Холод южных морей Шестёра Юрий
Окончив обед, новозеландцы сели в два ряда друг против друга и весьма согласно начали петь довольно певучие напевы. Один из них запевал, а потом все одновременно подхватывали и оканчивали громко и отрывисто. Было впечатление, что их напев некоторым образом похож на русский, народный, и пение новозеландцев состоит из небольших куплетов.
Пробыв на шлюпе немалое время, новозеландцы отправились обратно на берег и были очень довольны удачной торговлей. За бусы, бисер, зеркальца, гвозди и другие безделицы было выменяно до семи пудов рыбы, чего оказалось вполне достаточным для ужина команд обоих шлюпов. По настоянию Андрея Петровича были приобретены и разные предметы их изготовления. При отъезде они приглашали приехать к ним на берег и чтобы более возбудить к тому желание, показывали жестами, что моряки будут угощаемы прелестным полом.
После визита новозеландцев Беллинсгаузен приказал выпалить с «Востока» из нескольких пушек, а когда смерклось, пустить несколько ракет, чтобы уведомить тем самым о своем прибытии жителей внутри обширного острова, полагая, что те на другой день соберутся на шлюп из разных мест в большом количестве.
– Спасибо тебе, Андрюша, за возможность поддержать дружбу с местным племенем. Но что я буду делать, когда прибудут в гости вожди других племен – ведь стольких ружей просто не напасешься, – озадачился Фаддей Фаддеевич.
– Зря волнуешься, Фаддей, – успокоил друга Андрей Петрович. – Во-первых, больше никаких вождей не будет, так как эта территория принадлежит местному племени, а все племена новозеландцев, как известно, враждуют между собой. Во-вторых, если и прибудет какой вождь, состоящий в дружбе с местным, что само по себе маловероятно, то ты вовсе не обязан одаривать его ружьем, так как это будет ошибкой, потому как столь дорогим подарком одаривается только местный вождь, и тем самым ты нанесешь ему смертельную обиду, сам того не ведая. А другому вождю или, быть может, вождям, можно совершенно спокойно подарить, например, по топору, и они, уверяю тебя, будет ему несказанно рады.
– Что же ты мне раньше об этом не сказал? – обиделся капитан.
– А ты меня об этом спрашивал? – вопросом на вопрос ответил Андрей Петрович.
И друзья рассмеялись, радуясь самой возможности общения друг с другом.
Утром Беллинсгаузен пригласил Андрея Петровича, художника Михайлова, астронома Симонова и некоторых офицеров шлюпа «Восток», а также лейтенанта Лазарева и офицеров шлюпа «Мирный» посетить островитян на двух катерах. На каждый из них по его приказу установили по фальконету, все были при ружьях и сверх того у некоторых офицеров было по паре пистолетов. С таким вооружением мореплаватели уже нисколько не опасались возможного вероломства новозеландцев.
Вождь встретил гостей на берегу, обнялся с Беллинсгаузеном, коснувшись с ним носами, и было видно, что он был очень рад их приезду. На берегу вождя сопровождали только воины. Оставив караул у гребных судов, все поднялись на холм и через узкую калитку в частоколе прошли в селение. Здесь к ним присоединились женщины, смешавшись в толпе.
Видимо, у старого вождя еще были свежи воспоминания о полученных от капитана дорогих подарках во время его приезда на шлюп в первые два дня, поэтому он решил своеобразным способом отблагодарить его. Избрав не старую, но довольно отвратительного лица женщину, он предложил ее ему во временное супружество. Бедный Фаддей Фаддеевич, как предполагал Андрей Петрович, внутренне содрогнувшись, вежливо отказался, потрепав вождя по плечу.
Вероятно, европейцы, ранее посетившие это место, дали новозеландцам повод предлагать такие услуги, приносящие им много драгоценных для них вещей. Так, к примеру, ученый Форстер, бывший натуралистом в экспедиции капитана Кука, писал: «Одна из женщин имела порядочные черты лица, при некоторой нежности и приятности в глазах. Родственники всякий день предлагали ее в замужество за одного из наших квартирмейстеров, которого все зеландцы особенно любили по причине ласковых его поступков. Тангари, так называлась сия девка, крайне была верна своему нареченному, с сердцем отвергала все просьбы других служителей, говоря, что она замужем за Тира-Танне… Он виделся с ней только на берегу, и то днем, угощал ее гнилыми, брошенными сухарями, которые она очень любила».
Последующий ритуал приема новозеландцами гостей был тот же, что и в селениях Рандоги и Умангу во время посещения Андреем Петровичем Новой Зеландии, так что ничего нового он не увидел. Однако после угощения гостей жаренными на раскаленных камнях свининой и рыбой на зеленой лужайке за хижинами туземцы забавляли их пляской, состоящей из разных кривляний при громком пении, топании ногами и движении руками. Лица пляшущие искривляли так, что порой неприятно было смотреть, а глаза иногда подводили под лоб. Эта пляска казалась воинственной, изъявляла презрение к неприятелю и победу над ним. Тем не менее, сравнивая пляску новозеландцев с воинственными плясками индейцев в Русской Америке, Андрей Петрович безусловно отдавал предпочтение последним.
При прощании вождь удержал Беллинсгаузена. По его приказу вынесли жезл длиной в восемь футов (около двух с половиной метров), верх которого наподобие алебарды[29] был резной со вставленными раковинными глазами, а низ похож на узкую лопатку. Капитан, полагая, что тот дарит ему, принял жезл, но когда хотел передать его на катер, вождь обеими руками ухватился за него. Стало ясно, что он не дарит, а променивает. Фаддей Фаддеевич, улыбнувшись, дал вождю два аршина красного сукна, и тот, крайне обрадованный удачной мене, во весь голос рассказывал об этом своим соплеменникам.
Возвращаясь на шлюпы, шли вдоль берега и видели на мысах на довольно большой высоте обработанную землю. Пристали в одном месте и увидели длинный ряд корзин с картофелем, только что вырытым из земли. Взяв с собой несколько клубней и сварив их, убедились, что картофель весьма вкусен и не уступает английскому. Следовательно, несколько кустов картофеля, посаженных в 1773 году Фанненом, штурманом одного из кораблей экспедиции капитана Кука, и показанных жителям залива королевы Шарлотты, стали родоначальниками целых плантаций этого овоща, пришедшегося по вкусу новозеландцам. Однако после 47 лет разведения получить картофель у них пока было невозможно, ибо они сажают его только для своих потребностей.
– Надо бы набрать семян новозеландского льна, – обратился Фаддей Фаддеевич к Андрею Петровичу, – который по сходству климата и почвы можно было бы развести на южном берегу Крыма, и доставить тем немалую пользу как жителям этого края, так и отечеству.
Для этого пристали к одному из островов, но отыскать желаемых семян так и не смогли. Зато набрали по берегу столько дикорастущей капусты и сельдерея, что хватило для команд обоих шлюпов на одну варку свежих щей. Свежих, а не из опостылевшей квашеной! Это может понять только моряк, надолго оторванный от земли…
– Действительно, не знаешь, где найдешь, а где потеряешь, – философствовал Фаддей Фаддеевич, чрезвычайно довольный столь удачной находкой, и уже не раскаивался, что зря посетил остров. – Надо будет, Михаил Петрович, – обратился он к капитану «Мирного», – дать команду нашим старшим офицерам, чтобы они организовали заготовку сих диких овощей, пока будем находиться в заливе королевы Шарлотты.
– Обязательно, Фаддей Фаддеевич, – с готовностью откликнулся практичный Лазарев.
С утра Фаддей Фаддеевич в сопровождении Андрея Петровича и нескольких офицеров выехал на баркасе в Корабельную бухту, чтобы осмотреть ее и выбрать удобное место для налива бочек питьевой водой.
При входе в бухту поразило прекрасное пение множества береговых птиц, обвораживающих слух, привыкший лишь к завыванию ветра в корабельных снастях, к громким хлопкам изорванных в клочья парусов да к грохоту громадных волн, обрушивающихся на палубу судна, а потому давно чуждый подобных божественных звуков. Все притихли, очарованные столь чудным пением под аккомпанемент плеска волн у форштевня баркаса. Это были звуки давно забытого реального мира, на которые ранее если и обращали внимание, то как-то не задумывались об их столь сильном эмоциональном воздействии на человеческую душу. Правильно говорят, что все познается в сравнении и что начинаешь ценить что-либо, лишь потеряв его…
Когда пристали к берегу в дальнем конце бухты и вышли на прибрежные камни, то буквально в нескольких саженях увидели небольшую речушку со свежей прекрасной водой, текущую с высоких гор и пробирающуюся сквозь густой непроходимый лес из деревьев и кустарников, густо переплетенных вьющимися лианами толщиной, равной лозам дикого винограда.
– Чудесное место! – обрадовался Фаддей Фаддеевич. – И вода превосходная, и наливать бочки сподручно чуть ли ни с берега. Да и туземцев вроде бы как не видать, – продолжал восхищаться капитан, внимательно осматривая берега бухты.
– Вполне согласен с вами, Фаддей Фаддеевич, – подтвердил Андрей Петрович, вглядываясь в видимое пространство вдоль речушки. – Надо будет в этом месте организовать поход в глубь острова вдоль ее русла. Может быть, и найдем что-нибудь интересное, – загорелся возникшей идеей ученый, вспоминая залив Чичагова на Нукагиве.
– Куда же это вас влечет неведомая сила, Андрей Петрович? Ведь там ни пройти, ни проехать, одна мгла какая-то, – поделился своими сомнениями Фаддей Фаддеевич, вглядываясь в переплетения лиан и в валуны, покрытые лишайниками и еле видимые в сумраке непроходимых дебрей. – Бррр… – передернул он плечами.
– Это только цветочки, а вот на Нукагиве были действительно, казалось бы, непроходимые джунгли. Влажный, мрачный и удушливый тропический лес с лианами, не в пример этим, толщиной чуть ли не в руку. И ничего, пробились через него с Григорием Ивановичем на вершину потухшего вулкана в самом центре острова.
Андрей Петрович был уверен, что авторитет их друга-натуралиста сработает безотказно.
– Поступайте, как хотите, – сдался капитан, – но меня в эту авантюру прошу не вмешивать.
– Возьмите меня с собой, Андрей Петрович? – решился после трагических слов капитана великодушно пожертвовать собой ради науки неунывающий лейтенант Демидов.
– И меня, Андрей Петрович. Если можно… – уже просительным тоном произнес гардемарин Адамс.
– Друзья, прекрасен наш союз! – воскликнул ученый, цитируя юного Пушкина. – Возьмем с собой наших квартирмейстеров да еще пару матросов с мачете – чем ни научная экспедиция, господа путешественники.
– Спелись, любители острых ощущений, – хмыкнул, улыбаясь, Фаддей Фаддеевич. – Не зря же говорят, что рыбак рыбака видит издалека.
Прибыв на шлюп, Беллинсгаузен связался по семафору с Лазаревым, и с обоих шлюпов были тотчас отправлены в Корабельную бухту за водой вооруженные баркасы. Как и предполагал Фаддей Фаддеевич, новозеландцы находились от того места, где наливались водой, за непроходимой горой, и работа была окончена без каких-либо препятствий.
В это же время матросы в бухте закидывали несколько раз невод, но, к сожалению, рыбы было поймано весьма мало. Офицеры же подстрелили нескольких бакланов с удивительно голубыми глазами и других птиц.
– Фаддей Фаддеевич, – обратился к капитану старший офицер, когда баркасы были отправлены за водой, – во время вашего отсутствия на шлюп явился новозеландец и предлагал на обмен некое орудие из зеленого базальта, подобное маленькой лопатке. Но когда я заинтересовался им, продавец потребовал за него мою капитан-лейтенантскую шинель, и сделка, естественно, не состоялась. Я не выдержал и просто-напросто приказал выпроводить непрошеного вымогателя с судна.
– И правильно сделали, Иван Иванович, у этого туземца губа, видать, не дура. Потребовать в обмен за свое изделие, пусть и неплохо сработанное, флотскую шинель с штаб-офицерскими эполетами! До этого надо было еще суметь додуматься! – возмутился жадности аборигена Фаддей Фаддеевич. – Спасибо за столь ценную информацию, я ее учту при дальнейшем общении с новозеландцами.
– А изделие сие было бы неплохо и заполучить, к примеру, для музейной экспозиции, – благоразумно заметил Андрей Петрович.
– Вот вы, уважаемый господин ученый, и займитесь этим, – распорядился капитан, – только убедительно прошу вас вернуться с приобретенной вами вещью после обмена с новозеландцем хотя бы в подштанниках, – от всей души рассмеялся он, в то время как капитан-лейтенант только тактично прыснул в кулак.
Когда же катер и баркас под командой лейтенанта Лескова возвращались из Корабельной бухты с водой, то, выйдя на плес между матерым берегом и островом, были встречены сильными порывами ветра, дующими из пролива, и груженый баркас стало заливать водой. Чтобы облегчить его и спасти от затопления, лейтенант приказал выбросить за борт до пятнадцати пятиведерных анкерков с водой и все кряжи[30], вырубленные для поднятия комингсов люков на верхней палубе, которые были слишком низкие.
Рано утром следующего дня капитан послал катер под командой гардемарина Адамса собрать анкерки, выброшенные с баркаса. Однако удалось найти только девять, некоторые были уже разломаны, и новозеландцы с энтузиазмом снимали с них обручи.
– Вот, нечисти, господин гардемарин! – возмутился унтер-офицер. – Прямо как саранча! С самого что ни на есть ранья уже тут как тут, охотнички до чужого добра!
Однако по требованию Адамса новозеландцы беспрекословно возвратили все, что успели захватить.
Когда гардемарин доложил капитану о результатах поиска анкерков, старший офицер только вздохнул:
– Плакали наши анкерки, Фаддей Фаддеевич! Ищи свищи их теперь по белу свету…
– Успокойтесь, Иван Иванович. Не начинать же нам в самом деле, из-за них войну с местными жителями?!
– То-то и оно, Фаддей Фаддеевич. Прав все-таки лейтенант Лесков – баркас-то подороже будет этих самых анкерков, будь они неладны, – рассудил хозяйственный старший офицер.
Андрей Петрович был в приподнятом настроении. Еще бы! Подготовка к путешествию в глубь острова шла полным ходом.
Начав свою скитальческую жизнь с мореплавания, когда, освоив основы управления парусным судном на шлюпе «Надежда» под руководством мичмана Беллинсгаузена во время плавания в Атлантическом и Тихом океанах и закрепив полученные навыки при переходе на «Екатерине» из Новоархангельска в Новую Зеландию и обратно, он затем прирос душой к путешествиям по дальним странам. Восхождения на Тенерифский пик и потухший вулкан на острове Нукагива, скитания в течение нескольких лет по Аляске и Верхней Калифорнии привили навыки опытного путешественника. Потому-то душа его и пела в предвкушении новых острых ощущений и пищи для его острого и пытливого ума ученого.
Фаддей Фаддеевич только посмеивался, глядя на энтузиазм, охвативший его друга. «А ведь прекрасный и опытный организатор. Вон как сумел “завести” своих спутников. Ишь, как суетятся, с полуслова выполняя его указания. И ведь не за страх, а за совесть! Единомышленники, одним словом», – с некоторой долей зависти отмечал он, наблюдая приготовления группы к походу.
Сразу же после завтрака все члены команды шлюпа, свободные от вахты, собрались на палубе для проводов путешественников. Среди как провожающих, так и членов группы Андрея Петровича царило оживление.
– С Богом! – напутствовал капитан, обнимая Андрея Петровича. – Ни пуха ни пера!
– К черту! – суеверно ответил тот, улыбаясь.
– Удачи вам, Андрей Петрович! – пожелал и старший офицер, пожимая руку.
– Спасибо, Иван Иванович!
Лейтенанта Демидова и гардемарина Адамса напутствовали офицеры. А квартирмейстеры Матвей и Макар вместе с двумя матросами гоголями выхаживали среди остальных матросов.
– По местам! – скомандовал Андрей Петрович.
И члены его группы быстро спустились в катер, уже стоящий у трапа с вещами и оружием убывающих.
Группа растянулась вдоль берега речушки. Впереди с мачете в руках шли матросы, прокладывая дорогу в дебрях субтропического леса, за ними следовали Андрей Петрович, лейтенант Демидов и гардемарин Адамс, а Матвей и Макар замыкали шествие. На берегу у катера остались трое вооруженных матросов во главе с унтер-офицером для его охраны. Кроме того, они должны были заниматься и ловлей рыбы.
Прав был проницательный Фаддей Фаддеевич – лес, заросший и переплетенный лианами, оказался таким же труднопроходимым, как и джунгли Нукагивы. Едва ли когда человеческая нога ступала по этим местам, так как все заросло различными растениями так, что на каждом шагу приходилось прочищать проход ударами мачете.
Попадавшиеся птицы были настолько непугливы, что одну из них матрос поймал голыми руками. Лейтенант Демидов, лучший стрелок шлюпа, подстрелил черную птицу величиной с дрозда с проседью у шеи и двумя белыми курчавыми перышками на груди. Она очень хорошо свистела подобно нашему соловью. Матвей аккуратно уложил драгоценную добычу в специально взятую для этих целей охотничью сумку – теперь ее чучелом будут любоваться жители далекого Петербурга.
Андрей Петрович был очень доволен отношениями товарищества, сложившимися в группе путешественников. Еще на берегу при разгрузке катера, когда один из матросов обратился к Матвею «господин квартирмейстер», тот прямо-таки вздыбился:
– Какой я тебе господин?! Это ты на шлюпе величай меня, как тебе положено, а здесь я просто Матвей, он – Макар, ты – Степан, а твой товарищ – Федор. Ты разве не слышал, что мы с Макаром даже к господину ученому, их высокоблагородию, обращаемся по имени и отчеству, как и господа офицеры?
– Так вы же вестовые, – испуганно оправдывался матрос, – всегда при господах.
– Вестовые – это по-флотски, дура, а по-простому – слуги, – назидательно закончил Матвей экскурс во взаимоотношения в группе.
Как ни рвалась душа Андрея Петровича вверх, к вершинам гор, но через версту все-таки пришлось сделать привал – люди, не привыкшие к подобным походам, да еще по местности, пусть пока не так круто, но поднимавшейся в гору, выбивались из сил.
– Ну и как, Дмитрий Николаевич? – обратился он к лейтенанту Демидову, когда расселись для отдыха на небольшой полянке.
– Изрядно, Андрей Петрович, – улыбнулся лейтенант, вытирая носовым платком вспотевшие лоб и шею.
Андрей Петрович вопросительно глянул на гардемарина.
– Вполне терпимо, – бодрился тот.
– Намахались? – участливо спросил он матроса Степана.
– Так точно, ваше высокоблагородие, есть немного! – вскочив с валуна, ответил тот и покосился на Матвея, разводившего костерок.
«Пусть так и будет, – решил Андрей Петрович. – Все-таки, как ни крути, вестовые они и есть вестовые».
Выпив по кружке кофе, приготовленного расторопным Матвеем, путешественники несколько взбодрились.
– Через некоторое время заросли станут редеть, – предупредил Андрей Петрович и, видя повеселевшие лица спутников, усмехнулся. – Но угол подъема будет постепенно увеличиваться.
– Час от часу не легче! – рассмеялся лейтенант.
– Ничего. Перед самой вершиной будет еще тяжелее, – «успокоил» ученый, зная, однако, что к тому времени спутники уже более или менее втянутся в режим восхождения.
И цепочка путешественников опять вытянулась вдоль берега речушки, которая постепенно становилась больше похожей на ручей.
– Что-то не видно никаких признаков вулканической деятельности, – озабоченно сказал Андрей Петрович, обращаясь к лейтенанту Демидову. – А ведь я, Дмитрий Николаевич, честно говоря, рассчитывал обнаружить здесь залежи или хотя бы россыпи зеленого базальта. Где-то же берут его новозеландцы для своих изделий?
– Может быть, у подножья горы Эгмонт, ведь это точно потухший вулкан? Хотя она находится довольно далеко, на юго-западе Северного острова, миль за сто отсюда, и туземцы на своих утлых лодках вряд ли отважатся плыть туда, тем более всего-навсего лишь за зеленым базальтом. Хотя кто его знает? Ведь у них, как мы успели убедиться, своя, особая психология.
– Согласен с вами. Думаю, они его добывают действительно где-то здесь, в заливе Королевы Шарлотты. Во всяком случае, надо будет попытаться осторожненько выведать у аборигенов о его местонахождении, – решил он. – Хотя туземцы, надо отдать им должное, умеют хранить свои тайны, – обронил он, вспомнив, как ему так и не удалось узнать у индейцев Верхней Калифорнии секрет приготовления яда, которым они натирали наконечники своих смертоносных стрел.
При всей трудности подъема Андрей Петрович, однако, отмечал отсутствие духоты, характерной для тропических джунглей, и дышать здесь было гораздо легче. Ручей между тем превратился в ручеек и, наконец, окончательно иссяк у последнего ключа, бившего из горной расщелины. Здесь и сделали очередной привал, тем более, что подошло время обеда.
– На ночевку остановимся в седловине между вершинами двух гор, куда и вел нас иссякший ручей, – наставлял спутников Андрей Петрович после сытного обеда из щей из дикой капусты с сельдереем и свежей свинины (спасибо Фаддею Фаддеевичу, приказавшему по этому случаю зарезать одну из свиней, которыми очень дорожили) и сладкого чая с сухарями и коровьим маслом. – Поэтому всем наполнить фляги водой и экономить ее, ибо, по всей вероятности, других ее источников мы больше не встретим. Порядок движения группы тот же самый.
Пока вестовые готовили завтрак, Андрей Петрович с лейтенантом и гардемарином рассматривали в подзорную трубу подходы к вершине левой горы, на которую предстояло восхождение. Лианы, слава Богу, исчезли, да и лес значительно поредел. Зато крутизна склона вызывала уважение.
– Предлагаю лагерь здесь, в седловине, не сворачивать, чтобы оставить в нем все, что можно, и подниматься на вершину налегке. Предупреждаю, восхождение будет тяжелым.
– Могли бы и не предупреждать, Андрей Петрович, – улыбнулся лейтенант Демидов, – и так шапка с головы упала бы, глядя вверх на вершину, если бы она, то есть шапка, конечно, была.
– Образно изъясняетесь, Дмитрий Николаевич! – невольно улыбнулся и Андрей Петрович. – Для охраны лагеря, я думаю, надо оставить квартирмейстеров. Они к тому же приготовят и обед ко времени нашего возвращения с вершины. Однако, ружья, хотя бы у матросов, все-таки необходимо будет оставить. Береженого, как говорится, и бог бережет…
– Ружье могу нести и я, Андрей Петрович! – с задором воскликнул юный гардемарин.
– Дело ваше, Роман, но о своем геройстве не забудьте вспомнить после восхождения на вершину, – усмехнулся многоопытный ученый.
– Обязательно вспомню, Андрей Петрович, и еще будете благодарить меня за это, – ничуть не обиделся тот.
– Эх, Ромочка, и чтобы мы без тебя делали?! – потрепал по голове гардемарина лейтенант.
– Да ну вас, Дмитрий Николаевич! – не на шутку обиделся тот, высвобождая из-под его руки голову. – Самих-то только что произвели в лейтенанты, а уже представляете из себя чуть ли ни капитана шлюпа!
– Вот молодежь пошла, Андрей Петрович, никакого почтения к старшим! – рассмеялся тот. – Вот когда, Роман, дослужишься до моего чина, то обязательно вспомни об этом нашем разговоре – может быть, тогда тебя и посетят запоздалые угрызения совести, – назидательно произнес лейтенант со смеющимися глазами.
«Вот она, молодость… – с грустью думал Андрей Петрович, благосклонно наблюдая их пикировку. – Все ей нипочем, все у нее еще впереди…»
То, что последние десятки метров до вершины самые трудные, Андрей Петрович, конечно, знал. Теперь он шел впереди, возглавляя группу. Он приостановился и оглянулся на своих спутников, чтобы дать им возможность собраться с силами перед последним броском.
Усталые лица, покрытые потом, потухшие глаза, мокрые спины… Как все знакомо! Он знал, что непослушные, как будто сделанные из ваты, ноги у них гудят, и им кажется, что больше нет сил, чтобы сделать очередной шаг. Но он знал и другое – они дойдут, обязательно дойдут до намеченной цели. Так уж устроен человек.
– Ступать на полную ступню, как бы вбивая ее в землю при каждом шаге, а не красться на цыпочках. Пожалейте свои икры, им уже и так досталось. Вот она, вершина, рукой подать! Вперед! – приказал он, делая очередной шаг, один из последних.
Вот и вершина. Обессиленные, плюхнулись на камни, нагретые солнцем, не в силах обозреть открывшиеся перед ними чудесные просторы. Матросы и Адамс с облегчением скинули с плеч ружья, ставшие вдруг необыкновенно тяжелыми. Андрей Петрович раздал каждому по куску рафинада, и те, смачивая его водой из фляжек и посасывая, постепенно оживали. «Спасибо Григорию Ивановичу за науку!» – уже в который раз в жизни повторил он про себя.
Наконец, сгорая от нетерпения, поднялся во весь рост. Боже, какой чудный мир открылся перед ним! С высоты пяти тысяч футов (около полутора километров) были видны, казалось, бесконечные дали. Он инстинктивно стал с высоты орлиного полета в первую очередь рассматривать те места, которые посетил три года тому назад.
Вершины параллельно идущего горного хребта хоть и были пониже, но все-таки, к великому сожалению, скрывали запавшую в его душу бухту Водопадную. Но вдающийся в океан мыс, за которым они скрывались от наблюдения новозеландцев с холма селения вождя Умангу, и вся Кентерберийская долина, начинающаяся за ним, были видны как на ладони. У горизонта к югу величественно возвышался белоснежный конус горы Аоранги.
– Это, Андрей Петрович, что за гора вон там, у горизонта? – спросил подошедший лейтенант Демидов и смотревший в ту же сторону.
– В переводе с языка маори Большое Белое Облако. Очень поэтическое название. Это самая высокая горная вершина Новой Зеландии.
– Да, Андрей Петрович, стоило ради того, чтобы увидеть эту красоту, терпеть все лишения! – воскликнул гардемарин Адамс, присоединившийся к ним.
– Без труда, Роман, не вытащишь и рыбку из пруда, – назидательным тоном изрек лейтенант, не преминувший воспользоваться случаем подковырнуть юного гардемарина.
– Вас, Дмитрий Николаевич, хлебом не корми, только дай подтрунить над младшим по чину, который не может вам ответить тем же, – огрызнулся тот. – Обещаю, что как только буду произведен в офицеры, непременно сразу же вызову вас на дуэль, требуя сатисфакции. Вот тогда-то и похихикаете, ваше благородие!
– Вы глубоко ошибаетесь, господин гардемарин, и тешите себя напрасной надеждой. В этом случае, Ромочка, вам сразу же с вызовом меня на дуэль придется заказывать для себя и все ритуальные услуги. Я же, как вы знаете, промахнуться просто не смогу. Не забывайте, что меня ведь капитан наш, Фаддей Фаддеевич, он же и начальник экспедиции, и в лейтенанты-то произвел после моего удачного выстрела в крачку.
– Вот этого я, к сожалению, не учел, Дмитрий Николаевич, – рассмеялся гардемарин и прильнул к старшему товарищу.
По приказу Андрея Петровича матросы во главе с гардемарином нарубили у вершины охапку веток и, чертыхаясь по поводу их сырости, пытались развести из них костер, который, однако, не столько горел, сколько дымил, выжимая слезы.
– Не огорчайтесь, братцы, дым-то как раз нам и нужен.
Все, не понимая, с удивлением посмотрели на Андрея Петровича.
Но тут от борта «Востока», казавшегося с высоты горы игрушечным корабликом, стоявшим на якоре где-то там, далеко внизу, отделился клуб дыма, и через некоторое время донесся глухой звук пушечного выстрела. Потом второго, а затем и третьего. Это зоркие сигнальщики, следившие за вершиной горы, увидели дым костра и доложили об этом капитану, а тот по договоренности с Андреем Петровичем приказал троекратно отсалютовать покорителям этой вершины.
– Вот это да! – восхищенно воскликнул гардемарин, и у всех увлажнились глаза.
Андрей Петрович с лейтенантом Демидовым взяли ружья у матросов, и они вместе с гардемарином Адамсом, подняв их вверх в сторону «Востока», залпом ответили на его приветствие. Роман после этого уже откровенно разрыдался, и Дмитрий Николаевич заботливо прижал его к себе, в то время как матросы, смахивая набежавшую слезу, тактично отошли в сторонку, дабы не смущать своим присутствием юного дворянина.
Кое-как придя в себя, гардемарин, смущенно улыбаясь, преданно посмотрел на начальника группы:
– Не зря же, Андрей Петрович, выходит, что я все-таки взял с собой ружье?
– Не зря, Роман, конечно, не зря. Оружие-то ведь никогда лишним не бывает! – по-отечески заверил его Андрей Петрович.
На востоке переливался солнечными бликами лучезарный и бескрайний Тихий океан, на горизонте сливающийся с таким же по цвету небом. Моряки пристально всматривались в его дали, словно пытаясь познать, какие же радости и невзгоды, эти вечные спутники скитальцев по морям и океанам, долю которых они избрали на своем жизненном пути, ожидают их впереди в дальних неведомых краях.
Удачи вам, отважные мореплаватели, в открытии неведомых доселе островов и земель во славу русского флота и Отечества…
Глава 9. Острова россиян
Третьего июля шлюпы вступили под паруса, и хотя это время соответствовало началу декабря в Северном полушарии, не было никаких признаков наступившей осени, так как все деревья сохраняли совершенно зеленые листья, а температура воздуха даже в полночь не опускалась ниже семи градусов тепла. Однако уже при выходе из залива Королевы Шарлотты мореплавателей ожидали непредвиденные неприятности.
Вначале посвежел ветер, что тем не менее не помешало, обойдя подводный камень, не указанный на карте, лечь курсом на выход из пролива Кука, и все радовались успешному началу плавания. И вдруг к вечеру ветер переменился на противный с пасмурной и дождливой погодой и окреп до того, что принудил капитанов лавировать в узком месте под одними марселями, взяв на них все рифы.
К полуночи ветер еще более усилился и дул сильными порывами с дождем, снегом и градом, а молнии, сопровождаемые громовыми раскатами, многократно отражаемые окружающими горами, освещали близкие берега, как бы предупреждая мореплавателей о грозившей им опасности.
– Создается впечатление, Андрюша, что Нептун решил бросить против нас все свои зловредности, чтобы не пустить в Тихий океан, – с долей озорства чуть ли не прокричал Фаддей Фаддеевич, перекрывая завывания ветра и гулкие раскаты грома. – Только смерчей и не хватает…
– Бывало, Фаддей, пожалуй, и похуже, если бы только не близость берегов.
– То-то и оно, дружище!
К рассвету ветер еще усилился и свирепствовал весь день, изорвав в клочья верхние малые паруса. Из-за дождя с градом, а то и снега моряки средь дня вокруг себя ничего не видели. А ведь где-то совсем рядом были берега этого дикого и опасного пролива…
К ночи же ветер превратился в бурю. Его порывы вдоль пролива, стесненного высокими горами, были так сильны, что шумом своим иногда были подобны громовым ударам. В полдень штурман кое-как определил местоположение шлюпа, и оказалось, что штормом его отнесло в глубь пролива на целых шестьдесят пять миль!
– Как мы в такую свирепствующую бурю не остались вообще без парусов, а то вместе с ними и без мачт?! – удивился Беллинсгаузен и приказал спуститься под штормовыми стакселями еще дальше в глубь пролива, а за ближайшим мысом привел шлюп в крутой бейдевинд.
Лейтенант Лазарев последовал за ним.
И тут старший офицер, наблюдавший за его маневром, тревожно воскликнул, перекрывая рев бури:
– Фаддей Фаддеевич! «Мирный» несет прямо на береговые камни!
– Господи, пронеси! – взмолился капитан «Востока», бледнея, и тут же, быстро оценив критическое положение «Мирного», умоляюще прокричал: – Крепи крюйсель и грот-марсель!
И Лазарев, словно услышав отчаянный призыв флагмана, поставил паруса именно таким образом, и успел-таки отвернуть в сторону от берега переваливающийся с борта на борт шлюп, окутанный облаком пены и брызг.
– Ай да молодец, Михаил Петрович! – радостно воскликнул Фаддей Фаддеевич, вытирая платком вспотевшие лоб и шею. – «Мирный»-то и в нормальную погоду плохо слушается руля, а в такой свирепый шторм шлюп, почитай, практически остался без управления, – пояснил он. – Четко сработал капитан парусами, погасив инерцию судна. Настоящий «морской волк»! Да и матросы у него, видать, не из робкого десятка – знатно поработали со шкотами на палубе, уходящей из-под ног.
И бывшие на мостике вместе с капитаном старший офицер Завадовский, Андрей Петрович и вахтенный лейтенант Торсон широко и истово перекрестились. Пронесло!
Около трех часов следующего утра наступил штиль, а через три часа при легком западном ветре Беллинсгаузен снова направил шлюпы к выходу из пролива. Хотелось как можно быстрее миновать пролив Кука в самом узком его месте, пока опять не задул встречный юго-восточный ветер, доставивший мореплавателям столько невзгод, так как на горизонте появилось множество густых черных туч. Однако во второй половине дня все-таки пришлось убавить парусов, чтобы не уйти от «Мирного», который остался далеко позади.
При выходе из самого узкого места пролива по левому борту открылся большой залив, северные берега которого были явно пригодны для пашен и заселения их европейцами[31]. На среднем мысу горел большой огонь: местные жители, вероятно, хотели, чтобы их посетили проходившие мимо на больших кораблях мореплаватели.
В полночь мыс Пализер, юго-восточная оконечность Северного острова, находился уже в восемнадцати с половиной милях от «Востока».
– Все, господа! Мы в открытом океане! – поздравил присутствовавших на мостике Фаддей Фаддеевич. – Семь суток, преодолевая штормы и свирепые шквалистые ветры в узости пролива, мы стремились пробиться сюда, на океанские просторы. И теперь впереди нас ждут благодатные теплые страны! – с чувством произнес он. – Лечь на курс норд-ост!
– Есть лечь на курс норд-ост! – радостно повторил приказ капитана вахтенный лейтенант Демидов.
– А мы, Иван Иванович, пойдем, пожалуй, с Андреем Петровичем отсыпаться, – “прозрачно” намекнул старшему офицеру Фаддей Фаддеевич на необходимость тому остаться на мостике.
– А как же мадера, Фаддей? – шепнул Андрей Петрович, спустившись с ним по трапу.
– Это само собой, Андрюша! – расслабленно рассмеялся тот с сознанием человека, честно выполнившего свою нелегкую работу и имеющего теперь полное право отдохнуть в обществе своего верного друга.
Шлюпы по-прежнему шли на северо-восток в малоисследованные районы Тихого океана. При этом Беллинсгаузен выбирал их курс таким образом, чтобы не повторить пути, которыми проходили известные мореплаватели. На салингах всех трех мачт находились наблюдатели, денно и нощно тщательно осматривающие горизонт во всех направлениях в ожидании появления неведомых доселе берегов. Их не надо было подгонять. Ведь они прекрасно знали, что тому, кто первым из них увидит долгожданную землю, обещано солидное вознаграждение. Однако день шел за днем, но никаких земель и даже признаков их нахождения не наблюдалось.
– Прошли уже более тысячи миль и не обнаружили ни одного даже самого захудалого островка, – жаловался Фаддей Фаддеевич во время одной из бесед с Андреем Петровичем в адмиральской каюте.
– Чудак ты, Фаддей, ей-богу, чудак! – улыбался тот, понимая нетерпение друга. – Вспомни-ка, сколько островов мы встретили за время плавания с Крузенштерном от мыса Горн до Нукагивы? Ни одного! А ведь прошли тогда не менее восьми тысяч миль…
– Так мы же тогда шли уже проторенным путем, а сейчас-то идем нехоженым, – укоризненно возразил Фаддей Фаддеевич.
– Следуя твоей логике, если бы тот путь был не известен, то острова, как грибы в урожайный сезон, должны были бы появляться чуть ли не через каждые сто миль, – скептически усмехнулся Андрей Петрович.
– Тоже мне логик! Как всегда, наплюешь в душу и радуешься…
– Терпение, мой друг, терпение. Ведь общеизвестно, что острова в Тихом океане, за редким исключением, группируются в архипелагах. Вот нащупаем такой архипелаг, а затем и будем щелкать острова, как те грибы.
– Твоими устами да мед бы пить, вещун! – буркнул раздосадованный капитан.
– Будем пить мед, обязательно будем, Фаддей! Поверь мне, – обнял друга Андрей Петрович. – Всему свое время. Потому-то этот океан и зовется Великим.
– Дай-то Бог, Андрюша, дай бог. Я как-то и не против, – рассмеялся оттаявший от мрачных дум Фаддей Фаддеевич.
И только почти через три недели после выхода из пролива Кука Беллинсгаузен повернул шлюпы на широту острова Опаро[32], открытого английским мореплавателем Ванкувером в 1791 году и названного им так, потому что островитяне часто произносили это слово.
Когда рано утром в шестнадцати милях показался остров, ветер стал заходить к востоку и не позволял приблизиться к нему. Беллинсгаузен все-таки пытался, лавируя, подойти к нему поближе, когда сигнальщики доложили, что от берега в сторону шлюпа плывут лодки с островитянами. Лодки с балансирами, как отметил Андрей Петрович, были похожи на те, которыми пользовались аборигены острова Нукагива.
Довольно быстро приблизившись, они остановились, и туземцы громко и с жаром говорили что-то, обращаясь к морякам. Беллинсгаузен показал им некоторые вещицы, маня к себе, и те тотчас решились подняться на шлюп. Фаддей Фаддеевич с важнейшими из них здоровался прикосновением носа и сделал им разные подарки.
Островитяне были в основном среднего роста, а некоторые и довольно высокие, по большей части стройны, с крепким телосложением и кудрявыми волосами. В движениях ловки и проворны. Цвет лица и тела темно-красный, черты лица приятные и не обезображены татуировкой, как это принято у многих аборигенов островов Тихого океана. Особенно обращали на себя внимание их быстро сверкающие черные глаза.
Среди них выделялся стройный юноша лет семнадцати от роду со светло-русыми волосами и голубыми глазами и цветом лица и тела, подобного жителям северной части Европы. У моряков не было никакого сомнения, что родился он от туземки и путешествующего европейца. По просьбе Андрея Петровича художник Михайлов нарисовал весьма похожий портрет этого островитянина и некоторых других.
Спустя некоторое время приехал на такой же лодке островитянин высокого роста, стройный, но плотного телосложения. Наружность его и уважение к нему прочих туземцев указывали на то, что это их вождь. Капитан пригласил его в каюту, на что тот вначале не соглашался, но затем с робостью вошел и всему удивлялся. А получив в подарок топор, зеркальце и несколько аршин выбойки, остался очень довольным.
Однако жители острова Опаро обнаружили великую склонность к воровству и старались украсть все, что им попадалось под руку. Поэтому старший офицер выставил часовых с заряженными ружьями для присмотра за ними. И не зря. Один из островитян, бывших в кают-компании, схватил спинку от стула и бросился с ней с борта прямо в воду. Когда же часовой, увидев это, прицелился в него из ружья, тот испугался и тотчас возвратил украденное.
– А ведь им хорошо знакомо огнестрельное оружие, – с удовлетворением заключил Фаддей Фаддеевич. – Видать, уже успели испытать на себе его действие за свои воровские замашки.
– То-то их вождь так боялся спуститься в каюту, – подтвердил его догадку Андрей Петрович.
– У Ивана Ивановича особый нюх на воров! – хохотнул капитан, по-дружески похлопывая старшего офицера по плечу. – Оттого-то и понаставил вокруг вооруженную охрану.
– Такая уж у меня должность, Фаддей Фаддеевич, – пояснил тот, польщенный вниманием капитана к его мерам предосторожности. – Как говорится, береженого и Бог бережет!
И как бы в подтверждение их слов островитяне дружно попрыгали за борт, когда с подходившего «Мирного» выпалили из пушки, чтобы привлечь внимание к поднятому на нем сигналу телеграфа.
Ветер стих, и к утру смогли подойти к острову уже на четыре с половиной мили. Когда же шлюпы оказались против залива, островитяне опять наведались в гости примерно на двадцати лодках. И хотя накануне Беллинсгаузен просил их привезти рыбы, свиней и кур, показывая им на этих животных, бывших на шлюпе, туземцы не исполнили его просьбы и привезли только небольшое количество раков и таро[33].
– Вот скупердяи! – возмутился капитан. – Хотят все получить за так, а то и просто своровать.
Тем не менее одарил их разными безделицами: сережками, зеркальцами, огнивами, ножами и прочим. Получив подарки, гости не сходили со шлюпа по ступенькам трапа, а бросались прямо в воду и потом уже влезали на свои лодки. А так как шлюпы находились близко друг от друга, то они переезжали с одного на другой, протягивая руки то Беллинсгаузену, то Лазареву и знаками объясняли им, что еще ничего, мол, не получили.
– Вот шельмы! – смеялись офицеры, наблюдая за плутовством островитян. – Хоть помечай их ладони химическим карандашом, чтобы ненароком не стерли.
– Не волнуйтесь, господа, – успокоил их капитан, – нас в Кронштадте этим «добром» завалили чуть ли не полтрюма.
– Зря благодушествуете, Фаддей Фаддеевич, – заметил Андрей Петрович, – океан-то Великий, и, кто его знает, сколько мы еще встретим островов на своем пути.
Офицеры многозначительно переглянулись, услышав его пророчество, а Беллинсгаузен быстро глянул не него: «Уж не подтрунивает ли часом друг любезный при всем честном народе? – но тот был, как никогда, серьезен. – А ведь, пожалуй, Андрюша и прав», – решил он и стал «заворачивать» тех туземцев, которых уже успел приметить. Офицеры поняли это как сигнал к действию, и порядок с выдачей подарков был быстро восстановлен к великому сожалению островитян.
Пробыв более часа на шлюпе, туземцы вдруг второпях один за другим бросились в воду, озадачив своими действиями мореплавателей. Только один просил разрешения капитана остаться на шлюпе. Тот не возражал.
Туземец стоял на шкафуте и смотрел на своих соплеменников, убеждавших его возвратиться к ним. Он долго не соглашался, стоял как вкопанный, и на его лице была видна сильная борьба внутренних чувств. С одной стороны, видимо, какая-то обида на земляков, ожесточившая его против них, с другой – врожденная любовь каждого человека к своей родине, противоборствовали в его душе. И когда, наконец, возобладало второе чувство, он простился с капитаном и бросился в воду, соединившись со своими соплеменниками.
Причину столь внезапного и быстрого бегства островитян со шлюпов уже позже объяснил Лазарев.
Один из туземцев, выбрав удобный момент, когда матросы «Мирного» были заняты уборкой парусов, выдернул железный сектор с фалрепом и бросился с ним в воду. Видимо, он заранее предупредил о своем намерении товарищей, находившихся на шлюпе, так как они все мгновенно один за другим попрыгали в воду оттуда, где находились, кроме одного старика, которому преклонность лет препятствовала быстро последовать за ними, и он несколько замешкался. Лазарев приказал его задержать на виду у всех островитян. Ему показали лодку, на которой был украденный сектор, и объяснили, что если эта вещь будет возвращена, то его отпустят.
Островитяне повиновались старику, из чего следовало, что он принадлежал к числу вождей. По его приказу показанная ему лодка подошла ближе, и старик уверял, что в ней нет ничего из украденного. Когда же островитяне убедились, что капитан намерен непременно получить сектор обратно и без этого не станет освобождать старика, то один из бывших в лодке выдернул фалреп из сектора и показывал его, как будто в недоумении спрашивая: не эту ли вещь от них требуют?
Коль скоро он показал фалреп, то Лазарев окончательно убедился, что именно этот туземец и украл сектор, а потому настоятельно потребовал его возвращения. Виновный в похищении шарил руками внутри лодки и вытаскивал то изломанную корзинку, то куски камыша, а затем поднял пустые руки, объяснив, что в лодке больше ничего нет. Наконец, видя, что все его обманы не действуют, вытащил сектор и, держа его в руке, возвратился вплавь на шлюп.
Тут же все островитяне громко закричали, вроде бы браня его. Особенно же усердствовал старик, который с радостным лицом бросился к Лазареву и несколько раз коснулся с ним нос к носу. Комедия, одним словом, да и только! Ведь было очевидным, что старик сам являлся главным виновником похищения или по крайней мере, оно было сделано с его согласия, и если бы не успели его вовремя задержать, когда он был уже готов броситься за борт, то он спокойно уплыл бы на одну из лодок.
Однако Лазарев не стал показывать никакого подозрения по его поводу и подарил ему гвоздь, которым тот был крайне доволен, а затем бросился в воду и уплыл на лодке вместе с островитянами.
Не дожидаясь ветра, который позволил бы зайти в залив острова, где, по-видимому, было удобное место для якорной стоянки, Беллинсгаузен продолжил движение на восток. В продолжение всего дня погода была прекраснейшая, небо безоблачно, горизонт чист, и если бы к востоку или в другие стороны были бы другие острова равной высоты с островом Опаро, их можно было бы увидеть на расстоянии сорока миль (семидесяти четырех километров), но впередсмотрящие с салингов ничего так и не увидели. Поэтому на следующий день капитан повернул шлюпы на север, склоняясь несколько к востоку.
Уже 2 июля пересекли Южный тропик, а через сутки увидели первую летучую рыбу. Благодатные места! Теплынь, ветер постоянный и ровный, никаких галсов, и вахты превращались в отдых на свежем воздухе. Это тебе не высокие южные широты с холодом, снегом, штормовыми ветрами и плавающими льдами, но зато с чарующими сполохами южного сияния.
На рассвете 5 июля с салинга увидели на северо-востоке берег, и Беллинсгаузен направил шлюпы прямо к нему, прибавив парусов.
– С почином, Фаддей Фаддеевич! – приветствовал друга Андрей Петрович, как всегда, находясь рядом с ним на мостике.
– Не спишите с поздравлениями, – озабоченно ответил капитан, – где-то здесь должны находиться острова, открытые капитаном Валлисом в 1766 году. В общем, тут надо еще разбираться…
Подойдя к острову, который оказался атоллом с лагуной и узким проливом в нее, Беллинсгаузен направил к нему катер с Андреем Петровичем, астрономом Симоновым, художником Михайловым, штаб-лекарем Берхом и лейтенантами Торсоном и Демидовым. С подошедшего «Мирного» Лазарев послал ялик с штурманом.
Берег атолла был шириной в 300 саженей, а местами и много уже, состоял из кораллов разных цветов и кое-где был покрыт невысоким лесом из кривых деревьев. Астроном Симонов определил координаты острова и его размеры: не более трех с половиной миль длины и менее двух миль ширины.
Самой интересной находкой были довольно крупные морские ежи лилового цвета с иглами длиной около шести дюймов (примерно пятнадцать сантиметров), подобными карандашным грифелям. Лейтенант Демидов тем временем подстрелил нескольких фрегатов и бакланов.
Как только катер по выстрелу из пушки вернулся на шлюп, Фаддей Фаддеевич сразу же потащил Андрея Петровича в каюту подальше от ненужных в данный момент посторонних ушей.
– Ну и как остров, похож на открытый тобой атолл? – нетерпеливо спросил он.
– Не очень. Твой хоть и побольше, но мой покрыт высокими великолепными пальмами, а не какими-то низкорослыми уродцами.
– Давно известно, что каждый кулик…
– А ты тогда и не спрашивай! – перебил его обидевшийся Андрей Петрович.
– А с чего это ты взял, что это «мой» остров?
– ???
– Видишь ли, Андрюша, – стал пояснять Фаддей Фаддеевич, разворачивая на столе принесенную с собой карту, – вот остров Принца Генриха, открытый капитаном Валлисом, а вот еще остров Кумберленда, открытый им же. Координаты же обнаруженного нами острова не совпадают ни с одним из них.
– Так в чем же тогда дело, Фаддей? – не понял друга Андрей Петрович.
– Да в том, что Валлис упоминает еще об одном острове, но в дурную погоду, очевидно, он неправильно определил его координаты и принял его за уже открытый им остров Принца Генриха, которые действительно похожи друг на друга. Так что, по моему мнению, мы не можем претендовать на права его первооткрывателей.
– Уж очень ты щепетилен, Фаддей, ей-богу!
– А как иначе? Если я вдруг ошибусь, то наши заморские «друзья» поднимут такой вой, что хоть уши затыкай, а заодно непременно поставят под сомнение и все наши другие открытия.
– Это они могут, – согласился Андрей Петрович.
Читать бесплатно другие книги:
