Свой туман Литвинцева Елена
Два поворота, сто четырнадцать шагов,
И тайна осени к полудню исчезает.
«Вдруг сорваться из дома, и стрелою – в метро…»
Вдруг сорваться из дома, и стрелою – в метро.
Через час из подземья – по ступеням бегом.
На платформе Удельной, дверь держа сапогом,
Двинуть тело и сумку в электрички нутро.
Вот и выпили водки средь могучих снегов,
Раскопали поляну меж лесов, берегов.
И нарезали сало,
И ещё по одной!
В целом свете не стало
Вмиг печали земной.
Коль на озере ночью подожжёшь фейерверк,
То отпразднуешь праздник бытия своего.
Снег, лопата и лыжи нас сдружили навек,
И с раскидистых елей снизошло волшебство.
Сказка, тайна и фокус —
Жизнь прожить, и – заметь! —
На последний автобус
В миг последний успеть!
«Я хочу тебе рассказать о том…»
Я хочу тебе рассказать о том,
Как сияют мои снега,
Как простое счастие ловишь ртом,
Как на лыжах идёшь в бега.
Всё плохое где-то лежит вдали,
Всё тяжёлое позади.
Тишина небес, красота земли
Да серебряные дожди,
Да на елях белые облака,
Да на соснах копна чудес.
Под тобою Лета – твоя река.
Берега подпирает лес.
А на самом деле карельский сон —
Не река, а озеро тут.
Старой финской церкви далёкий звон.
Рыбаки по снегу идут.
Эта тайна жизни моя навек —
Забывать про судьбы подвох,
Что калека я посреди калек.
Просто знать, что я – это Бог.
Лумиваара
Простая оттепель, а, кажется – весна!
И веселей душе становится, ей-богу.
Как хорошо, что на сегодня цель ясна —
Идти домой и собираться в путь-дорогу.
Ура, Карелия! По трассе ледяной
Мы скоро въедем на твои крутые горки.
Чтоб накормить моих бойцов, всегда со мной
Замаринованная курица в ведёрке.
Бойцы довольны, красоты земля полна.
Её возможно пригубить и насладиться.
Неблизкий путь, блестит меж ветками луна.
В кармане рация: я – Гусь, привет, Синица!
Смотри как клонит над дорогою сосну
В клубах пушистого подснеженного пара.
Ответь Еноту, Белка, если я усну!
Провозгласи в эфир: привет, Лумиваара!
Западно-Карельская возвышенность
Молчит моя душа при виде валунов,
морен и диких скал на озере Пизанец.
Седая голова моя не видит снов,
лишь бродит по щекам натруженный румянец.
Четырнадцать часов дорожные столбы
мелькали по бокам, а нынче столько жара
в ногах, и, как цветы, растут везде грибы.
О чём же говорит гора Воттоваара?
Шаманские шаги услышишь между мхов.
Ступени в небеса кем выбиты на камне?
Такая красота не требует стихов!
Увидеть, чтобы жить! И не стареть пока мне.
«В ту июньскую полночь, когда мне…»
В ту июньскую полночь, когда мне
Было горько от сложных вещей,
Я влюбилась в огромные камни,
Я влюбилась в копчёных лещей.
Синеглазая ночь на заливе
Растревожила разум и плоть:
Ты счастливей, намного счастливей
Тех, с которыми сводит Господь.
Тех, с которыми в самом начале.
И которыми миг окрылён.
Теплоходик стоял на причале,
Лился песен малиновый звон.
Совершалась такая рыбалка,
Как увидеть во сне не могу.
И нисколько, нисколько не жалко,
Что в траве потеряла серьгу.
Так дрожала огнями дорожка!
Так хвоя догорала, треща!
Рано утром бездомная кошка
Доедала остаток леща.
Онега
Это ж надо так было отъесться
На копчёных лещах и грибах!
Переполнено чувствами сердце,
Анорак вкусным дымом пропах.
О, моя дорогая Онега!
Неустанного ветра вытьё.
Как заглавная буква Омега
Восходящее солнце твоё.
Мы рыдали с тобой на рассвете,
Вдруг такое, такое (!) поняв…
Так рождённая строчка в поэте
Облегчит ему тягостный нрав.
Разделённое небо и волны.
Разделённые мысли с тобой.
Чайки белые были довольны
Щедрой пищей, – блестящей, живой.
Корабельные сосны гудели:
Всё пройдёт, всё пройдёт, всё пройдёт.
Будешь чувствовать жизнь на пределе, —
Не приедешь сюда через год.
Вот уж город – проспектов стаккато,
В душной кухне готовятся щи.
Только дрогнет душа в час заката:
В нашу бухту заходят лещи!
«Тумана сомлевшего сонная нега…»
Тумана сомлевшего сонная нега
Вплывает. Полна атмосфера озона.
В тебе расширяется нежная зона
В объятьях душистого низкого неба.
А осень за тёмной скалистой каймою
Озёр, не отдавшихся властному лесу,
Из почвы тепло нагнетает земное —
Грибы из подземия душного лезут.
Всё – чудо! Всё – есть! Самого тебя нет лишь
Средь шороха листьев и сучьев скрипенья.
Но если себя осознаешь, заметишь —
Дубиной ума не гаси вдохновенья!
2. За одну большую неприятность…
«Ненарочной асемантической мы за дверью дождёмся паузы…»
Ненарочной асемантической мы за дверью дождёмся паузы
И во время неё тихонечко незаметно внесём скамейку,
И усядемся, и почувствуем – наши головы, как пакгаузы,
Переполнены всякой всячиной, еле-еле впускают змейку
Эфемерной летучей радости, юркий хвостик строки лирической,
Той, что в сумеречном смятении или в солнечном сне возникла.
Как жилось бы Вам, Анна Андреевна, в гонке нынешних дней
космической?
Я не знаю, но все мы разные подпрограммы большого цикла.
Вот поэт натуральный бархатный, вот умелый —
с высокой позою,
Вот разумный и понимающий, что Хранителем послан на фиг,
Сострадателей к ним компания с изощрённою стихопрозою
Заведёт протоколы длинные, невозможный построит график.
Дорогая Анна Андреевна, станьте доброй и нежной матерью
Тем и этим, порой охваченным то гордыней, то пантомимой.
Умолите за них Всевышнего расстелить небеса им скатертью
В полусне, суете, усталости сотворяющим пласт незримый.
«Ах, Вася, Вася, как приятно мне…»
Ах, Вася, Вася, как приятно мне,
Что ты меня узнал среди понурых
Плывущих лиц в вечерней пелене,
В мелькающих делах и авантюрах.
Так мало сна и много суеты,
Кругом зима, мороз – её приспешник.
А ты герой, ведь обсуждался ты
У Кушнера и вылез, как подснежник,
Из грубоватых складок января,
Цветок из слов – привет, упрёк туманам.
В своей квартире бросив якоря,
Я выспалась и думаю: когда нам
Позволит жизнь, взойдя на самый верх,
Упасть на дно? Иметь такую малость,
Чтоб, как сейчас, был выходной в четверг,
И, отлежав себя, ушла усталость.
Дожить бы до несбыточной поры!
Пока пьянят мгновения живые, —
Над островом Васильевским миры
Сгущаются духовно-смысловые.
«Сияй моё солнце опять и опять!..»
Сияй моё солнце опять и опять!
Сбегу отовсюду и даже
Не буду готовить, не буду стирать,
А буду валяться на пляже.
Читать бесплатно другие книги:
