Разворот полем симметрии Сафонов Никита

Шрам соответствий

В определенное время, когда фонари значили белый. Пролегая на разных уровнях общей плоскости полуокна, затемненные разности высоты, значит, от самого движения.

Настенные росписи, дышащий шов между рук. Периоды появления – то, что способно к заметному пересчету, как и тот незаконченный перевод в «новое» вместо «наклона». И опять он принимался крепить к прямоугольнику рамы портреты тех же знакомых тел, называя их то именами лиц, то принципами автоматизма, согласно чему черты его в створе стекла северной стороны повторялись, пока не уходили, растягиваясь, в ширину здания: что не было вовсе доступно.

Появляясь в полуокне, лицо повторяет черты росписи, растягиваясь в ширину, пока между рук, на высоте плоскости рамы, никак не заканчивается стекло. Со стороны, называясь именем или значением, заметно движение: северный створ прямоугольника здания заметен, когда затемненные уровни швов переводят автоматизм определенности в доступный принцип дыхания. Знакомые времени фонари пролегают от незаконченного наклона новых настенных портретов тел до того как он уходит к разности белого, к ним самим.

Не утверждая дальнего от вещей, не фиксации оглушенного теперь звука, что в этом передвижении вдоль (транспортные системы огня) горящего самого осмотра пламени: ночь оказалась 04.07, пока к десяти вечера наконец нашелся похожий поворот от сказуемого к вовлечению жеста, когда пытались долго подобрать место, чтобы лечь наконец

что не мог, что ты, пройти сквозь ограничение приглушить корректировки смысла: сказать, значит сделать определенное тем, что сделано над ним

После словно сказали о встрече, оснащенной знаменами из прежних цветов, среднего размера – те, что не попали в описание кадра над описанием третьей, четвертой и восьмой частей, А3 или А4, сшиваясь в разности характерных движений, попадая в камеру, которую забывало вращать («забывали включать механизм поворота»)

Похожие, слишком яркие элементы фигуративности

в общем, дальнейшие попытки уведомить наконец о том, что некая ошибка

имеет место (так, под окнами силами встречных работ происходило некое общее понимание обреченности на сомнение)

(когда дописали 14-ое обращение, в котором не было ничего подобного)

Нечто, возможно, мы упустили, распределяя по комнате все, что подходило по степени напряжения: оголенное поле без цифр, пока в ответном письме не нашлось слова, на которое стало бы ответом увеличенное в три раза изображение (именно того же порядка) ровной окружности вдоль спуска к единственному вопросу

смех, который испытывался в разных диапазонах (и дистанциях) произношения, возможно, на разных языках, непереводимый до тонкой адаптированной структуры действия, мог не останавливаться при этом, когда р. ст. исч.

И теперь и его окружили принципиальные описания дней среди остальных дней, в которых машинальность усталости доходила до тесноты, в которой невозможно найти ни одного предмета наслаждения, в нарисованном обнажении которому не придать очертания меньшего силуэта

(осенью казалось, что и те пять страниц в сохранности дотянули бы до двухсотого счета) и не придать одновременно оттенка спекулятивной реальности сухой смеси

То есть «любое», когда сам центр нетронут

и вот снова работники пытаются перейти строгую формальность не записать то, с чем они «работали», цемент и нерв, пустая стена и найти подходящее время для перезаписи, случайно попадая в работу, перемещаясь дальше

Вытянутый материал два-десять, то, что в окне (осталось там) может находится над полосами, оставшимися цветным пятном, чтобы вдруг разойтись в момент, пока условие не решится в пользу ни одного здания, наклонившего каждый фрагмент в осторожности твердой основой

законченное рассуждение (а как иначе это могло выглядеть), названное так от нехватки воспроизвести единство и получить только символ, иначе стыкующий ясность и отношение, сообразно памяти, как несогласованности данного (разнесения)

Вдоль реки, о чем, оставшись, река, как строгий сосуд оставаясь формой, не позволила переписать – думая об этом – те и другие, ровные полосы столбов и приведенные сводки насилия, некоторые цвета

над самой формой вдоль сложенных цитат на каждом из них через новостные ленты и шум

и очередной абзац, заменяющий палитру на грязь, опадающую со стен, соль на стене, в обрамлении предположений

над синим – коричневый, п. 5 и 6 сложены,

«6» и «14» – белый и красный

коричневая полоса ошибочно продолжает небо,

изображенное ртом

Этот пример, взятый как совокупность усилий, оставляет и эту, и следующую, затемненную, картину полей, на которых цвет заполняется. Обнаруженное, ставшее и вторым, и просто другим, очередным движением по спокойному изображению – катастрофы, когда, смешавшись, конструкция освещения не разрушилась, но продолжила распадаться. Мелкие части пятнадцати кадров то исчезали, то просто перемещали объект, определимый вне света, из собственных тел и следов предметов в обратном порядке, устанавливая то ли зеркала, то ли часы на отдельных элементарных частях представления

в центре верхний край вазы круглый, изнутри белый гипс кажется полосой

Подлинники, печатающие знакомые вещи: назвать это слепым, закрыть рукой то, что не названо – совершает

дыхание и слюна

шрамы и легкие

На вырванных листах уже нет света и сообщения; этим неисполненным не воспользоваться, от чего остается только одна смена и описание – этих страниц в моменте пожара. Эти знаки были выписаны не для того, чтобы оставить дальнее море и мыслимый облик-пейзаж, те несколько предложений: акт освещенной им стороны, поверхность впереди затемненных сюжетов рельефа

Общие для двух суждения понятного – в центре, которого так неявно нет таковым – семь непохожих на числа пяти рассеивающих семь заключений до подписания акта на камне. В том, что значилось как «округ 7» не находилось места. Рассеиваясь, места занимали различные положения,

различая страницу на пейзаж резиденций, узкие полосы или узоры вспышек над бесконечным изображением отказа: где нет ни возможности, ни падения ряда. С этих записей снова на другого песка дробь – красной – и белой – фронтали (не перейти к удалению) (начала дня)

Полем дыхания заканчивается вертикально стоящий шрам соответствий очередности в игре до распада – границы владения каждого рта; актуального перехода от промежутков заката до послесловия общих черт

Виртуальный предмет – отпечаток, объект и дистанция во владении сосуда с водой, непрестанно широким жестом, пропадающие в глубинах между нашествием и приближением переписи

выполнен из шлифованного камня серого цвета, с множеством разнонаправленных рубцов небольшой толщины, равномерно расположенных на нижней поверхности так, чтобы вода постоянно могла заполнить количество промежутков, указанное в таблицах, в зависимости от расстояния до фиксирующей машины (его возможного взрыва)

И далее в памяти воспроизводились все те же логические операции над империей географии – задолго до встречи с похожей на пересечения снега среди дальней вечерней линии воображаемой в темноте на ощупь реки. Полемика о переводимости разрушения. Смотрящий прямо на тебя рисунок «четырех переходов одних и тех же границ». Фильм о заре дыхания; с другой стороны улицы на тебя смотрит собственный оператор, не пытаясь работать, заметив промежуток между словами трагедии.

Не пытаясь воспроизвести географию рисунка реки, разрушаемой границами между фильмом и встречей, похожей на линии памяти, оператор не пытается перевести тот промежуток между дыханиями и словами, пересекающими улицу, пока на тебя смотрит империя темноты снега вдали. Воображая полемику о заре, П. оперирует прямо на тебе логику, работая на переходах, на ощупь, одних и тех же четырех трагедий.

Это недопустимое сопротивление тексту как самому продолжению текста взамен печати обнаруживает себя в изначальном повторе колеблющегося парадокса – изображаемое против его изображения; «в это же время сбрасывает ткань. Это началось несколько дней». Несколько зрителей, равномерно брошенных в помещении трех дверей.

Проходя фигуры цепей, известные как «первый контур земли», они теряют вторые слова, забытые в опустошенном саду. Планы становятся одним и тем же с системой страниц за счет одних и тех же ворот, смотревших на них, больше тех же во взгляде.

То была не цепь установленных на земле фигур, на которые они смотрели, определенно те же. Словно коричневый контур, словно планы чего-то вне первых страниц. Проходя ворота в сад, забытый взглядом на вторые слова, известные как «то», становились больше в опустошенном видении систем, терявших свою правдивость за счет них, становившихся вместе одним и тем же.