Выдача преступников Бойцов Александр

История экстрадиции восходит к глубокой древности, когда еще не было ни стройной системы норм международного права, ни развернутого учения о нем, но уже возникли первые признаки формальной дипломатии. По мнению Ф. Ф. Мартенса, в ней можно выделить три периода:

1) с древних времен до конца XVII в., когда выдача, будучи пока редким явлением, в основном имела место в отношении политических противников, а также в отношении еретиков и перебежчиков;

2) с начала XVIII до конца 40-х годов XIX в., в течение которого растет число заключаемых договоров не только в отношении бунтовщиков и перебежчиков (особенно дезертиров и беглых военных), но также и лиц, виновных в обычных преступлениях, хотя первые все еще преобладают, а последние пока составляют исключение в силу своей немногочисленности;

3) новое время, начавшееся в 1840 г., когда государства начали согласованную кампанию в отношении беглых преступников, совершивших деяния, не имеющие политических целей и наказуемые по общеуголовным законам.[1]

К указанным периодам известный американский ученый Шериф Бассиони добавил еще один, длящийся с 1948 г., когда на первый план вышла необходимость построения системы международной безопасности и предупреждения преступлений против мира и безопасности человечества.[2]

а) 1-й период (древнее время – XVII в.)

Что касается первого периода, то несмотря на высказанное некогда мнение о том, что в древнем мире не существовало выдачи, так как не существовало международно-правовых отношений между различными государствами,[3] большинство исследователей все же находят факты выдачи имевшими место и в то время.

Свидетельством существования такой практики является, в частности, договор египетского фараона Рамсеса II с царем хеттов Хеттушилем III, заключенный в 1296 г. (1278) до н. э. В нем говорилось, что «если кто-либо убежит из Египта и уйдет в страну хеттов, то царь хеттов не будет его задерживать, но вернет в страну Рамсеса».[4] При этом заслуживает внимания положение об обеспечении безопасности возвращаемых лиц, ибо «да не повредят их глаз, уст и ног».

Известны древней истории и конкретные факты выдачи. Из истории Греции приводят пример того, как афиняне согласились выдать македонскому царю Филиппу всех лиц, посягнувших на его жизнь, а ахейцы угрожали Спарте нарушением союза, если не будут выданы ее граждане, совершившие нападение на одну из деревень. В истории Рима ссылаются на галлов, требовавших выдачи напавшего на них Фабия, и на аналогичное требование римлян в отношении Аннибала, а также на Катона, который требовал выдачи Цезаря германцам за то, что тот начал с ними несправедливую войну.[5]

Конечно, столь немногочисленные договоренности о выдаче эпохи рабовладения «служат иллюстрацией неразвитости межгосударственных отношений этого периода развития человеческого общества, но на их основании все же можно сделать вывод о существовании практики выдачи преступников».[6]

Вместе с тем не менее важно отметить преимущественно политический характер выдачи в приведенных примерах. По мнению Ф. Ф. Мартенса, они доказывают, что требования выдачи в этот исторический период «вызывались случайными политическими обстоятельствами. Обыкновенно они предъявлялись со стороны сильнейшего слабому государству, а отказ служил предлогом к войне. Настаивали на выдаче даже не политических преступников, но в большинстве случаев политических врагов, от которых выгодно было избавиться».[7] В силу этого не существовало в древности ни договоров о выдаче, ни определенных правил и форм, к ней применяемых.

Так, израильтяне требовали выдачи жителей города Гиза, которые после изнасилования и убийства женщины в Израилевом колене укрылись в пределах Вениаминова колена. Отказ выдать и наказать виновных привел к войне и поражению Вениаминова колена.[8] Точно так же лакедемоняне объявили войну Мессинам за отказ выдать убийцу, а Лукул – Тиграну за его отказ выдать Митридата.

Таким образом, в условиях, когда возникающие между государствами разногласия часто разрешались посредством военных действий, основным регулятором экстрадиционных отношений также являлось право сильного, которое в IV веке до н. э. весьма емко сформулировал древнеиндийский философ Каутилья: «Кто слабее другого, тот должен заключить с ним мир (читай – удовлетворить требование о выдаче. – А. Б.), кто сильнее, тот должен вести войну»[9].

Если же невозможно было добиться выдачи силой оружия, в ход шли сила злата и искусство дипломатии. Так, в 144 г. до рождества Христова иудейский первосвященник Симон отправил послов, которые одарили Рим золотым щитом и договорились о выдаче беглых иудеев.[10] Так или иначе, но о равно-правии договаривающихся субъектов, а тем более – об учете интересов третьих сторон в их взаимных отношениях пока еще говорить не приходится.

В средние века изменения в институте выдачи были прежде всего продиктованы изменениями в институте убежища, когда местами, выдача из которых была недопустима, стали определенные священные места (храмы, монастыри и т. д.). Еще одним препятствием для экстрадиции лиц, совершивших уголовные преступления, служил обычай закрепощения всех иностранцев, прибывших в страну без разрешения или пробывших в ней больше года, бытовавший в феодальных государствах Западной Европы.[11] Поэтому на практике экстрадиция по-прежнему оставалась формой расправы с политическими противниками, а не с преступниками.

Одним из наиболее ранних средневековых договоров, по которому договаривающиеся стороны обязались выдавать друг другу политических преступников, является трактат, заключенный в 1174 г. между английским королем Генрихом II и шотландским королем Вильгельмом.[12] Последующие западноевропейские соглашения подобного характера также касались главным образом бунтовщиков и обоюдных врагов.[13] К числу таковых относились и те, кого, выражаясь современным языком, можно было бы назвать «инакомыслящими» (т. е. политические преступники, индивидуальное преследование которых было продиктовано преимущественно личными интересами физического устранения претендентов на престол, конкурентов в борьбе за власть) и «инаковерующими» (колдуны, еретики и прочие лица, массовое преследование которых было порождено столкновениями и борьбой различных религиозных течений).

Примерами тому могут служить следующие факты. В 1136 г. французский король Филипп Валуа ввел в действие указ, объявив которым врагом государства сбежавшего в Англию графа Д’Артуа, виновного в оскорблении Его Величества, запретил подданным оказывать графу поддержку и предоставлять убежище, а также предписал задержать его при обнаружении и выдать королю для предания суду. Однако английский король Эдуард II отклонил экстрадиционное требование французского монарха, вопреки условиям договора. Более поздний трактат о выдаче 1475 г. обязывал короля Карла VIII арестовать убийц Жана Бургундского и выдать Франции.[14] Еще более поздний договор 1661 г. обязал Данию выдавать английскому королю Карлу II всякого, кто участвовал в казни его отца Карла I. По этому же договору обоюдными врагами, подлежащими выдаче, считались враги католической церкви, еретики и нарушители религиозных обрядов.[15]

Таким образом, всеобщая раздробленность феодальных государств, обусловленная отсутствием сильной централизованной власти, доминирование во взаимных отношениях неправовых (силовых) средств в решении вопросов выдачи и приватных (личных) целей, во имя которых добивались ее осуществления, закрепощение основной массы населения – все это препятствовало формированию и развитию международного права в целом и экстрадиционного права в частности как регулятора межгосударственных отношений и средства разрешения юрисдикционных коллизий в борьбе с преступностью. В этих условиях право выдачи по необходимости сводилось к частным, конкретно-индивидуальным случаям спорадического характера.

В данных обстоятельствах на роль некоего объединяющего начала, способного оказать серьезное влияние и на развитие межгосударственного взаимодействия посредством выдачи, выдвинулась церковь, сыгравшая решающую роль в распространении выдачи на еретиков, которые считались врагами всех западноевропейских государств.

Не менее значима роль церкви и в противодействии выдаче посредством расширения права убежища (droit d’asile), известного уже в классической древности, но получившего особенное распространение в средние века, когда возникает и утверждается мнение, что известные священные места должны считаться оберегающими от преследования всех укрывшихся там лиц. Такими местами, из которых не допускалась ни выдача, ни принудительное изъятие для наказания, стали монастыри, соборы, храмы, церкви, часовни и даже кресты, стоящие на дорогах.

Ф. Ф. Мартенс связывает право убежища с распространением христианства, полагая, что по своей первоначальной и основной мысли оно есть несомненно протест чувства человечности против жестокости законов и их применения, «когда личная кровавая месть заменяла еще правильное уголовное правосудие», а наказание служило «средством угнетения слабых сильными».[16]

Не ставя под сомнение утверждение о том, что право убежища в этом качестве служило смягчению варварства, все же заметим, что в основе его лежала не только христианская мораль, но и стремление средневековой церкви, а также удельных князьков к самостоятельному решению вопросов выдачи.

Не случайно Чезаре Беккариа, задаваясь в свое время вопросом, справедливы ли убежища, писал: «В пределах данной страны не должно быть места, на которое бы не распространялось действие законов. Сила их должна следовать за гражданином как тень за телом. Безнаказанность и убежище мало чем отличаются друг от друга. И как неизбежность наказания производит большее впечатление, чем его строгость, точно так же убежище стимулирует преступления больше, чем наказания удерживают от них. Увеличивать число убежищ значит создавать такое же число небольших самостоятельных государств, так как там, где не действуют законы, могут приниматься новые, противоречащие действующим в стране. И это может способствовать формированию духа, враждебного духу всего общества. Вся история свидетельствует о том, что убежища являлись источником великих переворотов в государствах и во мнениях людей».[17]

В период такого процветания внешнего убежища, отличающийся отсутствием юридической обязанности государств выдавать взаимно преступников, нарушивших общие уголовные законы, «не обнаруживается никаких следов правового института выдачи преступников, с теми условиями и формами, которые причастны ему в наше время».[18] Не способствовали осознанию его необходимости и невысокая мобильность населения, а также недостаточное развитие путей сообщения, что препятствовало побегам преступников и делало сам вопрос о выдаче предметом сношений и переговоров не столько центральных, сколько пограничных властей.[19] Даже если в некоторых странах Западной Европы XV в. и учреждается специальный орган для уголовного преследования, это скорее является следствием усиления королевской власти, для которой выдача продолжает служить средством преследования политических преступников преимущественно из личных интересов – для устранения конкурентов власти, а не поддержания публичного порядка.

Однако по мере укрепления национальных государств и усиления центральной власти, которая становится способной к установлению и поддержанию внутреннего правопорядка, право убежища все более теряло свой смысл, пока вовсе не было отменено.

6) 2-й период (XVIII в. – первая половина XIX в.)

В XVIII в., с которого начинается отсчет второго периода в развитии экстрадиции, договоры о выдаче все более распространяются не только на дезертиров, но и на общеуголовных преступников – убийц, фальшивомонетчиков, воров, поджигателей, а сотрудничество государств в уголовном преследовании этих лиц становится все более интенсивным. Во многом это объясняется интенсификацией перемещения людей из одного государства в другое, особенно возросшей в связи с процессами индустриализации Европы и появлением новых видов транспорта, что вызвало проблемы борьбы с грабителями на железных дорогах, бродягами и лицами, совершающими трансграничные преступления.

Подтверждением тому, что необходимость в урегулировании отношений по поводу выдачи преступников прежде всего возникает у географически сопредельных стран, служит тот факт, что из свыше девяноста международно-правовых договоров, заключенных за период с 1718 по 1830 г. по вопросам экстрадиции, основная часть связала обязательствами географически соседствующие государства, более других испытывающие объективную потребность помогать друг другу в поимке лиц, скрывающихся от правосудия.

Из такого рода договоров второго периода заслуживают внимания конвенция между Францией и Испанией 1765 г., которая с изменениями и дополнениями действовала до конца XIX в., а также заключенный в 1777 г. договор между Францией и Швейцарией, в котором стороны обязались взаимно выдавать «государственных преступников, убийц и других лиц, виновных в общих преступлениях».

Ведущая роль в формировании и развитии экстрадиционного права с конца XVIII и до конца XIX в. принадлежит Франции.[20] Благодаря именно ее международной деятельности было инициировано большинство из ныне существующих положений, содержащихся в договорах о выдаче (невыдача лиц, совершивших преступления политического характера, недопустимость выдачи за преступления с истекшим сроком давности и т. д.). Даже термин «экстрадиция» (фр. extradition лат. ех из, вне traditio передача) вошел в оборот благодаря Франции, где он впервые был официально употреблен в декрете от 19 февраля 1791 г., которым регламентировались отдельные процедуры выдачи,[21] а сам французский язык получил в конце XVIII в. официальное признание в качестве рабочего языка дипломатической переписки по делам о выдаче.

Не без влияния Франции намечается в это же время тенденция к заключению многосторонних соглашений о выдаче. Первым из них явился Амьенский договор, подписанный в 1802 г. Великобританией, Голландией, Испанией и Францией.[22]

Наконец, особенно большое количество специальных конвенций о выдаче дезертиров, принятых в этот период, также объясняется войнами союзников против Франции.

Таким образом, второй период, включающий в себя весь XVIII в. и первую половину XIX в., оказался для зарубежья и прежде всего для Западной Европы очень продуктивным как по количеству, так и по разнообразию заключенных договоров, а также по внедрению в практику выдачи ряда нововведений. Хотя в целом выдача в это время пока еще обусловлена главным образом политическими мотивами, а также соседством и родственными либо союзными отношениями. Поэтому и постановления о выдаче встречаются в большей части в союзных трактатах о дружбе. А беглые преступники, виновные в обычных деяниях, охотно принимаются на чужой территории, ибо в них видят даже приобретение для страны, а в их невыдаче – акт, способствующий росту населения.[23]

Например, в 1808 г. была заключена картельная Конвенция между Россией и Саксонией, по от. XIV которой выдаче подлежали не только военнослужащие нижних чинов, но и «всякого состояния люди». Русское правительство не особенно настаивало на принятии этой статьи, но когда Саксония приняла столь широкое обязательство, оно изъявило желание, чтобы и Пруссия также подписала постановление о выдаче всякого звания людей и обыкновенных преступников. Но из доклада представителя России явствовало, что прусское правительство едва ли согласится принять такую статью ввиду господствующего в Пруссии взгляда, что «прусское население может только выиграть от эмиграции из России», и предложение о выдаче всех перебежчиков было отозвано.[24]

в) 3-й период (1840–1943 гг.)

В третий период, начавшийся для западноевропейских стран с 40-х годов XIX столетия, появляется осознание необходимости бороться общими силами против преступников, совершивших не политические, а общеуголовные деяния. Благодаря заключаемым с этой целью договорам выдача наконец-то наполняется своим подлинным смыслом, превращаясь в действительный акт правовой помощи (оказываемой одним государством другому) в области международного общения.

По мере дальнейшего совершенствования средств сообщения открываются новые возможности для преступников находить более благоприятные и менее заметные формы перемещений с целью скрыться от правосудия, в том числе в отдаленных странах. Возрастающая мобильность населения требует осуществления контроля за передвижением людей уже на глобальном уровне. Даже те страны, которые прежде были защищенными в силу их географического положения по сравнению с государствами континентальной Европы, столкнулись с необходимостью принятия особых мер против вторжения преступности из-за рубежа.

Так, Великобритания, долгое время отличавшаяся либерализмом в отношении иммигрантов и неодобрительным отношением к процедуре выдачи, принимает в 1870 г. специальный закон об экстрадиции, который открывает интенсивный период в урегулировании данного института: если к концу 1869 г. она имела лишь три экстрадиционных договора с зарубежными странами, то с 1870 по 1910 г. экстрадиционные соглашения были заключены с 34 государствами.

К концу XIX в. большинство стран Европы и ряд стран американского континента заключили договоры как друг с другом, так и с географически удаленными государствами. Известную оригинальность привнесла в этот процесс Великобритания, начавшая выстраивать систему параллельных экстрадиционных отношений со странами, образующими Британское Содружество Наций, с одной стороны, и со всеми иными государствами – с другой.

Начало процессу нормативного оформления института экстрадиции в рамках указанного Содружества было положено в 1843 г., когда парламент Великобритании принял первый закон о регулировании процедуры выдачи находящихся в розыске преступников на всем пространстве британских колониальных владений. В 1881 г. он был заменен Законом о находящихся в розыске правонарушителях (Fugitive offenders Act).[25] В созданную таким образом систему экстрадиции в рамках Британского Содружества вошло 35 государств, включая собственно Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии, а также практически все английские колонии (Гана, Гонконг, Индия, Кипр, Малави, Малайзия, Новая Зеландия и др.).

Усиливается тенденция к увеличению количества многосторонних соглашений о выдаче и на других континентах. Так, в 1889 г. в столице Уругвая – Монтевидео между Аргентиной, Боливией, Парагваем, Перу и Уругваем была заключена конвенция по международному уголовному праву, ст. 19–43 которой касались вопросов выдачи.[26]

В XX в. многостороннее сотрудничество получает дальнейшее развитие. За договором, заключенным в Монтевидео, последовала Конвенция 1902 г., которую подписали в столице Мексики уже 17 стран (включая всех участников Конвенции 1889 г.), а именно: Аргентина, Боливия, Гаити, Гватемала, Гондурас, Доминиканская Республика, Колумбия, Коста-Рика, Мексика, Никарагуа, Парагвай, Перу, Сальвадор, Соединенные Штаты Америки, Уругвай, Чили, Эквадор.

Следующим актом в межамериканской системе экстрадиции явилась подписанная в столице Венесуэлы – Каракасе Конвенция 1911 г., участниками которой стали пять государств: Боливия, Венесуэла, Колумбия, Перу и Эквадор.

В развитие конвенции 1911 г. в 1928 г. на VI Международной конференции американских государств в Гаване был одобрен проект Общей конвенции по международному праву (известный в настоящее время как кодекс Бустаманте), книга III которого под названием «Международное уголовное право» включала статьи об экстрадиции, призванные служить дополнением к уже существующим договорам. Его участниками стали Боливия, Бразилия, Венесуэла, Гаити, Гватемала, Гондурас, Доминиканская Республика, Коста-Рика, Куба, Никарагуа, Панама, Перу, Сальвадор, Чили, Эквадор.

В 1933 г. страны американского континента принимают в Монтевидео еще одну межамериканскую конвенцию о выдаче, которая, не отменяя существующие двусторонние или коллективные договоры, должна была автоматически войти в силу в случае прекращения действия предыдущих договоров (ст. 21). Среди ратифицировавших данную конвенцию стран фигурируют Аргентина, Гватемала, Гондурас (с оговорками), Доминиканская Республика, Колумбия, Мексика (с оговорками), Никарагуа, Панама, Сальвадор (с оговорками), Соединенные Штаты Америки (с оговорками), Чили (с оговорками), Эквадор (с оговорками). Выразили свое согласие на обязательность конвенции через акт подписания такие страны, как Бразилия, Куба, Парагвай, Перу. В последующем (в 1940 и 1957 гг.) конвенция дважды подвергалась процедуре пересмотра.[27]

В 1952 г. к обустройству региональной системы экстрадиции приступила Лига арабских государств, приняв на своем Совете конвенцию о выдаче.

На европейском континенте региональные вопросы выдачи были урегулированы в Европейской конвенции 1957 г., в конвенции государств Бенилюкса 1962 г., не ратифицировавших названную выше конвенцию, а также в Скандинавском договоре о выдаче 1962 г., участниками которого стали Дания, Исландия, Норвегия, Финляндия и Швеция.

Неоднократно рассматривались на международном уровне и доктринальные проблемы экстрадиции. Так, экстрадиционная практика государств была обобщена на Оксфордской сессии Института международного права в 1880 г. В принятой по ее итогам Резолюции были сформулированы общие положения, касающиеся взаимодействия государств по вопросам выдачи.[28] В последующем Институт международного права возвращался к проблемам выдачи на сессиях, которые проходили в 1890 г. в Женеве и в 1894 г. в Париже. В 1924 г. Лига Наций образовала Комитет экспертов по прогрессивной кодификации международного права, одной из задач которого также было изучение вопросов экстрадиции.[29]

г) 4-й период (с 1943 г.)

В середине XX в. решающую роль в развитии института экстрадиции сыграла Вторая мировая война. Наказание за злодеяния, творимые в ее ходе фашистами, становится одной из основных целей войны. Уже 13 января 1942 г. союзные державы приняли «Межсоюзническое заявление о наказании за военные преступления», известное как Сент-Джеймская декларация. Далее последовал целый ряд заявлений и выступлений, в которых союзники выразили решимость подвергнуть уголовному преследованию тех, кто несет ответственность за зверства, убийства и казни или принимал в них непосредственное и добровольное участие. Эта общая решимость привела не только к учреждению Нюрнбергского и Токийского международных военных трибуналов, созданных «для суда над военными преступниками, преступления которых не связаны с определенным географическим местом», но и к многочисленным процессам над военными преступниками, организованным в тех странах, где они совершили свои преступления.[30]

Именно с этого момента экстрадиция приобретает важное значение в вопросах преследования за преступления против мира и безопасности человечества. Так, еще Московская декларация 1943 г. закрепила обязанность участников отсылать военных преступников «в страны, в которых были совершены их отвратительные действия, для того чтобы они могли быть судимы и наказаны».[31] Затем в Резолюции от 13 февраля 1946 г. «О выдаче и наказании военных преступников» Генеральная Ассамблея ООН обязала все государства – члены ООН принять необходимые меры для ареста и высылки военных преступников в те страны, где они совершили преступления, для суда и наказания по законам этих стран.[32] Об обязанности выдачи лиц, совершивших преступления, предусмотренные ст. 6 Устава Нюрнбергского трибунала, говорится и в Резолюции ООН от 31 октября 1947 г. «О выдаче преступников войны и изменников».[33]

Таким образом, история развития института выдачи преступников охватывает собой все исторические типы общества. Однако лишь в новое время выдача приобрела общечеловеческое значение в отношении преступлений международного характера и преступлений против мира и безопасности человечества.

Весьма существенна роль ООН и в кодификации института выдачи за общеуголовные преступления. 14 декабря 1990 г. на 45-й сессии ее Генеральной Ассамблеи в рабочем порядке был принят

Типовой договор о выдаче, который вобрал в себя многие прогрессивные положения.[34]

д) Россия в зеркале мировой истории экстрадиции

Не оставалась в стороне от вышеописанных процессов и Россия, хотя история ее договорных отношений по вопросам выдачи имеет несколько иную периодизацию, нежели та, которая предложена Ф. Ф. Мартенсом применительно к мировому процессу развития института экстрадиции.

В частности, «выпадает» из российского процесса развития экстрадиционной практики древний мир, поскольку «исторически памятники нашей страны эпохи древнего мира не содержат никаких доказательств существования такой практики на ее территории хотя бы в виде единичных фактов».[35] Вспомним, что, по Нестору, возраст российской государственности отсчитывается с 862 г.

Поэтому начало истории экстрадиции в России связывается с эпохой раннего средневековья, а именно с Договором о мире и дружбе, заключенным киевским князем Олегом с Византией (911 г.), и такими же договорами, заключенными с греками его преемниками – киевскими князьями Игорем (945 или 944 г.) и Святославом (971 г.).[36] По мнению многих исследователей, в указанных договорах имелись и экстрадиционные нормы, устанавливающие, что русские, совершившие преступления в Византии, должны выдаваться для наказания отечеству, а греки – отсылаться в Византию, хотя некоторыми учеными дается иная интерпретация этим нормам.[37]

Такие же обязательства можно найти в договоре Новгорода с немцами, заключенном в конце XII в.[38]

Первым же соглашением, специально регулирующим выдачу, стала Договорная запись со Швецией от 19 октября 1649 г. о выдаче перебежчиков, по которой обе державы обязались выдать всех перебежавших после 1 сентября 1647 г. лиц и впредь «никаких перебежчиков не принимать и с одной стороны на другую не подзывать и не подговаривать». Свое развитие эти положения получили в российско-шведском договоре 1661 г. «О вечном мире между обеими державами», а также в конвенциях о выдаче 1798, 1801 и 1810 гг.

Однако указанные соглашения, как и другие договоры, заключенные Россией в XVIII и первой половине XIX столетия, имели в виду не только и даже не столько преступников, сколько вообще всех лиц, бежавших из одной страны в другую, в том числе политических выходцев и военных беглых. Примером тому может служить и Нерчинский трактат 1689 г., по которому Россия обязалась выдать Китаю его перебежчиков, а китайское правительство – русских, которые покинут свою родину после заключения этого трактата.

Что касается второго периода истории экстрадиции, отмеченного для Западной Европы большим количеством заключенных соглашений и стремлением охватить ими разные категории преступников, то Россия из этого процесса практически «выпала», поскольку за этот период она заключила лишь несколько договоров, в которых речь шла о выдаче только военных дезертиров: три – с Австрией (1808, 1815 и 1834 гг.), три – с Пруссией (1804, 1816 и 1830 гг.) и один – с Саксонией (1808 г.).[39]

В отношении же иных лиц показательным для разделяемых Россией взглядов того времени на убежавших из других стран как на ресурс прироста населения является тот факт, что в ходе состоявшихся в начале XIX в. переговоров между Россией и Австрией о взаимной выдаче русский министр иностранных дел обратился к министру внутренних дел князю Кочубею с запросом относительно того, не будет ли полезным распространить действие предложенной к заключению с Австрией картельной конвенции о дезертирах на людей «всякого звания». Последний Отношением от 5 апреля 1805 г. ответил на это, что такое распространение не в интересах России, так как пограничные с Австрией и Пруссией владения слабо населены, а конвенция, обязывающая к выдаче выходцев их этих государств, послужит только препятствием к дальнейшему умножению населения, которое, как заметил князь, «долго еще должно быть предметом попечительности нашей».[40]

Впрочем, отдельные факты беглецов невоенного звания имели место. Так, в 1774 г. прусский посланник в Санкт-Петербурге потребовал ареста и выдачи купца Шульца, убежавшего из Штеттинской тюрьмы, куда попал по обвинению в «некоторых обманах». Коллегия иностранных дел дала предписание исполнить это требование, так как «подобные люди не должны иметь ни малейшего защищения, но паче стараться надобно таковых отсюда обратно за границу высылать или выдавать по бывающим о них требованиям». Поэтому несмотря на то, что Шульц поселился с 1773 г. в Петербурге и, торгуя винами, был записан в купечестве, его арестовали, описали его имущество и самого представили в коллегию иностранных дел для выдачи.[41]

И все же в этот период выдача преступников в подлинном смысле этого понятия была явлением исключительным. «Не о них заключались Россией договоры с другими державами, но против политических заговорщиков и беглых военных (дезертиров)».[42]

Попытки же России заключить специальные картельные конвенции оставались безрезультатными, наталкиваясь на обструкционистскую позицию западноевропейских стран, уклонявшихся от принятия по отношению к России каких-либо положительных в отношении выдачи обязательств ввиду испытываемого недоверия к российскому правосудию. В этом кроется главная причина столь незначительного числа договоров, заключенных в этот период. Следовательно, серьезные переговоры с Россией о заключении специальных конвенций могли начаться только после судебной реформы.

Любопытны в этой связи рассуждения Чезаре Беккариа о полезности межгосударственных договоров о выдаче. Хотя они не касаются напрямую России, но все же, ставя вопрос о том, полезна ли взаимная выдача преступников государствами, автор пишет: «Я не могу взять на себя смелость в решении этого вопроса до тех пор, пока законы, более соответствующие потребностям человечества, более мягкие наказания и отсутствие зависимости от произвола и мнений не обеспечат безопасность притесняемой невинности и презираемой добродетели, пока тирания не будет изгнана отовсюду в обширные равнины Азии всеобщим разумом, все более объединяющим интересы престола и подданных. Однако лишь полная уверенность в том, что не осталось ни пяди земли, где бы прощали истинные преступления, могла бы стать действенным средством их предупреждения».[43]

Потребовалась судебная реформа 1864 г., чтобы Россия смогла вырваться из состояния изоляции. Реформа послужила мощным импульсом для заключения новой серии экстрадиционных соглашений, первым из которых явился договор с Данией, подписанный в 1866 г., с которого начинается третий период эволюции экстрадиции в России. В годы, последовавшие за изданием судебных уставов 1866 г., заключаются конвенции о выдаче со многими государствами, в том числе с Нидерландами (1867), Баварией и Великим Герцогством Гессенским (1869), Италией (1871), Бельгией (1872), Швейцарией (1873), Австро-Венгрией (1874), Англией и Испанией (1877), Монако (1883), Пруссией (1885) и т. д.[44]

В целом же с 1866 по 1911 г., т. е. за 45 лет, Россия заключила 24 соглашения о выдаче, связавшие ее едва ли не со всеми западноевропейскими странами, включая Великобританию (1886), Португалию (1887), Испанию (1888), Великое Герцогство Люксембургское и Швейцарию (1892), Нидерланды (1893), Данию (1909),[45] а также с рядом стран других континентов, в том числе с Конго и Перу (1886), Северо-Американскими Штатами (1887), Японией (1911) и др. Войдя таким образом в третий период (пусть даже с некоторым опозданием по сравнению с Западной Европой), Россия довольно быстро сумела ликвидировать отставание от европейского процесса развития экстрадиции, причем не только в количественном отношении, но и в качестве юридической проработки договорных и национальных норм, обеспечивающей их соответствие мировому уровню экстрадиционной практики начала XX в.[46]

С Октябрьской революции 1917 г. начинается новый этап российской истории. От этой даты можно было бы отсчитывать и четвертый период отечественной истории договорных отношений по вопросам выдачи. Но только номинально. Фактически же за несколько первых десятилетий власти Советов институт экстрадиции не получил никакого развития. Теоретические изыскания, касающиеся международного сотрудничества в борьбе с преступностью, были свернуты, а реальные международные связи в сфере оказания правовой помощи по уголовным делам – прерваны. Этот период «экстрадиционного безвременья» объясним состоянием изоляции, в котором оказалась советская Россия, а затем и Советский Союз.

Вторая мировая война и последовавший за ней еще более длительный период противостояния с западным миром в «холодной войне» не способствовали развитию внешних связей. Поэтому первые двусторонние договоры о правовой помощи по гражданским, семейным и уголовным делам были заключены СССР лишь в конце 50-х годов со странами так называемого социалистического содружества: Корейской Народно-Демократической Республикой, Польской Народной Республикой и Чехословацкой Социалистической Республикой (все 1957 г.), а также с Народной Республикой Албанией, Румынской Народной Республикой и Венгерской Народной Республикой (все 1958 г.).[47]

В последующем, по мере возрастания количества подобных договоров, постепенно не только расширялась география экстрадиционного взаимодействия СССР, но и обогащалась политическая палитра стран, с которыми они заключались. В их числе оказались, например, Федеративная Народная Республика Югославия (1962) и Иракская Республика (1973), Народная Республика Болгария (1975) и Финляндская Республика (1978), Республика Вьетнам и Греческая Республика (1981), Алжирская Народная Демократическая Республика (1982), Республика Кипр, Республика Куба, Тунис (1984 г.) и др[48].

И все же нельзя не заметить, что в числе партнеров России по экстрадиционным соглашениям того времени не нашлось места для ведущих мировых держав и большинства развитых стран Западной Европы. Эта картина отражает положение дел во взаимоотношениях СССР со многими другими странами в эпоху «холодной войны».

Демократические преобразования в СССР периода «перестройки» послужили импульсом к более всестороннему и активному сотрудничеству в сфере оказания правовой помощи в борьбе с преступностью, в том числе в форме присоединения к значительному числу международных конвенций, многосторонних и двусторонних соглашений, участия в работе органов, институтов ООН, ЮНЕСКО, ЮНИСЕФ, имеющих целью борьбу с преступностью. Присоединившись в 1990 г. к Интерполу, Советский Союз начал участвовать в деятельности по международному розыску преступников через свое национальное бюро Интерпола.

С распадом СССР в 1991 г. Российская Федерация, как правопреемник по его международным обязательствам, осталась стороной международных соглашений о правовой помощи, участником которых был СССР. Кроме того, на смену ст. 31 УПК РСФСР, определявшей порядок сношений российских судов, следователей и органов дознания с соответствующими органами экссоюзных республик, пришли заключенные в период 1992–1993 гг. двусторонние договоры о правовой помощи с вновь образованными государствами ближнего зарубежья – Азербайджаном, Кыргызстаном, Латвией, Литвой, Молдовой, Эстонией, а также многосторонняя Минская конвенция о правовой помощи и правовых отношениях по гражданским, семейным и уголовным делам, представляющая собой комплексный международно-правовой акт, вписавшийся в рамки уже действующих двусторонних соглашений.[49]

С учетом растущих потребностей в сотрудничестве по уголовно-правовым вопросам была продолжена работа по обновлению договорной базы в этой области и со странами дальнего зарубежья. С одними из них (в частности, с Албанией,[50] Кубой,[51] Монголией,[52]Польшей[53]) Россия перезаключила соглашения о правовой помощи, с другими установила до того отсутствующие договорные отношения.

Наряду с этим наметилась тенденция к заключению узкопрофильных (специальных) экстрадиционных договоров, т. е. посвященных исключительно экстрадиции. Таков, например, Договор о выдаче, заключенный в 1995 г. с Китаем,[54] при том, что на тот период времени с КНР уже имелось многоцелевое соглашение о правовой помощи.[55] За ним последовали специальные экстрадиционные соглашения с Индией (1998 г.) и Бразилией (2002 г.). В русле этой тенденции можно рассматривать и присоединение России в 1999 г. к Европейской конвенции о выдаче 1957 г., хотя значение этого факта выходит далеко за пределы изложенного обстоятельства.

Активная законотворческая работа началась также на национальном уровне. Отдельная статья о выдаче появилась в Уголовном кодексе РФ, принятом 13 июня 1996 г. Еще более кардинальным шагом в этом направлении явилось включение в Уголовно-процессуальный кодекс РФ, принятый 18 декабря 2001 г., принципиально нового раздела, посвященного международному сотрудничеству в сфере уголовного судопроизводства.[56] Ни один из ранее действовавших УПК не определял порядок взаимодействия с соответствующими компетентными органами и должностными лицами иностранных государств по данным вопросам в таком объеме, широте и детализации.[57]

Подводя итог краткому обзору истории института экстрадиции, можно констатировать, что он сформировался на стыке международного и национального права. Следовательно, при том, что роль норм международного права в решении вопросов выдачи преступников более чем очевидна, кое обстоятельство находит свое отражение и в соответствующих определениях выдачи,[58] обоснованна и критика подобного рода определений со стороны тех авторов, которые подчеркивают, что недопустимо сводить данный институт только к указанным нормам, коль скоро осуществление выдачи покоится также на нормах внутригосударственного права.

Наиболее точно отражающей такое видение института экстрадиции является следующая дефиниция: «Выдача преступников – это акт правовой помощи, осуществляемый в соответствии с положениями специальных договоров и норм национального уголовного и уголовно-процессуального законодательства, заключающийся в передаче преступника другому государству для суда над ним или для приведения в исполнение вынесенного приговора».[59]

Таким образом, современные источники экстрадиционного права включают в себя как международно-правовые нормативные акты, так и нормы национального права. При этом в ряде европейских стран (Италии, Франции и др.) собственное право является достаточным основанием для выдачи и при отсутствии международных договоров, тогда как для стран «общего права» (Великобритании, США и др.) наличие таковых обычно считается необходимым условием выдачи.

Уровень национального регулирования выдачи чрезвычайно важен. Ибо все вопросы, связанные с экстрадицией, входят в компетенцию исключительно государства, которое, как территориальный суверен, исходя из своих интересов, вправе отказать в выдаче, осудив требуемое лицо по собственным законам, или выдать его.

Свидетельством суверенитета государства в вопросах экстрадиции является то положение, что даже при наличии договора в выдаче может быть отказано, если запрашиваемое государство сочтет, что удовлетворение просьбы нанесет ущерб его суверенитету, безопасности, общественному порядку (ordre public) или другим имеющим существенно важное значение государственным интересам.

Так, включая в себя оговорку о публичном порядке, Федеральный закон от 25 октября 1999 г. «О ратификации Европейской конвенции о выдаче, Дополнительного протокола и Второго дополнительного протокола к ней», прямо указывает, что преступления, в связи с которыми выдача не может быть произведена по данному основанию, устанавливаются федеральным законом.[60]

Таким образом, национальные предписания по вопросам экстрадиции во многих случаях служат основой для заключения международных экстрадиционных договоров, ограничивая действие последних соответствующими ссылками, как это имеет место, например, в договоре между Австралией и Израилем 1961 г., в ст. 3 (1) которого говорится, что «выдача должна быть гарантирована за преступления, наказуемые по законам Австралии лишением свободы на срок свыше одного года и предусмотренные в перечне преступлений в законе о выдаче Израиля».[61]

Европейская конвенция о выдаче 1957 г. также оставляет за любой из ее сторон, законодательство которой не предусматривает выдачу за некоторые деяния, указанные в данной Конвенции в качестве служащих основанием для выдачи, право исключить таковые из ее сферы в той мере, в которой это ее касается. И если какая-либо сторона пожелает воспользоваться этим правом, то в момент сдачи на хранение своей ратификационной грамоты или документа о присоединении она препровождает Генеральному секретарю Совета Европы либо список преступлений, в связи с которыми разрешена выдача, либо список преступлений, в связи с которыми выдача исключается, указав правовые положения, разрешающие или исключающие выдачу. Последний, в свою очередь, направляет эти списки другим подписавшим сторонам. При этом любая из них может проявлять взаимность в отношении любых преступлений, исключенных из сферы применения Конвенции.

Аналогичная процедура предусмотрена относительно преступлений, выдача за которые в соответствии с законом какой-либо стороны исключается впоследствии. При этом любая сторона, воспользовавшаяся предусмотренным правом, может в любое время применить настоящую Конвенцию к преступлениям, которые были исключены из сферы ее действия, проинформировав Генерального секретаря Совета о таких изменениях (ст. 2).

Даже многосторонние конвенции о преступлениях международного характера, не обусловливающие выдачу наличием экстрадиционного договора, а признающие в качестве юридического основания для выдачи сами себя, оговаривают, что она должна осуществляться с соблюдением законодательства того государства, к которому обращена просьба о выдаче. При этом участникам данных конвенций, которым необходимо подробное законодательство, с тем чтобы использовать их в качестве юридического основания для выдачи, надлежит рассматривать возможность принятия такого законодательства.

Особую роль играет национальное законодательство в урегулировании экстрадиции на началах взаимности, что было подчеркнуто еще в Оксфордской резолюции 1880 г., в которой говорится о желательности того, чтобы во всех странах закон определял производство выдачи, а также условия, при которых требуемые лица могут быть выданы правительствами, с которыми не существует договора (п. 4). В полном соответствии с изложенным пожеланием находится, в частности, ст. 8 УК Сан-Марино, гласящая: «Экстрадиция регулируется международными конвенциями, а в тех случаях, когда они отсутствуют, законом Республики Сан-Марино».

Российско-бразильский договор об экстрадиции также указывает на возможность выдачи не только «на условиях, предусмотренных настоящим Договором», но и «в соответствии со своим законодательством». Какое же законодательство имеется в виду?

На внутригосударственном уровне положения о выдаче могут содержаться в конституциях, соответствующих разделах уголовных, уголовно-процессуальных или в особых экстрадиционных законах, а также в нормативных актах, принимаемых органами исполнительной власти. Законодательство России по вопросам экстрадиции также можно разделить на три уровня.[62]

а) Конституции

Уровень конституционного регулирования непосредственно представлен ст. 61 российской Конституции, запрещающей выдачу граждан России другому государству и гарантирующей им защиту и покровительство за ее пределами, а также ст. 63, не допускающей выдачу иных лиц, преследуемых за политические убеждения либо за деяния, не признаваемые в России преступлением, и предписывающей выдачу лиц, обвиняемых в совершении преступления, на основе федерального закона или международного договора.

Опосредованно вопросы выдачи связаны с положениями ч. 4 ст. 15 Конституции, в которой говорится, что общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры России являются составной частью ее правовой системы.

Важное значение для решения вопросов экстрадиции имеет также конституционное положение ч. 1 ст. 17 о том, что в Российской Федерации «признаются и гарантируются права и свободы человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с настоящей Конституцией».

Его значимость предопределяется тем, что решение вопроса о выдаче – суверенное право государства, но непременным условием его осуществления должно быть обеспечение прав выдаваемого лица. Это одно из основных требований, предъявляемых к современному институту экстрадиции. Оно полностью отвечает предписанию ст. 2 российской Конституции, согласно которой «признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства».

С одной стороны, следование международным стандартам в обеспечении прав человека в сфере выдачи предполагает, что выданному России лицу, независимо от наличия у него того или иного гражданства, должны быть гарантированы такие общепризнанные и закрепленные Конституцией права любого человека, как:

– право на равенство перед законом и судом независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств (ст. 19);

– право быть свободным от пыток, насилия и другого жестокого или унижающего человеческое достоинство обращения или наказания (ст. 21);

– право требовать, чтобы его арест, заключение под стражу и содержание под стражей были допущены только по судебному решению (ст. 22);

– право на пользование родным языком и свободный выбор языка общения (ст. 26);

– право на медицинскую помощь (ст. 41);

– право на судебную защиту прав и свобод (ст. 46);

– право на получение квалифицированной юридической помощи, в том числе право пользоваться помощью адвоката (защитника) с момента соответственно задержания, заключения под стражу или предъявления обвинения (ст. 48);

– право обвиняемого в совершении преступления считаться невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда (ст. 49);

– право быть свободным от повторного осуждения за одно и то же преступление (ст. 50);

– право каждого осужденного за преступление на пересмотр приговора вышестоящим судом в порядке, установленном законом, а также право просить о помиловании или смягчении наказания (ст. 50);

– право не свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников (ст. 51);

– право быть свободным от ретроактивного действия устанавливающего или отягчающего ответственность закона и на применение закона, устраняющего или смягчающего ответственность (ст. 54), и т. д.

С другой стороны, при решении вопроса об экстрадиции лица из России национальные компетентные органы обязаны принимать во внимание возможность нарушения прав выдаваемого в запрашивающем государстве, включая право на справедливое судебное разбирательство.

Так, в судебной практике США имеется немало решений (например, решения Апелляционного суда округа Колумбия по делу Берта и по делу «Пластер против США»), констатирующих, что выдача исполнительной властью лица, дело которого не будет рассмотрено в другом государстве справедливо, нарушает конституционные права этого лица в выдающем государстве. Это означает, что само решение о выдаче при таких условиях является нарушением прав выдаваемого, а не будущий процесс.[63]

Особое значение в этой связи приобретает право иностранных граждан и лиц без гражданства, преследуемых за политические убеждения, на политическое убежище, включающее в себя и право на невыдачу их другим государствам, закрепленное ст. 63 Конституции РФ.

Конституции многих других стран (например, Германии, Ирландии, Испании, Италии, Португалии, Франции) также содержат экстрадиционные положения.[64] Так, ст. 26 Конституции Итальянской Республики устанавливает: «Выдача гражданина может состояться только в случаях, точно предусмотренных международными соглашениями. Ни в коем случае не допускается выдача за политические преступления».[65] Статья 16 Конституции ФРГ определяет: «Ни один немец не может быть выдан иностранному государству. Лица, подвергающиеся политическим преследованиям, пользуются правом убежища».[66]

б) Уголовные кодексы

Потенциал конституционного регулирования экстрадиции, при всей его важности, безусловно, недостаточен для решения многих ее конкретных вопросов.

Поэтому со временем нормы о выдаче получают определенную детализацию в уголовных кодексах. В частности, в настоящее время нормы о выдаче включены в УК Азербайджана от 30 декабря 1999 г. (ст. 13),[67] УК Белоруссии от 9 июля 1999 г. (ст. 7),[68] УК Болгарии, принятый 15 марта 1968 г. (ч. 2 ст. 4),[69] УК Германии в редакции от 13 ноября 1998 г. (абз. 2 § 7),[70] УК Грузии от 22 июля 1999 г. (ст. 6),[71] УК Казахстана от 16 июля 1997 г. (ст. 8),[72] УК Кыргызстана от 18 сентября 1997 г. (ст. 6),[73] УК Молдовы от 18 апреля 2002 г. (ст. 13),[74] УК Польши от 6 июня 1997 г. (ст. 113),[75] УК Сан-Марино от 25 февраля 1974 г. (ст. 8),[76] УК Таджикистана от 21 мая 1998 г. (ст. 16),[77] УК Турции от 1 марта 1926 г. (ст. 9),[78] УК Узбекистана от 22 сентября 1994 г. (ч. 2 ст. 12),[79] УК Украины от 5 апреля 2001 г. (ст. 10),[80] УК Швейцарии от 21 декабря 1937 г. (ст. 6),[81] УК Швеции 1962 г. (ст. 8)[82] и др.

в) Экстрадиционные законы

Несмотря на то, что отдельные нормы о выдаче появились в уголовных законах ряда стран довольно давно, логика формирования института экстрадиции неумолимо подводила к необходимости принятия специальных законов, в которых государства формулируют свою политику по вопросам выдачи, в том числе относительно условий, которых они намерены придерживаться при удовлетворении экстрадиционных запросов. Как писал Ф. Ф. Мартенс, определяя условия выдачи и те начала, на которых могут быть заключены соответствующие конвенции, «законы эти устраняют множество недоразумений, которые возникают на практике, и предупреждают противоречия конвенций с общими началами законодательства».[83]Тем самым внутренний экстрадиционный закон обретает для каждого принявшего его государства статус директивного указания при заключении им межгосударственных соглашений о выдаче.

Показателен на этот счет УК Швеции 1962 г., который, указывая на то, что в отношении выдачи лиц, совершивших преступление, применяются «специальные положения», требует, чтобы условия, оговоренные в отношении выдачи таких лиц иностранным государством Швеции, соответствовали «положениям, действующим в Королевстве» (ст. 8).

Первым же национальным законом в мировой экстрадиционной практике считается бельгийский Закон 1833 г., в целом посвященный отнюдь не вопросам выдачи преступников, но снискавший себе известность благодаря включенной в него норме об отказе Бельгии от выдачи лиц, подвергшихся у себя в стране преследованию за политическую деятельность.[84]

Далее примеру Бельгии последовали Англия (1870),[85] Нидерланды (1875), Германия (1884), Япония (1887), Люксембург (1888), Перу (1888), Швейцария (1892), Северо-Американские Штаты (1895), Аргентина (1905), Норвегия (1908), Швеция (1913), Финляндия (1922), Франция (1927 г.), Германия (1929), Болгария (1932), Индия (1962 г.) и другие страны, принявшие отдельные экстрадиционные законы. В итоге на протяжении XIX и XX вв. общие законы о выдаче были изданы едва ли не повсеместно.

Ныне в некоторых странах (например, в Германии и Швейцарии) вопросы экстрадиции решаются в законах о международной помощи по уголовным делам. В Англии все нормы о выдаче объединены в Законе 1989 г. Основной американский закон об экстрадиции 1982 г. изложен в § 3181–3196 главы о лицах, скрывающихся от правосудия, раздела 18 Свода законов США и в приложении к нему 1992 г. В Канаде по данному вопросу действует Закон о выдаче 1985 г., в Италии – декрет-закон № 544 от 28 декабря 1993 г. (с изменениями, внесенными в феврале 1994 г.), во Франции – закон № 95-1 от 2 января 1995 г. и т. д. В качестве примера новых актов о выдаче можно указать на экстрадиционные законы Австрии, Германии и Швеции, основанные на тех же принципах, что и Европейская конвенция о выдаче 1957 г.

В России первый закон «О выдаче преступников по требованиям иностранных государств», обобщивший накопленный опыт, ранее рассредоточенный в заключенных ею договорах с другими государствами, был принят Государственной думой 19 марта 1911 г., утвержден два месяца спустя Государственным советом, а после его подписания императором Николаем II был опубликован 15 декабря 1911 г. и вступил в действие с января 1912 г.[86] Благодаря этому Россия оказалась в числе государств, имеющих специальный закон об экстрадиции.

По своему объему он был небольшим – всего 25 статей, составивших в Своде законов Российской империи отдельную главу, включенную в Устав уголовного судопроизводства под тем же названием, что и сам закон, и получивших соответственно двойную нумерацию (от ст. 852/1 до ст. 852/25). Но долго «поработать» этому закону не довелось. В условиях Первой мировой войны, начавшейся летом 1914 г., он оказался невостребованным, а после октября 1917 г. – и вовсе ничтожным наряду со множеством других имперских правовых актов, прекративших свое действие. Но если в уголовном и уголовно-процессуальном праве на смену прежним законоположениям вскоре пришли законы иной формации, то по вопросам экстрадиции за весь советский период так и не было принято нового закона.

В итоге, несмотря на то, что вопрос о необходимости закрепления института выдачи на уровне федеральных законов в отечественной доктрине ставился неоднократно,[87] сделано это было лишь с принятием Уголовного кодекса РФ 1996 г., ч. 1 ст. 13 которого запретила выдачу российских граждан, совершивших преступление на территории иностранного государства, этому государству, а ч. 2 оговорила возможность выдачи находящихся на территории России иностранных граждан и лиц без гражданства, совершивших преступление вне ее пределов, иностранному государству для привлечения к уголовной ответственности или отбывания наказания в соответствии с международным договором.[88]

Впрочем, положения ст. 13 УК едва ли не дословно воспроизводят предписания ст. 61 и 63 Конституции РФ, не только не развивая их, но даже в чем-то обедняя. Так, ч. 1 ст. 61 Конституции запрещает какую бы то ни было выдачу российских граждан другому государству, тогда как ч. 1 ст. 13 УК – только выдачу для осуществления этим государством территориальной юрисдикции. Кроме того, ч. 2 ст. 63 Конституции допускает выдачу на основе как международного договора, так и федерального закона, в то время как ч. 2 ст. 13 УК называет в качестве такой основы только международный договор. Наконец, об исключающем выдачу политическом убежище, о котором говорится в ч. 1 ст. 63 Конституции, УК вообще умалчивает.

Словом, вопросы выдачи преступников решены в действующем УК далеко не лучшим и весьма лапидарным образом. Стоит лишь, пожалуй, отметить, что косвенно эти вопросы связаны также со ст. 3 УК, провозглашающей принцип nullum crimen sine lege (нет преступления без указания о том закона), со ст. 6, закрепляющей принцип non bis in idem, а также со ст. 11 и 12, регламентирующими действие уголовного закона в пространстве.

Следующим шагом в законодательной регламентации экстрадиции стал УПК РФ, часть пятая которого полностью посвящена международному сотрудничеству в сфере уголовного судопроизводства, а специальная гл. 54 данной части – выдаче лица для уголовного преследования или исполнения приговора. В ней регламентируются такие вопросы, как направление запроса о выдаче лица, находящегося на территории иностранного государства (ст. 460); пределы уголовной ответственности выданного России лица (ст. 461); исполнение запроса о выдаче лица, находящегося на территории РФ (ст. 462); обжалование решения о выдаче лица и судебная проверка его законности и обоснованности (ст. 463); отказ в выдаче лица (ст. 464); отсрочка в выдаче лица и выдача лица на время (ст. 465); избрание меры пресечения для обеспечения возможной выдачи лица (ст. 466); передача выдаваемого лица (ст. 467); передача предметов (ст. 468).[89]

Некоторые вкрапления экстрадиционно-правового характера могут содержаться и в законах, посвященных противодействию отдельных видов преступности. В частности, в ст. 12 Федерального закона от 7 августа 2001 г. (с изменениями на 30 октября 2002 г.) «О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма» говорится, что решение о выдаче иностранному государству лиц, совершивших преступления, связанные с легализацией (отмыванием) доходов, полученных преступным путем, и финансированием терроризма, принимается на основании обязательств, вытекающих из международного договора Российской Федерации, а в случае, если у нее нет соответствующего договора с иностранным государством, которое запрашивает выдачу, – при условии соблюдения принципа взаимности.

Завершающим этапом на этом пути должно стать принятие закона о выдаче и связанного с ним закона о предоставлении политического убежища. Поручение о разработке проектов названных законов было дано комитетам Государственной Думы по законодательству и судебно-правовой реформе, по международным делам, по делам СНГ и связям с соотечественниками, а также по безопасности Постановлением Государственной Думы от 17 апреля 1996 г. «О заявлении Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации “Об ответственности за выдачу иностранным государствам лиц, преследуемых за политические убеждения”» (п. 3).

Но пока такой закон не принят, его возможные параметры обсуждаются на доктринальном уровне. В частности, один из проектов национального экстрадиционного закона был разработан сотрудниками НИИ проблем укрепления законности и правопорядка при Генеральной прокуратуре РФ и опубликован в журнале «Уголовное право»[90].

По замыслу авторов проекта, этот закон должен регламентировать «основания и порядок выдачи и передачи граждан, совершивших преступления на территории Российской Федерации и скрывшихся за границей, иностранных граждан и лиц без гражданства, совершивших преступления за рубежом и находящихся в пределах Российской Федерации».

Проект закона состоит из 27 статей, разбитых на пять разделов, предусматривающих: 1) общие положения, 2) запрос о выдаче, 3) порядок выдачи, 4) порядок передачи выдаваемого лица, 5) передачу лица, осужденного к лишению свободы, для отбывания наказания в государстве, гражданином которого оно является.

Данный проект был подвергнут весьма обстоятельному анализу В. М. Волженкиной. Поддержав в целом идею его разработки и отметив ряд достоинств проекта, она вместе с тем высказала немало критических замечаний в его адрес, послуживших основанием для вывода о том, что предлагаемый проект нуждается в доработке.[91]

Нынешнее же состояние национальных источников экстрадиционных норм позволяет заключить, что российская правосистема близка в этом отношении правовой системе Италии, которая является примером регулирования данных вопросов Конституцией, Уголовным и Уголовно-процессуальным кодексами в отсутствие специального экстрадиционного закона.

г) Ведомственные нормативные акты

Уровень ведомственного регулирования вопросов экстрадиции включает в себя приказы и указания Генерального прокурора, министров юстиции и внутренних дел РФ, а также иные подзаконные акты, регламентирующие отдельные процедурные вопросы.

Для уголовно-правовой характеристики экстрадиции значение ведомственных нормативных актов практически ничтожно. Некоторые «технические» вопросы выдачи решаются лишь в тех подзаконных актах, которые приняты во исполнение экстрадиционных законов и международных договоренностей. Одним из таких актов является Указание Генеральной прокуратуры РФ от 20 июня 2002 г. № 32/35 «О порядке рассмотрения ходатайств иностранных государств об экстрадиции в связи с введением в действие УПК Российской Федерации».

В целях обоснованного и своевременного рассмотрения ходатайств иностранных государств о выдаче иностранных граждан и лиц без гражданства, совершивших преступления на территории других государств, обеспечения их прав и законных интересов, а также осуществления действенного прокурорского надзора за законностью задержания и заключения под стражу этих лиц, настоящее Указание предлагает:

– заместителям Генерального прокурора, начальникам управлений и отделов Генеральной прокуратуры, прокурорам субъектов Российской Федерации, городов и районов, военным прокурорам и прокурорам других специализированных прокуратур руководствоваться при рассмотрении вопросов, связанных с выдачей иностранному государству обвиняемых, находящихся на территории России, для уголовного преследования или исполнения приговора, международными договорами, Конституцией и УПК РФ, исходя при этом из того, что решение о выдаче принимается в соответствии с распределением обязанностей Генеральным прокурором или его заместителем;

– при разрешении вопросов, связанных с рассмотрением ходатайств об экстрадиции, учитывать, что порядок задержания на территории России лиц, находящихся в межгосударственном (федеральном) или международном розыске, заключения их под стражу и продления сроков содержания под стражей определяется ее международными договорами, с учетом чего положения статей главы 54 УПК, касающиеся избрания меры пресечения в виде заключения под стражу или домашнего ареста для обеспечения возможной выдачи лица, а также продления сроков передачи выдаваемых лиц, применяются в части, не противоречащей международным договорам РФ.

На территориальных прокуроров по месту задержания и заключения под стражу лиц, подлежащих выдаче, указанный документ возлагает следующие полномочия:

– заполнять в течение 24 часов после задержания лиц, находящихся в межгосударственном розыске, лист экспресс-опроса задержанного и по каналам быстрой связи (факсимильной, телеграфной, телетайпной) направлять этот документ в отдел экстрадиции международно-правового управления Генеральной прокуратуры[92] (при том, что передача листа не отменяет обычную экстрадиционную проверку с направлением документов по факсу, почтой или фельдсвязью в Генпрокуратуру);

– получать у задержанных лиц объяснения о цели их прибытия в Россию, месте и времени проживания и регистрации, гражданстве, предоставлении убежища, обстоятельствах и мотивах уголовного преследования, возможных препятствиях для их выдачи;

– проверять подлинность документов, имеющихся у этих лиц, устанавливать их личность и гражданство;

– истребовать в необходимых случаях заключения паспортно-визовых служб органов внутренних дел субъектов Российской Федерации или консульских учреждений Министерства иностранных дел РФ о принадлежности задержанных к российскому гражданству;

– проверять наличие и подлинность официальных данных, с учетом которых в выдаче лица может быть отказано (ст. 464 УПК), его выдача может быть отсрочена (ч. 1 ст. 465 УПК) либо лицо может быть выдано на время (ч. 2 ст. 465 УПК);

– до поступления из органов государств – инициаторов розыска постановлений о заключении задержанных под стражу содержать их в изоляторах временного содержания, а при непоступлении документов об аресте производить освобождение с уведомлением соответствующих прокуроров субъектов РФ;

– при подтверждении инициаторами розыска их намерения требовать выдачи указанных лиц и представлении постановлений о заключении под стражу, в том числе переданных по почте, телефаксу, телеграфу или телетайпу, содержать арестованных под стражей в следственных изоляторах в соответствии со сроками, предусмотренными многосторонними и двусторонними договорами;

– все материалы экстрадиционной проверки с соответствующим заключением об обоснованности задержания, гражданской принадлежности задержанных лиц и возможности их выдачи представлять в течение трех дней после задержания прокурорам субъектов РФ и приравненным к ним военным и иным специализированным прокурорам;

– освобождать из-под стражи лиц, подлежащих выдаче, только по указанию Генпрокуратуры после принятия решения об отказе в выдаче или при непоступлении в установленный срок запроса о выдаче, а также по решению суда;

– при установлении обстоятельств, исключающих выдачу задержанных, освобождать их из-под стражи, о чем докладывать соответствующим прокурорам субъектов РФ, приравненным к ним военным и иным специализированным прокурорам;

– при установлении фактов совершения лицами, не подлежащими выдаче, особо тяжких преступлений (терроризм, убийство, бандитизм и т. и.) немедленно извещать инициатора розыска для срочной постановки перед компетентными органами запрашивающего государства вопроса о направлении ими в Генпрокуратуру уголовных дел и поручений об уголовном преследовании этих лиц на территории России;

– при получении соответствующего поручения прокуратуры субъекта РФ письменно уведомлять содержащееся под стражей лицо о принятом в отношении его Генеральным прокурором или его заместителем решении о выдаче иностранному государству;

– в срок до 10 суток со дня обжалования выдаваемым лицом решения о выдаче направлять в суд субъекта РФ материалы, подтверждающие законность и обоснованность принятого решения, и уведомлять прокуратуру субъекта РФ о направлении в соответствующий суд жалобы и материалов, подтверждающих обоснованность принятого решения;

– в целях усиления надзора за своевременным исполнением решений о выдаче незамедлительно докладывать о каждом случае невыполнения или несвоевременного их исполнения, а также освобождения задержанных лиц, в том числе судом, в отдел экстрадиции международно-правового управления Генпрокуратуры.

Прокуроры субъектов Российской Федерации обязаны:

– систематически проверять законность принимаемых территориальными прокурорами решений об освобождении лиц, не подлежащих выдаче другим государствам;

– при получении от территориальных прокуроров материалов экстрадиционных проверок в отношении задержанных лиц проверять полноту проведения проверочных мероприятий, обоснованность выводов о гражданской принадлежности задержанных, наличии препятствий к выдаче и в течение 3 дней направлять эти материалы в международно-правовое управление Генпрокуратуры со своими заключениями по указанным вопросам;

– при получении из Генпрокуратуры по каналам быстрой связи сообщений о принятии Генеральным прокурором или его заместителем решения о выдаче задержанного обеспечивать через территориальных прокуроров незамедлительное (в течение 24 часов) письменное уведомление его о данном решении;

– в случае обжалования выдаваемым лицом решения о выдаче обеспечивать совместно с территориальными прокурорами представление в суд пакета необходимых документов, подтверждающих законность и обоснованность принятого решения, а также участие прокурора при рассмотрении судом жалобы на решение о выдаче;

– при вынесении судом определения об отмене решения о выдаче незамедлительно по каналам быстрой связи представлять заместителю Генерального прокурора, работающему в соответствующем федеральном округе, проект жалобы на состоявшееся судебное решение в кассационную инстанцию Верховного Суда РФ, учитывая при этом, что жалоба заместителя Генерального прокурора приносится в течение 7 суток через суд, вынесший обжалуемое судебное решение;

– при поступлении ходатайств о выдаче одного и того же лица от нескольких иностранных государств направлять Генеральному прокурору или его заместителю аргументированные предложения о том, какое из них подлежит удовлетворению.

На отделы Генеральной прокуратуры в федеральных округах возлагаются:

– обеспечение обжалования в кассационную инстанцию Верховного Суда РФ незаконных или необоснованных судебных определений об отмене решений Генерального прокурора или его заместителя о выдаче в течение 7 суток со дня их вынесения;

– представление копий жалоб на незаконные или необоснованные определения судов и состоявшихся судебных решений в международно-правовое управление Генпрокуратуры.

Поддержание в кассационной инстанции Верховного Суда жалоб заместителей Генерального прокурора, работающих в федеральных округах, на необоснованные определения нижестоящих судов о признании решений об экстрадиции незаконными и их отмене возложено на Управление Генпрокуратуры по обеспечению участия прокуроров в рассмотрении уголовных дел судами. Копии решений кассационной инстанции Верховного Суда по указанным жалобам должны направляться в международно-правовое управление Генпрокуратуры.

Международно-правовое управление Генеральной прокуратуры обязано при удовлетворении запроса о выдаче своевременно принимать меры к уведомлению запрашивающей стороны, задержанного лица (через прокурора субъекта РФ), заинтересованных федеральных ведомств о принятом решении, давать поручения об организации передачи выдаваемого лица представителям правоохранительных органов запрашивающего государства. Если же ходатайство о выдаче не подлежит удовлетворению, Управление готовит проект уведомления об этом для направления компетентному органу запрашивающего государства с указанием мотивов отказа.

Отдав должное национальному законодательству, в котором формулируется экстрадиционная политика, условия бездоговорной выдачи и т. п., все же констатируем, что нормы о выдаче, предусмотренные в праве отдельных стран, не могут иметь обязывающей силы для других стран, пока не будут закреплены в соглашении между ними, т. е. не приобретут качества международно-правовой нормы, обязательной для заключивших договор сторон. Поэтому условия и порядок выдачи во многом регламентируются и международными договорами. При этом несоответствие указанным нормам национального законодательства не освобождает государство от выполнения международных обязательств, в целях реализации которых оно обязано находить такие способы разрешения данной коллизии, которые отвечали бы получившему всеобщее признание принципу добросовестного, полнообъемного выполнения обязательств по международному праву (pacta sunt servanda).

Констатация связанности российской власти в вопросах экстрадиции не только внутренним, но и международным правом тем более важна, что, рассматривая общепризнанные принципы и нормы международного права, а также международные договоры Российской Федерации в качестве составной части ее правовой системы, Конституция РФ вместе с тем закрепляет их приоритет над внутригосударственным правом, указывая, что если международным договором РФ установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора (ч. 4 ст. 15).

Договор, как едва ли не главная юридическая форма, определяющая права и обязанности субъектов развитого гражданского общества, в принципе не может быть источником уголовного права – права публичного по своей природе. В нем не может быть места соглашениям государственных органов с преступниками, хотя в недалеком смутном времени и звучали в средствах массовой информации обращенные к власти призывы некоторых политиков и деятелей искусства «договориться» с организованной преступностью.

Однако договор остается главнейшим источником формирования международного уголовного права. В соответствии со ст. 2 Венской конвенции «О праве международных договоров» 1969 г. под ним понимается международное соглашение, заключенное между государствами в письменной форме и регулируемое международным правом, независимо от того, содержится ли такое соглашение в одном документе, в двух или нескольких связанных между собой документах, а также независимо от его конкретного наименования.[93]

Схожее определение дается и в Федеральном законе от 15 июля 1995 г. «О международных договорах Российской Федерации», в соответствии со ст. 2 которого международный договор РФ означает «международное соглашение, заключенное Российской Федерацией с иностранным государством (или государствами) либо с международной организацией в письменной форме и регулируемое международным правом, независимо от того, содержится такое соглашение в одном документе или в нескольких связанных между собой документах, а также независимо от его конкретного наименования»[94].

Согласно п. 2 ст. 3 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации» все международные договоры делятся на межгосударственные (заключаемые от имени самой Российской Федерации), межправительственные (заключаемые от имени Правительства РФ) и договоры межведомственного характера (совершаемые от имени федеральных органов исполнительной власти).

Последние два типа юридических актов не признаются ныне формальными актами договорно-правового обоснования экстрадиции, хотя в свое время для урегулирования отдельных аспектов экстрадиционных отношений использовались в той или мере все указанные формы юридических актов, независимо от их вида и наименования (договор, соглашение, конвенция, протокол и т. п.).

Что касается собственно межгосударственных договоров, выступающих в качестве юридической основы экстрадиции, то они могут быть как двусторонними, так и многосторонними.

В свою очередь, в числе многосторонних договоров можно выделить три типа: а) договоры, посвященные исключительно выдаче преступников; б) договоры, затрагивающие вопросы оказания разносторонней правовой помощи, в том числе и по вопросам экстрадиции; в) договоры, касающиеся общих проблем борьбы с преступлениями международного характера и международными преступлениями, в том числе и обязательств их участников по выдаче (экстрадиции) обвиняемых или осужденных за предусматриваемые ими преступления лиц.

Таким образом, с учетом исторических, юридических и прочих соображений, обусловленных задачами настоящей работы, представляется возможным упорядочить договорные основания, на которых осуществляется сотрудничество в целях реализации требований национального законодательства о выдаче, в следующей последовательности:

1) двусторонние договоры о выдаче;

2) многосторонние экстрадиционные соглашения;

3) двусторонние и многосторонние договоры о правовой помощи, в которых содержатся специальные разделы об обеспечении выдачи;

4) региональные и глобальные договоры о борьбе с преступлениями международного характера, содержащие положения о выдаче;