Прощай Дебора Суханов Владимир

Глава 8

Журнал Берестова (IV)

Владимир отпер комоды и ящики, занялся разбором бумаг покойного. Они большею частию состояли из хозяйственных счетов и переписки по разным делам. Владимир разорвал их, не читая. Между ими попался ему пакет с надписью: письма моей жены. С сильным движением чувства Владимир принялся за них…

Пушкин, «Дубровский»

30 августа (вечер)

Мое исследование диска застопорилось. Время от времени пытаюсь хотя бы что-то расшифровать, но всякий раз возвращаюсь к семиглазу и дальше – ни с места. Да и на работе были очень тяжелые две недели: надо было закончить обработку социальных данных по Пенсильвании. Кстати, некоторые цифры оказались весьма любопытными. Например, разводом заканчивается здесь каждый 26-й брак. Многовато для «обетованной страны»!…А среднее количество детей в семье – 4. Вот это нормально, это хорошо.

…А нам с Марией Бог детей не дал. Ну, почему Он не наказал меня одного? Лишил бы руки или ноги, например. Ведь это я согрешил тогда в Нью-Йоркском отеле, Марию-то за что? За что Он лишил счастья материнства мою Марию, мою Наташу Ростову, вынудив ее всю нерастраченную материнскую любовь перенести на мужа, что совсем не то?..

Я давно хотел перечитать письма Марии. Я знал, как это будет тяжело, и вот сегодня все-таки решился:

“Ты уехал, и опять я одна… Что у тебя с работой? Не увлекла ли тебя какая-нибудь Наталка-Полтавка? Вчера я раскрыла подаренный тобой «Сборник стихотворений Пушкина» и наткнулась на стихи, которые как будто адресованы мне:

Что ты решил с нашим обручением? Мой дядя Юлиуш, который помощник ксендза, говорит, что католичество – религия более молодая, чем православие, а значит, более прогрессивная. «Пусть твой Анджей, – говорит он, – сравнит, уровни просвещения польских и русских крестьян. У нас 100-процентная грамотность, а в России умеют читать и писать, дай бог, 10 процентов крестьян. А ведь начальная школа всегда была у христиан под попечительством церкви». И еще дядя Юлиуш говорит, что в православном «Домострое» написано: «Богомерзостен перед Богом всякий, кто любит геометрию, а еще душевные грехи – учиться астрономии, потому что главное – это усвоение житейских правил, а не научных знаний».

…Дядя Юлиуш согласен обвенчать нас. Но я тебя так сильно люблю, что если ты не хочешь становиться католиком, я готова перейти в православие”.

“Это была самая счастливая неделя в моей жизни. Я валяюсь на кровати в моей «келье», вспоминаю, что случилось в твоей комнате в последний день, и плачу от счастья. Но это должно было произойти! Неужели мы опять просто так разъехались бы в разные стороны: ты в свою противную Полтаву, а я в опостылевший мне Люблин?

…А потом за вечерним чаем, ты заметил, как были оживлены твои родители? Как же сильно они любят друг друга. Какое это счастье – любить! И как твой папа, с обожанием глядя на твою маму, заговорил, прямо как дядя Юлиуш: «Жена – первая помощница мужа. Ведь сказано же в Библии: «Исказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему», – а потом еще прибавил, – жена приносит в дом благо». А твоя мама тут же спросила, какое у меня будет приданое…

Кажется, я понравилась твоему папе. И сестренки у тебя прелесть. Особенно малышка Варя. Правильно ведь говорят: «Богатство дома – в детях». Без детей дом пуст.

Как бы я хотела, чтобы у нас тоже было трое детей!.. ”.

Дальше читать не могу: слезы застилают глаза…

31 августа (3 часа утра)

Я проснулся среди ночи от странной по своей очевидности мысли: «Астрономия – наука, астрономия – это и есть наука». С минуту я не мог понять, зачем это мне, и вдруг, словно молния сверкнуло: семиглаз, и я, в который раз, поразился причудливости человеческой мысли…

Десять дней я упорно ломал голову над этим самым семиглазом, а решило всё случайно прочитанное словосочетание – учиться астрономии. Ну, конечно, семиглаз — это изображение солнечной системы (в центре солнце и вокруг него планеты) – квинтэссенции Астрономии, главной науки средневековья. А это значит, как я и предполагал, что на диске его можно интерпретировать понятиями, связанными с наукой, а именно: учение, наука, знание и т. д.

Стоп, но в солнечной системе 8 планет, а здесь только 6… A-а, это ерунда, это легко объяснимо. Да, сейчас 8, а в середине XVI века, когда Коперник сделал свое открытие, знали всего 6 планет: Меркурий, Венера, Земля, Марс, Юпитер и Сатурн. 8-я планета, названная Нептуном, насколько я помню, была открыта только в середине прошлого века. Вот не помню, когда был открыт Уран… Надо будет сегодня после работы зайти в библиотеку. Ведь, узнав год открытия Урана, я сразу определю самое позднее время изготовления диска…

31 августа (вечер)

В «Библиотеке Франклина» я нашел, что Уран был открыт англичанином Уильямом Гершелем в 1781 году. Заодно я уточнил, что Коперник опубликовал свой труд «О вращении небесных сфер» в 1543 году, и, таким образом, мною определен временной интервал, в который был изготовлен диск – не раньше 1543 и не позже 1781 годов. Здорово, да? И ведь всё это благодаря Марии! А может быть, в своих письмах она оставила мне и другие подсказки? После открытия на моем диске «солнечной системы» я готов поверить в любое чудо. Чтобы снова не расплакаться, я не стал перечитывать письма, – да и зачем? вчера я убедился, что помню их почти дословно, – а сразу накинулся на рисунки. И Мария опять помогла мне, подсказав расшифровку группы с несчастливым индексом – g13:

Второй рисунок здесь, очевидно, изображает лук – оружие, которым лучше всех владеет бог любви Эрот, а значит, лучшей расшифровки, чем лук = любовь, быть не может. Но тогда первый рисунок, по подсказке Марии («Какое это счастье – любить») должен обозначать счастье? Ха, так это же крокус – цветок, который у древних греков, действительно, считался символом счастья! Ай да я, ай да… Нет, до сукиного сына я пока еще не дотянул – всего-то расшифровал 7 рисунков из 45. А потому, вперед, Андрей Григорьевич! Сегодня у тебя день торжества всепобеждающей логики, сегодня ей подвластно всё – даже «чертова дюжина».

А почему бы мне не попробовать разобрать те группы, в которых встречается голова кошки? Ведь во втором письме Марии имеются целых 2 сентенции, касающиеся жены: «Жена помощница мужа» и «Жена приносит благо (или благоустроенность)». Вдруг я найду что-то похожее. Логично? Логично. Итак, поехали… Вот и первая кошка – в группе g3:

«Помощницей мужа» здесь, по-моему, «не пахнет», а над «приносящей благо» стоит подумать. Ну, конечно! Нарисованный справа мешок, наполненный «под завязку», вполне может быть интерпретирован как добро, выгода, польза, приданое, благо, благоустроенность. Так, а в середине изображена… ну, конечно, это река, которая всегда что-то несет с собой, и ее логично ассоциировать с глаголами нести, принести, перенести и т. д. А в целом, как раз, и получается: Жена приносит благоустроенность.

Удивительно… Если я сейчас найду здесь «помощницу мужа», то прекращу мои субботние «вискивкушения», по крайней мере, до окончания расшифровки всего диска. Слово Берестова!..

Итак, вперед: g4 (две кошки и пчела) – уже расшифровано… Переходим на другую сторону диска… g44 (кошка и дом) – уже расшифровано…

Кстати, насчет жены – хранительницы домашнего очага. Недавно я задумался над этим афоризмом, и мне пришло в голову, что он может быть напрямую связан с мифом О грехопадении. Ведь согласно Библии, до Евы у Адама была другая женщина по имени Лилит. И она жила вольной жизнью животных, как и все другие люди. Люди умирали в одиночестве, и поэтому другим казалось, что они бессмертны. Ева была первой женщиной, которая предложила жить семейной жизнью. Мужчина стал жить вместе с женщиной, вместе жить и умирать. Так, вероятно, и родился миф о грехопадении и о наказании людей смертью…

Ладно, поехали дальше. g47 – после кошки нарисованы рыба и бегущий человек. Нет, вряд ли здесь говорится о «помощнице мужа». Дальше g50 – после кошки еще 4 рисунка, на одном из которых изображен мешок, т. е. благо… Нет, здесь явно зашифровано какое-то другой, более длинное изречение… g51 – а вот это, кажется, то что нужно:

Рукавица, изображенная посередине – что это, как не вещь, помогающая в работе, и значит, ее вполне можно ассоциировать с понятиями помощь, помощница. Но что изображено на правом рисунке?.. Первое впечатление – это елка, которую так крепко обвязали веревкой, что ее ветки оказались плотно прижатыми к стволу. Что ж, назову этот рисунок елка. Но можно ли ее связать с «мужем», чтобы получилось «Жена помощница мужа»? И почему у этой елки такой толстый комель?.. О-хо-хо, мне кажется, достаточно на сегодня. Иначе голова – моя голова, не кошачья! – расколется сейчас пополам.

1 сентября (утро)

Проснулся рано. Голова на удивление ясная, и я сразу засел за Журнал, чтобы записать разбудившую меня мысль:

«Как так, получается? – думаешь, думаешь над чем-то загадочным, думаешь день, другой, потом, вроде бы, и не думаешь вовсе… – так, время от времени вспоминаешь, не больше того, а потом происходит что-то, совсем не связанное с давней загадкой, и неожиданно находишь ответ».

Так было позавчера, когда я ни с того, ни с сего, вдруг решил перечитать письма Марии и нашел в них слово «астрономия». Но ведь похожие случаи были и раньше. Вот один из них.

Сколько раз я «вставал не с той ноги»? и тогда весь день, как и подразумевает примета, шел наперекосяк? Чего только я не придумывал, чтобы ослабить действия «черных сил»? Старался реже выходить в тот день из дому, сокращал до минимума количество общений с людьми, даже с моей прелестной женой почти не заговаривал. Главное, думалось мне, быстрее прожить этот день и вычеркнуть его из памяти. И вот однажды пришло исцеление, пришло неожиданно, когда я и думать не думал об этой дурацкой примете.

В начале 1904 года я заказал по почте «наложенным платежом» новое «Полное собрание сочинений А.С. Пушкина» /под ред. Пл. Н. Краснова, СПб.—М., Изд. Товарищества М.О. Вольф, 1903/, и через 3 месяца бандероль приплыла в Филадельфию. Я был счастлив еще и потому, что предвкушал чтение ранее неизвестных мне пушкинских произведений, которые (я был в этом уверен) должны были появиться, по крайней мере, в юбилейных публикациях к 100-летию со дня рождения гения. Их поиск в однотомнике я решил начать среди стихотворений последних лет – моих самых любимых пушкинских стихотворений. И мне сразу повезло. Последним в разделе «Лирические стихотворения» было следующее:

Я был восхищен, потрясен, и позвал Марию, и прочитал стихотворение ей. Ее реакция потрясла меня не меньше, чем само стихотворение:

– Он что? был ненормальный? ваш Пушкин? – спросила Мария.

– Почему ненормальный?

– А почему это он говорит, что если он умрет, то и его жена тоже должна умереть вместе с ним? Или он воображал себя Египетским фараоном?

– Да ты, возможно, не так поняла…

– А их дети? Подумал ли он об их детях? У них же было трое или даже четверо детей? И при этом он говорит жене, что «на свете нет счастья»!..

– Ну, подожди, подожди… А, может, это отрывок из какой-то незаконченной поэмы, и это не обращение Пушкина к его жене, а диалог героев?

– Да хоть «незаконченной», хоть «законченной» – все равно глупо. Как там еще в самом начале? «Каждый день уносит…»?

– «…И каждый день уносит частицу бытия»…

– Вот именно. И это глупо: частица бытия целый день уноситься не может. Для этого достаточно минуты, ну – нескольких минут, но никак не дня…

И вот тут у меня будто что-то щелкнуло в голове, и я ясно увидел, как нужно преодолевать казавшуюся такой мучительной примету, связанную «не с той ногой»: неприятность – это частица бытия, и, как сказала моя Мария, она должна унестись максимум через час, а то и раньше; поэтому, если у тебя случилась неприятность, то знай: через час от нее и следа не останется, а придет частица другого, возможно, счастливого, а, может, и очень счастливого бытия…

– Машенька, ты прелесть и умница, – закричал я тогда, и бросился ее целовать… И впоследствии я почти всегда убеждался в справедливости правила, невольно подсказанного тогда мне моей женой.

<А Машенька, действительно, была умницей! Какая замечательная логика! Да, конечно, адресовать такое стихотворение двадцатидвухлетней, цветущей женщине, жене, тогда матери двух его маленьких детей мог только ненормальный человек…

Вот только она не знала, что Пушкин и не делал этого! Ненормальным был человек, приставивший к стихотворению идиотский подзаголовок [к жене]. Неизвестно, кто придумал такую глупость, но и согласившийся с ней редактор издания 1903 года Пл. Н. Краснов (помимо вставки подзаголовка, он еще зачем-то отредактировал даже текст стихотворения!), и прочие деятели, до сих пор бездумно повторяющие эту глупость, заслуживают самого большого презрения.

Как же можно было не заметить в этом стихотворении удивительное, странное утверждение о смерти, которая должна настигнуть Пушкина и его друга одновременно. Здесь, собственно, и кроется разгадка адресата стихотворения: моим другом поэт Пушкин называет того, кто живет с ним в одной плоти – камер-юнкера Пушкина!

Стихотворение было найдено среди черновиков Пушкина и впервые опубликовано лишь в 1886 году. Вероятно, тогда же появилась версия какого-то дурака, по которой Пушкин адресовал это стихотворение своей жене, и соответствующий вариант подзаголовка. Что ж, по-видимому, во избежание кривотолков, стихотворение это, на самом деле, нуждается в дополнительных пояснениях, например, таких:

РАЗГОВОР ПОЭТА С КАМЕР-ЮНКЕРОМ

• Поэт
• Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —
• Летят за днями дни, и каждый час уносит
• Частичку бытия…

• Камер-юнкер
• А мы с тобой вдвоем предполагаем жить…
• И глядь – как раз – умрем. На свете счастья нет…

• Поэт
• …Но есть покой и воля.
• Давно завидная мечтается мне доля —
• Давно, усталый раб, замыслил я побег
• В обитель дальную трудов и чистых нет.

Примеч. Составителя >

1 сентября (вечер)

Чудеса не прекращаются. Только вчера вечером я ломал голову над елкой с несоразмерно толстым комлем, а сегодня увидел эту самую «елку» наяву…

После работы, как всегда по субботам, я отправился на кладбище и затем в церковь. В церкви я и увидел ее, а точнее, его: на алтарном престоле между потиром и дискосом стоял подсвечник. Его ножка представляла из себя алтарный камень в форме короткого толстого цилиндра, выточенного из мрамора, сверху в него было вделано бронзовое деревце – судя по тонким, длинным иголкам и маленьким шишечкам это был кипарис, а в шишечках имелись отверстия, куда вставлялись тонкие свечи.

Подсвечник настолько точно соответствовал рисунку на диске, что у меня даже зародилась мысль: а не с него ли была изготовлена печать «елки»? и если это так, то, узнав время появления подсвечника в церкви, я, возможно, смогу еще более точно определить время изготовления диска. Я чуть было не спросил у священника, когда у них появился этот подсвечник, но вовремя одумался: после недавнего разграбления могил это вызвало бы резонные подозрения относительно моей особы. Тем более, слегка подумав, я понял, что это мне ничего не даст. Во-первых, время появления подсвечника в церкви совсем не обязательно могло совпадать со временем его изготовления, и, во-вторых, этот подсвечник мог быть одной из многочисленных копий совсем древнего подсвечника, с которого как раз и изготавливалась печать.

Алтарный камень в основании подсвечника, безусловно, его главная деталь. Но алтарь, очевидно, ближе всего ассоциируется с такими понятиями как церковь, храм, Бог, что позволяет легко расшифровать изречение, скрывающееся за группой рисунков «кошка + рукавица + елка»: «Жена – помощница от Бога».

Глава 9

Жена мужу помощница

Говорят, что несчастие хорошая школа: может быть. Но счастие есть лучший университет. Оно довершает воспитание души, способной к доброму и прекрасному..

Пушкин – П. В. Нащокину

Сказать, что «на детях природа отдыхает», про Наталью, жену Скундина, можно было с определенными оговорками. Да, конечно, Бог не дал ей никаких талантов, да и вообще мозгов у нее, если и было, то совсем немного. Но до ее целеустремленности в достижении жизненного идеала, по которому человек живет ради получения всевозможных удовольствий, даже ее выдающемуся отцу было очень далеко, а авантюризм, по-видимому, полученный от предков по материнской линии, иногда доводил ее родителей до предынфарктного состояния.

Она ненавидела и презирала Татьяну Ларину, а идеалом женщины считала Мэрилин Монро, с которой, как она утверждала, у них были одинаковые формы нижней части тела. (Увы! выше всё было существенно хуже: маленькая грудь, короткая шея, тяжелый подбородок и вздернутый носик – хороши были, разве что, черные, вьющиеся волосы…)

За время долгой учебы на филологическом факультете МГУ, включившей 2 академических отпуска, своим мощным крупом статной молодой кобылицы она сумела соблазнить четырех студентов (исключительно, ради поддержания чистоты кожи) и одного преподавателя (по-другому сдать ему зачет для нее было делом безнадежным). Когда Скундин был введен в их дом, Наталья Ивановна уже работала в крупном издательстве помощницей заместителя главного редактора, с которым у нее почти год, чуть ли не с первой недели ее поступления на службу, продолжался вялотекущий роман.

Скундин сразу заинтересовал Наталью своими большими, мужицкими ладонями с красивыми длинными пальцами. На второе его посещение она затащила его на последний сеанс в кинотеатр «Шторм», находившийся почти напротив их дома на Русаковской улице, и там, расстегнув его ширинку, проверила рукой, что это – принадлежность отнюдь не «архивного юноши», из тех, с которыми она имела дело в университете. В апреле 1958 года Николай и Наталья поженились, и в следующем январе родилась их дочь Ирочка. Молодая семья временно, «хотя бы до тех пор, когда девочку можно будет отдать в детский сад», обосновалась в отдельной комнате 3-х комнатной квартиры Ивана Михайловича, в дальнейшем предполагая вступить в жилищный кооператив. Конечно, две семьи под одной крышей – это всегда сложно; скандалы, в основном, между матерью и дочерью возникали иногда просто из ничего. В таких ситуациях Николай, выбравший себе, с одобрения тестя, поприще писателя, уходил «работать над книгой» к своей матери – благо, до его бывшего дома было всего двадцать минут пешком.

В марте 1961 года вышла первая книга Николая Скундина («Мимолетное…»), предисловие к которой было написано известным критиком Ю. Абашкиным, не поскупившимся на лестные оценки художественного стиля «молодого, многообещающего прозаика». На семейном совете это событие было решено отметить, совместив его с празднованием «кожаной свадьбы».

Праздновать решили скромно. В ресторане гостиницы «Ленинградская» Николай заказал столик на 6 персон: со стороны Натальи – Генриетта Самойловна с Иваном Михайловичем, Николая – его сестра Галина с мужем. Мать Николая была, по ее словам, «небольшой любительницей ресторанов», и с удовольствием согласилась побыть в тот вечер с внучкой. В общем, с самого начала всё пошло как нельзя лучше, и продолжилось в ресторане превосходными холодными закусками под мадеру (для дам) и «Столичную» (для остальных). Ах, какая там была сочная осетрина! а какая нежная семга! а икорка? будьте любезны: здесь вам имелась и паюсная, и лососевая, да в глубоких фарфоровых кокотницах… а заливные судачки порционные, а маринованные белые грибочки, и еще селедочка с вареной картошечкой и розовыми кружочками лука, и свежие огурчики, и помидорчики, и зеленый лучок… И были, конечно, задушевные тосты, много тостов…

Небольшой скандальчик возник, когда перешли к горячему. Ивану Михайловичу в колете по-киевски попалась небольшая жилка, и он, показав ее жене, пробурчал:

– Вот, Риточка, я предлагал идти в «Узбекистан»…

– Конечно, конечно, Ванечка, – прошептала в ответ Генриетта Самойловна, – ты только не волнуйся. Ты же знаешь, какая сейчас молодежь, они всё хотят решать по-своему..

– Нуда, нуда… Что?.. – заорал вдруг на весь зал профессор, – Что это? Только этого мне не хватало… Официант! Оф-фициа-ант!..

Официант возник будто ниоткуда.

– Что это? Вы можете мне ответить, что это? – продолжал негодовать Иван Михайлович, тыкая в официанта вилкой с нацепленной на нее веточкой зелени. – Или, по-вашему, эта морковная ботва петрушкой зовется?

Реакция официанта было мгновенной и, как показалось Скундину, демонстрируемой не в первый раз: его пальцы метнулись к вилке, и веточка тут же исчезла у него во рту.

– Я уверен, это петрушка, лакская петрушка – сказал он, дожевывая. Лицо Ивана Михайловича начало багроветь, и Скундин понял, что должен срочно вмешаться:

– Вот что, дорогой! Принеси-ка ты нам еще триста водочки и что-нибудь закусить… малосольные огурчики есть? Нет? Тогда грибочков и лучок зеленый, петрушки не надо, никакой – ни лакской, ни макской… И давай, заодно запиши десерт. Генриетта Самойловна, дамы – кофе, чай? Кофе-глясе? Так, два кофе-глясе. Только смотри, чтобы были сливки! Генриетта Самойловна, Вам чай? Чай с лимоном – один. Игорь? Кофе черный? Записал? Иван Михайлович? Чай? Попозже? Нам с Иваном Михайловичем пока не неси. Мороженое… Поднимите руки, кто будет мороженое. Раз-два…

Вскоре официант был отпущен, и инцидент с петрушкой был, таким образом, улажен… И ведь ничего, абсолютно ничего не предвещало катастрофу!..

Под десерт празднование плавно перешло в танцы. Под аккомпанемент очень неплохого оркестра молоденькая певица и молодящийся баритон по очереди исполняли самые модные песни последних лет: «Ландыши», «Подмосковные вечера», «Сосед», «Песня Огонька», «Маленькая Мари», «По диким степям Забайкалья»… Наконец, все немного устали, и как-то дружно было решено завершать. Вернувшись за стол, разлили по последней, оркестр также объявил последний танец, и тут-то всё и произошло…

Плеча Скундина коснулась чья-то рука и женский голос произнес:

– Привет, Джованни!

Николай повернулся и тотчас узнал ее, и, машинально привстав со стула, ответил:

– Привет.

– Я вижу, ты и имя мое забыл? Потанцуем?

И, взяв его за руку, она повела его в танцевальный круг. А он, покорно идя за ней из опасения немедленного скандала, на самом деле, не мог вспомнить ее имя. Но всё остальное он помнил достаточно хорошо:

В начале августа 1957 года в теплый воскресный день он болтался по улице Горького, с интересом наблюдая, как люди, обступая группы иностранцев, приехавших на Московский Фестиваль молодежи, просили автографы, предлагали обменять значки на жвачку, лезли с объятиями… Где-то запевали «Подмосковные вечера», откуда-то слышалась «Белла, чао…», кругом царили смех и веселье. На Пушкинской площади он застал окончание митинга, и у «Известий» натолкнулся на знакомого шофера – тот подрабатывал на Фестивале, развозя на ЗИЛе иностранцев по общежитиям и митингам. По окончании митинга на Пушкинской он должен был отвезти группу, состоящую из испанцев и итальянцев, в парк «Сокольники».

– Так я там живу! Может, подкинешь?

– Да, пожалуйста, только в кузове, вместе с ними…

У входа в парк их грузовик, украшенный эмблемой Фестиваля, мгновенно окружила разношерстная толпа, на спрыгивавших на землю иностранцев, набрасывались так, будто те были не люди, а живые манекены. Неожиданно Николай обнаружил, что к нему тянутся несколько рук с раскрытыми записными книжками, открытками и тетрадками. Рядом молодой испанец, выкрикивая «Но пасаран, салюдо, амиго!», шустро раздавал автографы. Ситуация показалась Николаю забавной, и он, достав из нагрудного кармана авторучку, шутки ради черкнул что-то на тетрадке девочки-пионерки и весело произнес: «О, белла, чао». И понеслось…

У летней эстрады, на которой выступали известные певцы, его с двух сторон подхватили две молоденькие девушки и потащили в сторону Детского городка. При знакомстве он назвался первым пришедшим в голову итальянским именем – Джованни. Потом одна из девушек исчезла, а оставшаяся (как же ее звали?) повела его вглубь парка. Был такой прекрасный, теплый вечер, приятная, прохладная трава, и такое податливое, женское тело…

В Детском городке ее подруга скучала, наблюдая за игрой шахматистов, гонявших блиц, разбавляя его обычным шахматным «звоном»:

– А мат грозит ему в окно…

– Не скворчи… Рано пташечка запела…

– Что мо-о-жет сравниться с Матильдой моей… Вам мат, товарищ гроссмейстер…

– Прун, пёрышник… Только и можешь, что на зевках выигрывать…

– Хе-хе… Нет, чтобы признать у себя наличие отсутствия выдающегося мастерства, присутствующего у противника… Может, сыграем на «Я – поц»[5]?

…Спутница Николая окликнула подругу – та бросилась к ним, объясняя на ходу, что иностранцев уже увезли, при этом она размахивала руками, повторяя «Би-би, би-би…». И вдруг Николаю сделалось так стыдно, он стал себе так противен, что ему захотелось провалиться сквозь землю. И тогда он сделал, кажется, наихудшее из того, что мог бы сделать:

– Ну ладно, девушки, спасибо за вечер, – сказал он на чистом русском языке, – мне завтра рано утром на работу. Пока.

И чуть ли не бегом бросился прочь…

Баритон жалобно завывал «Only you», Николай и женщина присоединились к танцующим. Его партнерше, наверняка, было не меньше 30, а ведь там, в парке она казалась ему такой юной… Скундину опять, как тогда, сделалось стыдно, он начал извиняться за ту глупую шутку, но женщина прервала его:

– Да что вы, что вы, я же сама этого хотела… А знаете? – сказала она, – ведь лучшего подарка на именины, чем тогда, у меня больше никогда не было.

И тут Скундин вспомнил…

– Маша, – вырвалось у него…

– Надо же, вспомнил, – усмехнулась она, снова переходя на «ты» – а тебя-то, как все-таки зовут?..

– Коля, – раздался сзади голос его сестры Галины, – мы уходим, официант ждет расплатиться.

– Ну, извините, Маша, за всё. Прощайте. – Скундин поклонился и пошел вслед за сестрой. Расплачиваясь с официантом, он слышал, как теща говорила мужу:

– Какая низость, привести нас в ресторан, в котором он бывает со своей любовницей! Какая наглость…

А дома, после того как Галина с Игорем увели мать, после того как была уложена спать дочь, за Николая уже взялась жена: – Я чувствовала, я была уверена, я всегда знала…

– Не кричи, Ирку разбудишь. Давай, я тебе завтра всё объясню…

– Ну вот, теперь он о родной дочери вспомнил. Когда б…л, ему было наплевать на дочь, о себе я и не говорю. И ведь я давно догадывалась, и зачем-то обманывала себя: нет, не может быть, у него имеется, все-таки, хоть какое-то чувство благодарности… И вот тебе – благодарность: повел в ресторан, чтобы увидеться со своей б…

– Да, я же видел эту женщину всего один раз, 4 года назад…

– Ложь, ложь, ложь… Я видела, как ты на нее смотрел… Ха-ха-ха! 4 года. И это после всего хорошего, что дала тебе моя семья. А я? Дура! Чтобы помочь тебе, ради хвалебного Предисловия к твоей книжонке, мне даже пришлось ублажать этого старого, вонючего Абашкина…

– Что? Что ты сделала? Повтори, – тут уже заорал и Скундин.

– А что? Тебе можно, а мне нельзя? И повторю: да-да-да, ради тебя я была с Абашкиным. Или ты думаешь, что он, в самом деле, восхищался твоими рассказиками? Да он давно уже ничего не читает, у нас в редакции все это знают…

Последние слова жены Скундин слышал, уже находясь за дверью – в чем был, он выскочил из квартиры тестя и через четверть часа оказался у матери. Мать еще не спала. Николай попросил ее постелить ему на его диване, и когда его тело почувствовало «родные» вмятины, он твердо решил, что «туда он больше не вернется». И с этой мыслью к нему пришел сон.

Следующий день был воскресенье 30 апреля. Скундину не хотелось никуда идти, голова гудела, и он валялся на своем диване, не думая ни о чем. Перед обедом Игорь притащил 4 бутылки Жигулей, на опохмелку. Мать стала спрашивать, мол, «что, он так и будет здесь лежать?». На что он кивнул головой и добавил, что «туда он больше не вернется». Мать заохала, прибежала сестра, и они все вместе принялись уговаривать его «все-таки, еще не раз подумать…». Он опять лег на диван и, отвернувшись, уткнулся головой в подушку.

Вечером, еще не раз подумав, он понял, что ему надо делать. Он встал, одел лучшее что у него оставалось в Сокольниках, и на троллейбусе поехал на Каланчевку. Там он занял наблюдательный пост у входа в гостиницу «Ленинградская» и стал ждать ту, из-за которой всё это произошло, почему-то, будучи уверенным, что она обязательно придет.

– Ты мне наставила рога, ты обвиняла меня в том же самом, – рассуждал про себя Скундин, – ну что ж! Я сделаю тебе приятное, сделаю, как ты хочешь, у-у-у, б…ща!

Прошел час, потом еще час. Та, из-за которой он торчал здесь, не появлялась. Лучшее, что он накинул на себя, оказалось летним, парусиновым костюмом. Скундин стал мерзнуть. По-видимому, холод добрался, в конце концов, и до его мозгов, потому что в них забрезжила первая за тот несчастный день разумная мысль:

– Что же я делаю? Уподобляюсь развратной дуре! Я, – считающий себя хорошим человеком. Если сейчас и нужно думать о чем-то, то не о такой жалкой мести. Может быть о разводе? А дочь?.. Ведь тогда… тогда ее душа навсегда потеряет ощущение счастья!..

И Скундин поехал в Сокольники. Мать уже спала. Он включил настольную лампу, достал карандаши, краски, альбом для рисования, сел за стол и стал рисовать. Он рисовал самое дорогое, что у него было – свою маленькую дочурку, и лег спать уже под утро, когда ее чудесным личиком были украшены все листы альбома.

Он был разбужен матерью, когда еще не было семи: звонила теща, которая просила передать ему, что заболела Ирочка, у нее очень высокая температура. Через десять минут Скундин был на Русаковской…

Глава 10

Журнал Берестова (V)

Нечаянный случай всех нас изумил.

Пушкин, «Выстрел»

4 сентября

Появление Маркуса Блоха на свет божий было главной причиной, по которой его отец, богатый белостокский еврей, решил навсегда перевезти свою семью в США – в России он не видел для сына никаких достойных перспектив. В начале 60-х годов Блохи уже прочно обосновались в Филадельфии, «городе братской любви», где Маркус вырос, выучился, получил хорошую работу и женился. С женой, как говорил Блох, «ему повезло, но не очень». Она была из очень богатой еврейской семьи и полагала, что муж всю жизнь обязан ценить доставшееся ему «сокровище», но, видя обратное, время от времени, жалила его уничижительными придирками… В конце концов, они развелись.

Обо всем этом я узнал от самого Маркуса. Вообще-то, я трудно схожусь с людьми, но с ним, возможно, благодаря его легкому характеру, мы перешли на «ты» с той первой нашей встречи в Нью-Йорке. Маркус Блох отнюдь не заурядная личность! Он свободно говорит по-русски; у него имеется даже свой речевой паразит, протяжное «Э-э-э…» – им Блох «украшает» по нескольку раз чуть ли не каждое свое словоизлияние. Но он искренне любит русский язык и не упускает случая поговорить на нем. Из русских писателей больше всех он уважает Льва Толстого и, особенно, Чехова. Хорошо помню, как однажды он принес на работу книжку «Русской мысли» и, протягивая ее мне, сказал:

– Э-э-э, Андрей, советую обратить внимание на, э-э, рассказ «Палата № 6»… Ах, как я благодарен моему папе за то, что он увез меня из вашего, э-э-э, бедлама…

Сколько же лет я не видел его до вчерашнего дня, когда он, не торопясь, вошел в мой кабинет, который до его перевода в Нью-Йорк принадлежал ему? – три? или нет, почти четыре. Как Маркус объяснил мне после дружеских рукопожатий и выражения соболезнований в связи со смертью Марии, официально его приезд – это командировка с инспекционной целью, не официально – «возможность вырваться из служебной рутины, чтобы немного отвлечься». О-о, он всё еще большой любитель женщин – этот худой, 50-летний дубок с большой, круглой верхушкой, растрепанной последними увядающими листьями! Вечер после работы он предложил провести, «как в старые добрые времена», в баре на Уолнат-стрит.

…Я прихлебывал пиво, он потягивал виски и говорил, говорил… о последних нью-йоркских новостях, об общих знакомых, затем, очень долго, о деле Дрейфуса и о еврейских погромах в «родном» Белостоке:

– А, э-э, как это нравится вам, а? никогда евреи не страдали, как сейчас. Как же ж можно в антисемитской России жить, э-э-э, бедным евреям? Я просто не знаю. Ах, как я благодарен моему папе за то, что он увез меня из этого, э-э-э, царства антисемитизма… И где же ж ваши национальные писатели? Они что, не видят всего этого? Э-э-э, Лев Толстой… Он что же ж, не понимает, что своим молчанием сейчас он просто-таки теряет Нобелевку… Или, э-э-э, этот ваш модный публицист Горький! Ты в курсе? Нет? Приехал недавно в Нью-Йорки тут же его, э-э, обоср…! Как будто бы в России всё хорошо и отлично… Э-э-э, а ведь приехал – то он сюда просить денег на революцию… Кстати, я специально, для тебя, захватил журнальчик с его статейкой – э-э, вот, держи… А знаешь, пока ты читаешь, я, с твоего позволения, отвалю к барной стойке. Кажется, вон та зрелая блондинка, э-э-э, возможно, поможет мне сегодня немного отвлечься.

И он пошел к блондинке, а я принялся читать «The City of the Yellow Devil»[6]. Прочитал, поискал глазами Маркуса – он продолжал уговаривать, решил перечитать еще раз, прочитал строк 20 и дальше не смог. Слишком тошнотворными оказались для меня все эти «грязные сплетения железа и дерева», «лица, замазанные густым налетом жирной грязи», «темные впадины дверей, подобные загнившим ранам в камне стен», «улицы, внутри которых все разложилось и гнойно, как во чреве трупа»… Я еще раз посмотрел в зал. У Маркуса, похоже, сорвалось: блондинки у стойки уже не было, а сам он шел к нашему столику с унылым видом и двумя кружками пива в руках.

– Это тебе… Э-э-э… ну и как тебе этот Горький?

– Дешевка, – искренне ответил я, отдавая ему журнальчик, – убогая дешевка…

– Конечно, конечно, согласен… Э-э-э, единственное, что его, в какой-то мере, оправдывает, это то, что для его миссии такая скандальная статья – э-э-э, это было примерно то, что надо…

– Не знаю, не знаю, – перебил я его, – по-моему, написать такую пошлую статью мог человек, не видящий дальше своего носа… ну да, возможно, она и принесла ему сейчас какие-то деньги, но репутацию-то, наверняка, испортила навсегда.

– Э-э-э, да, здесь я могу с тобой согласиться. Э-э-э, скудеет настоящими писателями Россия… Вот помню были мы с Германом в Петербурге, э-э-э, десять лет назад. Тогда еще творил Толстой, был на вершине творчества Чехов… Ах, какие имена… Э-э-э, о чем, бишь, это я? A-а, ну да, Петербург… Я вот, о чем подумал, когда прочитал эту горьковскую белиберду… Э-э-э, были мы в Петербурге, и, должен сказать, что он, в общем-то, мало чем отличается от Нью-Йорка: такие же ж паровозы, такие же ж заводы, люди также ж продают свой труд за презренный желтый металл. И история этих городов очень похожа: примерно 250 лет назад и здесь, и там жили только аборигены в своих, э-э-э, пристанищах – чухонцы в избах, индейцы в вигвамах, а сейчас-то… о-го-го! Впрочем, мне кажется, Петербург еще более грязен, чем Нью-Йорк. Э-э-э, так почему же ж Горький, вместо того, чтобы обличать язвы

Петербурга, его грязные переулки, вонючие рынки, квартирки-клоповники на 250 человек… а я поинтересовался у специалистов по Горькому, э-э-э, писал ли он что-нибудь подобное «Городу желтого дьявола» в отношении Петербурга – оказалось, что нет, не писал… так вот, почему же ж он поехал за этим всем за океан? Вот ответь мне: почему? Не знаешь? Нет? А я скажу: потому что он проститутка, такая же ж как та, к которой я сейчас подходил – за подобную статью дома ему никто не дал бы устраивающего его гонорара. Вот и весь ответ! Ну, скажи, Андрей, разве я не прав?

– Абсолютно. Ты абсолютно прав, Маркус! Но все-таки, самым мерзким мне представляется неряшливость языка этой статьи – подбор «грязных» слов в ней просто отвратителен. Показать иностранцам, каким убогим, каким дешевым может быть русский язык, язык Пушкина и Тургенева, Толстого и Чехова – это ли не подлость! Всё, ничего не хочу больше говорить об этом… м-м-м… этом…

– Ну, Андрей! Ну, успокойся. Да, черт с ним, с этим Горьким! Давай лучше выпьем. Кстати, ты здесь сейчас сказал что-то про нос, и я вспомнил один еврейский анекдот. Сам я его услышал недавно, и значит, тебе я его еще не рассказывал… Да-а, так вот, э-э-э:

Дело происходит в Одессе. Приходит еврей в лавку. «Мне 100 метров пеньковой веревки», – обращается он к хозяину и протягивает 3 копейки. «Ха, уважаемый, – отвечает ему хозяин, – твоих денег, конечно же ж, хватит, чтобы купить… э-э-э, самую тонкую пеньковую веревку., э-э-э, длиной… э-э-э, вот… от кончика твоего носа до кончика твоего пениса». «Ай, я, яй, – восклицает еврей, – какой же ж я глупый человек! Как же ж я не подумал об этом раньше! Ай-я-яй, ай-я-яй! Ну давай, дорогой, договоримся так: 100 метров веревки ты мне даешь сейчас, а за остатком я зайду вечером… когда точно вымеряю расстояние от твоей лавки до Центральной синагоги, где… э-э-э, после обрезания остался ма-а-ленький кусочек моего пениса».

Этот анекдот я слышал и раньше, но рассказан он был так хорошо, так весело, что я абсолютно искренне рассмеялся… Разошлись мы довольно поздно. Придя домой, я, естественно, сразу отправился в постель – утром надо было рано вставать на работу, но сон не шел. Какая-то мысль, какое-то важное слово, которое я услышал в баре от Блоха, мешало мне спать. Я ворочался, ворочался и, наконец, вспомнил: «Песнь о Гайавате» – именно она пришла мне на ум, когда Маркус произнес слово «вигвам», а вместе с ней – одна из картинок в иллюстрированном издании «Песни о Гайавате», которое я однажды просматривал в книжном магазине на Маркет-стрит. Вспомнились и строки Лонгфелло под той картинкой:

…и мне, почему-то, представилось очень важным сейчас же попробовать по памяти нарисовать ту картинку. Пришлось вставать с постели и часов до 3-х ночи изводить с десяток листов бумаги, пока у меня не получилось что-то похожее на оригинал:

А утром мне вспомнилась пушкинская строка «…И случай, бог изобретатель», определяющая случай, как нечто, произошедшее с человеком по выдумке обратившего на него внимание бога. Вспомнилась, когда я, взглянув на свою копию иллюстрации к «Песне о Гайавате», вклеенную ночью в Журнал, обнаружил в ней отгадку сразу двух рисунков с диска. Как тут не поверить в то, что вся цепочка вчерашних событий (от приезда в Филадельфию Маркуса Блоха до моих ночных бдений) была сотворена по доброй божьей воле!

В отличие от дня вчерашнего, сегодня бог не стал баловать меня своими изобретениями: он дал мне спокойный день, какой требуется человеку, пусть в небольшом, но похмелье, но, главное, какой требуется человеку для спокойного осмысления полученных накануне важных сведений. Итак, вот первый рисунок, который я нашел в иллюстрации к «Песне о Гайавате»:

Очевидно, что это есть изображение вигвама, который может быть сообразован с убежищем. Вигвам встречается на диске в двух группах – g49 и g59:

Начало афоризма, скрытого в группе g49 (первые два рисунка) расшифровывается просто: «Убежище выдающегося человека…». Но последние два рисунка пока для меня не совсем понятны, т. е. понятно, что из них должна составиться сентенция, определяющая, что же является убежищем выдающегося человека, но пока ничего не идет в голову… Как и относительно 2-го и 4-го рисунков в группе g59… Да-а… пожалуй, с пивом надо завязывать, также как с виски… Ах, какая замечательная и оригинальная мысль! Как-нибудь, на досуге ее нужно будет обдумать более обстоятельно – на свежую голову, под хорошую закуску и т. д. и т. п. Сейчас же, пока голова еще что-то варит, стоит задуматься о более реальной вещи – о втором рисунке, который я увидел утром на моем «шедевре живописи»:

Это, конечно, дым – вон он вверху, вьется над вигвамом. Но дым – это легкость, парение, полет… Какой из перечисленных синонимов имел в виду изготовитель диска, изображая дым? Проще всего это определилось с помощью группы g16:

Первые два рисунка данной группы мне уже известны и, очевидно, расшифровываются как «Выдающийся человек учит (или изучает)…». Смысл, заключенный в третьем рисунке, изображающем птицу, я, не мудрствуя лукаво, так и определил – птица, после чего стала самоочевидной подстановка «дым – полет», позволяющая целиком расшифровать группу g16: Выдающийся человек изучает птицу по полету. Т. е. это не что иное, как начало известной сентенции: «Птицу следует оценивать по полету, а человека по работе».

Глава 11

Империя красного дьявола

• Недаром лик сей двуязычен.
• Таков и был сей властелин:
• К противочувствиям привычен,
• В лице и в жизни арлекин.

Пушкин, «К бюсту завоевателя»

Из Свободного Упр. Амр. № 1546 а

9/3 10¹⁰

Политуправление МПС тов. Чебаненко А.Г.

Копия: Редакция ГУДОК

С получением извещения ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР о кончине Иосифа Виссарионовича СТАЛИНА по инициативе политотдела Могочинского отделения, начальник политотдела тов. Елисеев, и руководства отделения, начальник отделения тов. Басенко, работниками Могочинского отделения 7 марта в трудных условиях сделано траурное оформление бюста товарища СТАЛИНА высотою в 4–5 метров, установленного в 1935 году на скале высотой 80 метров между станциями Семиозерная и Амазар Амурской дороги.

На скалу к бюсту товарища Сталина подняли рельсы для укрепления траурного оформления, произвели сварные работы, с помощью канатов люди поднимались на скалу к бюсту, где на 5-метровых шестах вывесили траурные флаги размером 2 на 3 метра. Под бюстом на 8-метровом траурном полотне сделана надпись: 5-го марта в 9 часов 50 минут вечера скончался Председатель Совета Министров СССР и Секретарь ЦК КПСС Иосиф Виссарионович СТАЛИН.

Бюст товарища СТАЛИНА виден за 6–8 километров, в ночное время освещается прожекторами и с поездов обоих направлений хорошо виден. Пассажирские машинисты депо Могоча просили у отделения дороги разрешения проезжать мимо бюста с сокращенной скоростью и обязались потерянное время нагонять в пути. На это отделение дороги разрешило установить скорость 5 км в час на участке в 300 метров.

С 7 марта пассажирские поезда обоих направлений стали здесь сокращать скорость до 5 км в час и во время проезда этих 300 метров машинисты стали давать салют непрерывным свистом паровоза. На станциях Могоча и Ерофей-Павлович стали объявлять по радио пассажирам о бюсте товарища СТАЛИНА на скале, который им предстоит проехать, и как его лучше увидеть. Кроме этого на этих станциях даются указания радиостанциям в поездах, чтобы они предупреждали пассажиров о приближении к бюсту и куда нужно смотреть, чтобы лучше видеть.

Неизмеримое желание пассажиров увидеть величественный бюст дорогого товарища СТАЛИНА в эти скорбные, тяжелые минуты свидетельствует телеграмма начальника поезда № 42:

Петровского завода ЗБК № 38827 8/3

7⁴²

Содействуйте введению поезда № 42 в график. 9 марта в 12 часов поезд должен проследовать Семиозерный – Амазар, где бюст товарища СТАЛИНА, высеченный на скале.

Начальник поезда № 42

/Мучник/

Пассажиры и начальник поезда, только вступив на Заб. землю, проявили беспокойство о нагоне опоздания поезда (2 ч 40 м), чтобы в исторические, незабываемые минуты взглянуть на бюст товарища СТАЛИНА, отдать честь и проститься с ним.

Мною дано указание заместителю Подора[8] Забайкальской ж/д тов. Золотухину принять все меры для введения поезда № 42 в график и проследить за ним. Руководством Подора, тов. Голядкиным, и Руководством дороги также этот поезд будет взят под особый контроль. На 300-метровом участке с обоих концов сейчас установили знаки предупреждения о подходе поезда к бюсту товарища СТАЛИНА.

Инструктор политуправления МПС

/Панков/

…

Из Свободного Упр. Амр. № 1624 а

9/3 19¹⁸

Политуправление МПС тов. Чебаненко А.Г.

Копия: Редакция ГУДОК

К телеграмме № 1546 а от 9/3

Поезд № 42 на Забайкальскую дорогу вступил с опозданием на 2 часа 40 минут. По инициативе начальника поезда тов. Мучника и просьбе пассажиров была дана телеграмма начальникам Забайкальской и Амурской дорог о введении поезда в расписание с тем, чтобы он проследовал бюст товарища СТАЛИНА, установленный на скале между станциями Семиозерный и Амазар, в 12 часов.

На Забайкальской дороге поезд нагнал 1 час 22 минуты, на Амурскую дорогу вступил с опозданием на 1 час 08 минут. Со ст. Ксеньевская до ст. Могоча машинист паровоза № 25367 член партии тов. П.И. Ивашов Могочинского депо и главный кондуктор, член партии тов. И.З. Битюгов Могочинского резерва сделали нагон 49 минут. На ст. Могоча поезд был встречен руководством отделения дороги и политотдела отделения. Для дальнейшего следования поезда № 42 был специально подготовлен паровоз № 25310 – оформлен в трауре, впереди портрет товарища СТАЛИНА и траурные знамена.