил пациента – Берни Лазури. Он, мягко говоря, выглядел не так, как обычно.

Виткес протянул черно-белую фотографию детективу. Рэйн нахмурился:

– Что это?

– Это Берни Лазури. Так он выглядел, когда его нашел Билл.

– Это что… шутка? – Хмыкнул Рэйн.

Виткес протянул детективу еще одну фотографию:

– Здесь Берни Лазури до того, как это с ним случилось.

Рэйн внимательно смотрел на снимки: крупное бледное лицо, маленькие, глубоко посаженые глаза, широкий нос и тонкие губы.

– Как вы уже заметили, у Берни отсутствует лицо, – прервал его занятие Виткес.

– Да, я заметил. Куда же оно делось?

– Мне это тоже интересно.

– Хм, – Рэйн отложил фотографии. – У Берни Лазури тоже был невроз?

– Нет. Лазури страдал эйзоптрофобией.[1]

– Эйзопт… – начал Рэйн.

– Лазури боялся зеркал.

– Оу. В любом случае, мы не занимаемся подобными эпизодами. Скорее, это работа БАИ.[2]

Виткес улыбнулся и пригладил волосы.

– Спустя полтора часа, когда пациенты успокоились, Том попросил меня спуститься вниз, сказал, что Билл встревожен состоянием одного из наших больных, – Виткес сцепил пальцы в замок, положив локти на стол. – Когда я вошел в палату Джона Диккенса, то увидел его сидящим на полу. До этого мы делали ему перевязку. Видите ли, когда поднялась паника, Джон поранил себя. Он, как бы так выразиться, пытался выбраться, царапая дверь ногтями. Ну, вы же понимаете, что стеклянную дверь невозможно открыть таким способом. Итак, Джон сидел на полу, раскачивался и что-то бормотал себе под нос. Я спрашивал его, что случилось, но Джон не реагировал. Он всё время повторял одну и ту же фразу.

– Какую?

– «Неправильно. Неправильно срослись кости».

Рэйн изогнул брови и что-то старательно записал в блокноте.

– Интересно.

– Интересное было впереди, – сказал Виткес. – После этих слов он показал нам свою руку. Вы ведь уже видели, что он с ней сделал?

– Да.

– Ну, а потом он свернул себе шею.

– Вы хотите сказать, он сам себе свернул шею? – В тоне Рэйна промелькнуло недоверие. Виткес поджал губы.

– Именно!

– Почему же вы не предприняли никаких попыток остановить его?

– На основании наблюдений за пациентом, я могу утверждать, что Джон Диккенс не был склонен к суициду. Я полагал, что случившееся – просто временное помутнение, которое можно легко устранить с помощью препаратов. Но именно в тот момент, когда я попросил санитара принести лекарство, Диккенс покончил с собой.

– Интересно вы, однако, излагаете свою версию происшествия.

– Понимаю, в это трудно поверить. Но мои показания могут подтвердить два человека: Том Уильямс и Билл Скайз, санитары моей больницы, – Виткес сделал паузу. – Видите ли, детектив Рэйн, на пациентов с нервно-психическими расстройствами воздействуют многие внешние факторы: перемена погоды, изменение среды. Не исключаются возможные галлюцинации и голоса. Все это могло сломить и без того слабую психику Диккенса.

Рэйн кивнул, снова сделав пометку в блокноте:

– Простите, а сколько вы работаете в этой больнице?

Виткес прищурился. Вопрос детектива ему явно не понравился.

– Я не работаю в больнице. Я работаю с людьми, – он поднялся с кресла и прошелся по кабинету. – Психиатрии я отдал больше тридцати лет своей жизни. Пятнадцать из них – я лечу души именно здесь, в этом заведении. И, поверьте, я повидал многое!

– Хм, тридцатилетний опыт работы с больными. И как вы не смогли предугадать склонность вашего пациента к суициду? Это наверняка было очевидно.

– А что, по-вашему, очевидность, детектив Рэйн? – Сухо спросил Виткес.

Рэйн хохотнул:

– Простите, доктор, но меня не интересуют ваши психо-тесты.

Виткес выдохнул:

– До того, как открыть свою больницу, я работал около десяти лет в Сайлент-Дом. Эта больница делилась на два корпуса. Первый был для пациентов, которые поддавались лечению и шли на поправку. «Заблудшая душа, надолго оставшись в темноте, вряд ли потянется к свету» – я всегда повторял это изречение, когда речь шла о втором корпусе. Там не было жизни, и не могло быть. Не было смысла лечить тех, кто давно вырыл себе яму и в любой момент готов прыгнуть в могилу. Я решил, что не готов на такие жертвы. Лучше лечить души тех, кто действительно нуждается в этом. Дать человеку возможность снова стать человеком. Дать шанс на жизнь и на счастье. Помочь почувствовать себя нужным в этом мире. Поэтому в моей больнице никогда не было подобного тому, что произошло вчера. Мои пациенты шли на поправку. А теперь они, к сожалению, мертвы. И вы обвиняете в этом меня.

– О, простите, доктор Виткес. Я не хотел сказать ничего плохого.

– Ваша работа, детектив Рэйн, дурно на вас влияет. Вы знаете, что семьдесят процентов полицейских во время работы испытывают непрекращающийся психологический стресс? Истощение нервной системы порой приводит здоровых мужчин к слабости и отчужденности.

– Доктор Виткес… – начал Рэйн.

– Когда вы в последний раз хорошо спали и ели? Я уже не говорю об интимной жизни. Мужчине, тем более с такой работой как у вас, разрядка просто необходима.

– Доктор Виткес, – Рэйн поднялся с места. – Простите, конечно. Но речь сейчас не обо мне. И с чего вы взяли, что я испытываю стресс?

– Теперь уже я прошу прощения. Наверное, я наговорил лишнего, – смущенно склонил голову Виткес.

– Значит, вы не могли предположить, что Джон Диккенс был способен на суицид?

– Верно. Иначе я бы передал его в другую больницу. Повторюсь, за тридцать лет такое в моей практике случилось впервые, – Виткес вздохнул. – Не только я сочувствую его скоропостижной кончине. Его другу так же сейчас приходится нелегко.

– Понятно.

Рэйн убрал блокнот в карман, и уже хотел было снять очки, как вдруг доктор остановил его:

– Могу я дать вам совет, детектив Рэйн? Не снимайте очки. В них вы кажетесь более рассудительным.

– Спасибо за совет, – Рэйн неловко откашлялся. – Вы что-то говорили о друге Джона. Могу я узнать его адрес и переговорить с ним?

– Вы должны сами понимать, пациентам, которые много времени проводят взаперти, нелегко находить друзей. Если, конечно, они не являются пациентами этой же больницы.