Холод южных морей Шестёра Юрий

В это время солнечные лучи, выйдя из облаков, осветили это место, вызвав бурю восторга – все убедились, что видят берег, покрытый снегом, а чернели только каменные осыпи и скалы, на которых снег не мог удержаться.

Вся команда возликовала при возгласе: «Берег! Берег!» Восторг был естественным после долговременного единообразного плавания в беспрерывных гибельных опасностях между льдами при снеге, дожде, слякоти и тумане.

Открытый берег давал надежду, что непременно должны быть и другие берега, ибо существование только одного в таком обширном водном пространстве казалось невозможным.

С полудня следующего дня, когда ветер стал отходить более к югу, Беллинсгаузен направил шлюп к северной оконечности берега. Подойдя на расстояние четырнадцати миль, встретили сплошной низменный лед, препятствующий дальнейшему продвижению к нему. Дойдя же до кромки ледяного поля, капитан лег в дрейф, чтобы дождаться «Мирного», который значительно отстал от флагмана.

– Я понимаю ваши чувства, Андрей Петрович, но подойти ближе к берегу, чтобы взять что-либо достойное для музея Адмиралтейского департамента, мы, как вы сами понимаете, не сможем.

– Похоже на то, Фаддей Фаддеевич, – согласился ученый. – Придется, видимо, ограничиться только его рисунком, который заканчивает уважаемый Павел Николаевич.

Через час при приближении «Мирного» на «Востоке» подняли флаги, и Лазарев по телеграфу поздравил Беллинсгаузена с открытием острова. Когда же «Мирный» подходил под корму «Востока», на обоих шлюпах матросы были поставлены на ванты, которые прокричали по три раза взаимное «ура!». В обеих командах по этому случаю было дадено по стакану пунша каждому матросу, а Беллинсгаузен призвал к себе на шлюп Лазарева.

– С первым успехом вас, Фаддей Фаддеевич! – приветствовал капитан «Мирного» начальника экспедиции.

– Спасибо, Михаил Петрович! Дай Бог, чтобы не с последним.

Руководители экспедиции расселись по своим излюбленным местам в адмиральской каюте за празднично накрытым столом. Настроение сидевших за ним было соответствующим.

– Почему вы назвали в своем приветствии, переданном по телеграфу, этот берег островом, а не продолжением берега материка? – задал волновавший его вопрос все еще сомневавшийся Беллинсгаузен. – Вот и Андрей Петрович, например, еще до его открытия был убежден, что мы находимся где-то вблизи острова.

– И считал совершенно правильно. Пора бы уже доверять, Фаддей Фаддеевич, предсказаниям своего ученого советника, – рассмеялся Лазарев. – По-моему, он уже давно доказал их непогрешимость.

– Наука признает только факты, Михаил Петрович, а не предположения авторитетов, – вступился за друга Андрей Петрович. – Поэтому сомнения Фаддея Фаддеевича вполне оправданы. Капитан Кук, к примеру, сделал вывод о невозможности достижения Южного материка, хотя и не отрицал саму возможность его существования. Вывод правильный, но в то же время относительно правильный, ибо основывался лишь на его личных наблюдениях только части, пусть и большей, предполагаемой протяженности берегов материка. И своим непререкаемым авторитетом задержал дальнейшие поиски Южного материка почти на целых пятьдесят лет. На полвека! И это в наше-то время бурных географических открытий. Вот вам и цена предположения авторитетнейшего мореплавателя!

– Сдаюсь, Андрей Петрович! С вашей аргументацией спорить просто невозможно!

«Как же все-таки вырос Андрюша за время нашей разлуки, да и за полтора года нашего плавания тоже, – размышлял Фаддей Фаддеевич, – с наслаждением слушая друга. – Ведь одним махом, как бы походя, поставил на место Лазарева, человека далеко не ординарного ума. Спасибо, Всевышний, что услышал мои молитвы. А что бы я на самом-то деле делал без него?» – и рассмеялся про себя, живо представив, что ответил бы тот на эту, ставшую уже традиционной, фразу.

– Это безусловно остров, Фаддей Фаддеевич, – уже серьезно продолжил капитан «Мирного». – Я ясно видел все оконечности его берега и точно определил их положение. И если бы у меня было хоть малейшее сомнение в этом, я бы непременно осмотрел его подробнее, ибо ничто не препятствовало сделать это.

– Спасибо, Михаил Петрович, за ваше столь ценное мнение! А посему, господа, – Беллинсгаузен встал из кресла с фужером в руке, чему последовали и его собеседники, – предлагаю назвать сей остров высоким именем основателя военного флота Российской империи – островом Петра Первого.

Присутствующие единодушно и с воодушевлением согласились с предложением начальника экспедиции – ведь имя Петра Первого было священно для русских моряков всех поколений. И в знак этого осушили фужеры с неизменной мадерой.

Официальная часть закончилась, и общение благополучно перетекло в непринужденную беседу под взаимные тосты первооткрывателей. И уже в самом конце застолья Фаддей Фаддеевич огласил дальнейший план экспедиции.

– Не теряя времени, пойдем далее к востоку в параллель льдов, надеясь, что, может быть, сии льды приведут нас к новым открытиям, ибо мне кажется невероятным, чтобы обретенный нами остров существовал один, не имея других в соседстве, подобно, к примеру, островам Земли Сандвичевой.

– Что-то не видать новых земель, Андрюша, – удрученно пожаловался Фаддей Фаддеевич через трое суток после открытия острова Петра Первого, – а я ведь так надеялся на новую удачу, так ждал новых открытий.

– Это, Фаддей, удел всех первооткрывателей, – рассудительно успокаивал друга Андрей Петрович, видя его расстроенное состояние, – не ты первый, не ты и последний. Ведь ты уже и сейчас сделал столько открытий, что не стыдно было бы встретиться и с великим Куком после трех его кругосветных плаваний. А новые открытия неизбежны. Ведь мы же не зря так далеко проникли к югу, достигнув высоких широт, в которых до сих пор не бывал никто из мореплавателей. И это залог успеха экспедиции. Так что терпение, Фаддей, и еще раз терпение. И упорство.

Фаддей Фаддеевич завороженно слушал друга.

– Откуда же у тебя все-таки такая уверенность в успехе нашего дела? А ведь твои прогнозы, как правило, всегда оправдываются.

– Оттуда, Фаддей, оттуда. У нас с тобой, да и не только у нас, есть только один источник вдохновения – отчеты великих мореплавателей о своих путешествиях. Поэтому надо не просто поболее читать их, но и попытаться понять истоки, логику успехов первооткрывателей. Причем уметь читать и то, что написано как бы между строк.

Именно поэтому мне стали известны и понятны и отчаяние, охватившее Колумба перед самым открытием Америки, и сомнения Магеллана в возможности проникновения из Атлантического океана в Тихий, и разочарование Кука при поиске северо-западного прохода из Тихого океана в Атлантический. Но терпения и упорства им было не занимать. И они в конце концов достигали поставленной перед собой цели. Тот же Кук, к примеру, не найдя северо-западного прохода, в награду за упорство открыл Гавайские острова.

– Спасибо тебе, Андрюша, за дружескую поддержку! Ведь она придает новые силы, – растрогано произнес Фаддей Фаддеевич, вдохновленный наставлениями друга.

«Какой же силой обладает его аналитический ум, способный из сведений, собранных по крупицам, выстраивать логическую цепочку знаний, позволяющих принимать практически оптимальные решения по реализации той или иной задачи! Просто удивительно! – размышлял он, преданно глядя на своего друга и мысленно выстраивая план дальнейших действий. – Упорство – вот главный лейтмотив его рекомендаций, – удовлетворенно решил Фаддей Фаддеевич. – Так и будем действовать».

К полудню ветер совершенно стих, облака унесло к северу и стало необыкновенно тепло – около одного градуса выше нуля.

– А не поохотиться ли нам, Фаддей Фаддеевич, пользуясь штилем? – предложил Андрей Петрович, глядя оценивающим взглядом на летающих вокруг шлюпа птиц.

– Почему бы и нет, – встрепенулся капитан, – я завсегда за это истинно мужское дело.

И со спущенных на воду шлюпок лейтенанты Игнатьев и Демидов, а также гардемарин Адамс настреляли несколько дымчатых альбатросов и прочих полярных птиц.

– Что-то не видно, Андрей Петрович, белых альбатросов, – с явным сожалением сказал Демидов, когда стрелки вернулись на шлюп с охотничьими трофеями.

– Вы правы, Дмитрий Николаевич, в столь высоких широтах они действительно не обитают, – успокоил тот лейтенанта, который уже давно лелеял мечту подстрелить белого альбатроса, большего по размерам добытого почти год назад капитаном «Мирного».

Внимательно рассматривая тушки настрелянных птиц, Андрей Петрович обратил внимание на одну их особенность, которую раньше как-то не замечал. Еще раз проверил свою догадку, сравнивая по памяти с уже готовыми чучелами, и, убедившись, что это именно так, позвал капитана:

– Фаддей Фаддеевич, вы не можете спуститься на шканцы?

– Посмотрите, это достойно внимания, – горделиво сказал ученый подошедшему капитану. – Все морские птицы, обитающие в приполярной области и питающиеся на поверхности моря, имеют крючкообразно загнутые книзу клювы. В то же время у поморников и крачек, являющихся, по сути, прибрежными птицами, клювы прямые.

– Так это же научное открытие, Андрей Петрович!

– Навряд ли, Фаддей Фаддеевич, – с сомнением сказал ученый, – я думаю, что орнитологам это известно. Для нас же важно то, что появление морских птиц с прямыми клювами, пусть даже пока и не известных науке, является признаком нахождения где-то поблизости если и не земли больших размеров, то как минимум берега.

– Поздравляю вас с очередным научным успехом, дорогой Андрей Петрович! Лично для меня этого больше, чем достаточно.

Когда же Матвей вскрыл их желудки, то у одного из альбатросов в нем оказалось множество перьев и яичной скорлупы.

– Теперь поздравляю вас, Фаддей Фаддеевич! – торжественно произнес ученый. – Совсем недавно вот эта птица для пропитания была на неизвестном нам берегу.

– Ай да Андрей Петрович! – обрадованно воскликнул капитан. – Ай да наука! Ведь это же настоящий подарок! – никак не мог успокоиться он. – Выставить дополнительных наблюдателей на салингах всех мачт! – приказал он вахтенному лейтенанту Лескову. – Первому из них, увидевшему берег, будет за усердие выдано вознаграждение!

– Теперь мимо шлюпа, образно говоря, и муха не пролетит незамеченной! – рассмеялся ученый.

– Ваша школа, Андрей Петрович! – улыбнулся Фаддей Фаддеевич. – Ведь вы всегда не только утверждали, но и доказывали делом, что материальный стимул – великая сила!

Озабоченный старший офицер обратился к капитану:

– Что-то не нравится мне, Фаддей Фаддеевич, слабость верхней части шлюпа. Элементы набора корпуса прямо-таки ходуном ходят. Я уж не говорю о непрерывном выматывающем душу скрипе.

– Выходит, не одного меня, Иван Иванович, мучают эти заботы, – признался капитан. – Мы уж и так все, что было можно, спустили с верхней палубы в трюм. Я, честно говоря, уже не знаю, что еще можно предпринять. А у вас, ненароком, не будет каких-либо предложений? Может быть, есть какие мысли если не по устранению, то хотя бы по ослаблению этих мерзких пакостей?

Капитан-лейтенант тяжко вздохнул, а затем вопросительно посмотрел на капитана.

– А не попробовать ли нам принайтовить борта шлюпа друг к другу около бизань-мачты, у самого гакаборта, чтобы увеличить поперечную жесткость корпуса судна? Как считаете, Фаддей Фаддеевич?

– Я что-то не припомню такого случая в морской практике, – засомневался капитан. – В то же время, – встрепенулся он, – из всех мореплавателей только капитан Кук плавал в непроходимых антарктических льдах. Но его барки были построены английскими корабельными мастерами из выдержанного леса, не то, что наши шлюпы, а посему были гораздо крепче.

Так что, Иван Иванович, придется вам потрудиться за наших горе-корабельщиков. Чем черт не шутит, может, что толковое и получится. Одним словом, с Богом!

И когда боцманская команда под руководством старшего офицера закончила эту необычную на флоте работу, шлюп стал идти гораздо устойчивее, а скрип корпуса стал значительно тише.

– Спасибо, Иван Иванович, за идею! Теперь она войдет в историю русского флота. А вечером мы с Андреем Петровичем непременно ждем вас в адмиральской каюте.

Это было высшей степенью признания его заслуг.

К утру увидели на юго-востоке свет, исходящий от сплошных ледяных полей, а уже в два часа пополудни с салинга рассмотрели их с несколькими затертыми в них айсбергами.

– Интересно было бы знать, Андрей Петрович, на каком это таком берегу лакомился яйцами ваш альбатрос? – с ехидцей спросил Фаддей Фаддеевич. – А то впередсмотрящие на салингах уже все гляделки проглядели, его ожидаючи.

– Во-первых, он настолько же мой, как и ваш, господин капитан. Во-вторых, Всевышний наделил его скоростью полета, во много раз превосходящей неторопливую поступь вашего горячо любимого шлюпа. Поэтому то расстояние, которое этот самый шлюп проходит за сутки, альбатрос не спеша, как бы походя, преодолеет часа за два, максимум за три. Так что, милейший мореплаватель, вам еще предстоит топать и топать, прежде чем усмотрите столь долгожданный берег.

– Ну что вы, Андрей Петрович, прямо-таки взъярились на меня?! – опешил Фаддей Фаддеевич, не ожидавший такого всплеска эмоций у друга, искоса поглядывая на вахтенного лейтенанта Торсона, который очень старательно что-то высматривал в подзорную трубу, якобы не обращая ни малейшего внимания на их дружескую перепалку.

– А вы, господин капитан, – явно избегая общепринятого в флотской среде обращения офицеров друг к другу по имени и отчеству, независимо от их чинов и служебного положения, – вместо того, чтобы задавать столь нелепые при ваших познаниях вопросы, лучше обратили бы внимание на необыкновенную перемену цвета поверхности моря.

Отмщение состоялось. То, что допустимо в дружеской беседе один на один, то неприемлемо при посторонних. «Почему же я должен ставить на место самого близкого мне человека, да еще при его подчиненных? Он что, очумел, что ли, от длительного ожидания новых открытий?!» – негодовал про себя Андрей Петрович.

«Как же я не заметил столь очевидного? – досадовал на себя Фаддей Фаддеевич и за отповедь, полученную от друга по заслугам, и за свою явную оплошность. – Ведь мы привыкли ежедневно видеть синеватый цвет моря, и вдруг оно потемнело. Почему? Близость берега?»

– Лечь в дрейф! Замерить глубину!

И был явно раздосадован, когда лейтенант Торсон доложил, что ста сорока пятью саженями дна не достали.

– Успокойтесь, Фаддей Фаддеевич! – уже обычным тоном произнес Андрей Петрович, видя его смятение. – Вон и поморник с морскими ласточками появились, так что близкий берег никуда от нас не денется.

Всю ночь слышали крики пингвинов, плававших вокруг шлюпов, а в 11 часов утра 17 января 1821 года с салинга грот-мачты раздался долгожданный крик впередсмотрящего:

– Берег! Вижу берег!!

Беллинсгаузен известил об этом Лазарева и повернул шлюп на курс, приближающий к берегу. Погода была прекрасной для столь высокой широты, ярко светило солнце, но было около четырех градусов мороза.

Наконец с мостика увидели северный мыс берега с высокой горой, которая была отделена перешейком от других гор. Ясная погода и безоблачное небо позволяли хорошо обозревать берег.

– Это не то, что год назад, когда мы впервые приблизились к матерому берегу, пытаясь сквозь пелену рассмотреть «белые облака» у горизонта, – обрадованно констатировал капитан. – Благодать!

Вскоре подошли к краю припая, простиравшегося на сорок миль к берегу, препятствуя подойти к нему ближе.

– Это, Фаддей Фаддеевич, не остров, подобный Петру I, это земля! – уверенно заключил Андрей Петрович. – Ведь мы не можем не только отсюда, с мостика, но и с салинга, куда поднимался гардемарин Адамс, увидеть отдаленную оконечность берега, скрывающуюся за горизонтом к югу. Вернее всего предположить, что это берег открытого нами ранее Южного материка.

– Я бы, безусловно, сомневался в этом, но ваше мнение, Андрей Петрович, является для меня решающим аргументом.

Затем обвел долгим взглядом офицеров, призванных по этому случаю на мостик, как будто что-то решая про себя.

– Мы, господа офицеры флота российского, оказались в сих местах по воле государя нашего, а посему я почитаю своей обязанностью назвать обретенный нами берег – Берегом Александра Первого!

Торжествующее «ура!» русских моряков нарушило вековую тишину полярных льдов, слышавших лишь крики изредка пролетавших полярных птиц.

– Все-таки насколько замечательна традиция давать имена великих людей вновь открытым землям, – задумчиво произнес Фаддей Фаддеевич в тиши адмиральской каюты, всегда настраивавшей ее посетителей на философские рассуждения. – Ведь памятники, воздвигнутые им, изгладятся с лица земли все истребляющим временем, но остров Петра Первого и Берег Александра Первого останутся вечно неприкосновенны от разрушения и передадут их имена позднейшему потомству.

– Ты прав, Фаддей, только на нашем шарике остается все меньше и меньше «белых пятен». И в этом, кстати, одна из заслуг нашей экспедиции. Хотя, – улыбнулся Андрей Петрович, – мы-то своим открытием Антарктиды как раз и даем пищу будущим первооткрывателям. Ведь, как мы убедились, размеры материка огромны, и он хранит столько тайн, что их хватит еще не на одно их поколение.

Фаддей Фаддеевич привычным движением приподнял фужер и посмотрел на просвет его содержимое.

– Как ты знаешь, Андрюша, находясь в Новой Голландии, я получил от российского полномочного министра при португальском дворе генерал-майора барона де-Тейль-фон-Сераскеркена уведомление, что по отбытии нашем из Рио-де-Жанейро получено было известие об открытии новой земли к югу от Огненной Земли.

Примечания достойно, что плавания вокруг Огненной Земли ведутся уже более двухсот лет, но никто не видел берегов Южной Шетландии. С тех пор нередко суда, обходя Огненную Землю, встречали продолжительные крепкие противные ветры и бури, и, вероятно, приносимы были близко к Южной Шетландии, а некоторые, быть может, при ее берегах и погибли. Но только в феврале 1819 года эти острова были нечаянно открыты капитаном английского купеческого брига Смитом. Этим открытием он обязан неудачному своему плаванию, ибо продолжительные встречные ветры приблизили его прямо к берегу Южной Шетландии.

Вот так, Андрюша, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

– И что же ты намерен теперь предпринять?

– Идти к Южной Шетландии, нигде более не задерживаясь, дабы обозреть ее берега с южной стороны и удостовериться, является ли она архипелагом или же частью матерого берега.

– Это действительно очень важно, Фаддей, – взволнованно поддержал друга Андрей Петрович, – и имеет принципиальное значение. Ведь если Южная Шетландия окажется архипелагом, что я и предполагаю, то приоритет открытия Южного материка безусловно остается за Россией. В противном случае предстоят споры с англичанами.

– В том-то и дело, Андрюша, в том-то и дело, – удрученно вздохнул Фаддей Фаддеевич. – Ведь от этого в конечном счете и будут зависеть окончательные результаты экспедиции.

Андрей Петрович расстелил на столе карту, принесенную Макаром из капитанской каюты по приказу Фаддея Фаддеевича, и стал внимательно изучать северный берег Южной Шетландии, аккуратно нанесенный карандашом. Затем поднял взгляд на капитана, напряженно ждавшего его вердикта.

– Зря волнуешься, дружище! – убежденно сказал он. – Этот берег расположен так далеко к северу, что никак не может быть матерым, даже если допустить, что Южный материк в этом меридиане и поднимается к северу каким-нибудь длинным мысом или полуостровом.

Фаддей Фаддеевич как завороженный слушал его.

– Так что, Фаддей, давай-ка лучше изопьем мадеру, которая нас никогда не подводила, за окончательный успех нашей экспедиции. Верь мне, все будет хорошо!

– Да как же мне тебе не верить, дорогой ты мой?! – растроганно промолвил Фаддей Фаддеевич. – А за успех экспедиции я готов хоть сейчас напиться до чертиков!

– Это мы с тобой обязательно сделаем, но только после того, как окончательно покинем антарктические воды.

И друзья, чокнувшись, стоя осушили фужеры.

Но тут Андрей Петрович, рассмеявшись, показал другу на расплывающееся по карте пятно вина, мистически попавшего на то самое место, где рукой Фаддея Фаддеевича был тщательно вычерчен северный берег Южной Шетландии. Капитан же только суеверно перекрестился.

Трое суток шли прямо к предполагаемой широте берега Южной Шетландии со скоростью семь-восемь узлов, достигнув которой, Беллинсгаузен повернул шлюпы вдоль нее курсом на восток.

– Жаль, что из-за пасмурности не сможем сделать наблюдения солнца в полдень, – сокрушался Фаддей Фаддеевич. – Я не совсем уверен, что мы идем по широте берега Южной Шетландии, а не севернее ее. Так, чего доброго, в столь пасмурную погоду легко и пройдем мимо, не увидав берега.

Когда же густота тумана увеличилась, он приказал привести шлюп к ветру, чтобы переждать, пока тот рассеется. Однако к вечеру густой туман сменился дождем, и уже можно было видеть гораздо дальше, но наступала темнота, и пришлось до рассвета оставаться в том же положении, придерживаясь несколько к северу.

В это время Лазарев прислал с мичманом Куприяновым пучок морской травы, обросшей ракушками.

– Ну что же, Фаддей Фаддеевич, теперь нужен глаз да глаз! – заключил Андрей Петрович, внимательно рассматривая водоросли. – Берег где-то совсем уж рядом.

Затем опять все вокруг заволокло туманом, но к полуночи с юго-запада задул ветер, однако туман и сырость продолжали держаться еще часа два. Наконец Беллинсгаузен дал ночной сигнал «Мирному» повернуть через фордевинд и лег на курс юго-восток. Небо было покрыто тонкими облаками, через которые мерцали звезды. Шлюпы во множестве сопровождали альбатросы, малые буревестники и крачки.

А в семь часов утра с бака закричали:

– Виден берег повыше облаков!

Беллинсгаузен истово перекрестился. Дело в том, что он имел два сведения о существовании этого берега: одно от барона де-Тейль-фон-Сераскеркена, а другое сообщил в Порт-Жаксоне капитан судна Ост-Индской компании. Причем широта в этих известиях отличалась на целый градус. И только теперь стало ясным, что точнее она была указана в сообщении барона.

– Одни неопределенности! – с упреком в адрес английских капитанов пожаловался Беллинсгаузен.

– Молите Бога, Фаддей Фаддеевич, что это были сообщения не испанских капитанов, – хохотнул Андрей Петрович. – Иначе вы бы измочалили паруса, прежде чем отыскали бы этот берег.

– Вам бы только хихоньки да хахоньки, а у меня, к вашему сведению, господин ученый, вся спина мокрая! – улыбнулся капитан, явно довольный результатом поиска.

И повернул шлюп вдоль западного берега Южной Шетландии в намерении выйти к ее южной стороне, если только берег не окажется матерым.

Наконец увидели юго-западный мыс, который вдавался в море острым каменным хоботом, оканчиваясь двумя высокими скалами, между которыми разбивался о камни бурун.

Андрей Петрович физически чувствовал напряжение друга, хотя и сам был не в лучшем состоянии. Оба понимали – сейчас решается все… И когда в полдень обогнули мыс и увидели, что берег от него отходит к северо-востоку, они впервые за долгое плавание прилюдно горячо обнялись, не имея более сил сдерживать радость – это остров, это не матерый берег!

Свершилось!!!

Вахтенный лейтенант Демидов деликатно отвернулся, делая вид, что рассматривает мыс, но на самом деле все плыло перед его глазами, застилаемыми предательски набежавшими слезами.

Южная Шетландия действительно оказалась, как и предполагал Андрей Петрович, архипелагом. Его острова растянулись на 250 миль к северо-востоку от юго-западного мыса, отмеченного двумя высокими скалами, первого открытого ими острова, которому дали символическое название Бородино, до последнего, двенадцатого, названного именем Шишкова в честь вице-адмирала, под командой которого в свое время служил Беллинсгаузен.

И только прошли этот остров, намереваясь обозреть дальнейшее пространство к северо-востоку от него, как неожиданно ветер усилился настолько, что еле успели с большим трудом закрепить паруса, спасая их, и остались только под штормовыми стакселями. Во время бури лопнули две кницы, одна близ середины шлюпа, а другая как раз против бизань-мачты, которые оказались гнилыми.

– Все, отплавались, – мрачно изрек Фаддей Фаддеевич, когда буря стихла. – На таком расшатанном шлюпе, дай Бог, добраться до Рио-де-Жанейро. А ведь приближается штормовое, бурное время.

– К тому же матросы выбиваются из сил, непрерывно откачивая воду из носового отсека, – добавил старший офицер.

– И это после четырнадцати недель пребывания в сыром и холодном климате Антарктики, – уточнил Андрей Петрович.

Фаддей Фаддеевич обвел долгим взглядом своих соратников, отлично понимая, что принятие окончательного решения остается только за ним, и ни за кем более. Свое мнение они уже высказали и теперь напряженно ждали его очереди.

– Итак, господа, покидаем высокие южные широты. Лечь на курс норд! – решительно приказал капитан.

– Есть лечь на курс норд! – с готовностью отрапортовал вахтенный лейтенант Торсон.

– А с остальными землями пусть разбираются наши последователи. Надо же хоть что-то оставить и другим мореплавателям, – лукаво подмигнул Фаддей Фаддеевич Андрею Петровичу, наконец-то избавившись от мучивших его сомнений.

Было 30 января 1821 года.

– Господи, хорошо-то как! – восторженно промолвил Фаддей Фаддеевич, блаженно вытянув ноги в уютном кресле. – Ты можешь себе представить, Андрюша, – никаких забот, никакой головной боли. Поверь, никак не могу даже поверить в это…

– Отдыхай, Фаддей, отдыхай. Тебе-то за эти три месяца досталось больше всех других во сто крат. Сейчас можно и расслабиться, как уговорились ранее, – многозначительно изрек Андрей Петрович, кивнув на стол, накрытый по полной программе.

– По-хорошему, надо было бы пригласить и Ивана Ивановича, – задумчиво, как бы про себя, произнес капитан. – Но, к сожалению, нельзя, – тряхнул он головой, – служба есть служба! Мы ведь все-таки как-никак находимся не в гавани, а в открытом море.

Андрей Петрович разлил золотистую мадеру по фужерам.

– Давай-ка, Фаддей, выпьем за успешное окончание плавания в высоких южных широтах! Ведь краснеть-то тебе за него никак не придется!

– Спасибо за прекрасный тост, Андрюша! Я, честно говоря, после открытия острова Бородино стал словно другим человеком.

И друзья стоя осушили фужеры.

– Капитан Смит, конечно, подкинул нам дохлую кошку со своей Южной Шетландией, – не стал отрицать Андрей Петрович, усаживаясь в кресло.

– Да еще какую! – возбужденно воскликнул Фаддей Фаддеевич. – Я думал, что сойду с ума поле получения известия о ее открытии. Еще бы! Ведь одним махом могли быть перечеркнуты основные результаты экспедиции по открытию Южного материка!

– За Провидение, Фаддей! – снова поднял фужер Андрей Петрович. – От нас ведь, честно говоря, многое не так уж и зависело.

Фаддей Фаддеевич согласно кивнул головой.

– Надо было только всего-навсего отыскать эту самую Южную Шетландию, ни дна ей ни покрышки, имея к тому же весьма противоречивые координаты, – усмехнулся он.

– На то ты и мореплаватель не последнего десятка…

– И на том спасибо, Андрюша.

И друзья, осушив фужеры, дружно застучали по тарелкам ножами и вилками – свежий воздух на мостике и мадера возбуждали аппетит. Насытившись, капитан откинулся на спинку кресла.

– И какое же у тебя осталось общее впечатление от архипелага? – спросил он.

– Не очень-то радостное.

– Отчего же так? – удивился Фаддей Фаддеевич.

– А ты что, уже успел забыть про встречу с американским промышленником?

…Как-то в проливе между двумя островами встретили малый промысловый американский бот, и капитан Пальмер, прибывший на шлюп на ялике, посланным за ним капитаном «Востока», сообщил, что он уже четыре месяца находится здесь с тремя американскими судами, промышляя котиков, число которых заметно уменьшается. Ведь в разных местах архипелага находится до 18 судов, и между промышленниками случаются ссоры, но до драки дело пока что не доходило.

Далее Пальмер рассказал, что английский капитан Смит, открывший Южную Шетландию, находится здесь на бриге «Виллиам» и уже успел добыть до 60 тысяч котиков, а вся их компания – до 80 тысяч. А так как и другие промышленники так же успешно друг перед другом истребляют котиков, то нет никакого сомнения, что вскоре на Шетландских островах число этих морских животных уменьшится точно так же, как и на островах Южная Георгия и Маквария. Морские же слоны, которых здесь тоже было во множестве, уже удалились от этих берегов подальше в море.

– Как тебе это нравится?! А ведь мы с тобой, Фаддей, помнится, удивлялись, что на острове Маквария котики были практически полностью истреблены менее чем за 10 лет. Святая наивность! Потому-то я опять с благодарностью вспоминаю Александра Андреевича Баранова, главного правителя Русской Америки, сумевшего сохранить котиков на Командорских островах. Да, наверное, так же и на острове Тюлений у берегов Сахалина, открытого, как помнишь, Крузенштерном во время нашего совместного плавания, тоже входящего вместе с Курильскими островами в зону интересов Российско-Американской компании.

Фаддей Фаддеевич задумчиво постукивал пальцами по столу, заново переживая столь безрадостную встречу с американским капитаном. Затем посмотрел на хмурого Андрея Петровича, автоматически ковыряющего вилкой в тарелке с закуской.

– Ну а про стадо китов ты, надеюсь, не забыл? – улыбнулся он.

Лицо друга просветлело.

– Конечно, нет, Фаддей! Разве это можно забыть?!

…У рифов возле одного из островов их внимание привлекли многие стада плавающих китов. Воздух над ними был наполнен водяными фонтанами, а большая крутая зыбь разбивалась об их спины, поднимая такие же брызги и пену, как и у прибрежных камней.

Такое множество китов на относительно небольшом пространстве мореплаватели видели в первый раз, ибо до сего времени, как правило, встречали китов или поодиночке, или по два, а то и по три вместе.

– Только сдается мне, – печально промолвил ученый, – что через некоторое время, разумеется, не так быстро, как в случае с котиками, мы уже не сможем увидеть такого великолепия. Китобойные флотилии вездесущих промышленников, истребив морских исполинов в Северной Атлантике и в северной части Тихого океана, нагрянут и сюда, в Антарктику, и если не будут приняты жесткие международные меры по ограничению добычи китов, то их ждет та же участь, которая постигла и котиков.

– Зря так печалишься, Андрюша, – успокаивающе сказал Фаддей Фаддеевич, – это дело далекого будущего. Давай-ка лучше выпьем за то, что человечество со временем, может быть, все-таки поумнеет.

Не успели толком закусить, осушив фужеры за будущую мудрость человечества, как в дверь каюты постучали. Встревоженный Матвей доложил, что рассыльный, посланный старшим офицером, сообщил о том, что впереди по курсу шлюпа виден бурун.

– Только этого нам и не хватало! – воскликнул капитан, поспешая с Андреем Петровичем на шканцы.

Шлюп шел со скоростью девять узлов при большом волнении моря, в то время как видимость была не более полутора миль. Поэтому капитан-лейтенант Завадовский, бывший тогда на мостике, тотчас переменил курс, чтобы отдалиться от буруна, известив об этом капитана.

Фаддей Фаддеевич тут же послал офицеров на салинги, чтобы определить, что это за бурун, но из-за чрезвычайной пасмурности и большого волнения те ничего рассмотреть так и не смогли. Если же это действительно был бурун, как уверяли два матроса, бывшие на салингах, и если он не был следствием разбивания зыби на китах, то эти камни должны были бы быть на полтора градуса восточнее камней Шаг-Рок, указанных на карте.

– Одни ребусы! – проворчал капитан. – А я уже успел было обрадоваться, что все препятствия остались позади, – и приказал штурману отметить это место на карте под знаком вопроса.

Подождав на мостике еще с полчаса и не встретив больше никаких неожиданностей, Фаддей Фаддеевич приказал лечь на прежний курс и спустился с Андреем Петровичем в адмиральскую каюту.

– Придется опять начинать все чуть ли не с начала, – притворно вздохнул Фаддей Фаддеевич, – хмель с этим буруном-невидимкой, почитай, весь испарился.

– Это дело поправимое, – утешил друга Андрей Петрович, наполняя мадерой опустевшие фужеры.

Фаддей Фаддеевич критическим взглядом окинул стол, чтобы убедиться, хватит ли припасов для продолжения товарищеского ужина. Но все было в полном порядке – вестовые знали свое дело. Хозяин каюты, перехватив взгляд капитана, только улыбнулся: «Хозяйственный все-таки мужик Фаддей, ничего не скажешь!»

А тот уже перевел взгляд на кипы бумаг, сложенных на столике, отодвинутом, чтобы не мешать, к самой переборке каюты.

– Никак плоды твоего творчества, Андрюша? – заинтересованно спросил он.

– Они самые, Фаддей, они самые… – страдальчески вздохнул Андрей Петрович.

– Что же это ты вздыхаешь, как стельная корова? – наигранно полюбопытствовал оживший от собственных забот Фаддей Фаддеевич. И уже вполне серьезно добавил: – Виден ли свет в конце туннеля?

Андрей Петрович настороженно глянул на друга – уж не насмехается ли тот? «Вроде бы как нет», – успокоился он, видя неподдельную заинтересованность в его глазах.

– При подходе к острову Маквария с Божьей помощью закончил первую часть о затянувшемся на шестнадцать лет первом своем кругосветном плавании, а сейчас, уже во втором плавании, дошел до острова Южная Георгия, где ты ругал меня за задержку у гавани Марии.

– Ты что, и об этом пишешь? – насторожился тот.

– Из песни слова не выкинешь, Фаддей! Пишу все, как было.

– И каким же это монстром я выгляжу в твоем повествовании? – забеспокоился Фаддей Фаддеевич.

– Сугубо положительным, – рассмеялся автор, – только несколько рисковым.

– Пожалуй, это правильно, Андрюша, – задумчиво сказал тот и вдруг встрепенулся. – Пусть все знают, что успеха можно добиться только решительностью и упорством! Другого не дано! – и, несколько успокоившись, хитровато посмотрел на друга. – Давай-ка выпьем с тобой за решительного и упорного капитана Беллинсгаузена.

– С превеликим удовольствием, первооткрыватель Антарктиды!

– К этому титулу я как-то еще не привык, Андрюша, – признался покрасневший от смущения Фаддей Фаддеевич.

– Привыкай, Фаддей, ты его честно заслужил! За первооткрывателя Антарктиды! – с подъемом произнес Андрей Петрович.

И друзья стоя, по-флотски не спеша, осушили фужеры, не оставив в них ни капельки мадеры, в подтверждение чего перевернули их вверх донышком. Великий тост, произнесенный впервые, того стоил…

– А ты не мог бы, Андрюша, дать мне почитать твою рукопись в свободное время? Не всю сразу, конечно, а хотя бы по главам.

– Только сможешь ли ты, Фаддей, разобраться-то в ней? – засомневался Андрей Петрович. – Ведь в ней все зачеркнуто-перезачеркнуто, конь и тот ногу сломает, – но, призадумавшись, воскликнул: – Хотя подожди, есть, кажется, выход! – и потянулся за колокольчиком.

Вестовой, как тень, вырос на пороге каюты.

– Тебе предстоит выполнить ответственное задание, Матвей! – почти торжественно произнес Андрей Петрович.

Вестовой еще сильнее вытянулся в струнку, по голосу барина сразу же определив, что задание будет действительно очень важным, да еще в присутствии самого господина капитана.

– Сегодня же начнешь переписывать набело своим каллиграфическим почерком первую главу первой части моего романа. Как только она будет готова, тут же передай ее для прочтения мне, а затем господину капитану и так далее все главы до самой последней строчки. Ясно?

– Так точно, ваше высокоблагородие!

Матвей умышленно ответил с титулованием, опустив привычное «Андрей Петрович», как бы подчеркивая тем самым важность полученного задания. Его лицо аж зарделось от усердия. Это тебе, брат, не хозяйские заботы, для коих ты приставлен к барину! Это уже особое доверие, за которое он был сейчас так благодарен Андрею Петровичу после конфуза, случившегося у него с лейтенантом Демидовым у Синих гор в Новой Голландии. Значит, ему снова доверяют, как было и ранее…

– Хватит ли только бумаги, Андрей Петрович? – засомневался Фаддей Фаддеевич, покосившись на столик, заваленный исписанными листами.

– С избытком! Матвей в Порт-Жаксоне таскал ее на шлюп кипами к великой радости торговцев.

Вестовой аж зарумянился от похвалы своего барина.

– А как у тебя, Матвей, обстоят дела с экспозициями?! – строго спросил капитан, враз согнав блаженную улыбку с лица квартирмейстера. – Ведь по приходу нашему в Рио-де-Жанейро ее непременно будут осматривать высокие гости!

– Все почти готово, ваше высокоблагородие! Только их высокоблагородие господин ученый приказали убрать в запасник часть экспонатов из раздела «Тропическая фауна», которые, по их мнению, перегружают экспозицию по причине недостатка места. Чем мы сейчас с Макаром и занимаемся, ваше высокоблагородие.

– Добро! Как только все будет готово, мы с Андреем Петровичем осмотрим ее. Ступай исполнять приказ господина ученого!

Когда вестовой скрылся за дверью, плотно притворив ее, Фаддей Фаддеевич лукаво глянул на друга.

– Не зря, видать, перетащил я для тебя Матвея с фрегата «Флора»? Он у тебя, оказывается, не только вестовой и не только ассистент, но еще и личный секретарь!

– Не зря, Фаддей, ох как не зря! Большое тебе спасибо за этот истинно царский подарок! Но, надо понимать, и ты от этого подарка вроде бы как не в накладе? – не менее лукаво спросил Андрей Петрович.

– Но только благодаря тебе, Андрюша. Уж больно ты охоч, как я посмотрю, выискивать таланты.

– Не прибедняйся, Фаддей, не надо! Ведь ты и сам-то не так прост, умудрившись пристроить в экспедицию и меня, и капитан-лейтенанта Завадовского. Отчего бы это?

– Оттого, что оба вы мудрые мужики, Андрюша. Каждый в своем деле, конечно. Вот давай за это и выпьем.

Друзья отдыхали, перекидываясь краткими фразами в полном соответствии с избранным ими ироническим стилем ведения разговора. Мадера уже давала о себе знать, снимая длительное напряжение, накопившееся со времени выхода из уже далекого Порт-Жаксона. Но ясность мысли сохранялась в полной мере. Это они не только знали, но и чувствовали. И с большой охотой делились друг с другом наболевшими вопросами и проблемами.

– Прирос ты к Матвею, Андрюша, и, судя по всему, надолго, – не спеша рассуждал Фаддей Фаддеевич, передвигая по кругу фужер с мадерой. – И, по всему видать, будешь бороться за него до последнего, – покосился он на друга, как бы проверяя правильность своих наблюдений.

– Ты прав, Фаддей. И не столько потому, что он мне на самом деле нужен и как ассистент, и как личный секретарь, но и потому, что просто преступно держать втуне такие таланты.

– Ты печешься о нем так же, как и граф Шувалов, твой однофамилец, пекся в свое время о Михайле Ломоносове.

– Разные, конечно, категории, но суть одна и та же.