Красное платье Вюрм Элиз

© Ольга Чернобривец, 2016

ISBN 978-5-4483-0728-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ангел и планер

– Чтобы поднять спортивный планер в воздух, – говорит мне синьор Серджио, – его прикрепляют крюком к лёгкому самолёту. Самолёт поднимается в воздух и выносит планер на необходимую высоту, затем на короткое время уменьшает скорость, и за эти несколько секунд надо освободить планер от крюка и отпустить в свободный полёт.

Курс движения его уже определяет пилот, управляя так называемым «хвостом» планера. Поняла?

Ну так вот, мой дядя одно время работал директором спортивного аэродрома возле Милана, а его дочь, моя кузина – пилотом.

Однажды она вывела меня на заданную высоту в две тысячи двести метров, но при откреплении каната крюком отхватила «хвост» моего планера.

Я – один-одинёшенек в небе, подо мной – два километра высоты, система управления – приборы – есть, а самого «хвоста» – нет.

Планер неуправляем.

Падаю.

В один миг (я – в здравой памяти) как бы снялись с плёнки кадры моей жизни: все события, до секундочки.

Падаю.

И вдруг вижу впереди себя трубу завода «Сан Пеллегрино», который минеральную воду выпускает, расстояние до него где-то около шести километров.

Падаю, продвигаясь вперёд по инерции.

До трубы – уже меньше двух километров. А подо мной – уже только шестьсот метров.

И я направил – как, не могу объяснить, технически это невозможно, даже в теории, – планер на трубу.

Из трубы выходил пар – на заводе мыли горячей водой аппаратуру и посуду. Этот подогретый воздух и поднял меня вверх.

Поднимаюсь. Направляю – опять же, не знаю как – в сторону аэродрома. Вижу – подо мной машины скорой помощи несутся.

А я – как будто и вовсе не я, а кто-то другой вместо меня – приземляюсь на скорости сто восемьдесят километров в час. Как не разбился – опять же, объяснить невозможно. Понять не могу, я не инженер всё-таки, а архитектор.

Ничего не сломал при этом, не считая планера, конечно. В лицо удар был – и всё.

Все ко мне бегут.

Дядя, белый, как стена:

– Как ты?

– Отлично! Всё – цело!

Кстати, как вскоре выяснилось, и бесхвостый мой планер не сильно пострадал.

И все на радостях – в бар. Я кусочек тортоне – знаешь, такая твёрдая сладость – схватил, и – в рот.

И… взвыл от боли. Мука адская: четыре передних зуба были выбиты и соединялись с дёснами только ниточками нервов.

– Ну и как потом, синьор Серджио: сели снова за штурвал аэроплана?

– Через неделю. Знал, что если не преодолею страх сразу же, потом уж не переступлю через него.

– А долго ещё летали?

– Полгода.

– Всего полгода?

– Да, дядя ушёл на пенсию, а мне оплачивать такую роскошь не по карману было.

Удовлетворение

– Терпеть не могу тех, которые всегда жалуются, – говорит мне Патриция Монако. – Особенно в поездке. Знаешь, есть такие, всегда они чем-то недовольны. Всё им не так. На работе их ещё кое-как терплю, но на отдыхе просто не выношу.

Наши, итальянские учительницы в Индии, например. Ребенок, протягивает руку для подаяния, а она начинает урок:

– Ты, почему ты не в школе? Почему у тебя грязные руки? Иди домой, помой руки, а затем я дам тебе мелочь.

Это в Индии, представь!

Одна из таких была со мною в путешествие в Майами. Как только мы поднялись в воздух, она уже гудела. Она сидела, не повезло же, возле меня! Меня от неё уже тошнило ещё до прибытия.

Как только мы прибыли, разместили нас в бунгало. Снаружи – жалкий домишко, но внутри все удобства: кондиционер, телевизор со спутниковыми каналами, телефон. Даже ванная комната с душем и гидромассажем. Посередине на площадке, между этих бунгало – прекрасный бассейн.

Перед этим бассейном, встречаю эту синьору. И она снова полна протеста в отношении комнаты. Я инстинктивно поворачиваюсь таким образом, что она остается спиной к бассейну и слегка толкаю в грудь. В мгновение ока она плюхнулось в бассейн. Такой фонтан!

А была уже расфуфырена на вечер. Одета в роскошное платье, в туфлях, которые стоили целого состояния. Мама, что было: вопли, стоны, крики, угрозы!

Чтобы не вызывать в полицию, я ей вернули деньги. Должен сказать, цифра большая была. Но какое удовлетворение!

Мышление миллионера. Булочка

– Мы подружились с синьором Джорджио случайно, – Оля мне говорит. – Я и не подозревала, кто он такой. В маленьком городишке, где все друг друга знают, он выделялся: никогда не сидел на лавочках с пенсионерами и не вёл с ними никаких разговоров. Не по-итальянски высокий, с безупречной выправкой, вышагивал по уютным, обсаженным цветами, тротуарам и весь вид его говорил о том, что он совершает моцион.

Обладая неистощимым интересом к людям, я без труда познакомилась с ним и стала разделять его прогулки. Первое, что мне бросилось в глаза: люди вокруг начали расступаться передо мной и кланяться. Странно. В разговоре выяснилось, что мальчиком он выжил в немецком концлагере в 1943 только благодаря тому, что умел играть на пианино.

Значительно позже я поняла, что прогуливаюсь не с кем иным, как с принцем Лаванским, потомком старинного богатейшего рода. Писать о нём надо бы отдельно, но был маленький момент, который мне врезался в память.

По концу прогулки я сказала принцу, что мне надо перед возвращением домой купить хлеба и зашла в булочную. Выбрала обычные, самые что ни на есть простые, наполненные больше воздухом, чем мукой. На что принц мне сказал: «Почему ты берёшь этот хлеб? Возьми тот, из семи злаков».

Я не стала объяснять ему, что мой выбор продиктован ценой. Только дома я поняла, что за те же деньги могла купить кусочек в два раза меньше, но зато – самого лучшего хлеба.

Мышление бедного. Что-то новое

– В тот раз, – Оля мне говорит, – представление было скучным. Какой-то приезжий коллектив показывал на сцене, как они воспроизводят бытовые звуки при помощи различных приспособлений. Это часто необходимо при съёмке фильмов.

Артисты увлеченно демонстрировали как скрипит дверь, гремит гром, капает дождь, едет автобус… Публика, приходящая послушать Моцарта и знающая наизусть Верди, явно скучала и разошлась, ворча и пожимая плечами.

Я подошла к основателю культурной ассоциации, меценату Джулио. Надо сказать, что он же купил и помещение, в котором ассоциация собиралась. Подарок публике, которая интересуется культурой.

Без всякой хитрости на вопрос Джулио, понравилось ли мне представление, я сказала, что это совершенно неинтересно и некрасиво. На что Джулио мне ответил:

– А я сегодня открыл для себя что-то новое.

Мышление бедного. Довольство

– Он не просит милостыню, приставая к прохожим, а зарабатывает, открывая тяжелую дверь при входе в пространство одного из городских лифтов, – Оля мне говорит. – Город у нас – особый, расположенный по вертикали, поэтому фуникулёр и лифт – такой же обычный городской транспорт, как автобус или метро.

Его зовут Майкл, у него очень умные глаза и хорошие, располагающие манеры. Люди частенько останавливаются с ним поговорить. В одной такой паузе я узнала, что он – гражданин Швейцарии.

Мне показалось несправедливым то, что такой умный мужчина просит подаяние, простите, зарабатывает милостыню. Я сказала, что в муниципалитете есть такая услуга: бесплатное пользование компьютером. И там вполне можно научиться пользоваться им. На что Майкл мне ответил:

– Зачем? Мне и так хорошо.

Дипломатия

– Мои дед и бабушка, – Альфонсо мне говорит, – жили близ Неаполя в деревне. Как и все, имели свой огород. И повадились соседские куры клевать их овощи. То помидорчики молодые склюют, то огурчики. Терпел-терпел мой дед, но однажды вечером, когда куры разорили очередную грядку гороха, рассвирепел и сказал, что немедленно пойдёт к соседям.

Понятно, чем бы дело кончилось. Неаполитанцы – народ горячий. Слово за слово: могло и поножовщиной закончиться. Бабушка знала характер своего мужа и сказала:

– Садись. Никуда ты не пойдёшь. Завтра я сама схожу и всё улажу.

Пошла она на следующий день и решила спор: с того дня соседи держали дня кур закрытыми. А как она этого добилась? Догадайся сама, даю тебе на это сутки.

Озадачил меня друг Альфонсо. В течение суток я ломала себе голову, что же такого гениального придумала его бабушка, но ничего я так и не решила. На следующий день честно сдалась и попросила досказать историю.

– Представь себе, – сжалился Альфонсо, – бабушка набрала яиц от своих кур, сложила в корзину и явилась к соседям.

– Я принесла вам яйца, которые снесли сегодня ваши куры на нашем огороде. Вот, в корзине. Мы постоянно их у себя находим. Но если вы не будете держать кур закрытыми, больше возвращать яйца не буду.

Страдивари

2014 г., Рим

– Нет, я не даю её для концертов. Никому, – Мануэле мне говорит. – Конечно, многие просят. Никому! Ни разу.

Мануэле – видный мастер. Просто талантливый художник в Италии, без преувеличения, в каждом доме, хоть один, да живёт. Мало кто пользуется спросом и продаётся, а у него работы оцениваются в цифры с четырьмя нулями. Евро, понятно.

Он – художник в третьем поколении. Их, детей, у родителей четверо было, но только обо нём, утверждает Мануэле, мама говорила:

– Наконец-то настоящий творец родился.

Мануэле всегда подытоживает разговор:

– И она была права.

Это в его характере – всегда на полном, глубоком серьёзе говорить о своём величии. Может так и надо? Не знаю. Знаю только, что попасть в его мастерскую может только избранный.

Отчасти ещё из-за деятельности супруги. Она – самый значимый прокурор в столице, так что даже на оперный концерт Мануэле едет под эскортом карабинеров и смотрит действо рядом с малознакомым человеком в штатском.

С одной стороны, ущемляет свободу творца, но с другой – сильно и положительно влияет на цены продаваемых картин. Так что двадцатилетний уклад своей жизни Мануэле в обозримом будущем менять не собирается и не отказывает себе ни в каком капризе. Таким было и приобретение скрипки Страдивари, которая теперь в банке хранится.

1974 г., южно-украинская деревня.

– В нашей школе, – говорит мне Таня. – Люда немножко выделяется. Красивая, ухоженная девочка из хорошей семьи. Два брата, крепких и толковых. Хозяйственный уклад в этом доме таков, что каждый, от дедушки с бабушкой до самого маленького, знают свои обязанности.

Подворье всегда выметено, в доме – порядок и вкусно пахнет здоровой деревенской едой. Дед у Люды воевал, но он не любит рассказывать о войне не приходит в школу, когда его приглашают выступить.

2014 г., Рим

– Конечно же, для неё там, в банке, особые условия созданы, – Мануэле говорит. – в соответствии со всеми требованиями хранения особо ценных музыкальных исторических инструментов и современных достижений техники.

– А как ты предотвращаешь, чтобы не рассохлась от бездействия?

– Конечно же, играют на ней. Есть у меня друг-румын, из тех самоучек, небось, предки которых самого Паганини в своё время переигрывали. Консерватория его не очень сильно испортила. Раз в месяц приходит ко мне в гости, и мы устраиваем музыкальный салон. Как правило, никого не приглашаем. Сами наслаждаемся в абсолютном покое и свободе.

1994 г, южно-украинская деревня.

– Такое горе в семье у Люды, – Таня мне говорит. – Журналисты к нам из города повадились, историей войны интересовались, ветеранов всех обошли. С каждым подолгу разговаривали, обо всех подробностях расспрашивали, чаи гоняли. Просили военные фото и награды показать.

Многие ветераны орденов и медалей своих больше не увидели. Обманули, сказав, что в редакцию нужно привезти награды. Кто не хотел отдавать, силой потом всё равно отняли.

А у деда Люды, оказывается трофей был: скрипка Страдивари, он её из разбомбленного Дрездена привёз. Никто на ней не играл: способностей не было. Один раз только показали преподавателю сельской музыкальной школы, давно это было. Он сказал, что скрипка ценная, очень купить хотел, да дед не продал. Знал ей цену, нет ли, но помалкивал о ней потом.

Никто не знает подробностей, но пару месяцев назад ушла из дома скрипка в руки псевдо-журналистов.

2014 г., Рим

– Большой музыкант – друг мой румынский, Мануэле мне рассказывает. Не такой масштаб, как у меня в живописи, но талант всё же незаурядный. Любой репертуар на мировом уровне исполняет. Только для меня. Иногда пару друзей приглашу.

– А когда ты купил её и где?

– Лет двадцать назад. На аукционе.

Лиса и паразиты

– Ловлю с друзьями однажды рыбу, – синьор Серджио мне говорит, – и так метров в тридцати от себя вижу вдруг лису, которая к реке направляется с веточкой в зубах.

Глазам не поверил: лиса веточку к воде несёт!

Рыбаков местных спрашиваю:

– Видите? Что это она делает?

– Да-да. От паразитов избавляться будет. Сейчас в воду зайдёт, вся полностью окунётся, только носик и зубки, в которых веточку держит, на поверхности останутся. Паразиты начнут на веточку перебираться – спасаться попытаются. И когда она почувствует, что все они её покинули – отпустит веточку, пускай по течению плывёт себе с паразитами «на борту», а сама на берег выйдет, уже без них. Вот увидишь.

Так лиса в точности всё и сделала.

Недаром в народе легенды о хитростях лисицы ходят. Очень мудрая бестия.

Маша и коньяк

– Маша, очень симпатичная украиночка, раз в неделю ко мне убирать приходила, – синьор Серджио мне рассказывает. – Один раз говорит:

– Синьор, пора шторы постирать.

Берёт лестницу, поднимается. Я заволновался:

– Осторожно, не дай Бог упадёшь.

И за неё страшновато, и страховку в случае чего платить некстати мне.

– Поддержать тебя?

– Да, пожалуйста.

– Подержать лестницу?

– Нет.

– За ногу?

– Нет.

– А как тебя подстраховать?

– За попочку.

Я – в замешательстве. Предмет, прямо скажем, соблазнительный. Как мужчине, мне и отказать трудно было. Потом, она это так естественно говорила!

Спустилась, я бутылочку коньяка открыл. Семейная реликвия, более сорока лет выдержки!

Пьём, а на моём лице знак вопроса, видимо, отпечатался так сильно, что она сама не выдержала:

– Я любовника ищу, синьор Серджио.

И приходила потом ещё несколько раз убирать, пока коньяк не закончился. Нашла ли она любовника, не знаю. Думаю, да – очень естественная она.

Донские казаки

– Мама моя проживала вблизи знаменитой станицы Вёшенской, – Галя мне говорит. – Там ещё те казаки. Жестокие. Покрасоваться, погулять – это они любят. И умеют. Заиграют (в тех краях не говорят «запоют») – степь содрогается.

А нравы дедовские. Любовь страшная и безжалостная у них. Приехал как-то старший брат мой в гости к родителям. Смотрит, как мама возле плиты хлопочет. Решил дров наколоть – дровами ещё тогда топили. Вышел отец во двор, увидел топор в его руках:

– Ты что это делаешь?

– Дров матери наколю.

– Ты мне её не балуй, сама должна управляться.

Подошёл к сыну, забрал топор из рук и подальше забросил.

Да и бабке моей несладко пришлось. Гулял мой дед, ох и гулял! А её ревновал по-чёрному, избивал до полусмерти. Приехала как-то дочка с мужем (родители, то есть мои), а она лежит: места живого на теле нет, избил муж. Забрала дочка к себе её – сколько издеваться можно. Что ты думаешь? Через месяц они помирились. Собрала бабка вещички и уехала. А мама моя тогда поняла, что нельзя между мужем и женой вмешиваться.

Прежде, чем моя мама на свет появилась, моя бабушка шестерых детей похоронила: дифтерия свирепствовала. Поживёт ребеночек два-три года и умирает.

Дед мой, гуляка, неверующий был. А когда забеременела жена в седьмой раз, встал на колени и просил Господа, чтоб хоть этот ребёночек выжил. Вот и осталась моя мама расти у них единственной дочкой. И сейчас жива, слава Богу.

А у прабабки моей, Нюси – своя история. Женился прадед рано. Привёл её в дом. Пришлась ко двору. Любили её, как дочь, даже больше. Таков обычай у казаков – любить невесток пуще детей своих. А тем времени пришёл час мужу молодому в армию идти, царю-батюшке служить. Да не год, не два – двадцать шесть лет.

Пошёл он. Оставил жену молодую в своей семье. Год прошёл, и другой. Стали подмечать, что Анютка по вечерам в хлев ходит. Ходила-ходила, да и забеременела.

А по тем временам закон такой был у казаков: если забеременела жена от другого, муж ей голову саблей отрубить должен. Но – только муж, и никто другой.

Девочка у Нюси родилась, пригожая такая. Растёт себе, время идёт. Анютку, надо сказать, в семье любить не перестали.

Пришло и время отпуска солдату. Ждёт семья, ждёт весь хутор. Ждёт и Анюта.

Приехал. В дом вошёл. Каждому по подарку раздал.

К Анюте подходит. А она перед ним – вся вымытая, волосы блестят, чистые, красиво уложены – голову ведь рубить должен. Ребёночка на руках держит.

Он подошёл, вынул пряник:

– Иди ко мне, дочка. Я тебе гостинец привёз.

Взял девочку на руки.

Долго они ещё вместе прожили.

Слияние двух кровей

– Предки моего мужа со стороны матери, – Галя мне говорит, – были генуезцами. Город бурно развивался, соревнуясь в своём великолепии с Венецией. Процветало банковское дело, поднималась индустрия, шла речь о строительстве железных дорог, и конечно же – не сдавало своих позиций судоходство.

О том, что в России земля – за бесценок, прадед Bruzzone узнал около 1850 года от капитана корабля. Сметливый земледелец быстро продал свои небольшие участки в Лигурии и отправился в дорогу.

Местный помещик ему сказал:

– Бери лошадь, и сколько обскачешь за день – твоё.

Прадед взял с собой приказчика и целый день в галоп скакал: генуэзцы, говорят, жадные. Я бы сказала – нерасточительные и хозяйственные.

Вскоре после того, как земля была куплена, отменили крепостное право. Надо было думать о расширении семьи – нужны были рабочие руки. Дедушка Валентина служил в итальянской армии – они были монархистами. После службы семейный совет решил:

– Ты – итальянец, поезжай на родину, привези себе жену.

Привёз он себе молоденькую по нашим понятиям супругу. С шестнадцати лет она начала рожать ему детей. Каждый год. И при родах седьмого ребёнка в возрасте всего двадцати трёх лет умерла. Потом нашлась женщина, немецкого происхождения, которая и воспитала всех. Конечно, были няньки, была прислуга – дедушка строил всем, в том числе и домработницам, дома.

В 1887 году на деньги семьи в Мариуполе был построен порт.

Когда власть взяли большевики, им сказали:

– Либо вы принимаете советское гражданство, либо убирайтесь в свою Италию.

Принять советское гражданство – означало дать добровольное согласие на ссылку в Сибирь. Вся многочисленная семья уехала. Кроме мамы Валентина Малышева-Bruzzone, которой объявили:

– Вы – итальянка, можете уезжать, а муж у Вас – русский, ему выезд не разрешён. Детям – тоже.

Отца в 1937 году арестовали по обвинению в шпионаже, как агента итальянской разведки. Валентину было семь лет. И до сих пор то утро не стёрлось из его памяти.

Только в 1992 году Валентин нашёл в архивах документ о его расстреле. И – о реабилитации.

А тогда, в тридцать седьмом… Мама была молодая, неопытная, она ходила и добивалась:

– Где мой муж? Вы сказали, что он арестован на три дня, а его уже месяц нет. Я – итальянская гражданка, поеду в Одессу к нашему консулу и добьюсь справедливости.

…Её позвали в больницу сделать прививку. На следующий день она умерла.

Валика определили в сиротский приют. На семилетнем ребёнке была поставлена печать «сын врага народа». Забрала его оттуда тётя Екатерина. Она поплатилась тоже – за этот поступок сослали в Сибирь её мужа.

Война…

В годы войны вместе с тётей и её сыном Валентин был угнан в Германию.

Концлагерь. Кормили один раз в день. Голод.

Концлагерь. Сына тети Екатерины, двоюродного брата Карло, расстреляли на глазах у матери за попытку к бегству.

Концлагерь. В крематориях сжигали и детей.

Их освободили американцы. Вскоре приехали и представители советской армии. Они забирали в основном военнопленных. Откуда было знать тогда, что поедут они, как предатели Родины, прямо на каторгу?

Валик Малышев-Bruzzone не стоял уже на ногах. Из концлагеря его забрал швейцарский Красный Крест.

Пролежал полтора года в больнице в Милане. Оттуда поехал в Лигурию искать своих родственников. Нашёл. Все они, двадцать пять человек, жили в полуподвальном помещении, на одном этаже. Все вместе. С нераспакованными из Украины чемоданами. Думали, что их высылка – недоразумение, которое рано или поздно разрешится.

Не в радость был Валентин родственникам – сами впроголодь жили.

У каждого из дядек – по четверо детей. Какая тётка нальёт тарелку супа, а какая – и нет: своих кормить нечем. Спал на пляже, под лодками, приходилось питаться и отбросами из ресторана.

Пошёл работать. Хлеб тогда и в Италии по карточкам давали.

Заработает две копейки, придёт под магазин, а продавщица говорит:

– Veni sabato.

Он тогда ещё итальянский не очень понимал. И принимал «sabato» за «subito». Ждёт и час, и два, пока на календаре не покажут, когда может придти, чтобы получить, возможно, две булочки.

Помочь всем…

Посоветовали в армию идти.

– Вот там я, – говорит Валентин, – вышел из голода. Наелся. Язык итальянский выучил. После армии поехал к тётке в Австралию, да не понравилось – вернулся.

Женился. Работал. Укреплялся в жизни. Вырастил двоих сыновей, дал образование. Помог стать на ноги.

В начале девяностых, когда без боёв пал наш Черноморский флот, он, русская душа, стал приводить домой команды арестованных в портах кораблей. Мылись, обстирывались, кормились. Но, бывало, и уносили из дома кое-что. Жена ворчала, а он оправдывал: не со зла, по бедности. Развёлся в пятьдесят четыре года: кто ж такого мужа выдержит, который в свой дом всех страждущих ведёт?

Через месяц после падения Берлинской стены поехал в бывший Советский Союз. Поработал в архивах, в музеях. Горькими были его открытия… Документы о реабилитации его родных – разве заменят утраченное?

Там, на своей родине, он и познакомился со своей Галочкой.

– Я тогда в молитвах, – говорит Галя, – просила Господа послать мне косого, хромого, горбатого – но лишь бы я пожила за ним.

Ну конечно, шутит. Вообще-то она тогда серьезной бизнес-леди была – коммерческий директор одной из крупнейших на Украине фирм. Одних замов – девять человек. Фирма решила международный аэропорт в Луганске построить. Нашли партнёров из Италии. Те сделали прекрасный проект, причём за бесценок – тогда, в начале перестройки, много на энтузиазме делалось. Всё складывалось как нельзя лучше: руководство работами и технологии – итальянские, причём половину фирма бартером платит, и на этом дополнительно выигрывает, рабочая сила – наша.

Но как раз перед стартом разоряется фирма партнёров. А лётчикам уже были выписаны командировочные, и немалые. Во имя этой суммы ребята решили рискнуть. Кто-то из фирмы и вспомнил, что в Генуе живёт такой человек – Малышев.

После командировки лётчики ни о чём другом уже не говорили, как о Малышеве. Валентин как опытный строитель невольно был привлечён к украинскому бизнесу. Закончилось это тем, что он сказал коммерческому директору:

– Ладно, аэропорт я не построил, зато тебя нашёл.

Он повёз её в отпуск – долгожданный, первый за пять лет работы – в Италию. Взял на две недели, а вернул… через два месяца. И то – чтобы только заявление на рассчёт написала.

Открыли Галя с Валентином первый в городе магазин итальянской моды. В центре. Престижное место. А уж устроить там маленький уютный рай – труда Валику большого не стоило: не зря всю жизнь строителем проработал.

Во время подготовительных работ проверяющие как-то приехали: где директор? Рабочие на Валентина показывают. А он – такой же, как они – в спецовке измазанной. Развернулись проверяющие и уехали – неправдоподобно показалось.

Магазин пользовался успехом как у городской знати, так и у мафиози: Валик умеет жить в мире со всеми.

Был такой случай. Передали из Италии panettone. Приходит Галочка домой— нет сдобы. Оказывается, муж в тюрьму отнёс:

– Я услышал, посадили одного парня. Бедный человек.

Через некоторое время – день рождения Валентина. Празднуют в роскошном ресторане. В кругу городской элиты – администрация, КГБ, УСБ. В другом конце зала – мафия гуляет. Вдруг из-за того, дальнего стола, «крутой» поднимается и направляется к Валентину:

– Хочу выпить за этого прекрасного человека. Он мне в тюрьму паску передал.

Элита к Валентину дружно:

– Вы знакомы?