Год Лемминга Громов Александр
– Нормально.
– Да?
– Правда, нормально, пап. – Виталька посмотрел на меня обиженно: еще, мол, сомневаешься. Глубокая царапина шла через его скулу вниз и наискось. Сегодняшняя.
– Дрался? – спросил я.
– Не. Дуэлировал.
– Ясно… С «болваном»?
– И без ограничений, – похвастался сын.
Вот как.
Резиновый «болван» – здоровенная орясина с тупой рожей, управляемая компьютером. Лазерные сканеры игрового комплекта «Поединок» отслеживают перемещение живого противника, «болван» парирует и наносит неконтактные удары – треск, звон, и беги вон. Летит с потолка известка, сыплются на пол антикварные мамины вазы. Развлечение для несовершеннолетних. (Извечная ошибка отцов заключается в том, что они без всяких оснований считают своих чад умнее, чем те есть.) А без ограничений – это уже внове. Справились, значит. Довели до ума прекрасную игрушку для отвода от окружающей среды природной агрессивности юного поколения! У Домоседова будут неприятности – он, помнится, горячо рекомендовал «Поединок» к широкому распространению.
– Кто колол защиту, не знаешь? – спросил я без особой надежды, внутренне кипя и не показывая виду. Жаль, неосуществима идея: создать сеть ЛТП для больных дурным программизмом и упечь туда особо злостных хакеров – пусть дорожки мостят и кусты стригут в рамках приведения планеты в порядок.
Сын замотал головой:
– Не знаю, пап.
– На чем дрался-то? Рапиры?
– Тесак и дага.
– Ладно, что не булава. Ближний бой, значит? И – кто кого?.. Впрочем, уже вижу.
– Да ничего подобного! – Виталька даже подскочил. – Посмотрел бы ты, как я его!..
Искрошить в винегрет «болвана» невозможно – не инопланетный виртуальный монстр. У него под резиновой шкурой гибкая ажурная броня из чего-то высоколегированного. Но падает, корчится и вопит он весьма натурально.
– Я думал, ты уже не мальчишка.
Сын промолчал.
– Глупо получать раны, – сказал я. – Да еще от «болвана». Он тебе голову мог снести.
– Не снес же, – резонно возразил сын. – А шрам на лице – украшение мужчины, ты сам говорил. По-моему, ничего получилось, почти как я хотел… – Он потрогал царапину и вовремя среагировал, когда я попытался треснуть его по рукам.
– Да мыл я руки, отец, мыл!
– Шрам на роже, шрам на роже для меня всего дороже, – сказал я, остывая. – Не выдумывай чего не было. Когда это я говорил тебе такую глупость?
– У всех настоящих ребят шрамы, почему у меня не должно быть?
Я махнул рукой. Вечно равняю Витальку с собой, а напрасно: я в пятнадцать лет был кадетом Школы, какие уж тут игрушки со шрамами. Настоящие шрамы всегда внутри. Нет, это хорошо, что он как сын функционера не имеет доступа в Школу даже теоретически. Счастливее будет. Что еще нужно родителям, как не счастье детей?
На этой банальности меня на время зациклило, и я какое-то время смотрел на сына с некоторым, боюсь, умилением, чего категорически не рекомендуют ни лженаука педагогика, ни простой родительский здравый смысл. Хороший у меня парень, ей-ей. Ростом, правда, не дотянул, мне едва-едва по плечо, а девочки дылд любят, вот ему и понадобился шрам, как бушменке. Для привлекательности. Вообще-то еще год или два, чтобы вытянуться, у него есть, это только девчонки вымахивают под стандарт одновременно с половозрелостью, так что отчаиваться рановато.
Хуже то, что ему не передался мой дар ЧПП, не выпала удача в генной лотерее. Тюкнуло бы его слегка в темечко – пять раз поразмыслил бы, прежде чем лезть, размахивая тесаком, на свихнутого резинового дебила. Нет, в том, что Виталька – мой сын, я никогда не сомневался, но он и сын Юлии, вот в чем дело. Без сомнения, и мои родители не обладали ЧПП, иначе просто не сели бы в одну машину с водилой-леваком, накурившимся анаши…
Столько лет познаю сам себя, а так и не познал. И уже, видно, не судьба. Ген, вероятно, рецессивный и вообще взявшийся невесть откуда или, допустим, неизвестно как активированный – бывает же изредка у некоторых людей НЕОСОЗНАННОЕ чувство опасности, стопроцентно иррациональное, но верное. Вроде ощущения чужого взгляда на затылке. Как говорится, читайте книги. У Сократа вроде бы имелось что-то такое, что он обзывал словечком «демоний», этакий внутренний оберег – по свойствам похоже, но без головной боли. (Удобная штука, комфортная. Однако хотел бы я посмотреть, как он, Сократ, отказался бы вовремя унести ноги из Афин, терпи он то же, что терплю я! Мой личный «демоний» злобен, но дело знает.)
Пожалуй, у кого-то из моих бабушек-дедушек мог быть этот ген, трое из четверых прожили достаточно долго и без особых жизненных потрясений, хотя вычислить, у кого, я уже пытался – не вышло. Мать и отец были поздними детьми, так что мои бабушки-дедушки умерли еще до моего рождения; вместо живого родословного древа – десяток фотографий и несколько ничего не значащих минут видеозаписи. На вид люди как люди. Очень может быть, что я единственный на Земле носитель этого гена, хотя утверждать наверняка трудно: какой же человек в здравом уме станет об этом болтать? Проговорись об этом я – и быть бы мне, пока мужских сил хватит, не функционером, а дипломированным производителем на сдельном жалованье. Я даже приличную базу данных по этому вопросу не составил – побоялся…
О чем это я? О Витальке.
– Курил сегодня?
– Не-а.
Я протянул сыну сигареты:
– Кури.
– Не хочу, пап.
– Надо. Во второй природе живешь, ею же и дышишь, как заводной. Медицина рекомендует: не меньше пяти в день. На, полечись.
Целебную сигаретку он взял нехотя и так же нехотя зажег – мне еще пришлось уговаривать его затягиваться поглубже и расправлять диафрагму, а парень только морщился. Нет существа, с большей охотой вредящего собственному организму, нежели человек, а в пятнадцать лет – втройне, потому что жизнь сапиенса проста, неинтересна и не стоит ею всерьез заниматься.
– Может, сыграем во что-нить, пап?
– Сейчас. Позвоню вот только… – Я переключил свой связник на компьютер-коврик: – Гузя мне… Как дела, Виктор Антонович? Справляетесь?
Вид у Гузя был запаренный.
– Помалу справляемся, Михаил Николаевич. Вы дома?
– Дома. Звоните по «шухеру», если что срочное.
– Хорошо, Михаил Николаевич.
Я дал отбой и повернулся к Витальке:
– В «Сделай сам» хочешь?
– М-м… В войнушку, а?
Я кивнул. Пусть и в войнушку. Под «Сделай сам» можно бутерброды есть и кофе пить. После лыж в самый раз.
– Битву при Лепанто разыграем? Я могу за турок.
– Не. Ну их, эти галеры, скучища. Что мы с тобой еще не разыгрывали? Давай Бородино, пап. Только чур я за Наполеона.
Ох бонапартист… Держись, сынку, сейчас умывать буду.
– А насморк?
– Какой насморк?
– Обыкновенный. Насморк в этой игрушке заказывается? У Наполеона в день Бородина насморк был. И нос распухший, красный.
– Читай Толстого, пап, – Виталька и здесь был на высоте. – Насморк не в счет. Ну так и быть, буду иногда носом шмыгать.
– Идет, – сказал я. – А какое оружие?
– Любое, кроме массового поражения.
– О! И танки?
– И вертолеты.
– Тогда поле боя надо увеличить раз в двадцать, – прикинул я. – На этом тесно… Или в сорок?
– Давай в двадцать. Но при сохранении пропорций. – Виталька изменил масштаб. – Годится?
– Угу… И по ставкам командования тактическими ракетами не лупить. А то знаю я тебя…
– Заметано. А по резервам можно?
– По резервам можно. Выдвигай из глубины скрытым маршем, тогда, может, и не повыбью. Ты у нас Наполеон Буонапарте, тебе и треуголку на уши.
Виталька картинно поправил несуществующий головной убор и запустил ладонь меж пуговиц рубашки.
– Похож?
– Ты еще почешись там… Сейчас ты у меня будешь похож на маршала Даву после контузии, – грозно пообещал я. – Сейчас от тебя, голубчика, перья полетят… Начали?
– От кого полетят, а от кого и не очень…
Бумкнула первая пушка. Свистнул и улетел куда-то голографический снаряд. Утренний туман висел над полем, стекал с холмов, копясь в низинах. Только что взошедшее светило с подозрением взирало на происходящее, решая, принять ли участие во всем этом безобразии или закатиться обратно. Это было мудрое и осторожное светило, я его понимал.
Почему-то я ждал, что Виталька первым делом двинет вперед мотопехоту Нея и танки Даву, нацеливаясь на прорыв укрепрайона «Флеши», но он, не желая буквально повторять тактику своего героя, пока ограничился артподготовкой, сосредоточив на моем левом фланге огонь четырех полков самоходной артиллерии и шести дивизионов установок залпового огня. Меня только радовало, что я не Багратион и не обязан торчать там на виду для поднятия боевого духа. «Черные береты» Дельзонна попытались форсировать Колочу, в двадцатикратно увеличенном масштабе – вполне серьезную водную преграду, мосты через которую я, солидаризуясь с Барклаем, тут же и подорвал заранее заложенными в быки радиоуправляемыми фугасами. Образовалась заминка.
Плавающие танки Груши ударили южнее, морская пехота захватила плацдарм на восточном берегу и принялась расширять его к северу. Под прикрытием авиации инженерные части «французов» довольно быстро навели понтонные переправы. Я дал им закончить работу, после чего бросил на истребители противника полк «Су-217», и, пока в небе шел воздушный бой, две волны моих штурмовиков без суеты мешали понтоны с карасями, водорослями и донным аллювием. Так Буонапарте сопливому и надо – прикрывай переправу основательнее! Выпустив ракеты по понтонам и потеряв всего одну машину, штурмовики сделали круг и выжгли полплацдарма напалмовым «ковром». Знай наших. Остатки переправившихся частей были сброшены в реку мотопехотой Милорадовича. Я специально выбросил перед Виталькиным носом крупный масштаб и молча ткнул пальцем в берег, заваленный черными куклами в классических скорченных позах сгоревших заживо.
– Не надо, пап…
– Ладно.
Что ни говорите мне, а гениальный человек выдумал эту игрушку. Люблю сослагательное наклонение вне реальности! Будь я на месте Нетленных Мощей – непременно добился бы обязательного введения «Сделай сам» в гимназиях и раз в неделю на 45 минут выгонял бы всех и всяческих учителей к чертовой бабушке – пусть юные циники посмотрят сами, без назидательных подсказок, им будет полезно… вот и Виталька поскучнел, не выйдет из него Буонапарте, а чего еще умному родителю от чада надо? Какого рожна?
Это я-то умный родитель? Гм…
Проехали.
Я послал те же штурмовики утюжить изготовившийся к взлому моей обороны бронированный кулак Даву, Нея и Жюно и напрасно сделал: здесь Виталька держал очень серьезные средства ПВО, и мои штурмовики гробились почем зря, не нанося противнику существенного урона. Внезапный артналет тоже получился жиденьким: на левом фланге от моей обороны уже почти ничего не осталось, кроме минных полей, и эти-то поля эскадра Виталькиных «Миражей» просеивала в мелкую муку кассетными бомбами. Грохотало и выло так, что затыкай уши. Ну ладно… По перепаханному на метр в глубину грунту как танки Даву, так и БМП Мюрата пойдут не слишком шибко, что мне и надо, так что до Семеновского оврага (в нашем масштабе – каньона) под перекрестным огнем и ударами с воздуха дойдет едва ли половина бронированной армады, где и упрется, а в обход мне ее надлежит не пущать до тех пор, пока спецназ Платова и десантники Уварова не проведут отвлекающую диверсию на правом фланге…
– Забавно, – сказал Виталька, когда его наступление начало выдыхаться, а я выбросил десант у него в тылу. – Почти как в двенадцатом году, разве что масштабы другие. Только ты поторопился, пап. Кутузов послал Платова и Уварова позже – я еще твой центр почти не атаковал. А вообще – соответствует. Та же самая тактика и у Наполеона, и у меня. Собственно, тут само напрашивается. Вот если я попытаюсь обойти твой левый фланг – ты что сделаешь? Бросишь резервы. И получится у нас встречная танковая мясорубка, как под Прохоровкой…
– Много ты понимаешь, – сказал я. – Наполеон вовсе не собирался всерьез атаковать левый русский фланг, сказки это. Ему пришлось пойти на вариант, который он с самого начала считал запасным. А знаешь почему?
– Почему?
– Потому что русскими войсками командовал Кутузов, а не я. Наполеон умел прорывать боевые порядки, а наш лукавый царедворец никогда не мешал противнику сполна пожать плоды своих заблуждений. Вот посмотри на первоначальное боевое расположение русской армии – ну не бездарно ли? А между тем для французов были приготовлены две ловушки, и только по чистой случайности ни одна из них не сработала.
– Это какие же, пап? – сын, конечно, не поверил. В его возрасте ничему не верят. А если ловушка с приманкой не захлопывается, она называется кормушкой. Все правильно.
– Во-первых, корпус Тучкова. Это была меньшая из двух ловушек и всем известная. А главная – батарея Раевского, как ни странно. Как ты думаешь, почему из шестисот с лишним русских орудий центр позиции защищало всего восемнадцать? Что за махровое дуроломство, если не вредительство, а? Кто и почему отвел пехотное прикрытие?
– Ну? – спросил Виталька.
– Батарея должна была геройски погибнуть максимум на втором часу сражения. Что должно было произойти дальше? Ну, я слушаю.
Сын пожал плечами.
– Ежику понятно, пап. Наполеон должен был ввести в прорыв ударные части, чтобы развить успех и рассечь армию противника надвое, одновременно сковав боем фланги, – сил для этого у него было достаточно.
– Правильно мыслишь, – похвалил я. – Мысли дальше, дело хорошее. Предположим, так и произошло. Теперь ты Кутузов. Твои действия как полководца русской армии?
– Ну, – наморщил лоб Виталька, – я попытался бы подтянуть резервы… особенно артиллерийские. И – прямой наводкой! Сражения бы не выиграл, но от полного разгрома армию, может, и спас бы.
– А если резервы разместить заранее?
– То есть? Погоди, ты хочешь сказать…
– Именно. Вот здесь, – я эффектно обвел пальцем полукруг, – у Кутузова стоял мощнейший артиллерийский резерв и – одновременно – артзасада. Худо бы пришлось Буонапарте, прямо скажем… А не захлопнулась ловушка по одной простой причине: батарея Раевского продержалась впятеро дольше ожидаемого, произошел редкий случай, когда героизм солдат послужил помехой замыслам полководца. Приказ защитникам отступить в начале сражения был бы дик, а потом стал невозможен: вся армия смотрела на геройскую батарею, как на знамя, а Кутузов всегда адекватно оценивал моральный фактор… Короче говоря, он понял, что ничего изменить нельзя, и приказал убрать засаду. Вот так-то подлая реальность гробит администрирование. Еще и хуже бывает, только реже.
Пока Виталька, морща лоб, переваривал, сражение застыло. Окутанная сизым дымом установка «Ливень» как присела набок после залпа с двухсот направляющих, так и забыла выпрямиться. По виртуальному небу перед Виталькиным носом со скоростью амебы в тихом пруду плыл крупнотоннажный реактивный «чемодан» с кассетной головкой, и отшелушивалась с его сопла обгоревшая краска.
– Правда так было, пап?
Я развел руками.
– За что купил, за то и продаю. Поговорку о том, что все тайное становится явным, придумали идиоты для самоуспокоения. Убедительная версия, и только. А ты не замечал: чем дальше от времени события, тем больше версий, причем каждая убедительнее предыдущей?
– Ну, пап! – Виталька развеселился. – Этак что угодно можно как угодно…
– Можно и нужно, а ты думай. Полезное занятие для умных людей.
События на поле сражения перестали соответствовать каким бы то ни было историческим параллелям, когда я увидел флотилию бронекатеров на воздушной подушке, крадущуюся по Колоче в кильватер. Сами по себе они ничто, но вот как поддержка при форсировании… Очевидно, Виталька готовился к выдвижению крупных сил с последующей попыткой прорыва моего центра. Ну, это он зря. Кстати, насчет бронекатеров, равно как эсминцев, авианосцев, ракетоносных субмарин и прочих флотских посудин, мы не договаривались, и коль скоро Виталька играет на грани фола, то можно и мне…
Моя диверсионная группа как раз перекрыла створы водосбросов скоренько возведенной в тылу противника плотины, чтобы, накопив водички, в нужный момент вызвать хорошее цунами по всему дефиле в речной долине, когда тихонько и неслышно для Витальки вякнул вызов «шухера». Ага, то-то я чувствовал, что не следовало мне сегодня чересчур увлекаться активным досугом. Так и есть.
– Поиграй пока без меня, лады?
– А ты куда, пап?
– Позвонить надо. Я быстро.
4
Ясно было видно, что Виталька побывал и тут, наверху. Наверно, пытался оживить аппаратуру, чтобы узнать, в какие такие игрушки играет отец. Малахов хрюкнул. Как же, оживил один такой…
– Малахов слушает! – сказал он, падая в кресло. – Виктор Антонович, ты?
– Простите, Михаил Николаевич, – тон у Гузя был виноватый. – Есть тут одно дельце. Разряд «Периферия», спешное. Я мог бы и сам, но подумал: может быть, вы лично…
Малахов прислушался к ощущениям. Затылок не хулиганил.
– Сам не решаешься, значит? – благодушно сказал он. – Так и быть, давай сюда свое дельце, а сам отключись. Проверю.
– Обижаете, Михаил Николаевич…
Гузь исчез, а вместо него в экран попало широкоскулое, коричневое от загара лицо в пятнистом кепи – пол-лица наискось срезано тенью козырька. Лицо вроде бы знакомое. А резкое же у них солнце, подумал Малахов, – этак и рак кожи заработать недолго, а мазаться озоновым кремом и блестеть, как надраенный сапог, – это увольте, это не для нас, у нас гордость имеется. Военная каста, оголубевшая кровь… Ага, узнал. То-то меня поразило в прошлый раз в этом полковнике: форма спецназовская, кокарда пограничная, а петлицы ПВОшные – без двух минут воннегутовский воздушный десант морской лыжной пехоты…
Бывает.
Увидев Малахова, полковник слегка дернул щекой и козырнул – с заметным пренебрежением к настырному стрюцкому, сующемуся не в свое дело:
– Полковник Юрченко.
– Слушаю вас, полковник. Что на этот раз? Опять воздушный нарушитель?
Позади полковника Юрченко низовой ветер трепал колючие кусты на солончаке и суматошно катились, обгоняя друг друга, потрепанные шары перекати-поля. Один, особенно крупный и неуклюжий, попав в стоячий вихрь, все время забавно подпрыгивал, то появляясь над погоном полковника, то исчезая.
– Точно так. Самолет типа «Майский жук», скорость около трехсот, идет ущельями, общее направление движения север-северо-запад. Шесть минут над нашей территорией, – он посмотрел на часы. – Простите, уже семь… Ведем надежно, дублируем слежение через спутник. – Он чуть заметно покривил губы, но справился с собой. – Разрешите действовать?
– Подождите, полковник… – сказал Малахов. – Просветите неуча: что это за «Майский жук» такой?
Полковник Юрченко вздохнул.
– Малый грузовоз на три с половиной тонны груза максимум. Широкофюзеляжный, с кормовой и носовой аппарелями. Экипаж – два человека. В штатном варианте не вооружен. Почти беззвучен – два ванкеля с хорошими глушителями. Ближайший аналог по летным характеристикам и назначению – старый немецкий «Арадо-232». Хорошо механизированное крыло, весьма низкая посадочная скорость плюс нетребовательность к площадке. Гусеничное шасси с активной подвеской. При необходимости это дерьмо может сесть на заболоченный луг, – полковник покосился через плечо на изглоданный ветром солончак и подпрыгивающие мячики перекатиполя – или, например, на лесную вырубку. При необходимости сядет аварийно и на курумник, только оттуда уже не взлетит…
– Благодарю вас, понял. Ваши соображения о цели полета?
– Ущельем им лететь еще минут девять, далее путь только на запад. Там дрянное нагорье: холмы, горушки, сухие балки. При сверхнизком полете есть где укрыться от радарного контакта, и они это знают. В каком-либо из местных кишлаков у них наверняка перевалочная база.
– А спутниковое слежение?
– Через пятнадцать минут спутник уйдет за горизонт.
– Только один спутник?!
– Это вопрос ко мне? – осведомился полковник.
Он был прав.
– Вы полагаете, у них может получиться?
– В позапрошлом году получилось, – буркнул полковник.
– Простите, я неточно выразился, – сказал Малахов. – Меня прежде всего интересует не маршрут, а характер груза. Наркотики?
– Весьма вероятно.
– Может быть, оружие?
– Тоже возможно.
– Или террористическая группа?
– Не могу полностью исключить и этого.
– А если беженцы?
– Крайне маловероятно. – Он сделал пренебрежительный жест. – Эти обычно идут пешком.
– Мне бы вашу уверенность, полковник. Что вы намерены предпринять в отношении этого самолета?
– Сбить, как только он выйдет из ущелья.
Так и есть, подумал Малахов. Спасибо Гузю – не пустил дело на самотек. Значит, сбить… И собирать обломки в радиусе двух километров, а вернее всего – выжигать эллипс разброса подчистую. И то нет гарантии даже на девяносто процентов. Суслики. Байбаки. Мыши. Упорная жизнь, способная пересидеть в норах какой угодно катаклизм. Недоставало нам нового природного очага на своей территории. Будто мало существующих.
Малахов откашлялся.
– Сбивать самолет запрещаю. Вы слышите меня, полковник?
Полковник Юрченко снял кепи и вытер лоб. На сожженной, в мелких морщинах коже резко обозначилась белая полоса от козырька. И поздней осенью нет у них в природе услады. Бьющее наотмашь азиатское солнце. Азиатский упорный ветер, как нескончаемый, сводящий с ума напев. Азиатская сушь.
Одну секунду полковник Юрченко глядел в экран и думал. А потом он сделал то, чего Малахов никак не ожидал от хорошо выдрессированного голубокрового военного. Он был изумлен, и он спросил:
– Почему?
– Вы в курсе, что он летит из чумного района?
– Тем более – сбить.
– Интересно, полковник, – иронически сказал Малахов, – зачем вы вообще связались со Службой, если и сами все знаете?
Полковник Юрченко демонстративно вздохнул:
– У меня есть приказ сотрудничать с вами.
Малахов тоже вздохнул:
– Насколько мне известно, у вас имеется не ограниченный сроком действия приказ о безоговорочном выполнении указаний Санитарной Службы, исходящих с уровня не ниже моего заместителя. Окружному отделению Службы вы, конечно, не подчиняетесь, хотя лично я думаю, что это неправильно… Все верно или я что-то перепутал?
На коричневом лице перекатились желваки.
– Все верно.
– Итак, полковник, – сказал Малахов. – Слушайте внимательно и попробуйте только отключиться. Сбивать самолет категорически запрещаю. Приказываю посадить его неповрежденным где-нибудь подальше от населенных пунктов, колодцев и троп. Место выберите сами. Я свяжусь с Мошковым, вы его знаете? Очень хорошо. Он перебросит к вам мобильную группу. Запомните: после посадки ваши люди осуществляют только внешнее прикрытие. С беженцами – если там беженцы – будут иметь контакт только люди Мошкова, и ни в коем случае не ваши. Всему участвующему в операции личному составу пользоваться средствами индивидуальной биозащиты. Все. Действуйте.
Полковник Юрченко исчез из кадра. Малахов позвонил Мошкову и после краткого разговора с минуту смотрел на пустынный ландшафт. Ничего в нем не было интересного, кроме редких колючек, перекати-поля и одинокого солдата, мучительно пытавшегося свернуть в бухту длинный, волочащийся по земле кабель.
Надо было ждать. Малахов отделил пол-экрана и позволил компу выбрать канал телевидения. Там была искусственная метель за окном, и пышнотелая русоволосая секс-дива, по сценическому имени – Воспламеняющая Задом, с улыбкой а-ля Джоконда на румяном лице деловито снимала с себя валенки, ватные штаны и телогрейку. Национальный модный колорит. В куче сброшенной на пол спецодежды глаз невольно искал какой-нибудь ломик или разводной ключ, но, наверно, девушка оставила инструмент за дверью. Помянув недобрым словом Нетленные Мощи и Службу Духовного Здоровья Населения, Малахов вырубил канал.
– Через две минуты переключим на изображение с вертолета, э-э… – говоривший, явно не зная, как обращаться к Малахову, немного помычал и, не дождавшись подсказки, умолк.
– Понял вас.
Хорошо англосаксам, мельком подумал Малахов. У них «сэр» – и точка.
Он стал смотреть на Виталькины игрушки, столпившиеся на полке над экраном. Давно пора их выбросить, тоже мне реликвия… Дракона вот оставлю, эта игрушка у сына любимая была, а остальные – на помойку.
Механический дракон с ноздрями, похожими на лунные кратеры, вроде бы принюхивался. Он не возражал. И голографический портрет Кардинала, висящий над полкой, тоже не возражал, хотя и не относился к игрушкам сына. Это был умный портрет, он обо всем имел собственное мнение. Малахов вспомнил, как Кардинал, зная о портрете, однажды по-доброму погрозил пальцем. Только один раз. Наверно, понял, что Малахов держит у себя портрет не из сентиментальных чувств или подхалимажа, а ради напоминания о возможных последствиях ошибки, и воздержался от отеческого нагоняя.
Ради напоминания о последствиях – оно полезно…
Затылок вел себя прилично, а значит, все шло как надо. Бесспорно, полковник Юрченко очень хотел бы разобраться с нарушителем по-своему и без лишнего шума, но как раз этого нельзя было допустить. Если хочешь чего-то добиться от много о себе понимающих структур, надо периодически подтягивать поводок, это Малахов знал твердо. Иначе на запросы будешь получать информацию той же степени достоверности, как байка о том, что жареная курица снесла яичко, годное к инкубации, и работать станет невозможно.
Малахов попытался прикинуть, откуда может лететь этот самолет, а потом вспомнил слова о том, что «Майскому жуку» не нужен специальный аэродром. Значит, откуда угодно… ну, не совсем откуда угодно, все-таки горы, хотя мест для взлета – посадки и там наверняка хватает. Не суть важно, главное – заразный район, кашмирская кожно-легочная форма чумы, черт бы ее побрал, мерзость редкостная… Конечно, наркотики или оружие куда вероятнее. А если люди? Десятка четыре – или сколько их там? – беженцев, добровольно идущих на страшный риск, чтобы только улететь от войны, от чумы, от голода… Женщины, дети, просто отчаявшиеся люди. Куда угодно, на чем угодно, только подальше от смерти – туда, где людям привычнее жить, чем умирать. За перелет с них могли взять все, что они имели, и еще сверх того. Могли оставить в заложниках брата, сестру, ребенка… На опиумных тропах, да еще во время войны, всегда не хватает носильщиков.
Ничего, подумал Малахов. Мошков с ситуацией справится, пусть там даже половина заразных. Карантинный лагерь в пустыне – лучшего места не придумать.
Изображение на экране поменялось. Озвученная тонким свистом турбины и дребезжащим рокотом винта, по холмистой пустыне далеко внизу побежала узкая хищная тень вертолета. Пузатый самолет шел ниже, неуклюже пытаясь маневрировать, а по обе стороны от него, догоняя, неслись два «Ка-80» – нарушителя брали в «клещи». «Борт три, дай еще одну», – приказал кто-то. Длинно и внятно простучало, трасса прошла выше самолета.
– Ага! Уразумел, садится.
Пузатый самолет пошел навстречу своей тени, коснулся ее и после короткой пробежки встал. Вертолет, примериваясь, сделал разворот и завис, пустыня набежала снизу, брызнул в сторону вырванный потоком воздуха куст, изображение заволоклось было поднятой пылью, но тотчас отвернулось вбок, и Малахов увидел, что второй вертолет тоже садится. Третий остался в воздухе, облетая по широкому кругу место посадки самолета.
Затылок не болел.
Ротор приземлившегося вертолета работал на холостом ходу, и в пыльное облако из брюха машины сыпались люди в пятнистом. Разбежались в стороны, беря самолет в полукольцо… Группа Мошкова запаздывала, но должна была появиться с минуты на минуту. Малахов успел подумать о том, что на самом деле не так уж часто бывают ситуации, когда одна минута решает все, на этот раз операция должна пройти благополучно, если только военные не проявят излишней прыти…
В фюзеляже самолета откинулась кормовая аппарель. Мелкий сгусток огня выскочил из черного зева и кинулся, казалось, прямо в глаза.
На секунду Малахов ослеп и оглох. Изображение дернулось, задрожало и начало заваливаться набок. Летели какие-то клочья. Медленно, ничком в потрескавшуюся чужую землю падал солдат в истерзанном осколками хаки. Еще один шустрый огненный комок – или так показалось? – метнулся ко второму вертолету, не долетел и рассыпался брызгами. Видимо, там не зевали.
Кто-то отдавал команды лающим голосом.
Потом самолет подпрыгнул, разломился пополам и скрылся в кучевом облаке огня, дыма и пыли, и где-то вне кадра тонко кричал раненый, кто-то яростно матерился, а полковник Юрченко рычал с ненавистью прямо Малахову в лицо и указывал на убитого:
– Твоя работа, гад, твоя… Не отмоешься вовек, понял? Эта кровь на тебе, слышишь, ты!..
И по-прежнему, справа налево пересекая застывшую в экране жуть, катились и катились, подпрыгивая, невесомые шарики перекати-поля.
Малахов сглотнул всухую.
– Принято к сведению, – сказал он. – Теперь вот что: место посадки выжечь начисто, и вокруг тоже, насколько возможно. Учтите ветровой вынос. Всем участникам операции сегодня же пройти повторную вакцинацию, и вам также, полковник. Выполняйте.
…Огнеметы еще работали, когда он выключил связь.
ГЛАВА 2
Суицид
Полная свобода делать все, что ты хочешь и как ты хочешь, – это, в сущности, не более, чем свобода вообще ничего не делать.
Норберт Винер
– И следует понимать так, что вы снова его упустили? Только отвечайте четко: да или нет?
– Да.
Лицо отвечавшего осталось неподвижным. Бритая голова, сбитый на сторону кривой нос и мощные шейные бугры, распиравшие ворот сорочки, делали его похожим на боксера-профессионала. Лишь капельки пота на лбу выдавали страх, зато спокойный голос не изменился ни в какой модуляции, констатируя:
– Мы его упустили.
– Упустили во второй раз, прошу вас заметить. Ну и как же вы собираетесь объяснить это обстоятельство?
– Честно, шеф?
– А как вы думаете?.. Правильно, молодец. Когда можно будет врать, я скажу.
– Простите. Если честно, то не знаю.
– Вот даже как?
– Именно так, шеф. Совпадение случайностей, вы же знаете, как это бывает. По всем канонам, мы должны были его взять, голову даю на отсечение… Да что там, в той ситуации и толковый профессионал вряд ли ушел бы, а ведь он, как я понимаю, никто. Да я его сам видел, вот как вас вижу, – чистый шпак, ничего толком не умеет. Лопух, одно слово…
– Однако этот лопух, как вы позволили себе выразиться, оставил ни с чем и вас, и вашу команду экстра-класса. Любопытный лопух, вы не находите? Кстати, для чего вы его вообще загнали в тот дом?
– Пришлось пойти на запасной вариант, шеф. Взять его на улице не представилось возможным.
– Не представилось – или он вам не представил? Впрочем, достаточно. Меня совершенно не интересует, почему он сумел от вас уйти, действия ваших людей анализируйте сами. Меня также очень слабо интересует, что вы намерены предпринять, чтобы впредь ничего подобного не повторилось. По сути, меня занимает только один вопрос: когда этот человек будет доставлен живым и по возможности невредимым сюда, в этот кабинет? Так когда же?
– Простите, шеф, мы его потеряли. Найдем, конечно, это вопрос нескольких дней. Проработка вероятных мест посещения, регулярные объявления о разыскиваемом маньяке с приметами объекта, показания очевидцев, папиллярная идентификация в общественных местах… Наследит обязательно. Поверьте, шеф, если он не забрался куда-нибудь в тундру, найти его – две недели максимум, а взять – вопрос техники. Случайностей больше не будет, обещаю. Мы его возьмем.
– Ну-ну. Между прочим, хочу еще раз напомнить, что применение форсированных спецсредств при задержании объекта вам категорически запрещено. Он мне не нужен ни с полной амнезией, ни с частичной, так что ничего психотропного, кроме табельных мозгокрутов, вы меня поняли?.. Кстати, у него есть комп. Полагаю, вам сообщили, что за последнюю неделю объект дважды выходил в сеть через спутник, используя свой пароль, – и, чует мое сердце, еще выйдет. Полагаю, это обстоятельство облегчает вашу задачу?
– Разумеется. Однако позволю себе заметить, что местонахождение объекта определяется с точностью до пяти километров: спутники связи просто не предназначены для целей пеленгации абонента. Мы, конечно, блокировали выявленные районы, однако безрезультатно. Разве что заменить спутник на более соответствующий нашей задаче или переориентировать спасательные и навигационные сети на поиск одного человека… Шучу, шеф, извините.
– Не извиняйтесь. Об этом стоит подумать. Может быть, вы правы.
– Еще раз простите, шеф… вы серьезно?
Читать бесплатно другие книги:
