Смерть в апартаментах ректора Иннес Майкл
Затем я вспомнил случай, произошедший ровно год назад. Титлоу исполнял обязанности декана и имел возможность конфисковать пиротехнику у одного из студентов. И эта пиротехника, как мне казалось, все еще лежала в ящике его стола… Через пару секунд я понял, что мой план сложился.
Я выскользнул из кабинета, затем прошел через калитку и прямо в профессорскую, взял огарок свечи из стоявшего на столе канделябра. С ним я быстро вернулся к себе и стал ждать, оставив дверь приоткрытой, чтобы слышать передвижения Титлоу. Как я и надеялся, вскоре он вышел: собирался инсценировать свой обычный визит к Амплби. Как только он спустился по лестнице и исчез из виду, я вошел к нему и через мгновение обнаружил то, что искал: обычную петарду. Затем поспешил за Титлоу и вернулся в кабинет, прежде чем он успел дойти до западной калитки. Это давало мне минуты полторы. Я быстро прошел в дальний угол комнаты, зажег свечу, закрепил ее на вращающемся книжном шкафу, предварительно прикрыв томами, снятыми с полки. Потом просто ждал, пока не услышал, как дворецкий открыл входную дверь, поджег от свечи фитиль петарды, который впоследствии наведет на мысль о примитивном, но надежном запале, спрятал петарду за книгами и как можно быстрее выскочил из комнаты… Не знаю, совершил я ошибку или нет.
– Мистер Поунолл, – произнес Эплби.
IV
– Все мои действия во вторник вечером, – начал Поунолл, – мотивировались только одним: моим твердым знанием того, что Амплби убил Хэвеленд и попытался переложить вину за преступление на меня.
Дейтон-Кларк чуть не застонал. Барочо одобрительно кивнул. Кёртис проснулся и понюхал табаку. Неторопливо, на удивление тихим голосом, чуть склонив голову набок и сцепив пальцы рук, Поунолл рассказал свою историю.
– Эмпсон в своей хаотично перемешанной версии событий упомянул о том, как можно столкнуться с чем-то странным и, если ничего не подозреваешь, не очень-то об этом задумываться. Именно таким образом начались мои приключения во вторник вечером. Как всем вам известно, я привык ложиться спать очень рано, часто около половины десятого. Во вторник это произошло чуть позже: примерно в десять часов я вышел из комнаты, чтобы принести из кладовки горячей воды. В это время я услышал, как кто-то звонил по телефону из комнат Хэвеленда, расположенных напротив моих. Я лишь разобрал, как чей-то голос спросил: «Это вы, ректор?» – после чего отправился дальше. Однако голос принадлежал Эмпсону, и я слегка удивился, что он звонит от Хэвеленда. Я пробыл в кладовке с полминуты, и вестибюль все это время находился у меня в поле зрения. По возвращении к себе я ничего не слышал, поскольку дверь у Хэвеленда была закрыта. Однако я заметил нечто, что сразу же озадачило меня и должно было показаться мне весьма любопытным. Входя к себе, я взглянул наверх и увидел Эмпсона собственной персоной. Он спускался вниз к небольшой лестничной площадке, скорее всего, затем, чтобы взять угля из бункера. Я удивился, как это он смог вернуться наверх, а я не заметил, однако не удосужился вникнуть, что для него это было физически невозможно.
Я сразу отправился спать и, как обычно, тотчас же уснул, однако не переставал думать об этом странном инциденте, и, полагаю, он мне приснился. Мне снилось, что кто-то говорил странным, неестественным голосом, и в этот сон вплелся звук, который, как я сейчас полагаю, был звуком выстрела, убившего Амплби. Потом мне снилось, как кто-то или что-то хватает меня за запястья. Тут я проснулся с чувством, как я уже объяснял мистеру Эплби, что у меня кто-то побывал.
Я не стану пытаться объяснить историю, рассказанную нам Титлоу, однако вскоре я обнаружил в гостиной то, что он упомянул: пятна крови и сожженные странички из ежедневника. Затем, выбежав на улицу, обнаружил тело ректора… Вам известно, с какой ясностью иногда можно вспомнить голос? В тот самый момент я точно припомнил то, что слышал чуть раньше, и с полной уверенностью осознал, что слышал голос не Эмпсона, а Хэвеленда, пытавшегося сымитировать голос Эмпсона. Стало ясно, что с помощью этой уловки Хэвеленд выманил ректора из кабинета в Садовый сквер. После этого он застрелил его и попытался с помощью неизвестных мне средств свалить вину на меня.
Убийцей был Хэвеленд. И тут я вспомнил одну примечательную вещь, которую рассказал мне Эмпсон. Вчера вечером мы все это слышали. В каком-то сумасбродном порыве Хэвеленд заявил Амплби, что хотел бы, чтобы того замуровали в жутком склепе. И тут я понял, как смогу избежать обвинений и в то же время содействовать свершению правосудия.
Я побежал к Хэвеленду. Его у себя не было. Я схватил кости, бегом спустился в кладовку и положил их в кресло для мытья. Затем я выкатил кресло в сад, втащил на него тело, обернул мантию Барочо вокруг головы трупа и вернулся со всем этим к себе в гостиную. Я едва успел. Через несколько секунд я услышал, как возвращался Хэвеленд. Как только он закрыл за собой дверь, я снова выскочил и поспешил с креслом и всем остальным к кабинету ректора. Вы догадываетесь, что было дальше. Через шесть минут после обнаружения тела Амплби и открытия злого умысла против себя я соорудил в кабинете ректора весьма убедительную версию воплощенного желания его реального убийцы, когда тот говорил о жутких склепах. Мне она казалась вполне сносной.
В профессорской снова воцарилось молчание, которое нарушил декан:
– Мистер Эплби, вы можете пролить какой-нибудь свет на это нагромождение противоречий? И где Хэвеленд? Я его здесь не вижу.
Все машинально посмотрели на другой конец стола, где позавчера напротив Эплби сидел Хэвеленд. Однако теперь там восседал Рэнсом, отозвавшийся на пытливые взоры встревоженным «Послушайте же!». Эплби спокойно выслушал вопросы Дейтона-Кларка.
– Господин декан, никаких противоречий нет. Из уст всех говоривших мы услышали правду и ничего, кроме нее. Обстоятельства сложились таким образом, что некий член колледжа, волею случая оказавшийся в Садовом сквере, стал свидетелем действий, полностью совпадающих со всем сказанным здесь. Именно сведения, предоставленные этим господином, и позволили мне потребовать сделать заявления, которые вы только что слышали.
Господин декан, таковы факты. Повторяю, что все правдиво излагали то, что им известно. Однако все действовали на основании противоречивых взглядов на то, что произошло на самом деле. Противоречивых мнений, во-первых, касательно умысла убийцы и, во-вторых, по поводу первого рокового предположения мистера Титлоу… Вы спрашиваете о мистере Хэвеленде. Хэвеленд, убийца вашего ректора, сегодня вечером покончил с собой во время попытки его задержания.
V
– Хэвеленд убил Амплби, – продолжал Эплби, – однако он вовсе не намеревался подписываться под этим деянием. Профессор Эмпсон был готов это заявить, опираясь на свои научные данные. Однако профессор Эмпсон, сокрушаясь по поводу того, что он считал подлым сговором против Хэвеленда, не был готов обсуждать «нормальность» Хэвеленда с точки зрения общепринятой практики. Он ясно осознавал, что подобная дискуссия скроет от непрофессионала один научный постулат, который он считал существенным: Хэвеленд был не из тех, кто мог бы намеренно выдать себя. Но это, в конце концов, не главное. Главное состояло вот в чем: Хэвеленд страдал таким психическим расстройством, при котором сохраняется тонкая грань, отделяющая его от здравого смысла. Возьмем его мотив. Он являлся, как я узнал от вас, господин декан, вероятным кандидатом на пост ректора. Так же, как я заключил из переданного мне инспектором Доддом замечания профессора Кёртиса, как и профессор Эмпсон. Когда Хэвеленд задумал убить Амплби и обвинить в этом Эмпсона (в этот состоял изначальный замысел), он был движим моральной нечистоплотностью в сочетании с четкой логикой, что характерно для подобных расстройств.
Он обладал поразительной способностью к мимикрии: позавчера вечером прямо здесь он шокировал вас неожиданной имитацией голоса мистера Дейтона-Кларка. Этого оказалось достаточно, чтобы навести заинтересованное лицо на определенные мысли… Так вот, в десять вечера он, прикинувшись Эмпсоном, позвонил Амплби через коммутатор в привратницкой, чтобы звонок отложился в памяти у привратника. Амплби пришел в профессорские апартаменты (как он думал, на встречу с Эмпсоном) сразу после половины одиннадцатого. План Хэвеленда был предельно прост. Он скрывался в саду до появления ректора, а потом воспользовался той же уловкой. Изменив голос (на сей раз прикинувшись Поуноллом), заманил Амплби в темноту. Под рев машин на Школьной улице он застрелил его, оставив револьвер рядом с трупом. На револьвере, что я могу вам продемонстрировать, были тайно взятые им отпечатки пальцев Эмпсона. После этого Хэвеленд направился прямо к декану, чтобы нанести ему свой обычный визит, длившийся примерно десять минут, а затем вернулся к себе. Преимущества его плана, как я уже говорил, заключались в его предельной простоте.
В десять сорок мистер Титлоу обнаружил труп и, к несчастью, заключил, что убийца – мистер Поунолл. Поэтому он предпринял нечто из ряда вон выходящее, дабы гарантировать, что Поунолл не избежит наказания. Однако этими действиями он разбудил Поунолла. А тот, убедившись, что произошло убийство, пришел к двум выводам. Первый и правильный состоял в том, что убийца – Хэвеленд. Второй и ошибочный – Хэвеленд пытается свалить вину на него, Поунолла. Он верно угадал, так сказать, подоплеку услышанного им телефонного звонка, однако и не подозревал о вмешательстве Титлоу в это дело. Быстро действуя в соответствии со сложившимся у него планом, он до десяти пятидесяти успел подложить в кабинет тело и кости. И в этот момент его заметил профессор Эмпсон. А Эмпсон, видевший, как Титлоу втаскивал тело в профессорские апартаменты, встревожился, узнав о ложном телефонном звонке. Он заключил, что Титлоу убил Амплби и пытается свалить вину на Хэвеленда и, возможно, на него. Поэтому он решил разоблачить Титлоу, который, тем не менее ворвавшись в кабинет ректора, обнаружил устройство для имитации выстрела и успел уничтожить почти все следы, свидетельствовавшие о его существовании.
В результате всех этих перипетий, – сухо закончил Эплби, – следствие столкнулось с некоторыми сложностями. Перекрестное дознание и экспертизы подтвердят, что причиной смерти доктора Амплби стали действия невменяемого субъекта… Считаю, что вышесказанное не нуждается в дополнении.
Воцарилось тягостное молчание, самое долгое на памяти всех присутствовавших. Затем Дейтон-Кларк кивнул Титлоу, а тот нажал кнопку звонка. Открылась дверь в малую профессорскую.
– Кофе подан!
Глава 18
Было уже поздно. Желтый «Бентли», присланный в знак признания заслуг после недавнего рапорта об успешном раскрытии дела, ждал у ворот. Эплби, уже накинувший пальто, Додд, все еще смущенный, и Готт, благодарный за оказанную честь, пили бренди из больших бокалов в гостиной наставника. Эплби подводил итоги.
– Амплби убили сразу после замены ключей от входов в Садовый сквер. Другими словами, в таких условиях, когда доступ к нему ограничился небольшой группой лиц. У этого обстоятельства несколько возможных объяснений. Первое – условия доступа были не такими, как казались на первый взгляд: убийца обладал тайными средствами доступа и использовал явные средства как отвлекающий момент. Второе – он все устроил, словно для развлечения: он являлся одним из членов группы, подпадавшей под условия доступа, и тем самым давал нам нечто вроде «честного старта». Третье – он был членом группы, желавшим переложить это преступление на другого члена и сделавшим первый шаг, чтобы ограничить число подозреваемых этой самой группой. Разумеется, ключом к раскрытию дела оказалась теория «подстроенного» убийства. Все всплывшие факты укладывались в нее – вот только всплыло слишком много.
Сначала возникли веские доводы, что все подстроено против Хэвеленда. Вскоре я стал связывать эту версию с именем Поунолла. Поунолл все время указывал на Хэвеленда. Он указал на него во время сцены, которая впоследствии высветила модель всего дела. Он указал на Хэвеленда чуть позже, когда сочинил историю, чтобы объяснить свое странное поведение. Вполне разумно было заподозрить, что во всей этой истории Поунолл изощренно переворачивал факты с ног на голову. Согласно его версии, Хэвеленд убил Амплби и попытался обвинить в преступлении Поунолла, в припадке сумасшествия поставив под содеянным свою подпись в виде костей лишь после того, как его план провалился. На самом же деле (как я тогда предполагал) Поунолл убил Амплби и свалил вину на Хэвеленда. Когда стало очевидно, что время и место убийства сфальсифицированы, я смог разгадать вероятный мотив обеих фальсификаций. «Сдвинув» время, Поунолл обеспечивал отсутствие у Хэвеленда алиби. «Сдвинув» место, он пытался обставить все так, чтобы это выглядело наглядным исполнением безумного желания, которое Хэвеленд когда-то высказал.
Я позволил себе разрабатывать эту более-менее простую версию против Поунолла. Однако она рассыпалась. Начнем с того, что появилась веская улика – револьвер. Я приготовился к тому, что над ним каким-то образом «потрудились», дабы предоставить еще одно звено в цепи аргументов против Хэвеленда. Напротив, на нем оказались отпечатки пальцев Поунолла. Если Поунолл застрелил Амплби из этого оружия, то он, казалось, проявил просто невероятную беспечность. И вновь у меня создалось стойкое впечатление после разговора с Поуноллом, что вся его история представляет собой сложную смесь правды и лжи. Эта запутанность и многое другое, казавшееся мне имеющим отношение к произошедшему, до сих пор не вписываются в мою теорию.
Например, я был убежден, что так или иначе в деле замешаны Титлоу и Эмпсон. С ними обоими я провел довольно содержательные беседы. Титлоу, довольно эксцентричный тип, навязчиво цеплялся за мысль о вине некоего конкретного субъекта. Он довольно любопытно связал это с историей философии. Очевидно, он находился в необычайном смятении мыслей, но суть его высказываний сводилась вот к чему. Если было что-то невероятное в посыле о том, что Икс убил Амплби, то он, Титлоу, облечен неким долгом… Затем он дал мне странную отсылку к Канту: мне предстояло опровергнуть тезис, что верность правде превалирует над обязанностью оградить общество от убийцы.
Здесь заключалось нечто, что теория криминалистики должна объяснить и тем обогатить свою базу. И это соображение подтвердилось результатами моей беседы с Эмпсоном. Он тоже рассматривал некоего Икс и был потрясен тем, что Икс, вопреки научным прогнозам и практическому опыту, убил Амплби. По крайней мере, именно это я заключил из его рассуждений. И этот его Икс был, конечно, не Хэвеленд. Он чуть ли не страстно отстаивал свою уверенность в невиновности Хэвеленда. Следует отметить еще два момента. Узнав, что выстрел, раздавшийся в кабинете, мог быть подстроен, он с жаром принялся расспрашивать, обнаружены ли этому какие-либо доказательства. Таким образом, он пытался узнать, каковы свидетельства против Титлоу. Второе – его замешательство по поводу телефонного звонка. Это оставалось загадкой, пока не обнаружился револьвер с отпечатками Эмпсона и Поунолла, что, разумеется, позволило предположить: Эмпсона стараются опорочить, и ложный телефонный звонок вписывался в версию как еще одна ложная улика против него. Почему Эмпсон почти отрицал, что сделал звонок, если знал, что привратник подтвердит этот факт? Ответ: потому что он знал, что звонок был сделан, чтобы представить Эмпсона как злодея, и он чуть было это не сказал… Тогда же я понял, каким образом пальчики Эмпсона могли оказаться на револьвере. Я вспомнил, что как только увидел револьвер, мне показалось, что тот пытался мне что-то «сказать», если можно так выразиться. Это был небольшой пистолет с изящной рукояткой из слоновой кости, поразительно похожей на рукоятку трости Эмпсона. И я представил себе, что револьвер могли привязать к рукоятке какой-то другой трости и на мгновение подсунуть ее Эмпсону в одном из темных вестибюлей, сразу же ее убрать, а потом извиниться за ошибку. В результате, скорее всего, останутся смазанные и плохо различимые отпечатки, гораздо хуже тех, что Титлоу тайком взял у спавшего Поунолла. Однако очень нечеткие отпечатки, след сухого пальца на гладкой поверхности, в наше время поддаются идентификации. Кстати, пример того, как достижения современной криминалистики использовались в одном деле целых два раза, что являет собой прогресс в области так называемого «научного» сыска.
Затем появилась перекрученная проволока, которую Келлетт обнаружил в водостоке. Вы могли бы и догадаться, Додд. Она оказалась подобием того приспособления, которое я на ваших глазах соорудил для защиты отпечатков пальцев на револьвере. Помещенный в такую клетушку револьвер можно переносить и стрелять из него, не смазывая старые отпечатки.
К тому времени накопилась масса противоречивых улик в пользу возможных или вероятных фальсификаций. Против Хэвеленда: кости. Против Эмпсона: пальчики и ложный телефонный звонок. Против Поунолла (если отчасти верить его рассказу): пятна крови, страницы из ежедневника и снова пальчики. Из всех обитателей профессорских апартаментов только против Титлоу не было никаких подлогов. Поэтому я рассматривал его в качестве единственного подозреваемого. Я выдвинул рабочую версию: он пытался подставить под удар всех своих соседей по профессорским апартаментам. Затем, зайдя с другой стороны, я постарался рассмотреть, как Титлоу обеспечил собственное алиби. Сопоставил слова Эдвардса о пиротехнике и виденную мной каплю воска на книжном шкафу. Однако версия не пришлась мне по душе, и вскоре (полагаю, ради завершенности схемы) я подумал, что воск, возможно, единственное свидетельство фальсификации против Титлоу. Я продвинулся до того, что счел ложный выстрел одним из средств компрометации Титлоу. И тут понял всю зыбкость аргументации.
В результате у меня получилось, что четверо обитателей профессорских апартаментов вовлечены в некую странную цепь событий. Я начал выяснять, в каком направлении тянется эта цепь. Несколько раньше я сказал, что в самом начале Поунолл указал на Хэвеленда. Это случилось в профессорской в первый вечер после убийства. Однако тогда произошло кое-что еще. Не будет преувеличением сказать, что воздух сотрясался от инсинуаций. Анализ сказанного вслух и прозрачных намеков дал следующее: Поунолл указывал на Хэвеленда, Хэвеленд указывал на Эмпсона, Эмпсон указывал на Титлоу, а Титлоу указывал на Поунолла. Нагляднее некуда: вырисовывалась явная цепочка и направление, в котором она тянется. Где искать отправную точку? Существовала ли связь между тем, куда направлены обвинения, и тем, что известно или можно вычислить касательно того, на что указывают фальшивые улики? Я видел лишь одну связь: обвинения Хэвеленда были направлены против Эмпсона. Я вполне резонно рассматривал Хэвеленда и как вероятного имитатора голоса Эмпсона (у него был к этому талант), и как субъекта, «поместившего» пальчики Эмпсона на револьвер (он живо интересовался, нашли ли орудие убийства).
Умозрительно я начал оттуда. Хэвеленд убил Амплби и попытался свалить вину на Эмпсона. Это подтвердилось. Однако из этого я сделал вывод, оказавшийся ложным. Титлоу подозревал, что Хэвеленд виновен, и подбросил кости с целью окончательно уличить его. Он вполне обоснованно переживал по поводу морального аспекта своих действий и изо всех сил искал доказательства своей правоты. Но вскоре мне пришлось отказаться от этой версии, поскольку инсинуации Титлоу были направлены не на Хэвеленда, а на Поунолла…
Но от чего я не был готов отказаться сразу же, коль скоро я так далеко продвинулся, так это от вероятной виновности Хэвеленда. Поскольку, как это ни парадоксально, постулат о том, что кто-то фальсифицирует дело против Хэвеленда, являлся главным аргументом в пользу того, что Хэвеленд на самом деле виновен. Сфальсифицированное против Хэвеленда дело в действительности защищало его, поскольку фальсификация была неубедительной: Хэвеленд, по заявлениям Эмпсона, был не из тех, кто подобным образом расписывается в своих деяниях.
Хэвеленд же всегда представлялся вероятным убийцей. Каждому сыщику известно, что при поиске убийцы внутри любой группы лиц следует помнить о важности фактора психической нестабильности. В реальной жизни убийцы в большинстве своем встречаются отнюдь не среди начальников отделений полиции или членов кабинета министров. Они встречаются среди менее психически устойчивых групп населения. Столкнувшись с убийством, любой поведет себя более или менее аномально, но совершение убийства является… м-м-м… особым разделом психиатрии. Полагаю, Дейтон-Кларк распознал в Хэвеленде убийцу и тотчас же преподнес сам себе этот факт, как сказал бы Эмпсон, как представляющий научный интерес. Первое высказанное мне Дейтоном-Кларком спонтанное замечание «высветило» подсознательный ход его мыслей. Между Амплби и Хэвелендом существовала неприязнь…
Отсюда до разгадки было рукой подать. Идя по цепочке Хэвеленд – Эмпсон – Титлоу – Поунолл – Хэвеленд, я мог яснее представлять себе факты, вполне мог выведать у людей неприглядные подробности. Однако в одном я был почти убежден. Я не должен допустить того, чтобы Хэвеленд или кто-то еще из этой публики оказался на скамье подсудимых. К чему бы ни стремились эти четверо, они заварили между собой такую кашу, которую не расхлебает ни один защитник.
Эплби поднялся и поставил бокал на стол.
– Я частично рассчитывал на показания Титлоу, однако мой неназванный наблюдатель в Садовом сквере оказался тем «счастливым билетом», сведения, полученные от него, позволили мне потребовать подробных объяснений у других актеров. А выбранный Хэвелендом выход из создавшегося положения оказался во благо всем нам. Здесь не разгорится скандал. Казначейство получит значительную экономию, а на долю занятого по горло полицейского выпадет меньше бессонных ночей.
Эплби хлопнул Додда по плечу и направился к двери. На полпути он обернулся и улыбнулся Готту.
– Надеюсь, мы еще встретимся. А пока что хочу сделать вам подарок на прощание.
– Какой подарок?
– Название книги, которую вы никогда не сможете написать: «Семь подозреваемых».
Читать бесплатно другие книги:
