Идентификация Янг Сьюзен

– Я всем расскажу, – выговорила я, не имея сил открыть глаза. – Всем расскажу.

На этом Релма не стало. И меня тоже.

Глава 15

Открыв глаза, я прикрыла лицо согнутой в локте рукой, закрываясь от резкого света флуоресцентных ламп. Все тело затекло после тяжелого сна.

Когда в голове немного прояснилось, я взглянула на тумбочку. На часах было почти десять часов. В палате пахло свежими тостами, и у кровати стояла тележка с накрытым подносом. Должно быть, еда давно остыла. Почему меня никто не разбудил?

Я натянула халат, соображая, где все. Постояла у двери, прежде чем выглянуть в коридор. На посту молодая медсестра печатала что-то на компьютере, из комнаты досуга доносились звуки телевизора. Все казалось обычным, но… замешательство не проходило.

– А, проснулась!

Вздрогнув, я резко обернулась. Ко мне шла медсестра Келл с широкой улыбкой на лице.

– Ты сегодня плохо себя чувствовала, и мы решили тебя не будить. Принести тебе поесть, дорогая?

– Мне было плохо? – Я посмотрела в коридор. Мимо прошел Дерек, помахав мне в знак приветствия. – Я… – отбросив волосы назад, я попыталась вспомнить вчерашний день, но словно наткнулась на мысленную стену. – Какой сегодня день?

Медсестра Келл все улыбалась:

– Суббота. Солнышко наконец выглянуло, если тебе хочется выйти в садик.

– Что? – поразилась я. Меня еще ни разу не выпускали. Почему суббота? – Пятница, вы хотели сказать?

– Нет, милая. Вчера у тебя поднялась температура, пришлось дать тебе лекарство. Неудивительно, что ты не помнишь.

Мысли понеслись галопом, и я поняла – опять что-то сделали с моей памятью. Я старалась не измениться в лице, но медсестра Келл будто прочла мои мысли. Мне хотелось закричать. Ударить ее кулаком. Пусть раз и навсегда отстанут от моей головы. Что они забрали на этот раз? Они не имели права, это им не принадлежало!

– А где Релм? – спросила я.

– Играет в карты. – Она поправила мне волосы с самым заботливым выражением лица. – Ты иди с ним повидайся, а я тебе чистую одежду принесу, душ примешь. И постарайся сегодня не волноваться, тебе вредно.

Очень хотелось ударить ее по руке, но я лишь отвернулась и быстрым шагом пошла в комнату досуга. Когда я вошла, Релм поднял взгляд и улыбнулся, не выпуская изо рта сигары из хлебной палочки.

– Привет, красавица. Вот не знал, что ты вообще поднимешься!

– Мне надо с тобой поговорить, – сказала я, неловко переступив с ноги на ногу. Лицо Релма вытянулось, он вынул хлебную палочку и бросил карты на стол.

– Эй! – возмутился Шеп, но Релм уже шел ко мне. Он взял меня за плечо и наклонился ко мне.

– Что? Ты в порядке? – спросил он шепотом, глядя мне в глаза.

Я уткнулась лицом ему в грудь.

– Со мной опять что-то сделали, – сказала я. На мгновение Релм окаменел, но тут же обнял меня и принялся гладить по волосам.

– В смысле?

– Я не помню вчерашний день. Вообще не помню! Меня никогда не оставят в покое, – говорила я. По щекам текли слезы, пропитывая его рубашку.

– Слоун, ты вчера заболела. Почему ты решила, что с тобой что-то сделали?

– Знаю, и все. – Я обхватила Релма руками, не обращая внимания, что его приятели громко советовали нам найти свободную палату, а медсестры смотрят. Никто, однако, не потребовал, чтобы мы отошли друг от друга. Релм вытирал мне слезы большими пальцами.

– Хочешь погулять? – спросил он, чуть улыбнувшись. – Мне сказали, ты заслужила посидеть в саду.

– Чем?

– Хорошим поведением, – улыбнулся он. – Шучу. Тебя скоро выписывают. В таких случаях всем разрешают выходить на улицу.

– Но не тебе.

Релм отвел взгляд.

– Подожди, – сказала я. – Ты мог выходить на улицу все это время?

Он кивнул. Я фыркнула.

– Так почему не выходил? – спросила я. – Надо дышать свежим воздухом, а не сидеть здесь как привязанному.

– Тебя ждал, – пожал он плечами.

Улыбка раздвинула мои губы – я решила, что Релм просто прелесть. Как он заботится обо мне!

– Дурак, – сказала я. – Но за это я тебя и люблю.

Перспектива увидеть солнечный свет наполнила меня такой надеждой, что я побежала в палату переодеться в чистую пижаму. Я иду гулять!

– Как красиво! – восхитилась я, когда мы шли вдоль длинных клумб с цветами. Гравий поскрипывал под кроссовками. На солнце черные волосы Релма резко контрастировали с бледной кожей. Пожалуй, ему больше пошло бы быть блондином.

– Возьмемся за руки? – предложил он.

– Предпочитаю свободу, – рассеянно ответила я, разглядывая большую лужайку и соображая, можно ли отсюда удрать. Однако сразу за деревьями начинался высокий железный забор.

На ходу Релм швырял камушки носком кроссовка. Вид у него был подавленный.

– Что случилось? – спросила я.

Он вздрогнул и посмотрел на меня:

– Ничего. Вот думаю о том, что буду делать после выписки.

– Уже скоро.

Он кивнул:

– Ага. – Он остановился посреди дорожки и повернулся ко мне. – А ты что будешь делать, выйдя отсюда? Кого тебе первого захочется увидеть? – Релм улыбнулся своей замечательной улыбкой, при виде которой я чувствовала, что у нас общие секреты. На улице она отчего-то казалась не столь заразительной.

Я не знала, что отвечать. При мысли о доме вспоминались только родители. Выскакивали в памяти случайные лица, но это были одноклассники, а не друзья. Меня снова охватило одиночество, ноги подкосились. Релм схватил меня за локоть и удержал.

– Ты чего? – спросил он. – Что-нибудь вспомнила?

– Нет, – прошептала я. – В этом и проблема. Я уже ничего не помню.

Релм встретился со мной взглядом.

– А меня помнишь?

– Конечно. Но и тебя могут забрать из моей памяти.

– Не заберут.

Он опустил голову. Волосы он явно красил, и слишком темной краской. Опять фальшь.

– Откуда тебе знать? – спросила я.

У Релма в горле что-то пискнуло, но он тут же поднял взгляд и улыбнулся:

– Меня невозможно забыть, я слишком классный.

Я принужденно засмеялась. Шутка не разрядила напряжения. Мне не нравилось, как выглядит Релм при солнечном свете. И вокруг все слишком резкое и четкое… Я повернулась и пошла ко входу в больницу.

– Мне хочется вернуться, – пояснила я. Релм, удивленный, нагнал меня бегом.

– Слоун, – осторожно начал он, – ты на меня сердишься?

Я наморщила лоб:

– Нет. Почему ты спрашиваешь?

– Я тебе будто разонравился…

Я подумала тогда взять его за руку, но не взяла, продолжая шагать в прежнем темпе. Релм немного отстал. Я не знала, как объяснить, что при свете дня он выглядит не так, как я ожидала. Сегодня все казалось иным – и Релм, и остальное. Отчего-то мне отчаянно, до боли хотелось домой. Я перехитрю Программу. Я отсюда вырвусь.

За ленчем Релм буквально не отходил от меня ни на шаг. Под резким светом флуоресцентных ламп он выглядел привычнее, но я чувствовала – что-то не так. Всякий раз, как он касался моего локтя или пытался взять за руку, я отодвигалась. Он больше не спрашивал о моих чувствах, но я читала вопрос в его глазах.

Я решила подольше постоять под душем. Медсестры разрешили, правда, одна из них вошла со мной в ванную. Должно быть, я простояла под душем минут тридцать: кожа на пальцах сморщилась, от горячей воды разморило. Сегодня все казалось неправильным – и новая свобода, и изменившиеся ощущения. Я едва не пропустила обед, но проголодалась и сошла в столовую.

В последний момент я решила сесть с Табитой, игнорируя Релма, который ждал за своим столом. Я не могла разобраться, почему упорно сторонюсь единственного настоящего друга.

– Вы с Релмом того, расстались, что ли? – спросила Табита, втыкая вилку в мягкий, отбитый стейк. Волосы у нее были черные и блестящие, длинные красные пряди исчезли. Она выглядела совсем иначе, но казалась здоровее. Даже кратковременная память, похоже, восстанавливалась.

– Мы и не гуляли, – отозвалась я, не поднимая взгляда.

– Ну да, конечно. Он ходил за тобой как щенок, а ты совсем не возражала. – Табита улыбнулась. – Можно тогда я за ним приударю?

Под ложечкой у меня свело – от ревности или неясного беспокойства, я не могла сказать.

– Валяй, но он уходит меньше чем через неделю. Короткий будет роман.

– О, мне нужен только секс.

Я засмеялась и подняла взгляд. Табита лукаво улыбнулась:

– Я знала, что это привлечет твое внимание.

– Надеюсь, ты шутишь. – Я отправила в рот стручок зеленой фасоли. Табита завлекательно хлопала ресницами, а когда Релм отвернулся, принялась строить умильные рожицы ему в спину. В ней было что-то искреннее, и я почувствовала к Табите симпатию. – Слушай, хочешь с нами в карты сыграть?

Табита просияла:

– Серьезно? Зовешь в крутую компанию? – Несмотря на деланый сарказм, было видно, что она очень рада приглашению.

– Отныне ты член клуба, – сказала я, и мы торжественно чокнулись картонными стаканчиками с молоком.

Глава 16

– Слоун жулик, – сказал Релм, сидевший напротив.

Я улыбнулась:

– Неправда.

– Покажи, – недоверчиво прищурился Релм. Я посмотрела на смеющуюся Табиту, прикрывавшую рот ладошкой, на Шепа и Дерека, кричавших, чтобы я показала карты, вытаращила глаза и выложила карты на стол.

Релм сложил руки на груди.

– Три королевы, – сказала я.

– Невероятно! – восхитился Шеп, отодвигая свои карты к Релму. Тот взял карты, изучающе глядя на меня.

– Похоже, я не умею отгадывать, когда ты лжешь, – тихо сказал он.

– Похоже, не умеешь, – улыбнулась я.

– А я знала, что она говорит правду, – сказала Табита.

– Откуда ты могла знать? – заспорил Шеп.

Я улыбалась при следующей раздаче, чувствуя себя нормальной, пожалуй, впервые за все время в Программе. Дозу лекарств уменьшили, вес стабилизировался. Туман в голове, досаждавший с первого дня, рассеялся.

Сейчас все было настоящим. Релм искоса поглядывал на меня, склонив голову набок. Как и в саду, он казался невеселым, и я не знала почему. Ему бы радоваться, что его выписывают. Он должен быть счастлив, что уже почти дома.

Несколько дней Табита выигрывала каждый заход «жулика» и однажды даже меня застукала на лжи. В голову закрадывались мысли, что ни один из нас не должен здесь находиться. Мы нормальные. Никто не говорит о самоубийстве и не плачет. Вновь поступавшие пациенты были в ужасном раздрае – рыдали и дрались. Нас от них отделяет целый мир. Мне уже не верится, что я и сама была такой.

Я читала журнал в палате, когда в дверь постучали. Релм сунул голову в комнату.

– Привет, – тихо сказал он.

Я улыбнулась:

– Привет.

Релм вошел, прикрыв за собой дверь, присел на кровать, кусая губу.

– Я… – Он кашлянул. – Меня завтра выписывают, Слоун.

– Ясно, – сказала я со стесненным сердцем.

Мы долго смотрели друг на друга. Наконец я протянула руки, и Релм полез меня обнимать. Мы посидели обнявшись. Релм шмыгнул носом и вытер лицо.

– Впервые вижу тебя плачущим, – заметила я дрогнувшим голосом.

– Слоун, можно у тебя кое-что спросить? – начал Релм совсем тихо, будто не был уверен, говорить или нет.

– Конечно.

Он помолчал.

– Можно с тобой видеться, когда все это будет позади?

Вопрос показался мне странным – конечно, мы увидимся. Но в душу закралось сомнение – а что, если я не планирую разыскивать Релма? Меня будто отвращало от него. Когда я не сразу ответила, он кивнул. Слеза скатилась у него по носу.

– Пойду. Парни ждут. Они устраивают для меня прощальную вечеринку.

– Без меня? – возмутилась я, не желая, чтобы Релм уходил. Мне было неловко, будто я оказалась плохим товарищем.

– Прости, красавица, это мужская вечеринка.

Релм встал, но я схватила его за руку. Он стоял, глядя в пол, будто боялся повернуться ко мне. Я спустилась с кровати и обняла Релма, прижавшись щекой к груди.

– Я буду по тебе скучать, – сказала я. – Ужасно скучать.

Релм прижал меня к себе сильной рукой.

– Я тоже.

Когда он отодвинулся, я легонько поцеловала его в губы в надежде показать – он мне небезразличен. Но по печальной улыбке, появившейся на его губах, я поняла – не удалось. И я не стала его удерживать.

Медсестра разрешила нам прогуляться в последний раз, и мы вышли в сад. Погода была солнечная, и меня вновь восхитило, как прелестно выглядят цветы. Меньше чем через полчаса Релма увезут, и больше я его не увижу.

Я взяла его за руку, удивившись, какая она ледяная. Релм прижался ко мне плечом, и некоторое время мы шли молча.

– В понедельник выпишут Табиту, – начала я. – У нее новая стрижка, новая одежда. Шепу тоже подобрали новый стиль – надеюсь, вместе с новым дезодорантом. – Я искоса взглянула на Релма и отпустила руку. – А почему тебе ничего не изменили?

– Видимо, дальше улучшать некуда.

Я засмеялась.

– Доктор Уоррен говорит, легче вернуться обновленной. Может, она и права. Я подумываю выпрямить волосы.

Релм вдруг провел рукой по моим волосам, зарывшись в них пальцами.

– Не надо, – сказал он. – У тебя роскошные волосы. – Он пожал плечами: – И сама ты красивая.

Я покраснела и отстранилась, высвобождая волосы из его пальцев.

Релм пинал мелкие камушки на дорожке.

– Слоун, если бы все было иначе, и мы не были в Программе… Как ты думаешь, мы могли бы быть вместе?

По спине пробежали мурашки. Мне не очень хотелось отвечать. Релм подошел совсем близко и взял меня за плечи.

– Я могу позаботиться о тебе, – сказал он. – А когда тебя выпишут, я буду рядом.

– Не хочу, чтобы обо мне заботились. Я хочу научиться сама о себе заботиться. Я ведь даже не знаю, кто я.

– Зато я знаю, – печально сказал он. – И сделаю для тебя все, даже если ты не понимаешь почему. – Он смотрел на меня, пытаясь отгадать, питаю ли я к нему иные чувства, помимо дружеских.

Я соображала, как узнать, что влюбилась, – ведь я не знаю, каково быть влюбленной. Интересно, а раньше я любила? Любовь была взаимной или нет?

– Если ты отыщешь меня, Слоун, – сказал Релм, – я буду ждать.

У меня перехватило дыхание. Зажмурившись, я бросилась ему на грудь:

– Релм, спасибо тебе за все. Спасибо за…

– Майкл! – послышалось откуда-то сзади. Я выпрямилась. С другого конца лужайки махала медсестра Келл, рядом с ней стояла блондинка в темных очках. Релм напрягся, его руки опустились. Он посмотрел мне в глаза и поцеловал в лоб, прошептав на ухо:

– За тобой по-прежнему наблюдают, выискивают симптомы.

– Какие? – Меня охватил страх.

– Не забывай, я тебе помогу – всем, чем сумею.

Мне показалось безумием говорить кому-то в Программе «не забывай». Мы здесь специально для этого. Забывание нам удается лучше всего. У меня по щекам потекли слезы. Релм, пятясь, отошел на несколько шагов, беспомощно глядя на меня, потом повернулся – гравий заскрипел под кроссовками. Я смотрела, как Релм уходит из Программы и из моей жизни.

Дней через восемь я сидела в кабинете доктора Уоррен с подстриженными и выпрямленными волосами. Спутанная масса кудрей превратилась в гладкое каре до подбородка. Уоррен так и расцвела.

– Слоун, ты ослепительна, – сказала она. – Ты просто образцовый пациент.

Я кивнула как бы в знак благодарности, хотя и не помнила всех сеансов, а лишь несколько последних, когда воссоздавались мои воспоминания. Доктор Уоррен напоминала мне последовательность событий, потому что иногда в голове все путалось. Она рассказывала то, чего я не помнила, например, о моей семье.

– Тебе будет приятно узнать, что у пациентов Программы стопроцентный уровень выживаемости и ничтожный процент рецидивов, но необходимо соблюдать меры предосторожности. Первый месяц ты ходишь к врачу каждую неделю, затем раз в два месяца и завершающий визит – через три месяца. При необходимости тебе окажут психотерапевтическую и медикаментозную помощь, но этого не понадобится, если у тебя не проявятся симптомы. Первую неделю будешь принимать релаксант, который мы тебе выдадим, чтобы легче освоиться в новой школе. Пока нельзя будет сближаться с теми, кто не проходил Программу. Ты вылечилась, но три месяца остаешься в группе повышенного риска. После трех месяцев общайся с кем хочешь. – Ее рот скривился, и мне показалось, что на самом деле она так не считает. Но возвращение домой было совсем близко, поэтому я решила не докапываться и кивнула.

Доктор Уоррен сжала губы и подалась вперед:

– Мы хотим, чтобы ты жила, Слоун, полноценной счастливой жизнью. Мы дали тебе прекрасный шанс, убрав опасные, инфицированные воспоминания. Теперь все в твоих руках. Но помни, если ты снова заболеешь, тебя вернут сюда и оставят до восемнадцатилетия.

Я сглотнула пересохшим горлом, думая, что дня рождения ждать еще семь месяцев. Столько времени торчать в стационаре невыносимо, особенно без Релма.

– Я поняла, – сказала я.

– Хорошо. – Она с облегчением выпрямилась. – Первые недели при тебе будет специальный помощник – помогать в школе и сопровождать вне дома. Это необходимо, потому что сейчас твоя психика очень хрупка. Относись ко всему легко, Слоун, не перенапрягайся.

– Я постараюсь, – пообещала я, поглядывая на часы на стене. Вот-вот приедут родители. Я уезжаю. Правда уезжаю!

Доктор Уоррен встала, обошла стол и обняла меня. Мы неловко постояли секунду. Отпустив меня, Уоррен задержала руку на моем плече.

– В первое время, – сказала она почти шепотом, – ты можешь ощущать некоторую отстраненность, онемение чувств. Но это пройдет, интенсивность вернется.

Я смотрела ей в глаза, силясь разобраться в своих эмоциях. Я послушна и спокойна, но мне интересно, какие у меня чувства на самом деле.

В дверь постучали. На пороге стояла раскрасневшаяся медсестра Келл.

– Слоун, за тобой приехали родители, – сияя, сообщила она. – А мальчики просили передать тебе вот это, – она подала мне маленький сверток. Мои глаза повлажнели.

– Почему же они сами не передали? – спросила я. Дерек и Шеп еще оставались в Программе, но доктор Уоррен обещала, что они скоро отправятся домой.

Келл засмеялась.

– Сказали, ты, чего доброго, расплачешься.

Развернув бумагу, я улыбнулась: внутри оказалась колода карт, а на рубашке каждой карты было написано «жулик». Я обняла медсестру Келл:

– Передайте им спасибо от меня.

Происходящее казалось нереальным. Я оглядела кабинет, не в силах вспомнить, сколько времени я здесь провела. Не знаю, какой была раньше, но теперь мне хорошо. Программа действительно эффективна.

Попрощавшись с доктором Уоррен, я пошла за медсестрой Келл. За нами тащился хендлер с небольшой спортивной сумкой. Я не помню, во что была одета при поступлении, но Программа снабдила меня новыми нарядами, выбранными без меня. Сейчас на мне была желтая рубашка-поло с жестким воротником, от которого чесалась шея.

Коридоры были пусты, но из комнаты досуга доносились оживленные голоса – шла партия в карты. Наши места были заняты новоприбывшими. Когда мы вышли на лужайку, у ворот я увидела папину «Вольво». Отец вышел из машины. Мать торопливо выбралась и встала рядом с ним. Я остановилась, издали глядя на них.

– Удачи, Слоун, – сказала медсестра Келл, заправляя мне пряди за уши. – Не болей больше.

Я кивнула и посмотрела на хендлера. Тот разрешил мне идти. И тогда я побежала через лужайку. Отец бросился мне навстречу и подхватил на руки, плача. Вскоре и мать обняла нас обоих, и мы плакали втроем.

Я соскучилась по папиной улыбке и маминому смеху.

– Пап, – сказала я, выпрямляясь. – Сначала о главном – хочу мороженого. Я его столько недель не ела.

Папа засмеялся – в смехе звучала боль, будто он давно мечтал это сделать.

– Все что хочешь, дорогая. Мы счастливы, что ты дома.

Мать восхищенно трогала мои волосы.

– Как тебе идет! – говорила она, будто не видела меня несколько лет. – С новой прической ты просто красавица!

– Спасибо, мам! – Я снова обняла ее.

Отец взял у хендлера сумку и положил в багажник. Я обернулась и в последний раз посмотрела на стационар Программы.

Что-то привлекло мое внимание, и улыбка погасла. За окном сидела девушка, обхватив колени. Красивая блондинка, но одинокая и отчаявшаяся. Она ужасно напоминала мне… кого-то.

– Ну вот, – отец открыл заднюю дверь. Я отвернулась от больницы и забралась на сиденье. Запах салона напомнил мне те времена, когда мы с Брэйди спорили, какую радиостанцию включать. Теперь моего брата нет на свете, но мы смирились. Наша семья это пережила, сейчас нам всем уже лучше. Мне тоже лучше.

Сев в машину, родители обернулись и поглядели на меня, будто опасаясь, что я исчезну. Я улыбнулась. Я еду домой.

Часть третья

Хоть бы тебя не было

Глава 1

Первую ночь я спала плохо. В доме было чересчур тихо, а в голове, наоборот, слишком громко от теснившихся мыслей. Мне не хватало Релма и карточных партий с парнями. Мне не хватало свободы и ограничений больницы. Там я в каком-то смысле была самостоятельной.

Мы заехали за мороженым, а дома мать приготовила большой обед, без умолку выкладывая все, что я пропустила. Программу внедрили еще в трех штатах, Франция и Германия адаптируют собственные версии. Я не знала, как на это реагировать, поэтому молчала.

Утром, едва я открыла глаза, мать уже стояла у кровати с белой таблеткой, выписанной доктором Уоррен. Таблетка поможет мне выдержать длинный день, не напрягаясь. Я сидела за кухонным столом, а мать переворачивала на сковородке блины и напевала под нос песенку, которую я не могла вспомнить. Папа уже ушел на работу. Я сидела за маленьким круглым столом и смотрела на пустой стул, где раньше сидел Брэйди. Я почти ждала, что он вот-вот войдет в кухню и попросит глазированных хлопьев.

Но Брэйди мертв. Доктор Уоррен сказала, что его случайная смерть стала для меня психологической травмой, поэтому эти воспоминания пришлось стереть. Сейчас я даже не знаю, что произошло с моим братом. В памяти провал между его присутствием в жизни и уходом.

Ближе к концу терапии доктор Уоррен помогала мне последовательно выстроить воспоминания и заполняла пробелы. Она сказала, что наша семья была раздавлена смертью Брэйди, но раз меня вылечили, то с нами все в порядке. Я не помню время, когда с нами было не все в порядке, поэтому я только рада. Мне бы не хотелось лишиться семьи.

Мать, с лица которой не сходила улыбка, поставила передо мной тарелку с едой. Я поблагодарила, думая вовсе не о завтраке. Доктор Уоррен сказала, что в Самптер-Хай я никого не узнаю: школьные воспоминания в любом случае пришлось бы удалить как инфицированные.

Так что придется начинать все сначала. Новая жизнь, новая я.

На крыльце уже ждал Кевин, назначенный мне хендлер, вежливый и почти добрый. Я ожидала неловкости, но он взял у меня школьный рюкзак и открыл дверцу машины, и я приписала нехорошие предчувствия путанице в мыслях, о которой предупреждала доктор Уоррен.

На вид Кевин был всего на пару лет старше меня, но по дороге в Самптер мы разговаривали мало. В голове плавал туман, я не могла сосредоточиться – видимо, действовала таблетка.

Белое здание Самптера показалось мне огромным, даже устрашающим. Кевин остановил машину на парковке за школой и сообщил по рации, что я приехала. Ученики шли мимо нас ко входу. Некоторые смеялись, другие шли одни, а я гадала, знала ли я их раньше. С ощущением дежавю я отвернулась, чувствуя себя неуютно.

– Тебе нехорошо? – спросил Кевин, внимательно глядя на меня. Его светлые брови сошлись на переносице. Я не знала, кому можно доверять и что тут настоящее, но, кроме Кевина, рядом никого не было.

– Мне тревожно, – сказала я. – Будто я… вот-вот рассыплюсь.

Лицо Кевина не изменилось.

– Это нормально. Ощущение исчезнет через пару недель. Сейчас твоя психика осваивается и восстанавливается. В результате лечения возникли промежутки между воспоминаниями, они-то и вызывают чувство опустошения. Но они вскоре заполнятся. Лекарство, которое ты принимаешь, облегчает переход к новому состоянию.

Его слова меня не успокоили, вызвав легкую грусть, но в груди будто плеснулась теплая волна.

– Ух ты. – Я схватилась за сердце.

– Это ингибитор, – сказал Кевин. – Подавляет страх. Прими-ка еще таблетку, прежде чем идти в класс.

Страницы: «« ... 89101112131415 »»

Читать бесплатно другие книги:

Однажды в детский приют «Лютик», где живёт девятилетняя девочка Юнна, примчался видавший виды автомо...
Януш Корчак (1878–1942) – польский писатель, врач и педагог, великий гуманист XX века. Корчак был че...
Глубокой осенью 1237 года на русские города и веси обрушилось могучее войско «злых татаровей», подве...
Юлия Борисовна Гиппенрейтер – один из самых известных в России детских психологов, автор бестселлеро...
«Я просто хочу быть как все.Хочу общаться с людьми, дружить, смеяться над чьими-то шутками, говорить...
В съемном доме найден труп застреленной молодой женщины, вдовы. Налицо все признаки самоубийства: за...