Идентификация Янг Сьюзен

– Ну? – вопросительно сказал он.

А вдруг ему будет безразлично то, что я скажу? Зря я приехала.

– Ничего, – устало сказала я. – Глупости всякие.

– Где ты была весь вечер? Я тебе писал.

Я посмотрела ему в глаза.

– Мы с Лейси ездили в Центр здоровья. Там кое-что произошло. – Плечи Джеймса напряглись. – Помнишь того парня, Лиэма? Он покончил с собой, принял «Быструю смерть». А перед этим сказал, что мы с ним раньше встречались, и назвал меня пустышкой, потому что я ничего не помню. Его двоюродный брат, которому уже двадцать один год, вчера покончил с собой. Лиэм говорил, что эпидемия разрастается…

– Лиэм умер на твоих глазах? – перебил Джеймс, не обращая внимания на остальное.

Я кивнула.

– А днем я говорила с отцом. Он пьет. Они с матерью скандалят, дома все из рук вон плохо… Я спросила его о брате… – По щекам покатились слезы. – Релм говорил правду, Брэйди действительно покончил с собой.

– Сочувствую, – сказал Джеймс.

Я покачала головой:

– Даже не знаю, зачем тебе все это говорю. Ты ясно дал понять, что не желаешь знать прошлое.

– Нет, – холодно сказал Джеймс. – Я не желаю знать твои амурные дела. Однако я хочу выяснить, что произошло с твоим братом и какое я к этому имею отношение.

Лицо свело от обиды. Я яростно повернулась к Джеймсу:

– Как ты смеешь себе такое позволять? Почему нарочно задеваешь меня?

Он вздрогнул, но тут же раздраженно посмотрел на меня.

– Задеваю? Слоун, я не твой бойфренд, я не помню даже нашего знакомства. Что бы ты себе ни напридумывала, это твое воображение, а не реальность. У нас и до Программы все было не блестяще, так что давай не притворяться, что мы жили как в раю. Незачем еще больше все усложнять.

В голове будто что-то взорвалось. Я закричала, уткнувшись лбом в руль. Будто молотком с размаху ударили в лоб.

– Ты чего? – испуганно спросил Джеймс, тронув меня за плечо.

– Пошел вон отсюда. – Я закрыла глаза от боли. Непонятно что со мной творится, но боль чудовищная. Когда я смогла выпрямиться на сиденье, Джеймс начал что-то говорить, но я перебила: – Выйди из машины, мать твою!

Он долго сидел – я уже не знала, уйдет он или нет. Салон осветился, и хлопнула дверь, но я еще минуту не могла двинуться с места. Боль не проходила, а в груди словно что-то с хрустом лопалось.

«Твой мозг сейчас как хрупкий фарфор».

Я открыла глаза и всмотрелась в ветровое стекло. Надо найти Релма. Со мной что-то не то. Кажется, я разваливаюсь на части.

В полной темноте я свернула на длинную аллею. В дороге голове стало чуть полегче. Едва я отъехала от дома Джеймса, как начался дождь. Не иначе, знак свыше, прозрачно намекающий на мое ближайшее будущее. Капли барабанили по стеклам. Хоть бы Релм оказался дома! Он обязательно должен быть дома.

Промокнув за несколько шагов от машины до крыльца, я нетерпеливо постучала. Мокрая блузка облепила тело. В ушах шумела кровь, голова болела, накатывала слабость. Когда раздался щелчок замка, я буквально ворвалась в дом.

– Слоун? – Релм, в пижамных штанах и с ужасом на лице, ерошил волосы. – Что ты тут делаешь? Что случилось?

– Я совершенно расклеилась, – в отчаянии сказала я. – Кажется, я умираю.

– Красота моя! – Релм обнял меня. Я прижалась щекой к его теплой груди. – Присядь. – Снаружи гром раскатился по небу. В гостиной Релма было темно, но в камине ярко тлели угли. Он усадил меня на диван. Я дрожала, в мокрой одежде было неприятно. – Что случилось?

– Очень болит голова. И в груди острая боль, будто вырывают сердце. Никогда такого не было. Наверное, я умираю.

– Ш-ш-ш, – сказал Релм. – Ерунда. В Программе же ты выжила? – Он помолчал и ахнул: – Это после того, как я сказал тебе о Брэйди? Черт, как я напортачил!

– Ты ни при чем, я у отца спросила, и он подтвердил – мой брат покончил с собой. – Я закрыла глаза. Мне было нестерпимо больно произносить это вслух. – А в Центре здоровья один парень сказал, что я ничто без моих воспоминаний. – Я встретилась взглядом с Релмом: – Я действительно ничто?

– Нет. Тебя просто вылечили.

Вылечили. Еще недавно я чувствовала себя счастливицей, потому что меня спасли от эпидемии. Но лечение превратило меня в развалину, которая не в силах разобраться в собственной жизни.

– Тот парень из Центра, – продолжала я, – умер сегодня на моих глазах. «Быстрая смерть». Я поехала к Джеймсу, но он повел себя так черство, отстраненно… Не знаю почему, но меня просто убивает такое отношение с его стороны. – Я помолчала. – После разговора головная боль усилилась, и начались боли в груди. Господи, Релм, я будто теряю рассудок…

Релм потупился, сосредоточенно сморщив лоб. Не услышав ответа, я взяла его за руку.

– Почему я так сильно на него обижаюсь? – спросила я. – У других вылеченных ничего подобного нет. Мне все же нужны мои воспоминания.

– Не стуит, – сказал он. – Иногда лучше не знать.

Я посмотрела на упорно глядевшие вниз темные глаза, на шрам на шее. Я вспомнила, что Релм любит меня. В Программе он спасал меня несчетное количество раз. Голова разламывалась, тело горело от боли, и мне показалось, что сейчас мне нужен человек, который в состоянии обо мне позаботиться.

Я поцеловала его, не обращая внимания на поднявшееся во мне острое чувство вины. Я жадно всасывала губы Релма. У него секунда ушла на то, чтобы среагировать, но вскоре он уже целовал меня. Подхватив за талию, он усадил меня к себе на колени и начал стягивать мокрую блузку.

Я хотела обо всем забыть. Я хотела забыть Джеймса.

Грудь снова наполнилась острой, рваной болью. Релм уложил меня на ковер и оказался сверху. Он целовал мне шею, водя руками по телу, а я старалась его почувствовать, понять, каково быть с ним.

Но я была за миллион миль отсюда, растерянная и одинокая.

Губы Релма замерли у моего уха. Он тяжело дышал. Я спохватилась, что лежу на спине и гляжу в потолок, а из глаз по вискам стекают слезы. Релм взял меня за плечо и повернул к себе.

– Ты не хочешь, – печально сказал он. – Ты все еще любишь его.

Его слова поразили меня, но спорить я не стала. Релм нечаянно дал название бушевавшим во мне чувствам. Я вдруг поняла, что люблю кого-то другого.

Релм попытался обратить все в шутку:

– Любовь зла, он действительно козел.

Он лег рядом, плечом к плечу, и мы смотрели на деревянные балки потолка.

– Джеймс? – тихо спросила я, не зная, что теперь делать.

– Да, – ответил Релм. – Ты его любишь и всегда любила, поэтому не быть с ним для тебя странно. Может, ты его и не помнишь, но твое сердце помнит. – Релм повернул голову: – Я хотел сделать тебя счастливой, но ты всегда будешь принадлежать ему.

Я с трудом сглотнула стиснутым горлом, не то чтобы не веря, но и не понимая. Одиночество не отпускало из цепкой хватки.

– Нет, та жизнь отгорела. Вряд ли у него что-то ко мне осталось.

– Еще как осталось, – вздохнул Релм.

– Может, это из-за Брэйди? – Это бы все объяснило. – Джеймс остался со мной, потому что у меня умер брат?

– Нет. Вы любили друг друга «безумно», по твоим словам. Любили и всегда будете любить.

Полуобнаженная, я лежала на ковре рядом с Релмом, а он рассказывал, что я люблю другого – помнить не могу, но чувствую. Отчаяние, с которым я приехала, ослабевало, но голова по-прежнему раскалывалась.

– А головная боль отчего? – спросила я.

– Мозг восстанавливается. Единственным сохранившимся воспоминанием ты разрушила гладкую последовательность событий, которую тебе придумали на терапии. Твой мозг понимает – что-то не то, и постепенно приноравливается снова. Радуйся одному воспоминанию и не настаивай на большем.

Я покосилась на него, недоумевая, неужели он действительно думает, что так мне лучше.

– Почему ты не хочешь, чтобы я все вспомнила? – спросила я. – Что такого я тебе сказала, чтобы обрекать меня на нынешнее существование?

Релм грустно улыбнулся:

– Иногда что-то лучше оставить в прошлом ради нас самих.

У него из глаз полились слезы, и я вдруг спохватилась, как несправедливо обошлась с ним сегодня.

– Но если я люблю Джеймса, как же тогда ты?

– Я люблю девушку, которая любит другого. Сюжет, достойный Шекспира.

Я положила руку ему на грудь, где сердце, жалея, что не могу ответить на его любовь. Даже сейчас, когда Джеймс так далеко от меня, я знала, что не полюблю Релма. Не судьба.

Мы лежали рядом в свете тлеющих углей.

– Парень, который умер в Центре, – тихо сказала я, – говорил, что эпидемия распространилась и на взрослых. – Релм напрягся. – Что, если это правда?

– Не грузись ничем подобным, тебе еще рано об этом думать. Сосредоточься на выздоровлении, слушайся своего хендлера, когда он предупреждает о…

Тут я вспомнила, что не сказала ему о Кевине:

– Релм, так ведь Кевина от меня забрали.

Он быстро посмотрел на меня.

– Когда?

– Вчера.

Релм выругался себе под нос, но извинился.

– Не волнуйся, я поспрашиваю. Скорее всего, ты слишком здоровая, чтобы тратить на тебя хендлера.

Он снова лег, но я заметила морщинку у него между бровей. Релм напряженно смотрел в потолок. Я не сомневалась – он выяснит, что произошло. Еще мне подумалось, что я должна встать и надеть хотя бы блузку, но мы еще долго молча лежали рядом.

Уже почти в три часа ночи я села в машину. Головная боль утихла, оставив болезненное пульсирование в висках. Я думала, что Релм предложит мне остаться на ночь, но он напомнил, что родители позвонят в Программу, если проснутся и не обнаружат меня дома. Мне не хотелось уезжать. Мне нравилась полная свобода, пусть и на несколько часов. Никто за мной не следит, не анализирует мои действия. Возможно, завтра мне дадут нового хендлера, предстоит неприятный разговор с родителями, с Джеймсом…

В кармане завибрировал телефон. Я улыбнулась, решив, что Релм не дал мне свой номер, но взял мой. Но на дисплее я увидела то, отчего сердце пропустило удар: эсэмэс от Джеймса.

– Не читай, Слоун, – сказала я себе, бросив мобильный на пассажирское сиденье и включая радио. Впервые за долгое время я чувствовала себя нормально и не хотела, чтобы мне портили настроение. Я выдержала до второго светофора и открыла сообщение.

«Ты в порядке? J, если да, L, если нет».

Идиот. Я не ответила, думая о словах Релма: иногда чего-то лучше не знать. Может, поверить ему? У него нет причин мне лгать.

Телефон на коленях зажужжал снова.

«Я у твоего дома. Выйдешь?»

Что он делает у моего дома? Я съехала к обочине и набрала сообщение поциничнее.

«А я не дома. Только что выехала от Релма».

Едва я это написала, как мне захотелось забрать свои слова назад. Меня кольнула совесть. По словам Релма, я любила Джеймса. Мы не просто гуляли, а «безумно» любили друг друга. Я посмотрела на молчавший телефон, вдруг возненавидев себя.

«Бурная романтическая ночь? Уверен, он тебя правильно поймет».

Я застонала.

«Тебе же вроде все равно?»

Сперва отталкивает меня, а потом набирается наглости и…

«Все равно. Спокойной ночи».

Подо мной будто провалился пол – даже замутило под ложечкой. Но теперь я знала, отчего это. Нормальные эмоции. А вот не рассказать ли Джеймсу о нашем прошлом? Заслуживает ли он вообще знать о нашем романе?

Я взглянула на часы. Было очень поздно, и я решила выключить телефон, чтобы Джеймс не лез в мою жизнь. Надо обходить его стороной, как ядовитое растение. Не хочу назад в Программу. Второй раз мне там не выдержать. Я выехала на мокрую улицу и быстро добралась домой, юркнув к себе в комнату так ловко, что родители не услышали.

На парковку школы Самптер я въехала совсем без сил. Утром у крыльца меня не встретил новый хендлер, и мать разрешила взять свою машину. Я поблагодарила, хотя мне понадобилась вся выдержка, чтобы не уличить ее во лжи о Брэйди. Стало быть, мониторинг прекратили, рассудила я, хотя не получила подтверждения от Релма или из Программы.

Джеймс стоял у отцовской машины, набирая эсэмэс. Мой сотовый завибрировал в кармане, но я не взглянула. Утром, включив телефон, я нашла пять пропущенных сообщений, но даже сейчас не стала их читать и решительно направилась в школу.

«За вчерашний день у вас возникало чувство одиночества или уныния?»

«Нет».

На первом уроке я просмотрела листок и поняла, что придется лгать всю анкету. Я споткнулась на последнем вопросе, от которого перехватило дыхание.

«Были ли в вашей семье или среди знакомых случаи самоубийства?»

Да, мой брат. А может, и другие. Но что отвечать? Программа не знает, что я в курсе. Они считают, что украли мои воспоминания. Я едва не сломала карандаш, вписав «Нет».

– Ты меня игнорируешь, что ли? – тихо бросил Джеймс, проходя мимо моей парты на математике. Ответа он не дожидался, но в его тоне явно слышалось раздражение. Пусть катится к чертям, на этот раз я не поведусь.

Я притворилась, что не слышала, и открыла тетрадь. Урок медленно тянулся. Сзади кто-то настойчиво кашлял. Не выдержав, я наконец обернулась. Джеймс сверлил меня взглядом. Я округлила глаза и вернулась к задачам.

Телефон зажужжал. Я решила не смотреть – нечего потакать его самомнению. Незаметно, когда учительница читала вслух по учебнику о какой-то формуле, которую я помнила лишь частично, я все же проверила сообщение.

«Сегодня ты прелестно выглядишь. Да, и еще: я козел, прости меня».

Я еле сдержала улыбку. Не позволю меня смешить.

«Не принимается».

Нельзя идти на поводу у чувств, Слоун.

«Вчера снова прощалась с приятелем с помощью языка? Наверняка ему понравилось».

«Тебе же все равно. Переживешь».

«Может, я беспокоюсь о твоей репутации!»

Я подавила смех.

«В самом деле?»

«Нет. Я ревную».

Покосившись на него через плечо, я наткнулась на взгляд голубых глаз. Джеймс пожал плечами с несчастным видом. Похоже, он искренне раскаивается. Повернувшись к доске, я сунула телефон в карман, решив все обдумать. Я не хочу быть с Релмом в романтическом смысле, но Джеймс для меня трудноват, особенно когда он меня то любит, то ненавидит по нескольку раз на дню.

Господи, если бы я все помнила, то понимала гораздо лучше. Я бы знала, что случилось с моим братом, со мной и Джеймсом. Помнила бы прежних друзей. Я бы знала, что произошло с моими родителями. Кажется, все рядом, только руку протянуть, но…

Зазвенел звонок. Я вздрогнула и медленно поднялась из-за парты, решая, что делать. Мимо прошел Джеймс, улыбаясь уголками губ.

– Увидимся, Слоун, – сказал он тихо, чтобы больше никто не услышал.

И по реакции своего тела я поняла: Релм прав, я люблю Джеймса. Хотя, возможно, нам лучше не идти по этой дорожке.

В конце дня я немного побродила по коридорам, разглядывая всех попадавшихся навстречу и стараясь понять, знакомы они мне или нет. Голова еще болела, но не так, как ночью. Неужели мозг успел почти восстановиться?

– Да, ты не торопишься.

Я остановилась. Джеймс со скучающим видом подпирал мой шкафчик. Больше в коридоре никого не было.

– Ты что тут делаешь?

– Тебя похищаю. Поехали, – он показал на дверь второго выхода.

– Нет уж, спасибо. Вчера ты меня послал с моими откровениями, ясно дав понять – нечего притворяться, что раньше все было гладко.

– Я часто говорю глупости, Слоун, но мысль лишиться возможности с тобой говорить сводит меня с ума. Может, я сегодня даже не спал. Может, я пытаюсь загладить свою вину.

– Втягивая меня в новые неприятности?

– Точно.

Не удержавшись, я рассмеялась. Судя по хитрому огоньку в глазах Джеймса, он нарочно добивается пристального внимания Программы. Неужели раньше мне в нем нравилась эта дерзость?

– Если нас увидят вместе, то позвонят моей матери, а она обратится в Программу.

– Тогда ноги в руки, чтобы не увидели.

Я не знала, не слишком ли рискованно и дальше нарушать правила. Релм просил меня остаться живой и здоровой, а шальная выходка поставит под угрозу и то, и другое.

– Со мной будет весело, – прошептал Джеймс.

– Да ладно?

– В лепешку расшибусь.

Я вздохнула, с опаской огляделась и, пока никто не видит, подхватила свои вещи и пошла за Джеймсом.