Я люблю Капри Джонс Белинда

22

Я сижу в гостиной Розы, среди кружев и безделушек, и пытаюсь понять, почему меня так поразило то обстоятельство, что жена Люка — британка. Неужели потому, что это выглядит насмешкой судьбы — смотри, на ее месте могла быть ты? Выходит, в каком-то смысле Таня выполняет роль моего заменителя. Меня охватывает тоска. Ну почему я не приехала раньше!

— Я собиралась пойти пообедать на piazza, но раз ты пришла, я могу приготовить пасту дома. Ты не против?

Мой желудок урчит с таким энтузиазмом, что едва не заглушает мое: «С удовольствием!»

— Я могу чем-нибудь помочь? — застенчиво предлагаю я.

— Это займет пару минут, — отвечает Роза. — Посиди пока.

— Как получилось, что в доме Винченцо нет ни одной вашей фотографии? — Я пересаживаюсь на синий деревянный стул у кухонного стола.

— Я их забрала, — отвечает Роза, наливая кипящую воду в кастрюлю. — Когда я услышала, что приезжает твоя мама, я их все забрала. Я не хотела ее огорчать.

— Вы знали ее, когда она была маленькой?

— Я встречала ее всего пару раз, но Винченцо. конечно, говорил о ней постоянно. Она была очень смелой девочкой.

— Смелой?

— Всегда выглядела веселой и жизнерадостной, даже когда была огорчена или обеспокоена.

— О чем ей было беспокоиться? — спрашиваю я.

Судя по маминым рассказам, детство у нее было — сплошная идиллия.

— Детям нелегко, когда их родители постоянно ссорятся, так что дело доходит до драки.

— Кармела говорила, они никогда… — Я замолкаю, вспоминая, что меня кормили тщательно отредактированной версией взаимоотношений моей бабушки с ее мужем. — Зато сейчас она беспечальна, — отмечаю я, стараясь смотреть на вещи позитивно.

— Значит, она сделала свою маску еще более непроницаемой, — улыбается Роза.

У меня вытягивается лицо. Возможно ли, чтобы за маминой спокойной уверенностью таилась растерянность? Я размышляю минуту и отбрасываю эту идею — мою маму волнует только «Что мне надеть?» и «Он мне позвонит?».

— Parmigiano?[77] — предлагает Роза и ставит передо мной тарелку со спутанным клубком спагетти.

Я соглашаюсь, и она щедро посыпает мою порцию сыром. Мы приступаем к еде. Пальчики оближешь! Роза улыбается, заметив у меня на подбородке оранжевые брызги соуса, и предлагает добавку. Потом мы съедаем напополам нектарин, и она показывает мне фотографии, где они сняты вместе с Винченцо. Я сразу замечаю разницу между тем, какое у него выражение лица на этих фотографиях и какое на тех. что показывала мне Кармела. На тех фотографиях в его лице виделось какое- то напряжение, которое, как я теперь понимаю, было вызвано желанием выглядеть безупречным мужем и отцом. С Розой его лицо излучало спокойствие и преданность. Кармела думала, что победила, когда женила его на себе, но она не могла не знать, что Розу он любил больше. С этим, наверное, трудно было жить. В каком-то смысле самый лучший ее поступок — это бегство с острова. Вот если бы при этом она еще смогла отпустить его на свободу, а сама попыталась бы жить дальше, вместо того чтобы позволить чувствам к одному мужчине властвовать над всей ее жизнью, тогда…

Я беру в руки фотографию, где Винченцо сидит на скамейке, а рядом с ним животом вверх развалился кот. Ему, должно быть, было лет тридцать пять, когда сделали этот снимок. Здесь он одного возраста с Люка. У меня такое чувство, будто я впервые вижу этого мужчину. Я только сейчас понимаю, как он был красив, и отмечаю про себя, что обязательно обратила бы на него внимание, доведись мне жить в его время. Я смотрю в его добрые глаза.

— Он выглядит таким мудрым! — говорю я. — Жаль, что я с ним так и не встретилась.

— Он часто вспоминал о тебе, — говорит Роза.

Странно думать, что эти два человека, которых я. в общем-то, не знаю, разговаривали обо мне, что мое имя произносилось на Капри задолго до того, как я сюда приехала. Еще более странно, что Люка… Я смотрю на часы — четыре.

— Тебе пора? — спрашивает Роза.

Я киваю. Хотя мне понадобится волевое усилие, чтобы высвободиться из объятий ее кресла.

Роза выглядывает в окно.

— Погода не очень. Надеюсь, ты хорошо переносишь бурное море.

— До парома мне еще надо заглянуть на Вилла Чимброне. Я обещала Люка… — Мне почему-то неловко произносить его имя вслух.

— Тогда тебе нужно поторопиться, чтобы не попасть под дождь. Тут всего пять минут ходьбы вверх по склону.

— Для вас — может быть! Вы живете здесь, и у вас, наверное, ноги олимпийского атлета, — отвечаю я.

Роза смеется и нежно треплет меня по щеке. Ее прикосновения легки и ненавязчивы.

— Спасибо, что пришла. Я очень рада, что мы познакомились.

Мне хочется сказать, что я тоже рада, но меня вдруг охватывает чувство вины, как будто Кармела все время наблюдает за мной. Вместо этого я одним глотком допиваю граппу.

— Чин-чин! — хрипло говорю я и направляюсь к двери.

— Ты ведь так и не вышла за Томаса? — спрашивает Роза, останавливая меня на полдороге.

— Нет. — Я оборачиваюсь. — Я еще не была замужем.

— Когда будешь выходить замуж…

— Если, — поправляю я.

— Когда, — настаивает Роза. — Тебе понадобится вот это. — Она подает мне коричневый сверток.

— Что? Нет, я не могу! — Я отступаю на шаг.

— Пожалуйста, я хочу, чтобы оно было твоим, — настаивает Роза.

— Нет, я не могу его взять. Оно столько для вас значит.

— У меня есть прекрасные воспоминания, мне не нужно платье, которое я никогда не надену.

— Но и я его никогда не надену! И даже не из-за того, что я сказала про замужество, я просто… ну… я просто в него не влезу.

Роза щелкает языком.

— Я старая женщина и несколько усохла, а в твоем возрасте я была как раз твоего размера.

— Не думаю, — отбиваюсь я.

— Поверь мне. Я женщина. Женщина, прожившая жизнь с мужчиной, для которого мода — профессия. Думаешь, я не могу на глаз определить твой размер?

Возразить тут было нечего. Она снова протягивает мне сверток. — У меня нет дочери. У меня нет внучки. Но сегодня у меня есть ты. И я бы хотела, чтобы ты приняла этот подарок.

Комок подступает мне к горлу. К такому повороту я не была готова. Я хмурюсь, колеблюсь, но в конце концов не могу сдержаться, и слезы брызжут у меня из глаз.

Роза крепко меня обнимает.

— Это значит «да»? — спрашивает она. Я киваю и утыкаюсь ей в плечо.

— Хорошо. Откроешь его в тот день, когда поцелуешь свою настоящую любовь!

Прогулка до Вилла Чимброне занимает у меня двадцать минут. По дороге мне приходится дважды останавливаться, чтобы отдышаться. И справиться с эмоциями. Прислонившись к стене и глядя на виноградник, увешанный пыльными черными гроздьями, я чувствую теплую боль от воспоминания, с какой нежностью обошлась со мной Роза. А потом меня охватывает такое сильное желание обрести то, что было у них с Винченцо, что у меня едва не подгибаются колени. Мне уже давно не приходилось встречать людей, чьи взаимоотношения вызывали бы во мне восхищение. Мамины партнеры способны были лишь вогнать меня в уныние (хотя Платиновый Блондин, кажется, далеко не безнадежен), так что я почти оставила надежду когда-нибудь найти истинную любовь. Теперь жажда обрести ее охватывает меня, как лесной пожар.

Но может быть, виной всему граппа.

Я иду дальше, через кованые ворота, вдоль по дорожке. Стена справа от меня укутана ковром из листьев, а слева в саду шелестят жизнерадостные пальмы. Я останавливаюсь у небольшой лестницы. Она ведет к большим воротам, в которые могла бы проехать карета. Возможно, когда-то это были величественные замковые ворота, но сейчас они забиты сероватыми досками, в которых справа прорезана небольшая дверь. Мне это напоминает «Алису в стране чудес», хотя я и понимаю, что дверь вполне нормального размера и, проходя сквозь нее, я не попаду в иное королевство…

Сама вилла — большой дом из желтоватого камня, с галереей, зубчатыми башенками и внутренним двором, занавешенный каскадами виноградной лозы и забитый историческими диковинками. Мне ужасно хочется, чтобы со мной сейчас был Люка и мы прогуливались бы с ним рука об руку, как остальные посетители с их пластиковыми дождевиками и путеводителями, вдыхая по очереди воздух, напоенный ароматом роз.

По саду можно пройти несколькими маршрутами, но я инстинктивно выбираю Аллею Бесконечности, — окруженная невысокими стенами, она как будто убегает прямо в небо. Церера, богиня плодородия, встречает меня в конце аллеи и направляет в арку, откуда открывается самая потрясающая панорама, какую только мне доводилось видеть: длинный широкий балкон, где в ряд гордо выстроились семь бюстов, и их силуэты четко выделяются на фоне царственных гор и моря цвета индиго. Мы находимся так высоко, что пролетающий мимо самолет кажется висящим на одной со мной высоте. Это — Террацца дель'Инфинито, Терраса Бесконечности.

Я подхожу к первому бюсту и рассматриваю его. Некогда гладкий мрамор выветрился, поэтому лицо у бюста шершавое, в оспинах, как будто его вылепили из сахара или из песка. Лишайник, наросший на щеке, похож на желто-оранжевое родимое пятно, а угольно-черный мох украсил тогу на плече беспорядочным рисунком. Заглядывая через это плечо, я вижу, что увитые лозой решетки виноградников рядами спускаются по склону холма, как кружево на нижней юбке. На самых выпуклых участках они даже больше напоминают волнистые края устричной раковины. Обрабатывать такую почву очень нелегко. И как можно построить дом на таком отвесном склоне? Кроме строителей определенно понадобятся фокусники.

Я перехожу дальше, к бюсту женщины с недовольной гримасой на лице и собранными на затылке волосами. Потом к следующему. Вот так! Благодаря эрозии у бедного парня, как у боксера, сломанный нос. Остальные бюсты (один — с приоткрытым ртом, заплетенным паутиной, а другой с естественными серыми прожилками на мраморе шеи, похожими на вены) заняты тем, что фотографируются с туристами, негромко жалуясь на условия работы. (Они правы — сегодняшнее затянутое тучами небо далеко не так льстит их внешности, как обычный ослепительно голубой фон.)

Я дохожу до конца балкона, и тут раздается целая серия взрывов, одновременно похожих на ружейные выстрелы, удары кнута и взрывы в выхлопной трубе автомобиля. Все впадают в замешательство. Фраза «Что это было?» раздается по крайней мере на четырех языках.

— Похоже на бомбу, — предполагает стоящий рядом со мной шотландец.

Потом по округе эхом разносятся громовые раскаты и ломаный клинок молнии разрывает ослепительной полосой темно-лиловое небо. Все бегут прятаться от дождя. Кроме меня.

Наконец-то погода подстроилась под мое настроение.

Я подхожу к краю балкона. Море внизу яростно бушует. Какой там катер — сейчас, чтобы добраться до Капри, понадобится крейсер. Кстати — я уже несколько часов назад должна была позвонить маме. Если она и не волновалась раньше, то сейчас точно переживает — под маской, конечно, так что никто не увидит.

Еще пять минут я наслаждаюсь грозой, а потом иду обратно.

Проверив, не намок ли сверток со свадебным платьем, я прохожу в дальний конец балкона. Там стоит бюст солдата, немного похожий на Люка — что-то такое в выражении губ… Если бы я встала на цыпочки, то смогла бы его поцеловать. Он бы сошел за мою настоящую любовь? Я протягиваю руку, легко дотрагиваюсь до его лица, провожу пальцами по его сильной шее, ключице. Если бы он был настоящий, я бы сейчас чувствовала его дыхание. Я снова смотрю на его губы.

Всего один поцелуй…

23

Боковым зрением я замечаю движение на другом конце балкона и резко поворачиваюсь. Сердце мое замирает еще до того, как я полностью осознаю, кто направляется ко мне сквозь посеревший воздух.

— Я думал, статуя тебя сейчас поцелует! — смеется Люка.

— Ну вот, а ты вмешался и все испортил! — лукаво бранюсь я, отчаянно надеясь, что он не заметит, как шипят дождевые капли на моем раскрасневшемся лице.

— О! Я и не думал, что ты ждала поцелуя от статуи. — Теперь Люка разыгрывает смущение.

— Смеешься? Это мужчина моей мечты — без тела и со щербатым носом. Разве не о таком грезит каждая девушка?

— Ладно, тогда оставляю вас наедине! — Люка притворно готов уйти.

Я милостива.

— Можешь остаться.

— Нет уж, мне нужно пойти — чик! — Люка проводит ладонью поперек горла.

Я смеюсь — мне это почему-то очень льстит. Неужели — он готов перерезать себе горло из-за меня?

Люка подходит ближе и кладет руки мне на плечи.

— Ким, ты промокла до нитки.

— Дождь, — говорю я.

Люка закатывает глаза, свои прекрасные голубые глаза.

— Так ты объяснишь мне, как ты здесь оказался? — спрашиваю я. — Из всех балконов на свете…

Слегка склонив голову набок. Люка смотрит мне прямо в глаза.

— Я пришел за тобой. Сердце мое замирает.

— Твоя мама…

А вот это лишнее.

— Моя мама… — повторяю я с подозрением.

— Она испугалась за тебя — надвигается шторм, паромы отменили. Она попросила, чтобы я примчался сюда на своей лодке и спас тебя.

Спас меня. Хорошо звучит.

— Извини, что доставила тебе беспокойство, — говорю я.

— Беспокойство? — В его голосе непонимание.

— Non voglio disturbare,[78] — перевожу я.

— Никаких проблем. Твоя мама сегодня вечером приглядывает за Ринго, а я — за тобой.

— Сегодня вечером?

— Нам придется заночевать а Равелло. Море слишком бурное.

Я чувствую прилив адреналина. Ситуация одновременно опасная и захватывающая.

— Конечно, если бы я знал, что тебя здесь защищает Сальваторе… — Люка кивает в сторону бюста, который я чуть не поцеловала.

— Честно говоря, мне больше нравится Фабио. — Я указываю на соседнюю скульптуру.

— Нет, — возражает Люка. — Фабио не годится. У него прическа дурацкая.

— Он на голову выше большинства знакомых мне мужчин, — шучу я. И конечно же, неудачно.

Люка проскальзывает между бюстами и замирает.

— Похож?

Я внимательно осматриваю его волевой подбородок и высокие скулы, после чего говорю:

— По-моему, скульптор, который тебя создавал, был… Как по-итальянски «дилетант»?

— Genioso.[79] — невозмутимо отвечает он.

Я подыгрываю:

— Тот, кто сотворил твое лицо, был гений!

Люка смотрит на меня радостно.

— Ким?

— Что?

— Может, уйдем под крышу?

Он берет меня за руку, и мы мчимся со всех ног по Аллее Бесконечности. Иногда нас на мгновение скрывает от потоков воды увитая глицинией арка, но, когда мы добираемся до виллы, вода течет с нас ручьями. Если не прятаться от дождя, чувствуешь себя удивительно свободным. Я бы не прочь так и стоять под дождем, чтобы его струи ласкали мое лицо и тело, но Люка тянет меня за руку на крытую галерею.

Если бы это было кино, мы бы сейчас целовались. Но это не кино.

— Ты знаешь, — говорит Люка, — что Вилла Чимброне одно время принадлежала человеку, который спроектировал Биг-Бен?

— Нет! — удивляюсь я. — Ты серьезно?

— Да. Его звали лорд Гримторп — вот его герб, — он указывает на какую-то геральдическую

штуку во внутреннем дворе и продолжает: — Он окончил Кембридж, потом стал юристом, а потом стал президентом Британского хорологического института.[80]

Я восхищаюсь его лексиконом. Я бы сама ни за что не сказала «хорологический».

— Это про часы? — уточняю я.

— Да. Он купил виллу в 1904-м и украсил сады арками, статуями и произведениями средневекового искусства…

— А это что? — спрашиваю я, указывая на каменный барельеф, изображающий семь отвратных физиономий.

— Семь смертных грехов, — говорит он. — Хочешь, остановимся здесь?

Я ошарашена. Хочу ли я остановиться в тайном любовном гнездышке Греты Гарбо с самым сексуальным мужчиной на свете? Мои глаза становятся, как плошки.

— Д-да! Было бы здорово!

— Подожди здесь, я спрошу, есть ли у них свободные комнаты.

Меня немного разочаровывает множественное число этих самых комнат. — От граппы, дождя и беготни голова у меня совсем пошла кругом. Я радостно улыбаюсь и кружусь на месте от нетерпения. Но возвращается Люка, и вид у него понурый. — Ничего, — говорит он. — Придется идти в город.

Я стараюсь не выказывать разочарования и внутренне готовлюсь снова выйти под дождь. Мы как раз с трудом открываем ворота, когда сзади раздается голос:

— Синьор!

Женщина машет нам рукой от главного здания.

— Одна пара через час уезжает Если вы вернетесь через два часа, я могу сдать вам их комнату.

— Но нам нужно две комнаты, — напоминает Люка.

Я неожиданно для себя встреваю:

— М-м-м..

Люка оборачивается ко мне.

— Мы могли бы… м-м-м… было бы так здорово переночевать здесь, и еслибы мы, например…

— Там две кровати, — объявляет женщина, избавляя меня от необходимости мычать дальше.

Люка смотрит на меня, ожидая решения.

Я киваю.

— Тогда мы ее берем! — улыбается Люка.

— Возвращайтесь к восьми.

— Grazie mille!

Люка берет меня за руку, и мы проскальзываем в ворота.

— По-моему, ты не та Ким, которую я встретил на Капри. Может, расскажешь, что с тобой сегодня случилось?

Я так и делаю. То есть рассказываю.

Ну, конечно, не все.

Я не рассказала ему, что узнала, как мальчик по имени Люка однажды влюбился в девочку по имени Ким.

Я звоню маме перед ужином и успокаиваю ее известием, что я не утонула и не довела Розу до могилы. Она с облегчением вздыхает по обоим поводам и восхищается, узнав, что мы остановились на Вилла Чимброне.

— Вам повезло, что вы сумели добыть сразу две комнаты, — замечает она. — Это особенное место — обычно там все места забронированы за несколько месяцев вперед.

Я не разрушаю ее иллюзий. Мне самой страшно думать, что сегодня нам с Люка предстоит ночевать в одной комнате, не хватает еще сказать об этом маме. И все-таки я наслаждаюсь ощущением, что на совместном ужине наш вечер не кончится. Так приятно знать, что Люка не выпалит вдруг «Ну, пока!», не запрыгнет в такси и не оставит меня одну, несчастную и немного обманутую, на растерзание несбывшимся надеждам.

Мои свидания часто прерывались подобным образом. Знаете это ощущение, когда ловишь каждое его слово, когда ты — само очарование и внимание, и уже кажется, что поцелуй неизбежен, но тут он — тот, кто с тобой, — неожиданно выбивает у тебя почву из-под ног, заявляя, что ему завтра рано на работу или что надо бежать на последнюю электричку. Какую бы отговорку он ни выбрал, ты знаешь: если бы он чувствовал то же, что и ты, то остался бы на всю ночь, невзирая на последствия. А когда тот, кто с тобой, вдруг встает и уходит, ты либо говоришь ему в унисон «Ага, мне тоже. Ну, я побежала!» и наспех прощаешься, а потом ревешь навзрыд всю дорогу домой, либо начинаешь вешаться ему на шею, умоляешь остаться и выпить еще по одной. Фу! Терпеть не могу, когда твои гордость и собственное достоинство испаряются неизвестно куда и ты отчаянно пытаешься заставить события идти иначе, так что готова на все, лишь бы не признать, что хеппи-энда не будет. При этом завтра ты скорее всего столкнешься с ним у кофейного автомата в офисе, но все равно кажется, что сейчас — Единственный Шанс и, если его упустить, другого уже не будет.

Ну, в общем, ничего такого мне сегодня с Люка не грозит. Он останется со мной до утра. Я не буду лежать в кровати и одиноко гадать, что же я сделала не так. Я буду лежать рядом с ним и с любовью думать, что вот он здесь, рядом, и никуда не уйдет. Не обязательно, чтобы между нами что-то случилось. Ничего и не может случиться. Ничто не должно случиться. Но от одной мысли, что целую ночь я проведу рядом с ним, я с ума схожу от счастья.

Дождь льет с неба так, будто из окон верхних этажей на нас выливают корыта воды. Поэтому мы ныряем в первый попавшийся ресторан. Официанты, похоже, не огорчаются, что на пол с нас натекают лужи воды. Более того, один из них, по имени Эудженио, с немалым усердием пытается вытереть меня досуха.

— Вы как радуга! — восклицает Эудженио, промокая мне лицо. — В вашей одежде много воды, но на вашем лице — солнечный свет.

Я тут же расцветаю от этого комплимента, а когда появляется метрдотель и усаживает нас в самый уютный уголок, я уже чувствую себя так, будто у нас с Люка медовый месяц. Мне ужасно нравится сознавать, что со стороны мы, наверное, кажемся влюбленной парой. Мужчина и женщина ужинают при свечах — ничего особенного, но для меня это — редкое удовольствие. Мне куда чаще доставалась еда навынос перед телевизором, чем «столик на двоих, и лучше — не в центре зала». Я могу сосчитать все романтические ужины в моей жизни по зубцам вилки.

Мы пируем — козлятина с чесноком, апельсиновая лапша, рыба-меч и великолепное дынное мороженое. Люка расспрашивает меня о моих путешествиях и наслаждается рассказами о заморских яствах и обычаях. Я думаю о том, как здорово было бы отправиться осматривать какую-нибудь неизвестную страну вместе с ним. У него такой живой ум, он так тонко умеет подмечать детали. Я дважды ездила отдыхать с парнями, но самое волнующее путешествие, на которое они решились за все время отдыха, — это заплыв до глубокого конца бассейна и обратно. Я каждый день отправлялась на поиски приключений и возвращалась вечером с полными карманами историй и необычных впечатлений, и мне еще везло, если мой приятель мог рассказать, сколько пива он выпил со времени моего отъезда.

— Лимончелло? — предлагает официант, когда* мы расправляемся с десертом.

Я уже парю в романтическом тумане от выпитого красного вина (клялась же, что воздержусь) — еще чуть-чуть, и мне уже не удержаться на краю.

— У вас есть граппа? — спрашиваю я.

— S, у нас есть три вида — «Вердуццо», «Шар- донне» и «Ребболла».

— По одному каждой, — решает за меня Люка.

Я тяжело облокачиваюсь на стол, предвкушая, что мир после граплы станет еще более расплывчатым. Потом щурюсь, пытаясь сфокусироваться на Люка.

— Знаешь мою любимую сцену в кино? — нетвердо интересуюсь я.

— Расскажи.

— Это из «Розовой пантеры». Дэвид Найвен напоил Клаудиу Кардинале шампанским, и она лежит пластом на ковре, где изображен леопард. Ее голова как раз покоится на голове леопарда, и она жалуется, что у нее онемели губы… — Я замолкаю, потому что неожиданно смущаюсь.

— Да?

— И он целует ее, пока она не начинает чувствовать их снова. — Почему-то я перехожу на шепот.

— Ты чувствуешь свои губы?

— Да, их покалывает. — Я пробую губы пальцем.

— Дай мне знать, если они онемеют.

Я вскидываю голову. Что это значит? Он имеет в виду…? Он что, только что…? По моему телу пробегает огонек желания. И как мне на это реагировать? Я пытаюсь придумать какую-нибудь лукавую соблазнительную фразу.

— А какая твоя любимая пьяная сцена в кино? — выпаливаю я, разом разбивая все очарование момента.

Люка на секунду задумывается.

— Ты видела «Идет сентябрь»? Старый фильм с Джиной Лоллобриджидой и Роком Хадсоном, 1961 года?

— Это где он приезжает в Италию и обнаруживает, что дворецкий превратил его собственную виллу в отель?

— Там две группы американских школьников: группа мальчиком под предводительством Бобби Дэрина и группа девочек…

— Во главе с Сандрой Ди! — вспоминаю я.

— Рок держит их на расстоянии, и тогда мальчики пытаются его напоить, чтобы убрать с дороги. Они думают, что с легкостью его перепьют, потому что для них он старик, но он побеждает! Однако, несмотря на свою победу, он терпит полное фиаско, потому что теряет возможность добиться того, чего действительно хочет…

— То есть провести ночь с красавицей Джиной!

Люка кивает.

— И вот он просыпается, злой, с больной головой, и дворецкий приносит ему специальный напиток, который, как он говорит, идеален для «тяжелого утра, когда…»

— «…вчера ничего не получилось!» — заканчиваю я, и мы хором смеемся. Потом я спрашиваю Люка: — Ты любишь смотреть кино?

Он подливает мне последние капли граппы.

— Да, мне нравится. Это такое воображаемое путешествие. У меня было не так много приключений, как у тебя, но я иду в кино — и попадаю в другой мир.

Я улыбаюсь. Все, что он говорит, звучит так романтично.

— Ты знаешь, что Роза однажды снималась в кино? — спрашивает Люка. — В небольшой роли. Это был итальянский фильм…