Северная звезда Недозор Татьяна

* * *

Деловито оттащив связанных под дулами пленников к бараку, налетчики распахнули ударом сапога дверь и втолкнули Николая внутрь, напоследок оглушив рукоятью кольта по голове. А вот Машу аккуратно, даже как будто вежливо, усадили на бревно у входа.

Старший из бандитов с улыбкой присел на корточки напротив. Был он довольно чисто выбрит, на вид лет сорока, быть может, с гаком, блеклые глазенки не говорили ничего, а вот улыбка его девушке очень не понравилась.

– И не знаю, что и сказать… Хэлло, Мэри, для начала, – молвил он, наконец решив первым нарушить молчание.

И продолжил по-русски, хотя и с каким-то странным акцентом:

– Здрава будь, штоль, Марья Михална. Ты меня, вижу, не рада видеть, а я так оченно рад. Вот не думал не гадал, прямо как в сказке. – Он расслабленно хохотнул. – А и свезло так свезло!

Как ни странно, Маша почти не удивилась. Только подумала, что должно быть очень хочется Арбенину заполучить её, раз из самой России прислал людей!

– Сколько тебе заплатил Виктор Петрович? – стараясь придать лицу как можно более высокомерное выражение, осведомилась она. – Я заплачу больше, если ты нас отпустишь!

– Это ты о чем? – сморщил незнакомец лоб. – А… это ты, штоль, про того папашиного приказчика, что в завещании прописан? Ну, придумка хорошая была, как в воду Михайло Еремеич глядел. Пригляд за тобой нужон. – Он с презрительной хитринкой ухмыльнулся. – Только вот зря старался, ведь чего-чего, а батькиного умищи тебе, видать, не досталось. Его в завещание не впишешь, он-то, ум, либо есть, либо нема!

– Тим, может, по-нашему все-таки будешь с девкой трепаться? – бросил один из бандитов по-английски. – А то как-то нехорошо получается. Ты чего-то бормочешь, а мы не понимаем, о чем вы там сговорились. Добыча-то общая?

Главарь неторопливо поднялся, посмотрел на подчиненного, помолчал… И под его взглядом болтун явно занервничал.

– Рич, послушай меня, – с насмешливой хрипотцой, наконец, соблаговолил сказать бритый. – Ты со мной уже пять лет. Когда мы встретились, ты был нищим голодранцем-головорезом, прятавшимся в лесу и ждущим, когда тебя поймают и вздернут или просто проткнут вилами за украденную овцу. Теперь ты живой и здоровый и имеешь много маленьких золотых кружочков, которые делают нашу жизнь такой приятной. А твои дружки гниют по камерам и будут там гнить еще долго или вообще кормят червяков. И все потому, что ты слушался меня. Успокойся и предоставь старине Тиму вести дела, как всегда. И у тебя будет все, что душе угодно. Это наше последнее дело, и я намерен сорвать настоящий куш!

– В самом деле, Марк, – лениво поддержал второй из бандитов. – Босс знает, что делает…

Что-то пробормотав, Рич кивнул, соглашаясь.

Мельком она отметила, что по-русски главарь говорит медленно и с расстановкой, как-то нарочито обстоятельно, а скорее, просто не сразу вспоминает слова. Наверное, он из таких же, как Николай, оставшихся на родине после продажи Аляски местных обывателей… И еще – что если на английском он говорит, в общем, как горожанин средней руки, то русская речь его скорее пристала бы дворнику или чернорабочему, явившемуся из села на заработки. Между тем атаман вновь устроился напротив Маши.

– Ничего сказать не хочешь, Машутка? – с добродушным оскалом справился он.

– Приличные люди сперва представляются, а потом уже разговоры ведут, – гордо вскинув голову, ответила девушка.

– Ну, вылитый батька, – восхитился разбойник. – Звиняй… И верно… Звать меня Тим Игл. Это у меня в пачпорте американском, какой выправлял, когда в Париж ездил, значица. Да, кабак мой, что в Окленде, на это имя записан. Во-от… – протянул он. – А когда с батькой твоим был знаком, прозывался я, стал быть, Тимоха Серьга.

– Что-то не припомню вас, сударь, среди знакомых моего покойного батюшки… Такого варнака бы и на порог не пустили, – ощутив непонятый страх, пробормотала Маша.

Он не рассердился, а совсем наоборот – ухмыльнулся.

– Варнака, говоришь? Да чего ж не пускать, папаша твой почище меня был варнаком – шайкой нашей верховодил как-никак. Только он вот в купцы знатные вышел, а я как был душегуб да разбойник, так и остался.

От услышанного у купеческой дочери закружилась голова. Она подняла глаза на главаря бандитов. И уже собралась закричать, вспоминая самую грубую матернюю брань по-русски и по-английски, какую когда-либо слышала. Но вдруг поняла, глядя в его обветренное скуластое лицо, поняла женской интуицией, что он говорит правду. Но что-то в её душе все же сопротивлялось этому знанию.

– Ты врешь, всё врешь! – рванула с места и тут же рухнула наземь – путы дали о себе знать.

– Да с чего мне врать? – пожал нежданно обретенный соотечественник плечами. – Слушай, как было дело. Все обскажу вкратце, но как оно было.

Был я сыном лакея в усадьбе под Черниговом. Батька мой вдовел, мамка родами померла. В лакеи и я сам должен был поверстаться, ничему другому не учили, только вот одно и хорошо, что грамоте знал да цифры складывал. Вишь, мечтал родитель, что я в бурмистры аль в управляющие выслужусь. А тут воля от царя нам вышла. Барыня дворню пересчитала, да и говорит: вы все теперь люди свободные, так что идите куда хотите, а мне вас кормить не с руки. Ну, пошли мы с отцом моим в губернию. Каково это мужику с дитем, да в чужом городе посередь чужих людей? Ни ремесла толкового, ни грамоты, ни денег, чтоб хоть торговлишку вразнос пирожками открыть. Поденщиной промышлял, мешки грузил, хлевы чистил, да и надорвался. Четырнадцать годков мне было, как помер старик.

Тим-Тимоха сделал долгую паузу, глотнул из фляги – промочить горло.

– В нумера пристроился, свезло. Посуду мыл, вещи таскал, дрова колол, а вместо платы кормежка да зуботычины. Когда алтын или гривенник кинут, и то спасибо. Да вот то ли черт попутал, то ли Бог испытывал – девица проезжая сережку потеряла, а я и нашел, когда нумер убирал. Ну и… прилипло к рукам.

Мне бы, дурню, заныкать куда до поры, а там если что – знать не знаю, ведать не ведаю вашей серьги. Так нет же ж, в тот же день, почитай, к Науму Кучерявому снес за двадцать целковых. Богатая серьга была – с жемчужинкой голубой да рубином. А деньги в заведении с девками потратил. Даже и не помню, успел чего аль нет, уж больно напился.

Продрал глаза уже в полицейской части. Постоялица-то серьги хватилась и кучера своего назад послала, ну и… В общем, присудил меня суд к году тюрьмы. В тюрьме меня Серьгой кликать и стали. Полдюжины зубов там оставил, три ребра сломали… Но не подох. А как вышел, решил в Сибирь податься за золотом. Два года шел до Читы – побирался, батрачил, раз чуть не замерз… Трижды как бродягу хватали и секли, не сослали только, ссылать и некуда. Сибирь-матушка вот она. – Он хихикнул.

– Вот после третьего раза аккурат и встретились мы с твоим батькой – в одной кутузке сидели. В Омске это было. Тогда его Мишкой Писарем звали за то, что почерк имел хороший, и если кому чего надо было, письмо там аль прошение, он за пятак писал. Ну, если там какой документ подчистить или подпись подделать – тоже до него ходили. Так вот и задружились и дальше вместе решили идти… Добрались до Алдана, сперва в артель записались, потом еще с Котькой Хреном сами стали с лотком бродить. Да только вот смекнули, что от трудов праведных не будешь ты богат, а будешь ты горбат.

Ну, по душам поговорили и решили, что золото проще из мешков других добывать, чем из земли… В земле-то грязи много, скорее её найдешь да от пуза наешься, чем золотишко-то… – глубокомысленно изрек бандит. – Но опять же с умом решили к делу подойти, потому как немало было таких, да только в тех краях их к приставу да судье не водили. Там в тайге и кончали.

Стали мы по тайге ходить, как старатели. Землю роем, песочек промываем, жилу ищем.

Да только вот присматриваемся да приглядываемся, кто куда идет да откуда приходит, кто чего покупает. Кто чего говорит по пьяни аль трезвый. И смекаем, кого нам… тряхнуть. С разбором выбирали, чтобы враз помногу взять. Спиртоносов особливо выслеживали – сброд на приисках почище здешнего был, за водку золота не жалел.

И не попались мы ни разу. Дурачье-то как? Старателишку прибьет на тропе, хворостом забросает кое-как, да и пошло в кабак да к приисковым девкам гулящим добро пропивать! Давай портянки из красного бархата, стели ковровые дорожки до ресторана! Гульба, песни, драки до утра, а утром пинком под зад с высокого крыльца. Да по пьяни и проболтается, ну а там дорога одна: или нож под ребро от мужиков, или каторга царская. А мы-то поумнее работали. Мертвяка в урман оттащим, зароем далеко-глубоко, для чего и яму заранее копали…

Он гаденько захихикал.

– Вот ты скажи, Марьюшка, если и увидит кто, разве ж подумает, что золотишники не шурф бьют, а могилку роют? Вот… С умом надо дела делать! – наставительно поднял вверх указательный палец с желтым от табака обломанным ногтем. – Мишка, батька твой, все и придумал, головастый был… А добычу не в кабак несли, а в схрон тайный. Продавали помаленьку, чтоб на еду да на одёжу хватало, ну там на чарку когда-никогда. И не зыркай! – бросил он сердито. – Греху моему ты не судья – разжива-то у твоего батюшки от золота грабленого пошла, а оно не токмо его, а еще и мое! И моего там, может, и поболе! Ну, ин ладно, – вернулся к воспоминаниям. – Долго ли, коротко ли, а узнали мы, что тайный купец золото повезет, какое наторговал у люда промыслового, конторе царской нос натягивая. Само собой, не один, трое с ним было при берданах да у самого леворьверт.

Пятеро на четверо выходило – не сильно козырной расклад, прямо сказать. Однако сладили дело – взяли золото. Пуда три с гаком было – хороший куш. Даже и не подранило никого – подвезло нам.

Ну, прибрали мы мертвяков и решили, что хватит нам по урманам да горам бегать да судьбу-злодейку испытывать. Надо все добро, что добыли, по-братски поделить да разбегаться.

Да только вот когда тырбанить слам начали, тут-то спор и вышел… Да уж, нехороший разговор тогда у нас приключился, – задумчиво покачал головой Серьга. – Так поговорили, что к концу того дня из пятерых только мы с Мишкой и остались живы. У него пуля в ляжке, и у меня бок распорот. Еще Котька Хрен, но тот, почитай, мертвый – все кишки наружу и башка прикладом разбита. Ну, чего, мы кое-как очухались, раны перевязали, Котьку придушили, чтоб не мучился – поясок на шею, да с двух сторон и потянули.

И уговорились золото с собой сейчас не тащить, чтобы с грузом не волочиться по тайге. Опять же чтоб не прихватила невзначай горная стража или другие лихие люди. Упрятали его в приметном месте, отлежались да пошли себе. Условились так: держаться вместе, собраться как следует, и потом уже вернуться с лошадками да с припасом, и уж тогда разбежаться, поделившись.

Да вот не вышло…

Он вновь сделал глоток из фляги. Дыхнул на Машу запахом дешевого виски.

– Не вышло, – зачем-то повторил он. – Явились мы в Томск, а тут облава. В общем, пришлось нам бежать, почитай, в чем пришли, и в разные стороны. Я в тайгу рванул, Мишка – уж не знаю, где схоронился. А я бежал. До самого моря бежал, думал, загнусь, рана открылась. Но сдюжил. Ламуты кочевые меня подобрали, за нож да ружье через Джугджур провезли до Охотска. В Охотске, однако, не задержался. Городок махонький, все на виду, пристав местный уже зыркает на меня. Да и чего не зыркать – морда каторжная из тайги приперлась.

А ни денег, ни золота при себе. Нанялся я с горя на шхуну зверобойную котиков к Командорам бить. Думал, вернусь и сразу назад, к золотишку. И только об одном молился. Чтобы Мишку, батьку твоего, пришибли аль в каторгу упекли… Чтобы все мне…

На скулах его набухли желваки, глаза сузились, став двумя черными провалами…

– Но, видать, крепко я Боженьку прогневал! Шлюпку с охотниками, где я гребцом был, шквалом унесло. Неделю болтались, трое померло от холода да страха. Думали, что уже все… Но свезло, выловила нас шхуна американская, тоже зверобои.

Он помолчал с полминуты.

– Вот уж где ад был с геенной, так это там! Похуже, чем в остроге. Капитан – зверь конченый. Вульфом звали. И точно: любого волка загрызет. Боцман – шведская морда, весло об колено переламывал. Чуть что не так, хрясь в челюсть! И потом матросика водой отливать приходится. Команда – по пьяни завербованные или уж совсем конченые. Кому или в море, или в тюрьму, а то сразу в петлю…

Там-то я по-английски говорить стал, кулаками в меня эту собачью мову вколотили.

Однако ж всему конец бывает. Пришли мы в Сан-Франциско, и получил я за шесть месяцев каторги морской аж сорок долларов пятьдесят три цента. Умирать буду, не забуду сколько.

Зло сплюнул.

– Ну, что делать? Ребята со шлюпки решили в Россию-матушку добираться своим ходом, на пароходы нанимаясь. А я вот остался.

Тимофей усмехнулся.

– Сперва думал, поднакоплю денег да тоже вернусь. Как-никак золотишко-то мое меня дожидается. И начал я воровским делом промышлять. И знаешь, поперло! Потому как народец тамошний богатый да глупый. А я не как-нибудь: в семи водах крещен да ремеслу лихому хорошо учен. Мишка… Папаня твой то есть, тоже многому научил…

Костюм хороший купил, бороду побрил, сигаркой задымил – после нашей махры слабовато. Имя себе сменил. Не на Игла еще тогда, по-первости, под финна работал.

Хожу себе по городу, сигару курю, да высматриваю где и как. Смотрю, к примеру, богатенький янки чешет с вечеринки – пьяный, лыка не вяжет… На пузе цепь золотая для часов мало не толще якорной, перстни на пальцах с хруща майского – мой клиент. Выбираю место у переулочка-заулочка, подхожу так сзади, и тюк тросточкой по башке. Оттащил, куда не видно, рыжье да лопатник прибрал, рядом пустую бутыль от виски положил – шел, мол, пьяный, упал да башку расшиб. Никто ж купца аль коммивояжера искать не будет – полицейские все больше по кабакам да злачным местам всяких прощелыг трясут.

Однако ж жарко стало, пару раз еле от облав ушел. Решил место поменять да рванул в Техас. Нашел себе двух парней – ирландец да поляк, – их с фермы за кражу ягнят хозяин выпер. Ну, мы хозяина их навестили, благо он один жил, мертвяка прикопали, а стадо угнали да продали.

И тоже пошло-поехало. По фермам, где одиночки жили, ездили, как будто скот скупали, а уходя, не громили да не поджигали, как местные громилы, а двери аккуратно забивали крест-накрест, будто уехал хозяин. Долгонько их не искали, а как начинали, так нас уже и след простыл. Меж тем человечек-то уже на шести футах где-то в прериях лежит, червяков кормит. А шерифы с разными придурками из этих комитетов бдительности то индейцев ловят, то скотокрадов. А вот торговцев не ловят, особенно которые с бумагами иностранными. Здешний полицейский аль шериф – они ж щенки гунявые против любого нашего пристава или филера из сыскного… Так что деловому парню тут раздолье. – Он выразительно подмигнул Марии.

– Потом ребятушки мои сговорились да меня порешить задумали, а добро наше, кровью да потом нажитое, себе прибрать. Но я хитрее оказался, да их самих порешил. Такие дела.

У Маши промелькнуло в голове, что, скорее всего, Тим просто избавился от ставших ненужными подручных. И еще, что с Дмитрием пытались расправиться именно его люди – просто на всякий случай.

– Думал новых поискать, но потом решил банк открыть. – Он ухмыльнулся. – В Неваде на серебряных копях. Контору снял, здоровущий сейф купил и объявление дал: мол, принимаю серебро на хранение. Дешево, совсем дешево. – Он расхохотался. – На шестнадцать тысяч баков принесли. А как на День благодарения весь городок ужрался, я-то серебро и вывез. И по сю пору, должно быть, шведского банкира Акселя Койнена в тех краях ищут.

Вернулся я в Калифорнию, решил шхуну купить да в Россию-матушку за золотишком поплыть. Тогда я Тимом Иглом и стал, бумаги у меня были, от одного жмурика остались. Да вот чахотка на меня навалилась, думал, уже и все. Однако ж оклемался – бывает такое.

Пока лечился, то да се – деньги-то и ушли. Но не все, по счастью, открыть бар хватило. Сижу себе в баре, слушаю, кто что говорит, да мозгую, где что взять можно. А вон парни, – кивок в сторону Рича и Джефа, – дела делают. Я их сам выучивал да натаскивал. Потихоньку выгадываю, как лучше до клада добраться да где Мишку искать, ежли без меня выкопал. Совсем уже думал опять в Россию тронуться. А тут вот золото на Аляске нашлось. Ну, я и решил тряхнуть стариной, да тебя и встрел. Сам Бог, выходит, нас свел…

– Ну, так что, Машенька, – улыбнулся он. – Как я тебе, гожусь в женихи?

И добавил, утвердительно кивнув:

– Гожусь. А как иначе?

Уставился на неё с самым добродушным выражением лица, но…

Она ощутила в этот миг, что как будто Нечто или Некто, сильный и беспощадный, смотрит на неё через узкие глаза улыбающегося убийцы, что сидел перед ней.

– Вы сошли с ума… – только и смогла пролепетать бескровными губами Маша.

– Это с чего ж? – рассмеялся Тим-Серьга. – Я ж помоложе твоего батьки на год буду. Или думаешь, я уже от старости усох? Что уже и бабу не помну и женская грудь мне не сладка? Нет, мы с тобой еще и ребятишек народим!

– Никогда!! – выкрикнула купеческая дочь и, не удержавшись, упала с бревна.

Двое бандитов одновременно заржали, должно быть, сообразив, о чем идет речь, а может, просто смеясь бессилию жертвы.

– Пхи-ссс, – фыркнул Серьга. – Не ерепенься так! Я, может, и не красавец, как этот твой Митрий аль нонешний полюбовник, Колька Рашэнз… Зато в бабах толк понимаю. Вашей сестры у меня перебывало не счесть. Американки, мексиканки, китайки с японками, французские, индейские, ирландские девки. И деревенские, и городские… Негритоски тож – здешние-то все больше брезговали, а по мне – так баба, она и есть баба, хоть и чёрная. Вот русских не было… Теперь ты будешь. Так что знаю как и чего, ни одна недовольной не осталась. Старый конь борозды не испортит, да и вспашет славненько! Да, – подумал он вслух. – Я как тебя увидел у Ригана первый раз, так подумал – что-то в лице знакомое есть. А ты тут и ляпни про папашу! Я тогда аж чуть сознания не лишился! Вот… – протянул он. – Такие дела! Сам Бог, видать, нас свел. Стало быть, и будет у нас все по-божьему соизволению…

Ухмылка его показалась Маше такой мерзкой, словно бы перед ней был не человек, а лишь принявшая его облик тварь из страшных сказок, рассказанных нянькой. Потомство лешачихи или русалки, подкинутое людям в колыбель вместо их родного, загубленного нечистью дитяти.

– Значится, так, – сурово и сухо продолжил он. – Сейчас соберемся да поплывем с тобой до Нома. Там погрузимся на первый же пароход до Фриско или Сиэтла. Поедем экспрессом в первом классе до Бостона и дальше – в Старый Свет. В Лондон, Ливерпуль чи Гамбург. Оттуда по железке в Питер. Там пойдешь до своего Арбенина, падешь ему в ноги, повинишься, поплачешься, мол, бес попутал. Скажешь, помер Димитрий Божьею волей. Бумагу я тебе справлю, есть у меня шериф в Окленде знакомый. Он простит, не из-за любви, так из-за наследства, и повенчаетесь вы с ним. Чем быстрее, тем лучше. Вестимо, потерпеть тебе немножко придется, ну да ты баба, не девка, тебя снастью мужской не удивишь.

– А потом? – полушепотом задала она вопрос, еле шевеля леденеющими губами и уже зная ответ.

– А потом твой Арбенин тож помрет… Божьей волей, – подтвердил её подозрения Серьга. – Грабители его пришибут или еще как. Ты его зароешь да в Финляндию аль лучше в Швецию смотаешься. А там и повенчаемся с тобой. Если что, метрику православную я на себя добуду… Ноу проблэмс, как тут говорят.

И Маша успела удивиться, ибо в эту минуту ощутила вдруг неподдельную жалость к как будто ненавистному Арбенину, так спокойно и между делом приговоренному к смерти этим каторжником.

– Ты не думай, я добро твое пропивать-прогуливать не пойду, – успокаивающе продолжил он. – Я ж крученый-ученый, в бизнэсе толк понимаю. Не дурней батьки твоего… Все у нас сладится да получится, еще и спасибо скажешь!

Повисла пауза, наверное, с минуту.

– Может, хочешь спросить, на какой поводок я тебя посадить думаю, чтобы ты меня фараонам не сдала аль в кофий яду крысиного не подсыпала? – осведомился Серьга. – Тут загадки особливой нет. Ты все, что я тебе сказал, подробно напишешь. Что все, мол, сама придумала и Тима Игла, меня то есть, на это подрядила. И ежели помру аль обманешь, люди письмишко то передадут куда надо… Да и вон Рич с Джефом присмотрят.

– Как вам, парни, – обратился он к бандитам по-английски, – стать компаньонами купца первой гильдии Тимофея Иглова? Что вы скажете насчет того, чтобы поселиться в России?

– Тим, – хохотнул Рич, – я бы предпочел взять свою долю да обратно в Айову. Уж извини, к холодам непривычный.

– А я так бы и не против, – пожал плечами Джеф. – Тем паче в Штатах уж больно много народу желало бы повстречать меня для неприятного разговора…

– Ну, так как? – уже по-русски обратился бандит к Марии с ухмылкой. – Чем тебе не плант, Машутка? И наследство при тебе, и женишка постылого спровадим на тот свет, и муж у тебя будет, дай Бог каждой? Чем плохо? Опять же не чужая ты мне, если подумать – дочка дружка старого да атамана как-никак… – Он добродушно засмеялся, и от этого смеха все внутри заледенело – так мог бы смеяться раскладывающий инструменты палач, видя страх жертвы. – Ведь сама понимаешь: батька твой нашим с ним обчим капиталом пользовался, так что с процентиками бы вернуть надо. Но раз уж помер Михайло, стало быть, кому, как не мне, тот капитал блюсти да за чадом его безмозглым присматривать?

– Хорошо, – вдруг порывисто бросила Мария. – Я… сделаю, как ты хочешь…

В эту минуту у неё в голове промелькнуло то, что обычно в таких случаях думают запутавшиеся в сетях мерзавца люди: что сейчас надо согласиться для вида, а потом, как только представится случай, они вырвутся из чужой хватки и отомстят, дай только время… Сколько людей во все времена и во всех странах начинали свой путь вниз именно с этого!

– Но у меня одно условие…

– Усло-овие? – нарочито изумился Серьга. – И чего тебе надо? Говори, выслушаю…

– Ты отпустишь Николая и обещаешь не причинять ему вреда, – выпалила Одинцова, стараясь держаться как можно спокойнее.

Но предательски сорвавшийся голос выдал её.

С полминуты главарь молчал, а потом начал хохотать – весело и искренне.

– Ой, насмешила, Машутка… Обещание тебе дать! Не трогать Кольку твоего! Да ты сама посуди, какая цена слову-то моему, варнака да душегуба! Да и вообще… Неподходящий расклад выходит, беби, – продолжил он по-английски. – Ну вот, отпущу я Рашенза. Так что, он меня, да и тебя, если на то пошло, сдавать не побежит? Или того чище, следом не рванет, да на первом же привале нас, как оленей, не постреляет? Но даже если так и было бы, хотя и не такой твой Николай человек, есть еще одна закавыка…

Он достал из-за пазухи сигару в футляре, неторопливо срезал ножом конец. Затем вытянул из кармана серебряный увесистый флакончик, снял крышку, обнажив торчащий фитиль. Запахло керосином. Большим пальцем повернул колесико, и над приборчиком заплясал синеватый огонек. Поднес хитрое приспособление к гаване. Такой же, как курил отец… Затянувшись, пустил струю дыма прямо в лицо Маше, так что она невольно закашлялась.

– Крепко? – усмехнулся. – Ничего, привыкнуть придется. Мы теперь с тобой, Михална, долгонько будем… жить… – Похотливая ухмылка возникла на его губах.

– Так вот чего я хочу сказать, – словно спохватившись, продолжил он. – Ты теперь вроде как в нашей шайке, а в серьезных шайках порядок такой, – пока не покрестишься кровушкой, чтобы ходу назад не было, своим не станешь. Вот ты и порешишь Кольку своего, чтобы ходу назад не было, – закончил он просто и буднично. – Сейчас вот эту хибару подпалишь, и все…

Словно стопудовый удар низверг её в адскую бездну!

Мир повернулся вокруг, она лишь беззвучно хватала воздух ртом, не в силах ни кричать, ни умолять.

Серьга молча придвинулся к ней – она видела его глаза в глаза. И опять в его глазах ей почудилась, нет, не пресловутая злоба дикого зверя, о которой пишут авторы авантюрных романчиков, а что-то ещё… Будто это был не человек, а Некто или Нечто в облике двуногого существа… непобедимое и беспощадное. Так мог бы смотреть Тот, косматый и огромный, даже труп которого исходил инфернальной ненавистью к миру людей.

– Не говори ничего. Сделаешь, девонька, сделаешь, – не злобно, а даже с каким-то сочувствием молвил Серьга, словно отвечая на её немой вопрос. – Помню, в Неваде одна такая тоже брыкалась. Молоденькая вроде тебя. Так после того, как всего-то три раза сигарой титьки прижег, где деньги с побрякушками припрятаны, сказала.

Достав нож, он несколькими взмахами освободил её от пут. Машинально девушка принялась растирать запястья.

– Ну, не ломайся! – почти ласково сказал Тим. – Потом, ежели чего, в церкву тыщщу рублей пожертвуешь, и отмолят. Тем более не твой грех, а мой. Да и не ты убьешь, а огонь!

В его лице проскальзывала та безжалостная свирепость, с какой кошка играет с пойманной мышью.

– С зажигалкой обращаться умеешь?

Он захлопнул крышечку и протянул изделие девушке.

– Вот так. Сейчас к двери подойди да подпали. И все дела!

С ужасом, ледяным и убийственным, Маша смотрела на серебряный овал с выбитой на ободке сверху названием фирмы – «Cartier» и клеймом – туз червей, вписанный в ромб[12].

Помотала головой.

– Тим, разреши мы с Ричем с сучкой поговорим, – вступил в беседу Джеф. – Будет как шелковая!

– Слышь, красавица, что парни хотят? – обратился Серьга к ней. – Я-то не хочу, больно они грубые, а мне тебя еще пользовать… всю жизнь, но сама понимаешь…

И вот уже она с ужасом увидела, ощутила, как тянется рука к зажигалке и как довольно ухмыльнувшийся Серьга вкладывает увесистое приспособление ей в ладонь…

Как берет за плечи и разворачивает к бараку фактории, а потом легонько подталкивает в спину: мол, ступай, не тяни…

Она рассмотрела подручных Тима-Тимохи – те стояли и тоже закуривали – один держал спичку у трубки второго, прикрывая огонек ладонью. Джеф прислонил ружье к колоде, Рич сунул револьвер за пояс. Ну да, чего им бояться, в самом деле?

И тут она вспомнила… И поняла, что надо делать! Одному Богу известно, каких усилий ей стоило не выдать себя выражением лица…

Вот она ступает по гальке подошвами старых мокасин.

Шаг, другой, пятый…

Вот падает зажигалка из онемевшей руки на камни.

Вот, как во сне, она опускается на колени и принимается слепо шарить в поисках ее по земле…

Вот, скрючившись, навалилась всем телом на злополучную зажигалку. Изо всех сил, всем телом, всем видом, всем существом изображала она охваченную ужасом, сходящую с ума от всего обрушившегося на неё девчонку…

Позади похохатывали Рич и Джеф, комментируя отчаяние глупой бабенки, потом послышался хруст гальки под тяжелыми шагами – Серьга, видать, решил привести в чувство свою жертву парой крепких оплеух. Но все это происходило словно за тысячу верст отсюда, пока рука Марии, скользнув под куртку в потайной карман, словно сама собой обхватила рукоять «диллинджера» и начала взводить курок.

– Ой, мамоньки, Боже Святый, помоги! – завопила она, стараясь изо всех сил заглушить щелчок пружины.

Не думала о том, что порох может быть подмочен, да и вообще заряжен ли револьвер. И уж подавно не мучилась, что придется стрелять в живого человека. Просто в краткий, как удар молнии, миг обратилась к небесам с мыслью-молитвой: если ей не удастся прикончить Серьгу, то пусть тогда они убьют её прежде, чем Колю…

Вот шаги совсем рядом, и Маша, резко выпрямившись, развернулась к нависшему, склонившемуся с беспощадной ухмылкой на обветренном лице над ней врагу.

Сухо, чуть громче сломанной ветви, треснул выстрел. Прищуренный глаз Серьги плюнул красным, и бандит беззвучно завалился назад.

А Мария Михайловна уже стояла на ногах, наводя исходящий едким кордитовым дымком «диллинджер» на оторопевших, замерших соляными столбами бандитов. Рич так и стоял, выронив трубку изо рта, Джеф рассеянно пытался нашарить ружье, но лишь задел ствол, и оружие с лязгом упало…

– Стоять, собаки! – заорала девушка благим матом. – Тут еще два патрона, как раз на вас хватит! И я не промажу, меня учил стрелять сам Сэнди Техасец! – взвизгнула она.

То ли её мимолетный знакомый из кабака Ригана и в самом деле был знаменитый стрелок, то ли бандиты просто растерялись, но пока Маша пятилась к дверям фактории, ни тот ни другой не пытались схватиться за оружие, попеременно переводя взгляд то на неподвижное тело своего главаря, то на оказавшуюся столь свирепой девицу.

Лишь когда она начала нашаривать дверную ручку, Джеф кинулся наземь, хватая двустволку.

Маша выпалила и, конечно, промазала. Однако и Джеф не успел прицелиться, и дуплет ушел, что называется, «в молоко». Рич выхватил револьвер, но девушка уже скрылась за дверью, и его пуля лишь выбила пригоршню щепок из косяка.

Она с размаху задвинула засов. Взгляд испуганно метался по полутемному залу фактории.

Затем, повинуясь инстинкту, схватила торчавший из-под шкур винчестер Николая, лежавшего тут же без движения, и едва не зарыдала от отчаяния – возлюбленный много чему успел её научить, но вот как обращаться со своей винтовкой, толком не показал. Она дернула скобу затвора раз, другой… Тот скользнул назад, выпуская наружу медную головку пули…

Черт, как же этот затвор закрыть?! А, вот…

Неловко уперев приклад в плечо, она замерла… Показалось ли или напротив двери и в самом деле зашуршала галька? Она, инстинктивно зажмурившись, надавила курок.

Отдача больно ударила в ключицу, в двери появилась дырка… Одинцова и не заметила, как передернула затвор, и медный дымящийся цилиндрик запрыгал по доскам пола.

Кто-то выругался вполголоса, затем Маша услышала:

– Эй, девка… Слышь! Как тебя, Мэри?

Ударил выстрел, от двери брызнули щепки. Мария Михайловна выпустила вторую пулю наугад.

Послышался слабый вскрик, после чего снаружи заорали.

– Эй, Мэри, не надо больше палить! Мы не при делах! Дай нам уйти!

Мария молчала в ответ, сосредоточенно перепиливая ножом веревки на руках бесчувственного Николая. Освободив возлюбленного от пут, она сорвала с пояса флягу и попыталась влить ему в рот бренди. Устюжанин закашлялся, а потом тяжело поднял голову, удивленно оглядываясь вокруг.

Она разрыдалась…

* * *

Остаток дня Маша почти не запомнила. Ни как они сидели у дверей, напряженно прислушиваясь, не выдаст ли себя засада, ни как, наконец, вышли на крыльцо с оружием наготове, пригибаясь и готовые в любой миг броситься наземь и стрелять в ответ.

Не помнила она и того, как, увидев на берегу тело Тимохи Серьги с вывернутыми собратьями карманами, она истерически расхохоталась, ни как они столкнули мертвеца в воду.

Ни того, как нашли кровь на камнях. Видимо, Маша кого-то зацепила…

Ни того, как, обнаружив, что бандиты забрали не только свою лодку, но и их «Веселого зайца», она от души выматерилась и по-русски и по-английски, теперь-то уж точно вспомнив все соответствующие слова, что слышала за последний год в этом краю грубых мужчин.

Все это сохранилось в её памяти лишь урывками. Как сон или как ночной пейзаж, увиденный при вспышке молнии.

Кое-как она пришла в себя, обнаружив, что Николай с перевязанной головой полулежит на нарах, а она молча готовит ужин.

Они посмотрели друг на друга. Мария смахнула набежавшие на глаза слезы и сказала:

– Неужто это все с нами было? Не могу поверить…

– А я могу, – грустно сказал Устюжанин, проведя рукой по бинтам.

Он обнял её и тихо и проникновенно добавил:

– А ты ведь мне жизнь спасла, Машенька…

– Они не вернутся? – вместо ответа осведомилась она.

– Скорее всего, нет. Главарь погиб, охотиться за тобой нет смысла – без него им все равно не справиться. А даром лезть под пули – ищите дураков! Правда, мы можем их опознать, но они, наверное, сейчас вовсю чешут в Дайю, чтобы убраться в Штаты. Там у них, судя по всему, что-то припрятано. Как доберемся до обжитых мест, надо будет объяснить первому встречному судье насчет них. Надеюсь, их все-таки повесят.

Мария молча прислушалась к шуму ветра, шелесту древесных крон, далекому крику птиц.

– Коля, скажи… ты ведь умный и сильный… Скажи, как мне теперь быть? Я убила человека и… мой отец… Как с этим всем жить?

Про себя она подумала, что не прикоснется к деньгам отца, начало которым положило кровавое золото. Пусть они достанутся Арбенину и он обходится с ними, как знает, а она… Она и так выросла на них!

– Да, – блондин ласково коснулся ее плеча, – это трудно… Но надо жить. Главное, мы вместе и живы! Вот и будем жить.

И добавил решительно:

– Будем… жить. А теперь обними меня, Машенька. Ты рядом, и я хочу, чтобы так было всегда.

Мария молча вытерла слезы.

Николай наклонился и крепко поцеловал ее…

Страницы: «« ... 1011121314151617

Читать бесплатно другие книги:

Эта книга — воспоминания моего отца, написанные им незадолго до смерти в 1995 году. Зарисовками из с...
Иван Малов окончил Литературный институт имени А. М. Горького. Публиковался в «Литературной газете»,...
Время сжимается в спираль. Решения в бизнесе нужно принимать все быстрее. Обучению в традиционном фо...
Эта книга – первый сборник, в который вошли только стихи для детей. Они не только весёлые, но и напо...
Все, о чем вы здесь прочитаете, случилось на самом деле. Почти ничего не придумано и не приукрашено....
Изначально проект «Достучаться до идей» выглядел так: 30 дней подряд любой желающий исследовать свои...