Лунный парк Эллис Брет

20. Кентукки-Пит

Я не отрывал глаз от горизонта. Небо заволакивало черными тучами, которые постоянно меняли форму. Они были похожи на волны, на гребни, на пену морскую с многих тысяч пляжей. Время от времени я поглядывал в зеркало заднего вида, нет ли за мной хвоста. Мне плевать было, как отреагирует Сара на исчезновение игрушки, ей придется смириться с этим, и все. Писатель заметил, что мы едем не в колледж, и снова поднял вопрос об «Отрицательных числах». Я терпеливо объяснил ему, что мы в колледж не поедем. Сказал ему, что мы возвращаемся на Эльсинор-лейн. Напомнил писателю, что нам нужно вернуться в комнату Робби. На его компьютере важная информация. В ней нужно разобраться. Это может многое объяснить.

Вот почему мы едем домой, а не в колледж.

Документы в компьютере – это всего лишь предупреждение, спорил писатель.

Ответ в рукописи, а не в компьютере, убеждал он.

Меня немного снесло, я отвлекся и вспомнил о собственной рукописи.

Теперь-то я наверняка знаю, думал я, что не закончу ее никогда. Этот факт я воспринял стоически.

Писатель стал смеяться надо мной, и я почувствовал себя прозрачным, уязвимым.

Писатель смеялся: Притормози.

Писатель смеялся: Я выйду.

Зазвонил мобильный. Я схватил его с панели. Это был Пит.

– Где ты взял эту игрушку? – спросил я, как только нажал кнопку.

– Хэлло, Брет Эллис, – протянул Пит, с чем-то возясь. – Рановато звонишь – так закинулись, что на всю ночь хватило?

– Нет-нет, – сказал я, поморщившись, – не о том речь. Я просто хотел спросить тебя об игрушке…

– Какой игрушке, чувак?

– Той птичке, которую я просил тебя достать для моей девчушки, – сказал я, стараясь произвести впечатление озабоченного родителя, а не верного клиента-торчка.

– Помнишь, мне понадобился на ее день рожденья этот хренов Терби? А их уже везде распродали. Помнишь?

– А, да, та жуткая хрень, которая вдруг так тебе присралась.

– Вот именно, – вздохнул я облегченно. Пит все-таки вспомнил; мы на верном пути. – Так где ты ее взял?

Я прямо расслышал, как он пожал плечами:

– Да так, по знакомству.

– Кто это был?

– А что?

– Мне нужно знать, Пит. Кто это был?

– Старина, а ты уверен, что ты не вставленный?

Я понял, что натруженно хриплю, и постарался придать голосу нейтральный тон.

– Это важно, о'кей? Можешь не называть имена. Итак, ты нашел ее через магазин игрушек, или еще через кого, или как?

– Я его не спрашивал, где он ее достал. – По тому, как он это сказал, я живо представил его ничего не выражающее лицо. – Он просто принес мне эту штуку.

Так-с. Я вдохнул. Мы напали на след. Знакомый – мужчина.

– А как он выглядел? – Предвкушая его ответ, я крепко стиснул руль.

– Как он выглядел? – спросил Пит. – Че за на фиг?

– Молодой парень или мужчина постарше?

– Зачем тебе это надо?

– Пит, просто дай мне описание, – понизил я голос. – Пожалуйста, мне это очень важно.

– Ну, молодой парень, – озадаченно произнес Пит.

– Как он выглядел?

– Выглядел? Он выглядел как студент. Он на самом деле и был студент. Он учится там, где ты работаешь, чувак.

Писатель ухмыльнулся.

Писатель забился в экстазе на своем сиденье.

Писатель готов был захлопать в ладоши.

Я молчал, и Пит продолжил:

– На первой неделе занятий я встречался с ребятками и должен признать, я искал ее повсюду, дернул даже своего знакомого из Кабо, этой штуковины просто нигде не было, и, зная, сколько ты готов за нее выложить, я уже было отчаялся и спрашивал уже каждого встречного-поперечного, и вот однажды вечером я был в колледже… по делам… пробегал там по делишкам и спросил в одной компании, не сможет ли кто-нибудь достать мне эту штуковину, и этот парень сказал, что готов притаранить ее хоть завтра.

Нет проблем.

Я вел машину по шоссе.

И не обращал внимания на спокойно стоящие пальмы, превратившие шоссе в коридор.

Я выправил машину и вернулся в наш ряд.

Писатель больше не мог сдерживать ликование.

Кентукки-Пит все говорил, хотя это уже не было важно.

– И вот мы встретились на парковке возле «Фортинбраса», штука была у него с собой, вот и все, чики-пуки. – Пит чем-то затянулся, и голос его стал глубже. – Я дал ему половину, остальное взял себе как комиссионные и закрыл сделку.

– Как он выглядел, Пит?

– Боже мой, что ж ты все спрашиваешь, как будто это имеет какое-то значение.

– Так и есть. Расскажи мне, как он выглядел.

Пит помолчал и снова затянулся.

– Ты, наверное, подумаешь, что я решил отмазаться, но он чем-то был похож на тебя.

– Что ты имеешь в виду? – нашел в себе силы спросить я.

– Ну, он был похож на тебя в молодости.

– Его звали Клейтон? – нашел в себе силы спросить я.

– Чувак, я бухгалтерию не веду.

За окнами машины все затуманилось.

– Его звали Клейтон?

– Я только знаю, что познакомился с ним в колледже и что ездил он на маленьком белом «мерсе». – Пит кашлянул. – Я запомнил его машину. Помню, еще подумал: черт побери, чувачок-то упакованный. Подумал еще, что это будет весьма прибыльный семестр… – пошли помехи, – но этого парня я больше не видел.

«Порше» слегка вильнул. Накатила новая волна страха.

– Его звали Клейтон?

Меня замкнуло. Я попытался выпрямиться. С таким же успехом я мог бы говорить сам с собой.

Долгая пауза потрескивала помехами. И снова тишина.

Я уже собирался повесить трубку.

– А знаешь? – Пит все-таки вернулся. – Мне кажется, именно так его и звали. Да, Клейтон. Похоже на правду.

И снова пауза – Пит что-то соображал.

– Подожди-ка – так ты его знаешь? Какого же черта ты мне звонишь…

Я дал отбой.

И сосредоточился на ослепляющей пустоте шоссе.

То, что ты сейчас услышал, Брет, ни на что не ответит. Это сказал писатель.

Посмотри, как почернело небо. Это я его сделал таким.

21. Актер

«Порше» нырнул в гараж.

Стих писательский смех. Писатель – слепой поводырь – постепенно рассеялся. Я остался один.

Все, что я сделал, я сделал по собственной воле.

Лестница показалась мне круче, когда я поднимался на второй этаж.

Я открыл дверь в комнату Робби.

Компьютер был выключен. (Когда меня отвлекли, он работал.) Включив его, я просидел у экрана три часа кряду.

Как только я впечатал пароль, чтоб открыть файл «КМ», на экране снова развернулся рабочий стол.

Тут экран стал мигать, края вывернулись, потом он позеленел и ощетинился помехами.

Я пытался бороться с трудностями. Все время повторял себе, что, если прочту те файлы, все проблемы станут невесомыми.

Я выключил компьютер из сети. Включил снова.

Целый час я держал на проводе телефонистку горячей линии компании, пока не убедился, что они ничего не могут поделать.

Я стучал по клавишам одной рукой, другой бессмысленно водил кругами мышку по коврику, глаза болели, на лице застыла сосредоточенная гримаса.

Компьютер превратился в каменную игрушку, которая безразлично смотрела на меня. Компьютер и не думал проигрывать эту игру.

Каждый удар по клавишам уводил меня еще дальше от того места, где я хотел оказаться.

Я просто пятился назад.

Сквозь вспышки и помехи время от времени мне виделись то холмы Шерман-Оукс, возвышающиеся над долиной Сан-Фернандо, то прибрежная линия отеля в Мексике, и отец стоит на пирсе с поднятой рукой, из компьютерных колонок при этом доносился шум океана.

Мелькнула и тень отделения Банка Америки на бульваре Вентура.

Еще одно узнаваемое видение: лицо Клейтона.

Потом компьютер стал умирать.

Уже совсем затухая, колонки выдали слабую, приглушенную строчку из «На солнечной стороне улицы».

Скрипнув напоследок, компьютер замолк и сдох.

Теперь что-то узнать можно только от Робби, сказал я себе, отрываясь от стола.

Тут же материализовался писатель.

Высоким голосом он спросил: Ты правда в это веришь, Брет? Ты действительно думаешь, что твой сын тебе что-то расскажет?

Я ответил утвердительно, и писатель откликнулся: Как это печально.

Марте я сказал, что сам заберу Робби из Бакли. Я не дал ей ответить.

Просто сказал и тут же вышел из ее кабинета.

Проходя по коридору к гаражу, я услышал, как она нехотя согласилась.

На улице направление ветра все время менялось.

На шоссе я увидел отца: он стоял без движения на пешеходной эстакаде.

Сквозь открытое окно я показал права охраннику и встал в очередь машин на парковке возле библиотеки. Над нами возвышались шишковатые шпили окружающих школу сосен.

Я взглянул на шрам на ладони.

Или это будет финал (а финалы тебе всегда легко давались) или же что-то заживет, и исцеление это предотвратит трагедию.

Писатель со мной не согласился по-своему, но чрезвычайно живо.

К эскадре джипов тянулись привилегированные дети и бурчали друг другу предостережения. Следящие камеры не спускали с мальчиков своих объективов. Сыновья всегда будут дамокловым мечом. Отцы обречены.

Робби тащил рюкзак на одной лямке, ворот рубашки расстегнут, галстук в красно-серую полоску болтается на шее: пародия на уставшего бизнесмена.

Заметив «порше», он уставился на человека, сидящего за рулем. Он вопросительно взглянул на него, как будто впервые меня видел.

Мои вопросы потонут в его ответах.

Его сомнения стали физически ощутимы, когда он застыл возле машины.

Я молил его сделать еще один шаг. Пожалуйста, сдайся, просил я. Дай мне еще один шанс.

Писатель уже собрался что-то проскрипеть, и мне пришлось его заткнуть.

И тут, как будто услышав меня, Робби вразвалку пошел к машине и выдавил улыбочку.

Он снял рюкзак и открыл дверцу.

– Че как? – ухмыльнулся он и поставил рюкзак на пол. Сел, закрыл дверцу. – А где Марта?

– Слушай-ка, – начал я. – Знаю, ты не очень-то рад меня видеть, так что можешь особо не улыбаться.

Робби не завис ни на секунду. Он мгновенно повернулся и уже собирался открыть дверь, но я заблокировал замок. Он подергал ручку.

– Я хочу с тобой поговорить, – сказал я, когда мы оба оказались заперты в машине.

– О чем? – отпустил он ручку и уставился перед собой.

Салон, как я и ожидал, явственно разделился на две части.

– Только знаешь что – давай без дураков.

Он повернул голову, лицо его выражало глубокий скепсис.

– Каких еще дураков, пап?

Это «пап» как подачка.

– Черти что, Робби, прекрати. Я знаю, как ты несчастен. – Я втянул воздух и постарался смягчить тон, но ничего не получилось. – Я сам ужасно несчастен в этом доме. – Снова вздохнул. – Все в этом доме из-за меня чувствуют себя несчастными. Можешь больше не притворяться.

Я смотрел, как играют желваки на его гладких скулах. Он снова смотрел в окно.

– Я хочу, чтоб ты рассказал мне, что происходит, – повернулся я, чтобы смотреть прямо на него. И скрестил руки на груди.

– Ты о чем? – взволнованно спросил он.

– О пропавших мальчиках. – Контролировать интонации уже не было возможности. – Что ты о них знаешь?

Молчание его было красноречивым. Дети вокруг нас грузились по машинам.

Машины выруливали по кругу на выезд, и только «порше» замер у обочины. Я ждал.

– Я не знаю, о чем ты говоришь, – тихо произнес он.

– Я говорил с мамой Эштона. Я разговаривал с Надин. Ты знаешь, что она нашла на его компьютере?

– Она сумасшедшая, – в панике повернулся ко мне Робби. – Пап, она сумасшедшая.

– Она сказала, что Эштон переписывается с пропавшими мальчиками и что она нашла эту переписку. Она утверждает, что письма были отправлены после их исчезновения.

Робби покраснел, сглотнул. Презрение, размышление, признание факта – все это в быстрой последовательности промелькнуло на его лице. Итак: Эштон всех сдал. Значит, Эштон предатель. Робби воображал себе сияющую комету.

Роби мечтал о путешествиях в далекие города, где…

Неверно, Брет. Робби мечтал о побеге.

– Я-то тут при чем? – спросил он.

– До фига при чем, если Эштон шлет тебе файлы, а Клиэри Миллер написал тебе письмо, и…

– Папа, это не то…

– Я слышал, о чем вы разговаривали в субботу возле кинотеатра. Ты стоял с друзьями и кто-то заговорил о Маэре Коэне. И тут вы все замолчали – не хотели, чтоб я слышал. О чем вы там секретничали, черт побери? – Я помолчал, стараясь овладеть своим голосом. – Как насчет поговорить об этом? Ты ничего не хочешь мне рассказать?

– Я не знаю, о чем тут говорить. – Тон его был спокойным и рациональным, но ложь поворачивала ко мне свою черную морду.

– Прекрати, Робби.

– За что ты на меня злишься?

– Я на тебя не злюсь. Просто волнуюсь. Я очень за тебя волнуюсь.

– Чего ты волнуешься? – спросил он, и в глазах его была мольба. – Пап, да все со мной в порядке.

Вот оно опять. Слово «папа». Такая приманка. Я тут же отлетел на седьмое небо.

– Я хочу, чтоб ты перестал.

– Что перестал?

– Да пойми ты: врать мне больше не нужно.

– Что ж я тебе вру?

– Черт подери, Робби, – закричал я, – я видел, что у тебя на компьютере! Я нашел эту страничку с Маером Коэном. Какого черта ты мне тут отпираешься?

Он в ужасе повернулся ко мне:

– Ты залез в мой компьютер?

– Да. Я видел файлы, Робби.

– Пап…

Он на время забыл свою роль. Начал импровизировать. (Или, скорее, поставил дублера, предположил писатель.) Вдруг Робби заулыбался. С преувеличенным облегчением уронил голову на грудь.

И тут он засмеялся.

– Пап, уж не знаю, что ты там видел…

– Письмо…

– Папа…

– От Клиэри Миллера…

– Пап, я с ним даже не знаком. С какой стати он должен слать мне письма?

Это ты пишешь его диалог, спросил я писателя. Писатель не ответил, и у меня затеплилась надежда, что Робби говорит искренне.

– Что происходит с исчезнувшими мальчиками? Может, ты знаешь что-то, что нужно знать всем? Может, ты или твои друзья знают что-то, что помогло бы…

– Пап, это совсем не то, что ты думаешь, – закатил он глаза. – Это ты из-за этого так расстроился?

– Что значит это не то, что я думаю, Робби?

Робби снова повернулся ко мне и с кривой ухмылкой произнес:

– Это просто игра, пап. Просто дурацкая игра.

Чтобы решить правда это или же черная ложь, потребовалось какое-то время.

– Что за игра? – спросил я.

– «Пропавшие мальчики».

Он покачал головой. Казалось, что с души его свалился камень, но в то же время он слегка смущен. Сочетание, конечно, интригующее, но мог ли я верить Робби – или же он просто нашел удобную позицию?

– Что значит – игра?

– Ну, мы типа отслеживаем их, – Он помедлил. – Мы делаем ставки.

– Что? На что вы ставите?

Теперь пришла очередь Робби тяжело вздыхать.

– Кого найдут первым.

Я промолчал.

– Иногда мы шлем друг другу мейлы, притворяясь этими парнями… конечно, бред и дурость, но мы просто пугаем так друг друга. – Он улыбнулся. – Вот что видела мама Эштона…

Я не сводил с него глаз.

Робби понял, что нужно тянуться до моего уровня.

– Пап, а как ты думаешь, те ребята, они… того, умерли?

Тут же возник писатель и указал, что страха в этом вопросе не читалось.

Вопрос этот предполагал ответ, который Робби мог взвесить. Из этого ответа он собирался извлечь важную для него информацию обо мне.

Основываясь на этих деталях, он выстроит свою линию поведения. Действие замедлилось.

– Я не знаю, чему верить, Робби. Я не знаю, правду ли ты говоришь.

– Пап, – мягко сказал он, стараясь меня успокоить, – приедем домой, я тебе покажу. (А этого, сказал писатель, как раз и не произойдет.)

Почему, спросил я.

Потому что компьютер сдох.

Почему?