Война не Мир Панькова Юля

Арт-директор лечил акне. На столе у него стояло несколько банок медицинского вида. На столе у главного лежал гелевый имплант.

Что это?

А вот это, главный взял бесформенную лепешку в ладонь, вставляют в грудь.

Его объяснение почему-то звучало с упреком. Раньше я думала, что это должно выглядеть обычными сиськами.

Твоя температура прошла? спросил главный. Вопрос почему-то звучал с вызовом.

Нет, ответила я.

Главный швырнул на стол гелевую лепешку.

Наверное, навставляла себе чего-нибудь, голосом, каким он обычно шутит, воскликнул он, не приживается!

Арт-директор хихикнул.

Я проверюсь, почесав лоб, ответила я, в прошлом месяце журнал Киноман писал, что специалисты ЦРУ могут вставить тебе даже идею о том, что Властелин Колец получил Оскара.

В курилке мне сказали, что главный катит на меня бочку за регулярные выходные…

Наступила суббота. Мы с Ренатой пообедали вызванной пиццей и устроились в большой комнате. Рената положила на колени альбом и начала рисовать пастелью. Я подсела рядом и стала разглядывать рисунки. По кирпичной мостовой, нарисованной на листе, бежали люди. За высотками в черном небе светило белое солнце. Я спросила Ренату, как ребенка:

А почему у тебя дорога красная?

Она подняла удивленное лицо:

Это площадь.

На другом листе были изображены кошки, много одинаковых кошек в длинном каменном зале. Они, кажется, закапывали свои проделки в какие-то мохнатые коврики, причем так старались, что коврики приняли форму уже почти правильных шариков.

А это что? я ткнула пальцем в эту картинку.

Рената склонила голову, как бы оценивая свое мастерство.

Это, когда ты не выполняешь работу, тебя мучает чувство вины.

Я понимающе кивнула. Похоже.

Если моя сумасшедшая гений… Я начала быстро продумывать маркетинговые ходы по раскрутке.

И тогда, тебе положено провести несколько лет в злачном месте, продолжила Рената про рисунок, где кошки скребут.

Я сглотнула.

Рената, а почему место, где скребут кошки, злачное? я взяла у нее картинку за уголки и вытянула руки перед собой. Кошкитеперь казались мне жуткими. Если каждый рисунок сопроводить грамотным текстом…

Потому что там ты разлагаешься, объяснила Рената про кошачье место.

Я вскочила и хотела записать, но потом подумала, что в этом нет необходимости, я и так запомню. Я отложила картинку и попросила следующую.

Эту я еще не закончила, сказала Рената и спрятала рисунок под альбом.

Она выглядела озябшей. Я решила намешать ей горячую ванну с солью, но она не захотела ее принимать.

Когда вечером она ушла в свою комнату спать, я достала спрятанную картинку. Над урбанистичным холмом, чем-то похожим на Замоскворечье, с неба наклонялся над городом огромный экран, похожий на солнечную батарею. На экране виднелось отражение, сильно напоминавшего крышу Василия Блаженного. Только на картинке позади Василия росли самолетные крылья, и красиво вился черно-зеленый дым. Под картинкой готическим шрифтом было написано «Война».

Меня передернуло. Я подумала: Нострадамус, блин. Хорошо, что хоть не слепая.

Кассандра? тихо спросила Рената у меня за спиной. Я подпрыгнула. Я думала, что она давно спит.

Извини, я хотела только прибрать, показывая на рисунок, соврала я, чтобы ее не расстраивать. Пока она была только тихой, но ученые утверждают, что в состоянии аффекта чудики могут сдвинуть с места слона.

Она ничего не знала.

Кто?

Слепая Флёгра.

Я растерялась.

Рената все-таки выглядела рассерженной. Не знаю, что больше ее расстроило: мое любопытство к незаконченному рисунку или упоминание о ясновидящей. Хотя, про предсказательницу я, кажется, только подумала. На момент я слегка отупела.

Как ты сказала? Фуагра? переспросила я и стала суетливо соображать. На всякий случай я решила считать, что все-таки не просто подумала про Кассандру, а ляпнула что-то про прогнозы, звезды и гороскопы, а Рената по ассоциации со сложным названием вспомнила какой-нибудь… там ресторан… где, не знаю, скажем, работала ее мама, теща или злая мачеха. Что если, скажем, она пела там густым голосом в микрофон?.. И теперь Рената вспомнила ее имя, и нам удастся ее найти…

Флёгра, спокойно напомнила мне Рената.

Нет, Рената! Воскликнула я, запутавшись, слепую предсказательницу звали Ванга!

Я читала, что кретины могут кого угодно сбить с толку железной логикой. Значит, кретин из нас я. Засмеявшись, я хотела сказать свое обычное «пойдем спать», сон вообще решает любые проблемы, но сказала:

А хочешь, я возьму отпуск, и мы поедем с тобой…

А говорила, что никогда не смотришь ТиВи, разочарованно протянула Рената, развернулась и ушла в свою комнату…

Я проснулась, оттого что ко мне кто-то жался. Открыв глаза, я не сразу сообразила, что это Рената. Она сидела на моей постели и скребла мелком по листу. Бедро в шелковом халате было теплым она спрятала его под мое одеяло.

Что ты хочешь? спросила я, теребя и стараясь расправить примятые волосы. Женщина меня видит или мужчина, не люблю выглядеть аут оф статус.

Хочу показать тебе кое-что.

А до утра это не подождет?

После просмотра рисунков и путанного диалога о ясновидящих я долго не могла уснуть и теперь боялась, что не проснусь утром. Рената положила кулачок на край листа.

Ты всегда делаешь все слишком поздно, отрезала она и продолжила рисовать.

Я вспомнила свое неотправленное письмо американскому ангелу. Наверное, я сразу вспомнила о нем, потому что это единственное промедление, о котором я на самом деле жалею. Не нужно было жаловаться ему в двух мегабайтах о том, как он далеко и как я люблю. Получить несколько бодрых строк перед лицом террористов было бы достаточно. Кто его знает, о чем мечтают умирающие. Но почему-то большинство предпочитает отдать концы под оптимистичные прощания близких.

Не надо мне ничего показывать! неожиданно для себя заорала я, отправляйся в свою комнату! Спать!

Рената выронила альбомный листок и свинтила. Я с размаху плюхнулась на подушку. Однажды в начальных классах я лежала в больнице с воспалением легких. Соседка по палате, девочка старше меня на пару лет, ночью забралась ко мне в кровать, стала гладить меня по животу и шептать в ухо что-то коварное. Она объяснила, что это игра в дочки-матери.

Папа, в таком случае, лишний, сказала я, и вообще, я люблю другого…

Знаешь, откуда пошло выражение «отмороженный»? вдруг сунула голову в дверь сердитая Рената, вас, кретинов, швыряли на Землю в крионовых скафандрах, и вы не таяли здесь миллионы лет!

Я закрыла глаза…

Главный задерживался с утра он повез усыплять своего бассет-хаунда. Редакция отчего-то стояла вся на ушах. Хотя, внешне казалось, что напротив, все умерли или разом опустились в самую глубокую впадину Тихого океана. Я быстро отправила несколько писем и пару поздравлений по айсикъю. Если бы ни аська, сроду бы не вспоминала про дни рождения. Время у меня двигается не в такт. Мое объективное завтра может наступить через неделю, иногда через шесть. Рената была не совсем права, когда сказала, что я делаю все слишком поздно. Я делаю тогда, когда вовремя кажется мне.

Лопухова, ты чё суетишься? грустно сказала менеджер, и все закивали ей в тон. Я обвела взглядом кабинет. Пять столов, мало пространства, народ безмолвствует. Редакция смотрела на меня так, словно только что поднесла на мою сырую могилу корпоративный венок. Я представила себя в прозрачном гробу, и как я смотрю на собравшихся оттуда, с другой стороны. От таких оборотов пространства меня затошнило. Проблема не в горе, а в мыслях, которое оно вызывает.

Меня, что уволили? спросила я, на всякий пожарный прижимая к себе визитницу. На коже стояло тавро «Банк Имперский». Мне дорого. Теннисные мячики моих предков сваливались с неба сплошь в титулованные тела. Правда, в связи с последней исторической реконструкцией классовых слоев, у меня больше нет фамильного герба кроме смайла на черной майке.

Менеджер безнадежно махнула рукой.

Интернет хотя бы иногда читать надо, обронила она через плечо и выплыла из кабинета.

Я скривила губу. Очередной всплеск истеричной активности? Убили литературного негра? Правительство вывело МВД из страны? Обстреляли желтый дом помидорами?

Что стряслось?

От волнения я распечатала дезодорант-новинку и набрызгала в крышку. Запахло новейшими технологиями. Нота сердца ультразвук. Последняя выжимка из тонковолоконного уса.

Вчера начали показ сериала, объяснила фоторедактор, молодой муж, глава перспективной телефонной сети типа этих, которые всю РФу покрыли…

Тарифы снижают, подсказала корректор.

Они все молодцы… Короче, эта дрянь спит на работе, ест на работе, домой приходит только галстук менять, продолжала фоторедактор про мужа из нового сериала, изнасиловал так всю семью, дети скатились на подарки учителям. И тут он понимает, что надо брать отпуск и ехать с ними…

Но в этот момент показ сериала прервали, корректор полезла в рукав за одноразовой ароматизированной салфеткой и вытерла ею глаза.

Да вы что в самом деле, гайз! воскликнула я, его, что, больше не будут показывать?

Я хотела добавить что-нибудь про трагедию современной культуры, но не успела.

Не будут, промычала корректор и уткнула лицо в ладони.

Из коридора послышался крик: «Врача! Врача!».

Война, Лопухова, сказал арт-директор, так и не долечивший прыщи, и выключил свой компьютер, четвертая мировая. Красную площадь вчера расколбасили подчистую. От Василия Блаженного отвалились все купола.

Я офигела.

Ты ж в телевидении работаешь! Какого черта ни хрена никогда не знаешь? Ты вообще какая-то странная, знаешь! Температура вот у тебя. Может, к врачу?

Я стояла за своим столом, с вонючей крышкой от дезодоранта в руках. Главный (он вернулся из ветеринарной клиники, где усыпил своего бассет-хаунда), нервно вынимал из сумки йогурт, лилипутский творожок, газеты и прозрачные файлы, потом складывал все это обратно, и, наконец, выудил словарь иностранных слов.

Это я вам купил, он положил его на стол корректору, а, Лопухов?

В котором часу? спросила я.

Что?

Расколбасили Красную площадь? повторила я слова арт-директора.

К концу третьего акта, сказал он, мы домой пешком шли.

Должно быть, вчера он водил подружку в театр, подумала я.

Скажите, я повернулась к вздрагивавшей плечами корректорше, вам знакомо имя Флёгра?

Корректорша перестала вздрагивать.

Это не имя, это остров, где жили титаны до битвы с богами. Позже… я хочу сказать, когда правитель Македонии построил там город, остров стал называться Кассандрой.

Боже мой, сказала я.

Из редакции, чтобы ехать домой, я, корректор и фоторедактор вышли только под утро. Главный разрешил до конца недели взять отпуск, с условием, что мы все будем постоянно созваниваться.

Чтобы мозг не опух.

Во время войны в СА люди тоже проявляли свои редкие качества. Полные суки по мирной жизни оказывались героями. В мародерстве из эмигрантов были замечены только два неизвестных и один детский врач.

Ренаты дома не было. Я обошла всю квартиру и потрогала ее вещи. Я дарила ей кое-что. Под кроватью в спальне я нашла новый рисунок. На нем был нарисован мой бойфренд. Он был нарисован в профиль, так что я не уверенна.

Сука, прошептала я и в пальто рухнула на кровать…

Меня разбудил неоновый свет. Он заливал всю комнату и казался бы лунным, если бы его не было так много. Я потрогала лоб, голова горела.

Позвонил главред.

Ну как там?

Здесь все спокойно, я пожала плечами.

А. Я уж думал, у вас сраженья…

Нравятся мне его шутки. С другой стороны, он жил в Крылатском. Если мерить моим отсталым временем, почти Аляска.

Нет, подтвердила я, тишина.

Он попрощался. На самом деле стояла прекрасная тишина. Комендантского часа, кажется, не объявляли. Возможно, соседи просто тоже спали в пальто на кроватях. Насколько я понимаю, сериалы больше никому не нужны.

Хорошо, что ты не дожил до этой минуты. Я подняла с полу портрет моего ангела. На картинке он казался старше, чем был. Ну, разумеется, столько лет прошло. Несколько. Я снова улеглась на кровать и положила рисунок рядом, на вторую подушку. Скоро мне стало холодно. Пальто было жестким и ни фига не грело. Очевидно, температура моего тела поднялась будь здоров. Я потянулась и накрыла свободным концом покрывала лист с нарисованным бойфрендом. Самой забираться под простыни было лень. Нам нравилось спать вместе, вспомнила я и снова уснула.

Меня опять разбудил свет в окошке. Было похоже на дежавю. Иногда для тебя прямо наяву наступает полнейший бред. Полнейший это, когда ты смотришь на происходящее не как будто немного со стороны, а, кажется, что только сторона для тебя и осталась, причем обратная.

Не выдержав, я позвала его в тишине, предателя, убийцу беспечных чувств. Почему он не додумался в тот день сентября заболеть, прикинуться валенком? Разве это много ради счастья любимых? Что ему стоило, например, прогулять работу попереться к терапевту, дантисту, к проктологу, наконец только подальше от башен. Зачем надо было ползти на самую кручу Нью-Йорка, разве еще не ясно, что сентябрь полон магнитных бурь и аномалий? Школьничкам в этом месяце просто не охота учиться. Как известно, если мечтать толпой, мечты когда-нибудь сбудутся.

Задолбал меня этот свет.

Я встала задвинуть шторы. Когда мы были вместе, это было его полуночной обязанностью. Я хочу, чтобы весь мир был передо мной виноват. Как говорил режиссер с телеги: если мне плохо, пусть ведущий шоу тоже стонет и плачет. Интересно, он говорил буквально или метафорически?

Передвигаясь как в киселе из-за своей горячки, я кое-как доползла до окна. Покрывало потащилось за мной, с ним мой нарисованный бойфренд. Когда я была у подоконника, он дополз до края кровати и стал на нем, наклоняемый натянутым покрывалом. Получалось, что он как бы пошел вместе со мной закрывать окно. Чертовы глюки.

Я кивнула портрету и улыбнулась. Я смахнула со щеки воображаемую слезу и обернулась к окошку. С улицы на меня смотрел большой рекламный баннер с Ренатой, лежащей вдоль нижнего края на светящейся леопардовой шкуре…

Когда я очухалась от небольшого стресса, шока, транса, не знаю, что это было, то вспомнила, что за несколько дней до появления в моей квартире Ренаты за моим окном был этот самый плакат. Потом его сменили белым баннером «здесь должна быть ваша реклама».

Я пожала плечами и попыталась восстановить все, что было связано с ее появлением, до мелочей, до нитки. Сначала в голову мне лез мешок картошки из Липецка. Потом я вспомнила звонок в предбанник и пропуск. Рената принесла мой утерянный пропуск в Останкино, и я хотела всучить ей вознаграждение.

Я поплелась в прихожую и раскрыла рабочий кофр. Во внутреннем кармане лежало два пропуска. Я сравнила их, поднеся к настенной лампе оба были одинаково потерты и погнуты по углам. В Останкино выдают только один. Это всем известно.

В дверь постучали. Я была уверена, что это она. Я открыла. На пороге стоял мой сосед, монгол. Левым плечом он опирался о косяк.

Ты зачем в пальто-то? буркнул он удивленно и сунул ладонь подмышку.

Проходи, пригласила я и отступила.

Мы оба знали, что причину его визита объяснять не надо. Сейчас война, и мы все будем вести себя по-другому. Заваливаться к соседям в ночи, отдаваться первому встречному, бить витрины и после, возможно, никогда не жалеть об этом. Если бесчинствовать можно тем, кто и в мирное время нарушал оказанное доверие, почему нельзя нам, простым смертным?

Слышь, мои рванули на родину, сказал монгол.

Ну и зачем? спросила я, легче от этого будет?

Он выпятил губу.

А хэзэ, но там зданий меньше.

Ты что в степи собираешься жить?

Нет, бля, в Улан-Баторе! он глянул на меня так, словно я собираюсь чистить котел после свадебного ужина обычным моющим средством, поехали тоже.

Я скривилась.

А чё, слышь!

Не, у меня работа.

Какая работа нах! Кому щас нужны твои… перья? он, очевидно имел в виду, пузыри, понты или пыль в глаза. Не думал же он, что журналы пишут чернилами.

Не скажи! Для поднятия морального духа всегда… в первую очередь важно искусство.

Искусство! передразнил он и закурил, курить у тебя можно?

Бросай. Скоро не будет, некоторым доставляет удовольствие пугать ближних.

Не, сначала с соли начнется, со своим легким монгольским акцентом он походил на ребенка, потом картошка пропадет и мука. А это, где твой мужик-то?

Картошка? я сделала холодное лицо. Я пошла в спальню и принесла монголу моего нарисованного бойфренда.

Ага. Хорошо зарабатывает? монгол прислонил картинку к стене.

Я уставилась на него в полном ужасе. С улицы в мое окно не мигая смотрела Рената. За столом в профиль к нам сидел мой нарисованный пастелью любимый.

Оптимисту достаточно и постера Пэм Андерсон на стене…

Неделя прошла во сне. О том, как она началась, я старалась не думать. Я продолжала упорно не читать новостей и узнавала о событиях в мире от коллег в трех редакциях. Мы, как и раньше, много работали, приносили с собой йогурт и ходили обедать. Нам даже выдали деньги в срок. Правда очередь в банкомат была длинней и мрачней, чем обычно. На лицах было написано «получаем в последний раз».

У меня не поворачивался язык сказать: «Да бросьте вы, люди!». Как будто, чтобы заявить это, мне нужно было сначала что-то для них сделать спасти мир, выдать наличку на год, погрузить детей на корабль и увезти на райские острова. Меня грызло чувство вины. Я смотрела на лица и чувствовала себя донельзя похабно.

У меня к тебе предложение, толкнула меня в бок малознакомая тетя. Я видела ее в коридорах, и мы даже здоровались, но сказать, кто это… ну, как бывает…

Я была следующей в банкомат, поэтому ответила:

Да, давай через 10 минут, подходи в редакцию, ждать ее, глядя на очередь, мне не хотелось.

Ну, ты что, еще подумают.

Никто ничего не подумает. Ладно, в курилке, предложила я. Мне не нравятся мутные предложения. О меде из Краснодара ли черной икре с Сахалина можно говорить при всех, не стесняясь. Должно быть, у этой тетки некачественная икра.

Я вышла в курилку ровно через 10 минут, как обещала. Тетя ждала меня между лестниц.

Тут такое дело, начала она, моя подруга собралась открывать журнал.

Из меня вырвался свист удивления.

Да, все понятно, промямлила тетя, но деньги дают, тема есть, не вечно же это будет длиться.

Я неуверенно скрючилась. Во вторую мировую тоже никто не верил. Я спросила:

А что надо делать?

Тетя просияла.

Им нужен главный.

Бюджет? спросила я.

Встретишься, они все расскажут, она сунула мне в ладонь визитку, но не парься, я ей скажу, они сами отзвонятся.

Они? Она? спросила я, их несколько?

Она и ее парень. Крупный дом под их тему дает бабок. Ну, не брать что ли? Я бы тоже не отказалась, она завистливо засмеялась.

Я улыбнулась тоже, но кривовато. Интересно, под какую тему можно сейчас отмочалить на хороший бюджет отдельного СМИ, который еще даже без документов? Женский, глянцевый, надо полагать, если меня зовут. По нулям бюджет будет пессимистично через три года, до стандартной отдачи все пять. При оптимистичной политической обстановке. Рекламу оружия будут давать?

О теме я скоро узнала. Она оказалась эротической. Как подсказал мне внутренний голос, на данный момент это было даже круче, чем спорить, чья красная кнопка мощнее. Хотя, морально отдает показом Трамвая Желания на следующий день после урагана Катрина. Говорят, некоторым в войну удается делать большие деньги.

Мы встретились с дамой лет 45-ти и ее парнем чуть помоложе, в кафе на кольце. Напротив за столиком кто-то напился. Два человека в черных пальто, с кофрами Конте Макс надрались в такую дугу, что даже сидеть у них расползались ноги. Официанты давно убрали с их стола, не уносили только бутылку и стаканы. На опьяневших смотрели сочувственно, как во времена сухого закона смотрят на валявшихся под столбом. Как и тогда, все понимали, что не от хорошей жизни эти двое потеряли человеческий облик.

Мужики в эротических съемках, как ты понимаешь, военные, рассказывал про идею журнала парень дамы.

Меня немного тошнило. От пирожного я отказалась.

Я подумала о том, как покажу первый номер Ренате. Ей нельзя, она ненормальная. Я все еще думала про нее, как про свою оступившуюся сестру. Как бы мне самой не оступиться…

Передачу на ТиВи закрывали. Это и решило дело с новым журналом. Я взялась собирать эротический номер с голыми мужиками в галунах. Чтобы преодолеть грызню любопытства и совести, под статьи я подвела какую могла идейную базу. Де секс это здоровое увлечение человека, я найду Диму, друга олигархов и проституток, и мы научим читателя светлым и вечным физическим чувствам. Рисовать иллюстрации я попросила художника, который рассказывал про службу в Чехословакии. Все равно, сейчас каждый берется за любую работу. Тем более, если это моральная помощь ближнему, за нее не стыдно взяться звезде.

Дима от темы слегка опух. Это было видно по тому, как он тормозит с ответами. Честно говоря, я не надеялась даже надыбать его в Москве, но оказалось, что его подружка недавно купила особняк, и Дима помогал ее желанию все переделать и перестроить и при этом не споткнуться о первый же художественно-бетонный блок. Вместе они уже две недели перестраивали забор.

Когда Дима немного привык к эротическим очертаньям идеи, из него полились названия статей и номера телефонов людей, у которых мы возьмем интервью. Первым мы нашли педофила в Морской Тишине. Не понятно было, как его отнести к военным. Но Дима предложил назвать репортаж «Детству мир».

За информационным дополнением (в журнале это часто называют «подвалом». На нашей страннице подвал выглядел черным боксом, залитым «независимой» информацией под основной статьей), так вот, за подвалом я отправилась в переулки вверх от Мясницкой, где однажды случайно наткнулась на педофильский клуб. С улицы на клуб не указывало никакой вывески, кроме потертой «Эксченч», оставшейся, наверное, со времен первых московских свободных долларов. На вывеске были выбиты лампочки и вместо курса доллара зияли пустые квадраты. Как и прежде в клуб вела затертая бетонная лестница, музыки не было слышно. У гардероба меня спросили пароль.

Вы охренели! ответила я, и меня запустили.

К тому времени, когда принесли и положили на мой стол салфетки и кружок под пиво, мне уже почти продали троих детей: 17-летнего мальчика, который выглядел на 13, детдомовского вида дитя непонятного рода и жеребца лет 20-ти, судя по мышцам.

В дальнем углу за одним столом сидели несколько седых джентльменов в кремовых костюмах. Я видела их и раньше. Странно, что клуб не назывался «У Пяти Толстяков». Вокруг толстяков время от времени вились стайки малолеток. На каждом было подобострастное выражение лица. Джентльмены похлопывали их по плечам и по попам. Как в кабаре, труппа соблюдала особый фирменный стиль большеватые модные майки.

Программа была насыщенной сначала выступал дуэт травести, одетых в аль-каидовкие напыльники. Дуэт пел частушки. Потом на сцену выплыла местная Верка Сердючка. Не знаю, кто завоевал народные сердца раньше: Верка или ведущие нетрадиционных клубов, но пропев «раша гудбай» на украинском конкурсе, Сердючка снова переместилась в подполье и расплодилась фальшивками. Пока на подиуме выступали с танцем стриптизер и партнерша, фальшивая Верка комментировала в микрофон из угла. В темноте виднелись только ее перья.

Со мной за компанию в клуб притащился монгол. Он подошел позже, к самому концу стриптиз данса, заказал себе пиво и стал оглядываться. Через полчаса сын степей изнахратил всю малину. Он вдруг сорвался с места и куда-то пропал. Я полезла искать его через толпу, по темному коридору. За дверью, куда я случайно вломилась, на низком диванчике валялся степенный мэн, рядом на полу на корточках сидели две девочки. Они подняли на меня глаза, и я поняла, что мне страшно.

В основном зале в этот момент поднялась кутерьма. Оказалось, что монгол привел с собой двух милиционеров. Монгол еще хотел повыступать, повозмущаться и набить морды, но я уговорила его скромно ретироваться и не называть фамилии спасателя.

Над клубом, откуда мы сбежали и где торговали детьми, шумела Москва. Обычный мирный шум, с наступлением войны, кажется, стало даже больше огней и рекламы.

Мы вернулись домой. Монгол попросился переночевать в Ренатиной комнате.

Искусство! презрительно бросил он мне, вместо спокойной ночи.

Я долго стояла у окна своей спальни. Над дорогой напротив больше не было гламурного баннера с Ренатой на леопардовой шкуре. Не знаю, когда его сняли. Вместо него висели три золотые шпульки, замаскированные под пули.

Почти до утра я прислушивалась, не топчется ли кто-то за дверью, робкий и виноватый…

Следом за детской темой Дима вдохновился цирковыми интригами и притащил в редакцию гимнаста со сломанной ногой. Но не потому, что в лучшие времена тот мог занимать 33 позиции на перекладине, а потому, что однажды был любовником монакской принцессы. Потом к нам пришел человек, который знал святого гуру Оле Нидла, когда тот еще торговал наркотиками. Потом в Москве оказался парень, который зарабатывает тем, что тестирует новые модели дизайнерских резиновых кукол для секса, прежде чем выпустить их на конвейер. Мы встретились с ним и записали все его ощущения от резиновых кукол и экпертские советы по выбору лучшей.

Короче, дел было много и все интересные. Фронтовые будни для меня все больше походили на возрождение жизни на Марсе. Я уже свято верила, что наступил именно тот момент, когда надо научить человечество правильно размножаться.

Перед Новым Годом между платной стоянкой и подъездом меня встретила Рената. На ней была шуба из какого-то пятнистого зверя, правда, с размытыми, словно полинявшими пятнами.

К светским манерам я отношусь так же, как к остальному могу иметь, могу не иметь. У меня вызывают уважение люди, про которых можно сказать: «Он был всегда неподкупен» или «Самообладание для него было делом чести». Слава моим униерситетам, если спустя 9 дней после моей кончины кто-нибудь скажет «Она делала все, чтобы не умереть».

В руке у Ренаты болтался пакет апельсинов.

Где ты была? спросила я, почему ты ушла?

На мне были высокие каблуки, а на асфальте под пушистеньким новым снегом раскатанная дорожка, поэтому вопросы я задавала, поднимаясь со льда.

Рената внимательно разглядывала меня сверху вниз.

Послушай, возьми компьютер, попросила я, или я его раскурочу.

Она наклонилась и взяла у меня кофр.

Навстречу нам по дорожке шли два жильца. Они тащили коробку с плазменным телевизором. С началом войны люди стали скупать технику активней. Когда жильцы, тащившие телевизор, приблизились к скользкому месту, я крикнула «Осторожно!», и они оба, как по команде хлопнулись вниз.

Рената уронила мой компьютер в палисадник и бросилась им помогать.

Апельсины она купила хорошие.

После горячего чая и по куску пиццы мы, как бывало раньше, устроились в общей комнате, только я села на другой диван.

Ты не собираешься праздновать? спросила Рената, не поворачивая головы от окна, у тебя даже елки нет.

Я смутилась.

Ты хочешь? спросила я. Вообще-то я собиралась работать.

Было бы неплохо, сказала она.

Послушай, попросила я, немного помедлив, расскажи о том, как ты была маленькой?

Елку нам было уже не достать. Я подумала, что воспоминания о приятном могли бы заменить ей праздник.

В дверь позвонили.

Это елка, сказала Рената. Я кивнула и пошла открывать. Я могла поспорить, что это монгол.

Привет! обрадовалась я его круглой и плоской роже. Мы прожили на одной площадке почти четверть года очередной мировой. Из-за спины монгола торчало что-то зеленое.

Ты принес елку, безрадостно сказала я.

Я уже почти привыкла к тому, что между Ренатой, Кассандрой и бабушкой Вангой есть что-то общее. Не могу сказать, что мне это нравилось.

Почему монгол не уехал на родину, я могу догадаться. Кроме золотого черепа на его правой руке появилась бриллиантовая печатка, на запястье тоже что-то скромно сверкало каратами и вообще, он весь как-то похорошел и налился благородными соками. Я не стала спрашивать, что он замутил в сложившейся ситуации. Я как бы сама не тачала на заводе болванки снарядов.

Новый год мы встречали втроем. Монгол приглядывался к Ренате, а я думала, что отвечу, когда он спросит, есть ли у нее молодой человек.

Утром первым делом я позвонила, чтобы поздравить моего знакомого, который родился 1-го января. Козерог. Мой бойфренд родился 13-го. Это два дня рождения, о которых я вспоминаю без опозданий.

Принимая душ, я услышала смех. Веселились монгол и Рената. Я испугалась слабоумные девчонки в психушках жертвы склонных к размножению санитаров. Слабоумие, наверное, заразительно. Наспех смыв пену с волос, я выскочила из ванной.

Серьезно? Ну и ну! донеслось до меня.