Исповедь гейши Джа Радика

Томоко

У вас изумленный вид. Мне нравится, когда вы удивляетесь. Наверное, поэтому я и делюсь всем этим с вами. Поначалу я чувствовала себя виноватой, выбалтывая свои секреты. Но теперь знаю, что мне нечего стыдиться — ведь в моем поведении нет ничего противоестественного. Наоборот, все, что я делаю, не только нормально, но даже неизбежно, поскольку все люди тайно завидуют друг другу. А зависть объединяет людей сильнее, чем любовь. Однако женская зависть имеет свои особенности. У женщин ведь нет иерархии. Каждая женщина завидует всем другим женщинам. Мы прекрасно знаем, что, как бы мы ни старались, нам всегда можно найти замену. Потому что место женщины в обществе определяют мужчины. И не важно, работает она или сидит дома, итог всегда один. Поэтому домохозяйки ненавидят работающих дам, и наоборот. Какими бы разными мы ни казались с виду, начинка у нас одна.

А с домохозяйками дело обстоит сложнее. Мы можем быть членами разных клубов — теннисных, потребительских, благотворительных, здорового образа жизни, бега трусцой или икебаны, — но дома у нас у всех одинаковые, так же как ежедневная рутина и вообще весь образ жизни. Вы знаете, что по понедельникам вам может не хватить маринованной трески, если вы придете в супермаркет слишком поздно? А по вторникам там всегда нехватка говядины. В четверг — дефицит креветок и красного луциана. В пятницу вообще ничего не найдешь, и все мы покупаем только яйца. Вы представляете? Мы такие одинаковые, что даже семьи свои кормим одним и тем же. Тогда почему нашим детям не быть на одно лицо?

Вот этого мы больше всего и боимся.

Ведь если все женщины слеплены из одного теста, чем наши дети могут отличаться друг от друга?

Превратить своих детей в вундеркиндов — вот единственный способ выделиться из безликой массы. Они должны получать только самые лучшие оценки и во всем быть первыми. Это единственный путь к успеху. Но чтобы сделать из ребенка вундеркинда, ты сама должна превратиться в суперженщину. И домохозяйки прилагают для этого все мыслимые усилия, неустанно трудясь и заставляя трудиться своих отпрысков. Мы не жалуемся, просто упорно идем к цели, подчас падая замертво от изнеможения. Мужчины на такое не способны.

«Что она такое несет? Она что, не в своем уме?» — словно написано у вас на лице. Я ведь суперженщина и могу читать по глазам.

Дорога к совершенству скрыта завесой тайны, и так будет всегда. Но я приоткрою для вас эту завесу. Чтобы стать сверхчеловеком, нужно создать внутри себя что-то вроде поляны, куда вы будете выбрасывать весь свой мусор — усталость, раздражение, ненависть к семье и своим обязанностям, серую рутину будней. В бесконечной тишине ночи вы станете следить, как на ваших дьявольских угодьях прорастают сорняки. А днем придется их усердно вытаптывать, создавая мифический образ сверхженщины.

Иногда, правда, сорняки растут слишком быстро, заслоняя от нас небо. Тогда настает время извлечь на свет божий полуживую девушку, похороненную в глубинах сознания. Только она сможет избавить нас от всесильных сорняков. Мы начинаем красиво одеваться и чувствуем себя молодыми и привлекательными. Или идем в гимнастический зал, храм или любой другой клуб, который распахнет перед нами двери и даст почувствовать свою избранность.

Поэтому нам так важен выбор клуба. Там мы обретаем себя. Переступив его порог, чувствуем себя совсем иначе. На нас нисходят спокойствие и умиротворенность, в душе поселяется буддистская пустота. И не важно, чем отделаны стены клубов — дорогим деревом и кожей или дешевым пластиком с неоновыми трубками. На душу они воздействуют одинаково. Мы чувствуем себя счастливыми, словно наконец обрели дом.

Однако найти нужный клуб довольно нелегко. Обычно в этом нам помогают друзья. У меня не было подруг, и мои шансы попасть в нужный клуб приближались к нулю. Я вполне могла угодить в какое-нибудь унылое заведение типа фитнес-центра или кружка обучения икебане. Но от этой ужасной судьбы меня спасла Томоко.

Мне уже исполнилось двадцать семь, когда я вновь встретила Томоко. Самое смешное, что она увидела меня первой, а я не смогла узнать ее даже после того, как она окликнула меня. И все потому, что на меня навалилась макура.

По-японски макура — это полная темнота. Для меня же это слово обозначает нечто большее. Сумрачное состояние, когда ничего не хочется делать, думать или говорить. Полная безжизненность, не нарушаемая ни единым звуком или лучом света. Через нее проходят многие женщины, но предпочитают на эту тему молчать. Чтобы уйти от этого, одни начинают пить, другие ударяются в религию, а кое-кто замолкает до конца своих дней. Такое никогда не обсуждается, это один из многочисленных женских секретов.

Макура пришла в мою жизнь, когда я была беременна Харукой. Темнота, непроницаемая и бесконечная, поглотила меня внезапно, словно я опустилась на дно моря в безлунную ночь. Она обволокла сознание, лишив возможности двигаться и говорить. Я сидела в доме с задернутыми шторами, потеряв всякое представление о времени. Темнота была как бы отражением мрака моей души. Иногда я забывала забрать из садика Акиру, и мне звонила его воспитательница. Я заставляла себя подняться, с трудом одевалась и тащилась за сыном. Мои всклокоченные волосы и кое-как напяленная одежда вызывали у других матерей презрительные улыбки, и никто из них не попытался протянуть мне руку помощи. В Японии женщины должны справляться со своими проблемами сами.

В тот день, когда я встретила Томоко, ничто не предвещало появления темной тучи. Это был день моего рождения. Подарком мужа было приглашение на ужин в дорогой французский ресторан. Он предварительно договорился со своей теткой Асако, что она заберет Акиру из начальной школы и посидит с ним до нашего возвращения. Рю сообщил мне об этом, как только мы проснулись. Пока я приходила в себя от удивления, Рю, как обычно, потискал мою грудь, в темпе кончил и ушел на работу. Я ничего не успела почувствовать, но не огорчилась. Когда я отводила Акиру в садик, душа моя пела от восторга. «Какой же у меня добрый и щедрый муж, какой внимательный!» — думала я, надраивая дом и готовя ужин для Асако-сан.

К одиннадцати я все закончила. Впереди был целый день, затянутый розовой дымкой ожидания. Принимая душ, я загадала себе загадку: какого цвета свободное время у замужней женщины? Да, розового, конечно, прыснула я, а потом меня так разобрало, что я буквально стонала от хохота. К счастью, его заглушил шум воды, и он не достиг ушей соседей. На пути к станции я тщательно распланировала свой день. Сначала пройдусь по магазинам, потом где-нибудь перекушу, после чего отправлюсь в салон красоты и немного подремлю, пока они будут трудиться над моими волосами и ногтями. Если вдруг поход по магазинам затянется, просто куплю по дороге онигири[4]. Как бы там ни было, впереди меня ждет замечательный день.

Я сошла с поезда на станции Гинза, как раз у главного перекрестка. Стоял чудесный осенний день. Небо сверкало синевой, солнце ласково грело спину. Улицы были заполнены хорошо одетыми людьми, с достоинством спешащими пообедать. Обычно вид нарядной толпы повергает меня в приятное волнение. Но сейчас радостное чувство, переполнявшее меня все утро, куда-то ушло.

Я вдруг остановилась, причем так резко, что мужчина, шедший позади, чуть не врезался в меня. Я обернулась, чтобы извиниться, но он отвел глаза. И тут навалилась макура, и я потеряла всякое представление о времени и пространстве.

Не знаю, сколько я простояла перед универмагом «Мацуя», но вдруг кто-то положил мне руку на плечо. Я раздраженно обернулась и увидела высокую красивую офисную даму в фиолетовом костюме от Шанель и с оливковой сумочкой Келли «Эрмес». Я хотела извиниться и отойти в сторону, как вдруг незнакомка произнесла мое имя. Да-да, мое имя. То, которое дали мне родители, хотя после замужества меня так уже никто не называл.

— Каё-сан, разве ты не узнаешь свою школьную подругу Томоко? — спросила женщина.

Каё — не очень красивое имя, и я редко кому его сообщаю. Я так удивилась, услышав его из уст незнакомой дамы, что буквально раскрыла рот. Томоко рассмеялась, сверкнув полоской белоснежных зубов с маленьким зазором между двумя передними, и тут я сразу узнала ее. Не помню, что я тогда сказала и говорила ли вообще, помню только, как она нетерпеливо схватила меня за руку и, оттащив от дверей универмага, из которых выливались потоки покупателей, потянула в тихий переулок.

В тот день на мне были брюки на резинке — дешевые штаны, которые продаются в пригородных торговых центрах по тысяче иен за штуку. Прежде я не пересекалась ни с одной работающей женщиной. И вот теперь иду по Гинзе рядом с потрясающе красивой офисной леди, ощущая, что все пространство вокруг нас наэлектризовано восхищенными мужскими взглядами. Тут мне пришло в голову, что рядом с ней я выгляжу просто уродом, и я смущенно отступила назад. Но очень скоро поняла, что зря волнуюсь — в тени красавицы Томоко меня попросту никто не замечает. Я скромно шла рядом, прикидывая, сколько может стоить ее наряд и что у нее за работа, раз она позволяет себе такие дорогие вещи. Неужели она выскочила замуж за миллионера? Или работает в крупной компании? Передо мной словно раздвинули плотные шторы, и я почувствовала, что макура куда-то исчезла.

Томоко привела меня в кафе «Ренуар», классическую кофейню Гинзы, где подавали только кофе и бисквиты с кремом. Меня несколько удивил ее выбор, ведь сейчас время обеда, но потом я сообразила, что в ресторанах все места, вероятно, уже заняты и там стоит такой шум, что не поговоришь. Когда мы поднимались по крутой деревянной лестнице, я заметила, что туфли у Томоко из крокодиловой кожи — явно «Прада».

И только когда мы сели за столик в дальнем углу кафе, я осмелилась посмотреть ей в лицо. Мы молча изучали друг друга, отмечая следы, которые время наложило на нашу внешность.

Я сразу поняла, что изменилось в Томоко. Она всегда была красавицей, но сейчас она к тому же выглядела дорого. Как антикварная вещь или часы Патек Филипп. И это делало ее еще желаннее для мужчин. Я вспоминала, как они смотрели на нее на улице — вожделея, но прекрасно понимая, что такая женщина не для них. Как ей это удавалось? Дело здесь было не только в одежде. В Гинзе полно шикарно одетых женщин. Я снова внимательно взглянула на нее. Ее крашеные темно-русые волосы были модно подстрижены и завиты. Стильный макияж подчеркивал красоту лица. Кожа светилась, а пухлые губы сверкали, как отполированные. Глаза были широко раскрыты, миндалевидные веки поблескивали золотистыми тенями. И тут я поняла, в чем дело. Моя подруга изменила разрез глаз, сделав их по-европейски большими.

Томоко первой нарушила молчание.

— Как же ты была права, что рано вышла замуж, — произнесла она с оттенком сожаления в голосе. — Ну и как тебе замужество?

Голова у меня пошла кругом, словно исполнилась давнишняя мечта, когда уже ни о чем не мечтаешь. Мир заволокло пеленой, и надо мной снова нависла макура. Я слушала Томоко как бы в полусне.

— Как же я рада, что мы встретились. Как поживает Рю-сан? Он хороший муж? Ты с ним счастлива? Ну, расскажи же мне о себе.

Я приложила руку к виску, стараясь выдавить из себя хоть пару слов. Как можно говорить о моем унылом существовании, когда я сгораю от нетерпения услышать, как живет моя подружка.

Прекрасное личико Томоко слегка омрачилось.

— Какая же я эгоистка! Ты хорошо себя чувствуешь? Когда я тронула тебя за плечо, ты выглядела такой усталой. Знаешь, а я ведь шла за тобой от самой станции. Мы ехали в одном поезде. Поначалу я засомневалась, что это ты. Совсем взрослая, солидная женщина, настоящая мать и жена. А потом ты сморщила нос и потерла его таким знакомым жестом, что я сразу узнала прежнюю Каё. Хотела тут же броситься тебе на шею, но не осмелилась. А вдруг ты меня не помнишь? Мне стало стыдно, что я вычеркнула тебя из своей жизни, и я решила не подходить. Но не выдержала и пошла за тобой.

Томоко так быстро сыпала словами, что я с трудом улавливала их смысл. Откуда в ней столько энергии? Может быть, поэтому она так шикарно выглядит?

К нам подошла немолодая официантка в наряде австрийской молочницы. Томоко заказала шоколадные пирожные, попросив выписать счет на нее, как она обычно делала в школе. Я хотела сказать, что беременна и должна соблюдать диету, но она была очень увлечена разговором с официанткой, и я не посмела ее перебить. Когда заказ приняли, Томоко виновато посмотрела на меня:

— Здесь самые вкусные шоколадные пирожные в Токио. Я знаю, что доктор не велит тебе есть шоколад, но иногда так хочется побыть плохой девочкой.

Я рассмеялась, и макура рассеялась без следа.

— Ты стала еще красивее, Томоко, — произнесла я первое, что пришло мне в голову.

Она сделала вид, что смутилась.

— Просто сейчас я по-другому одеваюсь, — пожала она плечами. — Эта школьная форма кого хочешь изуродует. Но ты тоже изменилась. И даже больше, чем я. Здорово похудела и стала совсем стройненькой.

— Да брось ты, — пробормотала я, польщенная тем, что она заметила. — Я толстая и к тому же беременная.

К нам словно возвратилось прошлое, когда мы были дружны, милы, доброжелательны и поддерживали друг друга. Ведь в мире женщин доброжелательность существует только между неравными.

— Вовсе нет, — возразила Томоко. — Грудь у тебя большая, но все остальное очень в меру. И живота совсем не видно. Это твой первый ребенок?

— Нет, уже второй, — с гордостью ответила я.

— У тебя девочка или мальчик? Сколько лет?

— Мальчик. Ему семь.

— Как чудесно! Я бы хотела его увидеть. Где он сейчас? — с энтузиазмом спросила Томоко.

— В школе. Его заберет тетка моего мужа и посидит с ним вечером. Сегодня мой день рождения, и Рю хочет его отметить, — похвасталась я.

Аккуратные брови Томоко удивленно поползли вверх.

— Рю? Какой внимательный.

— Муж предложил мне пройтись по магазинам, а вечером пригласил в ресторан.

— Как романтично! И это после десяти лет замужества! Прямо не верится!

Томоко взглянула на мой стул, и, не увидев рядом с ним пакетов, всполошилась.

— Ой, извини, я отвлекла тебя от покупок! А ведь уже почти час. В котором часу ты идешь в парикмахерскую? Сколько у тебя времени? Мне так неудобно. Как же я сразу не подумала! Сейчас заплачу по счету, и вместе пройдемся по магазинам. Хочу сделать тебе подарок. Как же я забыла про твой день рождения!

— А как же твоя работа? — пробормотала я. — Разве тебе не нужно возвращаться в офис?

Но Томоко ничуть не была озабочена.

— Да не волнуйся ты. Я скажу, что была с клиентом.

— А что у тебя за работа? Чем ты занимаешься? — с любопытством спросила я, заметив, как вдруг преобразилась Томоко, еще больше похорошела и оживилась.

— О, чего я только не делаю, — уклончиво ответила она. — Например, я консультант по шопингу.

— Понятно, — протянула я, стараясь представить, в чем же именно заключается ее работа. — Ты консультируешь магазины, что им закупать для своих клиентов?

— Я советую богачам, кинозвездам и женам бейсболистов, какие вещи им лучше выбирать, — резко ответила подруга.

Довольно демонстративно взглянув на часы, Томоко скомандовала:

— Пойдем. У меня есть только час.

Томоко заплатила по счету, и мы вышли на улицу, сверкающую под осенним солнцем. Там моя подружка снова потащила меня к универмагу «Мацуя». По дороге она забросала меня вопросами, выясняя размер одежды и бюстгальтера, рост, вес и любимые цвета.

В довершение она спросила:

— В каком образе ты хочешь предстать сегодня вечером?

— В образе? — изумилась я. — Что ты имеешь в виду?

— Ну, там, женщина-вамп, неброский шик, секс-бомба, сама невинность, девическая прелесть, западный стиль. Да их целая куча. Как именно вы будете проводить вечер?

Я удивленно посмотрела на Томоко. Мне и в голову не приходило, что здесь есть какая-то взаимосвязь.

— Ну, ничего особенного. Мы с Рю просто пойдем в ресторан, поэтому мне нужно новое платье.

Томоко с жалостью посмотрела на меня. Точно так же, как много лет назад, когда я сообщила ей, что выхожу замуж за Рю. «Как, за этого тощего тихоню?» — так и читалось в ее глазах.

— Только платье? А у тебя есть под него туфли и сумочка? — поинтересовалась она.

— Н-нет. Я хочу что-нибудь подходящее для французского ресторана, классическое, но миленькое. Можно черное. Но если ничего не подойдет, просто куплю блузку. Для меня сойдет, — с вымученной улыбкой произнесла я, так и не поняв, чего от меня хочет Томоко.

Мы принадлежали к двум разным мирам. В том, где жила она, женщины, не задумываясь, выкладывали по сто тысяч иен за платье, а для меня в то время пределом мотовства были жалкие тридцать тысяч.

Словно прочитав мои мысли, Томоко холодно заявила:

— Если речь идет просто о чем-то «новеньком», ты только зря потратишь деньги.

Она критически оглядела меня, прикидывая, сколько стоит мое облачение. Но потом лицо ее прояснилось.

— Тебе повезло, что мы встретились, — объявила она, подхватывая меня под руку. — Пойдем, мы сделаем Рю сюрприз.

В универмаге Томоко продолжала обстреливать меня вопросами:

— Почему ты не красишь волосы? Черный цвет уже не моден и к тому же старит.

Я машинально дотронулась до своих волос.

— Просто времени нет. У меня же ребенок.

Томоко рассмеялась.

— Посмотри на всех этих женщин, — сказала она, указывая на стайку красивых дам в темных платьях с жемчужными украшениями. — У них у всех есть дети.

Проследив за движением ее пальца, я увидела, что женщины действительно были шатенками.

— Откуда ты знаешь, что у них есть дети?

— А как ты догадалась, что я работаю?

Еще раз критически окинув меня взглядом, она продолжила:

— Знаешь, что тебе нужно? Сделать стрижку и сменить цвет волос. Тогда ты в любой одежде будешь выглядеть элегантно. Все дело в волосах, вот что я тебе скажу.

Порывшись в сумочке, она торжественно объявила:

— Вот! Нашла его телефон. Это самая большая тайна в Токио. Мой парикмахер Роки. После магазина мы пойдем к нему, и он приведет тебя в порядок. Он, правда, нарасхват, но для меня сделает.

Мне хотелось спросить, сколько это будет стоить, но пока я подбирала слова, Томоко уже отвернулась и устремилась к эскалатору. Как обычно, я поплелась вслед.

Когда мы поднимались, Томоко спросила:

— У тебя есть любимые бренды? Какие ты обычно покупаешь?

Я не решилась признаться, что не очень-то разбираюсь во всем этом, и быстро произнесла:

— Луи Виттон.

Томоко с жалостью посмотрела на меня.

— Переходи на итальянцев. У них и одежда, и обувь лучше. У тебя туфли какого цвета?

— Коричневая кожа.

— Ну, к ним легко подобрать платье, — с облегчением произнесла моя подруга.

Мы поднимались на этаж, где продавалась одежда иностранных брендов. Я судорожно прижимала к себе сумку, предчувствуя, как быстро улетят оттуда мои денежки. Заметив это, Томоко ободряюще улыбнулась.

— Это мой подарок. За все те дни рождения, которые я пропустила, не говоря уже о твоей свадьбе.

— Ничего особенного ты не пропустила, — буркнула я.

На втором этаже мы сошли. Там были представлены все дорогие европейские бренды. Я в нерешительности остановилась. Это место совсем не для таких замарашек, как я. Здесь одеваются только дамы высокого полета вроде Томоко. Я уже повернулась, чтобы уйти, но вовремя сообразила, что тогда больше не увижу свою школьную подругу. Заметив мою нерешительность или просто не услышав позади себя шагов, Томоко резко остановилась.

— Пошли скорее, — нетерпеливо бросила она. — Хватит кукситься, все уже решено.

И вместо того чтобы ретироваться, я снова подчинилась Томоко.

Говорят, если у женщины нет любимого мужчины, она влюбляется в саму себя. Но как можно любить себя, если тут нет ничего привлекательного? Томоко показала, что мне есть что любить в себе. Когда я надела выбранные ею вещи, то увидела в зеркале совершенно другого человека — женщину, способную вызывать любовь.

Мы перебрали все дорогие бренды, переходя из одного бутика в другой. Томоко была неподражаема: красивая, самоуверенная и надменная. Я все больше подпадала под ее обаяние. Мне страшно нравилось, как вились вокруг нее продавщицы, вынося одно платье за другим. В конце концов Томоко выбрала простое платье цвета опавшей листвы, отливавшее тусклым золотом. Взглянув на ценник, я остолбенела — 300 000 иен! Отродясь не слышала про этого Валентино, а платье показалось мне каким-то нескладным. Покачав головой, я хотела вернуть его продавщице, но тут вмешалась Томоко.

— Нет, я настаиваю. Примерь его. Оно тебе отлично подойдет.

Мне оставалось только пойти в примерочную и натянуть на себя это золотое одеяние.

Взглянув на себя в зеркало, я сразу сдалась. Платье выгодно подчеркивало мою грудь, а его складки искусно скрывали растущий живот. Ткань делала меня стройнее и выше, а роскошный цвет оживлял мою бледную кожу. Увидев свои обнаженные плечи, я поняла, что сегодня все мужчины в ресторане будут поглядывать в мою сторону.

Когда, раздвинув шторки, я робко вышла из примерочной кабины, даже продавщицы застыли в восхищении. Я избегала смотреть в зеркала, опасаясь, что увижу там прежнюю себя.

— Отлично, мы берем его, — объявила Томоко, становясь рядом со мной. — Я же говорила, что оно тебе подойдет.

Посмотрев на наши отражения, я с удивлением заметила, что теперь разница между нами не столь велика. Платье сотворило чудо. Но, вспомнив о цене, я быстро пришла в себя и прошептала:

— Я не могу его принять. Оно слишком дорогое.

Тогда я в последний раз произнесла эти слова.

— Не будь дурочкой, — возразила Томоко. — Примешь как миленькая. В этом мире только тряпки делают женщин всемогущими. — Наклонившись ко мне, она тихо добавила: — И к тому же это лучшее лекарство.

— В каком смысле? — спросила я, прикидывая, знакома ли Томоко с макура.

Однако я прекрасно поняла, что она имела в виду. В этом платье мне не страшна никакая макура.

— Благодарю, платье очень красивое, — запинаясь, произнесла я, когда продавщица вручила мне пакет.

Девушка поклонилась и с жаром произнесла:

— Как же вам повезло с подругой!

— Знаю, — пробормотала я, глядя на Томоко. — Спасибо.

Но на эскалаторе меня снова охватило беспокойство. Муж может понять, что платье дорогое, и обязательно спросит, сколько оно стоит. Как я объясню ему, что это подарок школьной подруги? Звучит неубедительно даже для меня самой.

Именно тогда я решила, что совру. Отказаться от покупок уже было невозможно. Я прекрасно знала Рю, и сочинить историю, в которую он безоговорочно поверит, не составляло для меня никакого труда. Я приготовилась защищать свои обновки, как собственных детей. Когда мы спустились на первый этаж, Томоко еще раз критически взглянула на меня.

— Тебе надо что-нибудь на шею, — заявила она.

Я инстинктивно загородилась сумкой.

— На шею? Зачем?

Но Томоко больше не смотрела на меня — она пыталась расстегнуть свое колье. Когда она протянула его мне, оно сверкнуло голубоватыми бриллиантами.

— Ни за что не возьму, — выдохнула я.

— Я тебе и не дарю, а даю надеть. Вернешь, когда встретимся в следующий раз. Одной красоты недостаточно. Чтобы пробудить интерес мужчин, надо выглядеть дорого.

— Откуда ты все знаешь про мужчин? — дерзко спросила я.

Томоко рассмеялась. Только смех ее прозвучал как-то невесело.

— Поговорим об этом в следующий раз, — жестко сказала она.

— Но твой муж… я хотела сказать, жених, он ведь заметит? — спросила я, надеясь, что от нее укрылось, как мой взгляд скользнул по ее руке без обручального кольца.

— Не заметит, — ответила Томоко, и уголки рта печально опустились.

Вероятно, мой собственный рот раскрылся так широко, что на ее застывшем лице появилась кривая усмешка.

— Некому замечать.

— Но… но ты же такая красавица, — пролепетала я.

Томоко снисходительно улыбнулась:

— Я свободна и не принадлежу ни одному мужчине. Я всегда этого хотела.

Она меня просто убила.

До этой встречи я была убеждена, что свободна или, по крайней мере, сама сделала свой выбор, что равнозначно свободе. Но, встретив Томоко, вдруг поняла, что сижу в тюрьме. Ее стены сложены не из камня, а из часов и минут. Они неосязаемы, и поэтому тюрьму нельзя разрушить. Во мне вдруг вспыхнуло неукротимое желание вырваться из застенков.

С этого дня я перестала быть собой, снедаемая одним-единственным желанием — как можно больше узнать про Томоко. Ни о чем другом я просто не могла думать. Мне хотелось знать мельчайшие подробности ее жизни: какой завтрак она ест утром — японский или европейский, где сидит в своем офисе, чем занималась прежде, какой косметикой пользуется, с кем работает, как обставила свой дом и, самое главное, с кем она спит. Сколько у нее любовников — один или несколько? Дают ли они ей деньги, или она отдается им даром? Я должна была изучить ее вдоль и поперек — чтобы впоследствии стать на ее место.

Трудоемкость подобного исследования должна была повергнуть меня в отчаяние. Но этого не случилось. Ведь я всегда помнила, кто прятался в моей тени на той бейсбольной площадке много лет назад.

Красивые вещи-1

Главная проблема отношений с красивыми вещами в том, что, купив одну, вы сразу же хотите вторую, а потом еще третью. Глаз человеческий ненасытен. В отличие от рта, который не что иное, как преддверие желудка, имеющего ограниченные размеры, глаза — это дырочки в необъятном шкафу сознания.

Американские солдаты, пришедшие в Японию после Второй мировой войны, дарили своим подружкам нейлоновые чулки. До того времени японки практически не носили европейскую одежду. Исключение составляли лишь те, кто работал в европейских компаниях или принадлежал к высшему классу и был членом христианских семей, находившихся под западным влиянием. Но когда американцы ушли, по-европейски одевались женщины уже из всех социальных слоев. Универмаги типа «Мицукоси» или «Исетана», которые начинали с продажи кимоно, стали торговать западной одеждой, и очень скоро она процентов на восемьдесят вытеснила национальную. Знаете почему? Потому что чулки — это самая лучшая в мире вещь. Они нежно массируют кожу, как это делали наши мамы, когда мы были младенцами, и в то же время плотно обтягивают ножки, делая их изящными и соблазнительными.

Чулки убили кимоно, и правильно сделали. Вам известно, что ни в одной стране мира не продается столько чулок и носков, как в Японии? Мне кажется, именно чулки завлекли такое множество японок в мой клуб, а возможно, и создали его. Но меня туда привели не они, а Томоко. Она показала мне, что одежда может совершать чудеса и расцвечивать нашу жизнь. Она научила меня, что женщина в красивой одежде становится особенной, а в безликой — унылой и никому не интересной.

— Выкинь все свои тряпки и положись на меня. Я подберу то, что тебе нужно, — говорила она.

Ее чары были так сильны, что я искренне верила: с ее советами моя жизнь непременно изменится к лучшему.

Теперь, когда мы встречались, то обязательно шли по магазинам. Похоже, Томоко каждый день что-нибудь покупала — все продавщицы на Аояма-дори знали ее в лицо. Иногда она звонила мне за полночь, когда мы с Рю уже спали. Но Томоко никогда не извинялась.

— Что ты завтра делаешь? — спрашивала она своим вкрадчивым голоском. — Хочешь поехать в Токио и немного развеяться?

Конечно, я хотела. Я просто умирала от желания развеяться. Ведь моя жизнь с Рю была такой однообразной.

Мы встречались в полдень. Обычно Томоко, ослепительно красивая и шикарная, подходила к метро на станциях «Ибицу» или «Омотэсандо», и мы шли в ресторан обедать. Там моя подружка начинала весело щебетать о моде, светских скандалах и известных персонах. Казалось, она знала всех, о ком пишут журналы. Обычно мы обедали в каком-нибудь модном месте, которое выбирала Томоко. Высокая, интересная, прекрасно одетая, она привлекала всеобщее внимание. Томоко делала вид, что ничего не замечает, но я знала, что она любит, когда на нее смотрят. За столом подруга блистала, рассказывая мне обо всех вечеринках, на которые ее приглашали, вернисажах, открытии новых магазинов, показах мод и других светских событиях. Она описывала женщин, с которыми ей приходилось встречаться (но никогда мужчин) — как они были одеты и какую мололи чепуху. Я вежливо слушала, смеясь в нужный момент, но сердце мое изнывало от зависти. К тому же мне не терпелось услышать как можно больше о ней самой и ее мужчинах. Люди, о которых я понятия не имела, интересовали меня гораздо меньше.

Потом мы шли за покупками, и Томоко снова преображалась. Нежная меланхоличность лица, которая делала ее похожей на портреты красавиц в стиле бидзинга[5] эпохи Эдо[6], бесследно исчезала. Она тащила меня из магазина в магазин, как тигрица, вышедшая на охоту. И какой же искусной охотницей она была! Пока я растерянно жалась к стенкам, не зная, как разобраться в этом обилии одежды, Томоко за несколько минут обегала магазин и уже выплывала из примерочной, потрясая продавщиц своей элегантностью и точностью выбора.

— Вау, вы, наверное, модель? — спрашивали они ее.

Томоко, улыбаясь, качала головой:

— Нет, просто служащая.

— Вы покупаете платье для особого случая? Он точно потеряет голову и сделает предложение, когда вы его наденете, — говорили они, когда она покупала какое-нибудь суперсексуальное платье.

Томоко смеялась, становясь еще привлекательнее. Меня так и подмывало спросить, кто он и как выглядит, но я не осмеливалась, опасаясь, что Томоко замкнется и выставит меня из своего мира. Когда она примеряла туфли на высоких каблуках, меняя пару за парой, я старалась представить, каков он. Разумеется, богат, ведь Томоко транжирит деньги не глядя, выкладывая по полмиллиона иен за наряд от Валентино. Наверняка молодой и интересный — такая красавица, как Томоко, может выбирать из самых лучших.

Шопинг творил с Томоко чудеса, и это поражало меня больше всего. Казалось, он завладевал ее душой. Когда мы бродили по магазинам, ее лицо светилось внутренним огнем. Она наливалась силой и страстью, словно львица, только что расправившаяся с добычей, или женщина после сказочной ночи любви. Мужчины так и ели ее глазами, не в силах противиться такой немыслимой красоте. Эта женщина обещала им неземное наслаждение. Рядом с Томоко часто останавливались машины, и мужчины, опустив стекло, пытались с ней заговорить. Я просто лопалась от гордости, находясь рядом с ней.

Когда поход по магазинам наконец заканчивался, мы шли со своими пакетами в полутемное кафе на Аояма-дори. Официантки ставили рядом с нашими стульями корзины, чтобы мы могли сложить туда свои покупки. Пока ждали кофе и пирожные, небо тускнело, и огонь на лице Томоко постепенно угасал. Оно становилось безучастным, и, глядя в окно, подруга курила одну сигарету за другой, словно кого-то ждала.

Я пыталась нарушить молчание, спрашивая подругу, как ей живется. Но она всегда давала уклончивые ответы. Когда же я интересовалась ее самочувствием, она мгновенно оживала, начинала смеяться и сыпать вопросами, проболтав так минут пять, снова замолкала, и ее взгляд начинал скользить, перебегая от окна к двери кафе. Так мы сидели, пока за окном не зажигались фонари и наставало время возвращаться домой.

Возможно, Томоко замечала, что мое любопытство становится слишком настойчивым, но все равно старалась не приоткрывать завесы над своей личной жизнью, никогда не приглашала меня домой и не знакомила с друзьями. Один раз в универмаге «Мицукоси» нам помахала какая-то иностранка, яркая блондинка с короткой стрижкой. Но Томоко сделала вид, что не заметила ее, и, подхватив меня под руку, буквально выволокла из магазина. Каждый раз, когда я садилась на поезд в Сибуя, после дня, проведенного с Томоко, меня охватывало разочарование, но дома вновь наполняли надежды, и я с нетерпением ждала очередной встречи. Я не сомневалась, что она состоится — ведь у Томоко не было подруг, с которыми можно поделиться. Я верила: рано или поздно она выложит мне все.

А пока я терпеливо ждала, наслаждаясь общением с ней.

Те несколько месяцев перед рождением Харуки были самыми счастливыми в моей жизни. Томоко обучала меня искусству шопинга. Я стала одним взглядом ставить на место зарвавшихся продавщиц и очень придирчиво выбирать вещи. Каждый правильный выбор чуть-чуть приближал меня к Томоко, а когда она кивала, давая понять, что и сама купила бы такую вещь, я, не колеблясь, доставала кредитку, даже не взглянув на цену. Деньги, полученные от матери, казались мне бесконечной ковровой дорожкой, услужливо расстеленной у меня под ногами. Я покупала и покупала, не думая о том, что большинство этих вещей просто не смогу носить, но все равно была счастлива. Макура, которая в прошлом так часто посещала меня, теперь растаяла, как дым, и, похоже, навсегда. Томоко показала мне, что даже в скучном взрослом мире есть место волшебству.

Когда родилась Харука, Томоко навестила меня в больнице. Я очень удивилась. В таком месте она смотрелась как-то чужеродно, словно моряк, сошедший на берег. Рю вообще остолбенел от изумления, но быстро оправился и засиял от удовольствия. Томоко, напротив, чувствовала себя не в своей тарелке и, едва взглянув на ребенка, быстро ушла. Разумеется, она сделала нам с Харукой дорогой подарок — рюкзачок-кенгуру из африканского хлопка, в котором все голливудские звезды носят своих младенцев. После того как подруга ушла, Рю забросал меня вопросами. Однако к концу разговора я почувствовала, что ему известно о ней гораздо больше, чем мне. Рю был в курсе, что она окончила Токийский университет по специальности «управление в сфере бизнеса», после чего шесть лет работала в престижной финансовой компании. Но потом почему-то ушла оттуда. После этого о ней ничего не было слышно, и даже университетский друг Рю, Ясуо, с которым Томоко встречалась, когда мы учились в школе, ничего про нее не знал. Я рассказала мужу все, что узнала от самой Томоко — она работает консультантом у американского миллионера. Но когда он спросил, что это за птица, я так и не смогла вспомнить его фамилии. Похоже, Томоко никогда ее не называла.

Я с удивлением заметила, как оживился Рю. Да и я сама почувствовала себя счастливой. Мы снова были вместе, мне казалось, что ко мне вернулась юность.

— Раз уж вы так удачно встретились, мы можем пригласить ее к нам в гости, — с надеждой произнес мой муж.

— Конечно, конечно, — поспешила согласиться я, отлично зная, что она не придет.

И слава богу. На токийских улицах мы были равны, но в убогом домишке с картонными стенами, облицованными плиткой, между нами сразу же возникнет пропасть, которую мы вряд ли сумеем преодолеть. Я не сомневалась, что Томоко скоро даст о себе знать, и с нетерпением ожидала ее звонка.

Но после того как Харука стала спать по ночам, а я привыкла к дополнительной нагрузке, в меня снова вселилось беспокойство. Открывая шкаф, я видела там множество красивых вещей, которые мы купили вместе с подругой, но это лишь огорчало меня. Хотя я снова похудела и могла надеть любую из них, без Томоко мне было просто некуда в них ходить. Мои стильные наряды с упреком взирали на меня, словно я их предала.

Я много раз звонила Томоко, но она не отвечала и не перезванивала. Тогда я решила поехать к ней сама. Я опять похудела, и меня отчаянно тянуло в магазины.

Наступил 1998 год, и мыльный пузырь японской экономики наконец лопнул. Непонятно, почему ей дали такое название. Ведь мыльные пузыри красивые, но недолговечные. А японское процветание длилось больше десяти лет, и его конец стал для нас полной неожиданностью. Ничего красивого и возвышенного в те времена так и не появилось. Все было приземленным и прозаическим, каждый стремился перещеголять своих соседей богатством, положением и западными манерами.

В те времена служащие поголовно считали своим долгом обзавестись любовницей. Все они регулярно наведывались к гейшам и в ночные бары. Покупали своим женам сумки фирмы «Эрмес», а любовницам — «Луи Виттон». А женщины — домохозяйки, офисные дамы и любовницы — как сумасшедшие бегали по магазинам. Даже Рю, обычно такой осторожный, когда дело касалось денег, продал наш домик и взял в своем банке кредит на большой европейский коттедж. Вручив мне еще одну кредитку, он распорядился обставить наш новый дом как я сочту нужным. Погрузившись в это восхитительное занятие, я не забывала о Томоко и, невзирая на ее молчание, продолжала отправлять ей сообщения, рассказывая про новый дом и мои очередные приобретения. Но ответа так и не дождалась.

В один прекрасный день Рю, придя с работы, неожиданно объявил, что мне надо заняться английским языком.

— Это еще зачем? — возмутилась я. — Мало у меня забот с этим домищем?

— Знаю, знаю, — поспешил согласиться Рю. — Но я собираюсь сменить работу. Меня пригласили в американский банк.

— Что? Когда ты успел все решить? И почему со мной не посоветовался? — воскликнула я.

Рю насупился.

— Я до последнего дня не был уверен. Мы подписали контракт только вчера вечером.

— Так вот почему ты явился в пять утра! Обмывал новое назначение.

Рю виновато кивнул.

— В американских компаниях все по-другому. Там жены участвуют во всем. Тебе придется общаться с нашими партнерами по бизнесу. А для этого нужно знать английский.

Я промолчала. В школе с английским у меня было хуже некуда. Если бы не Томоко, я бы ни за что не сдала экзамены. Перспектива снова сесть за парту привела меня в уныние.

— Не пугайся. Все у тебя получится. Гамбару[7]. Ты же способная.

Я упрямо покачала головой.

— А как же дом… дети? Откуда у меня время на учебу?

Рю нахмурился.

— Сделай это для меня, пожалуйста. Через три месяца я выхожу на новую работу. Зарплата там будет в два раза выше.

Перегнувшись через стол, он неожиданно поцеловал меня в губы.

— Через двадцать лет этот дом будет нашим.

Вот так мы начали заниматься английским по выходным. Однако вскоре мой муж сошел с дистанции, заявив, что он слишком устает к концу недели и ему необходим отдых. На самом деле он стал больше пить и по субботам страдал от похмелья. Я же, наоборот, полюбила свои английские занятия и ходила туда три раза в неделю. Мой первый преподаватель был американцем. Знаете, почему мне нравится английский язык? Там нет слова «гамбару». Учить его легко, вас все время хвалят и подбадривают. Никто не заставляет вас напрягаться. А японское «гамбару» означает «лезть из кожи вон», пока не выдохнешься так, что будешь спать на ходу даже в переполненном вагоне.

Американцы ведь смотрят на жизнь по-другому, правда? В Америке все легко и просто. Английский нам преподавал голубоглазый блондин из Сан-Франциско. Сейчас уже не помню, как его звали, но я была от него без ума! Вида, конечно, не показывала. Все женщины в нашей группе в него влюбились. А он — само обаяние и все время улыбался. Я никогда не встречала человека с такой обворожительной улыбкой. И почему красавица Томоко не влюбилась в кого-нибудь вроде него, а выбрала трусливого чиновника с женой и детьми, живущего где-то в пригороде?

Вероятно, вы уже догадались, что произошло. Томоко не отвечала на мои звонки, потому что ее не было в живых. Она бросилась под поезд. Такой же серый и унылый, как тот, на котором я каждый день езжу в Токио. С одной только разницей — Томоко выбрала для этого час пик — половину восьмого утра, когда все едут на работу. Теперь, ожидая поезда, я всегда представляю, как она стояла на платформе, высматривая приближавшуюся электричку. Кого Томоко вспоминала в эти последние минуты? Своих родителей? Любовника? Может быть, меня? Или она думала только о себе? Выглядела она, наверно, как всегда, безупречно. Вот голос из динамика бесстрастно объявил о прибытии поезда. Тело Томоко напряглось. Что она чувствовала? Вздрогнула, невольно выдав смятение, или сохраняла хладнокровное спокойствие?

В середине марта бывает довольно холодно. Сакура еще не расцвела, хотя на ветках уже появляются бутоны. Обычно все с нетерпением ждут, когда они распустятся, потому что это самое прекрасное зрелище в Японии. Обязательно приезжайте в Токио в эту пору.

Через минуту Томоко услышала звук поезда и ощутила, как завибрировала платформа. Подняв голову, она увидела, как красный свет на светофоре сменился зеленым, а потом показался и сам поезд — из утреннего тумана вынырнула огромная серая змея. Смотрела ли она на небо, когда падала с платформы? Скользнула ли взглядом по нераспустившимся бутонам сакуры, подумав, что ее новая жизнь будет столь же чиста и безупречна? Или же их вид наполнил душу печалью — ведь ей не суждено увидеть, как они раскроются? От этих мыслей мне становилось легче. Я-то ведь жива и могу поехать в Токио, чтобы накупить там множество красивых вещей. С тех пор вид распускающихся бутонов вызывал у меня непреодолимое желание пройтись по магазинам.