Я люблю Капри Джонс Белинда
— Все плохое уже случилось, — говорю я ей в приступе безудержной искренности. — Он женат на другой.
Какое-то время американка пораженно на меня смотрит.
— Да у вас нет никакого уважения к святости брака! — бросает она сквозь зубы. — Где вы набрались такой наглости? Такой жестокости? Вы хоть немного подумали о его жене?
Я испуганно моргаю, не понимая, как мне удалось пробудить в ней такой гнев.
— Вы представляете, что это такое, когда муж вам изменяет? — голос ее срывается.
Она несомненно представляет, с грустью осознаю я.
— Вы мне отвратительны! — заключает американка и удаляется, искоса бросив в сторону Люка исполненный ненависти взгляд.
Я смотрю в землю. Невероятно — я сделала то, чего клялась никогда не делать. Совершила поступок, за который бы презирала других, и прежде всего — маму. Я переступила черту, стала наследницей изменницы. До сих пор я высоко держала голову, даже не помышляя опуститься до того, чтобы попробовать понять, почему такое случается. Конечно, сейчас это происходит сплошь и рядом, происходит со всеми. За такое преступление теперь не арестовывают. Но эта американка в бейсболке не знает предыстории… Я пытаюсь отмахнуться от ее слов, но меня охватывает отвращение к самой себе. Я могу привести миллион подтверждений правоты ее слов. Во мне нет больше уважения. Ни к святости брака. Ни к жене Люка. Ни к себе.
— Что с тобой? — спрашивает Люка, опускаясь рядом со мной на колени.
— Похмелье начинается. — Я сглатываю подступивший к горлу комок.
— Тут неподалеку есть небольшое кафе, — говорит он, указывая в пространство. — Пойдем попросим воды?
— Хорошо. — Я киваю и принимаю его протянутую руку.
За удовольствием всегда следует наказание. Я чувствую себя пришибленной, будто ребенок, который самозабвенно лепил песочные куличики, а потом получил трепку за испачканное платье.
Из бельведера кафе, расположенного на склоне под Террацца дель'Инфинито, я смотрю на дорогу, которая, извиваясь, спускается к Амальфи.
Люка ставит передо мной стакан и спрашивает:
— Хочешь поговорить?
Я поднимаю голову. Смотрю ему в глаза — уже от одного этого в душе моей воцаряется спокойствие. И любовь.
— Мы совершаем ошибку?
Люка рассматривает столешницу, потом опять поднимает на меня взгляд.
— Тебе кажется, мы совершаем ошибку?
— Нет, когда я с тобой.
— Ким, я…
Я подношу ладонь к его губам. Ничего не хочу слышать о том, как он относится к своей жене. Не хочу извинений. Разумеется, я вернусь с небес на землю, но только когда не останется иного выхода. Если даже мне осталось провести с ним только один- единственный — сегодняшний — день, я хочу насладиться этим днем до капли.
Люка целует кончики моих пальцев.
— Мы можем осмотреть Амальфи перед тем, как отправимся обратно на Капри?
Его лицо светлеет:
— Мы будем туристами. Можем даже отправить отсюда пару открыток!
Интересно, удастся ли найти что-нибудь подходящее к случаю? Например: «Большой привет с острова Самообмана…»
Мы возвращаемся на главную площадь Равелло — в каждом живописном уголке, который попадается нам по дороге, позируют перед объективом какие-нибудь жених с невестой. Только в садах Руфоло нам попались три комплекта молодоженов, выискивающих удачные декорации к снимкам. Мне на потеху хочется перемешать невест и выдать каждой нового жениха. Представить только — ведь их жизни сложатся совершенно иначе.
Участник самого пышного свадебного кортежа просит меня подвинуться, чтобы не угодить к ним в кадр. Я отхожу в сторону и рассматриваю искусно причесанных и раззолоченных женщин — первый раз в жизни мне хочется быть шикарной. На мне вчерашняя одежда, и хотя голову я и вымыла, пожалуй, не стоило использовать бесплатный гостиничный лосьон для тела в качестве геля для укладки волос.
В нашем тайном убежище на Вилла Чимброне я была так счастлива, что мне не было дела до того, как я выгляжу. А сейчас мне неловко, я чувствую, что вид у меня слегка неряшливый и далеко не праздничный. Может, накинуть свадебное платье Розы? По крайней мере, тогда я буду соответствовать окружению.
— А вот и автобус, — объявляет Люка. Действительно, из-за крутого поворота показывается автобус. Я рассматриваю в окошко местных жителей, идущих по своим делам. Даже пенсионеры одеты в элегантные костюмы в пейзанском стиле.
— В Амальфи есть магазины одежды? — будто невзначай спрашиваю я.
— Хочешь пройтись по магазинам? — интересуется Люка.
— Мне просто стало любопытно, много ли у тебя здесь конкурентов.
Aгa, так он мне и поверил.
— Здесь одеваются по-другому.
— Менее вычурно? — с надеждой спрашиваю я. Люка улыбается.
— Тебе нравится простая удобная одежда, да?
Я киваю.
— Никаких брючных костюмов цвета мяты.
Люка закатывает глаза.
— Забавно, твоя мать так любит наряжаться, а тебе это совсем не нравится.
— Это дух противоречия — в детстве она наряжала меня, как куклу. Слишком ярко, слишком броско, слишком много бантиков.
— И теперь ты демонстрируешь свою независимость — носишь такую мужскую… Как сказать по-английски… слово, похожее на «висящий»? — Люка оттягивает свою рубашку.
— Мешковатый.
— Да, мешковатую одежду.
— Я пробовала и другие «образы», но мама всякий раз давала мне почувствовать, что я все делаю не так.
— Надо просто найти свой стиль.
— Не думаю, чтобы он у меня был, — безнадежно признаю я.
— Он у всех есть. Просто ты слишком рано оставила поиски. Дело не ограничивается альтернативой или-или — ну, понимаешь, между тем, что ты носишь сейчас, и тем, как хотела бы тебя одеть мама. Конечно, ты чувствовала бы себя неуютно в той одежде, которую выбрала бы для тебя мама, потому что ты в ней привлекала бы слишком много внимания. А для нее это нормально, ей нравится, когда на нее смотрят. Ей так легче.
Он прав. Я бы предпочла смешаться с толпой. К сожалению, сейчас я оказалась в очень неподходящем для этого месте. Когда я выходила из дома в Кардиффе, никто не задерживал взгляда на моих потертых джинсах или мешковатых кофтах.
На Капри все иначе — здесь все так ухожены и разодеты, что я невольно вызываю всеобщее внимание. Люди думают, что я случайно обменялась ваэропорту чемоданами с каким-нибудь подростком.
— Если бы каким-то чудесным образом я и «нашла свой стиль», думаю, мама все равно вряд ли похвалила бы мой внешний вид.
— Ты могла бы однажды позволить ей одеть тебя так, как ей хочется. Пусть она сделает тебе прическу и подберет макияж. Просто веселья ради.
— Веселья? — Я слишком поздно понимаю, что Люка шутит. — С ног до головы вырядиться в ярко-розовый и выкрасить в тот же цвет ногти и губы — как весело!
— Вообще-то, могло бы получиться интересно, — задумчиво говорит Люка. — Если ты избавишься от того, к чему, по твоим словам, она больше всего придирается, возможно, ей останется только восхищаться тобой!
— Сомневаюсь. В этом случае она примется за что-нибудь еще.
— Но ты ведь не можешь знать заранее.
— Погоди! Почему я должна меняться только для того, чтобы угодить ей? — Я начинаю злиться.
Люка улыбается моему запоздалому бунту.
— Попробуй понять: ей кажется, что она тебе помогает.
Я приподнимаю бровь.
— Подумай об этом, — продолжает Люка. — День-деньской она говорит людям, что им идет, а что — нет, и они ей за это благодарны. Это ее работа! Люди платят деньги за ее совет. А тебе она дает его бесплатно.
— И ты думаешь, я буду ее за это благодарить? — фыркаю я. — Или ты предлагаешь мне платить ей за оскорбления?
— Как ты не понимаешь? Она тебя не оскорбляет. Она старается тебе помочь. Только помочь!
— Я была бы не против, если бы это случалось изредка, — объясняю я. — Но не при каждой встрече! Я, может быть, три месяца ее не видела и теперь рассказываю, что у меня нового, а на ее лице при этом все равно читаю: «Вот бы чуть-чуть перламутрового блеска на скулы — и совсем другое впечатление получится…» или «У меня есть пара сережек, которые чудесно подчеркнут цвет хаки в защитной раскраске этой ее майки!».
Я опять фыркаю и отворачиваюсь к окну.
— Хоть раз в жизни при встрече с ней я хочу почувствовать, что она видит меня, а не то, что на мне надето.
Люка кладет ладонь мне на затылок и нагибается поближе.
— А может быть, она хотела бы при встрече с тобой почувствовать, что ты видишь ее, а не женщину, которая виновата в том, что твой отец ушел из семьи.
Я резко встряхиваю головой и сбрасываю его руку. Разве о таких вещах говорят в автобусе? Больше не о чем поговорить? Ведь между нами только что вспыхнул бурный роман. Не то чтобы я доподлинно знаю, что в данном случае значит «бурный», но я уверена, что к психоанализу это отношения не имеет. Так же как и к замечаниям, от которых кажется, что ты проваливаешься в пропасть.
Я хватаюсь покрепче за пластмассовый поручень и вглядываюсь в даль. Все! Я больше не буду говорить о матери. В таких разговорах я выгляжу последней стервой. Черт побери! Она все портит, даже когда ее нет рядом!
Я стараюсь сосредоточиться на пейзаже, но никак не могу отогнать навязчивую мысль.
А что, если он прав?
Я молчу, насколько у меня хватает терпения, а потом поворачиваюсь к Люка:
— Я больше не хочу о ней говорить.
— Хорошо, — соглашается он.
— Только…
— Да?
— Ты думаешь… — Я неуверенно подыскиваю слова. — Думаешь, я заставляю ее занимать оборонительную позицию? Ты это хочешь сказать?
— Честно? Я не знаю, что я хочу сказать. У меня нет ответов на все вопросы. Я говорю то, что вижу.
— И что ты видишь? Люка берет меня за руку.
— Я вижу, как два человека скрывают друг от друга свое истинное лицо, потому что каждому кажется, что другой его осуждает.
— Но она критикует меня намного чаще, чем я ее, правда? Что я такого сказала?
— Ким, для такого немногословного человека, как ты, ты очень много сказала.
— Что ты имеешь в виду?
— Даже когда ты молчишь, ты разговариваешь. А возмущение…
— Да я вся горю от возмущения! — выпаливаю я — мне кажется, он видит меня насквозь. — Я все время в себе его чувствую. И не могу от него избавиться.
Кулаки мои сжимают край футболки.
— Это отвратительно. Тебе не противно?
В ответ Люка наклоняется и целует кончик моего носа.
— Я все время отвлекаюсь на другие вещи, — говорит он.
— Какие вещи?
Люка окидывает страстным взглядом мое лицо. Я чувствую, как во мне просыпается желание.
— Хорошие вещи, — просто говорит он. И тут автобус резко останавливается.
— Амальфи! — кричит водитель.
27
Мы выходим из автобуса, и я оглядываюсь вокруг. Люди стараются протиснуться в салон, не дав выйти прибывшим пассажирам. «Ты откуда?» — кричит одиноким туристкам каждый встречный мужчина. Вот спешат какие-то студенты — им пригодились бы габаритные огни на рюкзаках. Пожилые итальянцы попивают эспрессо, не замечая царящей кругом суеты. Загорелые водители автобусов в светло-голубых рубашках и широких темных очках похожи на кинозвезд.
Ничто не изменилось со вчерашнего дня. Ничто, кроме меня.
Вчера я приехала сюда, готовясь скрестить шпаги с Розой. А сейчас я восхищаюсь ею.
Я думала, что проведу часок на Вилла Чимброне. А провела там всю ночь.
Я взошла на холм, преисполненная чувства морального превосходства, а спустилась рука об руку с женатым мужчиной.
Если этого недостаточно, приплюсуем то, что случилось в автобусе: злое* едкое раздражение, которое всегда вызывала во мне мама, начало сменяться чем-то иным. С чего бы? Я всегда считала себя вправе презирать ее. Но на этот раз что-то изменилось. На этот раз мне стыдно. Я понимаю — это не презрение не хочет отпускать меня, а я сама цепляюсь за него из последних сил. Я боюсь не злиться на нее. Потому что если я перестану винить
маму, мне придется задаваться неприятными вопросами, типа: если ее измена настолько ранила отца, что он не мог больше ее видеть, почему он не захотел видеть заодно и меня? Может, он просто воспользовался удобным предлогом, чтобы сбежать? Почему он ни разу не попытался связаться со мной? Даже открытки на день рождения не присылал…
Куда я падаю…
Люка подхватывает меня:
— Жарко сегодня. Купим тебе шляпку от солнца. Самую безвкусную, какую найдем!
Я улыбаюсь. Его прикосновение действует на меня живительно — я чувствую облегчение оттого, что он увел меня в тихий переулок, подальше от толпы.
— А в качестве утешительного приза за то, что я огорчил тебя в автобусе…
— Ты меня не огорчил! — протестую я.
Люка смотрит на меня удивленно.
— Ладно, огорчил, но ведь для моей же пользы.
— В качестве утешительного приза, когда пойдем по магазинам, я разрешу тебе одеть меня, как тебе будет угодно.
Я радостно ухмыляюсь, предвкушая, чтосотворю с его образом.
— Даже в полу распущенный вязаный кардиган типа Миссони?
Он содрогается.
— Для тебя — все что угодно.
Мы находим несколько расположенных рядом магазинчиков, и я начинаю рыться на полках с такой страстью, какую мне никогда не доводилось раньше испытывать в магазинах одежды. На каждую изысканную дизайнерскую вещь всегда найдется вещь, которая вообще непонятно каким образом пережила восьмидесятые — блестящие велосипедные майки, пиджаки с узкими лацканами типа «грешник из Майами», плиссированные брюки. Все это собрано здесь.
— Какие тенденции в мужской моде мы ожидаем в следующем сезоне? — интересуюсь я.
Я только что просмотрела кипу рубашек психоделических расцветок, и голова у меня теперь идет кругом.
Люка закатывает глаза, словно говоря: «Меня на этом не поймаешь!»
— Нет, в самом деле, мне обязательно нужно знать, чтобы не выбрать ненароком что-то, что может обрести новую жизнь на подиумах.
— Ну, — начинает он, — осень-зима — все в милитаристском стиле: эполеты, разное ретро…
— Насколько старой должна быть одежда, чтобы она считалась ретро? — интересуюсь я.
Люка собирается что-то сказать, но замечает у меня в глазах хитрый огонек.
— Бархат будет на волне, — продолжает он, пропуская мою чепуху мимо ушей, — и туалеты с меховой отделкой.
— А считается, что вещь — с меховой отделкой, если на ней кошка спала? — поддразниваю я.
Люка хватает меня за шею и притворно душит.
— У меня есть один серьезный вопрос. Люка вскидывает брови.
— Бывают двубортные костюмы?
— Ну? — осторожно говорит он.
— А можно достать двубортные брюки? Ну знаешь, для полных мужчин?
Когда Люка выпроваживает меня из магазина, я покатываюсь со смеху от удовольствия.
Мы продолжаем наши поиски и, потешаясь, подначиваем друг друга совершать чудовищные преступления против стиля. Меня доводит до отчаяния тот факт, что Люка к лицу почти все что угодно, ну, разве что кроме пастельных тонов. Aгa! Я пытаюсь подобрать для него что-нибудь нежно-лимонного цвета, а он находит мне соломенную шляпу с мягкими полями и большим сиреневым цветком — теперь прыскает каждый раз, как смотрит в мою сторону. Такая штуковина сошла бы с рук Саре Джессике Паркер — в «Сексе в большом городе» она надевает на себя чудовищные вещи, но ее все равно называют образцом для подражания. Мы с Клео рты разеваем, глядя, как она одевается на первые свидания — такое не на каждой распродаже от кутюр нароешь, — и не перестаем удивляться, что тот, с кем она встречается, не прячется в ужасе под барный стул, когда она появляется в дверях. (Если она, конечно, не надевает одно из тех платьев, которое Миранда называет «груди на блюде». Тогда понятно, чем она берет.)
Я с улыбкой наблюдаю за Люка — он перебирает какие-то немыслимые запонки. В прошлом, если я находилась рядом с мужчиной, мне все время приходилось быть начеку и каждую минуту следить за собой — чтобы все время оставаться привлекательной и говорить интересные вещи, словно я на собеседовании. Я изучала их, пыталась понять, кто они. Я пыталась угадать, о чем они думают, и особенно — что они думают обо мне. Неудивительно, что я уставала от таких отношений — я все время была на взводе. Возможно, в этом виновата моя работа — когда я перевожу, моя функция ясна, но когда у меня свидание, я не понимаю, чего от меня ждут. Я не могу расслабиться и просто плыть по течению. При воспоминании о моих прошлых свиданиях мне приходит в голову вот что: если существенная часть моей проблемы заключается в том, что я всегда ищу одобрения, то понятно, почему я в итоге оказываюсь с мужчинами, которых не уважаю. Если я не испытываю восхищения перед тем, с кем сейчас нахожусь, то меня ничуть не огорчит, если я не добьюсь от него одобрения — мне все равно, ведь это не тот самый — Единственный и Неповторимый.
С Люка все по-другому. В автобусе мне было с ним нелегко, но я знаю, что он не хотел втоптать меня в грязь, наоборот — хотел помочь мне встать на ноги. Он просто честен со мной и не откладывает свою любовь до того момента, когда я стану само совершенство. Я чувствую, что меня принимают такой, какая я есть. Никаких штрафов за излишек багажа — уже одно это рождает во мне желание избавиться от большой части ненужного груза.
— Я думаю, мы нашли, что искали, — говорит Люка, отдергивая шторку примерочной кабинки.
У меня волосы встают дыбом. Это настолько ужасно, что почти великолепно — серебряная футболка в обтяжку с высоким воротом, жилетка с сумасшедшим узором, брюки клеш переливчато-синего цвета и ремень с пряжкой размером с CD-диск. Люка похож на стриптизера из «Чиппендейл", который собирается заявиться в клуб «Тиффани», распевая «Everybody Whang Chang Tonight!».
— Погоди! Дай я сфотографирую, — умоляю я.
— Не спеши. Я так и пойду.
— Что?
— Я же сказал, что ты можешь подобрать мне костюм.
— Я думала, ты только примеришь и…
— Мне-то что. Это тебе теперь со мной ходить.
— Ну да. Должен же быть какой-то подвох, — вздыхаю я.
Я завороженно смотрю, как Люка снимает ярлычки и бирки, расплачивается и укладывает в сумку свою прежнюю одежду.
— Ты правда в этом пойдешь? — все еще не верю я.
— Конечно. Смотри! — Люка делает шаг на залитую солнцем улицу.
Один или два прохожих обернулись, кто-то прыснул со смеху, но в целом вызывающе спокойная походка Люка (а также тот факт, что на виду оказалась пара-тройка татуировок) как будто покрывает его защитным экраном.
Переодевшись таким образом к обеду. Люка отводит меня в свою любимую пиццерию. Мы садимся у настоящей дровяной печи и заказываем самую большую пиццу из тех. что есть в меню. Когда двадцать минут спустя ее нам приносят, она оказывается настолько огромной, что я могла бы прорезать в середине дырку и носить ее, как пончо. Вслух, конечно, я этого не говорю, чтобы Люка не поймал меня на слове.
Мы говорим про магазин. Я спрашиваю, что он думает по поводу того, что мама, возможно, оставит себе долю Винченцо и будет сама вести дела. Люка признает, что сначала его это огорчило.
— Но потом, когда вы приехали на Капри, мое мнение изменили две вещи.
У Люка на каждый случай есть «две вещи».
— Первое — мне понравилась твоя мама и понравилось то, что она собирается делать с магазином.
— Мне показалось, что она не собирается что- то менять.
— Именно! — ухмыляется Люка.
— А второе — я встретил тебя, и это напомнило мне, сколько всего я еще хочу сделать. Сколько всего я хочу показать Нино… Возможно, если бы я был хозяином магазина, это бы меня слишком связывало.
— Почему именно после встречи со мной ты об этом вспомнил?
— Ну, ты так много путешествовала. Токио, Загреб…
— Это было много лет назад.
— Но у тебя остались воспоминания, так? И они тебя уже никогда не покинут.
— Да, но это была моя работа. Не уверена, что это можно считать приключением. А ведь ты ищешь именно приключений, так?
Люка пожимает плечами.
Я ненадолго задумываюсь. Может, мне все-таки довелось добиться в жизни большего, чем самой кажется? Я вспоминаю несколько самых удивительных событий, которые случились со мной во время этих путешествий, и думаю — может, он прав, может, я и вкусила настоящей жизни.
— Могу поспорить, ты представлял меня иначе, — говорю я.
По письмам Люка, наверное, думал, что я — ослепительная охотница-космополитка, вроде Бриджит Холл из рекламы Ральфа Лорана, снятой в стиле сафари. Та вся была в золотистых веснушках и с гладкими рыжеватыми волосами, а вместо нее перед Люка предстала я со своей кладбищенской бледностью и гривой, как у Горгоны.
— А что мне представлять? Я видел фотографии, которые присылала твоя мама.
— Ты видел их и все-таки…
Я думаю: «Ты видел их и все-таки мечтал обо мне!», но не могу сказать этого вслух. Я ведь не должна этого знать. Я бы и не знала, если б не Роза.
— Все-таки?.. — переспрашивает Люка.
— Десерт? — вмешивается официант.
— Да вы смеетесь! — изумленно восклицаю я.
С такой пиццей в животе я могла бы впасть в спячку до весны.
— Может, съедим что-нибудь позже, на площади, — говорит Люка.
Официант подает нам счет. На этот раз я хочу сама заплатить, но Люка, похоже, твердо придерживается национального итальянского обычая — платить всегда должен только мужчина. Я уже сталкивалась с подобной «проблемой», когда встречалась с одним итальянцем. Это было пять лет назад. Мне тогда исполнилось двадцать четыре, ему — двадцать. Он приехал из Абруццо — поработать зиму в Кардиффе в итальянском ресторане. Мы познакомились, когда до отъезда домой ему оставалась всего неделя (как всегда!), и успели раза четыре посидеть вечером в баре. В первый вечер платил он. В следующий раз я сказала, что теперь моя очередь, но он ответил — нет. При третьей встрече я снова попыталась заплатить, и он опять мне не позволил. Я сказала, что это нелепо, и потребовала объяснений. Он объяснил:
— Это я тебя пригласил, поэтому я и должен платить.
Тогда я сказала:
— Хорошо. Хочешь пойти со мной куда-нибудь завтра вечером?
Он хотел. Я пришла в паб с кошельком наготове, но он все равно сказал — нет. В гневе и отчаянии я спросила:
— Почему? Я думала, теперь моя очередь платить, раз я сама тебя пригласила?
— Я очень рад, что ты меня пригласила, и хочу это отпраздновать — поэтому заплачу сам, — ответил он.
Мы еще некоторое время не теряли друг друга из виду, но потом все само собой сошло на нет. Я до сих пор вспоминаю его с нежностью — он не похож на тех. кто изменяет.
Нашим планам побродить по чудесному собору не суждено сбыться — там идет свадьба. Мы садимся за столик в небольшом кафе напротив храма и ждем, когда процессия выйдет на улицу. Такое впечатление, будто сидишь в театре, в первом ряду. Я рассказываю Люка, как смотрела в Америке шоу под названием «Свадьба Тони и Тины».
— Нью-Йорк! — вздыхает он.
Меня записали в сливки общества. Обжалованию не подлежит.
— Все начинается в церкви — ты садишься там, на скамью, будто ты один из приглашенных. И непонятно, кто — зритель, а кто — актер, пока невесту и жениха не начинают забрасывать вопросами и шуточками с характерным итальяно-Нью-Джерси-американским акцентом, — рассказываю я. — Потом, после церемонии, все направляются на прием в ночной клуб. Мы идем по улице, и прохожие принимают нас за настоящую свадебную процессию. Совершенный сюр. Тебя даже кормят — куриное фрикасе, паста с морскими гадами и свадебный торт на десерт! Даже шампанское за здоровье новобрачных — все входит в стоимость билета, но ты можешь в любой момент подойти к барной стойке и купить еще, как на настоящем приеме. Потом завязываются инсценированные потасовки, кого-то уличают в неверности или темных делишках, потом танцы — кузен Микки хочет пригласить тебя на медленный танец, а какой-то сумасшедший дядюшка настаивает, чтобы все танцевали макарену.
Люка смеется.
— Ты танцевала?
— Сначала стараешься не попасться актерам на глаза, чтобы тебя не вытащили на сцену, но когда ты оказываешься там, им уже с трудом удается загнать тебя обратно на твое место! Так похоже на настоящую свадьбу, что когда вдруг объявляют «Шоу закончено, до свидания!», сначала даже не понимаешь, о чем речь. Хочется веселиться дальше…
— Приятное воспоминание?
— О, да! — сияю я.
Люка прав. Такое воспоминание останется со мной на всю жизнь. И то, что происходит сейчас, — тоже. Уверена, я уже никогда не забуду, как мы сидим здесь за столиком, а из собора на площадь выходят люди, одетые с немыслимой элегантностью: волосы мужчин подстрижены и уложены в стиле «Крестного отца», все они в идеально сшитых костюмах, женщины в нарядах из драгоценных тканей ярчайших расцветок, у них длинные черные волосы, уложенные в шиньоны и перевязанные большими бархатными бантами. Невеста — вся в сиянии кружев — замирает на верхней ступени лестницы, потом начинает спускаться. Мы считаем ступени вместе с ней — пятьдесят семь. Ее шлейф покрывает как минимум тридцать.
Вместе с тремя весело галдящими детьми и полной женщиной в шортах мы взбираемся по широкой каменной лестнице и раздумываем, не затесаться ли на свадебные снимки.
— Ты веришь, что человеку дана не одна жизнь? — спрашивает Люка, наблюдая, как обнимаются кузены и племянники.
— Думаю, да, — неуверенно отвечаю я. — Но такими, какие мы сейчас, мы проживаем только одну.
— Может, в следующей жизни я стану им, — говорит Люка, указывая на невысокого мужчину с круглым животиком.
— А я — ею! — Я выбираю модель с ногами от подмышек.
— Можешь представить себе их вместе? — озабоченно спрашивает Люка.
Я улыбаюсь и прижимаюсь к нему. Люка садится на ступени и сажает меня к себе на колени. Я отвожу назад его волосы и смотрю ему в глаза. Он улыбается мне. Так нелегко скрыть тайну, глядя кому-то в глаза. Как будто это связано с риском, что твои мысли могут быть прочитаны. Мне любопытно, догадывается ли Люка, о чем я думаю. «Обещай, что в следующей жизни ты женишься на мне».
Читать бесплатно другие книги:
