Если он поддастся Хауэлл Ханна

Глава 12

– Не надо трястись надо мной так, будто вы ежеминутно ожидаете, что я грохнусь в обморок. – Олимпия в сопровождении племянников вошла в столовую, где был накрыт завтрак. – Я уже пришла в себя после недельного заточения в спальне.

Брент поднялся, выдвинул для нее стул и, увидев, с каким выражением баронесса смотрела на Артемаса и Стивена, спрятал улыбку. Его удивило, что она так надолго заперлась в спальне, но это совсем не напоминало заточение. Олимпия воспользовалась вынужденным отдыхом, чтобы подыскать приличные места последним детям из Доббин-Хауса, а также для сбора информации, которую ей доставляли мальчики, Брент и множество других задействованных для этой цели людей; то есть она больше времени проводила за письменным столом, чем в постели.

– Ты по-прежнему переливаешься разными красками, – тихо сказал Брент, потом осторожно дотронулся до желтеющего синяка на ее лице.

– Это растянется на какое-то время, но уже ничего не болит. – Олимпия налила себе чаю. – Однако я начинаю чувствовать себя неуютно в четырех стенах.

– Несмотря на нескончаемый поток визитеров?

Баронесса улыбнулась:

– Да, действительно, их тут перебывало немало. Попроси любого Уорлока откопать чужую тайну, и он с радостью ухватится за такую возможность. – Она внимательно посмотрела на Брента и тихо добавила: – Уже недолго осталось ждать.

Он кивнул в ответ, намазывая только что взбитое сливочное масло на тост.

– Ох, не надо было мне ездить к ней. С каждым днем я все лучше это понимаю. Теперь она начнет заметать следы.

– Все замести не удастся. Слишком много преступлений на ее совести. Слишком многих людей она обманула, шантажировала или просто заставила участвовать в своих делишках. У нас пока очень мало свидетелей, которые покажут на нее как на соучастницу преступлений, но их число растет и будет расти дальше. По правде говоря, мне кажется, что большинство из тех, кто подчинялся ей, делали это по принуждению. Добсон говорит, что он практически не получил никакой информации от господ, которых захватили в Доббин-Хаусе. И ей они ничем не помогут, потому что уехали из города и попрятались. – Олимпия нахмурилась и проворчала: – Я предпочла бы, чтобы их всех вздернули.

– Добсон тоже так считает. Он очень обрадовался, узнав, что ты устроила всех детей, освобожденных из того ада. Правда, не показал виду, а только что-то пробурчал и кивнул. Но он явно одобрил твои действия.

Олимпия засмеялась, представив, как бурчит и кивает огромный и неприветливый Добсон. Несмотря на очерствевшее сердце, он быстро предпринял все необходимые меры, когда она рассказала о закованных в цепи детях, содержавшихся в Доббин-Хаусе. А потом подтвердил свою заинтересованность в этом деле, помогая ей в сборе информации о леди Маллам. Добсон разделял желание Олимпии избавить мир от женщины и, несомненно, точно так же был недоволен тем, что это нельзя сделать побыстрее.

– Все продвигается очень медленно, но я не могу избавиться от мысли, что у нас появляется все больше союзников, – добавил Брент.

– Вот именно. А она их теряет. – Олимпия очистила яблоко, сложив шкурки на тарелку. – Я сегодня приглашена к моей подруге миссис Постон, – объявила она и принялась за еду с таким видом, будто ожидала возражений против своих намерений.

Они последовали тут же. Правда, племянники быстро сдались, зная ее упрямство. Пять младших мальчиков также предприняли попытку, но тоже вскоре затихли, потому что занялись едой – нужно было досыта набить животы. Брент же не стал выказывать свое неудовольствие, не стал спорить, но по его глазам Олимпия поняла, что ему хочется возразить ей.

Она вдруг подумала о том, как резко закончились их любовные отношения после нападения на нее. Хотя она практически выздоровела, Брент вел себя нерешительно. Олимпия пыталась не думать о том, что он начал уставать от нее, однако страх прочно угнездился в ее сердце и не желал уходить. Ей хотелось дать понять Бренту, что она пришла в норму и полна желания, но вдруг получится так, что он отказывался лечь с ней в постель совсем не потому, что она серьезно пострадала при нападении?

– Где и когда? – спросил он, как только дверь за мальчиками закрылась и они остались в компании ее племянников.

Она сначала испугалась, решив, что Брент прочел ее мысли, и постаралась скрыть охватившее ее смущение, потом рассудок взял верх и Олимпия поняла, что это невозможно. Если бы у него был какой-то особый вид дара, он обязательно рассказал бы ей. Брент многое знал об Уорлоках и, значит, понимал: в таких делах нужно быть абсолютно честным.

Баронессе потребовалось время, чтобы вспомнить, о чем они, собственно, говорили перед тем, как она задумалась.

– Я же сказала, к миссис Эмили Постон, – повторила Олимпия. – Она ежегодно устраивает приемы. Я пропустила один-единственный с тех пор, как мне исполнилось тринадцать. Эмили – моя добрая подруга, и мы соседствуем поместьями.

По тому, как Брент посмотрел на нее, по тому, как прищурил глаза, Олимпия поняла, что граф точно знал, какой именно был тот год.

– Я знаю, где это. Недалеко отсюда. Она с мужем живет как раз на краю самого престижного района Лондона. Я сделаю так, что ты в полной безопасности доберешься туда и точно так же уедешь оттуда, – сказал Брент и мысленно выругался, потому что не мог присутствовать на этом приеме, не мог стоять рядом с Олимпией в течение вечера, чтобы следить за их общими врагами.

Баронесса хотела было отказаться от его предложения, но потом решила промолчать. Главной причиной, по которой ей не хотелось брать с собой Брента даже в качестве тайного стража, было то, что его собственная мать сделала все возможное, чтобы превратить сына в изгоя в глазах общества. Правда, в последнее время отношение к нему начало меняться и люди стали подвергать сомнению рассказы леди Маллам о своем сыне. Олимпия не сомневалась: за это им следовало благодарить маркиза Андерстоуна.

Однако этого было недостаточно – многие двери были закрыты перед ним по-прежнему. И он по-прежнему не получал приглашений на светские вечера. Если же она появится на людях в сопровождении Брента, то моментально возникнут слухи об их отношениях и все общество начнет злобно чесать языки. А Брент весьма болезненно воспримет такие разговоры и начнет считать себя виновным в нанесении ущерба ее репутации. Он не должен был взваливать на себя еще и эту вину. Кроме того, это могло бы поставить крест на его надеждах восстановить собственное доброе имя.

– Только в том случае, если тебя никто не увидит, – сказала баронесса. – Там будут люди, которые уже подвергают сомнению все то, что твоя мать рассказывает о тебе, и нам не нужно им мешать – пусть сомневаются и дальше. Нам все это еще пригодится, мне кажется.

– Да, понятно. Но не могу же я просто сидеть здесь сложа руки, пока ты будешь оставаться в том змеином гнезде. И что делать с твоими синяками? Думаешь, никто не спросит, почему лицо у тебя такого цвета?

– Я просто скажу, что кто-то попытался ограбить меня, когда я возвращалась домой после похода по магазинам. Такое часто случается, что весьма печально. Кроме того, подкрашусь, чтобы синяки не бросались в глаза.

Артемас покачал головой:

– Это, конечно, поможет, только не могу понять, почему тебя так волнуют слухи. Слухи – это же пустяки.

– Тут ты не прав, Артемас. – Олимпия обрадовалась, заметив, что Брент утвердительно кивнул. – Пусть в слухах нет правды, а еще меньше – стоящей информации, но в них всегда содержатся намеки на интересные факты. К примеру, на то, кого общество выбирает своей очередной жертвой. И слухи очень часто указывают на автора клеветнических измышлений.

– Нам и так известно, кто порочит графа Филдгейта.

– Нужно еще знать, какую именно ложь распространяют, для того чтобы опровергнуть ее. – Олимпия улыбнулась. – Кроме того, Эмили – моя давняя и верная подруга. К дружбе нельзя относиться легкомысленно. А это единственный большой прием, который она в состоянии устроить. Недаром Эмили специально выбирает для него то время, когда большинство светских людей разъезжаются по своим поместьям. И она никогда не забывает пригласить меня. Никогда! Я должна быть там. – Баронесса глянула на часы, висевшие над каминной полкой. – Так что мне пора начинать долгую и нудную процедуру сборов.

– Иногда сильная женщина может принести большую пользу, чем мужчина, – заметил Брент, когда за Олимпией закрылась дверь.

– А еще чаще сильные женщины превращаются в настоящую проблему, – пробурчал Артемас, и они втроем расхохотались. – Но почему мы тянем так долго?

– Если бы я был единственным ребенком у моей матери, то мы уже давно покончили бы с ней. Мне плевать на скандал и на пятно на имени – это вряд ли сильно отразится на моих матримониальных планах, но у меня есть младшая сестра и двое младших братьев. А также две старших сестры, которые уже замужем и выезжают в свет. Я изо всех сил стараюсь закончить наше дело как можно тише.

– Но это означает, что вы должны проскользнуть сквозь все препоны, привлекая на помощь как можно меньше людей. – Артемас кивнул. – Я могу это понять. Однако она организовала нападение на мою тетку, возможно, рассчитывая убить ее. Меня это очень тревожит. Угрозу необходимо ликвидировать.

Наверное, многие могли относиться к племянникам Олимпии как к мальчишкам, но то, с каким выражением Артемас произнес эти слова, заставляло воспринимать их всерьез. Мальчишки хотели устранить его мать. И Бренту не показалось, что парень имел в виду всего лишь ее изоляцию в деревне, когда заявил о ликвидации угрозы с ее стороны. Впрочем, Брент и сам задумался об этом, когда ему стало понятно, что Олимпия вполне могла лишиться жизни.

– До этого тоже может дойти. И опять же, как только вскроется правда, я не испытаю никаких неудобств от того, что избавлю свою семью от опасности. Но вот остальные члены моей семьи могут отнестись к этому по-другому. В обществе станут распространять слухи, и моим родным они могут причинить боль.

– Никогда не понимал, почему люди так борются за то, чтобы остаться частью узкого круга, в котором полно предателей, лжецов и даже кое-кого похуже, – пробормотал Стивен.

– Все это ради заключения браков, добычи сведений и создания союзов, которые помогут набить чью-нибудь мошну. В свете существует великое множество возможностей для этого. Мои первые инвестиции, те самые, которые помогли Эштону расплатиться с долгами, были сделаны нами после разговора с одним человеком на одном из светских приемов.

– Вон оно что!

– Именно так, – усмехнулся Брент. – Но у многих из нас не такие большие семьи, чтобы можно было заполнить огромные бальные залы своими близкими родственниками и кузенами первого ряда. – Мальчики засмеялись. Граф же, промокнув губы салфеткой, встал и добавил: – Я забыл спросить, когда именно Олимпия собирается отправиться к Постонам. – Не дожидаясь дальнейших вопросов, он вышел из столовой.

Мальчики были совсем не глупы, и Брент ничуть не сомневался: все в семье Уоррен уже осведомлены о том, что они с Олимпией стали любовниками. Всю эту неделю ему страшно не хватало ее, до боли хотелось. Их связь началась недавно, но Брент был уверен, что еще никогда так страстно не желал женщину, как Олимпию. Из-за того, что сейчас следовало готовиться к приему, она не сможет дать ему то, чего так хотелось, но это его не остановило. Ему нужно было сжать ее в объятиях и расцеловать – ведь если она чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы отправиться на светский прием, значит, состояние здоровья могло позволить и такую малость.

Войдя к ней в спальню, Брент вздрогнул от неожиданности. Завернувшись в огромную банную простыню, Олимпия наклонилась над ванной, добавляя в воду душистое масло. Аромат уже разносился по комнате вместе с легким парком от воды. Ее густые черные волосы были заколоты на затылке, а несколько длинных вьющихся прядей спускались на плечи. И Брент тотчас же понял: одного поцелуя ему сейчас будет мало.

Обернувшись, Олимпия с удивлением посмотрела на него. Под простыней угадывались ее полные округлые груди, и ему до боли хотелось ее.

– Я немного удивился, когда ты сказала, что хочешь выйти из дому. – Он подошел ближе и осторожно коснулся костяшками пальцев ее щеки. – Но ты права: вид у тебя здоровый, – поэтому можешь себе позволить делать все, что захочешь.

Острое желание, которое она увидела в глазах Брента, придало ей смелости.

– Боюсь, пока я буду заниматься тем, чего сейчас хочется, вода в этой чудесной ванне станет ледяной.

Эти ее слова подействовали на него как удар под дых, но он все равно усмехнулся:

– Какая храбрая девочка! Если бы я не боялся визита какого-нибудь незваного гостя в самый неподходящий момент, показал бы тебе, как это замечательно – вместе принимать ванну. – Брент прижался к ее губам в поцелуе. – И хорошо бы, если бы ты не дала кошке утонуть.

Олимпия захлопала глазами, потом сообразила, о чем это он, и, ахнув, подхватила котенка, который балансировал на бортике ванны. А тот – словно это было для него привычным делом – свернулся в клубок у нее под подбородком и принялся громко урчать.

– В жизни не видел, чтобы кошка так ласкалась. Правда, я знавал только амбарных котов, а те абсолютно дикие твари.

– О, кошки могут быть очень ласковыми… Они проявляют свои чувства, когда сами захотят, и им нет дела до того, хочешь ты этого или нет. – Олимпия потерлась подбородком о голову котенка. – Но если берешь их к себе маленькими, такими, как этот котенок, то они начинают считать тебя кем-то вроде своей матери. – Она посмотрела в угол, где на подстилке спала большая полосатая кошка. – Этот малюсенький котенок мог бы обхаживать ее, но он постоянно крутится вокруг меня, а не возле взрослой кошки.

– Может, ему хватает ума понять, что это ты его спасла. – Брент протянул руку и погладил котенка по голове. Тот позволил это сделать, однако смотрел настороженно и тихо урчал. – Хм, ревнует… – Он взглянул на полосатую кошку, теперь тоже внимательно следившую за ним. – Большая кошка, может, для него и на втором месте, но все равно беспокоится за него.

– Иди погуляй, Приманка. Посиди вместе с Обжорой. – Олимпия опустила котенка на подстилку и посмотрела в сторону ванны.

– Унесу с собой твой аромат. – Брент стал у Олимпии за спиной и поцеловал ее в плечо. – Когда собираешься выходить из дому?

– В три. Эмили любит, когда я прихожу немного пораньше, чтобы было время поговорить. И мне кажется, ей нравится, когда кто-нибудь оценит, как она все устроила, прежде чем начнут собираться остальные гости.

Брент кивнул и направился к двери. Он знал, что если сейчас не уйдет, то уложит Олимпию в постель.

Помедлив у двери, граф нахмурился и оглянулся на кошек.

– Приманка и Обжора?

– Ну да. Котенка ведь использовали как приманку, разве не так? Чтобы завлечь меня в тот проулок. А что касается кошки, то она сейчас живет в парке и появляется у задней двери как раз в тот момент, когда начинают сервировать ужин. Каждый вечер в одно и то же время, как по расписанию. У нее погибли котята вскоре после рождения. Поэтому Энид думает, что она станет заботиться об этом малыше.

Брент засмеялся:

– Подходящие клички! К трем я буду ждать тебя с каретой.

Когда граф ушел, Олимпия вздохнула. Он по-прежнему хотел ее. И ей вдруг ужасно захотелось не ехать никуда и остаться дома. И хорошо бы, чтобы дети, заполнившие ее дом, не забывали стучать в дверь, прежде чем войти в комнату. Но ей нельзя размениваться на пустяки. Лучше сделать что-то полезное, чем провести остаток дня, кувыркаясь с Брентом в постели.

– Ты превращаешься в распутницу, – сказала она себе и, сбросив простыню, ступила в ванну. – Долг зовет! А развлечения пусть подождут.

Брент увидел, как Олимпия спускалась по лестнице, и ему стало интересно: знала ли она, что рыжий котенок шествовал рядом с ней? Окинув ее взглядом, он пожалел, что у Постонов его с ней не будет. В голубом платье с высоким белым кружевным воротником и с кружевными манжетами Олимпия была потрясающе красива. Это платье подчеркивало линии ее восхитительного тела, которое он так страстно желал.

И тут Брент вдруг сообразил, что начинает воспринимать Олимпию как свою собственность. Однако она заслуживала лучшего, а не такого, как он, Брент – человек, не сумевший защитить своих близких.

– Ты знаешь, кто следует за тобой тенью? – спросил он, когда баронесса спустилась до конца лестницы, и кивком указал на подол ее платья.

Олимпия глянула вниз и вздохнула:

– Приманка! Непослушное создание! – Она взяла котенка на руки и нашла глазами Пола, который коротал время за чтением книжки в дальнем конце холла. – Пол, ты можешь отнести этого бесенка ко мне в спальню? – Сверху послышалось громкое мяуканье. – И поторопись, иначе мама-кошка сейчас прогрызет дыру в двери, чтобы выбраться из спальни. Она очень переживает, когда не может найти малыша.

Когда котенка унесли, граф помог ей завернуться в накидку и проводил до экипажа. Шторки на окошках были опущены – чтобы его, Брента, никто не увидел, когда Олимпия выйдет из кареты перед домом Постонов. Это безумно злило, хотя следовало проявлять осмотрительность, ведь его мать была способна на все. Ох, ему даже в страшном сне не могло привидеться, что она вылепит из него изгоя общества.

Поездка получилась приятной, и все это время он страстно желал Олимпию. Аромат, исходивший от нее, ее черные вьющиеся пряди, рассыпавшиеся по плечам, и даже то, как она покусывала нижнюю губу, явно думая о предстоящем визите, – все это порождало у него желание задрать юбки и взять ее тут же, в карете. «Сегодня ночью», – пообещал он себе.

– Когда тебя забрать? – поинтересовался Брент, когда экипаж остановился.

Олимпия уже наклонилась, чтобы, ответив, покинуть карету, но тут в окошко постучали. Она в испуге вздрогнула, а граф, отодвинув ее в глубь экипажа и скрыв у себя спиной, выглянул в окно. Поверх его плеча Олимпия увидела маркиза и удивилась: «Почему Брент не успокоился? Ведь снаружи стоит хорошо знакомый ему человек…»

– О, миледи! – воскликнул маркиз, или Стоун, как он сам предпочитал себя величать. – Я не ошибся?

– Эй, Брент, – шепнула она, ткнув его локтем в бок. – Я думаю, это очень удачно, что он оказался здесь и станет моим провожатым. А если потребуется, то и прикроет тылы.

Граф вздохнул и отодвинулся от окна, понимая, что его могли увидеть. Он знал, что Олимпия права. И знал, что у него не было никакого повода ревновать ее к маркизу. Человек просто хотел как-то отблагодарить за то, что они по-доброму отнеслись к его сыну. Более того, маркиз прекрасно понимал, почему все нужно держать в таком секрете. Однако маркиз был молод, хорош собой и выше титулом. И, без сомнения, намного богаче его, Брента.

– Я потом привезу леди домой, граф, – предложил маркиз, помогая Олимпии выйти из кареты.

Отказ вертелся на языке, но Брент сдержался. Это было очень удобно и уменьшало риск того, что его увидят вместе с Олимпией.

Граф кивнул и пробормотал:

– Да, конечно. Спасибо, Стоун.

Когда карета отъехала, Брент решил, что появившееся свободное время он использует, чтобы устроить для Олимпии романтическую ночь. Любовниками они стали недавно и довольно неожиданно, так что обоюдная страсть не оставила места для прелюдий и романтики.

Брент невольно улыбнулся. Настроение у него улучшилось от пришедшей в голову идеи, и он принялся строить планы.

– Хорошо, что вы предложили проводить меня домой, Стоун. Это очень любезно с вашей стороны, – сказала Олимпия, когда дворецкий принял у них верхнюю одежду.

– Боюсь, Филдгейт был недоволен моим предложением. – Маркиз засмеялся и покачал головой, увидев, что Олимпия сконфузилась. – Он согласился, но я видел, как ему не хотелось препоручать вас моим заботам.

Мысль о том, что Брент ревновал ее к Стоуну, ударила в голову как вино. Олимпии захотелось подробно это обдумать, но к ним уже торопилась хозяйка дома. А через несколько минут, которых хватило на то, чтобы усадить Стоуна за выпивку в библиотеке, Эмили показывала ей результаты своих приготовлений и рассказывала обо всем, что случилось в ее жизни за те месяцы, в течение которых они не виделись.

Жизнь у Эмили была насыщенной и счастливой, и Олимпия даже испытала укол зависти. Муж подруги – добрый, верный и порядочный человек – безумно любил свою жену. У них было двое здоровых очаровательных детей – мальчик и девочка. Когда-то Олимпия думала, что такое будущее ждет и ее. Несмотря на мрачные отношения, которые царили между мужьями и женами в их семье, она не переставала мечтать о счастье вплоть до той ночи, когда Мейнард лишил ее невинности.

– Ну-ка расскажи, маркиз ухаживает за тобой? – спросила Эмили и смутилась, увидев удивление на лице Олимпии. – Я так поняла, что он недавно овдовел. По слухам, которые до меня дошли, брак у него оказался несчастливым, неравным, если хочешь, а жена была… э… нездорова.

Так как Стоун разрешил ей прямо отвечать на вопросы о нем, если таковые у кого-нибудь возникнут, Олимпия изложила очень тактичную версию того, что произошло. Генри якобы увезли в Лондон, и ни слова не было сказано о том, что его продали. Бедняжка Полли покончила с собой, но никаких кошмарных подробностей Олимпия не привела. Лишь сделала прозрачный намек на то, что не последнюю роль в случившемся сыграли серьезные разногласия между супругами.

– Как грустно… Он потрясающе добрый человек. Никогда не позволял себе смотреть на людей свысока, как часто поступают другие аристократы, и я знаю, он любит мальчика. Не сомневаюсь, что и жену маркиз любил, и если бы она не болела так долго…

– Совершенно верно. Это ведь тяжко, Эм. Тяжко выносить это и ночью, и днем, пока пара остается вместе. Он хороший человек, и он любил ее, но не было никакой возможности предотвратить распад брака. Ведь она страдала душевной болезнью, а это, увы, не лечится. А то, как она обходилась с Генри, убило остатки любви.

– Могу представить… Иди побудь вместе с маркизом. Слуга как раз подал мне сигнал, что гости начали съезжаться. – Хозяйка подмигнула Олимпии. – Я думаю, маркиз не откажется от твоего общества.

Олимпия подошла к нему и села рядом. И чуть не засмеялась, увидев, какое облегчение Стоун испытал от ее присутствия. Он уже не скорбел, но еще не был готов начать поиски новой жены. Она лишь надеялась, что он не станет заниматься этим очертя голову. Маркиз относился к мужчинам домашним, любящим семью. Легонько похлопав его по руке и усмехнувшись, когда он вздрогнул от неожиданности, Олимпия обратила свое внимание на гостей.

Очень быстро она почувствовала прохладное отношение к себе некоторых из них, хотя открыто ею не пренебрегали, потому что она все-таки была подругой хозяйки дома, а рядом с ней находился маркиз. В какой-то момент ей показалось, что эти дамы испугались того, что она уже успела забрать главный приз брачной ярмарки, но потом до нее дошло, что дело не в этом. Просто леди Маллам обратила против нее свои таланты клеветницы.

– Я этого не потерплю, – грозно произнес Стоун, и она тотчас вспомнила, что маркиз скоро может стать и герцогом. – Они думают, я не понимаю, чем они занимаются?

– Не обращайте внимания, Стоун. Она все пытается отдалить меня от своего сына, лишить его единственного союзника. Но это сработает лишь в том случае, если я не буду видеться с Брентом.

К ним внезапно подошла Эмили.

– В чем дело? – прошептала она, обняв Олимпию за талию. – Кто рассказал про тебя какие-то гадости? Отчего эти глупые коровы обходят тебя стороной, словно боятся подхватить ужасную болезнь, если приблизятся хоть на фут?

– Все это глупости, моя дорогая. – Баронесса чмокнула Эмили в щеку. – Кто-то пытается заставить меня уехать отсюда, а я отказываюсь подчиниться. Почему все так происходит, я расскажу тебе потом, когда смогу.

– Я знаю, кто распространяет сплетни. Это отвратительная леди Маллам. Ей хочется, чтобы тебе отказали от всех лучших домов. В этом для нее есть какой-то смысл. Она всегда действует либо для того, чтобы упрочить свое положение, либо для того, чтобы набить кошелек. Я никогда не понимала, почему все так слушаются ее.

Олимпия решила, что ее подруга может стать бесценным источником самых примечательных сплетен. И пока прием продолжался, Эмили курсировала между своими гостями и Олимпией, которой и передавала на ухо добытую информацию. К тому времени когда Стоун усадил ее в карету и они покатили по направлению к Уоррену, у нее было лишь одно желание – побыстрее все зафиксировать на бумаге. В полученных сведениях вдруг обнаружилась определенная система, которой она не замечала раньше, и это могло помочь найти способ поставить леди Маллам на колени.

– День получился результативным, я полагаю, – заметил Стоун.

– Я тоже так думаю. Но мне нужно все как следует обдумать, чтобы быть полностью в этом уверенной. Как Генри?

– Каждую ночь спит со мной. Я позволяю, потому что его мучают кошмары. Он с криком просыпается среди ночи, если меня нет рядом. Со временем Генри избавится от них. Он почти не скучает по матери. Я обратил внимание, что мальчик очень привязался к своей няньке Мойре. Жена, должно быть, перестала испытывать к нему материнские чувства намного раньше, чем я это заметил.

– Этот страх пройдет, Стоун. Ведь малыш был сильно напуган и пережил шок. Я рада, что у него теперь есть его Мойра, хотя жалко, что ему потребовался кто-то еще, чтобы получить любовь, которая ему так необходима. С ее помощью он сможет пережить последствия тех страданий, что ему выпали.

– Надеюсь, вы окажетесь правы. Генри очень хочется навестить вас. Он говорит, что скучает по лепешкам Энид. И очень хочет поиграть с мальчиками.

– Он всегда желанный гость у нас. О, вот мы и приехали.

– Будьте начеку, Олимпия, – предупредил маркиз, помогая ей выйти из кареты. – Такая женщина, как леди Маллам, – опасный противник. Судя по всему, она считает вас угрозой для себя. Попытка очернить – это всего лишь одиночный выстрел в ее войне против вас.

Олимпия молча кивнула и стала подниматься по ступенькам парадного входа. Ее очень огорчало то, что пришлось испытать пренебрежительное отношение к себе из-за слов этой женщины, но она быстро овладела собой. Ведь она не одна, ее друзья встанут за нее стеной. Однако смущало то, что нужно рассказать Бренту, как повела себя леди Маллам. Оставалось лишь надеяться, что ему не будет больно или стыдно за свою мать.

Глава 13

Запах дорогих свечей Олимпия ощутила, как только вошла в свою спальню. Она закрыла дверь и огляделась, но в комнате никого не было. Стянув перчатки и кинув их на письменный стол, она подошла к камину, где на полке свечи выстроились в ряд. Они издавали отчетливый, но ненавязчивый аромат. Олимпия уже повернулась, чтобы отправиться узнать, кто принес их сюда, когда в комнату вошел Брент, а за ним – Пол с подносом, на котором уместилось столько еды и напитков, что ей даже стало удивительно, что он один смог донести все это. Тут она вдруг заметила, что кто-то поставил возле камина маленький столик и два кресла.

Олимпия не сказала ни слова, пока мужчины расставляли еду на столике. Затем, усмехнувшись, Пол вышел из комнаты. Олимпия почти не притронулась к деликатесам, которыми Эмили угощала гостей, и сейчас от запаха жареного цыпленка у нее заурчало в животе. Брент выдвинул для нее кресло, и она, улыбнувшись ему, уселась.

– Немного поздновато для такого угощения, – заметила она и, осмотревшись, нахмурилась. – А где Приманка и Обжора?

– Отправил их к Полу и Энид. И сделал это специально. – Брент сел напротив нее. – Я подумал: тут так много еды, что они не выдержат соблазна.

– Признаюсь, я и сама голодная как волк. Эмили всегда подает к чаю роскошные десерты, но у меня редко бывает возможность попробовать их все. На мой вкус, они слишком сладкие.

– Как поживает Стоун? – Брент нарезал мяса и положил ей на тарелку.

– Он воспользовался мной как щитом. Мало кто знает, что маркиз овдовел, и почти никто не обратил внимания, что он не носит траур. Однако Стоун молод, богат и стоит первым в очереди на титул герцога. То, что мы были вместе, никого не отпугнуло от него, но удерживало на расстоянии. Он попросил разрешения, чтобы Генри приехал к нам в гости. Ребенок соскучился по лепешкам Энид и хочет поиграть с мальчиками.

– Он уже пришел в себя?

Брент слушал, как она повторяла ему то, что рассказывал о сыне Стоун, и чувство ревности слабело. По тому, как Олимпия говорила об этом мужчине, стало понятно: он ей просто друг, не более того. Брент понимал, что ведет себя как эгоист – не может удержать ее возле себя, но при этом не хочет, чтобы она была с кем-то другим.

– Я обнаружила еще кое-что… – неуверенно добавила Олимпия. Ей не хотелось нарушать особую атмосферу, возникшую сейчас, когда они остались наедине.

– И мне это уже не нравится, – пробурчал граф.

– Как ты догадался?

– Ты как-то не так посмотрела на меня. Что же в очередной раз устроила моя матушка?

– Узнав, что нападение на меня ничего не дало, она решила уничтожить меня в глазах общества, связав с тобой.

– А ей поверят? Нас ведь никто не видел вместе. – Брент вдруг сообразил, что яростно стиснул в руке нож, так что ручка врезалась в ладонь. Надо было успокоиться.

– Это никого не волнует. Но Эмили сделала все от нее зависящее, чтобы подчеркнуть свое расположение ко мне. Надеюсь, это не обойдется ей слишком дорого. И, разумеется, рядом со мной находился маркиз. Так что это было не просто пренебрежительное отношение ко мне со стороны нескольких дам.

– Почему все слушают ее? Ведь кое-кому уже стало понятно: все, что она говорит обо мне, – чистейшая ложь. Тем не менее люди поверили сплетням о тебе…

– Сплетни, в особенности те, которые могут совершенно уничтожить человека, – это же кровь, текущая по жилам многих светских дам. Но Стоун отчетливо показал свое неудовольствие происходившим, и ощущение, что ко мне относятся с презрением, быстро прошло. Наверное, на этот раз уловка леди Маллам не удалась.

– Может, запереть ее в загородном доме?

– Через какое-то время она вновь примется за свои игры, и тогда тебе придется видеться с ней постоянно. Не думаю, что тебя это сильно обрадует. Хотя у меня появилась кое-какая информация от самой Эмили. – Олимпия рассказала о тех, кто потерял свои капиталы, а в двух случаях – и наследство. – Если это люди уважаемые и если они смогут выступить свидетелями, то тогда у нас появится возможность вызвать ее в суд.

– Видишь ли, если средства, полученные путем мошенничества и обмана, мать потом инвестировала официально, то она могла стать очень богатой, не нарушая закон.

– За эти годы я поняла, что многие к таким вещам – инвестициям и коммерции – относятся хуже, чем если бы человека застали на месте преступления.

– Мне очень жаль, что мать стала причиной твоих переживаний.

– О, все не так серьезно. Сначала меня словно полоснуло по сердцу, но потом Стоун и Эмили продемонстрировали мне такую поддержку, что я даже была слегка ошеломлена. – Олимпия усмехнулась, когда Брент засмеялся. – Но это было очень трогательно, а главное – сработало. Потому что те же самые люди, которые шушукались у меня за спиной, тотчас прикусили языки и отказались выслушивать новые сплетни. О, это было просто чудесно! Правда, немного удивительно. Надо будет записать все, что я там услышала про коммерцию.

– Но это потом, а сейчас – ешь, женщина. – Брент подмигнул ей. – Тебе потребуется много сил.

Олимпия вспыхнула и принялась за еду. Сердце неистово заколотилось, потому что ей стало понятно, чем сейчас занимался Брент. Он соблазнял ее, и она была вполне к этому готова. Бросив взгляд на свечи, она отметила, что граф постарался внести в обстановку долю романтики.

Когда же они, покончив с едой, сидели на ковре перед камином, потягивая вино, Олимпия вдруг сообразила, что не склонна к долгой неторопливой прелюдии. Ей захотелось как можно скорее избавиться от одежды, внезапно ставшей тесной, и то же самое проделать с Брентом.

– Расслабься, Олимпия, – сказал он, наклоняясь к ней и целуя в шею. – Ты уже отвыкла от меня из-за того, что мы какое-то время не были вместе? – Ему нужно было спросить об этом, и он молил Бога, чтобы она ответила отрицательно.

– Я просто думала, что, вероятно, не отношусь к тем женщинам, которым нравятся долгие прелюдии. Или… – Она повернулась к нему и прижалась к его губам поцелуем. – Или, возможно, я просто давно не дотрагивалась до тебя обнаженного.