Оперативный псевдоним Корецкий Данил

– Поэтому банковские переводы исключаются. Остается только одно – передавать наличные деньги из рук в руки... Так?

– Получается так, – согласился Карданов.

– Вопрос в том, как это сделать? Задействовать зарубежные резидентуры? Но их сотрудники находятся под постоянным контролем местной контрразведки! Значит – постоянный риск, а это недопустимо. Чрезмерно расширяется круг осведомленных лиц: планирование операции, ее проведение, обеспечение, прикрытие... Участвуют практически все оперработники.

И это в каждой стране. А ведь в последние годы все больше предательств!

Надо учитывать и психологический фактор... Ведь ситуация очень щекотливая с морально-этических позиций... Наши друзья предпочитают иметь дело с одним человеком. Причем не относящимся к разведке. Партийные дела должны осуществлять партийные органы!

Пачулин вернулся на свое место, переводя беседу опять в строго деловое русло.

– Вам предлагается поработать специальным курьером ЦК по связям с зарубежными компартиями. Что вы на это скажете?

– Мне? – глупо переспросил Макс.

– Вы будете переведены в действующий резерв КГБ с сохранением выслуги, присвоением очередных званий и всеми льготами. Кроме того, у нас вы получите двойное денежное довольствие, безотчетные командировочные в валюте, кремлевский вещевой и продовольственный пайки. Отработав пять лет, вы выберете себе любую должность в любом ведомстве.

Виктор Панфилович смотрел испытующе, но, похоже, не сомневался в ответе. От предложений, сделанных на таком уровне, обычно не отказываются.

И действительно. Макс почувствовал, что у него язык не повернется сказать «нет». К тому же, при всей неожиданности предложений, никаких оснований для отказа он не видел.

– Это очень высокое доверие партии. Всю меру этого доверия вы осознаете позднее, когда приступите к работе. Итак?

– Я согласен, – без колебаний ответил Карданов.

– Очень хорошо. – Пачулин встал. Хотя он тоже не отличался ростом и внушительным телосложением, но воспринимался как крупный и сильный человек. То ли все дело в биополях, то ли в обстановке.

– Тогда мы с вами пройдем сейчас к заведующему Международным отделом товарищу Евсееву.

Тон был таким, как будто Макса собирались отвести к самому Господу Богу. Примерно так оно и было, потому что в ЦК КПСС разрывы между должностями увеличивались в геометрической прогрессии с возрастанием должностного уровня. Поэтому на иерархической лестнице товарищ Евсеев возвышался над товарищем Пачулиным настолько же, насколько сам товарищ Пачулин возвышался над безымянным провожатым в черном костюме.

В коридоре не осталось никаких следов происшедшего. Не было ни безжизненного тела в генеральском мундире, ни врачей, ни даже пуговиц от форменной рубашки. Снова воцарились стерильная тишина и спокойствие, но Максу все чудились отголоски астматических вздохов.

К Евсееву пришлось заходить через две приемные. В первой сидели секретарши и референты, во второй – два крепыша в штатском со специфической внешностью волкодавов. Один из них обвел фигуру Макса квадратной рамкой металлодетектора, после чего второй распахнул входную дверь. Очередной сегодняшний кабинет хотя и был больше и лучше предыдущих, уже не поразил Макса. Может, он просто устал, а может, неприятная сцена в коридоре выбила его из колеи...

Но само собой родилось очередное умозаключение – это вместилище запредельной власти! Если Председатель КГБ СССР, генерал армии, скованно держится в присутствии товарища Паклина, значит, инструктор ЦК как минимум приравнен к его званию. Тогда товарищ Пачулин равен маршалу, а товарищ Евсеев... Кому равен заведующий отделом (в новейшей грамматике это слово пишут с большой буквы) ЦК КПСС? Генералиссимусу? Но ведь это еще не вершина иерархии: есть секретари, кандидаты в члены Политбюро, члены Политбюро, наконец, возглавляющий пирамиду Генеральный секретарь... Выходит, их власть настолько безгранична, что просто не имеет аналогов!

Имевший скромный опыт общения с суетливыми, напоказ жизнерадостными замполитами, Макс даже не подозревал, сколь могучему божеству они служат! Потому что понятия не имел о смешанных офицерских караулах, о доведенных мимоходом до инфаркта генерал-полковниках, об уходящей в заоблачные выси пирамиде власти.

– Здравствуйте, Макс Витальевич!

Генералиссимус оказался гораздо вежливее и обходительнее своих подчиненных: он встретил гостя посередине кабинета, пожал ему руку и даже не побрезговал запомнить имя-отчество ничтожного лейтенантишки. Карданов промычал что-то невнятное, потому что не знал, как обращаться к генералиссимусу.

– Меня зовут Леонид Васильевич, – поощряюще улыбнулся хозяин. – Должность мою вам назвали, а как зовут, забыли...

Макс ощутил, что от Пачулина пошла волна тревоги.

– Поговорим о деле, – усадив Макса в мягкое кресло и сев рядом, начал Леонид Васильевич. Пачулин стоял столбом, пока движение пальца не позволило ему тяжело опуститься на стул. – Вам предстоит выполнять чрезвычайно ответственную работу. Настолько ответственную, что ее просто не с чем сравнить. Достаточно сказать, что одна ваша ошибка способна скомпрометировать международное коммунистическое движение, подорвать авторитет Советского Союза и обречь на судебное преследование наших верных и преданных друзей.

Генералиссимусу было под шестьдесят, но выглядел он хорошо: не разжиревший в отличие от многих высокопоставленных номенклатурщиков, контактный и доброжелательный или, по крайней мере, старающийся казаться таковым. Властное лицо, крупный нос с красной полоской на переносице, гладкая кожа, живо блестящие глаза, спортивная фигура. Светлый костюм, песочные, в цвет сорочки, летние туфли с дырочками, кремовые галстук и носки, аккуратная прическа, ровно подбритые виски...

– Отныне вы не подчиняетесь никому, кроме меня и... – Евсеев помедлил, будто взвешивая, стоит ли делать то, что собирался. – И товарища Пачулина.

Макс расслышал, как завсектором перевел дух.

– Конечно, Генеральному секретарю вы тоже подчиняетесь. Вполне возможно, что вам придется докладывать ему о результатах некоторых заданий.

Такие случаи бывали. Хотя и нечасто.

Карданову показалось, что он спит и видит сон. Он – приближенное лицо Генерального секретаря и заведующего Международным отделом ЦК! Что скажет об этом Генка Прудков?

Леонид Васильевич выдержал паузу, давая собеседнику возможность осознать сказанное.

– Непосредственное руководство Экспедицией осуществляет товарищ Куракин, курирует ее управляющий делами ЦК товарищ Горемыкин. Но ни одному из них вы не сообщаете о содержании ваших заданий. Ни характер перевозимого отправления, ни его стоимость, ни адресат, ни обстоятельства передачи не должны быть известны никому, кроме нас троих. Вы меня поняли?

Если есть вопросы – задайте.

– Что это за Экспедиция? – хрипло спросил Макс и прокашлялся. – Извините.

Но генералиссимус не обратил внимания на мелкую оплошность.

– Существует обычная экспедиция – почта, посылки, бандероли. А есть отдел, переправляющий помощь нашим друзьям. Его условно назвали вторая экспедиция. Или просто Экспедиция – с большой буквы. Посвященные знают, что это такое. Но круг посвященных очень узок. Пять-семь человек, не больше. Почти все сотрудники Экспедиции, а их там около тридцати, понятия не имеют об истинных задачах своего подразделения. Центральная фигура Экспедиции – специальный курьер, то есть вы. Задача остальных – обеспечить выполнение вами задания. Документы, визы, билеты, прикрытие, охрана – одним словом, техническая сторона дела.

Хотя голова у Макса шла кругом, он заметил порез на шее генералиссимуса – видно, дрогнула рука при бритье. Эта деталь сразу изменила восприятие: несмотря на не имеющую аналогов должность и беспримерное могущество, Евсеев обычный живой человек из плоти и крови, он бреется, ест, пьет, пьянеет, оправляется, трахается точно так же, как какой-нибудь мужик с тиходонского завода п/я 301, и при этом его величие и высокопоставленное положение никак не проявляется. Больше того, если бы он заснул в казарме, как прапорщик Усков, и сержант Пономарев проделал бы с ним ту изощренную шутку, ему тоже пришлось бы пережить скандал с супругой и несколько дней вонять керосином... Хотя нет, нашлись бы другие лекарства...

Макс вонзил ноготь себе в ладонь, прогоняя идиотские мысли. Наверное, он недостаточно закален в идейном отношении, если во время беспримерно серьезного разговора в голову лезет подобная ерунда... А может, это стабилизирующая реакция психики, «заземляющей» происходящее...

– В техническом отношении вы должны выполнять распоряжения Куракина: прибыть в такое-то время в такое-то место и т, н. Но не больше. Содержательную сторону, вашей работы определяют Генеральный секретарь и Международный отдел. Вам что-то непонятно?

– Необходимо планирование операций, их обеспечение на месте, последующий «коридор» ухода. Кто станет заниматься всем этим?

– Механизм отработан. Вы будете составлять схему каждого задания и передавать ее нам. А мы поручим Рябиненко разработать конкретный план и обеспечить его на месте силами внешних резидентур. Если понадобится, и вы будете контактировать с нашими разведчиками. Но никто из них не должен знать конечного результата. Может, кто-то догадается, но догадку, как говорится, к делу не пришить. Вы меня поняли?

Карданов кивнул.

– Тогда последнее. Щепетильность заданий, кроме всего прочего, связана с тем, что вы будете получать под отчет очень крупные суммы. В ряде случаев они передаются без всяких расписок. Поэтому мы должны быть на сто процентов уверены в вашей кристальной честности и безоглядной искренности. После каждого задания вам придется проходить испытание на детекторе лжи и психологическую проверку. Это заодно разгрузит вашу нервную систему. И Виктор Панфилович, и товарищ Горемыкин тоже регулярно подвергаются такой процедуре. Возражений нет?

– Нет.

Это условие вообще показалось Максу мелочью. Его беспокоило другое.

– Можно вопрос, Леонид Васильевич?

– Пожалуйста, – благосклонно кивнул Евсеев.

– Мой напарник тоже будет задействован в этой работе? Он мой двойник, нас готовили работать в связке...

– Как вы посчитаете нужным. Если от него будет польза... Но он тоже не должен знать сути и содержания операций. Только обеспечивающие функции. У вас есть просьбы, проблемы, требующие решения?

– Насчет напарника... У него нет квартиры...

Евсеев едва заметно улыбнулся каким-то своим мыслям и кивнул Пачулину:

– Запиши, Виктор Панфилович. И позвони Горемыкину.

Он встал и протянул Карданову руку.

– До свидания. Нам придется часто встречаться. Перед каждым заданием.

Макс не знал, что сказать, и сказал первое, пришедшее в голову:

– Служу Советскому Союзу!

Вторая экспедиция располагалась в двух шагах от Красной площади, в двухсотметровом проулке, где бредущие от метро «Площадь Ногина» провинциалы уже начинали расспрашивать про ГУМ. Здесь было несколько «хитрых» подворотен без вывесок и других опознавательных знаков, зато глухие ворота, легкие полосатые шлагбаумы с двухцветными (красный – зеленый) светофорами и несущие службу солдаты выдавали их специальное назначение.

Осведомленные люди знали, что здесь располагаются вспомогательные службы ЦК КПСС, а неосведомленные рядом с историческим и торговым центром Москвы задумывались над совсем другими проблемами.

Их ворота были вторыми, если заезжать с улицы 25-го Октября. Имелись еще несколько выходов, в том числе и потайных, но тогда Макс об этом не знал. Он только вышел от Петра Георгиевича Горемыкина, управляющего делами ЦК КПСС. Насколько он начал понимать партийную иерархию, это была хозяйственно-техническая должность, однако монументальность фигуры, величавость манер, обстановка кабинета, количество телефонов и обслуживающей челяди наводили на мысль, что в действительности Петр Георгиевич занимает более высокую ступеньку цековского государства.

– Вторая экспедиция входит в состав Управления делами и подчиняется мне, – с такого разъяснения начал он беседу. – Непосредственно руководит там Михаил Анатольевич Куракин, он из ваших и сидел все время на контактах с фирмой Рябиненко. Может быть, вы его знаете...

Горемыкин был высок, толст и медлителен, с большой яйцеобразной головой, то ли бритой до блеска, то ли облысевшей до такого состояния. Узкие, явно привозные очки с затемненными стеклами придавали ему экстравагантный вид и скрывали глаза. А вообще он производил впечатление не полностью ожившей статуи в обычной униформе: однотонный костюм, светлая сорочка и галстук.

– Не приходилось, – ответил Карданов. – Я же только начинаю работать.

– Возможно, пользуясь вашей неопытностью, Куракин попробует подмять вас под себя. Но вы должны помнить о своем статусе. Вы – специальный курьер ЦК. Вам уже говорили, кому вы подчинены. И больше никому. Милиция, прокуратура, суд, КГБ – не властны над вами. У вас будут специальные документы. Обычно их вполне хватает. Но на всякий случай я вам дам свою визитную карточку. В любой сложной ситуации, которая может возникнуть на территории СССР, эти телефоны помогут вам найти выход. Если проблемы возникнут за рубежом, можете обращаться к нашим послам от моего имени – они сделают все, что в их силах. Да и не в их силах тоже...

На полированный стол лег твердый глянцевый прямоугольник с золотым тиснением. Это была большая диковинка. Макс не удержался и заглянул: Горемыкин Петр Георгиевич, три служебных телефона, три домашних... Хотя должность скромно не указана, каждому ясно, что это очень непростой человек...

– Материальные вопросы: квартира, машина, поликлиника, санаторные путевки, продукты и одежда, – все это тоже будет обеспечено по вашим потребностям. Ваша просьба насчет напарника удовлетворена, он получит однокомнатную, улучшенной планировки на Юго-Западе, неподалеку от метро. Кажется, все. Мой помощник отвезет вас...

Через несколько минут Макс познакомился с Куракиным. В отличие от всех остальных он не сразу обратил внимание на звериные уши, оценив вначале тяжелые плечи, крепкую круглую голову на короткой шее и пристальный гипнотизирующий взгляд. Уши только дополнили картину. С таким человеком лучше не враждовать. Но и дружить с ним Макс бы не хотел.

– Какой у вас опыт работы? – сразу спросил Куракин, хотя прекрасно знал ответ.

– Семьсот двадцать часов чистого времени боевых операций на тренажере виртуального моделирования, – с достоинством ответил Макс. – Это соответствует пяти годам плотного оперативного стажа.

– М-да, – Куракин плотнее сжал губы. Атака не удалась. – А что это такое?

Он достал из ящика стола толстую многоцветную ручку, покрутил перед лицом Карданова, написал несколько слов в настольном блокноте. Получалось, что начальник второй экспедиции действительно держит обычную ручку. Но зачем задавать вопрос, ответ на который очевиден? Спец рассказывал про «стрелку», показывал фотографию – она выглядела как серебристый цилиндрик диаметром с карандаш. Он говорил, что разрабатывается многозарядный вариант...

– "Стрелка", – буднично сказал Макс, не вдаваясь в подробности.

– Молодец, – криво усмехнулся Куракин. – Бизон научил? Или Спец?

– А кто это? – искренне удивился Карданов.

Куракин одарил его долгим тяжелым взглядом, который должен был отбить охоту шутить.

– Стрелять пробовал?

– Только на тренажере.

Начальник нажал кнопку селектора.

– Бачурина ко мне!

Через несколько минут в кабинет вошел человек, который мог быть двойником начальника второй экспедиции, только уши нормальные, человеческие.

Возможно, когда-то они тоже работали в паре.

– Новый курьер, оперативный псевдоним Макс Карданов, – представил Куракин. – Весь опыт на виртуальном тренажере. Обучишь работать со «стрелкой» и другим снаряжением.

– У меня вопрос! – неожиданно вскинулся Макс, озабоченный мыслью, которая внезапно пришла в голову. – Я новый курьер, а куда делся старый?

– Срок работы в этой должности пять лет. Потом происходит замена.

Твой предшественник вернулся к себе в подразделение, на ту должность, которую сам и выбрал.

Это в равной степени могло быть и правдой и ложью. Макс всмотрелся.

Глаза и лицо Куракина ровно ничего не выражали.

Прага, 7 августа 1987 года, жара, плюс тридцать в тени.

Самолет из Москвы приземлился по расписанию, черная «Волга» советского посольства подъехала прямо к трапу, сорокалетний водитель, слишком солидный для простого шофера, напряженно вглядывался в открывшийся проем люка. Макс вышел первым и сразу узнал резидента ПГУ, фотографию которого ему показали перед вылетом. Стараясь как можно небрежней держать увесистый черный атташе-кейс, Карданов сбежал по трапу. Кейс был тяжелым сам по себе: титановый корпус гарантировал сохранность содержимого и позволял использовать его как бронещит при огневом нападении. Кроме того, один миллион долларов сотенными купюрами вытягивал на десять кило.

Валюта, тем более в таких количествах, запрещена к вывозу из СССР, да и к ввозу в ЧССР тоже. Но в Шереметьеве проблем, естественно, не возникало, а здесь разрешить их призван представитель посольства.

– Здравствуйте, Андрей Викторович.

– Здравствуйте, Макс Витальевич.

Резидент тоже видел фотографию Макса. Они крепко пожали друг другу руки. Машина тронулась и вскоре беспрепятственно выехала за ворота аэропорта.

«В братских странах работать легко, – вспомнил Макс напутствие Евсеева. – Но расслабляться все равно нельзя, могут произойти любые неожиданности. От провокаций империалистических спецслужб до нападения обычных бандитов». Впрочем, как можно расслабиться, имея при себе такую сумму, он не представлял.

– Как там Москва? – вежливо спросил резидент. То, что он лично сидит за рулем, показывало, какое значение с подачи Евсеева придал Рябиненко простой операции.

– По-прежнему, – ответил Макс. – Жарко. Дома и асфальт раскаляются, сил нет.

Уловив нежелание продолжать беседу, Андрей Викторович замолчал. Судя по возрасту и должности, он как минимум подполковник. И ему, наверное, досадно выполнять роль шофера при зеленом лейтенанте.

– Приехали, – сказал резидент, остановив машину. Макс и сам уже увидел черную, с золотыми буквами, вывеску: «Проблемы мира и социализма».

Издательство и журнал". По другую сторону подъезда висела точно такая, но на чешском языке.

Внутри было довольно пустынно. Карданов внимательно изучил схему расположения помещений и потому сразу нашел кабинет директора. Навстречу ему поднялся кряжистый, простоватого вида мужчина в дешевых очках с круглой оправой. Весь его облик никак не соответствовал ни конспирации, ни тайным операциям спецслужб, ни секретным финансированиям.

– Вы очень точны, – улыбнулся директор и запер дверь. Он говорил по-русски почти без акцента.

Не тратя времени зря, Макс отпер чемоданчик. Несмотря на стандартный вид, он имел сложный и прочный замок.

– Считайте!

Простоватый очкарик принялся сноровисто извлекать пачки банкнот, быстро проверять контрольные ленты и привычно складывать их в открытую тумбу обшарпанного стола.

– Один, два, три, четыре, – по-русски приговаривал он. Глядя на мелькающие руки директора, Макс понял, что через них прошло немало миллионов. И этот растечется через пражские гостиницы и карлововарские санатории в карманы гостей из Индии, Ирана, Латинской Америки...

– Девяносто восемь, девяносто девять, сто! – Директор захлопнул тумбу и широко улыбнулся. – Как в аптеке! Правильно? У вас есть такая поговорка! Сейчас я напишу расписку, а потом переложу все в сейф... Как раз на этой неделе приедут представители наших филиалов – из Англии, Италии, Алжира...

Макс отметил, что очкарик много болтает. Впрочем, он для него – посланец ЦК, пользующийся самым высоким доверием...

– Готово! Теперь можно по рюмочке?

Макс спрятал расписку в портмоне, а портмоне положил во внутренний карман легкого пиджака.

– Спасибо. Нет времени. Дайте мне лучше старых журналов или любых ненужных бумаг. Чтобы набить чемодан.

Второе предложение выпить он получил от затомившегося в машине Андрея Викторовича. Понял ли резидент, зачем московский гость посещал «Проблемы мира и социализма», сказать трудно, но на увесистый чемодан взглянул с удивлением. Напряжение отпустило, и Макс с удовольствием бы пообедал и выпил, но обратный рейс вылетал через сорок минут. Они еле успели, и перекусил он уже в самолете.

Ужинал Макс дома. Самая первая специальная поездка заняла у него один день. Она действительно оказалась несложной.

Нью-Йорк, 13 октября 1989 года, 20 часов по местному времени.

Посадка была нелегкой: из-за низкой облачности и грозы диспетчеры аэропорта Кеннеди навели громоздкий «Ил» на полосу только с третьего захода, и каждый последующий крут усиливал панику в салоне. Карданов сидел в первом ряду, рядом с пилотской кабиной, командир корабля знал, что на борту находится человек, чьи указания обязательны для исполнения, как только он назовет пароль, но сейчас никаких команд Макс отдавать не мог, а потому сидел молча, зажимая ногами черный «атташе», и ждал разрешения своей судьбы, как и остальные сто пятьдесят пять мужчин и женщин.

За иллюминатором змеились молнии, машину то и дело подбрасывало, сзади молились на английском и ругались по-русски. «Когда сядем, таможенники будут либеральней», – подумал Макс, хотя его, как обладателя дипломатического паспорта, это не беспокоило. Но ход мыслей отражал специфику настроя личности: он не допускал, что самолет разобьется, потому что впереди предстояла важная операция и он должен обеспечить ее любой ценой. Иначе сорвется очередной съезд Коммунистической партии США, который должен на весь мир заявить о поддержке прогрессивных преобразований, происходящих в Советском Союзе. В черном «атташе» находились восемьсот тысяч долларов наличными и несколько кредитных карточек, по которым подставные владельцы карликовых торговых фирм Джека Голла получат еще полтора миллиона в счет оплаты поставок вина и рыбных консервов в Молдавию и на Украину.

За два с небольшим года Макс уже перевез около шестидесяти «отправлений» на сумму, которую затруднился бы определить. Миллион Компартии Португалии, девятьсот тысяч – КП Греции, восемьсот тысяч – КП Израиля...

Коммунисты Эквадора, Боливии и Люксембурга получили по двести пятьдесят тысяч, Народная партия Панамы – двести, КП Мальты – сорок, а КП Непала, Лесото и партия Авангарда Сомалийского народа – по десять тысяч долларов.

Иногда операции проходили гладко, иногда не очень. В Сомали по нему стреляли из советского «ППШ», но удалось загородиться чемоданчиком, и пули устаревшего автомата не смогли одолеть титановую броню. По пути в Израиль чуть не угодил в ловушку «Всемирного джихада», точнее, угодил, но сумел вырваться прежде, чем она захлопнулась, оставив за собой два трупа бородатых арабов.

Он выполнил все задания, не позволяя кому либо себе помешать. Но сейчас на пути встала, стихия. Прудков сидел в хвосте, у него больше шансов, если он останется жив, то заберет «дипломат», по крайней мере не пропадут деньги, хотя операция провалится: Голл не примет посылку ни от кого, кроме него. Да никто и не знает ни адресата, ни контактных точек...

«Ил» коснулся бетонки и тяжело пробежал мимо здания аэровокзала, шеренги высоких, с округлыми носами «Боингов», приземистых, на маленьких колесиках, «Геркулесов», почти касающихся земли провисшими брюхами...

Теперь начиналась работа.

Предъявив дипломатический паспорт, он беспрепятственно миновал пограничный и таможенный контроль, прошелся по залу прилета, набрал вымышленный номер из ближайшего автомата. Он не проверялся, но знал, что советский дипломат вполне может быть взят под превентивный контроль ФБР. Таможенники действительно проявляли лояльность, и вскоре прошедший досмотр седой, чуть прихрамывающий человек в мешковатом мятом дождевике направился в туалет. Растрепанные черные усы и очки в массивной оправе придавали ему чудаковатый вид, через плечо висела желтая дорожная сумка. Это был второй номер, Генка Прудков.

Макс вошел следом в просторный, светлый и удивительно чистый зал без специфических запахов и внуковско-шереметьевской толчеи. Почти все кабинки были свободны, и он занял соседнюю. Дверь в зал больше не открывалась, что свидетельствовало об отсутствии плотного наблюдения. Значит, целенаправленного интереса к ним еще не проявляли. Макс отпер кейс, извлек тщательно упакованный пакет, а чемоданчик вместе с удлиненным демисезонным пальто и темно-синей шляпой через верх передал напарнику. Взамен тут же получил дождевик и яркую сумку. Он взглянул на часы. Сейчас в аэропорту появились сотрудники советского посольства, в том числе и установленные разведчики, которые враз сконцентрировали на себе внимание агентов ФБР.

Второй номер вышел из кабинки, вымыл руки, разглядывая себя в зеркало, смыл чуть заметные остатки клея над верхней губой. Теперь он выглядел неотличимым от прибывшего дипломата. Придерживая пальцем черный «атташе», Карданов-2 вернулся в зал и через несколько минут был тепло встречен представителями посольства, которые, обступив гостя со всех сторон, быстро повели его к машине.

Карданов в парике, очках и усах, мятом дождевике и с приметной сумкой через плечо, покинул туалет через четверть часа. Силы ФБР уже оттянулись на перспективные фигуры, он никого не интересовал. Старательно прихрамывая, Макс вышел на площадь и взял такси до Брайтон-Бич. Отпустив машину, он прошел несколько кварталов и, не обнаружив наблюдения, вновь нанял таксиста. Третьеразрядный отель «Луна» находился в получасе езды, там всегда имелись свободные номера, Макс попросил четыреста третий – в конце коридора рядом с запасной лестницей. Ровно в полночь он незамеченным спустился вниз, дошел до перекрестка и, открыв заднюю дверь, сел в черный «Линкольн», который немедленно тронулся с места.

– Все в порядке? – спросил человек за рулем. На нем был черный плащ с поднятым воротником и надвинутая на глаза шляпа, но специальный курьер легко узнал Джека Голла.

– Да. – Макс положил на переднее сиденье увесистый пакет.

– Передайте господину Евсееву: чтобы мы могли продолжать действовать эффективно на теперешнем уровне, нам требуется два миллиона долларов. Но в силу особых обстоятельств возник серьезный кризис, и, чтобы выбраться из него, нам надо еще два миллиона.

– Я передам, – ответил Карданов. Несмотря на выполненное задание, настроение у него было скверным. Голл никогда не писал расписок и редко пересчитывал деньги, поэтому любые шероховатости могли выйти для курьера боком. Если Джек заявит, что недополучил сто тысяч, – кому поверят?

– Всего четыре миллиона, – повторил главный коммунист Америки, останавливая машину на плохо освещенной улице.

– Передам. – Макс выбрался наружу и побрел к стоянке такси.

Евсеев требовал личного отчета по крупным суммам и политически важным партиям, поэтому через тридцать четыре часа он передал просьбу по назначению. Всегда сдержанный и корректный, Леонид Васильевич неожиданно выругался.

– На те деньги, что он от нас получил, можно было давно устроить революцию! А у него одни разговоры! И кризисы... Каждый новый кризис возникает, когда он покупает новую виллу!

Макс всегда терялся, когда при нем говорили о вещах, во много раз превышающих его компетенцию.

– Мне можно идти?

– Конечно, спасибо за службу, – совсем другим, мягким тоном проговорил Евсеев и протянул руку на прощание.

– Здесь доктор Брониславский, он работал с Пачулиным и Горемыкиным.

Вы можете сразу проехать к нему.

Кроме личного отчета Евсееву, обязательным последствием передач крупных сумм являлось психологическое обследование. Макс привык к нему довольно быстро. Он не понимал, почему аналогичным процедурам подвергаются заведующий сектором и управделами ЦК, тем более что им этот процесс не нравился и подчинялись они только в силу партийной дисциплины.

Брониславский уже ожидал в приемной со своим чемоданчиком – плоским кожаным «дипломатом» с закрепленными в специальных гнездах шприцами, ампулами, разборным метрономом и черным ящичком электросна. Они спустились к машине, где рядом с водителем сидел Куракин. После ответственных рейсов он лично встречал Макса.

– Как самочувствие? – жизнерадостно улыбаясь, спросил доктор. – Кошмары по ночам не беспокоят? Провалов памяти нет?

– Да нет... Все нормально.

– А сны? Детские воспоминания, сказочные сюжеты?

– Я же говорил, что вообще не помню ничего о своем детстве.

– Ах да... Такое бывает. Особенности развития личности, становление механизмов памяти...

Через час машина подъехала к небольшому особнячку в глубине огороженного забором зеленого двора. Куракин с водителем остались на местах, а Брониславский с Максом прошли внутрь. Помещение напоминало частную клинику: уютные комнаты, современное медицинское оборудование, малочисленный, хорошо вышколенный медицинский персонал. В полутемном кабинете Карданов привычно раскинулся в кресле, напоминающем зубоврачебное, только с откидным шлемом, закрывающим голову пациента до бровей. Вначале внутривенный укол, затем Брониславский включил стационарный метроном, достал тускло блестящий шарик и вытянул руку, чтобы взгляд пациента имел точку сосредоточения.

– Вы спокойны... Вы совершенно спокойны и расслабленны... По телу разливается приятная усталость...

Макс послушно повторял слова формулы расслабления и чувствовал, как сознание погружается в белесый туман и тело утрачивает четкие очертания.

В последнее время доктор даже не включал «генератор сна» – то ли сказывался введенный в вену препарат, то ли Брониславский блестяще владел гипнозом... Это была последняя промелькнувшая в сознании мысль. Карданов провалился в небытие, заново переживая события последней поездки. Идущие от шлема провода подсоединялись к компьютеру, и на мониторе Брониславский видел четкую линию основного ментального уровня с зубчиками всплесков эмоций. Затушевать ее, заглушить, загнать в подсознание – тут много ума не надо, с этим справится любой квалифицированный психотерапевт. А вот синхронно наложить ложные воспоминания запасного уровня, так, чтобы в нужный момент они встали на место основного – совсем другое дело, эту ювелирную работу может выполнить только доктор Брониславский. И он с азартом принялся за дело.

Через полтора часа Макс вышел на улицу. Как всегда после сеанса, ему хотелось спать. Но с этим неудобством можно было мириться.

10 сентября 1990 года, нейтральное воздушное пространство над Атлантическим океаном, высота 10 тысяч метров, борт самолета «Ту-154».

До сих пор ему везло. Обычно операции проходили гладко, а если случалось попадать в переделку, как в Сомали, Гондурасе и Израиле, то удавалось выйти практически без потерь. Но сейчас Макса почему-то одолевали дурные предчувствия. Хотя объективно никаких предпосылок для них не было: развивающаяся страна социалистической ориентации, его ждет сам господин президент, все спецслужбы и полиция на этот раз должны играть не против него, а за... И все же...

Описав пологий вираж, лайнер лег на посадочную прямую. Тут же вспыхнул экран телевизора.

– Вы вошли в воздушное пространство суверенного государства Борсхана, – строго сообщил темнокожий диктор в легком европейском костюме. – Мы всегда рады гостям, но при этом надеемся, что они прибывают к нам с открытым сердцем и чистыми намерениями. Нарушение законов Борсханы сурово наказывается, что является одним из залогов процветания самого развитого государства Африканского континента. А сейчас вы познакомитесь с нашей столицей Харара, которую по справедливости называют жемчужиной Африки...

Диктор говорил на хорошем английском и выглядел умным и цивилизованным человеком. Почему же с Борсханой связаны глухие нехорошие слухи? Даже не склонный к преувеличениям полковник Крымский советовал ему не попадать сюда. Но специальный курьер не выбирает маршрутов. Евсеев долго беседовал с ним вчера, объяснял про стратегическую важность этого форпоста социализма в Африке, напомнил про базу подлодок, обеспечивающую выполнение их боевых задач, и по секрету поведал о планах строительства спутникового центра радиотехнической разведки, нацеленного на Западное полушарие. Никогда ранее столь обстоятельная беседа с курьером не проводилась, и Макс расценил ее как предостережение. В конце прозвучало и настоящее предостережение, облеченное, правда, в крайне завуалированную форму:

– Верьте всему, что вам станут говорить. Ничего не подвергайте сомнению. Ни с чем не спорьте...

На экране тем временем плыли десятки блочных пяти – и девятиэтажек.

Конечно, эти кварталы не отличались разнообразием, напоминая московские новостройки семидесятых годов, но по крайней мере показывали, что Борсхана действительно ушла от соломенно-глиняных хижин. Как раз об этом и принялся говорить оказавшийся в кадре президент товарищ Мулай Джуба.

– Идя новым курсом, мы достигли невиданных успехов, выйдя на первое место в Африке. Темпам роста нашего благосостояния завидуют развитые государства Америки и Европы! – важно говорил толстый африканец в белом одеянии и красном тюрбане на круглой голове. – Протяженность шоссейных дорог в Борсхане около десяти тысяч километров. Мы переселили всех наших жителей из джунглей в современные дома, снабженные необходимыми достижениями цивилизации. Благодаря изменению структуры питания резко возросла продолжительность жизни нашего народа. Теперь, когда все вволю едят мяса и молока, она составляет сто двадцать лет. А ведь еще совсем недавно мужчины умирали в тридцать пять, а женщины в сорок лет!

«Что за чепуха, – подумал Макс. – Неужели никто не редактирует его выступлений? Как можно за десять лет правления определить, что люди стали столько жить?»

Знакомое ощущение падения прервало крамольные размышления. Карданов крепче прижал к себе тяжелый черный «дипломат». Самолет заходил на посадку. Как ни старался Карданов рассмотреть в иллюминатор только что увиденные новостройки, это ему не удавалось: внизу всплошную простирались джунгли.

Выйдя из самолета, он наконец увидел то, что искал. Домов было ровно три, они вплотную примыкали к летному полю, два имели явно нежилой вид.

Похоже, что гостям Борсханы прокручивали ленту, действительно отснятую в Москве, нимало не смущаясь тем обстоятельством, что через несколько минут обман раскроется. Небольшой аэровокзал походил на дворец, тут многочисленные кадры о встречах и проводах Мулай Джубой гостей государства ничуть не грешили против истины.

Правда, гости в Борсхану особенно не рвались: по трапу спустились около пятнадцати человек – все африканцы. Они почему-то не торопились покидать посадочную полосу – сгрудились в тени под крылом самолета и переминались с ноги на ногу в томительном молчании.

Макса уже ожидала машина – открытый «Кадиллак» с мрачным шофером в белой национальной одежде. Зато четверка мотоциклистов сопровождения была одета в тропический вариант американской военной формы. Кортеж осторожно проехал под взметнувшимся к яркому небу шлагбаумом. Макс заметил, что аэропорт окружен плотной цепочкой автоматчиков.

Над шлагбаумом был натянут красный полотняный плакат с белой надписью по-английски: «Добро пожаловать в свободную Борсхану!» По обе стороны стояли двухметровые фотографии улыбающегося президента. Портреты заметно выцвели на солнце.

Через пару сот метров дорога нырнула в джунгли, и Карданов вдруг понял, что государство Борсхана – это блеф. Кроме трех домов, аэровокзала и единственной асфальтовой дороги, здесь ничего не было. Только джунгли и населяющие их племена. Впрочем, еще должен быть дворец президента и база советских подлодок. И, конечно, армия. Ну и обязательно суверенитет.

Солнце палило нещадно: вмонтированный в часы Макса термометр показывал тридцать семь градусов в тени, к этому добавлялась очень высокая влажность, тело распарилось будто после бани. Но внезапно он похолодел и мгновенно высох. Впереди справа показался столб с фонарем, но, когда расстояние сократилось, он с ужасом увидел насаженную на шест человеческую голову. «Нарушитель закона», – гласили красные буквы на белой табличке. Он не успел прийти в себя, как слева промелькнула еще одна голова, потом еще... На километровом отрезке Макс насчитал восемь «нарушителей закона». Чем-чем, а количеством казней Борсхана действительно могла потягаться с другими государствами континента. Но почему пояснительные надписи выполнены на английском? Значит, предостережение адресовано приезжим? А какое им дело до соблюдения законов гражданами Борсханы?

Вскоре Макс получил ответ на этот вопрос. Последняя голова была белой.

Стоящий на обочине танк «Т-34» стал предвестником близости президентской резиденции. На броне сидели два совершенно голых аборигена и курили сигары. Зигзагообразный поворот прикрывали два старых советских бронетранспортера-амфибии «БТП-52». Судя по интенсивному шевелению придорожных кустов, там скрывалась живая сила. «Как бы не залепили очередь по дурости», – поежился Макс. При низком уровне организации и дисциплины такой вариант вполне возможен. Оставалось надеяться, что наглядная демонстрация последствий нарушений закона повышает ответственность борсханских солдат.

Замок открылся неожиданно: огромное белое сооружение, причудливо сочетающее мотивы мавританской и древнекитайской архитектуры. Толстые башни и золотые купола соседствовали с изогнутыми черепичными крышами и невесомыми колоннами. На высоких мачтах развевались узкие черно-золотые флаги. Диссонансом в это великолепие врывался грубый забор из колючей проволоки, натянутой между бетонными столбами. А поперек ворот стоял еще один танк. Когда кортеж приблизился, он пыхнул сизым дымом и откатился в сторону, открывая проход.

По неосознанной привычке Макс оценил систему охраны и расстановки постов. С наружной стороны вдоль проволоки замерли солдаты в тропической форме цвета хаки: шорты, рубашки с короткими рукавами и широкополые шляпы. Вооружены они были автоматами «ППШ» с объемистыми дисковыми магазинами. На территории несли службу рослые аборигены в набедренных повязках и головных уборах из ярких перьев, с копьями в руках и утыканными гвоздями палицами у пояса.

Слуга в белом одеянии с поклоном встретил Макса на мраморных ступенях и проводил в небольшой зал на первом этаже. Навстречу курьеру вышел Мулай Джуба – точно такой же, как на телевизионном экране. Он улыбнулся и пожал Максу руку.

– Как долетели? Как доехали? Как здоровье? – последовали вопросы, составляющие обязательную формулу гостеприимства. Но прозвучавшая вслед за этим фраза вызвала недоумение. – Президент сейчас обедает, но приказал немедленно провести вас к нему.

Мулай Джуба сделал приглашающий жест и двинулся вперед.

«А это тогда кто? Двойник президента? Или власть переменилась и у них теперь другой президент? Но старого по местным традициям не оставляют в живых...» – Макс терялся в догадках.

Следуя за двойником, он поднялся по полукруглой лестнице на второй этаж. У больших резных дверей из черного дерева стояли часовые с копьями. Один из них заступил дорогу и, издав горловой звук, протестующе показал на чемодан Макса. Двойник сказал что-то в ответ, указав на дверь, и воин нехотя отступил. Они оказались в огромном высоком зале с узкими сводчатыми окнами. За массивным столом в одной набедренной повязке сидел человек, не имеющий ни малейшего сходства с Мулай Джубой. Скошенный лоб с выступающими надбровными дугами и ритуальные шрамы на щеках придавали ему устрашающий вид. Слева и справа стояли совершенно голые женщины с кувшинами в руках. Очевидно, они исполняли роли официанток.

Молодые, подтянутые, с развитыми грудями – словно статуэтки из черного дерева.

– Президент Борсханы Мулай Джуба! – торжественно произнес двойник. – Он не говорит по-английски, поэтому я буду переводить.

– А вы кто? – ошарашенно спросил Макс.

– Я его брат Тилай Джуба, но сейчас больше ни слова...

Поклонившись, Тилай Джуба разразился длинной речью, указывая на гостя.

Человек за столом никак не реагировал, он сосредоточенно обгладывал нечто, похожее на сосиску.

– Поклонитесь, – прошипел брат.

Макс подчинился. Ему не верилось, что этот полуголый дикарь с перемазанным жиром лицом и есть прогрессивный общественный деятель Африки и большой друг Советского Союза. Скорей всего он вообще ничего не знает про Советский Союз!

Отбросив косточку, человек протянул руку к огромной сковороде. Левая статуэтка мгновенно приподняла крышку, и он, повозившись внутри, вытащил очередную небольшую колбаску. «Какие-то странные у них сосиски, с косточками», – подумал Макс. Правая статуэтка налила что-то из кувшина в большую деревянную кружку. По-прежнему не обращая внимания на вошедших, Мулай Джуба отхлебнул, фыркнул и принялся сосредоточенно глодать аппетитно поджаренный коричневый цилиндрик.

Но вдруг он прервал свое занятие и что-то прорычал. Официантка слева слила ему на руки, вместо полотенца он использовал густое оволосение в низу живота обеих женщин.

– Президент говорит, чтобы вы отдали ему деньги!

Карданов замешкался. В таких условиях ему еще не приходилось производить передачу. Но другого выхода не было. Здесь настолько отчетливо ощущалась атмосфера пренебрежения к человеческой жизни, чья бы она ни была, что Макс прекрасно понимал: одна промашка – и его голова будет выставлена на придорожном шесте. И не поможет визитная карточка товарища Горемыкина, да и авторитет СССР не сыграет никакой роли. Он даже не сможет захватить никого с собой, потому что «стрелку» на этот раз ему не выдали. «Там не ожидается никаких опасностей», – объяснил Куракин.

– Отдавайте! – Тилай Джуба больно толкнул его в спину.

Макс подошел к столу и зацепился взглядом за недоеденную «сосиску».

Это была не сосиска. Это был наполовину обглоданный человеческий палец.

Перехватив его взгляд, Мулай Джуба зарычал и смахнул все на пол, освобождая место. Макс отпер чемодан. Его мутило. Одна из голых женщин незаметно оказалась между ним и каннибалом. Она и поставила кейс на стол, а Максу властным жестом приказала вернуться на место. Он ощутил будоражащий аромат благовоний и обратил внимание, что у женщины развита не только грудь, но и широчайшие мышцы спины – верный признак специальной силовой подготовки.

Тилай Джуба сел на пол и показал, чтобы Макс сделал то же самое. Не понимая зачем, спецкурьер опустился на прохладный мрамор. Дело сделано, пора в обратный путь. Самолет летает сюда раз в неделю, и опаздывать на рейс ему не хотелось. Хотя без него командир взлететь не должен...

Но он понял, что ждать придется долго. Потому что Мулай Джуба принялся разрывать контрольные ленточки и считать деньги, неловко перебирая купюру за купюрой. В чемодане находились восемьсот тысяч долларов, дикарю предстояло перебрать восемь тысяч банкнот.

В практике спецкурьера это был первый случай тотальной проверки. Причем такой, от которой многое зависело – по исходящему от Тилай Джубы отчужденному напряжению Макс понял: если пересчет не удовлетворит президента суверенной Борсханы, его жизнь повиснет на волоске. Припомнились обычаи восточных деспотий: раб, принесший дурную весть, подвергался казни. Сейчас специальный курьер второй экспедиции был таким рабом. Но в отличие от несчастного гонца совершенно не представлял, что именно может вызвать гнев тирана... Нехватка в пачке одной купюры? Теоретически возможность ошибки существовала, хотя и близкая к нулю. Помятая или сморщенная банкнота? Надорванная контрольная лента? Еще какая-нибудь ничего не стоящая ерунда, на которую в обычном мире не обращают внимания...

Томительно текли минуты, росла на столе куча стодолларовых бумажек, неподвижно застыли голые женщины – только упругие животы чуть шевелились в такт дыханию. Время от времени Мулай Джуба кривым кинжалом делал зарубки на ребре стола. Его лицо окаменело. Плоский и широкий нос покрывали капли пота, вывернутые, наружу толстые лиловые губы разошлись, открывая редкие, заточенные треугольником зубы.

Через полтора часа пересчет закончился. Некоторое время президент сосредоточенно рассматривал зарубки, потом в очередной раз издал нечленораздельное рычание.

– Почему мало денег? – перевел его брат. – Обещали гораздо больше!

– Я не определяю сумму. Мое дело – только доставить чемоданчик по назначению, – сказал Макс чистую правду и тут же понял, насколько неубедительно она звучит. Потому что здесь он отвечал за все, связанное с деньгами.