Имперские ведьмы Логинов Святослав
– Какая планета? – искренне удивилась Чайка. – Планеты – это звезды бродячие, что по небу ходят. До них и в ступе не долететь. А я на Земле живу.
– Так, это уже интереснее! – сказал Влад. – Дело в том, что я тоже с Земли прилетел. Родился там, вырос. Вот только ведьм у нас на Земле нет. В сказках рассказывается, что прежде были, а сейчас нет. И на метлах у нас никто не летает, а ты ведь на помеле сюда заявилась?
– На помеле, – согласилась Чайка.
– И как это все друг с другом согласуется?
– Слушай, а может быть, ты со Старой Земли? У нас рассказывают, будто раньше ведьмы на другой Земле жили. И там кроме них еще были люди – мужчины и женщины. А потом между простыми людьми и ведьмами вражда пошла. Многих сестер убили, а остальные собрались и улетели на Новую Землю. И где Старая Земля находится, никто уже не знает.
– Я знаю. У нас и сейчас живут мужчины и женщины, а вот ведьм, таких, чтобы летать умели и молнии с пальцев стряхивать, – ни одной.
– Конечно, мы же улетели, и сила с нами ушла. Слушай, я вот знаю, что женщины на ведьм похожи, только силы в них нет. А мужчины – кто такие? Хоть бы краем глаза посмотреть…
– Посмотри, – разрешил Влад.
– Так ты, что ли, мужчина? – догадалась Чайка. – А я-то гадаю: и на человека вроде похож, а какой-то не такой.
– Спасибо на добром слове, – Влад усмехнулся. – Все-таки признали похожим на человека. А вообще, как вы без мужчин обходитесь, дети у вас откуда берутся? Сами, что ли, заводятся, от сырости?
– В капусте находим, – в тон Владу ответила Чайка. – А вообще, если колдунья захочет ребенка, то она идет к старшим сестрам, те у нее кровь берут, еще что-то, творят специальные заклинания – я их не знаю, это старушечья ворожба, – и потом у женщины рождается дочка. У некоторых сестер по тринадцать дочерей бывает, но это у тех, кто летать не может. Вот если бы я от кракена не сюда бросилась, а домой, то тоже пошла бы и завела себе дочку.
– Рано тебе о дочках думать, – не слишком искренне сказал Влад. – Погоди, разберемся с твоим кракеном, еще полетаешь.
– Кракен и сам скоро уберется, а вот помело у меня погасло, и заново его не разжечь. Одна всего змейка, а их надо помелу штук тридцать скормить, а без этого толку не будет.
Влад согласно кивнул, не вдаваясь в подробности. А что можно сказать? Пообещаешь девчонке помощь, а потом в дело вмешаются Мирзой-бек и гранд-майор Кальве… Уж они-то не станут выяснять, как молоденькие ведьмочки обходятся без мужиков, они с ходу за помело возьмутся. И держись, Чайка, – навеки тебе быть бескрылой.
– В наших сказках, – сказала Чайка, – мужчина обязательно или прекрасный принц, или великан-людоед. Людоедов побеждают, а в принцев влюбляются и потом живут долго и счастливо.
– До принца я не дорос, – невесело пошутил Влад, – до великана – тоже роста не хватает. А что касается людоедов, то их и в настоящей жизни предостаточно. Мяса человечьего они, конечно, не жрут, но и добрей от этого не становятся. Им только на зубы попади, не выпустят.
– У нас то же самое. Едят друг друга поедом.
– Тогда давай думать. Может быть, можно метелку твою от реактора подзарядить, ну… от ступы?
– Не, я смотрела, там все мертвое, метла такого не ест. Ей бы звездчатки погуще или бирюзовицу.
– А сама ты что ешь? Тоже только живое?
– Ага, – Чайка улыбнулась, блеснув ровненькими зубками. – Особенно люблю по ночам у мужчин кровь пить…
Заметив, что Влад слушает с серьезным видом, она расхохоталась и произнесла, словно извиняясь:
– Я всякое ем: и вареное, и печеное. Ватрушка у меня знаешь какая знатная получается? Но живое, конечно, лучше. Некоторые сестры только живое и едят. Пауков глотают, мокриц, червей дождевых. Я пробовала червяков – невкусно. Пресные они, и земля на зубах скрипит; у них всегда земля внутри. А вот яблоки – люблю, и ракушки – морские гребешки.
– Яблок и гребешков не обещаю, – сказал Влад, старательно пропустивший мимо ушей менее аппетитную часть рассказа, – но рацион у меня не каторжный, а боевой, так что и вдвоем с голодухи не погибнем. Давай обедать.
Сублимированные продукты на Чайку впечатления не произвели, хотя свою долю она подъела до последней крошечки. Влад смотрел на сосредоточенно жующую Чайку: «Все-таки она еще ребенок. Жить ей, по собственным ее словам, осталось недели две, ей бы сейчас метаться, пути к спасению искать, а она черт-те чем занимается, и на уме у нее прекрасные принцы и людоеды-великаны. Да и я хорош, нет чтобы сразу спросить, что ей известно о пси-векторе и как бы к моему поводку ключик подобрать… Хотя о пси-векторе она, скорей всего, и не слыхивала и кличет его каким-нибудь волшебным именем. Ребенок, право слово…»
Вслух он сказал:
– Кончится шторм – постараюсь взлететь. Авось сумеем и без помела, на моих скоростях, насобирать тебе звездчатки и бирюзовиц.
– Не насобираем. Кракен все подчистую сожрал. Разве что где-нибудь совсем далеко. И потом, ты же говорил, что взлететь не можешь.
– А я через «не могу» постараюсь. Катер-то исправный, но на боку лежит. Сумею его стоймя поставить – взлечу, не сумею – значит, не судьба.
– И всего-то? – удивилась Чайка. – Так я могу твою ступу хоть сейчас на попа поставить… – Она глянула в низкий потолок рубки и поправилась: – Нет, сейчас не могу. Кракен еще не ушел.
– А когда уйдет?
– Часа через три. Хотя кто его знает, инфернальные существа непредсказуемы.
Влад глянул на приборы. Пси-вектор стремительно падал, через три часа майор Кальве сможет подергать за поводок, а уж он никогда не откажет себе в этом удовольствии.
– Ладно, – бесшабашно сказал Влад, – раз ближайшие три часа мы все равно обречены на безделье, то давай отдыхать. На улице уже темень, ты, наверное, с ног валишься. Хочешь, устраивайся в кресле да спи. А я покараулю.
Ничего себе предложеньице – спать при постороннем! Чайка ажно подскочила на месте.
– Ну уж нет! Сам спи!
– Как знаешь, – Влад зевнул. – А я покемарю минут пяток… – Он откинул кресло пилота, превратив в койку, повалился на него и затих.
Некоторое время Чайка сидела молча, настороженно вслушиваясь в тишину, стараясь понять, что происходит. Неужто и вправду спит, словно новорожденный малыш, вот так, в открытую, безо всякой защиты, при постороннем? Или это изощренная ловушка?
Очень осторожно, готовая мгновенно отпрянуть, Чайка коснулась сознания спящего. Влад действительно спал. Причем даже во сне он был недоволен, что спит в такую минуту, когда кругом пропасть дел и бездна нерешенных проблем. И все-таки он не мог проснуться, потому что она, Чайка, в раздражении приказала ему: «Спи!» Приказала, даже не вкладывая в слова силы, ведь по-настоящему колдовать еще нельзя. И вот он спит, открытый, беспомощный, беззащитный…
Бедняга, как же он выжил-то до сих пор в этом мире, не стал легкой добычей первого встречного, не замкнулся в себе, не озлобился. Вон, сколько шрамов на душе, и всего страшней жуткий, незаживающий рубец. Это из-за него вокруг Влада то и дело сгущается непроницаемое облако ненависти.
Спящий вздрогнул, ощутив ее присутствие.
– Это я, – сказала Чайка. И навстречу ей сквозь шрамы и рубцы поднялась теплая радостная волна, лишь где-то совсем далеко глухо уркнул изголодавшийся зверь. Ведь это ему, а не ей сказал Влад: «Я покараулю».
И этот человек, которого так била жизнь, еще способен улыбаться, радоваться, говорить о сказках, о прекрасных принцах и великанах-людоедах… Глупый прекрасный великан, попавший на зубы принцам-людоедам.
Чайка провела ладонью по покрытому испариной лбу, и Влад мгновенно открыл глаза.
– Кракен ушел. Больше спать нельзя. Сейчас сестры на поживу слетятся.
Влад вскочил, бросил взгляд на приборы, тихо ругнулся.
– Что-то не так? – спросила Чайка.
– Шторм. Гравитационных ударов вроде бы больше не будет, а фон страшенный. За атмосферу носа не высунуть.
– Какой фон?
– Ну… – Влад запнулся, не зная, как объяснить. – Сполохи видишь? Мы чуть не на экваторе, а северное сияние в полнеба.
– Так это ветер! – Чайка чуть не добавила: «Что его бояться?» – но вовремя вспомнила, что это ей в непродуваемой одевке нечего бояться, а Влад в своих мертвых тряпках беззащитен даже перед такой мелочью и, значит, должен скрываться на этом островке.
– Ничего! – успокоила Чайка. – Управимся и здесь. Ну что, поднимать твою ступу?
– Давай!
Чайка легко выпорхнула из корабля, движением, напоминающим лучника, выхватывающего из колчана стрелу, коснулась метлы, и вдруг не стало девушки: над камнями, светясь голубым, зависла вражеская торпеда. Затем раздался треск, долгий скрежет, и восьмидесятиметровая игла галактического разведчика поднялась в воздух, замерла под нелепым углом и медленно выпрямилась, указав острием зенит.
Держать ступу на весу было неимоверно тяжело, метла мгновенно сожрала единственную бирюзовицу и требовала еще, но больше не было ничего, и Чайка отдавала себя саму. Только незримая нить, оставшаяся между ней и Владом, позволяла ей держаться. И она увидела, как Влад, впившись пальцами в сияющие огни перед собой, слился в единое целое с неодушевленным механизмом, и мертвая ступа ожила. Чудовищные мышцы налились силой, железы – ядом и огнем, бельмастые глаза – зоркостью. Ступу уже не надо было держать, она сама висела в воздухе, огромная, страшная, смертельно опасная.
На борту распахнулась еще одна пасть, о существовании которой не подозревал никто из сестер, и голос Влада позвал:
– Готово! Лети сюда!
Ни секунды не колеблясь, Чайка скользнула навстречу судьбе.
Глава 5
Торпеда высветилась на экранах задолго до того, как вошла в атмосферу.
– Летит, – сказал Влад.
Чайка кивнула, соглашаясь. Сама она видела совсем иную картину, чем вырисовывалась на мутном пузыре перед Владом. Летела Кайна, конечно, кто же еще, ведь она наблюдала падение ступы до того самого момента, когда кракен перекрыл всякую возможность наблюдения. И теперь Кайна была первой. Она летела, небрежно, боком, сидя на помеле, надменная красавица, в детстве нещадно шпынявшая Чайку, которая была на полтора года младше. И теперь она готова посмеяться над неудачницей, если та еще жива, или позлорадствовать над неостывшим трупом. Но прежде, конечно, ступа. Сияние, которое разливала ступа, недвижно висящая среди воздушного тумана, можно было различить за три дня пути, и немало сердец тревожно забилось, предвкушая удачную охоту. Но Кайна была первой. Она неслась, не считая нужным скрываться, и в левой руке, которая у всякой ведьмы главная, искрился конец тщательно сотворенного аркана.
– Что ж она делает, дура! – прорычал Влад. – Ведь прямо под выстрел прется!
– Стреляй!
– Нельзя! Сама говорила, там девчонка! Ее же в пыль разнесет!
– Она тебя не пожалеет! Стреляй, тебе говорят!
И вновь приказ, напоенный колдовской силой, был отброшен, словно ударившийся о стену мяч. Не верилось, что это тот самый человек, что покорно уснул от небрежно брошенного «Спи». Влад держал торпеду в перекрестье прицела, но никакая сила не могла заставить его нажать на гашетку. Злая и неумная, там была живая девчонка, и убивать ее было никак нельзя.
Дикая обида захлестнула Чайку. И еще – горькое, разъедающее чувство, которое называлось незнакомым ей словом «ревность». Значит, Влад старался не ради нее! Точно так же он жертвовал бы собой ради любой встречной ведьмы, и так же смотрел с восторгом и нетерпением, и рассказывал о Старой Земле… А она, Чайка, тут и вовсе ни при чем, просто случайно подвернулась. А теперь летит настоящая хозяйка – красавица Кайна, и Чайка больше не нужна.
Кайна уже давно погасила скорость: запредельные ускорения и рывки хороши на больших расстояниях, а чтобы набросить аркан, надо подойти к ступе вплотную, сверхсветовые скорости здесь не годятся, а все решает обычная человеческая реакция и крепость нервов. Успеть отпрянуть вовремя или ударить самому, расчетливо, коротко и жестоко… Даже здесь преимущество в юркости помогает всаднице против неповоротливой ступы.
С яркой отчетливостью Чайка поняла, что сейчас произойдет: кинутый бестрепетной рукой аркан пронижет мертвую броню и черной петлей ляжет на живое сознание Влада. Затянется, сожмет, калеча и разрывая мозг. Вот отчего тот жуткий, незаживающий рубец: однажды кто-то из сестер уже принял его ступу за обычного дикого зверя и набросил аркан, но Влад сумел сорваться и уйти. Говорят, что такое случается порой, что заарканенная ступа срывается. Но сейчас такого не будет, второго рубца Влад не переживет и погибнет в ту же минуту в страшных конвульсиях.
Чайка не думала, что вместе с Владом умрет, уже навсегда, и ступа, а значит, последняя ее надежда. Она просто не могла допустить, чтобы умер человек, который за несколько часов почему-то стал нужен ей. И когда Кайна с диким визгом на вираже метнула свой аркан, Чайка кинула навстречу собственное, наспех слепленное заклинание.
Противостоять мощи хорошо подготовленного и подкрепленного силой помела заклятья Чайка не могла. Ее сбило с ног, ударило о стену рубки, но и бросок Кайны оказался неудачен, аркан не достиг жертвы. И в то же мгновение, когда происходила эта невидимая дуэль, ступа выплюнула длинный белый язык и словила наездницу, словно лягушка неосторожного мотылька.
– Вот и все, – весело сказал Влад. – Куда ее теперь?
Чайка поднялась, утерла кровь с разбитого носа. Получить по физиономии арканом – это не с высоты падать, тут никакое ведьминское умение не поможет. Глянула в сторону противницы. Кайна, парализованная прикосновением наполовину живой, наполовину мертвой субстанции, висела на самом конце чудовищного языка. Точь-в-точь как давешний цветок. Будь биоманипулятор вполне мертвым, Кайна и не заметила бы его прикосновения. Будь он живым, первое же заклинание заставило бы его отдернуться, словно от ожога. Но кремнийорганическая, квазиживая система оказалась достаточно подвижной, чтобы схватить, и вполне косной, чтобы не подчиниться заклинаниям. И тогда уже не Кайна, а ее метла сделала единственное, на что была способна: отгородилась от мира непроницаемой завесой, сквозь которую хозяйку не достанет никакой враг, кроме разве что выплывшего из глубин инферно кракена. Но и сама Кайна не могла теперь применить даже самого легкого заклятья, так что единственное, что ей оставалось, – наугад бить злобно шипящими бирюзовицами, надеясь, что они сожгут псевдоплоть.
– Что с ней делать? – повторил вопрос Влад.
– Сюда тащи! – крикнула Чайка, пританцовывая от нетерпения. – В подарок!
Хотя несколько минут назад Чайка сама обращалась в такое же, не существо даже, а явление, Владу было страшно приближать к девушке окутанную электрическими разрядами сигару. Он втащил пойманную торпеду, стараясь отнести ее к дальней стене, но Чайка немедленно прыгнула туда. Извиваясь и крича, она танцевала немыслимый танец, и было неясно, сама она так изгибается или ее корежат удары молний. Влад, закусив губу, следил за этой вакханалией. Он был готов при малейшем признаке опасности вышвырнуть гудящую сигару из корабля, но не мог понять, что происходит: гибель, пиршество или танец над поверженным врагом.
И вдруг молнии разом стихли, огненный ореол погас, лишь сама торпеда продолжала светиться, чуть слышно потрескивая. Чайка, пошатываясь, вошла в рубку. На лице ее застыло блаженство.
– Все. Обезоружила дуру. Ты знаешь, у нее бирюзовиц было больше шести десятков и два золотых птаха. А это такая вещь – чудо! Жаль, ты его увидеть не можешь.
– Подруженьку свою ты не очень помяла?
– Помяла, как же без того. Да ты не тревожься, я все помню, жива твоя любезная Кайна. Я ей даже кой-какую малость оставила, чтобы до дому добраться. А там – будет полвека силу копить для нового вылета. Она мне такую судьбу пророчила, да сама и напоролась. Так что не обессудь, но Кайны ты больше не увидишь.
– Век бы ее не видать, – проворчал Влад, утирая пот со лба. – Отпускать ее, что ли? Снова она не нападет?
– Нападет – ей же хуже будет, – сухо произнесла Чайка. – Отпускай.
Влад вынес торпеду за пределы корабля и разжал манипулятор. Этого, очевидно, пленница ожидала менее всего, потому что свечение погасло, и Кайна предстала в своем истинном виде. Модная посадка подвела ее, Кайна не удержалась и грохнулась на землю с десятиметровой высоты.
– Ай-я-яй, подруженька, что ж так неаккуратно? – спросила Чайка, глядя на соперницу из распахнутой амбразуры. – И на чужую ступу этак с налету наезжать – нехорошо. Не ушиблась часом?
Кайна медленно поднялась, глянула наверх. Лицо ее исказилось:
– Ты?!
– Я, подруженька. Вот видишь, теперь моя очередь тебе советы давать. Как ты говорила? «Поспешай, милочка, домой, рано тебе на метле кататься, поучись еще годик-другой. А не захотела – сиди теперь дома полвека, помелом половики чисти».
– Смейся, смейся… – глаза Кайны метали молнии, но на настоящую молнию сил уже не было. – Посмотрю я, что ты запоешь, когда старшие сестры узнают, что ты ступе язык не вырезала! С големом связалась, чернокнижница! Я ведь прямо в совет пойду!
– Давай! Ябедничать ты всегда была горазда. Ползи в свой совет, пока я тебе язык не вырезала. Поспешай, а то у меня руки чешутся…
С неразборчивым проклятием Кайна вспрыгнула на помело и исчезла во мгновение ока.
– Ничего себе – уползла! – восхитился Влад.
– Это она поначалу, пока запал не пропал, – откликнулась Чайка. – А вообще будет до дому дня три добираться. А как наябедничает старшим ведьмам, тут меня на расправу и потащат.
– Вот черт! А я-то думал, что хотя бы у тебя дела в порядок пришли.
– У меня они в полном порядке. Ничего мне старухи не сделают, я к твоему голему не прикасалась, значит, ни в чем и не виноватая.
– А что Кайну обобрала?
– Это дело обычное. На то мы и ведьмы, – философски рассудила Чайка. – Она бы меня обобрала еще и не так.
– Я вижу, у вас нравы не хуже наших… – Влад повернулся и обнаружил, что Чайки в рубке нет, хотя ее голос раздавался совсем рядом. Влад поспешно включил экраны кругового обзора. Чайка, зажав коленями метлу, кружила вокруг корабля, время от времени шлепая ладошкой по посеченной броне.
– Что ты там делаешь?
Чайка с довольным видом появилась в проеме амбразуры. Спрыгнула на пол, и метла мгновенно оказалась у нее за плечом.
– Я знаки ставила, – пояснила Чайка, – будто бы эта ступа мне принадлежит, будто бы я ее усмирила и теперь ее хозяйка. А то что же, нам с каждой встречной девкой драться? Так и неприятностей нажить недолго.
– А мое начальство эти знаки не заметит? А то я таких неприятностей огребу, что на десятерых хватит.
– Не должно. А в крайнем случае я их сниму. – Чайка присела на корточки в углу, уже ставшем для нее привычным, и продолжила, не меняя тона: – Давай теперь с твоим начальством разбираться. Очень почему-то хочется ему насолить.
Влад смотрел, и в голову пришла мысль, не посещавшая его уже много лет: взять бы карандаш и нарисовать, как Чайка уютно чувствует себя в этой страшно неудобной позе.
Потом он заговорил:
– Я даже не знаю, с чего начать. Я был пилотом в имперских войсках; у нас империя – над каждым человеком есть свое начальство, и все, в конечном счете, подчиняются императору. Хотя и император тоже скорее символ, так что я даже не знаю, есть ли у нас хоть кто-то вполне свободный. Государство при империи самодовлеюще и подчиняет всех.
– Кракен какой-то, – вставила Чайка.
– Во-во. Хотя скорее голем – живет, но сам не живой. И всех живых парализует. Но все-таки пилот – это не самое худшее, что может быть с человеком, я люблю летать, мне нравились сложные задания, и у начальства я был на хорошем счету. Но потом кто-то решил, что меня выгоднее использовать по-другому. Меня лишили всего, даже имени, даже права называться человеком. За каждый шаг мне теперь приходится отчитываться, и за всякое свободное движение меня наказывают унижением и болью. С минуты на минуту восстановится связь с базой, где сидят мои командиры, и весь этот ад начнется заново.
– Почему же ты их слушаешь? – очень тихо и очень серьезно спросила Чайка.
– У них есть способ заставить меня слушаться. Способ зверский, бесчеловечный, но, по счастью, не всегда работающий. Понимаешь, есть такая характеристика пространства – пси-вектор. Так вот, когда он повышен, они не могут до меня достать. А сейчас он уменьшается с каждой минутой. Кроме того, я знаю, что, когда пси-вектор повышен, торпедники – то есть ведьмы – не летают. Что-то у вас с помелом происходит.
– Сытое помело летает всегда, – твердо объявила Чайка.
– А вчера?
– Вчера был кракен. Взлететь я бы могла, но он сожрет сразу.
– А прежде? Вот, смотри, тут графики, не знаю, поймешь ли…
К удивлению Влада, в графиках Чайка разобралась с ходу, сказались занятия каббалистикой. Она перекладывала исчерченные листы, морщила нос, потирала ладонью ссадину над бровью, потом объявила:
– Кажется, я знаю, что это. В эти дни из глубин инферно выплывали адские жители. Вот, вчера, это был Великий кракен. Разумеется, мы не летаем в эти дни – кому хочется попасть на зубы исчадью зла?
– Не понимаю, – сказал Влад. – Какое еще инферно? В космосе нет никакого инферно. Повышается пси-вектор, и повышается вероятность нервных срывов и космического психоза. Мы больше пятисот лет осваиваем галактику, но никаких адских жителей покуда не встретили, никто на зубы исчадьям зла не попадал.
– Мир, тот, что мы знаем, – словно младенцу, принялась объяснять Чайка, – состоит из земли, океана с островами и ада, о котором мы не знаем ничего, кроме того, что он есть. Где-то существует еще Старая Земля, но о ней никто не помнит, вот разве ты обещал показать…
– Что за средневековая космогония? – перебил Влад. – Добро бы вы одичали в своем захолустье и ничего о мире не помнили, но вы-то меж звезд летаете. Мы же с тобой в семистах парсеках от Земли встретились. Ну, вот это, по-твоему, что? – Влад ткнул в экран кругового обзора.
Камеры, с которых подавался сигнал, были расположены на самом носу корабля, и вид оттуда открывался такой, что дух захватывало. Безымянная планета торопилась накручивать дни, и солнце, еще недавно бывшее за горизонтом, поднялось уже довольно высоко, короткая ночь кончилась. Сильный ветер гнал облака по изумительно аквамариновому небу, сквозь которое нельзя было различить никакого намека на космос. На северо-востоке громоздился горный кряж, на краю которого упала ступа и где до сих пор дотлевал пожар, вызванный необдуманным выстрелом плазменной пушки. С других сторон начиналась холмистая степь, теряющаяся в дымке смазанного горизонта. Ничего живого на экранах заметить не удавалось, падения двух межзвездных гостей и огненные забавы разогнали всю окрестную живность.
– Это остров, – уверенно ответила Чайка. – В океане много таких, каждый возле своего огня. Этот остров хороший, тут и дышать можно свободно, и ходить, а на других без помела и одевки минуты не проживешь. Все острова плавают в океане, тут мы с тобой и встретились. По одну сторону океана – Земля, по другую – ад. Что делается там, мы не знаем, оттуда еще никто не возвращался, а недавно старшие сестры попросту запретили туда соваться, и строго запретили, за нарушение этого запрета – сразу развоплощение, безо всякой пощады. Может быть, ты и прав, и никаких адских жителей нет, а есть только мертвый хаос, но то, что прорывается оттуда в космический океан, мы привыкли называть инфернальными существами. Все-таки про-ще думать, что имеешь дело с живым, чем с мертвым, которое умеет охотиться и убивать.
– Круто, – признал Влад. – Это выходит, какие-то другие пространства или вселенные? Похоже, что средневековая космогония у меня, потому что мы не знаем ничего, кроме космического пространства и… в общем – островов. И Старая Земля – это такой же остров, что и этот. Ну что ж, кое-что мы все-таки выяснили. Значит, ты говоришь, пси-вектор возрастает, когда происходит энергетический прорыв из инферно в наш континуум… – Влад перехватил удивленный взгляд Чайки и пояснил: – Это я перевожу твои слова на свой язык. Обидно, что так получается, но учти: чтобы освободиться, я полезу не только в ад, но и вообще куда угодно.
– Это я уже поняла, – согласилась Чайка.
Они молчали довольно долго, потом Чайка спросила:
– А не может получиться так, что твои злодеи и сама империя, в которой никто не свободен, это просто еще одно проявление инфернальных сил?
– Нет, – Влад решительно покачал головой. – Это наше родное изобретение. Ад не может быть где-то, настоящий ад всегда в нас самих.
Глава 6
Передатчик заработал через полчаса.
– Фига, Фига, отвечай базе, – зазвучал в рубке голос сквайр-лейтенанта Ногатых, сменившего на посту лорд-капитана Кутерлянда.
Издевательский позывной «Фига» придумал для осужденного Кукаша лично гранд-майор Кальве.
Влад приложил палец к губам, призывая Чайку к молчанию, и ответил:
– Осужденный Кукаш слушает.
– Почему молчишь, сволочь? Задницу заложило? Так я могу прочистить, – сквайр-лейтенант Ногатых, не имевший никакого отношения к землевладельцам старой Англии, умел и любил ругаться, а «задница» во всех падежах и синонимах была его любимым словечком.
– Связи не было, – коротко ответил Влад.
– Сейчас тебе такая связь будет, забудешь, как маму родную звали, – пообещал сквайр. – Докладывай обстановку.
– Шторм, – коротко сказал Влад. – Чрезвычайно много быстрых протонов в спектре. Совершил вынужденную посадку, сейчас лежу на брюхе.
– Я же тебя подняла! – воскликнула Чайка.
Влад замахал руками и лишь потом сообразил, что, пока Чайка не произносит слов вслух, штабные ее не услышат. Но и того, что произнес Влад, было достаточно, чтобы привести Ногатых в ярость. Приходить в ярость сквайр-лейтенант умел превосходно, заводясь с полоборота.
– Тебе что было приказано, падаль? Маневрировать, уходить, в дрейф ложиться… а на планету садиться не сметь!
«Тебе бы там поманеврировать», – с ненавистью подумал Влад, но вслух произнес лишь:
– Связи не было. Гравитационные возмущения одно за другим шли.
– Что значит – не было связи?! – орал Ногатых. – Должна была быть! Просрал задание, говнюк! Вот, что теперь делать?
– Я собираюсь поднять корабль своими силами.
Влад сказал это, надеясь успокоить разбушевавшегося куратора, но добился прямо противоположного.
– Кретин! – взревел Ногатых. – Каким местом ты думал? Пси-вектор на нуле, чтоб ты у меня пернуть не смел, не то что корабль поднимать своими силами. Сиди и жди, пока за тобой прилетят!
– Слушаюсь, – хмуро сказал Влад.
– Раньше надо было слушаться, прежде чем на планету садиться. Теперь готовь жопу к порке, так всыплем, что навеки отучишься сидеть. Штанишки снять не забудь, засранец!
Особой темой в разговорах сквайр-лейтенанта было обсуждение того факта, что при наказании болевым шоком никто из истязаемых не мог сдержать некоторых физиологических реакций, так что, в дополнение ко всему, осужденному потом приходилось чистить изгаженный комбинезон. Гранд-майор Кальве чрезвычайно любил сразу после применения поводка устраивать осужденным марш-бросок, так что спустя полчаса каторжники смердели, словно ходячая выгребная яма. Для Влада именно эта часть наказания была особенно мучительной.
Селектор донес удаленные голоса, затем Ногатых пропел в микрофон:
– А вот и папочка твой пришел… Гляньте, господин гранд-майор, что ваш подопечный натворил!
– Натворил – накажем… – очевидно, гранд-майор Кальве только что плотно отобедал и теперь находился в наилучшем расположении духа.
– Мало того, он еще собирается при нулевом пси-векторе запускать двигатель и взлетать с планеты самостоятельно!
– Значит, накажем сугубо.
– Господин гранд-майор!.. – взмолился Влад. Он хотел придумать какую-то отговорку, что склон ненадежен и корабль может быть засыпан оползнем, что в небе появились торпеды… Еще какую-нибудь ерунду, лишь бы Кальве не врубал поводок. Потом он, конечно, возьмет свое, но тогда рядом уже не будет Чайки, она не увидит всех гнусных и грязных физиологических подробностей, не услышит хрипа, неудержимой икоты, а быть может, и криков… Чайку надо избавить от этого зрелища во что бы то ни стало.
– Что, господин гранд-майор? – ласково переспросил Кальве, и Влад понял, что уж теперь поводок будет врублен непременно.
Чайка стояла в растерянности. Она не понимала звуков, издаваемых решеткой, но слышала ответы Влада, чувствовала его беспокойство и страх. Кого он боится? Мертвой штуковины, которую сам так недавно прихлопнул одной короткой фразой. Почему же он сейчас медлит? И Чайка решила прийти на помощь. Она набрала полную грудь воздуха, а затем громко и отчетливо произнесла:
– Замолкни, дурак!
– Что ты сказал?! – в два голоса всхрипел динамик.
Теперь терять было нечего. Оставалось спровоцировать Кальве на убийство и утешаться мыслью, что гранд-майору влетит за самоуправство.
– Сукой ты был, майор, сукой и остался, – произнес Влад в микрофон. – Мало я тогда тебе по морде врезал.
В следующую секунду пришла боль. Она родилась в позвоночнике, в самом крестце, словно приступ радикулита, поднялась вверх, обхватив ребра невралгической атакой, скрутила шею острым миозитом, отдалась в затылке и лишь затем разлилась по всему телу, так что уже нигде, по всей планете, во всей Вселенной не оставалось ничего, кроме неторопливой и безжалостной боли. Каждый палец скрючивало подагрой, всякий зуб пульсировал пульпитным воспалением, и любой оттенок боли существовал сам по себе, не смешиваясь в единый вопль, а причиняя свои особые мучения. Можно было кусать губы и руки, можно кричать и корчиться, ничто не уменьшало боли и не отвлекало от нее. И даже потерять сознание, уйти в спасительное беспамятство было невозможно: поводок, врезавшийся в мозг, в самый болевой центр, держал не отпуская.
Всю силу воли, всю ненависть Влад кинул лишь на одно: не закричать, но на самом деле уже выл сквозь сжатые зубы бессмысленным звериным воем.
Целое мгновение Чайка, замерев, смотрела, как страшно сработало прежде безобидное заклинание. Черная смертельная струна перепоясала Влада, удавкой затянулась вокруг него, превратив в бьющийся комок боли. Это была не узда и даже не аркан, а что-то бесконечно грубое, варварское, предназначенное только для одного – причинять мучения. Сердце еще не начало отсчитывать второй удар, а Чайка метнулась и перехватила конец уродского бича, протянувшегося через океан. Она ожидала рывка и приступа боли, но руки, державшие противоположный конец, оказались на удивление гнилыми и не смогли оказать никакого сопротивления.
Влад кричал. Затянувшийся узлом конец удавки рвал его мозг, не позволяя ни мгновения передышки, убивая мучительно и верно. Легким толчком Чайка опрокинула Влада в небытие, заставив забыть себя и не чувствовать лишних страданий, а потом левой рукой принялась распутывать узел. Правой она удерживала бич, подавая на него слабину, потому что мерзавец, укрывшийся за океаном, продолжал подергивать свой инструмент, недоумевая, почему не слышит криков.
– Что там случилось? Сдох он, что ли? – спросил Ногатых.
– Не должен, – процедил Кальве. – Ну-ка, сквайр, глянь, какой там пси-вектор? Может, у меня поводок отказал?
Готово! Чайка скинула последнюю петлю, извлекла вонзившееся в душу черное лоснящееся жало, двумя пальцами обломила его и брезгливо кинула прочь. Мгновенно сплела в уме самую причудливую узду, какую только смогла измыслить, повязала ее на конец дергающегося бича, затянула на самодав и украсила сверху кокетливым бантиком. Сейчас тот, кто мучил Влада, узнает, что такое настоящая боль. Чайка отпустила натянутую струну, и ее подарок скользнул на тот конец бича, за океан.
– Все в порядке, пси-вектор на нуле! – сквайр-лейтенант обернулся и замер с открытым ртом.
Гранд-майор Кальве плакал. По щекам катились мелкие, не приносящие облегчения слезы. Гранд-майор оплакивал свою бездарно загубленную жизнь, рыдал от безысходности и душевной муки. Чувство безвозвратной потери сдавило ему грудь, и самое страшное, что Кальве сам не мог сказать, что именно он потерял. Оставались только горе, тоска, мрак…
– Что с вами, господин гранд-майор?
Гранд-майор Кальве бился лицом о столешницу, безуспешно стараясь заглушить угрызения совести, о существовании которой он не подозревал минуту назад.
Теперь из динамика доносились понятные звуки: один голос бессвязно бормотал, второй плакал. Чайка удовлетворенно кивнула и вновь повторила заклинание:
– Замолкни, дурак!
На этот раз заклинание сработало, а вернее, перепуганный сквайр-лейтенант Ногатых поспешно выключил связь.
Чайка обернулась к лежащему без сознания Владу. Тело его, только что сведенное судорогой, обмякло, сквозь полуприкрытые веки поблескивали белки закатившихся глаз. Как можно осторожнее Чайка коснулась души. Рубец, так испугавший ее в прошлый раз, зиял рваной раной.
Что же делать? Наложить самую мягкую, самую нежную повязку, заглушить боль, даже воспоминание о ней, и прошлая жуть никогда не вернется, и никогда не явится на свет темное облако ненависти. А у Чайки в руках окажется самая мягкая, самая нежная на свете узда. Влад станет тих, послушен, он ни на шаг не захочет отойти от нее, и, если она скажет: «Стреляй!» – он выстрелит без рассуждений. Из его разговоров исчезнут непонятные шутки, а из жизни – неведомая цель. А когда Чайка в следующий раз скинет одевку, в его взгляде не вспыхнет жадного восторга, Влад будет безразлично смотреть и ждать распоряжений.
Чайка сжала ладонями виски Влада, заглянула в невидящие глаза:
– Пожалуйста, справься с этим сам. Я очень прошу.
Влад вздохнул и застонал, приходя в сознание.
Минуту он бессмысленно смотрел в потолок, потом облизнул распухшие, искусанные губы и произнес:
– Надо же – жив. Не думал, что он меня отпустит. Отпустил… Боюсь, впрочем, ненадолго.
– Навсегда, – твердо произнесла Чайка. – А если он или кто-то другой снова явится и захочет набросить на тебя эту мерзкую штуковину, я его сразу убью.
– Ты что, сняла поводок?!
– Конечно, сняла! – страдальчески выкрикнула Чайка. – Дела там и на минуту нет, да откуда мне было знать, что на человека, как на дикого зверя, аркан наброшен? И ты тоже хорош – о каких-то векторах рассуждает, нет чтобы прямо сказать: на привязи я, помоги, мол!..
– Сняла поводок… – глупо улыбаясь, повторил Влад. – Ты волшебница, Чайка.
– Разумеется – волшебница, – согласилась Чайка. – Кто же еще?
– Я думал, добрые волшебницы бывают только в сказках.
– А у нас, – сказала Чайка, – все сказки обязательно про любовь. И я никак не могла понять, что это такое. А сейчас, когда они тебя мучили, я, кажется, поняла. Ты такой беззащитный, такой слабый… Мне так хочется защитить тебя, укрыть от всякой беды. Наверное, это и есть любовь?
Как бы хотел Влад услышать от девчонки, с которой он и знаком-то всего ничего, слова любви! Вот только не в такой форме и не в эту минуту…
– Прости, – сказал Влад, – но ты не могла бы выйти ненадолго? Мне… надо вымыться.
– Конечно, – немедленно согласилась Чайка. – А хочешь, я дам тебе свою одевку? Она все вычистит как надо.
Глава 7
Утром следующего короткого дня они покинули гостеприимную планету, так и оставшуюся для них безымянной. Собственно говоря, было совершенно все равно, когда именно вылетать, но природа человеческая такова, что начало всякого дела удобнее приурочивать к утру. По пологой спирали корабль поднялся ввысь, и планета вскоре впрямь превратилась в островок, затерянный в безбрежном океане.
– И куда мы теперь? – спросила Чайка, завороженно следящая за чудом укрощения мертвой ступы.
– Не знаю. Куда-нибудь подальше. Меньше всего мне бы сейчас хотелось встречаться со своими, но боюсь, что меня не оставят в покое. Как бы генерал Мирзой не послал сюда «спасательную экспедицию», – последние слова Влад произнес с заметным сарказмом, – и если он выделит для этой цели корабли с торпедными ускорителями, то они будут здесь очень скоро. А я совершенно не хочу вступать в бой и вообще видеть их.
– И что делать? – это было не жалобное восклицание растерянного и беспомощного существа, а трезвый вопрос: что лучше всего предпринять в данной ситуации.
– Пока есть время – отлететь как можно дальше, а потом глушить двигатель и ложиться в дрейф или, лучше, опуститься на какую-нибудь планету… на остров. Ты же сама знаешь, с какого расстояния можно обнаружить включенный двигатель. А искать меня будут крепко, можешь не сомневаться.
– Зачем?
– Хотя бы для того чтобы спросить, как я снял поводок. Наши ученые считают, что это совершенно невозможно сделать.
– Скажи им, что это я сделала.
Читать бесплатно другие книги:
