Северная звезда Недозор Татьяна

Вдруг из пелены дождя прямо на них вылетела ломовая телега…

Мария смогла лишь закричать, а вот её отец не поспел перехватить вожжи…

Сильнейший удар…

Вспышка света…

Навалившаяся тьма…

И все исчезло…

* * *

Пять дней спустя

Христина Ивановна Шторх остановилась у дверей спальни. Она не могла набраться мужества, чтобы переступить порог комнаты. Совсем недавно оттуда вышел доктор медицины Павел Альбертович Фельцер, их семейный врач, приват-доцент Военно-медицинской академии. Он хмурился и беспрестанно потирал руки, как будто ему было холодно. Лицо его не обещало надежды.

Полицейский врач, который вскрывал тело Воронова, подтвердил диагноз доктора Верховцева – отец Марии и в самом деле страдал раком желудка и вряд ли бы прожил более двух лет. Но и их ему не отпустила судьба. Не вовремя подвернувшаяся телега, опрокинувшийся фиакр и вот…

Ее деверь, как гласит бумага, заверенная печатью полицейского врача, умер на месте от «обширного внутреннего кровоизлияния» – разорвалась изъеденная болезнью требуха. Как попутно выяснилось, тот последние месяцы заглушал приступы пилюлями опиума, коробочку которых постоянно носил в кармане. Китайское снадобье, видать, и притупило реакцию бывшего циркового возничего и таежника. К тому же он еще и прикладывался к этому новомодному белому зелью – кокаину, которое, по словам докторов, не так опасно, как опиум (чем и объяснялись посещавшие его приступы внезапной веселости)[1]. При нем даже нашли табакерку с белым порошком.

Оставалось лишь благодарить Бога, что Мария осталась жива. Но она лежала, не приходя в сознание, и никто не мог поручиться за её выздоровление.

А вот ломовой извозчик «номер 654», Сидор Кукша, отделался легким испугом, как и его лошадь. По этому поводу в газетке «Будильник» даже тиснули фельетончик под псевдонимом А. Хинеев.

Похороны Михаила Еремеевича состоялись два дня назад. Пышные, хорошие похороны, как и пристало купцу первой гильдии. Огромные дубовые двери открылись, и появилась мрачная процессия – впереди шел священник с кадилом в руках, его сопровождали певчие. Следом несколько крепких бородачей в сюртуках и цилиндрах – обслуга из похоронной конторы – вынесли массивный гроб, покрытый тяжелым покрывалом с золотыми кистями. За гробом шла траурная процессия: старые друзья, с которыми Воронов начинал свое дело, рабочие с его фабрик, домашняя прислуга.

Гроб установили на черный катафалк, запряженный парой гнедых, на лошадей были накинуты траурные попоны с серебряными кистями. Пара репортеров с разлапистыми фотографическими аппаратами была тут как тут – не письмоводитель из зачуханного департамента помер и не какой-нибудь спившийся актеришка, а купец первой гильдии.

Процессия остановилась на Георгиевском кладбище, возле принадлежавшего еще деду Маши участка с недавно построенным склепом. Девять лет назад тут упокоилась мать Марии, а за три года до того – её маленький братик Еремей, который не прожил и недели. Тут же возвышалась часовня во имя Архистратига Михаила. Строили её лет пять, и виновником подобной неторопливости был сам Михаил Еремеевич.

«Бог подождёт, Ему спешить некуда», – как-то пошутил он и дважды тратил выделенные на стройку деньги на нужды торгового дома.

Теперь Вседержитель, видимо, решил призвать своего раба Михаила, не считаясь с планами смертного…

Тогда, на кладбище, слушая священника, Христина Ивановна пыталась угадать, какие мысли скрываются под бесстрастной, холодной маской на лице Арбенина. Она знала о его планах относительно племянницы и сейчас пробовала угадать, есть ли под этим ледяным спокойствием страх за её жизнь. Или он намерен быстро утешиться, если Мария все же умрет?

Нет! Даже невозможно помыслить об этом! Смерть мужа покойной сестры она как-нибудь переживет, но если умрет Мария, ей самой останется лишь сойти следом в могилу! Она еле удержала рвущиеся рыдания.

В доме стояла тишина. Было лишь слышно, как Перфильевна, бормоча молитвы под нос, рубит на кухне большим ножом лёд в медном тазу, хрустящие удары сопровождают звяканье стали о медь и всхлипывания Глаши. Некстати подумалось, что Глаша в последнее время пыталась обратить на себя внимание Михаила Еремеевича. Христина Ивановна даже намеревалась поговорить с глупой девчонкой и объяснить всю неуместность её надежд. И вот все решилось само собой.

За эти дни многие приходили навестить Марию и справиться о ее здоровье. Её бывшие соученицы из купеческой гимназии, господин из дамского спортивного клуба «Левкиппа», где она занималась лаун-теннисом и верховой ездой, какие-то мимолетные знакомые. Разве что её ухажер – этот разорившийся дворянчик Дмитрий Одинцов не появился.

Зато господин Арбенин наведывался по два-три раза в день.

Христина Ивановна отвечала одно и то же:

– Она по-прежнему без сознания. Доктор говорит, что у нее есть шанс. Хотя… остается только молиться…

По мнению приват-доцента медицины Фельцера, шансов было не слишком много. Он терпеть не мог приносить дурные вести, поэтому во время разговора с Христиной Ивановной был хмур и нервно пощипывал бакенбарды.

– В таких случаях результат может быть двояким. Либо пациент идет на поправку, либо… В общем, если нет, тут уж ничем не поможешь. Я делаю все, что в моих силах. А в остальном надо положиться на волю Господа.

Госпожа Шторх услышала в голосе доктора нотки равнодушия и холодно ответила:

– Да, конечно.

Она готова была разрыдаться, да что там, в голос, истошно завыть, как простые бабы. Господи, ну почему Ты хочешь забрать жизнь у этого юного невинного существа?

– Я приду завтра в это же время. Продолжайте растирать ее льдом. Не думаю, что это принесет много пользы, но это единственное, что мы можем сделать сейчас. Как последнее средство остается только трепанация черепа.

Почтенная дама покачала головой… Это ей уже говорили, и, не очень веря врачам местной выделки, все же Европа есть Европа, она за три тысячи рублей вызвала из Берлина виднейшего специалиста в этой области, профессора Августа Ромпа. Может быть, он сможет спасти её любимую Машеньку?

Христина Ивановна стояла перед дверью в спальню Марии, стараясь собраться с мыслями и успокоиться. Через несколько минут надо идти на кухню за новой порцией льда. Она неукоснительно следовала указаниям доктора Фельцера. Они с Мартой натирали лицо и руки Маши льдом и вливали в рот по капле микстуру, массировали руки и ноги и обтирали уксусом.

Тетушка решительным движением открыла дверь. В комнате был полумрак. Машенька лежала на кровати. Ее золотистые волосы, заботливо расчесанные Мартой, разметались по подушке. Мертвенная бледность разлилась по лицу и шее. Грудь еле заметно вздымалась – только это говорило о том, что она все еще жива.

– Марта, уже почти шесть. Пойди на кухню – пусть Глаша даст тебе поужинать. А я пока побуду с Машей.

Девушка взглянула на Христину Ивановну. Ее лицо было серым от недосыпания.

– Я не голодна и останусь здесь.

Служанка и ее госпожа обменялись долгими взглядами. Затем дама взяла стул и села по другую сторону кровати.

– Хорошо. Мы обе останемся здесь. Мне, как и тебе, теперь другого места в этом доме нет.

Наступили сумерки, и госпожа Шторх поднялась, чтобы зажечь свет, поправить подушку, на которой лежала Мария, и принять у Глаши поднос с ужином.

Кухарка всхлипнула и уткнулась в передник, сотрясаясь всем телом, рыхлым и сдобным, как те сладкие булочки, которые только она одна умела выпекать.

– Все по-прежнему, – сообщила ей Христина Ивановна. – Мне, правда, кажется, что я слышала ее стон, но я так устала, что не могу поручиться за это. Боже, как я устала…

– Вы можете рассчитывать на меня, госпожа. Я готова с радостью сделать все, что в моих силах.

– Я знаю. Спасибо. Потом, может быть…

– Хорошо.

Глаша ушла, оставив после себя теплый аромат свежеиспеченного хлеба.

Марта заснула, сидя на стуле, и жалко было ее будить. Эта легкомысленная девочка оказалась на удивление выносливой сиделкой и, не смыкая глаз, провела у постели Марии все эти пять дней. Шторх подумала, что со временем, повзрослев и остепенившись, Марта сможет стать отличной домоправительницей.

Христина Ивановна тоже задремала. Ей приснилась златокудрая десятилетняя девочка в белом платьице, которая бежала по лужайке наперегонки со своей любимой собачкой, болонкой Дэйзи. Ее вприпрыжку догоняла Марта. Михаил высунулся из окна и кричал девочкам что-то веселое и…

Ее разбудил осторожный стук в дверь. Она вскочила и, еще не проснувшись окончательно, пошла к двери.

– Что случилось? Кто там?

– Сударыня, вы заснули?

За дверью снова стояла Глаша.

– Там, уж вы простите, сударыня, опять пришел господин Арбенин. Уже в третий раз за сегодня. Он говорит, что хочет видеть Марию Михайловну.

– Я же сказала ему, что ее состояние не изменилось.

– Вот и я твержу ему, но он ничего не хочет слушать. Если уж этот человек вобьет себе что-нибудь в голову, то ни за что не отступится. Он желает убедиться, что она жива.

– Ну что ж. Я думаю, это не причинит ей вреда. Проводи его сюда. Пусть, если хочет, увидит все своими глазами.

Арбенин ворвался в комнату и остановился как вкопанный. Некоторое время, дико вращая глазами, переводил взгляд то на Машу, то на Христину Ивановну.

– Почему она у вас лежит пластом? Ее нужно приподнять, чтобы кровь не застаивалась и отлила от головы! К тому же здесь очень душно. Неудивительно, что она до сих пор не поправилась!

Госпожа Шторх даже не пыталась скрыть своего негодования, в которое ее привели слова незваного гостя.

– Как вы смеете врываться сюда и обвинять меня в том, что я плохо ухаживаю за племянницей!

Но Арбенин не слушал её. Он склонился над девушкой, взял ее за руку и резко тряхнул:

– Мария! Мария, я хочу, чтобы ты услышала меня и очнулась.

Он говорил громко и настойчиво.

– Она не слышит вас! Вы с ума сошли! – кинулась Христина Ивановна, оттесняя гостя. – Чего, позвольте узнать, вы ждете? Выздоровления Маши или наследства её отца?

– Я жду, когда моя невеста придет в себя. А как только это произойдет…

Он запнулся: на него смотрело дуло маленького револьвера.

– Вон! Убирайтесь вон сию же секунду! И запомните: я бы на вашем месте не торопилась строить планы относительно Марии. За неё есть кому постоять!

Нелогично для героя, тем более дворянина. Лицо Арбенина потемнело. Он стал похож на злого сорванца, которому взрослые помешали мучить кошку. Дама проводила его до двери, но на пороге он на мгновение задержался и прошипел:

– Не лезь, куда тебя не просят, сумасшедшая старуха! Я никому не позволю вмешиваться в мои дела. Никому! Лучше ухаживай как следует за Машей, чтобы она поскорее поправилась. И смотри у меня! А не то я до тебя доберусь!

Христина Ивановна остолбенела. Когда она пришла в себя, Арбенин уже ушел.

Да как он смеет!? И этот паршивец назвал её старухой? Это она-то старуха? Нет, надо было его пристрелить!

* * *

Сны. Память ее распалась на фрагменты разноцветной мозаики, которые перемещались и никак не хотели складываться в цельную картину. Фрагменты. Краткие, бессмысленные, беспорядочные…

Она спала до тех пор, пока ее снова не будили голоса, похожие на птичий щебет.

Постепенно сны становились все более беспокойными. Маше приснилось, что она пытается убежать от кого-то, кто гонится за ней по улицам странного, полуразрушенного города.

Она застонала.

Потом ее преследователь пропал, вместо него появился Дмитрий. Его красивое лицо вдруг покрылось трещинами и стало рассыпаться на глазах.

В это время голоса наверху стали громче.

Сны опять стали другими. Мягкими и легкими, как прикосновение лапки котенка. Мария увидела себя маленькой.

Большая лампа «друммонова света»[2] под матовым абажуром обливала молочным сиянием столовое серебро на столе, гардины и зеркала… Маша сидит над тетрадкой и рисует цветным карандашом, при этом мурлыча какую-то песенку без слов… Всё удивительно уютно, спокойно… и как будто вдали звучал красивый голос мамы… Накатывало ощущение ласкового покоя, уюта…

Вот они на прогулке. Батюшка посадил ее себе на плечи и нес над толпой подгулявших обывателей. Вокруг летняя зелень, ленты, шары, балаганы. Тут же была её мама, живая, веселая и смеющаяся. А кто этот уже взрослый мальчик в матросском костюмчике? Неужели это её братик? Но он же…

Не отдавая себе в этом отчета, Мария поднималась все выше по стенам колодца. Голоса становились все громче и впивались в мозг острыми иголками. Она слышала обрывки разговора.

– …Ты не хочешь заморить червячка, Марта?

– Нет, я останусь. Наверное, она…

– Показалось, что она шевельнулась…

– Да, вот видите, снова…

– По-моему, она приходит в себя!..

– Боже мой, неужели…

– Да. Она снова застонала. О боже, Марта, у нее дрожат ресницы!

Мария сделала над собой неимоверное усилие и открыла глаза.

* * *

Девушка сидела на кровати, обложенная со всех сторон подушками, и в задумчивости передвигала по подносу тарелку с недоеденным завтраком.

Прошла неделя в тех пор, как она вернулась в этот мир оттуда, где её ждали отец, мама и брат. И иногда ей приходила в голову мысль, что, может быть, ей было бы лучше остаться там, с ними… Ведь она теперь одна в этом мире…

Тем не менее она выздоравливала. Профессор Ромп приехал в назначенный срок и, кажется, несколько расстроился, что больная к тому времени уже пошла на поправку, не дожидаясь его участия. Он велел Христине Ивановне кормить ее куриным бульоном и свежими фруктами и прописал полный покой. Затем сварливо принял внушительный гонорар и поспешил на вокзал, чтобы успеть на обратный поезд в Берлин – лечить высокородных аристократов – всех этих «фонов» и «цу», чьи мозги испортило вырождение и близкородственные браки, а также алкоголизм и сифилис.

У Марии не было аппетита, кусок не лез в горло. Папина смерть казалась невероятной, невозможной… Казалось, он сейчас откроет дверь и скажет…

Болезненная тошнота подступила к горлу, когда Воронова вспомнила его последние слова, обращенные к ней. Матерная брань, достойная мужика! Надо заставить себя не думать об этом! Она любила папу, и он любил ее. И ничто не может этого изменить!

Было еще одно обстоятельство, которое лишало ее покоя. Дмитрий. Он не приходил, не присылал узнать о ее здоровье. Почему же её любимый не написал ей? Где он? Петербург никогда не был особо здоровым местом. Вдруг он заразился чем-нибудь и сейчас умирает в больнице для бедных? Может, он просто валяется беспомощный на койке в своем подвале, не имея сил позвать на помощь?

Больная вздохнула и оттолкнула от себя поднос. Ее тошнило от одного вида куриного бульона.

Через несколько минут в комнату вбежала запыхавшаяся Марта. Мария почувствовала зависть. Марта может ходить и бегать. Или болтать на кухне с Глашей и выпрашивать у нее горячую ватрушку. А она прикована к постели, беспомощна и в полном отчаянии.

– Марта, подай мне, пожалуйста, перо и бумагу. Я хочу написать письмо, а ты подожди здесь. Отнесешь его сама по адресу и отдашь лично в руки.

Мария вскочила с постели. И тут же почувствовала сильное головокружение, перед глазами замелькали черные точки, как снежинки в метель. Колени подогнулись. Она очнулась, лежа на полу. Над ней склонилось испуганное лицо Марты.

– Зачем вы встали, Мария Михайловна?

– Ничего, все прошло.

– Вы упали в обморок! Вам нельзя вставать. Так сказал доктор. Христина Ивановна будет ругаться…

Марта принялась тянуть Марию за руки, пытаясь поднять, но все ее усилия оказались напрасными.

– Нужно позвать кого-нибудь!

– Нет, не надо. Я сама поднимусь.

– Но ваша тетушка говорит, что вы должны лежать, не вставая, еще шесть недель. Вам предписан полный покой!

– Ерунда.

Мария пыталась встать с пола.

– Доктор ошибается. Чем больше я лежу, тем слабее становлюсь. Стой!

Горничная бесшумно подбиралась к двери.

– Не надо звать тетю!

Девушка послушно остановилась.

– Иди сюда и помоги мне. Если я начну падать, поможешь мне. Я не калека, в конце концов! А ты ни слова не скажешь тете, я не хочу, чтобы она волновалась.

Через несколько минут Маша лежала в постели белая, как полотно, и усталая, будто пробежала пару верст.

– Ну вот. Я встала и сама вернулась в постель. Вечером я снова попытаюсь это сделать. И завтра тоже. А сейчас я напишу письмо.

Сочинение письма к Дмитрию не заняло много времени. Она запечатала конверт и написала адрес.

– Ну вот, возьми. И… пожалуйста, если ты его не застанешь, постарайся разузнать, где он и все ли с ним в порядке.

Ее голос задрожал.

– Я только хочу знать, что с ним, не болен ли, не ранен… И на тебе десять рублей, купи чего-нибудь себе.

– Хорошо, барышня. Благодарствуйте.

Марта с пониманием посмотрела на свою госпожу, улыбнулась и ушла. А Мария притянула к себе поднос и жадно, не различая вкуса, стала есть.

Марта не без труда нашла улицу, где жил Одинцов. Она бежала по тротуару, подгоняемая стылым ветром с Финского залива. По мере того как она шла к цели, фасады становились все более обветшалыми и облупленными. Вывески солидных магазинов, вроде чайной торговли Высоцкого или «Цветочные мыла парфюмерной фабрики Н. А. Ротмана», сменялись на какие-то нелепые надписи, вызывавшие улыбку. «Фортепьянист и роялист», «Продажа всевозможных мук», «Портной Дорофей Гриб из иностранцев», «Радикальное убийство и выведение мышей, крысей, тараканов и прочих нежелательных жильцов»[3]. Вдоль улочек тянулись рюмочные, извозчичьи чайные, портерные, распивочные или просто заведения, украшенные лаконичной вывеской: «Водка».

Наконец Марта подошла к дому на Третьей Куликовской улице, где, как сказала госпожа, жил Одинцов. Напротив маленькой боковой двери была свалена куча мусора. Должно быть, дворники несли свою службу из рук вон плохо. Девушка направилась к парадному, минуя гипсовых львов, и крутанула тронутую зеленью медную ручку звонка.

Прошло довольно много времени, прежде чем дверь открылась.

– Чего вам?

На пороге стояла средних лет женщина, завернутая в цветастый халат, державшая в костлявых пальцах недокуренную тонкую папироску. В воздухе висел кухонный чад и еще какой-то несвежий, затхлый запах. Присыпанные ранней сединой волосы были заплетены в бумажные папильотки. Выглядела женщина неважно.

– Я принесла письмо для господина Одинцова. Он живет здесь, не так ли? – тщательно подбирая слова, справилась горничная.

– А ты кто такая? – хмуро осведомилась женщина, обдав её застарелым перегаром и табачным дымком.

– Я Марта Роот, прислуга в доме купца первой гильдии Воронова, – сообщила девушка.

– Марта, значит. Из чухонцев? А по-русски Марфа, так?

Марта молча кивнула.

– Ну а я вот буду Фотиния. Фотиния Климовна Дольник – вдова коллежского асессора Дольника. Ныне домовладелица…

– Господин Одинцов тут живет? – как можно более твердо молвила Марта, не имевшая желания слишком долго продолжать разговор.

– Не живет. Жил, – уточнила госпожа домовладелица. – Он уехал. Почти три недели назад. В один день собрался и сел на пароход… Кажется, в Гамбург.

– В Гамбург? Но что ему там делать? – растерялась горничная.

– Да мне-то откуда знать? – непритворно обиделась женщина. – Он мне, между прочим, задолжал. И деньги, и… – неприятная змеиная улыбка тронула вялые губы, – еще кое-что, что мужчины обычно втюхивает нашей сестре задаром…

Марта невольно нахмурилась, представив, как расстроится Мария Михайловна.

– Вот как! – пробормотала она в легкой растерянности. – А у меня для него письмо…

– От кого?

– От госпожи Марии Вороновой. Она велела отнести письмо и узнать, что с господином Одинцовым, не болен ли он…

– Ну, за это, милочка, можно не беспокоиться, – многозначительно усмехнулась квартирная хозяйка. – Он здоров, как бык. Но, похоже, вернется нескоро. Кстати, он тоже оставил у меня письмо, и как раз для твоей госпожи, милочка, и попросил его отправить. Я еще не успела это сделать, так что если ты действительно пришла от этой… мадам Марии, то я отдам его, так и быть. Подожди немножко, милочка…

Женщина вскоре вернулась с конвертом.

– Вот.

Марта взяла письмо, принужденно улыбнулась и поблагодарила. Губы женщины в ответ тоже расползлись в подобии улыбки.

– Не стоит. Этот господин, кроме всего прочего, остался мне должен пять рублей. Обещал выслать, как только появятся деньги. Ха! Вряд ли это случится когда-нибудь. Он никчемный красавчик и больше ничего. Госпожа Воронова рано или поздно убедится в этом.

Девушка нахмурилась и, не простившись, направилась прочь, прикидывая, где тут ближайшая станция конки.

* * *

Остановившимися глазами Мария смотрела на четвертушку дешевой бумаги. Дмитрий бежал. Уехал. Исчез.

Перед глазами плясал его ровный, аккуратный почерк.

«Любимая моя Машенька, я чувствую себя последним подлецом, оставляя тебя после того, что случилось между нами. Но прошу, пойми и прости. Я попросил свою квартирную хозяйку отправить это письмо и надеюсь, что оно благополучно попало к тебе в руки. Я не говорю о воле твоего отца, но я намерен доказать, что он не прав.

Я собираюсь разбогатеть, Маша, и поэтому отправляюсь на Аляску. Чувствую, что мне должно повезти. В конце концов, чему-то я научился в этом Горном институте? А потом я вернусь в Россию, осыплю тебя золотом, мы поженимся и будем жить счастливо. Любимая, пойми, я не могу всю жизнь чувствовать себя твоим бедным родственником и не иметь возможности дать тебе все, что ты только пожелаешь. Прошу тебя лишь об одном: дождись меня…»

Письмо на этом не кончалось, но у неё не было сил читать дальше. Она вспоминала его руки, такие страстные и умелые, его тело, его глаза.

Поймала себя на том, что яростно сжимает в руке злосчастное письмо. Ровный знакомый почерк изменился до неузнаваемости и поплыл перед глазами. Он отправился на эту дьявольски далекую Аляску, что лежит на другом краю света! Он хочет пересечь океан и целый континент, горы и ледники и стать золотоискателем, как её покойный отец. И не собирался возвращаться до тех пор, пока не разбогатеет. Мария плакала. Ведь могут пройти годы, прежде чем любимый вернется!

Она не помнила, как закончился этот день. Заставила себя поужинать, встать с постели и сделать несколько кругов по комнате – нельзя же провести оставшуюся жизнь в постели.

Вечером зашла тетя Христина и сообщила, что назавтра назначено чтение завещания.

– Назавтра!

Истинный ужас охватил Марию. Она совсем забыла о завещании. Батюшка обещал изменить его, но смерть помешала ему.

– Да, дорогая моя. Господин Гольдштейн не сделал этого раньше из-за твоей болезни, но он не может откладывать до бесконечности, и поскольку ты уже почти поправилась… Что с тобой, ты плачешь?

– Это из-за батюшки…

* * *

На следующий день все собрались слушать завещание в кабинете отца – большой комнате, отделанной темным дубом и пропахшей кожей и крепким табаком. Огромный стол, керосиновая лампа с зеленым абажуром, книжные шкафы под потолок. Книг тут было много и вовсе не для красоты – отец не все, но многие из них прочитал. Мария тоже любила читать, а отец бывал в кабинете нечасто, поэтому он давно стал ее любимым местом. А теперь ей было невыносимо сидеть в удобном кожаном кресле и знать, что папенька больше никогда не войдет сюда!

В помещении собрались все домашние. Слуги – Марта, Глаша, дворник Андрон, ради такого случая надевший свои медали, и другие тоже были приглашены, ведь и им хозяин что-то оставлял. Их лица, как заметила Воронова, были торжественны и серьезны.

Тут были и душеприказчики, два партнера отца по торговым делам – вырицкий купец Антип Ефремов и белобрысый светлоглазый торговец тканями Иван Руммо из обрусевших финнов.

Лишь Арбенин заставлял себя ждать. С утра он был на верфях.

Нотариус Самуил Аронович Гольдштейн был сух и корректен. Вот уже пятнадцать лет он являлся поверенным отца, и ничего не могло его смутить в исполнении своего профессионального долга.

Наконец Арбенин появился. На нем был элегантный сюртук, который плотно облегал его сильное, хотя и чуть огрузневшее за годы конторской жизни тело. Нотариус начал:

– Теперь вы появились, господин Арбенин, и я могу…

– Приступайте, – бросил Виктор Петрович.

Маше было не по себе от его взгляда. Он смотрел на нее как на свою собственность и, увы, имел на это основания.

– «Я, Михаил Еремеев Воронов, находясь в здравом уме и твердой памяти и желая сделать распоряжение относительно наследования моего имущества, движимого и недвижимого…»

Она не слушала. Зачем? Завещание было жестоким, несправедливым, бессмысленным. Но батюшка умер прежде, чем успел изменить то, что написал, и ничего теперь не поделаешь.

Гольдштейн закончил читать. Тетя Христина сидела, выпрямившись в кресле, слегка склонив голову набок, ее глаза блестели. Лицо Арбенина было бесстрастным.

Девушка поднялась, не в силах больше выносить происходящего. Произнеся какие-то обычные в таких случаях ничего не значащие слова, она вышла из кабинета. Батюшка умер, а его последняя воля продолжала жить, и избежать её было невозможно. Мария добрела до лестницы и схватилась за перила, чтобы подняться к себе наверх и побыть в одиночестве. В это время кто-то поймал ее за руку.

– Мария! Вы куда?

Это был Арбенин. Она слышала голоса в кабинете и с ужасом подумала, что все домашние еще там, в том числе слуги, и никто не придет ей на помощь.

– Пожалуйста, Виктор Петрович, я плохо себя чувствую…

Девушка говорила правду. Все ее силы ушли на то, чтобы пробежать расстояние от кабинета до лестницы. К тому же она не завтракала, так что теперь одновременно чувствовала голод и тошноту. Арбенин схватил ее и поднял на руки.

– Вы плохо себя чувствуете? Я же говорил вашей тетке, чтобы она получше смотрела за вами. Вы того и гляди брякнетесь в обморок!

Маша готова была закричать от отчаяния и беспомощности. Все еще слабая, она не могла сопротивляться грубой силе мужчины, который внес ее в спальню и уложил на кровать. Хотя у неё все плыло перед глазами, она, собрав остатки сил, уперлась рукой в его грудь, отталкивая и отпихивая:

– Вы не смеете! Оставьте меня! Я больна! Я не хочу, чтобы вы находились в моей спальне, и не намерена…

– Может, вы и не намерены, зато я намерен, дорогая, – зло хохотнул он. – Тем более что, собственно, кому же еще в ней находиться? Ведь ваш любовник бросил вас.

– Мой… любовник? – пробормотала она, ничего не понимая. – С чего вы…

– Да не отпирайтесь! Этот сопливый мальчишка Одинцов исчез неизвестно куда. Соблазнил вас и бросил. Вот такая-с оперетта!

– Мария Михайловна, – с улыбкой продолжил Арбенин, – заметьте, я не устраиваю сцен и не гоняюсь за вами с кинжалом, как в любимых вами идиотских пиесках и романах. Нет, разумеется, я огорчен тем, что ваша… – ехидная улыбка, – самая большая драгоценность досталась другому. Но если посмотреть на это дело философски, то можно найти и светлую сторону. Во-первых, – он нахально подмигнул Марии, – вы получите возможность понять и оценить разницу между настоящим мужчиной, умеющим обращаться с женщинами, и никчемным юнцом, весь опыт которого – это дешевые проститутки и потасканные горничные. Во-вторых, вы убедились, что кроме меня, у вас нет вариантов…

Откуда он знает про Дмитрия?! Впрочем, не важно… Следил за ней или случайно их заметил? Но как же она ненавидит Арбенина! Сейчас намного больше, чем пять минут назад. Начни он браниться или угрожать, она бы поняла страдания ревнивого влюбленного. Но вот так…

Мария больше ничего не чувствовала, кроме поднимающейся в ней тошнотворной волны. Она успела повернуть голову набок, прежде чем её жестоко и неудержимо вырвало.

* * *

Когда тетя Христина поднялась наверх, она не на шутку испугалась.

– Боже мой, Машенька, что произошло?

Дама, звеня в колокольчик, вызвала Марту. Вдвоем они пересадили Марию в кресло, где та лежала без движения, пока Марта перестилала постель. Слава богу, Арбенин ушел. Хотелось только одного – чтобы все поскорее оставили её одну, чтобы она могла зарыться лицом в подушку и плакать.

Как страшно обернулась жизнь! Батюшка умер. Дмитрий уехал в невообразимую даль на эту страшную Аляску. Рядом остался только Арбенин. Рано или поздно он добьется своего. И тогда папино завещание навсегда, до конца жизни, свяжет их…

– Хотите, я принесу ужин, Марья Михайловна? – щебетала горничная. – Вам станет лучше, если поедите. Моя мама всегда носила с собой печенье, чтобы, если проголодаешься, было что положить в рот.

– Нет, я не голодна. Марта, пожалуйста, приготовь мне постель поскорее. Я хочу спать. Я хочу, чтобы меня все оставили в покое!

– Может быть, переоденетесь, вам будет удобнее.

– Нет! Я не хочу переодеваться! Сделай одолжение, оставь меня!

Глаша принесла ужин.

Мария с отвращением оттолкнула от себя поднос, но голод взял свое, и она съела половину порции жареной трески с тушеной капустой.

Она с силой надавила на виски, голова раскалывалась. Тем не менее выбралась из-под одеяла и встала с постели. Голова закружилась, но Воронова, выждав, пока приступ пройдет, сняла рубашку и подошла к большому зеркалу.

Внимательно осмотрела свое обнаженное тело и не без удовольствия отметила, что, несмотря на болезнь, оно по-прежнему красиво. Небольшая изящная грудь с остро торчащими сосками, тонкая талия, расширяющаяся к животу благородной лепки линия бедер. Глаза ее задержались на животе, плоском и гладком. Скользнули ниже…

И все это будет принадлежать этому мерзавцу, этой похотливой скотине Арбенину?! Он будет… с ней? Нет, такое невозможно представить!

В ужасе и отвращении Маша спрятала лицо в ладони.

От горьких мыслей её отвлекли шаги в коридоре. Она быстро надела рубашку и залезла в постель. В дверь постучали.

– Машенька, ты не спишь? Можно войти?

Это была тетя Христина. Когда она открыла дверь, Мария как ни в чем не бывало сидела среди подушек с томом Эжена Сю в руках.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Эта книга — воспоминания моего отца, написанные им незадолго до смерти в 1995 году. Зарисовками из с...
Иван Малов окончил Литературный институт имени А. М. Горького. Публиковался в «Литературной газете»,...
Время сжимается в спираль. Решения в бизнесе нужно принимать все быстрее. Обучению в традиционном фо...
Эта книга – первый сборник, в который вошли только стихи для детей. Они не только весёлые, но и напо...
Все, о чем вы здесь прочитаете, случилось на самом деле. Почти ничего не придумано и не приукрашено....
Изначально проект «Достучаться до идей» выглядел так: 30 дней подряд любой желающий исследовать свои...