Божья кара Пронин Виктор

– Андрей, успокойся. Я бы сказала.

– И он в самом деле верит, что ты его не сдашь?

– Как видишь… Возникает время от времени.

– Так он действительно придурок?

– Конечно. Но есть и отличия от всех прочих… У него большое беспокойство в штанах, прямо ненормальное. И нож в кармане. Так что, Андрей, я тоже хочу тебя предупредить… Будь осторожнее. Время от времени у него мозги отключаются… И ему все равно, один человек перед ним или десять…

– Леша его видел?

– Нет. В это время его не было в зале.

– Он тоже пиво пил?

– Я же сказала – на минутку заглянул, окинул взором, как говорится. Увидел нас в углу и тут же вышел.

– Ладно, разберемся. – Андрей взял с подоконника картонную папку, механически раскрыл ее – это были рисунки Лены. У нее была странная привычка – на альбомном листе бумаги обводить карандашом по контуру ладонь с раздвинутыми пальцами, не только свои ладошки, но и всех, кто подворачивался под руку. – Она до сих пор этим увлекалась?

– Как видишь.

– Где-то здесь и моя ладошка.

– И не одна, – улыбнулась Света и, взяв у Андрея альбом, перевернула несколько страниц. – Видишь, ладонь Славы не поместилась. – Она закрыла папку и бросила ее на подоконник. – Значит, говоришь, я тоже вела себя не слишком хорошо в том декабре?

– В декабре все было прекрасно. Сбои начались позже. Не будем сейчас об этом… Послушай… Может, мне сюда перебраться?

– Я отвыкла от тебя. Смотрю и прикидываю – да ты ли это… Дай немного присмотреться.

– Тогда ладно, – Андрей поднялся. – Не забывай закрывать дверь. На оба замка. И на два поворота ключа. И кнопку вниз.

– Заметано, – улыбнулась Света.

Каждый раз, приезжая в Коктебель, Андрей как бы заново с ним знакомился, заново привыкал к нему. Были годы, когда он каждый раз в него заново влюблялся. Зубчатый профиль Карадага, восход луны над заливом, каберне на разогретых солнцем бетонных плитах набережной, ночные купания, хмельной треп до рассвета на остывшей гальке пляжа, легкие, необязательные знакомства… Все это когда-то волновало, тревожило, заставляло стремиться сюда, чтобы прикоснуться к недолгому лету. В Москве лета не было – жара, пыль, бензиновая гарь, но не лето.

Однако в этот свой приезд он обнаружил, что никакой радости не испытывает, все просто, буднично, да еще и печально. Пришла мысль, что все в жизни становится хуже, если не безнадежнее. Опять эта центральная, развороченная траншеями улица, тротуар с провалившимися плитами, исчез Дом творчества с парком – а ведь когда-то, совсем недавно, здесь, в пяти минутах от моря, можно было взять комнату хоть на все лето…

А какая была галька!

Тысячи лет волна обкатывала черные камни с вкрапленными в них голубыми агатами! Вывезли все эти камни вместе с агатами на стройки, погрузили экскаваторами в самосвалы и вывезли! В фундаментные траншеи засыпали. А вместо них завезли на пляжи острый щебень с каменных карьеров…

Но все-таки остались несколько прежних пляжей в бухтах – в Лягушачьей, Сердоликовой, в Бухте-Барахте… А ведь были времена – можно было, ни у кого не спрашивая разрешения, сходить в эти бухты… Уже нельзя. Егеря на охране, все тропки перекрыты. Может, и правильно, заповедник там нынче, но бухты из жизни исчезли, ушла из жизни черная галька с вкрапленными голубыми агатами…

А какая в этих бухтах вода!

Голубая, как агаты…

Ладно, и с этим можно смириться, но как быть с девочкой, на трупике которой в морге насчитали двадцать шесть ножевых ударов… И это Коктебель – солнечный, беззаботный, хмельной? Теперь по вечерам на набережной прогуливаются высокие крепкие ребята в черной форме – десантники из соседней воинской части…

На всякий случай.

«Куда катимся, ребята, куда катимся?» – без конца повторял Андрей, перепрыгивая через траншеи, глиняные кучи, мусорные завалы на центральной улице имени Ленина Владимира Ильича. Конечно, случалось разное и при Волошине, в солнечные довоенные годы, на пустынных тогда еще берегах, пропахших горячей горной полынью. И слезы были, и несчастья, измены, обиды, но какими же они сейчас, в начале двадцать первого века, кажутся милыми и забавными, почти детскими…

Проснувшись утром, Андрей некоторое время лежал без движения, глядя в светлый потолок и пытаясь понять, где он оказался. И только увидев в окне острые скалы Карадага, понял – Коктебель.

Не поднимаясь с дивана, взял с тумбочки мобильник и позвонил Свете.

– Я приветствую вас в это прекрасное утро! – сказал он, стараясь наполнить свой голос утренним солнцем, свежим воздухом, сверкающим морем.

– Привет, – ответила Света. – Выжил?

– Местами.

– Какие чувства обуревают?

– Жажда, – признался Андрей.

– Это поправимо.

– Я ни на что не намекаю, но… Ночь без происшествий?

– Какой-то хмырь пытался войти… Ты вовремя поменял замки.

– Пытался молча?

– Сопел.

– Это был он?

– Вряд ли… Но не исключено, – раздумчиво протянула Света. – Главное – это был не ты.

– Звонков не было?

– Я выключила телефон.

– Получается, что я тут уже под плотным наблюдением.

– С чего ты взял?

– Если он звонил в дверь, значит, знал, что ты одна в квартире. А в «Ветерке» он видел нас вместе. Ты что-то ему обо мне говорила?

– Какие-то слова были, – неопределенно ответила Света. – Может, что-то и произнесла… Тебя ведь не было два года… В Коктебеле два года – это очень много, почти жизнь. Я уж попрощалась с тобой… Если ты, конечно, позволишь мне так выразиться.

– Позволяю. Тут вот что получается… Если появился я, то он наверняка подумает, что уж мне-то ты его назовешь.

– И что из этого следует?

– Ты в опасности. Ночью он приходил, это точно. Ни один здравый хахаль после всего, что случилось… не полезет к бабе среди ночи. Это был он, – повторил Андрей. – Надо же, как быстро принимает решения… А ты не хочешь уехать отсюда? На месяц, на два… У меня в Абрау-Дюрсо есть верный человек. У него дом в ущелье… Второй этаж – твой… Здесь рядом, двести километров. Саша – верный человек, он тебя забросит. А?

– Чуть попозже, Андрей… – Света помолчала. – У меня тут хлопоты остались… Надо кое-что зачистить.

– Позавтракаем? В «Ветерке», например?

– Я не в форме… Лучше пообедаем.

– В два?

– Годится.

Все столики в «Ветерке» были заняты, но Леша в распахнутой белой рубашке, увидев Андрея, издали помахал полноватой рукой. Заходи, дескать, не робей. Он усадил Андрея за служебный столик в углу под телевизором, а его жена, не дожидаясь команды, тут же набросила на замусоленную пластмассу столика свежую скатерть.

– Пиво? – спросил Леша, присаживаясь рядом.

– Ты что?! – ужаснулся Андрей. – Я вчера недельную норму выполнил!

– Потому и спрашиваю.

– А, если так… Тогда кружка пива, наверно, не помешает… Да еще с голубцами, да?

– Заметано, – сказал Леша. – Тебя Воеводин искал.

– А откуда он знает, что я здесь?

– Андрей… – Леша помолчал, глядя на гостя с полным недоумением. – Ты что? Рехнулся от переживаний? Весь Коктебель уже знает! Только о тебе и разговоров… Щебетовка знает, Новый Свет, Судак… Я уже не говорю про Феодосию.

– Ужас какой-то, – пробормотал Андрей озадаченно.

– Ты знаешь, какие слова в воздухе звучат? Народ на ушах стоит. В милиции все допросы на сегодня по новой назначены. Мне уже из уголовного розыска ночью звонили.

– И какие же слова в воздухе звучат? – Андрей со стоном припал к холодному пиву.

– А такие слова… – Леша помолчал. – «Отец Леночки приехал… Он разберется. Он наведет шороху». Усек? А что касается Воеводина… Он же бывший мент. Ему тоже из уголовного розыска звякнули… Сегодня утром ко мне заглядывал. Зашел бы к нему, а?

– Он же где-то рядом живет?

– А вон его дом, – Леша ткнул подбородком в сторону выхода из павильончика. – У них же, у ментов, своя информация, закрытая от посторонних глаз. Поделится, куда ему деваться. И еще один человек заглядывал… Оторва коктебельская…

– Наташа?

– Она самая.

– Чем сейчас занимается?

– На набережной найдешь. Коктейлями торгует. Как увидишь толпу… Это к ней очередь. Но ближе к вечеру, где-нибудь около пяти… Узнаешь?

– Да ладно тебе. Сам же говоришь – оторва.

Подошла Света, присела напротив.

– Надо же, – проговорила она, погладив скатерть. – Любят тебя здесь… За что, интересно?

– За хорошее поведение.

– Это у тебя хорошее поведение?

– Если у меня к тебе один только вопрос – а не выпить ли нам?.. Это и есть хорошее поведение. Так что ты ответишь?

– Да. Водки. Сто пятьдесят грамм. А ты?

– Сегодня у меня пиво. Чем будешь закусывать?

– Леша знает.

Леша действительно знал, что требуется Свете, – водку он принес в граненом стакане, отбивные с картошкой и овощами на просторных, плоских тарелках.

– Порядок? – спросил.

Света в ответ подняла ладошку – все прекрасно.

Обед прошел почти молча. Света выпила водку сразу, посидела не закусывая, посмотрела на Андрея повеселевшими глазами.

– А знаешь, бумажку-то твою до сих пор не разменяла… Боюсь, быстро уйдет.

– Туда ей и дорога.

– Ну… Если так, тогда ладно. – Света быстро расправилась с отбивной и поднялась. – Я убегаю, ладно? Не обижайся. Если хочешь, увидимся через час – через два. Позвонишь? Позвони. Я ожила, я в порядке. Ты и в самом деле ведешь себя неплохо, вполне заслужил белую скатерть на служебном столе. Пока! – Она махнула рукой и бесстрашно нырнула в слепящее пространство улицы.

Постояв некоторое время на выходе из павильона, Андрей перешел через дорогу и углубился в заросли кустарников. Дом Воеводина действительно был рядом, но новый человек никогда бы его не нашел. Едва Андрей вошел в калитку и ступил на мощенную кирпичом дорожку, к нему подошла громадная собака, с легким пренебрежением обнюхала, равнодушно махнула тяжелым хвостом и ушла в тень.

Появился хозяин. Кивнул приветственно, первым поднялся по железной лестнице на террасу и уже там, дождавшись Андрея, протянул руку. Красивый мужик был Воеводин, причем красота у него была какая-то киношная – таких героев, примерно пятидесяти лет от роду, любят снимать американцы в своих ковбойских фильмах. И на лошади он проскачет, и из «кольта» в монету попадет, и в кабачке без труда разберется с шелупонью, сколько бы ее там ни было.

– Что же вчера не заглянул? – спросил Воеводин, устанавливая на стол две запотевшие бутылки с пивом.

– Силы кончились.

– Да, судя по оперативным данным, ты вчера славно поработал?

– Выжил, – откликнулся Андрей. – Только что к Леше заглянул в «Ветерок»…

– Знаю, – усмехнулся Воеводин. – Мне сверху видно все. – Он махнул рукой в сторону полупрозрачного кустарника, из-за которого слышался гул улицы. Тыльной стороной ножа сковырнув пробки с бутылок, хозяин поставил на стол две пивные кружки из толстого стекла.

– Пиво, между прочим, чешское. Не только название, но и само пиво. Ребята иногда балуют меня по старой памяти.

– В порту ребята служат? – Андрей взял кружку, глухо ткнулся ею в кружку Воеводина, сделал несколько глотков.

– Служат, – кивнул Воеводин. – Как могут.

– Судя по пиву, могут. Серега… Ребята сказали, что обо всей этой истории ты знаешь больше…

– Светку видел?

– Зачем спрашивать… Оперативные сводки ты получаешь, наверно, каждый час?

– Каждые полчаса. Убивца не выдала?

– Нет… Ждет для него кары господней.

– Твоя кара и будет господней. Знаешь анекдот?.. Наводнение, мужик забрался на крышу, ухватился за трубу, вокруг вода подступает… А он молится – Господи, спаси. Проплывает мимо бревно – мужик его оттолкнул. Подплывает лодка, говорят – садись. Нет, отвечает мужик, я только на Бога надеюсь. Подлетает вертолет – садись. Нет, упорствует мужик, я уж подожду божьей помощи. Ну что? Утонул. Предстал перед Богом и корит того – что же, дескать, не выручил… Я и службы в церкви отстаивал, и посты соблюдал, и исповедовался, и причащался… Ну ты даешь, мужик, говорит Господь. Я к тебе бревно подтолкнул, лодку направил, вертолет выслал… А ты?

– Хороший анекдот. – Андрей опять пригубил пиво.

– Вот так и твоя Светка… Я ей говорю – намекни, кто это сделал. Мне доказательства не нужны. Покажи пальчиком. Взглядом! Нет, отвечает, жду божьей кары. Ты, Андрей, не обижайся, но тронулась умом твоя Светка.

– Похоже на то…

– По ножу ходит. Поставь себя на место этого маньяка… Пока она жива, ему не будет спокойной жизни. Убирать ему надо твою Светку. Согласен?

– Я ей вчера замки поменял.

– Знаю. Но я вот что тебе скажу… Меня бы эти замки не остановили. Судя по тому, что он с девочкой проделал… Его тоже не остановят эти твои запоры. Одно слово – маньяк. Не наш он, не местный. Если бы он был коктебельский, давно бы засветился.

– Но чужаки тоже на виду?

– Да не так, чтобы очень… Люди разбогатели, дома строят, строители понаехали разные… Сегодня Коктебель – это совсем не то, что было хотя бы пять лет назад… Ты же ведь не каждый год здесь бываешь.

– Не кати на меня бочку, Сергей… Когда могу, бываю… Никого не кинул, ни от кого не отрекся.

– Не все так думают, Андрюша.

– А если я тебе скажу, что не я, а Света меня кинула?

– Не поверю, – твердо сказал Воеводин. – Баба не может кинуть мужика, если он сам того не захочет. Если она тебя кинула, значит, ты этого хотел. Могу сказать иначе – ты не возражал. Подожди, не перебивай. – Сергей выставил вперед крупную, жаркую ладонь. – Я знаю коктебельских девочек. Еще по прежней своей работе. У них есть недостатки, они легкомысленны и жизнелюбивы… Видишь, какие щадящие слова я подбираю, чтобы не зацепить тебя ненароком… Ты все знаешь о Свете?

– Как я могу все знать… Она сама не знает о себе все.

– Хорошие слова. Но это только слова. Она ведь сидела некоторое время… В наших казематах.

– Некоторое время – это сколько?

– Год. Ее попросту выкупили добрые люди. И я принимал в этом участие. Переписали некоторые протоколы, заменили свидетелей… Поговорили, плотно так поговорили со слишком уж принципиальными очевидцами… В общем, вытащили девочку. За отсутствием состава преступления.

– А по какой статье она проходила?

– Разбой.

– Ни фига себе! – вырвалось у Андрея.

– Это статья звучит страшновато… А можно все подать как глупые шалости…

– Но с оружием?

– Оружие было, как мне помнится, но не в ее руках.

– А что было в ее руках?

– Если сказать красиво… Судьбы людские были в ее руках. Она ведь красивая девочка даже по нашим, коктебельским понятиям… А уж мы тут так избалованы… Ей и сейчас достаточно чуть шевельнуть мизинцем, сделать такое маленькое, почти неуловимое движение пальчиком…

– И что произойдет?

– Завтра утром этого маньяка будут находить по частям в самых неожиданных местах. Ты мне вот что скажи, Андрей… Только ты можешь мне ответить на этот вопрос…

– Кажется, я догадываюсь, о чем идет речь.

– Не надо догадываться. Я спрашиваю в лоб, как говорится… Леночка – твоя дочь?

– Не знаю. Я спрашивал у Светы… У нее тоже нет твердого ответа. Колеблется.

– Тогда я тебе дам твердый ответ. Это твоя дочь. И перестань терзать этим вопросом Свету. Она не колеблется, она знает точно. Но бережет тебя, дурака. Щадит. Я слова подбираю помягче, она делает то же самое. Не буду говорить о том, что Лена была на тебя похожа, об этом тебе скажет каждый, кто знал ее… Про ушки-конопушки знает каждая бабка на нашем рынке… Я скажу о другом. Света ведь не избавилась от ребенка. Она родила. Если бы она не знала, от кого дите… Она бы избавилась от него, не задумываясь. У вас все пошло всерьез. Сказал ты ей какие-то слова, в которые она поверила, сказал… И она поверила.

– Когда я позвонил ей весной… Она меня послала.

– И правильно сделала. Это была проверка. Она дала тебе шанс слинять. И ты этим шансом воспользовался. Слинял. С чувством правоты и легкой обиды. Света великодушно взяла вину на себя. Освободила тебя от тяжких раздумий, колебаний, решений.

Воеводин помолчал, подвигал по столу опустевшие кружки, потом сходил к холодильнику и принес еще две бутылки. Не торопясь, откупорил.

– Ты на меня не обижайся, мы говорим, понимая друг друга…

– Да нет, все нормально, Сергей. Наверно, все, что ты сказал… Ты имел право сказать. Но я ведь не знал всех подробностей, не знал о ребенке… И потом, чего дурака валять… Меня послали – я пошел. Да, я мог прыгнуть в самолет и через три часа быть здесь.

– Ну и прилетел бы… – усмехнулся Воеводин. – Другая жизнь была бы и у тебя, и у Светы.

– Это сейчас все выглядит иначе… На фоне смерти. На фоне смерти все меняется. Я жив, значит, виноват. И любые слова, любой телефонный звоночек, самый невинный поступок вдруг наливается тяжестью, значением, а то и подлостью… На фоне смерти.

– Остановись, Андрей… Не надо так круто… Жизнь продолжается. Светит солнце, в пяти минутах отсюда плещется море, у нас в кружках холодное пиво, а мы с тобой полны решимости найти эту сволочь и оторвать яйца.

– Яйцами он не отделается. Ему голову оторвать надо.

– Я имел в виду очередность, с чего начать… Не кати на меня бочку… Я должен был тебе это сказать… Чтобы ты правильно воспринимал слова, которые еще услышишь здесь. А ты их услышишь. Пиво нагревается, Андрей, не забывай про пиво. Ментовское чутье подсказывает мне – отловим. Он где-то рядом.

– Света сказала, что он заглядывал в «Ветерок», когда мы с ней были там.

– Ну, вот видишь… – Воеводин поднял свою кружку, и Андрею ничего не оставалось, как чокнуться. – Только ты, это… За Светой-то приглядывай… Пореже бы ей из дома выходить… Рискует девочка.

– Я знаю. И она знает.

– Все знают, и все за ней приглядывают. – Воеводин нажал кнопку зазвонившего телефона, молча выслушал кого-то и обронил одно только слово «понял». Отложив телефон, повернулся к Андрею: – Света на набережной. Заглянула в ресторан к Славе.

– Ничего, – проговорил Андрей, – разберемся. Как там у вас говорят… Следы всегда остаются.

– Следы-то остаются… Но наши сыскари, кроме отпечатков, ничего не нашли. А отпечатков там… Достаточно.

– Расскажи, как там все случилось…

– Как случилось… Средь бела дня Света отлучилась в Феодосию. Какие-то дела там у нее были. Лена оставалась дома. Выходила во двор, заглянула в магазин, в школу… Света вернулась часа через три-четыре. Дверь была закрыта, на звонок никто не отвечал.

– Значит, этот придурок ушел и закрыл за собой дверь на ключ?

– Да. И это была его ошибка. Он дал понять, что у него был ключ.

– Могло быть иначе, – заметил Андрей. – Ключ он взял уже дома. Лена пустила его, когда он позвонил… А уходя, взял ключ со стола. И пустил ваших ребят по ложному следу. И еще… Света сказала мне, что ключ он оставил, уходя. В дверях. И еще… В квартиру он впустил Свету, а не она его. Он дожидался Лену в квартире. Так что никакой ошибки он не сделал, у него был свой ключ. Постоянно. И в этой квартире он был своим человеком.

– Не исключено, – согласился Воеводин. – Продолжаю. Света вернулась… Заглянула на кухню, прошла в комнату. Что она увидела, описывать не буду. Можешь себе представить. После этого она вернулась на кухню, достала из холодильника бутылку водки, боюсь, что она всю ее и выпила. Позвонила мне. Я первым пришел. Вызвал наших ребят… Они были в квартире уже через десять минут. И все завертелось.

– Я могу посмотреть уголовное дело?

– Похлопочу, – кивнул Воеводин.

– И поговорить бы с патологоанатомом.

– Тяжелый будет разговор.

– Стерплю.

– Я смотрю, у тебя серьезные намерения?

– Пройдусь по полному кругу.

– Зачем, Андрей?

– Следы всегда остаются.

– Не доверяешь нашим ребятам?

– Хочу на все посмотреть с другой колокольни. Я же не отказываюсь от их поисков и находок. Ты говоришь, что собрана целая коллекция отпечатков? Гостеприимный дом был у Светы?

– Значит, так, Андрюша… Я понял смысл твоего вопроса. Да, у нее был гостеприимный дом. И я в этом доме тоже бывал. Возможно, и мои отпечатки есть в той коллекции, о которой ты упомянул. Хочешь пройтись по нашему, ментовскому кругу… Отчего ж, пройдись. Дело хорошее. Тебя везде примут и покажут все, что захочешь посмотреть. Снимки, экспертизы, заключение о вскрытии… Да, ведь он нож оставил в теле… Это уже чистое зверство… Хотел сделать побольнее… Сделал. Знаешь… Я его найду. Я уже работаю.

– Значит, наши шансы удвоились. – Андрей допил пиво, подошел к краю террасы и некоторое время смотрел сквозь листву на проносящиеся по улице машины. Наконец, вернулся к столу. – Ей, видимо, приятно знать, что он как бы в ее власти. Вообразила, что он переживает, мается, не знает, как ему поступить.

– Она заблуждается. Если у нее и была власть над ним, над маньяком, то эта власть испарилась. Следы исчезают.

– Какие следы, Сергей!?

– Он был в шоке, в панике, в истерике… А сейчас уже спокоен. Два месяца назад он мог проговориться, что-то сказать по неосторожности… Сейчас его трудно будет расколоть.

– А зачем нам его раскалывать? – удивился Андрей.

– Но хотя бы для себя, не для суда. Сами-то мы должны быть уверены, что взяли того, кого искали. Андрей, мы не суд, а потому ошибаться не можем.

– Хорошие слова, – улыбнулся Андрей. – Опять же мораторий об отмене смертной казни мы не подписывали.

– Нужны признательные показания, – напомнил Воеводин.

– Будут, – заверил Андрей. – Яйца в дверь – заговорит. Похоже, они у него повышенной чувствительности, отзывчивые на нежные прикосновения.

– Ну-ну, – с сомнением протянул Воеводин.

– Я слышал, сегодня утром возле Чертова Пальца девочку нашли… Десяти примерно лет… Это правда?

– Хорошо работаешь, – озадаченно протянул Воеводин. – С тобой можно сотрудничать… Докладываю… Действительно обнаружен труп девочки. Возраст – около десяти лет. Хотя как знать… В десять лет наши девочки уже достаточно шустры… Три ножевые раны.

– Похожие? – спросил Андрей.

– Хороший вопрос, – кивнул Воеводин, разливая пиво по кружкам. – Грамотный. Отвечаю… В данный момент наши ребята этим и занимаются. Сличают. Следы, конечно, остаются, но дорого достаются. Чувствую, у тебя могут появиться зацепки… Появятся – не скупись, поделись. Договорились?

Странное все-таки место этот Коктебель. Вроде бы ничем не отличается от других на крымском побережье, но только вот тянет сюда людей, причем людей одной крови, как говаривал вождь волков Акела. И не обязательно к южному солнцу, теплому морю, к праздничному многолюдью. Вот живет, к примеру, человек в далекой зимней Москве, ходит на службу, общается с друзьями, пишет объяснительные записки начальству, в чем-то оправдывается, что-то клянчит, потупив давно уж потухший свой взор. А потом вдруг по дороге домой, увидев в окно троллейбуса вокзал, тут же выпрыгивает чуть ли не на ходу и без колебаний, раздумий, сомнений покупает билет на завтрашний поезд в сторону Феодосии. Домой он возвращается с горящими глазами, алыми щечками, порывистыми движениями, которых давно уже никто не замечал у него. А на следующий день, схватив заранее собранный чемоданчик, несется к поезду. На прощание он впопыхах чмокает куда придется жену, детишек, всех, кто подвернется в этот счастливый час, – соседку, некстати приволокшегося приятеля, почтальона с какими-то письменными угрозами от газовой, телефонной или электрической службы…

И все.

«Старость меня дома не застанет, я в дороге, я в пути», – пели мы в молодости, когда были глупыми и счастливыми. И, вперив усталый свой взор в давно уже не мытое вагонное окно, я смотрю на занесенные снегом полустанки, сумрачные, затянутые зимним туманом города, унылые и безрадостные, кажется, навсегда покинутые людьми поля… Я смотрю на все это и вижу залитое солнцем море, восход луны над коктебельским заливом, острые скалы Карадага, медленно погружающиеся в вечерний сумрак… А рядом Жора Мельник с хрустом свинчивает золотистую пробку с коньячной чекушки, а рядом Слава Ложко, потрясая своим костылем, прости, Слава, на всю набережную ругает меня на чем свет стоит за эту вот несчастную чекушку, потому через полчаса нам с Жорой выступать в его ресторане и мы не сможем быть возвышенными и трепетными, какими ему хотелось бы нас видеть. Подходит Наташа, прибегают чьи-то диковатые детишки, которые тут же разбегаются по ближайшим киоскам и уследить за их шаловливыми ручонками не в состоянии ни один продавец, ножички ли у него на прилавке, раковины, камушки…

Наступает ночь. Карадаг превращается в черный силуэт на фоне мерцающего неба, а громадная красноватая луна поднимается все выше, бледнеет, уменьшается в размерах и, наконец, сжавшись и окаменев, зависает у нас над головой неестественно и страшновато…

А потом вдруг оказывается, что чекушка позорно мала, и запорожский казак Иван Иванович, потрясая над головой золотистой граненой бутылкой, победно пробирается к нам сквозь толпу, и мы понимаем – ничто его сейчас не сможет остановить, отвлечь, увлечь… Разве что шаловливые стихи Жоры Мельника…

Идет мелкий моросящий дождь. Совершенно пустая набережная. От могилы Волошина на холме до профиля Волошина на Карадаге ни единой души. Невидимая в темноте, шуршит зябкая волна. Промокнув насквозь, уже в сумерках бреду к «Камелоту». Окна только этой кафешки чуть светятся в тумане. Вжавшись в дальний угол, сидит единственный посетитель – печальный Жора. Перед ним чекушка, и в ее гранях играют золотистые блики от постреливающих поленьев камина.

– Жора, ты как здесь оказался?!

– Понимаешь, это… Жду весну.

– Так декабрь за окном!

– Вот и жду. А тут ты появился… Почти весна.

– А мне завтра на московский поезд!

– Садись… Дождемся.

Какое счастье!

Но это декабрь.

А сейчас июль – самый жаркий месяц, самое яркое солнце и самые красивые красавицы, съехавшиеся со всех концов нашей необъятной, но дождливой и туманной родины. А каков бытующий здесь закон – если уж приставать к девушке, то выбирать надо бледнокожую – у нее весь отпуск впереди. А загорелые не завтра-послезавтра уедут.

Сам того не замечая, Андрей присматривался не к девушкам в прозрачных туниках, а к девочкам – с кем идут, какие у них отношения с папами, с дядями, с прохожими. Все случившееся с Леной он невольно примерял к этим веселым, визжащим существам, и день уже не казался ему столь же ярким и праздничным, как для этих утомленных солнцем и морем отдыхающих, загорающих, выпивающих. В какой-то момент ему показалось, что впереди идет Лена, он даже прибавил шагу, почти догнал девочку, уже протянул было руку, чтобы коснуться ее плеча, и, только когда она повернулась, спохватился.

– Ну, ты даешь, Андрюшенька, – пробормотал он про себя. Девочка ничего не заметила, да и женщина, с которой она шла, не обратила на него внимания. – Так и вляпаться недолго.