Шерлок Холмс в Америке Миллетт Ларри

Блеген был настолько поражен этим сухим замечанием касательно его личного сейфа, что на какое-то время потерял дар речи, а потом промямлил:

– Но как… как вам удалось?..

– Это неважно, – перебил его Холмс. – Достаточно сказать, что мне о вас все известно, мистер Блеген, и вам стоит об этом помнить. Знания – моя профессия. Прошу, продолжайте.

Блеген поерзал на стуле и потеребил воротник потрепанного пальто; было видно, что ему не по себе. Наконец он снова заговорил:

– Прошлой весной… то есть весной тысяча восемьсот девяносто восьмого года мы отволокли камень на холм, вырыли яму и поместили монолит между корней молодого деревца.

– Но как вам это удалось? – спросил Рафферти.

– Олаф соорудил своеобразный рычаг – он был очень хорошим механиком – и раздвинул корни так, чтобы втиснуть камень. Трудная работенка, но Олаф решил, что будет забавно, когда он осенью выкопает камень.

– Кто-то еще, кроме вас и мистера Вальгрена, знал об этой шутке? – уточнил Холмс.

– Нет, только мы двое. Даже Нильс не знал, а они с Олафом дружили.

– Хорошо. Продолжайте.

– Думаю, вы в курсе, что было дальше. После того как Олаф выкопал камень, считая, что таким образом просто подшутит над местными, явился Магнус Ларссон и завел разговор об артефакте.

– Для Олафа это стало полной неожиданностью, я правильно понимаю?

– О, да. Он был поражен до глубины души, особенно когда Ларссон предложил двести долларов за камень. Для такого бедолаги, как Олаф, это немалые деньги.

– Коль скоро вы заверяли соглашение, мистер Блеген, то, как я понял, считали себя вправе претендовать на половину суммы?

– Да, мне казалось это справедливым.

– Хотя вы знали, что камень подделка?

– Я ошибался, признаю, но Ларссон такой крикливый и неприятный тип, что никаких угрызений совести я не испытал.

– Давайте продолжим. Почему мистер Вальгрен отказался выполнять условия сделки с Ларссоном?

– Жадность. Он счел, что если Ларссон так нахваливает камень, называет величайшим открытием века и еще бог знает чем, то находка стоит дороже двухсот долларов.

– Понятно. Магнус Ларссон, могу себе представить, не обрадовался, когда Вальгрен решил расторгнуть договор.

– Он был просто в ярости. Олаф сказал, что писатель явился как-то вечером к нему домой с пистолетом, угрожал ему. Но Олаф самый упрямый человек в мире, его так просто не возьмешь. Он волновался, что Ларссон попытается выкрасть камень, и потому спрятал свое сокровище в навозной яме. Я ему помогал, поскольку у него больная спина.

– Любопытно кое-что узнать. Когда мистер Ларссон впервые дал вам понять, что знает о том, что камень фальшивка?

Блеген замялся:

– Я точно не помню…

– Не лгите. Я видел записку, в которой мистер Ларссон советует вам подыграть, или же вы забыли о ее существовании?

– Разумеется нет. Он прислал мне записку после того, как я высказал некоторые сомнения относительно его новых видов на камень.

– Под новыми видами, как я полагаю, подразумевается план продать камень богатому шведу в Чикаго. Сколько вам предложили, мистер Блеген?

Блеген еще больше стушевался, уставился в пол и сказал еле слышно:

– Они пообещали мне пять сотен долларов.

– Понятно. А что же мистер Вальгрен? Сколько полагалось ему?

– Я не знаю точно; думаю, столько же.

Рафферти скривился:

– Вы самый неумелый лжец, какого я только видел, мистер Блеген. Каждый раз, когда вы озвучиваете очередную ложь, вы опускаете глаза, словно их магнитом к земле тянет. Почему бы не попробовать ради разнообразия говорить правду? Вам будет проще, да и мы сэкономим кучу времени. Факт в том, что мистер Вальгрен по новым условиям вообще ничего не получал, и это вы сообщили Ларссону, где спрятан камень. Будете отрицать, мистер Блеген?

– Нет, – сказал Блеген, все еще не поднимая глаз. – Но я понятия не имел, что его убьют. Это истинная правда.

– Я вам верю, – кивнул Холмс. – Вам не хватит духу кого-то убить, мистер Блеген. Очевидно, что это дело рук Билли Свифта и шерифа, хотя я сомневаюсь, что они замышляли убийство, когда проникли в амбар: просто Олаф Вальгрен застукал их, и другого выбора не оставалось. Теперь давайте обсудим, что случилось после убийства Олафа Вальгрена, которое стало для вас неприятной неожиданностью. Шериф Бем угрожал вам, и потому вы и мистер Фегельблад сбежали?

– Да, – признался Блеген, который оставил все попытки противостоять допросу. – Он заявился ко мне домой вечером того дня, когда нашли тело Олафа. До этого я даже не догадывался, что и Бем вовлечен в дело, поскольку общался только с Ларссоном.

– И что шериф сказал вам?

– Обвинил в краже камня и пригрозил убить, если я не верну артефакт и не буду держать язык за зубами. Я очень испугался. Не знаю, насколько тесно вы общались с шерифом, но он временами может быть страшным человеком. Действительно страшным.

Говоря это, Блеген сложил ладони, словно этот молитвенный жест мог защитить от воспоминаний о Беме.

– И что вы ему ответили?

– Правду. Я понятия не имел, что случилось с камнем. Я решил, что шериф мне поверил, но не был уверен. Слава богу, наконец он ушел, сказав на прощание, что если я лгу, он перережет мне горло.

– Правильно ли я понимаю, что он повторил свою угрозу, возможно даже с большей горячностью, когда камня не оказалось на ферме Фегельблада?

– Да. Думаю, он тогда подумал, что мы с Нильсом заодно. Он угрожал и Фегельбладу, еще до того, как все мы отправились на ферму. Так что вы можете себе представить, как я испугался. Когда шериф предупредил, что они с Ларссоном собираются навестить меня в воскресенье вечером, я понял, что пора бежать, собрал вещи и пошел к Нильсу. Он знал одну заброшенную ферму, и мы решили переждать там, пока все не затихнет.

– Мудрое решение, – заметил Рафферти. – Думаю, шериф собирался выколотить из вас правду, но вместо этого обрушил свой гнев на мистера Ларссона.

Холмс сказал:

– Полагаю, шериф задолго до этого решил расправиться с Магнусом Ларссоном, хотя, возможно, и не собирался убивать его у вас дома. Со своей любовью к выпивке и длинным языком писатель мог, по мнению Бема, в любой момент поставить под угрозу весь стройный план. Но я согласен с Рафферти: в вашей квартире что-то произошло. Может быть, между ними началась перепалка или же Ларссон в сердцах что-то сказал, а шериф вышел из себя. Этого мы уже никогда не узнаем.

– Мне повезло остаться в живых, – вздохнул Блеген.

– Да уж. Кстати, это вы оставили в позапрошлое воскресенье сообщение, попросив нас с мистером Холмсом приехать в Холандберг?

– Сообщение? Нет, я ничего такого не делал.

– Я так и думал.

Холмс подтвердил наши подозрения. «Сообщение» являлось частью тщательно продуманной ловушки, поскольку, появившись в квартире Блегена, мы нашли карту, которая привела нас в западню на ферме Фэрвью.

Расспросив Блегена о миссис Комсток и выяснив, что он ничего не знает об участии леди, Холмс сказал:

– Я хотел бы прояснить несколько моментов, мистер Блеген. Для начала ответьте, почему мистер Фегельблад перед тем, как вы отправились на заброшенную ферму, написал, что собирается в Мурхед?

Блеген пожал плечами:

– Он сказал, что указал первое пришедшее на ум название. Надеялся, что записка пустит шерифа по ложному следу.

И снова совпадение, подумалось мне, дело буквально кишело ими. Из всех названий Фегельблад выбрал самое опасное, из-за чего мы решили, что его тоже заманили в ловушку.

Холмс воспринял новость спокойно, лишь слегка кивнув, словно бы говоря: «Я так и знал, я подозревал, что мистер Фегельблад выбрал Мурхед по чистой случайности».

Помолчав какое-то время, сыщик с жаром заговорил:

– Итак, мы подошли к тому, что пока что остается для нас загадкой. Где рунический камень? Это как-никак центр всего дела, Солнце в Солнечной системе данного преступления. Но пока что он скрыт от наших взглядов, как во время затмения. Или можно прибегнуть к сравнению, которое придумал мистер Рафферти: мы словно играем в наперстки, но шарик постоянно ускользает. Как я помню, наш ирландский друг выдвигал версию о том, что маленький лепрекон стащил камень с фермы мистера Фегельблада, подсунув нам ту памятную деревянную табличку. Осталось лишь узнать, где лепрекон спрятал монолит.

– Но разве камень не может быть на ферме Фэрвью? – спросил Кенсингтон. – Разве не туда отправили ящик подходящего размера?

– Туда, – признал Холмс, – однако мистер Рафферти по своим каналам навел справки, и оказалось, что в ящике действительно лежала надгробная плита Фрэнка Комстока, как и говорила его очаровательная вдова. Надо искать камень в другом месте. А теперь позвольте, я вам кое-что покажу.

Холмс вытащил из кармана какой-то документ, и я узнал в нем ту самую телеграмму, которую он получил в Мурхеде от Джозефа Пайла.

Мой друг произнес:

– У меня в руках сообщение, касающееся продажи определенного наименования товара компанией «Фарвелл, Озман и Кирк». Эта компания эксклюзивно распространяла на Северо-Западе продукцию фирмы «Стим Гейдж», производство которой расположено в городе Сиракьюс, штат Нью-Йорк. Если верить отчетности, то тринадцатого сентября тысяча восемьсот девяносто шестого года компания «Фарвелл, Озман и Кирк» отправила фонарь нужной нам модели сюда по требованию клиента.

Надо сказать, Холмс получал огромное удовольствие, поскольку он больше всего любил, когда дело закрывалось намертво, словно крышка гроба, а сейчас был именно такой случай. Для начала детектив прошел в переднюю и вернулся с большим мешком. Снова заняв место посреди гостиной, Холмс медленно открыл мешок и достал оттуда фонарь, от которого был отколот кусок. Мой друг поставил фонарь на стол, достал из кармана пиджака фрагмент, найденный на ферме Нильса Фегельблада, и приложил к стеклу. Он подходил идеально. Затем Холмс мягко развернулся, словно танцор, делающий пируэт, и приказал командным голосом:

– А теперь, мистер Блеген, вы нам скажете, что вы сделали с руническим камнем.

Через два часа мы стояли у основания поросшего лесом холма меньше чем в четверти мили от того места, где Олаф Вальгрен и Эйнар Блеген закопали камень впервые. Этот холм располагался уже на территории фермы Нильса Фегельблада, в пределах видимости от того леска, где мы тщетно пытались найти рунический камень. Блеген под напором Холмса сдался, поняв, что дальнейшее сопротивление бесполезно. История оказалась проста и даже в какой-то мере неудивительна. Блеген признался, что на следующий день после того, как обнаружили тело Вальгрена, он узнал, что камень был перепрятан и находится в роще на ферме Фегельблада, о чем сам хозяин сообщил ему по телефону.

– Нильсу не нравилось, что его втянули во все это, и он решил, что надо рассказать кому-то, дабы защитить себя в случае неприятностей. Поэтому он оставил сообщение на станции с просьбой перезвонить.

– И назвал местонахождение камня, поскольку доверял вам?

– Мы дружили, – объяснил Блеген.

– Боюсь подумать, как вы тогда поступаете с врагами, мистер Блеген.

Как бы то ни было, бывший священник, полагая, что Фегельблад никогда с ним не поделится, если продаст камень, решил взять дело в свои руки. Он пошел ночью в рощу, выкопал камень, поднял его с помощью маленькой лебедки, а потом перевез в другое место неподалеку.

– То есть вы перевезли монолит ночью в пятницу – через день после убийства Олафа Вальгрена и после того, как шериф Бем приставлял вам к горлу нож и обещал прирезать, если вы не покажете место, где лежит камень? Смелый поступок, мистер Блеген, если вы действительно так боитесь шерифа, как нам рассказывали. Или же это просто игра? И вы наслаждаетесь самим процессом вранья?

– Нет же, я правда боялся. Но я решил, что мне ничто не угрожает, пока шериф не догадается, что камень у меня. Кроме того, даже верни я Бему находку, он скорее всего убил бы и меня.

Холмс посмотрел на него с удивлением, а Рафферти покачал головой:

– Интересно, мистер Блеген, выучили ли вы хоть одну из заповедей, пока были священником? Вы до самого конца что-то просчитывали и замышляли; прикидывали, как продать камень повыгоднее, а деньги оставить себе. Может быть, шерифу и стоило оказать миру любезность, перерезав в итоге ваше никчемное горло.

Слова Рафферти, с которыми я даже отчасти был согласен, все еще звучали у меня в ушах, когда мы прибыли в место, где артефакт нашел последний приют.

– Копайте, – велел ирландец бывшему священнику, когда мы выгрузились из экипажа. – Хоть раз поработайте честно. Если камня там не окажется, я сам перережу вам горло.

Блеген покорно сделал то, что ему велели, и буквально через пару минут земля отдала нам свое сокровище. Когда мы собрались вокруг ямы, я поймал себя на мысли, как далеко мы зашли в нашем расследовании и как неуловим был камень. Сейчас я чувствовал странный укол разочарования, поняв, что артефакт утратит свою магическую власть над моим воображением, стоит мне увидеть его или прикоснуться к нему.

С помощью Рафферти мы подняли камень на поверхность и перенесли в один из экипажей Кенсингтона. Меня поразила невзрачность монолита. Но эта темно-серая плита с аккуратными рунами стоила четырех жизней и чуть не угробила нас самих.

Холмс, жаждавший оценить артефакт, забрался в экипаж и полчаса в деталях рассматривал камень. Он изучил буквально каждый дюйм через увеличительное стекло, измерил рулеткой, повернул под всеми мыслимыми углами, потер руками.

– Ну, и что думаете? – спросил Кенсингтон, когда Холмс закончил осмотр.

– Это прекрасная подделка, только вот все руны совершенно одинаковой высоты, что наводит на мысль об использовании современных инструментов, а не средневековых. Да и сами следы долота слишком свежие для древней плиты. Жаль, что столько жизней загублено из-за такой глупости.

На этой печальной ноте мы завернули камень в брезент и поехали обратно в Александрию в лучах ярко-оранжевого заката. На следующее утро нас ждал долгий путь в Лондон, а Рафферти возвращался к себе в Сент-Пол.

Перед возвращением в отель мы снова заскочили к Джорджу Кенсингтону, чтобы проститься с его домашними. Сначала мы мило поболтали с хозяином и его женой, а потом поднялись наверх к Муни. Она, как всегда, сидела за столом и снова рисовала. На этот раз на картинке по темно-синему небу плыли белоснежные облака, а на одном из них парила девочка, очень похожая на саму художницу, с развевающимися белокурыми волосами.

– Это ты на облаке? – спросил Рафферти.

– Да. Я люблю облака. Они мягкие.

Рафферти улыбнулся:

– Когда-нибудь ты попадешь туда к ангелам.

– У меня есть секрет, – заявила девочка, продолжая заведенный между ними ритуал.

– Я так и знал! – Рафферти хлопнул в ладоши. – Кто начнет? Ты или я?

– Я.

Я ждал, что малышка снова прошепчет что-то Рафферти на ухо, как и раньше, но она вдруг открыла стол, порылась там и вытащила маленький снимок.

– Красиво, – сказала она, протягивая фотографию ирландцу.

Снимок, похоже, был сделан с сеновала в амбаре. На нем два человека – Вальгрен и Блеген – стояли перед руническим камнем; Вальгрен занес правую руку, чтобы ударить по камню долотом, а Блеген словно бы наблюдал и контролировал процесс.

– Какая красивая фотография, – похвалил Рафферти. – Готов поклясться, ты спрятала ее от плохого человека.

– Да. Спрятала. Плохой человек мертв, как и папа. Это грустно. А теперь скажи мне свой секрет.

Рафферти что-то шепнул ей на ушко, и лицо девочки озарила улыбка.

– Что вы ей сказали? – спросил я.

– Сказал, что теперь у нее появился новый дядя – я, и что я буду при первой же возможности навещать ее.

Девочка внезапно поднялась со стула и обняла огромного ирландца:

– Ты мне нравишься. Ты смешной.

– А ты самая смелая девочка на свете, – сказал Рафферти, заключая ее в объятия. – И самая хорошенькая. Мы останемся друзьями навсегда, что бы ни случилось.