Красный монарх: Сталин и война Монтефиоре Саймон

«Я его убрал…»

Примерно в десять часов вечера в Кунцево привезли почту из ЦК. Лозгачев взял бумаги и вошел в дом. Он медленно проходил комнату за комнатой, испуганно глядя по сторонам. Чекист старался побольше шуметь. Охранники знали, что Сталин страшно не любил, когда двигались тихо. Он обязательно должен слышать, что к нему кто-то приближается.

Когда Лозгачев оказался в маленькой столовой, его глазам открылась страшная картина. Сталин лежал на ковре в пижаме и нижней рубашке, опираясь на локоть, в очень неудобной позе. Лозгачев видел, что Хозяин в сознании, но полностью беспомощен. Услышав шаги чекиста, вождь позвал его, слабо подняв руку. Охранник бросился к генсеку.

– Что случилось, товарищ Сталин?

Сталин пробормотал:

– Дззз!

Больше он ничего сказать не смог.

На полу рядом с вождем лежали часы и газета «Правда», на столе стояла бутылка минеральной воды «Нарзан». Сталин обмочился.

– Может, вызвать врача? – предложил Лозгачев.

– Дззз… – прожужжал Сталин. – Дззз…

Лозгачев взял часы. Они показывали 6.30 утра. Очевидно, что в это время у вождя и случился удар.

Иосиф Виссарионович захрипел и уснул. Чекист бросился к телефону и позвонил Старостину и Бутузовой.

– Давайте положим его на диван, – предложил Лозгачев. – На полу лежать неудобно.

Они втроем перенесли Сталина на диван. Лозгачев остался с Хозяином, полковник Старостин начал звонить министру МГБ Игнатьеву, который после увольнения Николая Власика отвечал за личную безопасность Сталина. Игнатьев был в такой панике, что не мог принять никакого решения. Он имел право сам вызвать врачей, но должен был действовать с крайней осторожностью. Министр приказал Старостину позвонить Берии и Маленкову. Вероятно, он сам предупредил своего друга Хрущева, потому что нуждался в защите против Берии. Лаврентий Павлович имел на Игнатьева зуб за «дело врачей» и «мингрельское дело». Скорее всего, последним новости об ударе Сталина узнал именно Берия.

Тем временем охрана решила перенести Сталина в главную столовую, которая была просторнее. Сталин был очень холодный. Его накрыли одеялом. Бутузова опустила рукава на нижней рубашке вождя.

Полковник Старостин не мог найти Берию, но ему удалось связаться с Маленковым. Маланя пообещал разыскать Лаврентия Павловича.

Через час в Кунцево позвонил Берия.

– Никому не говорите о болезни товарища Сталина и никуда больше не звоните, – приказал он.

Встревоженный Лозгачев сидел рядом со Сталиным. Позже он сказал, что в ту ночь поседел.

Георгий Маленков связался с Хрущевым и Булганиным.

– Звонили чекисты с дачи Сталина, – сказал он. – Они очень встревожены. Говорят, что со Сталиным что-то случилось. Наверное, нам стоит поехать туда…

Никита Хрущев утверждал, что когда они подъехали к домику охраны на воротах, то договорились не входить в дом. Сейчас Сталин спал и наверняка не хотел, чтобы его видели в таком состоянии. «Поэтому мы уехали домой», – написал позже в воспоминаниях Никита Сергеевич.

Однако охранники не помнят приезда большой четверки. Скорее всего, Булганин, Хрущев и Игнатьев после взволнованных переговоров послали на разведку Берию и Маленкова.

Эта ночь запомнилась еще и тем, что в «Правде» неожиданно прекратилась антисемитская кампания. Приостановить ее мог сам Сталин, захотевший сделать паузу перед решительным ударом.

Наступил понедельник, 2 марта. В три часа ночи маленькая делегация прибыла в Кунцево. С момента первого звонка Старостина Георгию Маленкову прошли четыре часа.

Лаврентий Павлович вошел в прихожую. Берия ни на минуту не оставался с Хозяином наедине, чтобы избежать в будущем подозрений и обвинений. Маленков, к своему ужасу, заметил, что его новые ботинки скрипят. Маланя торопливо снял их, сунул под мышку и на цыпочках, в одних носках, двинулся вперед с грацией толстого танцора.

Берия и Маленков смотрели на спящего генералиссимуса, который слегка похрапывал под одеялом. Наконец Берия повернулся к охранникам.

– Что стряслось с Хозяином? Зачем вы подняли панику? – набросился он на Лозгачева. – Хозяин тихо и мирно спит… Поехали, Маленков.

Маланя на цыпочках вышел из столовой.

Лозгачев попытался объяснить партийным руководителям, что товарищ Сталин серьезно болен и нуждается в медицинской помощи.

– Не тревожьте нас! – хмуро сказал ему Лаврентий Берия. – Не вызывайте врачей и не беспокойте товарища Сталина!

Но испуганные чекисты настаивали на визите докторов. Тогда Берия вышел из себя:

– Кто приставил к товарищу Сталину таких идиотов?

Лимузин увез Берию и Маленкова к Хрущеву и Булганину, которые ждали у ворот. Лозгачев вернулся к постели Сталина, а Старостин и Бутузова отправились спать в домик для охраны.

Над елями и березами Кунцева начала заниматься заря. С того момента, когда у Сталина случился удар, миновало двенадцать часов, а он, обмочившийся, по-прежнему лежал на диване и негромко похрапывал. Члены большой четверки, несомненно, обсуждали вопрос, стоит ли звать врачей. В это трудно поверить, но по их вине Сталин оставался без медицинской помощи половину суток.

Обычно данное обстоятельство считалось доказательством того, что партийные руководители специально бросили Сталина без помощи врачей, чтобы убить его. Но не следует забывать ситуацию, возникшую в стране весной 1953 года. Положение четверки, особенно Берии, было очень шатким. В СССР царила истерия против врачей-убийц. Профессора Виноградова, личного врача Сталина, бросили в застенки Лубянки лишь за то, что он предложил своему высокопоставленному пациенту уйти на пенсию.

При таком раскладе поднятая по пустяку паника вполне могла стоить головы. Если бы Хозяин проснулся и выяснилось, что у него было просто сильное головокружение, он расценил бы вызов врачей как попытку захватить власть. Так что решение ничего не делать устраивало всех четверых руководителей.

Четверка отложила вызов врачей до утра. Нам, наверное, теперь никогда не узнать, имела ли эта задержка решающее значение и могли ли врачи спасти больного. Описания последних дней жизни Иосифа Виссарионовича, которых появилось вполне достаточно, утверждают, что вождь был убит.

– Я его убрал! – похвастался позже Берия Молотову и Кагановичу. – Я спас всех вас!

Новые исторические исследования допускают, что Лаврентий вполне мог подсыпать в вино Сталину какое-нибудь лекарство, типа варфарина, которое через несколько дней стало причиной удара.

Четверка разъехалась по домам спать. Они ничего не сказали своим семьям о том, что случилось со Сталиным. У постели советского императора терзался сомнениями Лозгачев. В конце концов он не выдержал. Лозгачев разбудил Старостина и попросил его позвонить членам политбюро.

– Если он умрет, нам с тобой придет конец! – объяснил он.

Страх, который не позволил партийным руководителям вызвать врачей, оказал на охранников противоположное воздействие. Они вновь позвонили Маленкову. Маланя велел послать Бутузову еще раз посмотреть на Сталина. Она вернулась и сказала, что тот продолжает спать, но сон какой-то необычный. Тогда Маленков позвонил Берии.

– Мне только что опять звонили с дачи Сталина, – сказал Маленков. – Они утверждают, что с товарищем Сталиным что-то не в порядке. Придется, наверное, еще раз ехать в Кунцево.

Сейчас решения принимали Лаврентий Берия и Георгий Маленков. Когда они согласились с тем, что нужно вызвать врачей, тут же возник важный вопрос: каких именно? Кто-то из четверки позвонил Третьякову, министру здравоохранения СССР, и попросил выбрать несколько опытных русских профессоров – только русских и ни в коем случае не евреев.

Хрущев приехал в Кунцево и сообщил охранникам, что скоро прибудут доктора.

Полковник Туков позвонил Вячеславу Молотову, Анастасу Микояну и Климу Ворошилову и сообщил о том, что у Хозяина случился удар.

– Позвоните другим членам политбюро, – сказал Молотов. – Я немедленно выезжаю.

Ворошилов после звонка из Кунцева словно преобразился. «Он стал таким энергичным, каким я помнила его в самых опасных ситуациях во время Гражданской и Великой Отечественной войн, – написала его супруга в неопубликованных дневниках. – Я догадывалась, что надвигается беда. Я громко расплакалась и спросила его: „Что случилось?“ Он обнял меня и ответил: „Не бойся“!»

Ворошилов присоединился к Кагановичу, Молотову и Микояну, которые уже собрались у постели больного. Молотов, конечно, обратил внимание на то, что сейчас всем заправлял Берия.

Сталин открыл глаза, когда в комнату вошел Каганович. Он оглядел одного за другим соратников, после чего опять сомкнул глаза. Молотов и Каганович были очень расстроены. По их щекам катились слезы.

– Товарищ Сталин, мы здесь, ваши верные друзья и товарищи, – обратился к вождю первый советский маршал. Его голос дрожал от едва сдерживаемых рыданий. – Как ты себя чувствуешь, дорогой друг?

Лицо Сталина исказилось. Он пошевелился, но так и не пришел в сознание.

Хрущев тоже был очень расстроен. Никита Сергеевич смотался домой помыться и вернулся в Кунцево.

В семь часов утра 2 марта в Кунцево наконец приехали врачи. Консилиум возглавлял профессор Лукомский. Ни одному из них раньше не приходилось лечить вождя. Их провели к больному. В просторной столовой пахло мочой. Врачи страшно нервничали. Ведь им предстояло осматривать самого Сталина. Зная об арестах и пытках своих коллег, они догадывались, что это может произойти и с ними.

Сначала стоматолог вынул у Сталина зубные протезы. Он был так напуган, что уронил их на пол. Затем Лукомский попытался снять со Сталина пижаму и рубашку, чтобы измерить давление. «У них так сильно дрожали руки, что они не могли даже снять с него рубашку», – рассказывал Лозгачев. Лукомский боялся прикоснуться к Сталину и долго не мог найти у него пульс.

– Крепче держите его руку! – рявкнул на профессора Лаврентий Берия.

В конце концов одежду решили разрезать ножницами.

Врачи приступили к осмотру больного. Он лежал на спине. Голова повернута налево, глаза закрыты, на лице – умеренная гиперемия. Пульс – 78; сердцебиение – слабое; давление 190 на 110. Правая сторона тела парализована, но левые конечности временами вздрагивали. Лоб холодный.

В рот Сталина влили стакан 10-процентного раствора сульфата магния. Невропатолог, терапевт и медсестра стояли рядом наготове.

После осмотра врачи начали расспрашивать охранников. Чекисты сейчас тоже страшно боялись. «Мы думали, что нас затолкают в машину – и до свидания, нам конец», – рассказывал Лозгачев.

У Сталина случился инсульт с кровоизлиянием в мозг. Состояние пациента было крайне тяжелым. Никаких сомнений в его недееспособности, даже если вождь останется жив, не оставалось.

Охранники отошли от дивана и слились с мебелью. Профессора почти ничего больше не могли сделать. Они порекомендовали больному абсолютный покой и решили оставить его на диване. Что же касается собственно лечения, то Сталину поставили за уши по восемь пиявок с каждой стороны и положили на голову холодный компресс. В тот день врачи велели кормить пациента только жидкой пищей с чайной ложечки, чтобы он не подавился.

В столовую прикатили баллоны с кислородом.

Врачи вкололи Сталину камфару и взяли на анализ мочу.

Пациент пошевелился и попытался накрыться.

У Светланы Сталиной предыдущим вечером был день рождения. Ее вызвали с урока французского.

– Вас просит приехать в Кунцево Маленков, – сказали ей.

Когда она вышла из машины, Хрущев и Булганин со слезами в глазах обняли ее.

– Берия и Маленков тебе все расскажут, – предупредили они.

И снова стало предельно ясно, кто сейчас главный.

Светлану ошеломили шум и суматоха, которые царили на всегда тихой даче. Она обратила внимание на то, что все врачи – незнакомые. Светлана подошла к дивану и поцеловала отца. Только сейчас она поняла, как сильно его любит.

В Кунцево вызвали и Василия Сталина. Василий так боялся отца, что решил: его вызывают по работе. Он приехал на дачу с воздушными картами. Прошло совсем немного времени, и Василий Иосифович был уже пьян. Следующие два дня он, шатаясь, врывался в комнату, где лежал больной Сталин, и кричал:

– Сволочи, вы загубили отца!

Светлане было стыдно за поведение брата. Партийные руководители хотели увезти Василия, Ворошилов отвел его в сторону и попытался успокоить:

– Мы делаем все, чтобы твой отец остался жив.

Берия перестал скрывать свою ненависть к вождю. Но каждый раз, когда веки Хозяина вздрагивали или когда у него открывались глаза, Лаврентий Павлович бледнел. Он боялся, что Сталин может прийти в себя. Берия бросался на колени и целовал руку вождю, как восточный визирь у постели больного султана.

Остальные члены политбюро оплакивали Сталина, своего старого друга и товарища. Пусть он и наделал много ошибок, но он все равно оставался историческим титаном и верховным понтификом международного коммунистического движения. Соратники горевали и одновременно с облегчением вздыхали, что он умирает.

20 миллионов человек погибли, еще 28 миллионов были депортированы. 18 миллионов из них работали в ГУЛАГе и мало чем отличались от рабов и тем не менее продолжали верить в идеалы коммунизма.

В 22.40 все старое политбюро собралось в Маленьком уголке, чтобы выработать план действий. Место Сталина было пустым.

В кабинет ввели испуганных врачей: профессора Куперина, нового главврача кремлевской больницы, и профессора Ткачева. Доклад длился десять минут. Наступило молчание. Дрожавший от страха Куперин еще больше испугался.

Наконец Лаврентий Берия разрешил медикам уйти.

– Вы отвечаете за жизнь товарища Сталина! – угрожающе сказал он им на прощание. – Надеюсь, вы понимаете это? Вы должны сделать все возможное и невозможное, чтобы спасти жизнь товарища Сталина!

Профессор Куперин вздрогнул и вышел из кабинета.

Георгий Маленков, как всегда действовавший в паре с Берией, зачитал указ. Члены политбюро должны парами дежурить по двадцать четыре часа у постели больного. Молотова и Микояна в список дежурных не включили.

Лаврентий Берия приказал Микояну оставаться в Кремле и руководить страной. После этого Маленков с Берией уехали в Кунцево, где потребовали у врачей прогноз. Куперин показал схему кровообращения.

– Видите, вот здесь, в сосуде, возник тромб, – начал читать он лекцию членам политбюро. – Он размером с пятикопеечную монету. Товарищ Сталин остался бы жив, если бы тромб удалось вовремя удалить!

– Вы гарантируете, что товарищ Сталин будет жить? – грозно спросил Берия у врачей.

Затем он потребовал оперировать Сталина, но, как вспоминает Лозгачев, никто из профессоров не взял на себя такой риск.

– Смерть неизбежна, – ответили доктора.

В 20.30 3 марта члены политбюро во главе с Берией вновь собрались в Маленьком уголке. Эта встреча продлилась недолго – всего час. Судя по докладу Куперина, состояние Сталина не было безнадежным, но оно с каждым часом ухудшалось. Сейчас у вождя наблюдалось очень высокое давление – 210 на 120. Дыхание и сердцебиение были нерегулярными. За ушами больного разместили от шести до восьми пиявок. Сталину делали клизмы из сульфата магнезии. Его кормили подслащенным чаем.

Вечером на помощь Лукомскому приехали еще четыре врача, в том числе знаменитый профессор Мясников. Политбюро знало, что другие главные врачи страны сейчас находятся в тюрьме.

Мясников увидел маленького толстого Сталина с искаженным лицом. Диагноз, по словам профессора, был ясен с первого взгляда: «Кровоизлияние в левом полушарии головного мозга в результате склероза и гипертензии».

Каждые двадцать минут доктора записывали в журнал состояние и характеристики больного. Партийные руководители со слезами на глазах сидели, вытянув ноги, в креслах или стояли у дивана и наблюдали за врачами.

«Маленков дал нам понять, что он надеется: медицинские меры продлят жизнь пациента на „удовлетворительный период времени“. Все мы понимали, что он говорит о времени, которое необходимо для организации нового правительства», – вспоминал Мясников.

Официальных встреч и совещаний в Кремле больше не было. В то время как Маленков и Берия шептались о перераспределении портфелей, Хрущев и Булганин думали над тем, как помешать Берии прибрать к рукам органы. Лаврентий Павлович, возможно, вместе с Маленковым давно разработал план захвата власти. Поскольку второго грузина Россия больше не потерпит, они решили, что Маланя возглавит правительство и при этом останется секретарем ЦК. Берия был готов удовольствоваться своими прежними владениями – МГБ-МВД.

4 марта, в 10.15 утра, доктора сообщили, что состояние больного ухудшилось.

– Эти негодяи убили отца! – закричал вернувшийся в комнату пьяный Василий.

Хрущев обнял этого маленького, насмерть перепуганного человека и вывел в соседнюю комнату.

Берия отправился домой пообедать. Он не скрывал ликования.

– Для него будет лучше умереть, – сказал он родным. – Если он останется жив, то будет как овощ. – Нина плакала. – Ты смешная, Нина. Его смерть спасла тебе жизнь.

Нина Берия каждый день ездила к Светлане и утешала ее.

Вечером 4 марта дыхание вождя стало коротким и очень поверхностным, с каждым часом оно становилось все слабее.

Берия и Маленков решили воспользоваться сидящими на Лубянке врачами. Ночью трех обвиняемых в «заговоре врачей-убийц», которых пытали каждый день, неожиданно разбудили и вновь отвели на допрос. В этот раз чекистам понадобились профессиональные знания арестованных.

– Мой дядя очень болен, – вежливо начал следователь. – И у него это… как его… дыхание Чейн-Стокса. Как, вы думаете, что это означает?

– Если вы рассчитываете получить от дядюшки наследство, то считайте, что оно у вас в кармане, – ответил профессор, который не лишился своего еврейского чувства юмора.

Другого выдающегося советского медика, профессора Якова Раппопорта, попросили назвать специалистов, которые смогли бы вылечить «больного дядю». Раппопорт назвал Виноградова и нескольких других докторов, которые были арестованы и сидели на Лубянке. Следователь поинтересовался, смогут ли это, по его мнению, сделать профессора Куперин и Лукомский? Чекист с ужасом услышал ответ:

– Он один из четверых опытных врачей, но значительно уступает тем, кто сидит в тюрьме.

Допросы «врачей-убийц» продолжились, но проходили теперь как-то вяло. Казалось, что следователи потеряли интерес. Дело доходило до того, что чекисты даже засыпали во время допросов. Заключенные не могли понять, что происходит.

В 23.30 4 марта Сталина вырвало. Паузы между прерывистыми вдохами становились все длиннее. Куперин сообщил партийным боссам, что ситуация критическая.

– Примите все меры, чтобы спасти товарища Сталина! – приказал взволнованный Берия.

Доктора продолжили бороться за жизнь умирающего генералиссимуса. В комнату вкатили искусственный аппарат дыхания, но его так и не использовали.

5 марта вождь неожиданно побледнел. Его дыхание стало еще более поверхностным, интервалы между вдохами увеличились. Пульс ускорился и стал слабее. У него несколько раз вздрогнула голова, потом начались спазмы в левой руке и ноге.

В полдень Сталина вновь вырвало, на этот раз кровью. Недавние исследования документов, рассказывающих о последних часах жизни вождя, позволили найти записи врачей, сделанные прямо в столовой. Из них следует, что в желудке Иосифа Виссарионовича открылось кровотечение. Эту деталь из окончательного бюллетеня, однако, убрали. Подозрительное кровотечение в желудке могло быть вызвано отравлением.

– Иди скорее, Сталину совсем плохо! – сказал Маленков Хрущеву.

Партийные руководители бросились в столовую. Пульс Сталина слабел. В 3.35 утра его дыхание каждые две-три минуты останавливалось на пять секунд. Он быстро угасал.

Берия, Маленков и Хрущев добились разрешения политбюро проверить архив вождя. Оставив у постели больного Маленкова и Хрущева, Лаврентий Павлович помчался в Кремль. Он открыл сейф Сталина и начал лихорадочно просматривать папки. Конечно, Лаврентия интересовали компрометирующие его документы.

Этим вечером состоялось первое официальное совещание трехсот советских руководителей и чиновников. Но сначала элита собралась в одной из комнат в неформальной обстановке, чтобы сформировать новое правительство. Берия и Маленков договорились о коллективном руководстве. Они по очереди вносили предложения. В президиум вернулись Молотов с Микояном. Старая гвардия заняла прежние посты: Вячеслав Михайлович опять стал министром иностранных дел, а Анастас Иванович – министром внутренней и внешней торговли. Хрущев сохранил пост одного из первых секретарей, но был выведен из правительства. Основную власть сосредоточил в своих руках Берия. Он хотел руководить МГБ и МВД и одновременно оставаться первым заместителем премьер-министра. Георгий Маленков получил оба последних поста Сталина: премьера и генсека. Укрепили свои позиции и военные. Новыми заместителями министра обороны Булганина стали старые военачальники Жуков и Василевский. Ворошилову досталась малозначащая должность председателя президиума Верховного Совета СССР.

Лаврентий Павлович ликовал. Он добился всего, чего хотел. Берия пережил многочисленные опасности и интриги врагов и сейчас ничего не боялся. Теперь он мог не скрывать свою ненависть к Сталину. «Этот негодяй! – бушевал Лаврентий. – Эта грязь! Слава богу, что мы от него избавились!» Он разоблачал фальшь военной славы генералиссимуса: «Не он выиграл войну! Войну выиграли мы!» Это Берия придумал словосочетание «культ личности».

Лаврентий Павлович уже строил грандиозные планы. Он собирался даровать свободу всем национальностям, сделать открытой экономику, объединить Германию, закрыть трудовые лагеря и показать всю глупость «дела врачей». Берия ни на минуту не сомневался, что его превосходный ум и свежие антибольшевистские идеи позволят одержать сокрушительную победу. Даже Молотов понимал, что Берия – человек будущего.

После встречи в Кремле вожди вернулись в Кунцево. Берия подошел к дивану и, как кронпринц из плохого фильма, торжественно объявил:

– Товарищ Сталин, здесь собрались все члены политбюро. Скажите нам что-нибудь!

Ворошилов отвел Берию и прошептал:

– Пусть к нему подойдут телохранители и прислуга. Он их любит. Может, он им что-нибудь скажет.

По знаку Лаврентия Павловича к дивану подошел полковник Хрусталев. Он заговорил со Сталиным, но тот даже не открыл глаз. Вожди выстроились в очередь и начали прощаться. Они образовали пары, как в детской игре. Их очередность говорила о степени влияния. Первыми стояли, конечно, Георгий Маленков и Лаврентий Берия. За ними шли Клим Ворошилов и Вячеслав Молотов, Лазарь Каганович и Анастас Микоян. Вожди помоложе и менее значимые столпились позади. Все ритуально жали руку умирающего.

Отойдя от дивана, Маланя заявил, что Сталин слабо ответил на его рукопожатие, словно хотел назначить своим наследником.

Оставив у постели Сталина одного Николая Булганина, партийные руководители поехали в Кремль. Там уже собрались президиум ЦК, Совет министров и Верховный Совет. На повестке стоял один вопрос – утверждение нового правительства. Сталина по состоянию здоровья сняли с поста премьера, но почему-то оставили членом президиума. Около трехсот аппаратчиков проголосовали за изменения в верхушке власти.

Участники совещания ждали звонка от Булганина с объявлением о смерти Сталина, но из Кунцева не было известий. Сталин держался. Поэтому вожди вновь поехали на дачу.

В десятом часу вечера больной начал потеть. Пульс у него теперь едва прощупывался, губы посинели. Члены политбюро, Светлана Сталина, Валечка и охранники собрались около дивана, на котором лежал вождь. Руководители рангом пониже столпились в соседней комнате и с волнением наблюдали за происходящим в столовой через открытые двери.

В 21.30 Сталин совершил сорок восемь вдохов в минуту. Его сердце билось все слабее и слабее. В 21.40 врачи дали ему кислород. Пульс практически исчез. Профессора предложили сделать укол камфары и адреналина, чтобы стимулировать работу сердца. Решение должны были принять Светлана и Василий, но они смотрели на отца и ничего не говорили. Тогда право на укол дал Берия.

После укола Сталин слегка вздрогнул, но дыхание не вернулось. Он начал медленно тонуть в собственных жидкостях.

– Уведите Светлану, – распорядился Лаврентий Павлович.

Он не хотел, чтобы дочь вождя видела это ужасное зрелище. Но его слова все пропустили мимо ушей.

«Его лицо лишилось всех красок, оно стало каким-то чужим, неузнаваемым… – писала Светлана. – Он буквально задыхался у нас на глазах. Смертельная агония была ужасна. В последний миг он открыл глаза. Это был страшный взгляд, безумный или гневный, полный страха перед смертью».

Неожиданно ритм дыхания изменился. Левая рука вождя слегка поднялась. Медсестра решила, что это было чем-то вроде приветствия. «Казалось, что он или показывает куда-то вверх, или грозит нам, – заметила Светлана. – В следующее мгновение его душа предприняла последнее усилие и покинула тело».

Женщина-доктор зарыдала и обвила руками убитую горем Светлану.

Но борьба была еще не закончена. Огромный врач буквально рухнул на труп и начал делать искусственное дыхание, массируя Сталину грудь. Никите Хрущеву стало жалко вождя.

– Прекратите это, пожалуйста! – крикнул он. – Неужели вы не видите, что он мертв? Чего вы хотите? Вы не вернете его к жизни. Он уже умер!

Это был, наверное, первый за несколько дней приказ, который отдан не Берией или Маленковым.

Лицо Сталина побледнело. Сейчас оно стало «спокойным, прекрасным и невозмутимым, – писала Светлана. – Мы молчали и не шевелились».

Все, кто находился в тот момент в столовой, вновь построились парами, Лаврентий Берия и тут опередил всех. Он бросился вперед и первым поцеловал еще теплое тело. Другие вели себя более чинно. Все по очереди лобызали вождя. Ворошилов, Каганович, Булганин, Хрущев и Маленков рыдали вместе со Светланой. Молотов тоже плакал. Микоян скрывал свои чувства, хотя и заметил: «Можно сказать, что мне повезло».

Не плакал один Берия. Напротив, он весь, казалось, светился от радости и плохо скрываемого облегчения. Лаврентий Павлович прошел мимо рыдающих людей и удалился в зал. Гробовую тишину, царившую вокруг смертного одра, внезапно нарушил его громкий голос. В нем, по словам Светланы, явственно слышались победные нотки.

– Хрусталев, машину! – крикнул Берия и отправился в Кремль.

– Он поехал брать власть, – сказал Хрущеву Микоян.

Светлана видела, что сейчас все боятся Берию. Какое-то время они молча смотрели ему вслед, потом, словно по команде, бросились к дверям. Микоян и Булганин ненадолго задержались. Но через несколько минут и они вызвали свои машины. Власть навсегда ушла из этого страшного загородного дома. Колосс исчез. На диване лежал жалкий мертвый старик.

Наконец в комнате остались только члены семьи и прислуга. Повара, шоферы, сторожа, садовники и женщины, которые накрывали на стол, вышли из тени, чтобы тоже попрощаться со Сталиным. Многие рыдали. Грубые охранники вытирали глаза рукавами, как дети. С пожилой медсестрой случилась истерика. Ее пришлось отпаивать валерьяновыми каплями. Светлане казалось, что все это происходит во сне. Кто-то начал выключать в комнатах свет и наводить порядок.

В это время через толпу рыдающих служанок к дивану протолкалась тридцативосьмилетняя Валечка. Самая близкая к вождю женщина, единственное утешение холодного одиночества этого не имеющего себе равных монстра, тяжело упала на колени и бросилась на труп со всем горем простого человека. По ее щекам катились крупные слезы. Положив голову на грудь Сталина, Валечка завыла во весь голос, как это делают женщины в русских деревнях. Никто не пытался остановить ее.