Конец цепи Олссон Фредрик

Кристина закрыла дверь в свой кабинет, повесила замшевую куртку на крючок рядом со стеклянной стенкой и позволила себе на несколько секунд закрыть глаза. Пожалуй, кто-то мог видеть ее, но и черт с ним. Она знала, что через несколько минут будет в порядке снова, быстра на язык и полна энергии, и к концу дня в любом случае никто не вспомнит о ее секундной слабости.

Утро получилось суровым. И оно сменило тяжелую ночь. Она видела, как ее бывшего мужа выносили на носилках и как он исчез в карете скорой помощи. Пожалуй, по-хорошему стоило сесть в машину и следовать за ними. Наверное, было бы более человечно провести первую половину дня на стуле в коридоре в ожидании, когда он очнется, а потом пересесть на другой стул около его кровати и разговаривать с ним, переливая из пустого в порожнее, и спрашивать, почему он так поступил.

Но от гуманизма Кристины в отношении его давно не осталось и следа. Она сохраняла человеческое отношение к нему насколько могла, а потом оно стало угасать и сошло на нет. Вильям напоминал автомобиль, от которого требовалось избавиться черт знает когда (по его собственным словам), из тех, на кого тратят деньги и время, но они, уже миновав определенный предел, продолжают ломаться. Он не мог стать здоровым снова, поскольку сам этого не хотел, потеряв веру или желание или что там сейчас требовалось, когда речь заходит о способности управлять собственной жизнью. И в какой-то момент чуть не потянул Кристину за собой, но, к счастью для нее, она не выдержала и просто оставила их квартиру в один прекрасный день два года назад.

Она никогда больше не появлялась там вплоть до сегодняшнего дня. Конечно, он продолжал звонить и, конечно, доставал ее каждый раз, когда она отвечала, но ей удавалось держать его на расстоянии, и постепенно, постепенно она стала самой собой снова. Не потому, что ее печаль ушла, просто вполне уживалась вместе со всем другим.

Она хотела сохранить все именно в таком виде. Не могла позволить ему утащить ее в беспросветную тьму снова. Поэтому не провела день в больнице, а позвонила в газету и предупредила, что появится только после обеда.

И проболталась почти четыре часа в городе. Попыталась расслабиться таким же образом, как всегда делала. Отключила телефон, пошла в большой книжный магазин на Местер-Самуэльсгатан, отобрала огромную кучу газет и журналов в отделе зарубежной периодики, пусть большинство из этого она могла прочитать совершенно бесплатно у себя в редакции. А потом расположилась в баре Гранд-отеля и заказала себе невероятно дорогой завтрак, хотя уже ела, и просидела там до тех пор, пока все большие мировые события не вытеснили ее личные проблемы на второй план и не низвели их до уровня не важной безделицы. А закончив с этим, прогулялась по ноябрьскому холодку через весь город до расположенной на Кунгсхольмене редакции.

Наказание не заставило себя долго ждать. Оно сразу обрушилось на нее в форме тысячи ожидавших решения редакционных вопросов, телефонных разговоров, которые ей требовалось провести, и прочих дел. Но теперь она была готова разобраться с ними.

Кристина включила свой мобильный телефон. И начала просматривать электронную почту, в то время как он самостоятельно связался с ближайшей мачтой и известил о своем возвращении в Сеть, что в итоге разрушило ближайшие планы Кристины. Поскольку, когда мобильник запищал, информируя ее о тридцати неотвеченных вызовах, она увидела четыре сообщения от практиканта, согласно которым ей звонили из больницы и просили связаться с ними.

Даже если ее сослуживцы почти наверняка забыли бы, что она начала рабочий день с закрытыми глазами, у всех уж точно надолго осталось в памяти, как она закончила его четыре минуты спустя, торопливо прошествовав к выходу с телефоном в руке.

Вильям просидел неподвижно в своем самолетном кресле по крайней мере десять минут, прежде чем в первый раз пошевелился. И навострил уши в надежде по каким-то звукам, обрывкам разговоров понять, где находится и вместе с кем.

Но так и не получил никаких путеводных нитей.

Он услышал только слабый шум реактивных двигателей, жалостное стенание корпуса самолета, когда машина проваливалась в воздушные ямы, но никаких голосов, никаких шагов, ничего, свидетельствовавшего о присутствии на борту кого-то еще помимо него. Что представлялось обязательным условием.

Внезапно он понял, что голоден. Попытался понять, как давно ел в последний раз, но снова без успеха. Во-первых, он не знал, как долго находился без сознания. Во-вторых, получил внутривенное питание через капельницу в больнице, из-за чего желудок, вероятно, позднее, чем следовало, дал знать о себе.

К сожалению, он понятия не имел, который сейчас час, поскольку в противном случае ему, пожалуй, удалось бы оценить, где он находится и куда они собираются доставить его.

Они. Кто же они такие?

Он скосился на маленький пульт перед своим сиденьем. Какое-то мгновение раздумывал, стоит ли нажать на кнопку со стилизованным изображением стюардессы, но посчитал это глупой идеей и отказался от нее. Вместо этого поднялся, слегка ссутулившись (высота кабины вполне позволяла ему стоять прямо с запасом где-то в дециметр), и за два шага доковылял до маленькой двери.

Он колебался. Взвешивал свои возможности.

Даже если благодаря хорошей звукоизоляции фоновый шум был здесь значительно тише, чем в обычном пассажирском самолете, его по-прежнему хватало, чтобы заглушить любые движения. Если кто-то ждал за дверью, он вряд ли услышал, как Вильям встал и подошел к ней. В теории он смог бы получить значительное преимущество только за счет эффекта неожиданности, внезапно перешагнув порог.

Но на практике, с другой стороны, эффект неожиданности уже перестал бы работать еще до того, как он успел воспользоваться им. Он же по-прежнему находился не в лучшем состоянии из-за всей химии, которую запихал в себя за последние сутки, и был далек от своей прежней формы. То, что ему наверняка удалось бы тогда, не стоило даже пробовать сегодня.

Но он не мог также просто стоять.

И решил рискнуть. Что бы ни ожидало его впереди.

Взялся за круглую ручку. Почувствовал холодный металл на своей ладони.

Повернул. Осторожно. Ручка подалась, через четверть оборота щелкнул замок, и дверь открылась.

К его удивлению, за ней никто не стоял. Никакого оружия и мрачных мин, никого, кто велел бы ему оставаться внутри, пока его не позовут. Поэтому он шагнул вперед, остановился и огляделся. Перед его каютой действительно находился тянувшийся вдоль левого борта самолета узкий коридор с такими же полукруглыми иллюминаторами, как и в помещении, где он проснулся. На полу лежало толстое ковровое покрытие, которое, возможно, стоило половину его сбережений, стены были обиты искусственной огнестойкой кожей. А дальше, всего в нескольких метрах, находился более традиционный самолетный салон с двумя десятками сидений, столь же шикарных, как и доставшееся ему, но расположенных по два с каждой стороны среднего прохода.

Если Вильям ожидал бурной реакции на свое появление, ему осталось только признать, что он ошибся.

Вдалеке у закрытой двери кабины пилота сидели двое мужчин. И тот из них, кто находился спиной к нему, даже не повернулся, тогда как его визави только поднял глаза, констатировал присутствие Вильяма, но тем и ограничился.

Вильям сразу узнал его. В костюме, коротко стриженного, серьезного на военный манер, с мальчишескими чертами лица. Он был одним из двоих, ожидавших перед дверью в больничную палату, и именно в его руке находилась блестящая дорогая авторучка, которую потом воткнули сзади в шею Вильяма. Послышался щелчок, словно сработала пружина, и только тогда он понял назначение данного предмета. И это стало последним воспоминанием о произошедшем до того, как он проснулся там, где находился сейчас.

Сделавший ему укол мужчина подмигнул Вильяму, давая понять, что его заметили, а потом повернул подстриженную ежиком голову чуть в сторону и посмотрел вправо от Вильяма. И оказалось, что вся троица в сборе. За углом стенки, отделявшей каюту Вильяма от салона, сидел молодой человек, разговаривавший с ним в больнице. Он оторвался от газеты (на немецком языке, как Вильям успел заметить, прежде чем она исчезла в кармане впереди стоящего сиденья) и поднялся. В его мимике и жестах не было ничего угрожающего, но и дружелюбного тоже. А улыбка парня выглядела скорее механической, чем знаком выражения человеческих чувств.

– Проснулся? – спросил он.

Вильям лишь иронично посмотрел на него, как бы подчеркнув, что ответ подразумевается сам собой. Если он сейчас был не в состоянии справиться с ними физически, то вполне мог побороться с помощью сарказма.

Мужчина вышел в проход и встал перед Вильямом, слегка согнув хорошо тренированную шею, поскольку в нем было по крайней мере два метра роста, а Вильям стоял неподвижно и ждал, что сейчас произойдет. Он внутренне приготовился к двум вариантам развития событий. Либо его пригласят присоединиться к остальным, либо прикажут вернуться в каюту и сидеть там, не доставая никого.

Но ничего подобного не случилось.

– В настенном шкафчике в твоей каюте находятся туалетные принадлежности, – сообщил мужчина. – Если захочешь привести себя в порядок.

– Для чего? – спросил Вильям.

Обладатель бычьей шеи проигнорировал его вопрос, словно не услышал его.

– Ванная комната находится в самом конце.

Вот как. Вильям кивнул в знак благодарности. В ситуации по-прежнему отсутствовали какие-то признаки враждебности, но и дружелюбной ее трудно было назвать.

– У меня создается впечатление, что если я спрошу, куда мы держим путь, то тоже не получу ответа, не так ли? – сказал он.

– Я сожалею.

– Вот как. Тебе, пожалуй, надо с кем-то поговорить.

Он произнес это с ироничной улыбкой, но мужчина перед ним не продемонстрировал никаких признаков беспокойства. Или недовольства. Или сожаления, несмотря на свое утверждение. Его взгляд был тяжелым, строгим и печальным.

– В самом конце? – спросил Вильям без толики удивления.

И обладатель бычьей шеи кивнул в ответ.

Кристине понадобилось менее получаса, чтобы добраться с Кунгсхольмена назад на Каптенсгатан, пусть уже перевалило за полдень и движение на дорогах было соответствующим. Она заставила беднягу таксиста дважды проехать на красный, и в одном случае он даже сократил путь через тротуар исключительно по собственной инициативе. А сейчас она стояла перед дверью своей старой квартиры второй раз за день.

И держала мобильник в руке. Он по-прежнему был теплым, поскольку она прижимала его к уху всю дорогу, иногда рычала в него, порой рассуждая так, словно разговаривала с детьми, а сама выступала в роли уже выходящей из себя родительницы.

– Как, черт возьми, можно потерять взрослого человека, – сказала она, увидев взгляд водителя в зеркале заднего вида. – Теряют предметы! Данные! Возможно, детей! Но уж точно не пациента, пытавшегося лишить себя жизни!

Однако именно это они и сделали.

А сейчас уже обыскали все помещения, переговорили с персоналом, опросили свидетелей. Но никто не имел ни малейшего представления о том, как, почему и даже когда Вильям Сандберг исчез из Каролинской больницы. Они просматривали записи со всех камер наружного наблюдения, установленных в ней, но пока не обнаружили ничего, что помогло бы им решить загадку.

Красная как рак, Кристина отключила телефон, и в виде исключения цвет ее лица не имел никакого отношения к излучаемому аккумулятором теплу. Она просто разозлилась. Мир был полон идиотов. Таксист представлялся ей одним из них, но она все равно дала ему приличные чаевые (какой-то бонус он ведь заслужил, рискуя своими водительскими правами), а потом устремилась вверх по лестницам, уверенная, что он попытался сделать это снова. И столь же уверенная в том, что сейчас ему повезло.

Первое, на что она обратила внимание, когда перешагнула порог своей бывшей квартиры, была внешность немолодого полицейского, впустившего ее внутрь. Он имел на лице растительность, которая, казалось, сама не могла решить, является ли она бородой или просто необычно неряшливой щетиной, и среди всех этих волос неожиданно открылся рот в жадной попытке схватить воздух, или произнести какие-то слова, или для обеих целей одновременно. Но пока еще он молчал, глаза сказали все за него.

«Нам очень жаль, но у нас плохие новости», – сообщили они.

– Он мертв? – спросила она и удивилась себе, поскольку это стало сюрпризом для нее самой. Наверное, по-хорошему стоило поинтересоваться: «Как он себя чувствует?» Или, по крайней мере: «Он жив?» Но в глубине души она была уже убеждена в трагическом финале и не видела никакой другой возможности.

Поэтому ее вдвойне удивил ответ полицейского.

– Мы не знаем, – сказал он.

– Не знаете? – удивилась она.

Никакого ответа. Тогда Кристина задала новый вопрос:

– Он здесь?

Сейчас полицейский также не ответил. Стоял, уставившись на носки своих ботинок. У него за спиной она увидела его коллег, ходивших по квартире, и вспышки фотоаппарата из комнаты, которую не могла видеть.

Он колебался. Вертевшийся у него на языке вопрос казался ему неприятным, но он все равно хотел его задать.

– У вас были трения между собой?

– Мы развелись два года назад. По-моему, подобное можно засчитать как трения.

Выглядывавший из бороды рот не знал, надо ему улыбнуться иронически или посочувствовать ситуации, поэтому выбрал лучший для себя вариант и снова схватил глоток воздуха.

– Где он? – спросила Кристина.

Полицейский отошел в сторону. Кивнул в глубину квартиры:

– Мы думаем, он решил уехать.

У нее ушло несколько секунд, прежде чем она осознала смысл его слов. Уехать?

Кристина торопливо проследовала в указанном ей направлении, мимо гостиной и библиотеки, как раз по тому маршруту, где в своей прошлой жизни множество раз по утрам ходила только в халате и в полотенце или даже без них. В счастливом неведении, что ей сегодня придется второпях преодолевать то же расстояние с целью объяснить полицейским в кабинете Вильяма, что человек, который не хочет жить, вряд ли довольствуется простым «отъездом».

Но, войдя в комнату, она резко остановилась.

Встретилась взглядом с двумя стражами порядка (пожалуй, экспертами, хотя она не знала этого наверняка), стоявшими около его рабочего стола. И огляделась. Она не была здесь после развода, но, точно как и полицейские, сразу же поняла, что кое-что отсутствует. А точнее, все.

Вдоль длинной стены справа от двери, перед окнами, откуда открывался вид на крыши, печные трубы, маленькие эркеры и меблированные крышные террасы Остермальма, стоял письменный стол. Справа от него находился глубокий шкаф с полкой для системного блока компьютера и его принадлежностей, куда подходили кабели для их присоединения к локальной Сети.

Именно его содержимое и исчезло.

Сейчас он стоял открытый и пустой, точно как и письменный стол, пожелтевшие участки на поверхности которого показывали, где совсем недавно располагались опоры двух плоских мониторов. По обеим сторонам окон на стенах висели полки, где ее бывший муж хранил свои папки и толстые книги по статистике и шифрам, о которых она перестала спрашивать, как только осознала, что ей не понять даже надписи на их корешках. Сейчас все это тоже отсутствовало. Полки сияли пустотой.

Она покачала головой. Очень решительно.

Полицейские смотрели на нее и ждали, когда она объяснит, что имела в виду.

– Ограбление, – сказала она.

Оба эксперта промолчали, но посмотрели друг на друга так, словно знали больше, чем она.

– Он никуда не уехал, – добавила она с нотками отчаяния в голосе, ставшие сюрпризом для нее самой. Неужели они не могли этого понять?

– Ему некуда уезжать, да и незачем, я разговаривал с ним весь вечер вчера! Почему, черт возьми, он должен куда-то отправляться?

Они по-прежнему молчали, с жалостью смотрели на нее, пока не обменялись взглядами с кем-то за ее спиной. Это был полицейский с растительностью на лице. Она даже не услышала, как он подошел, и сейчас он стоял позади нее и беспомощно раскрывал рот, как вытащенная на берег рыба, пока все ждали от него каких-то слов.

– Причину мы не знаем, – наконец выдавил он из себя, словно сам факт уже считался бесспорным. И закончил кивком, означавшим «пошли».

Кристина покорно последовала за ним в экскурсию по квартире, знакомой и лучше его, и, когда они дошли их спальни, где все, даже запахи, осталось тем же самым, поток самых разных воспоминаний нахлынул на нее. Включая даже те, которые она давно считала утраченными навсегда. О том, как они продали виллу и переехали в город, поскольку именно там им нравилось находиться. Вспомнила времена, когда они наконец смогли жить в свое удовольствие снова.

Если бы они только знали…

Здесь царили чистота и порядок, и мужчина со странной бородой вошел в комнату и, оглянувшись, проверил, следует ли она за ним. А потом остановился перед их бывшим гардеробом, открыл раздвижные двери и посмотрел на нее, словно это объясняло все.

Да, пожалуй.

Гардероб был пуст.

Все пиджаки и костюмы, обычно имевшиеся у Вильяма, его хорошо отглаженные рубашки – все исчезло. То же самое касалось полок с нижним бельем и обувью. Конечно, все это вроде бы подтверждало их правоту. Он она знала, что они ошибаются.

– Менее суток назад мой бывший муж пытался покончить с собой, – сказала она. – И сейчас вы серьезно думаете, что он собрал свои пожитки и убрался отсюда.

– Если верить жильцам из квартиры напротив, около полудня здесь побывали двое мужчин из транспортной фирмы «Стадсбудет» и выносили какие-то коробки.

– Из транспортной фирмы или в спецодежде с ее логотипом?

– Что ты имеешь в виду?

Кристина оставила его вопрос без ответа. Это была одна из ее особенностей. Поскольку она промолчала, ему пришлось искать ответ самому. А всегда лучше заставлять людей думать, чем подкидывать им готовые решения. Особенно когда у тебя самого они отсутствовали.

Взамен она оставила полицейского стоять в тишине. Развернулась и вышла из спальни.

А потом совершила завершающую прогулку по своему бывшему жилищу. Посетила кухню, столовую, маленькую прихожую, гостиную. Квартира была опрятной, даже чересчур, и по-прежнему носила отпечаток хорошего вкуса, результат из совместных усилий. Он особенно ничего не изменил после ее ухода, и, не зная его настолько хорошо, как она, другая удивилась бы, как ему удалось сохранить их бывшее семейное гнездышко в таком состоянии и не позволить ему деградировать вместе с ним.

Но она отлично знала его. Порядок из хаоса. Шаблон и логика. Только по этому принципу он мог жить, и, даже если все иное рушилось вокруг Вильяма, он по-прежнему неукоснительно следовал ему. Человек продолжает оставаться педантом при любых обстоятельствах.

В конце она снова вернулась в его кабинет. Два эксперта составляли компанию своему коллеге со странной внешностью где-то в другой части квартиры, и сейчас она стояла там в полном одиночестве и видела перед собой все вещи, которых уже не было на своих местах.

Уехал?

Нет.

Она знала его. Знала, что ему некуда уезжать, плюс у него уж точно отсутствовали какие-либо причины покидать единственное место, где он все еще чувствовал себя спокойно.

И компьютеры? Зачем ему понадобилось бы брать их с собой? И вообще, включал ли он их после всего случившегося?

Что-то здесь не сходилось…

Чего-то не хватало.

Кристина долго стояла и пыталась понять, не разыгралось ли у нее воображение, поскольку она не была в квартире в последний год, или же ей на самом деле подсознательно удалось что-то обнаружить, хотя она еще не поняла, о чем, собственно, идет речь. Кристина знала это, еще войдя в кабинет в первый раз: что-то не так. Но не могла определить точно.

Она закрыла глаза и попыталась представить себе всю комнату, как она выглядела тогда. Набитые до отказа, но отличающиеся идеальным порядком полки. Папки, бумаги, ручки, которые он так любил. Он был единственным известным ей мужчиной, готовым часами слоняться с ними среди стеллажей, переходя из одного магазина в другой. Раньше они стояли шеренгами, тщательно рассортированные. И сейчас все это исчезло. Все. Что еще? Что-то должно было находиться здесь, но она не могла вспомнить?

Она подошла к письменному столу. Огляделась. Развернулась. Прошла по комнате с другой стороны.

А потом резко остановилась.

Точно.

Речь не шла о том, что отсутствовало.

А о том, что должно было отсутствовать, но осталось.

Туалетные принадлежности в маленьком гардеробе удивили Вильяма: он подобных вещей вообще не ожидал.

В принципе в них не было ничего сенсационного. Просто они оказались его собственными.

И лежали в черной нейлоновой сумочке, которую он всегда брал с собой в поездки, по крайней мере, раньше, когда еще куда-то ездил, и все находившееся в ней, начиная с бритвенного станка и зубной щетки и кончая кремом после бритья, попало туда из его ванной комнаты.

На тонкой вешалке вдобавок висел один из его собственных пиджаков поверх одной из его собственных рубашек, а ниже его собственные джинсы. На полу стояли ботинки (конечно, не те, какие он выбрал бы сам, но в любом случае его собственные), а рядом лежала пара его свернутых вместе носков и аккуратно сложенное нижнее белье.

Они побывали у него в квартире.

Хотя могли просто швырнуть ему стандартный набор предметов гигиены, принести одежду из универмага, попавшегося по пути. Так нет же, пробрались к нему в жилище и забрали его вещи.

Подобное говорило о многом.

Отчасти о том, что, куда бы его ни везли, ему предстояло пробыть там долго.

И все же они стремились сделать его существование максимально комфортным. Он был важен для них. Независимо от того, зачем им понадобился, они хотели, чтобы он чувствовал себя как дома, даже как бы их гостем.

Вполне приемлемый вариант, подумал он.

Хотя, как ни говори, ему не оставили выбора.

Он посмотрел на тонкую оболочку своего собственного тела, висевшую на вешалке. Потом стянул с себя больничную рубашку, надел свой обычный наряд и босиком отправился в хвостовую часть по коридору.

Ванная, блистающая чистотой, была слишком просторной, чтобы находиться на борту самолета, но одновременно ужасно маленькой для обычной ванной. Потребовались определенные усилия, чтобы выполнить в ней все нормальные процедуры утренней гигиены.

Вильям Сандберг потратил много времени на себя. Побрился, вымылся до пояса, даже наклонил голову в белую раковину, якобы сделанную из мрамора, при всей лживости данного утверждения, и помыл ее два раза с шампунем с единственной целью: почувствовать, как струи холодной воды текут по его голове.

Это было прекрасно. И полученное удовольствие фактически стало сюрпризом для него.

Он позволил себе наслаждаться этим ощущением несколько мгновений. В любом случае, что бы ни ждало его впереди, ему хотелось встретить это с ясными мозгами.

Он стоял так, когда у него заложило оба уха одновременно.

Они пошли на посадку.

Он зажал ноздри большим и указательным пальцами и выровнял давление. Двигатели заработали в другой тональности, а это могло означать только одно. Опять же секунду спустя он понял, что почти не слышит, и ему пришлось выровнять давление снова.

Он немного подождал с выводами. Речь могла идти об изменении курс, высоты, и в таком случае они должны были выровняться скоро, а уши привыкнуть к новому давлению, и все вернуться на круги своя, то есть к монотонной тишине.

Но самолет продолжал спускаться. Повернул, откорректировал направление. Выровнялся на короткое время и опять пошел вниз. Легкие приступы тошноты сопровождали резкое изменение силы тяготения, и тело становилось как бы чуточку легче. У него пропали всякие сомнения. Они готовились к посадке.

Пока никто не сказал ему выйти из ванной, и его заинтересовало почему. Либо до приземления еще далеко, либо его одетые в костюмы друзья не считали нужным выполнять массу требований безопасности при полетах, которые, собственно, не приносили никакой особой пользы.

Скоро им предстояло ступить на твердую землю. Но где?

Солнце подсказывало ему, что они летели на восток, пока он спал. Возможно, на юго-восток, в зависимости от того, сколько времени сейчас было. Хотя подобное обстоятельство ничего не гарантировало. Откуда он мог знать, что они постоянно придерживались одного курса.

Столь же трудно было понять, как долго они летели. Солнце стояло относительно высоко, когда он проснулся в больнице, часы, пожалуй, показывали одиннадцать утра или полдень. Потом они усыпили его и доставили в аэропорт. Бромма? Арланда? Практически никакие другие больше ведь не использовались, но где можно погрузить на борт находящегося без сознания человека, не привлекая внимания наземного персонала? Если самолет стоял наготове и ждал, а все бумаги оформили заранее, они могли оказаться в воздухе, самое раннее, только через полчаса.

Его расчет не отличался точностью, но он давал хоть что-то, пусть в самом грубом приближении. Сейчас солнце по-прежнему находилось высоко. Выходило, они не могли лететь больше двух-трех часов. Конечно, меньше, если двигались на восток, навстречу вечеру, и больше, если речь шла о западе, но его прикидки все равно имели слишком широкий разброс, и он решил пренебречь этой разницей.

Взамен сконцентрировался на возможных вариантах. Как ему казалось, их имелось два. Вероятно, они находились над Южной Европой. Или над Россией. Или, возможно, где-то между ними.

Он задумался над вторым вариантом.

Россия.

Такой ответ выглядел очевидным тогда. Но сегодня?

Существовала ли в нем какая-то логика?

Но разве была какая-то логика в том, что это случилось с ним именно сейчас, напомнил он себе. Почему с ним? Почему сейчас? Какую он мог бы иметь ценность и для кого?

Он отбросил все эти мысли. Застегнул молнию на своем несессере. Ему дадут ответы в свое время.

Последний взгляд в зеркало.

Он выглядел на удивление бодрым для того, кто недавно собирался умереть.

А потом открыл дверь ванной.

Снаружи, к своему удивлению, он обнаружил мужчин в костюмах. За окном мелькали облака, услужливо уступая дорогу самолету, а по стеклу с внешней стороны медленно ползли капли конденсата.

– Подозреваю, мне надо пойти и пристегнуться? – спросил Вильям.

Он улыбнулся, хотя у него и мысли не возникло, что именно поэтому вся компания ожидала его. И, как бы подтверждая опасения Вильяма, обладатель бычьей шеи повернулся боком и пропустил вперед своих коллег.

– Я прошу прощения за это, – сказал он. – Но так будет лучше для всех.

Вильям понял.

И во второй раз он увидел, как подстриженный ежиком парень подошел к нему со специфической авторучкой в руке. Секунду спустя тело обмякло, свет погас перед ним, и Вильям Сандберг погрузился в темноту и безмолвие.

* * *

Кристина Сандберг постаралась быть краткой. Она дала полицейским свою визитку и объяснила то, что знала, даже без намека на сомнение в голосе. И прежде чем кто-то из стражей порядка успел возразить или задать вопросы, быстро направилась к выходу, оставив их переваривать полученную информацию.

Вильяма Сандберга увезли силой, и, принимая в расчет прошлое ее бывшего мужа, жизнь его была в опасности.

Это она попыталась вбить им в головы, а потом покинула свою бывшую квартиру на Каптенсгатан, чтобы никогда больше не возвращаться туда.

5

Жанин Шарлотта Хейнс прижалась к каменной стене и задержала дыхание, удары сердца, казалось, эхом отдавались в тишине, и она испугалась, что они могут выдать ее.

Потом закрыла глаза. Сконцентрировалась на необходимости не шевелиться и не позволить толстому конверту, который засунула себе за пояс, тереться о ее одежду и создавать совсем ненужный сейчас шум.

Голоса двух мужчин не долетали до нее больше. Но они точно находились где-то на расстоянии метра.

Пожалуй, их было трое, но этого Жанин не знала наверняка. Услышав их разговор на винтовой лестнице, она резко остановилась, огляделась в поисках укрытия и бросилась в узкий проход, не имея ни малейшего понятия, куда он ведет. Освещение там отсутствовало, и она прижалась к стене и одновременно услышала, что они поднялись именно на ее этаж, остановились точно рядом с ней, но с другой стороны небольшой арки.

Сейчас они стояли там неподвижно, стараясь не нарушать тишину, точно как она сама. И ей оставалось только надеяться, что они не услышали ее. В противном случае она не смогла бы объяснить свое присутствие здесь. Особенно среди ночи.

Она бежала.

И поплатилась за это сейчас.

Бежала быстро, как только могла, босая, чтобы ее шаги не отдавались эхом в каменных коридорах, рискуя жизнью, но понимая, что это, возможно, ее единственный шанс. Сейчас телу резко потребовался кислород, в то время как она отчаянно старалась затаить дыхание.

Они не могли слышать ее.

Она стояла абсолютно неподвижно.

Прислушивалась к ударам собственного сердца.

Потом, внезапно, один из них заговорил.

Голос раздавался совсем близко, и казалось, он обращается прямо к ней. Она уже собиралась сделать вдох, но в последний момент спохватилась и прижалась к стене. Взяла себя в руки и заставила слушать, о чем они говорят, а также попыталась понять смысл.

Отдельные слова казались знакомыми. Безопасность?

Черт. Ее французский никуда не годился. Она два семестра проучилась в университете, но откровенно била баклуши. И преподавательница сказала, что в один прекрасный день она пожалеет, и сейчас, стоя в каменном коридоре, Жанин пришлось признать ее правоту.

Ага. Опять. Securit. Интересно, они говорят о ней?

Она закрыла глаза, попыталась оценить ситуацию. Худшее, что могло случиться, так это если кто-то обнаружил пропажу маленькой пластиковой шайбы, находившейся у нее в кармане. Это была единственная для нее лазейка, единственный путь наружу. Она сильнее зажала ее в руке, словно это могло что-то изменить.

Они не нашли ее.

Никто не знал, где она находится. Реши они убить ее, ничто не помешало бы им, никто ничего не узнал бы. Возможно, они уже давно перестали ее искать.

Она отмахнулась от этой мысли.

Он никогда не прекратит.

А вдруг…

Она попыталась убедить себя в собственной правоте. Это было просто потрясающее полугодие, и она больше не знала, на чьей стороне работает и почему. Правильно ли это с моральной точки зрения, абсолютно неправильно или истина где-то посередине.

Жанин знала только, что ей требовалось все рассказать.

И что это ее единственный шанс.

И что бы ни случилось, они не должны были услышать ее сейчас.

Мужчины стояли и разговаривали целую вечность, продолжавшуюся ровно четыре минуты, а потом один из них, шикнув, перебил другого.

Возникшая тишина резанула ей по ушам, и страх закрался в каждую клеточку тела. Неужели они услышали ее? Неужели она расслабилась и задышала слишком громко? Знали ли они, что она стоит там?

Жанин опять задержала дыхание. Начала считать.

Один. Два. Три.

Ей уже не хватало кислорода, но она не сдавалась.

Четыре, пять.

А потом она услышала этот звук.

Приближался вертолет.

Шум его винтов пока не отличался особой силой, но дал ей возможность наполнить легкие воздухом, и одновременно с тем, как она сделала это, один из мужчин заговорил снова. Тихо, прямо в пустоту. Коротко, как бы чо-то подтверждая. Кто-то вызвал его по рации, и первую скрипку в их диалоге играл именно он.

Okay. D'accord. Bien.

А потом ад закончился для нее. Мужчины снялись с места и удалились по коридору, и скоро даже эхо их шагов растворилось в тишине.

Они ушли. И даже не приблизились к арке, где стояла она.

– О'кей, – сказала она себе. – Сейчас.

Потом оттолкнулась от стены за спиной, пулей выскочила в коридор и заставила свои босые ноги нести ее как можно быстрее. Каждый шаг отдавался болью в ступнях, как только она ставила их на неровный каменный пол, но сейчас она находилась в пути снова, и для успеха дела ей требовалось поторопиться. Поэтому она старалась не обращать внимания на физические неудобства и бежала дальше в том же направлении, что и раньше, до того как услышала мужчин на лестнице. Миновала лестничную площадку. Потом воспользовалась коридором, идущим направо. Новая лестничная площадка. Новый коридор и другая лестница. Тяжелые деревянные двери отделяли их друг от друга, но каждый раз, когда они преграждали ей путь, она доставала из кармана маленькую пластиковую шайбу, прижимала ее к коробочке рядом с дверной ручкой, и замок послушно открывался с тихим щелчком, пропуская ее дальше. И каждый раз она прислушивалась к тишине и убеждалась, что одна, прежде чем устремлялась вперед.

Вниз, вниз, два этажа. Здесь уже было сыро. Вероятно, она находилась под землей. Никаких окон, даже слуховых, ничего указывавшего на то, что снаружи вообще есть какой-то другой мир. Ощущение пребывания в тюрьме только усилилось.

Она всего лишь в третий раз оказалась в подвале, но знала дорогу почти наизусть. И гордилась своей зрительной памятью. Стоило ей увидеть что-то, и это навечно оставалось у нее в голове. И она предугадывала каждый угол, каждую дверь и каждую лестницу задолго до того, как они появлялись перед ней. Она двигалась вперед по коридорам под аккомпанемент тихих звуков контакта мягкого и твердого с каждым шагом, который делала. Не сбавляя темпа, пока не оказалась на месте.

6

Раздвинув тяжелые занавески, Вильям сразу понял, что ошибся в своих предположениях.

Комната, где он очнулся, была выдержана в классическом стиле и явно построена на века много лет назад. Пол состоял из больших каменных плит, истертых ногами множества поколений, гулявших по нему за все столетия, прошедшие с тех пор, как их уложили. Некоторые из них уже успели потрескаться от длительной эксплуатации и перепадка температуры. Точно так же, как и каменные стены с красивыми обоями, слегка пожелтевшими от времени и сырости, но вызывающими восхищение богатством деталей. От пола их отделяли декоративные панели метровой высоты, а от потолка широкие бордюры, окрашенные той же темно-серой краской, как и все другие деревянные детали вокруг.

Если бы не события последних суток, он мог бы подумать, что на выходные снял апартаменты в каком-то памятнике старины.

Страницы: «« 1234567 »»

Читать бесплатно другие книги:

Главный Архитектор тайной организации задумал преступный план – уничтожить всех людей на Земле, выпо...
Посадочная страница (landing page) – так в Интернете называют те страницы сайта, на которые чаще все...
Трагедия о чести. Королю понравилась юная Эстрелья, названная народом «Звездой Севильи» за необычайн...
Как сказал Станислав Лем в своей «Философии случая», «в рамках языка можно предпринимать самые разли...
Предвоенная Москва. Мы видим жизнь известного конферансье. Ему едва за пятьдесят лет, он женат, у не...
Четвёртая история о приключениях экипажа «Чёрной каракатицы», волею судеб поднявшей пиратский флаг.С...