Дамы убивают кавалеров Литвиновы Анна и Сергей

«Мика Хаккинен совершает рекламный тур по Украине».

«Концерн „Пежо“ приступил к разработке новой модели».

«Москвичи озабочены автомобильными пробками».

Вдруг Ленчик понял, что его еще долго будет тошнить от одного слова «автомобиль». И еще ох как не скоро он сам сядет за руль… Леня вышвырнул газету в урну, даже не долистав ее до конца.

А Машка все не появлялась. От нечего делать Ленчик повелся на уговоры грязноватой тетки, продававшей «старый добрый «Спринт».

«Спринт» представлял собой горку неряшливо скрученных бумажек. Продавщица пообещала Ленчику «новый джип без проблем». Однако он проиграл сорок рублей и с позором ретировался.

Маша появилась внезапно. Бледная, глазищи горят.

Заметив Ленчика, она просияла. Ускорила шаг. Чмокнула в щеку. Ее губы были мягкими и тревожными.

– Ну, ты как? – взволнованно спросила она.

Ленчик неопределенно пожал плечами.

– Они тебя били? – заглянула ему в глаза Машка.

– Нет, – быстро и убедительно соврал он. И добавил: – Зачем им это? Лучше, как говорится, деньгами.

– А откуда синяк?

– О руль звезданулся.

Машка, казалось, поверила.

Мимо них протащилась толпа горластых теток, вооруженных сумками-телегами. Машка поморщилась:

– Пойдем-ка отсюда.

Ленчик предупредил:

– У меня маманя дома. И тетка приехала.

– Ну и ладно, – мужественно ответствовала Мария.

Лене совсем не хотелось домой.

– Может, по пиву? В сквере? – предложил он.

Маша взглянула на часы. Она никогда не пила спиртное раньше четырех дня. Сейчас время медленно двигалось к полудню.

– Ладно, давай. Только мне – ноль тридцать три, – попросила она.

Из-за дурацкого «Спринта» денег почти не осталось. Пришлось позориться, выгребать из карманов мелочь. Машка тактично смотрела в сторону.

Когда они наконец вышли из толпы, клубящейся подле метро, оба облегченно вздохнули. Маша взяла его за руку, сказала:

– Если не хочешь, ничего не рассказывай.

Ленчик благодарно сжал ее ладонь. Они молча дошли до скверика. Устроились в теньке. Открыли пиво.

Маша сделала глоток и небрежно заявила:

– Да, кстати. – Она открыла сумочку. – Я привезла тебе тысячу.

– Что-о? – переспросил Ленчик.

– У меня на книжке лежала тысяча долларов, – терпеливо объяснила она. – Держи. Отдашь, когда сможешь.

– Эй, мать, ты чего?

– Ничего, – отрезала она. – Забирай, говорю.

– Нет, – твердо ответил Ленчик.

Маша достала из сумочки зажигалку. Высекла огонь. Поднесла его к пачечке долларов.

– Тогда я их сожгу.

Пламя дрожало в опасной близости от зеленых купюр. Леня вырвал у нее зажигалку.

– Перестань! Тоже мне, Настасья Филипповна!

– А ты что, читал про Настасью Филипповну? – Машка даже глаза округлила.

– Кино смотрел. Старинное. Черно-белое.

– А-а, – разочарованно протянула Манюня.

Ленчик сказал ласково:

– Машенька, ну зачем ты?.. Твоя тысяча меня все равно не спасет.

Ее брови сошлись в упрямую линию:

– А я говорю – бери! Деньги – мои личные. Что хочу, то с ними и делаю.

Ленчик попробовал зайти с другой карты:

– Машка, зачем ты меня опускаешь? Я не альфонс. Денег у женщин не беру.

– Ты не альфонс, – серьезно сказала она. – Просто ты – мой друг, и у тебя – неприятности.

Леню – в который раз за последние сутки – охватило отчаяние. Он не выдержал:

– Если б ты знала, Машка, как я себя презираю.

Она отставила свою бутылку. Потянулась к нему. Прижалась.

– Ленчик! Ты ни в чем не виноват! Это судьба. Случайность. Рок.

– Нет! Не судьба и не рок! – вскричал он. – Я ехал на желтый. И мог бы тормознуть! Но решил, что дороги уже пустые. Думал, проскочу.

– Мой папа тоже по ночам ездит на желтый. И даже на красный, – спокойно парировала она.

– Я, я дал им расписку! И подписал протокол, что сам виноват в аварии.

– Сколько их было? – спокойно спросила Маша.

– Двое.

– Старые?

– Лет по сорок.

– «Быки»?

– Нет. Хачики.

– Значит – с пушками. И ехали они на «Брабусе», – подытожила Машка. – Что же тебе оставалось делать? И я бы подписала. И любой на твоем месте подписал бы что угодно.

– Но я же – мужчина! – воскликнул он.

На слове «мужчина» голос дрогнул, сорвался.

– Ты – мужчина, – согласилась она. Погладила его по плечу. – Еще какой мужчина. – И горячо добавила: – Но они – бандиты. Это их работа, понимаешь?! Бизнес такой – отбирать деньги у тех, кто слабее.

«Вот так вот. Я – слабак», – подумал Ленчик. Эта мысль была горькой, но уже становилась привычной.

Маша быстро исправила ошибку:

– Даже необязательно у тех, кто слабее. Просто ты молодой, ты был один. Да они специально под тебя подставились! Это же натуральное кидалово! Знаешь, сколько народу так на бабки попало?! Ты «Дорожный патруль» посмотри!

– Ну спасибо. Утешила… – проворчал он. И спросил: – Может, посоветуешь, что мне все-таки делать?

Она задумалась. Потом неторопливо произнесла:

– Пойти домой. Взять еще пива. Выпить. И отоспаться.

Ленчик только пожал плечами. А Маша добавила:

– А потом. Потом, на свежую голову… Есть у меня одна идея. Обсудим.

После того как с денежным вопросом было покончено, наша Семья, неожиданно сплотившаяся (как это часто бывает) вокруг горя, не торопилась расходиться из Дашкиной квартиры.

У меня, как у хозяина маленькой, но гордой фирмы, рабочий день (и ночь) не нормированы. Никаких дел на сегодня в офисе, помимо уборки стола, запланировано не было. Катерина моя закончила летнюю свою работу. Причем по обе стороны приемной комиссии: с официальной, так сказать, линии фронта она преграждала путь нерадивым абитуриентам. А со стороны неофициальной – натаскивала своими частными уроками тех же самых абитуриентов для поступления в ту же самую Лингвистическую академию. Ясно, какой род деятельности приносил ей большее количество денег.

Дашка была чем-то вроде офис-менеджера в частной школе. У нее тоже наступили каникулы. Словом, никто из нас никуда не спешил. И мы занялись любимым русским делом: сидели на кухне и разговаривали. Мы бы даже выпили, если бы двое из нас, я и Катя, не были за рулем. А Дашка – та без стеснения достала из холодильника бутылочку коньячку и принялась цедить рюмочку, снимать стресс.

Нам, всем троим, казалось, что все кончилось. Что ситуацию мы разрулили. Двенадцать тысяч долларов – сумма, конечно, большая, и терять ее очень неприятно. Однако не здоровье же это. Не жизнь. Это всего лишь деньги. Как я их заработал, так и отдам. А мне потом за это воздастся. Там, наверху. Или Ленчик когда-нибудь вернет эти несчастные доллары.

Мы почти праздновали сейчас на кухне. У Дашки, сразу видно, с сердца прямо-таки булыжник свалился. Нам, всем троим, казалось, что мы счастливо избежали крупных неприятностей. Что теперь все будет нормально.

Забегая вперед, скажу: как жестоко мы тогда ошибались!

А пока слегка запьяневшая Даша вдруг спросила у меня:

– Паш, а Паш? Вот объясни мне такую простую вещь… Вот есть бандиты. Ходят они по Москве. Гоняют на своих «Мерседесах»… И все знают, что они – бандиты. И милиция знает, и ФСБ, и РУБОП. И в газетах, и даже в Интернете написано, что они – бандиты… Почему тогда, скажи мне на милость, эти наши чертовы ФСБ, и милиция, и РУБОП не возьмут их? Почему не посадят их, черт возьми?! Почему они спокойно живут? Жрут себе, пьют и таранят своими авто кого попало?!

Я помедлил. Даша смотрела на меня вопросительно. Она действительно ждала ответа. А моя Катя испытующе глянула на меня, улыбнулась одними прекрасными своими голубыми глазами и добавила:

– Только не рассказывай ей о неукомплектованности милиции. И о маленькой ментовской зарплате. И о слабом законодательстве. И о том, что бандюки могут купить себе лучших адвокатов… – Катя саркастически усмехнулась. – Пусть обо всем об этом депутаты говорят…

– Девочки, вопрос серьезный, – сказал я. – Позвольте я отвечу вам метафорически.

– Это ты, – спросила Даша сестру, – лингвист противный, нашего Пашу таким словам учишь? С ума сойти, «метафорически»!.. – Даша прыснула.

Я проигнорировал ее нервное веселье и спросил:

– Вы представляете себе, сестренки, как функционирует зона?

– Зона? – переспросила Даша.

– Ну да, зона. Обычная российская зона. Лагерь. Исправительно-трудовое учреждение. Место лишения свободы… Вот кто, скажите мне, обеспечивает там порядок?

– Конвойные, – сказала Даша. – Вохра.

– Ответ неправильный. Конвойные только следят, чтобы зэки оттуда не убегали.

– Тогда – администрация зоны.

– Опять ответ неправильный.

– Тогда – кто?

– Весь порядок в зоне поддерживают те же люди, что там сидят. Ясно? – Я обвел сестер взглядом. Они смотрели на меня выжидательно. – А что такое порядок в тамошнем понимании? – продолжил я. – А тамошний порядок заключается в том, чтобы все терпилы, то есть работяги, выходили на работу. И давали бы выработку. И не устраивали побегов. Или бунтов… А для поддержания порядка на каждой зоне есть бугор. И у него имеются подручные. Авторитеты. А в каждом бараке имеется – бугор барака. А у него – свои собственные подручные… И так далее. В ИТУ работает жесткая, мощная самоорганизующаяся система… А для того, чтобы система действовала, администрация лагеря дает тем, кто работу данной системы обеспечивает – то есть буграм, авторитетам, законникам… – различные послабления. На работу им можно не ходить, у них залейся водки, имеется ширево, цветные телевизоры, видаки, девочки, мальчики… Бугры на зоне живут значительно веселее, чем мы – на воле…

– То есть ты хочешь сказать… – задумчиво начала Даша.

– Да, я хочу сказать, – перебил я ее, – что по тому же самому принципу система построена и здесь – по нашу сторону колючей проволоки. На воле… Государство у нас выполняет сейчас те же самые функции, что и вохра в колонии… Следит за внешним проявлением порядка. Порой раздает баланду или отправляет в лазарет… Оно ведь у нас, государство, – слабенькое, продажное, аморфное… Но если оно не может обеспечивать порядок в стране, то кто-то же должен это делать!.. Чтобы рынки работали, предприятия давали прибыль, грузы доставлялись по назначению, а поезда приходили вовремя… Чтобы ночами было относительно спокойно, а работяг, терпил, не грабили (больше того, что положено)… Ну, и кто конкретно будет за этим следить?

Я сделал паузу. Сестры внимательно меня слушали.

– Вот они, – продолжил я, – все эти хозарские, воронцовские, солнцевские, абиссинские за порядком у нас и следят… Каждая группа – на захваченной ею территории… А в обмен на эту работу по обеспечению тишины и порядка наше государство позволяет всем им – солнцевским, хозарским, абиссинским… – жить в лучших особняках, ездить на лучших машинах… И денег иметь сколько хочешь, и девочек, мальчиков, ширева и водки через край… Таков, дети мои, – я развел руками, – новый общественный договор…

– То есть ты, Паша, хочешь сказать, – спросила слегка пьяненькая Даша, – что мы живем как в зоне? Позаконам зоны?

– Конечно, – ответил я. – Конечно. Правда, зона у нас – улучшенной планировки. Со всеми удобствами.

– Да ты, Пашуня, – усмехнулась моя Катя, – не просто частный сыщик. Ты у нас сыщик-философ. Сыщик-политолог.

– С кем поведешься… – Я сделал полупоклон в ее сторону.

Пробка впереди выглядела безнадежно.

– Встань здесь, – буркнул Услан водителю.

Серебристо-красный «Мерседес-320» подрезал зазевавшуюся «шестерку» и воткнулся в вожделенное парковочное место. Водитель «шестеры» принялся было бибикать. Однако быстро углядел мерседесовский номерок: три четверки. И гудеть перестал.

Услан подождал, пока водитель выскочит из машины и откроет ему дверцу. Брезгливо ступил ботинками крокодиловой кожи на асфальт. Взгляд уперся в стухшую банановую кожуру и смятый пластиковый стаканчик. Услан поморщился.

– Убери, – тихо приказал он водителю.

Тот безропотно поднял мусор. Побежал, выкинул в урну.

Услан удовлетворенно кивнул и отправился на ежедневный осмотр своих владений.

…Оптово-розничный рынок подле метро «Косинская» гудел двадцать четыре часа в сутки. Рынок не засыпал ни на минуту. Уже с пяти утра было не протолкнуться. «Газели», грузовики, фуры. Кто-то разгружается, кто-то, наоборот, забивает машины ящиками с овощами и фруктами. Расхаживают тетки-торговки, гортанно кричат: «Чай, кофе-э, самса-а!» Между автомобилями и пешеходами лавируют грузчики со скрипучими телегами. Телеги переполнены, ящики в них опасно кренятся. Грузчики роняют по пути апельсины, лимоны, яблоки. Упавшие фрукты достаются алкашам… Алкаши, впрочем, подбирают не только пищу. У них тоже есть свой бизнес: таскать за бутыль-другую мешки и ящики.

Часы суток на Косинском рынке были строго поделены. Раннее утро безраздельно принадлежало оптовикам.

С юга привозили фрукты, из Подмосковья – овощи. Тяжелые фуры создавали беспросветные заторы. В те же часы на рынок являлись многочисленные закупщики из ресторанов, кафешек и магазинчиков. Они приезжали на пикапах или «Газелях». Долго и въедливо переругивались с продавцами, а потом с помощью алкашей перегружали на свой транспорт мелкооптовые партии даров природы.

Частные гаражи, построенные возле рынка, постепенно перекочевывали в руки торговцев. Теперь во многих боксах хранились не автомобили, а мешки – с картошкой и луком.

Разгрузка-погрузка обычно заканчивалась к полудню. К этому времени на рынок являлись пенсионерки и домохозяйки. Они увлеченно перелопачивали весь базар в поисках самой дешевой еды. Устраивали визгливые сцены в местном отделении санэпидстанции и подле контрольных весов. Особо сволочной народ строчил жалобы на обсчеты-обвесы. Некоторым из кляуз проверяющие давали ход, приходилось от них откупаться. И Услан потому дал торговцам негласное указание: пенсионерам не хамить, не обвешивать их и гниль им не подсовывать. А то себе дороже.

Торговцы отыгрывались на менее прихотливых покупателях. Эта публика посещала владения Услана вечерами – работяги, клерки, трудящиеся женщины. Уставшие после дневной службы, они покупали быстро, без особого разбора и делали рынку основной оборот. Продавцы любили рабочий люд – нещадно обвешивали его, обсчитывали, подсовывали под сурдинку лежалый или порченый товар…

В восемь вечера рынок закрывался. Но вдоль забора еще долго стояли особо упорные торговцы, уговаривая покупателей взять товар с бешеной скидкой. С закатом солнца к рынку выползали несуны — так на Косинском называли продавцов «травки».

А ближе к ночи сюда съезжались дачники. Привозили выращенные на шести горбатых своих сотках лук, чесночок, редиску и сдавали их оптом. Выручали они за свой товар немного, и, хвала Аллаху, дело удалось наладить так, чтобы эта мелочь не толклась здесь со своими редисками, не создавала суету и ненужную конкуренцию. Дачники хорошо знали: или сдавай товар оптом за бесценок, или лихие ребята опрокинут твои ящички, рассыплют по асфальту клубнику-помидоры. А хулиганов потом ищи-свищи…

Услан иногда размышлял: «Супермаркетов в Москве – немерено. И продмагов. И всяких «экономных» магазинов – «Копейки» там, «Копилки»… Только народ все равно ко мне приходит. И будет приходить. Потому что везде картошка – по девять рублей за кило. А у меня – по пять, а мелкая – по четыре. Конечно, за те деньги и гнилушек подложат, и обвесят… А все равно получается народу выгодней, чем в магазине.

Или возьмем английский чай под названием «Липтон». У меня на рынке один одноразовый пакетик стоит девяносто пять копеек. А у Арсенчика в «Беременной парашютистке» тот же пакет, с моего же рынка, разбавленный практически бесплатным кипятком, стоит пятьдесят рублей. Прибыль – более пяти тысяч процентов! Или это рентабельность называется? В общем, как ни называй, – денег получается до х…я.

Но, главное, – думал Услан, – оборот. Чем ждать, пока у тебя купят стакан чая за полтинник, лучше тысячу пакетов за это же время продать по девяносто пять копеек. Вот она, выгода! Оборот!»

Услан целый год проучился в Плехановской академии. За то время успел узнать разные экономические теории и термины. Его любимым словом стала выгода во всех приложениях: ожидаемая выгода, упущенная выгода, возможная выгода…

Держать рынок было безусловной выгодой.

…Начало июля здесь было, пожалуй, самым горячим месяцем. Уже созрели кабачки, баклажаны, огурцы, помидоры, молодой чеснок. Из Краснодарского края гнали бесконечные фуры с клубникой и черешней. Узбекистан поставлял абрикосы, персики и лысые персики, называемые нектаринами. Укропа, петрушки, кинзы, зеленого лука, салата привозят столько, что их продавцы готовы передраться за торговое место. И народу все прибывает, прибывает… Кому-то приходится даже отказывать, кого-то – привечать. К примеру, сегодня Услан послал фермеров из Хохляндии – и так весь рынок уже завалили клубникой. Только цену сбивают. А резвых девах с желтой черешней (из какой-то Архипо-Осиповки) – принял. И черешня дешевая, и девки ладные…

Наряду с овощно-фруктовыми да оптово-розничными продажами Услан развивал на рынке сопутствующий бизнес. Поставил забегаловку, потом еще одну чайхану, открыл новый зал игровых автоматов. Выбил в СЭС разрешение для земляков из числа «черных хозар» – те пожелали печь и продавать народу лаваш. Явилась колония узбеков – сорок семь душ, не считая малых детей. Им Услан разрешил просить на рынке и близ него милостыню – за двести баксов в день на круг. А таджиков на тот же самый промысел не пустил – у тех с младенцами негусто, а ходячим детям, пусть даже худым и грязным, хрен кто подаст.

…Услан с удовольствием шел по своей территории. Дело двигалось, крутилось, пульсировало. Сливало в его карманы живые деньги, живую выгоду. Знающие торговцы почтительно его приветствовали. Алкаши заискивающе кланялись едва ли не в пояс. Нищие стыдливо прятали протянутые было к нему руки.

Услан навестил официального директора рынка. Велел тому набрать еще с десяток уборщиков – а то СЭС как пить дать прие…ся. Понаблюдал за нервной толпой, вертевшейся у контрольных весов, – слишком много умников развелось. Не довели бы до беды… Пришлось дать указание втихую сдвинуть на «контрольках» рисочки на тридцать граммов. Как говорят эти русские: береженого бог бережет.

Потом Услан направился к корейцам, занимавшим целый ряд своими морковками-черемшами. Ему давно поступали жалобы на то, что хитрые сюнь-фуни не доплачивают ежедневного ясака. Оговариваются, что нет, мол, у них торговли. Услан решил кореек не уговаривать – и без них места мало. Кто не хочет платить – пусть катится к е…ой матери. А на их места он поставит овощников.

Услан брезгливо протискивался сквозь плотную, дурно пахнущую толпу. Морщился от визгливых криков продавцов-зазывал. На тщательно наполированных ботинках уже осела пыль. Кто скажет, усмехнулся, что его работа – непыльная?..

Он приближался к корейскому ряду и уже придал лицу неприступное выражение… И тут кожей почувствовал, что на рынке что-то происходит. Нет, внешне все выглядело спокойно – обычная оживленная торговля. Но крики торговцев стали слышны чуть громче, и посетители задвигались чуть быстрее. Услан уловил обрывки фраз: «Кошмар… бежим отсюда… милиция!»

«Что? ОМОН?» – не поверил он. Его всегда заранее предупреждали о масштабных милицейских операциях. И он заблаговременно выдворял с рынка торговцев «травкой» и тех «черных хозар», что проживали в столице без регистрации.

Крики раздавались со стороны главного входа. Услан решительно повернул туда. Ему навстречу в беспорядке двигались люди. Толпа нарастала, раздувалась. Протискиваться сквозь нее становилось все сложнее. Он выхватил взглядом растерянное лицо директора рынка. Поманил его пальцем. Тот мгновенно проюлился сквозь плотный поток людей. Не дожидаясь вопроса, растерянно пробормотал:

– Говорят, там змеи…

– Что-о? – повысил голос Услан.

Змеями хозары называли налоговых инспекторов.

Директор (он был русским и с трудом усваивал хозарскую терминологию) еще больше смешался:

– Живые змеи. Настоящие змеи! – Он с трудом перекрикнул шум толпы. И рукой показал извилистое движение: ползут, мол.

Услан усмехнулся. От жары у народа не все с крышей в порядке. Откуда здесь – змеи? А волнение меж тем нарастало. Услана и директора, стоявших посреди прохода, обходить перестали. Толкали, отпихивали, норовили смести. Неслись крики: «Она его укусила!!! Пена на губах! А «Скорой» нет!!!»

– Пошли, – приказал Услан директору. Сейчас он разыщет шутника и наваляет та-аких пендюлей – за семь километров рынок обходить будет! – Пошли давай!..

Но никакого «пошли» не получилось. Толпа очумело сносила с прилавков пирамиды фруктов. Услана с директором оттеснили, прижали к лотку с редиской. «Шутники! Вашу маму, блятт!»

Услан схватил за шкирку молодца-охранника, бодро драпающего в толпе. Потребовал ответа:

– Где змея?

– Не змея – змеи!!! – ответил тот, не скрывая дрожи в голосе. – На фруктах! До хера и больше! – Покосился на Услана и добавил: – Вот, спешу, чтобы вызывать милицию.

– Дурак, – тихо проговорил Услан и достал мобильный телефон. Набрал номер службы спасения. Спокойно сказал оператору:

– На Косинском рынке обнаружены змеи. Количество? Большое. Порода? Неизвестная порода. Кто говорит? Хозяин рынка. Ты своих, красавица, поторопи, я заплачу им, поняла, дочка?

…Ближе к вечеру Услан просуммировал убытки.

Перепуганная толпа снесла восемьдесят четыре легких лотка и четыре стационарные палатки. Ущерб по данной графе составил девятьсот пятьдесят долларов.

К нему явилась депутация возмущенных продавцов – их товар побили, подавили, а под сурдинку – и поворовали. Торгаши потребовали контрибуцию за материальный и моральный ущерб. Услан жестоко торговался. Но на уступки все же пришлось пойти. Торгаши выклянчили освобождение от обязательных платежей сроком на неделю – а это без малого пять тысяч баксов.

Службе спасения Услан отстегнул пятьсот гринов за стремительную ликвидацию последствий неприятного происшествия.

Кроме того – и самое главное! – торговля оказалась парализованной на весь оставшийся день. Нехорошие слухи о Косинском рынке поползли по столице. Ведущие программ телевизионных новостей – как минимум четырех программ! – сообщили об идиотском случае в районе станции метро «Косинская». И это означало упущенную выгоду в размере как минимум десяти тысяч долларов.

А виновниками переполоха оказались… ужи. Ужей на рынке было как минимум около сотни экземпляров.

Непонятно, как обыкновенный уж смог укусить посетителя. Причем так укусить, что (как кричали во время паники в толпе) у того на губах появилась пена. Пострадавшего найти так и не смогли.

Как не удалось отыскать и тех вредителей, что бросили посреди рынка открытую сумку со змеями.

Даша проснулась позже обычного – в девять. Минут двадцать провалялась в постели. Решала извечный утренний вопрос: «Бежать? Не бежать?»

Бегать она категорически не любила. Но утренние пробежки оставались единственным бесплатным способом поддерживать себя в форме. За те же занятия карате приходилось платить. Пусть два раза в неделю, а все равно набегало пятьсот рублей в месяц. А бег хорош тем, что дыхалка продувается, мышцы крепчают и получают тонус – и все это бесплатно.

Дарья подергала себя за кожу на бедре. Несмотря на все физические нагрузки, кажется, под пальцами уже проступает дряблость.

Она решительно поднялась и натянула спортивный костюм.

Пробежав три километра, она чувствовала себя усталой и сильной. Закончила тренировку «вертикальной нагрузкой» – домчалась до квартиры пешком, без лифта. Тихонько отперла дверь. Ленчик, кажется, еще дрых.

«В темной прихожей да в спортивном костюме я еще хоть куда», – подумала Даша.

Она глубоко вздохнула и включила свет. Придвинулась ближе к зеркалу. М-да, фигура у нее, может, и ничего. А вот с лицом – давно пора что-то делать. Физиономия ее смотрится – почти точно на свои сорок. На сорок лет обычной российской женщины – которая днями работает, а вечерами крутится по хозяйству.

Морщины еще неглубокие, но уже есть. И темные тени под глазами не выведешь – хоть сутками отсыпайся. Бесполезно. И волосы какие-то тусклые.

Даша уверилась, что Ленчик прочно засел в своей комнате, и прошла в спальню. Быстро скинула одежду. Подошла к большому зеркалу. И немного утешилась.

Ноги-то у нее – по-прежнему стройные, руки – крепкие, живот – плоский. Спасибо спорту. Правда, грудь немного обвисла. Что поделаешь – годы, роды. Помнится, Катя когда-то подарила ей крем для укрепления бюста. Два дня Даша регулярно его использовала – а потом закрутилась, забыла.

Она немедленно отыскала крем и щедро смазала грудь.

Присела на кровать. Задумалась. Поправимо – или нет? Получится – не получится?

Даша дотянулась до тумбочки, взяла с нее ежедневник. Открыла. Вот она – вся ее жизнь:

Квартплата за июнь – 349 руб.

Рецепт салата «Мимоза» (по-галькиному).

Купить на торт: дрожжи 1 пач., орехов 2 стак.

И так далее – все такое же скучное.

Даша сердито перечеркнула план на сегодня: «Взять из химчистки Ленины брюки. Вызвать сантехника».

Все. Объявляется бунт. Обслуживать квартиру и сына ей надоело. Надоели химчистки и сантехники. Пусть сынок, если хочет, сам разбирается со своими брюками и подтекающим краном в ванной. Как машины гробить и налетать на бабки – он взрослый. А как обслуживать самого себя – он дитя. Посуду не может за собой убрать, не то что – помыть.

Дарья решительно открыла чистую страницу и написала:

Неотложное:

1. Постричься.

2. Покраситься.

Только в районной парикмахерской из нее такую каракатицу сделают! Даша секунду подумала и приписала:

Сходить на компьютерное моделирование прически. Стричься – в Жак Дессанж.

3. Узнать у Кати про всякие омолаживающие процедуры.

Нет, Катю она лучше в свои планы посвящать не будет. Вопросов не оберешься. Зачем ей это, да почему вдруг? Нет, лучше самой просмотреть глянцевые журналы и подобрать что-нибудь подходящее. Вычеркнула Катю, оставила просто «омолаживающие процедуры». Написала далее:

4. Сходить к косметологу. Возможно, решиться на пилинг.

5. Маникюр-педикюр.

6. Одежда???

7. С одеждой – та еще задачка. Ее прежний подход – носить то, что нравится, – сейчас не пройдет. Одеться ей нужно модно. По моде именно этого сезона. Кажется, сейчас носят красное, а также исключительно натуральные ткани: лен, в крайнем случае, хлопок. Кстати, модные тенденции она тоже найдет в журналах. Значит, появляется следующий пункт:

8. Купитьжурналы.

«Работницы», которыми ее регулярно снабжала соседка, здесь неуместны.

Интересно, сколько это все будет стоить? Впрочем, явно не больше двенадцати тысяч долларов, на которые ее семья благодаря Ленчику налетела.

Даша отчего-то развеселилась. Постучалась в комнату сына. Тот только проснулся, сонно хлопал в постели красивыми глазищами.

Даша с порога решительно сообщила:

– Значит, слушай сюда. Обеда сегодня не будет. Я ухожу на весь день. Вот тебе квитанция. Сходишь в химчистку, заберешь свои брюки. И вот – телефон. Позвони, вызови слесаря. Пусть кран в кухне починит. Раз сам не умеешь.

Ленчик обалдело уставился на нее:

– Маманя! Ты случайно не заболела?

– Отставить разговорчики. На обед купи себе пиццу. Пожаришь ее в духовке.

– А пирожки? Ты обещала, – обиженно проговорил сын.

– Пирожки отменяются. Если не наешься – в холодильнике есть сосиски.

– А ты-то куда собралась?

– В парикмахерскую. К косметологу. На маникюр, – бодро ответила Даша.

– Зачем?! – в ужасе воскликнул сын.

«Вот так вот. Зачем ей, спрашивается, маникюр. Дожила», – подытожила Даша. И ответила с вызовом: