Лубянская ласточка Громов Борис

– По-моему, чуть больше полутора месяцев, – неуверенно ответил банкир.

– Ясно. Тогда следующая наша встреча должна быть с участием представителя правительства, который даст нам необходимые политические и финансовые гарантии.

– Гарантии политические и финансовые? Объясни, – попросил Галеб.

– Нам нужны ВСЕ возможные гарантии! – Натали подчеркнуто произнесла слово «все». – Поскольку мы, мой милый, будем действовать в определенные моменты вне правовых норм. Правительство, в случае скандала, всегда откажется от двух бедных иммигрантов в первом поколении, – закончила она с усмешкой.

– Ну уж это как водится, – развел руками банкир. – Хорошо, я понял, представитель правительства должен обладать достаточными полномочиями, чтобы давать гарантии, а не обещания.

– На встречу я возьму Кобзаря, согласуй это там… – Она опять показала глазами наверх. – Он умный и милый человек, и пока я вижу у него только один недостаток – это дурной вкус нувориша. К счастью, он не едет в Россию нелегалом. А известные нувориши нынче в Москве в большом почете. Так что и этот недостаток может обернуться достоинством.

Пока Омар переваривал услышанное, Натали подошла к бару, взяла два стаканчика для виски, положила в каждый три кубика льда и наполнила их порцией «Шивас Ригл», добавив немного содовой: они традиционно выпивали этот напиток после свидания. Омар обычно оставался на вилле – ему требовались отдых после любовных игр с ненасытной Натали и время, чтобы вновь переключиться на деловой лад. Сейчас же он скорее всего хотел остаться наедине с собой, чтобы еще раз осмыслить так неожиданно возникший дерзкий план, похожий на многоходовую комбинацию, разработанную умниками из спецслужб.

Они молча покончили с виски, Натали встала с кресла и упругой походкой направилась к выходу. Омар медленно поднялся и устало последовал за ней. Он проводил Натали до автомобиля, открыл ей дверцу «мерседеса», поцеловал в щечку и приказал шоферу вновь вернуться, после того как он отвезет прекрасную пассажирку. Араб с явным облегчением вздохнул, когда длинное тело автомобиля скрылось из вида. Когда смотришь на такую женщину, как Натали, очень трудно сосредоточиться на работе.

Омар Галеб четко представлял себе, как надо действовать. И действовать немедленно, не теряя драгоценного времени. Операцию подобного значения и масштаба могли санкционировать только на самом верху – возможно, сам президент Франции. И самый короткий путь к нему в данной ситуации мог быть только через Жильбера Сорени, координатора деятельности спецслужб. Галеб не сомневался – Натали знала, что он выберет именно этот путь. Более того, ей же ничего не стоило замкнуть цепочку самой.

«Так почему же она предоставила эту задачу мне? – размышлял банкир. Опустившись в мягкое кресло, он рассуждал сам с собой, для удобства обращаясь к золоченой нимфе с канделябром. – Почему?»

Омар снял трубку и позвонил генеральному директору фирмы «Дассо авиасьон» Этьену Гримо.

– Этьен, у меня к тебе очень важный разговор. Это касается швейцарской проблемы. Кажется, есть выход…

Писатель Стендаль, современник и большой поклонник Наполеона, утверждал, что последний учредил пять полиций, контролировавших друг друга. Министр полиции, первый инспектор жандармерии, префект полиции, генеральный директор почт и глава личной полиции императора бдительно следили за действиями товарищей. Историки, вникнув в суть вопроса, дополнили этот список придворной полицией, полицией министерства иностранных дел, военной полицией и еще рядом других. В результате приведенную Стендалем цифру пришлось увеличить более чем вдвое. Координировать работу этой разношерстной армии было непросто, особенно если учесть, что всю информацию и особенно компромат ухитрялся перехватывать всемогущий министр Фуше[47], который распоряжался этими данными по своему усмотрению. Надо отдать должное Наполеону: он умел работать со своими тайными агентами напрямую и не раз пресекал козни приближенных. Однако полностью контролировать коварного и незаменимого Фуше императору не удавалось.

Ситуация мало чем изменилась и в наше время. Во Франции и сегодня существуют различные спецслужбы, полный список которых и описание границ их деятельности заняло бы довольно много места в книге. ДГСЕ – аббревиатура Управления внешней безопасности, или внешняя разведка Франции, меняла свое название ничуть не реже, чем ВЧК-КГБ—СВР. Уже упоминавшаяся выше ДСТ – контрразведка страны. УВР – военная разведка Франции с несколькими малоизвестными подразделениями. С одним из них нам предстоит познакомиться более подробно: РГ – Разведывательное управление при МВД Франции и многочисленные спецподразделения для выполнения деликатных миссий как внутри, так и за пределами страны.

Уже из одного этого краткого обзора видно, что координация деятельности французских спецслужб, от Наполеона до наших дней, – традиционно нелегкая задача. И вопрос их контроля со стороны руководителя государства остается попрежнему актуальным.

Кабинет Жильбера Сорени находился в Елисейском дворце на 4-м этаже административного блока и своим размером и скромной обстановкой явно контрастировал с огромным влиянием и властью его обитателя. В этом кабинете почти ничего не изменилось со времен де Голля, когда тот учредил пост личного помощника премьер-министра по национальной безопасности и выделил необходимое помещение в Елисейском дворце – для того, чтобы его хозяин был у него под боком.

К всеобщему удивлению руководителей спецслужб и полиции, занял кабинет Константин Мельник – внук доктора Боткина, разделившего в 1918 году судьбу последнего императора всея Руси. Шутники связывали назначение «молодого русского» – Мельнику было всего 35 лет – с тем, что де Голль любил русскую литературу и легко запоминал славянские фамилии.

Внешне Константин Мельник не представлял ничего особенного: обычный чиновник невысокого роста с одутловатым лицом и глубоко посаженными колючими глазками. Однако он отличался от других кандидатур большим трудолюбием и выдающимися аналитическими способностями. Все, кто знал его поближе, сходились во мнении, что Мельник был широко эрудированным, прекрасно образованным и воспитанным человеком с одним большим комплексом – у него было размытое и смещенное понятие о родине.

Сын эмигранта, бежавшего от революции в России, окончивший в Париже престижный Институт политических наук, – он презирал французских интеллектуалов за их симпатии к коммунизму вообще и к Советскому Союзу в частности. Родился он на Украине, вырос в Париже, где после окончания института работал на американцев в известной своими связями с ЦРУ компании «Рэнд Корпорэйшн». Затем перешел работать в Министерство внутренних дел на аналитическую работу, где занимался «левыми». Во Франции Мельника считали русским, а в КГБ его знали как злейшего врага советской власти. Позднее, уже после распада СССР, Мельник при каждом удобном случае заявлял, что всегда ощущал себя русским. Однако истинная его лояльность была в одной всепоглощающей идее – уничтожении коммунизма, расчленении России, ради чего он готов был служить хоть дьяволу. С тех пор как Мельник покинул свой пост, прошел не один десяток лет, но тень бескомпромиссного воина «холодной войны» все еще витала в этих стенах.

Человек, стоящий между всеми спецслужбами страны и первым лицом государства… Дух захватывает. Представьте, что вам надо срочно переговорить по личным вопросам с лицом, курирующим МВД, ФСБ и ГРУ. Но Этьен Гримо никакого трепета не испытывал. Ему было совсем не трудно попасть в кабинет Жильбера Сорени, – их связывала прочная дружба с времен совместной учебы в университете. Последние два года друзья виделись не так уж часто, но, когда это происходило, их встречи были теплыми и полными ностальгических воспоминаний. Поэтому Этьен просто позвонил приятелю и сказал, что имеет к нему безотлагательное дело. Жильбер же без лишних вопросов назначил Гримо в тот же день встречу у себя в кабинете. Да еще извинился при этом, что у него нет времени повидаться с другом, как это обычно бывало, где-нибудь в нейтральном и более приятном месте за бутылкой доброго вина. Сегодня он мог срочно понадобиться президенту.

Ровно в 15.00 Этьен переступил порог кабинета куратора спецслужб Франции. После крепких рукопожатий и традиционного обмена соответствующими в таких случаях фразами политеса, Гримо стал было излагать Сорени проблему

«Дассо» с «миражами», но по репликам друга тут же сообразил, что тому она известна в мельчайших деталях. Оба в равной степени понимали, какие сложные политические и экономические последствия могут возникнуть в будущем, если правительство Франции не выделит необходимые дотации компании «Дассо». Поэтому Этьен скомкал вступительную часть и вместо этого подробно остановился на плане, предложенном ему арабским банкиром с подачи некой дамы, имеющей обширные связи в России.

– Дорогой Этьен, твой план, как бы авантюристично он ни выглядел, имеет неоспоримый шанс на успех. Но вся эта история чрезвычайно взрывоопасна. Не дай бог, если что-либо просочится в прессу. Будет громкий скандал, подобный делу «Локхид» в США. Последует отставка премьера. Мне тоже, естественно, придется уйти… Но самое ужасное – мы подставим президента.

«Тоже мне, священная корова», – подумал про себя Гриме Вслух же он сказал:

– Жильбер, я все прекрасно понимаю, но на карту поставлено слишком многое. Если пустить дело на самотек, то страну ожидают еще большие экономические и политические потрясения, чем любые скандалы, поднятые прессой…

– С этим я тоже не могу не согласиться, – в раздумье произнес Сорени. – Пожалуй, здесь есть одно решение, которое, право, лежит на поверхности.

Этьен с интересом и надеждой взглянул на своего всесильного товарища.

– Поскольку инициатива исходит от частных лиц – я имею в виду твою компанию и арабский банк, нужно обставить все так, чтобы, если вдруг скандал, – государство осталось в стороне. Мы подготовим план мероприятий на случай прокола….

Одним движением глаз Сорени подчеркнул это веское «мы», но потом развел руками – так, как умеют разводить руками только чиновники высшего ранга.

– Ты уж прости, – продолжил он, – но если дерьмо попадет в вентилятор, все брызги полетят в сторону «Дассо».

Этьен сделал стоическую мину и смиренно кивнул.

– Вам, могущественным корпорациям, не привыкать, – с улыбкой добавил Жильбер. – Вспомни скандалы с «Боингом» или с «Мицубиси». Пошумят, пошумят и перестанут.

«Правда, при этом там еще и посадили кое-кого из руководства компании», – подумал Гримо, но высказывать свою мысль не стал.

Чтобы перевести разговор в более оптимистическую и практическую плоскость, координатор спецслужб Франции пообещал:

– Я поручу военной контрразведке ДПСД (Управление защиты и безопасности Министерства обороны) предоставить необходимую помощь для осуществления вашего плана. Круг лиц будет чрезвычайно ограничен. У меня там есть на примете один очень способный человек. Что касается финансирования операции и так называемых «премиальных», о которых ты говорил, то я полагаю, что эти расходы возьмет на себя твоя фирма и банк.

– О да, несомненно! – поспешил согласиться Этьен.

– Однако только завтра во второй половине дня я тебе смогу сказать об окончательном решении по этому вопросу.

«Это значит, что с утра у него встреча с президентом», – мелькнуло в голове у генерального директора «Дассо».

– А пока я разберусь, что это за дама, которая предлагает такой план действий, будто он разработан оперативным управлением внешней разведки, – закончил Этьен.

Про себя он уже решил, что, если все пройдет успешно, нужно будет по результатам именно так и доложить президенту. Дама получит свои премиальные… Ну, может быть, кое-что еще… Но патент на гениальные идеи должен принадлежать «своим».

– Ты о ней наверняка слышал, Этьен, – прервал рассуждения Жильбера его друг, – это известная светская львица, женщина многих талантов, мультимиллионер мадам Легаре…

– Мсье Сорени, я немедленно подготовлю и вышлю с курьером справку на мадам Натали Легаре. – Директор ДСТ, положив телефонную трубку, нажал кнопку на селекторе, соединяющем его с начальником информационно-архивного управления.

В этот же день на стол координатора легло досье на «женщину многих талантов». Жильбер Сорени с удивлением и интересом принялся изучать подноготную светской львицы.

Из досье ДСТ на Натали Легаре:

«…Натали Легаре, в девичестве Наталья Наумовна Бережковская, известная в парижских деловых и светских кругах как мадам Натали, родилась в Москве.

…выехала во Францию, выйдя замуж за богатого французского бизнесмена, с которым познакомилась на международной выставке в Москве. Освоившись с жизнью на Западе, Натали развелась и с тех пор не замужем. Родители умерли. Имеет сестру, проживающую в Австрии. Поддерживает связь с ней, а также с некоторыми друзьями детства.

…кроме личных утверждений о высшем гуманитарном образовании, полученном еще в СССР, нет никаких свидетельств о наличии оного…

…помимо родного русского языка в совершенстве владеет французским, прекрасно говорит по-английски, изъясняется по-итальянски и по-немецки. Являясь известным коллекционером антиквариата, Натали слывет признанным экспертом в области русского авангарда и иконописи…

…обладает незаурядной деловой хваткой – за последние десять-пятнадцать лет сколотила огромное состояние на торговле антиквариатом, ювелирными изделиями, спекуляциях с недвижимостью. Имеется информация о причастности Натали к торговле оружием советского производства и его экспорте в конфликтные точки на африканском континенте…

…культивирует связи в политических и финансово-промышленных кругах Франции. В Париже на улице Мозар Натали создала нечто похожее на литературно-политический салон по образцу подобных объединений во Франции и России середины XIX века. Салон пользуется большим успехом, и его посещают многие влиятельные лица страны…

…имеет острый аналитический ум в сочетании с феноменальной памятью, способным просчитать сложную ситуацию и найти оптимальное решение со скоростью компьютера…

…характер твердый и эгоистичный – в острых ситуациях может быть беспощадной и жестокой. Склонна к авантюрам, однако хорошо просчитанным…

….внешне чрезвычайно эффектна. Обладая яркой внешностью и незаурядными деловыми способностями, она умело использует это свое качество при достижении любой поставленной перед собой цели…

…известно, что до выезда во Францию она активно сотрудничала с КГБ в разработке и последующей вербовке граждан западных стран в целях их использования советской разведкой. Однако, выехав из СССР, она, понимая всю опасность продолжения подобной деятельности на Западе, дала согласие работать под контролем ДСТ…

…Натали успешно участвовала в ряде операций, проводимых как на территории Франции, так и за ее пределами, под оперативным псевдонимом Мидас…

…установлено ее сотрудничество с израильской разведкой, которая завербовала Натали во время ее пребывания в Тель-Авиве. Вербовка Натали произошла на почве ее еврейского происхождения и была использована израильтянами в борьбе против происков КГБ на ее этнической родине, а также в борьбе с арабским экстремизмом.

…ряд проведенных в разное время проверок указывают на лояльность агента».

Закончив чтение справки на мадам Легаре, предоставленную контрразведкой, мсье Сорени удовлетворенно кивнул.

Слов нет, ДСТ прекрасно разобралась в характере мадам и оценила ее по достоинству. Однако многое, очень многое ускользнуло от всевидящего ока контрразведки. Лояльность агента Мидас воистину не имела государственных границ. Мадам всегда служила только золотому тельцу.

И вот через десять дней после встречи с Омаром Галебом Натали, вместе с Аркадием Кобзарем, ехала на виллу «Шабо» под Мантом, адрес которой сообщил им неизвестный сотрудник Министерства обороны.

Автомобиль сбавил скорость – ворота бесшумно открылись, пропуская его на территорию виллы, принадлежащей военной контрразведке. Гостей встретил высокий, ладный молодой человек, с симпатичным добродушным лицом, напоминающим физиономию Фанфана-Тюльпана из одноименного фильма. Очевидно, он делал только первые шаги на службе.

– Жак Летисье, – представился он. – Прошу вас, все в сборе.

Он проводил их в небольшой конференц-зал, расположенный на втором этаже. Там за столом рядом с Омаром Галебом сидел ничем на первый взгляд не примечательный человек, лет пятидесяти, невысокого роста, с пробором в седых редеющих волосах. Лицо его носило маску спокойствия и бесстрастности. Что было за этим фасадом – одному богу известно. Для солнечного парижского лета лицо незнакомца было слишком бледным. Можно с уверенностью сказать, что его обладатель большую часть жизни проводит в рабочем кабинете. Держался он скромно, но с достоинством. В нем чувствовалась внутренняя сила, застывшая энергия и уверенность человека, привыкшего отдавать распоряжения, которые беспрекословно выполнялись. Натали знала таких людей, такие лица и те кабинеты, где их можно было увидеть.

Рядом с Натали на другой стороне стола разместился Кобзарь, как всегда ярко и вульгарно одетый, со свежей укладкой волос, сделанной руками личного парикмахера. У него были тонкие холеные пальцы с маникюром. На одной руке он демонстрировал золотые часы «Картье» с циферблатом, усыпанным бриллиантами, на безымянном пальце другой руки синел огромный сапфир. Аркадий, несомненно, был счастливым обладателем самого яркого галстука в Париже. Завершали ансамбль туфли из крокодиловой кожи с пряжками из чистого золота. Только один его ботинок мог бы обеспечить безбедное проживание целой африканской деревни в течение года. Еще в машине Натали про себя в очередной раз отметила дурной вкус Кобзаря. Его наряд приличествовал бы на ночном представлении в клубе «Крейзи Хорс», но никак не на правительственной вилле на утреннем совещании. Мысленно она пожала плечами: «Ну, тут я ничего не могу поделать. В некоторых отношениях Аркадий вообще безнадежен».

Вошел Жак Летисье, так и не расставшийся со своей улыбкой. Он передал Омару рабочую папку и сел на стул за спиной серого француза. Банкир бегло посмотрел на вложенный в папку лист бумаги и с удовлетворением закрыл ее. «Похоже, события развиваются по нашему сценарию», – с не меньшим удовлетворением констатировала Натали. Араба она знала как облупленного и всегда безошибочно определяла, что выражает тот или иной жест любовника. Но что это? Никак честь открыть совещание отдана мсье Галебу? Да. Банкир начал церемонию:

– Итак, господа, я имею честь представить вас друг другу, прежде чем мы обсудим то, ради чего мы здесь собрались. – Он поджал губы и сделал паузу.

«Кому и кого он собирается представлять? И так понятно, кто этот серый лягушатник», – подумала Натали. Омар как бы услышал ее и продолжил:

– Господин Робер Бидо по поручению правительства будет координировать действия нашей временно созданной группы с различными ведомствами при проведении операции. Господин Бидо также будет обеспечивать конфиденциальность и безопасность нашей работы.

О господине Кобзаре мы много слышали как о блестящем финансисте, энергичном бизнесмене и большом патриоте своей новой родины.

Госпожа Легаре не нуждается в представлении: о ее уме и деловых качествах слагаются при жизни легенды. Я думаю, что только ее красота и элегантность могут с ними поспорить. Мы все осознаем, что только благодаря аналитическим способностям и изобретательности мадам Натали мы собрались на этой вилле.

Уста Омара источали мед. Он говорил с пафосом и по-арабски витиевато. Кобзарь скромно потупил глаза, скорее из вежливости, чем от застенчивости. Натали восприняла хвалебный пассаж о себе как должное. Бидо также остался безучастным к панегирикам араба. Имя Летисье не было упомянуто вовсе – стало ясно, что ему отводится роль технического секретаря, и в этом качестве с ним уже были знакомы.

– Что касается меня, – продолжил Омар – то я отвечаю за финансовую сторону вопроса в самом широком смысле.

«Ага, вот это уже по делу. Интересно, насколько широко простирается эта сторона, хотя бы в одном направлении. Послушаем, что он нам сообщит по поводу гонорара», – подумала Натали, и Омар опять ее услышал.

– В этом качестве я имею честь сообщить, что ваши финансовые условия, мадам Легаре, приняты в полном объеме. – При этом он многозначительно положил пухлую ладонь на папку с таинственным листом бумаги и сделал легкий поклон Натали, взглянув при этом и на Аркадия.

– Чтобы избежать впоследствии разночтений, – добавил он, – ваши и господина Кобзаря.

Этим Омар дал понять, что процентное разделение призовой суммы является внутренним делом самих партнеров. Он сделал паузу, которая обозначала, что официальное представление закончилось и наступает деловая часть.

Господин Бидо обвел взглядом присутствующих, продолжив полную значения паузу, и, наконец, заговорил. Голос француза имел приятный тембр, речь его была спокойной. Она контрастировала с эмоциональной и артистичной риторикой араба. Бидо не стал ходить вокруг да около и с военной четкостью заявил, что ему поручено руководить всей операцией, что ни один шаг не может быть предпринят без его санкции и если по техническим причинам невозможно обратиться к нему напрямую, то это можно сделать через господина Летисье, который будет всегда под рукой.

Красавчик Летисье придал лицу решительное выражение, что должно было означать готовность пойти на эшафот, если этого потребуют интересы Франции.

А Бидо продолжал:

– Я уполномочен заявить, что вы находитесь под защитой одной из самых сильных спецслужб Франции, однако при проведении операции могут возникнуть ситуации, особенно в России, – он в упор взглянул на Кобзаря, – где наши возможности сведены к минимуму Я могу дать только один совет – руководствуйтесь неписаной одиннадцатой библейской заповедью: «Не попадайтесь!» И это касается всех нас без исключения. Маленькие оплошности спишут, за крупные грехи придется отвечать. Так что не по-па-дай-тесь! Излишне напоминать, что непременным условием является полная конспирация – так что постоянно помните об этом. – Подчеркивая важность последнего постулата, он вновь обвел всех присутствующих медленным взглядом.

Аркадий встретился глазами с Натали и прочел в них едва заметную усмешку. Вернее сказать, усмешку, которую сумел разглядеть только он, – и потому, что хорошо знал мадам, и потому, что сам чувствовал почти то же самое.

«Не попадайтесь… Друг Бидо! Я с десяти лет усвоил это правило. А уж какие бывают ситуации в России, знаю получше твоих теоретиков. Россия, кстати, бо-о-льшая страна, и если я буду согласовывать каждый шаг с твоей конторой, мы далеко не уедем, – комментировал про себя Кобзарь речь „гаранта их безопасности“. – Одно радует: технических причин, по которым нельзя связаться с тобой напрямую, окажется предостаточно. Как и ситуаций, где твои возможности контролировать нас будут сведены к минимуму. Я, во всяком случае, намерен их всячески приветствовать. А Летисье… Что-нибудь придумаем, не впервой».

Натали с безмятежной серьезностью внимала представителю «одной из самых сильных спецслужб Франции», но мысли ее текли по аналогичному руслу: «Не попадалась и постараюсь не попадаться впредь, мсье Бидо… Вы не знаете, что бы со мной сталось, попадись я хоть один раз. Как слабая женщина, я благодарна вам за предложенную защиту, о доблестный рыцарь из контрразведки, но нам потребуется не защита. Мы пойдем в наступление, и вот тут-то надо будет задействовать мощные и разноплановые связи вашей организации. Видите ли, мсье Бидо, я питаю слабость ко всяким спецслужбам». Мадам Легаре слегка улыбнулась, почувствовав, как Омар Галеб ласкает ее жадными глазами.

Бидо еще раз пожелал присутствующим не попадаться, и они перешли к подробному обсуждению плана Натали. Никаких записей не велось. Но у операции еще не было имени.

– Предлагаю назвать операцию «Альпийский мираж», – решительно произнесла Натали.

Бидо, который, видимо, был начисто лишен романтического воображения, посчитал, что такое название уж больно прозрачно.

– Для фильма, согласен, лучшего не придумать. Но мы же не фильм снимаем, – поморщился он.

– «Альпийский мираж», мсье Бидо. Именно «Альпийский мираж». В названии операции должно быть что-то ключевое из ее сути. Тогда название вдохновляет, ведет за собой… Обладает почти магической силой.

Все, за исключением Бидо, заулыбались.

– Вначале было слово… – недовольно пробормотал контрразведчик. – Ну хорошо, пусть будет «Альпийский мираж», если это название так вдохновляет мадам Легаре и ведет ее за собой. Мне не совсем это нравится, но первое слово в выборе имени для младенца должно принадлежать матери. А так как именно вы, мадам, произвели на свет этот план…

План Натали был принят за основу. Забегая вперед, можно сказать, что никаких изменений в процессе выполнения он не претерпел. Закончили работать где-то около 9 часов вечера – идеальное время для ужина.

– Мы хорошо потрудились, господа, – впервые улыбнулся Бидо. – Прошу к столу!

И в качестве радушного хозяина повел гостей в столовую, которая находилась на первом этаже виллы в ее правом крыле. В который раз мадам Легаре, знакомая с бытом спецслужб трех стран, оказалась вынуждена отдать пальму первенства французам. Умеют же люди жить красиво…

Ужин обслуживала неизвестно откуда появившаяся тройка официантов, которые своей стрижкой и выправкой напоминали молодых военнослужащих, кем они, вероятно, и являлись. По тому, как они старались незаметно вытянуться перед Бидо, когда подливали вино в его бокал, было видно, кто в этом доме хозяин. Кстати, о вине – оно было прекрасного качества, как, впрочем, и все, что подавалось на стол.

Натали вздохнула: для нее наступила самая рискованная часть совещания. Килокалории наступают, талия в опасности! Раньше она не подозревала, сколько этих самых калорий в вине. Узнала – ужаснулась. А блюда? Слюнки текут от ароматов, от вида румяной корочки террина[48] из гусятины с гусиной же печенью… А, наплевать! На войне как на войне, будем есть, что дают. На солдат посты не распространяются. Мадам Легаре отведала и террина, и камбалы, припущенной в белом вине, под соусом из мидий и креветок, и сдобных тарталеток со свежим инжиром, украшенных взбитыми сливками.

Как и положено, разъезжались с виллы по очереди. Сначала гостеприимный дом покинул автомобиль с мадам Легаре и Кобзарем, затем минут через десять уехал Омар.

Бидо и Летисье остались на вилле «Шабо». Утром служебная машина доставила их в Париж. Там машина остановилась у комплекса старых мрачных зданий, находящихся на улице Сан-Доменик в самом центре города, недалеко от Марсова поля и Дома инвалидов. Комплекс принадлежал Министерству обороны Франции, где на третьем этаже находилась штаб-квартира ДПСД.

Всем предстояло еще одно совещание: контрразведчикам в родной конторе, банкиру – с Этьеном Гримо, а Натали с Аркадием договорились встретиться у него в резиденции.

В том, что мир тесен, мадам Легаре убедилась, регулярно встречая в Европе бывших граждан бывшего Советского Союза. Но ее всё равно удивляло, как часто на ее пути попадаются люди, чьей «малой родиной» можно назвать Арбат. Один из бывших ее парижских кураторов, а по совместительству – сотрудник ЮНЕСКО Борис Петров; два десятка неприкаянных интеллигентов из «политическо-творческой» эмиграции; вырвавшиеся на экономическую свободу валютные спекулянты и подпольные бизнесмены; три потомственных стоматолога; даже мерзавец Володька Кулябов, бывший второй секретарь советского посольства во Франции и одновременно заместитель советского резидента по линии ПР[49]. Она была несказанно рада, когда ей стало известно о суде над ним и расстреле по возвращении в Москву. Наконец, в Париже объявился человек, который – кто бы мог подумать! – в школе сидел с Кулябовым за одной партой. Натали познакомилась с ним не так давно, когда обратила свой взор на торговлю оружием. Она понимала, что рынок этот – крайне специфический, очень мужской и, что хуже всего, – не в ее стиле. Но какие он мог принести дивиденды! Многие дипломатические каналы, по которым мадам Легаре доводилось переправлять через «железный занавес» и прочие границы драгоценности и антиквариат, обслуживали представители африканских государств. От них мадам знала подноготную жесточайшей межплеменной вражды, борьбы за власть на Черном континенте и целой армии вождей, откровенно метивших в Наполеоны. Да и в салоне Натали одно время бывал почтенный чернокожий профессор, выходец из Экваториальной Африки. Человек очень терпимый и мягкий, он сетовал: «Люди голодают и умирают от болезней, а правительство покупает танки. Нам нужны ваши специалисты – медики, геологи, преподаватели университетов. Какой преуспевающий европеец поедет в место, готовое за час превратиться в „горячую точку“? Только военный инструктор, наемник или торговец оружием. Наверху говорят: „Лучшее, что есть в белом человеке, – это его оружие“. Не думайте, мадам, что мы не обращались к нашему правительству. Многие дорого заплатили за это. Но нас очень мало…» Натали с сочувствующей миной внимала профессору, и душа ее болела, – нет, не за бедный африканский народ, а за упущенную прибыль. Черные ребята давно сменили луки и ассагаи на танки и самолеты. Боевая техника – дорогой товар. Когда-то влюбленный в Натали пилот назвал ей себестоимость одного истребителя с полным боекомплектом: тридцать миллионов долларов! Да ни на одном аукционе мира за самую уникальную икону не дадут столько! Торговля антиквариатом показалась ей детской игрой.

«Безобразие, что ТАКИЕ деньги плывут мимо, – размышляла не на шутку задетая Натали. – Но у меня нет никакого желания самолично лезть на этот грязный рынок. А вкладывать денежки через сомнительных посредников – более чем неразумно. Нет, мне нужен надежный и достойный компаньон». Приняв решение, мадам Легаре начала осторожные поиски подходящей кандидатуры. Самое смешное, что без антиквариата и здесь не обошлось.

Она прогуливалась по своей галерее, в последний раз прикидывая, стоит ли отправлять на аукцион роскошный сервиз. При рождении он был рассчитан не менее чем на 48 персон, но за долгую и трудную жизнь потерял часть предметов. Тем не менее он был одним из самых полных сервизов такого возраста. Сердце Натали разрывалось между любовью к красивым вещам и желанием сорвать куш на аукционе.

– Простите, мадам, – прервала ее страдания милая девушка (ну кто скажет, что она – одна из секьюрити галереи?). – Приехал мсье архитектор с клиентами. Он очень обрадовался, узнав, что вы здесь…

Мсье архитектор – это, конечно же, Жан-Мишель де Мурвиль. Гениальный дизайнер, бывший любовник, замечательный друг и, между прочим, поставщик покупателей. «Интересно, на кого он работает сейчас? Ба, да это семейный визит: мсье, мадам и две девчушки». Группа, за исключением архитектора, замерла у входа. Заинтригованная, Натали поплыла навстречу:

– Жан-Мишель, дорогой, ты совсем забросил мой салон!

– Прелесть моя, я сейчас работаю, как каторжный: вилла на Лазурном Берегу плюс вилла под Парижем. Клиент трудный, но самое тяжкое сейчас уже позади. Мы пришли посмотреть твой сервиз.

Натали восхитительно сложила губки и широко распахнула глаза:

– А денежек у вас хватит?

– Денег велено не жалеть. Буду экономить – оторвет голову

– Похвально! Он индийский набоб, арабский нефтяной король или внебрачное дитя Ротшильдов?

– Нет, дорогая. Торговец подержанной взрывчаткой. Он – твой земляк. Говорит, жил на Арбате.

Вот это номер! Натали смотрела во все глаза. Женщины все щебетали, не отрывая глаз от сервиза. Мужчина, очевидно, уже принял решение, поэтому оставил их вместе с восторгами у витрины и направился к хозяйке галереи.

– Мадам, разрешите представить вам Аркадия Кобзаря. Аркадий Кобзарь был, несомненно, чрезвычайно яркой – один галстук чего стоил! – личностью в Париже. Его наряд просто резал глаз, но удивительно хорошо сидел на высоком и подвижном мужчине, усвоившем европейский политес, но не пожелавшем отступиться от любимого стиля. То, что стиль именовался «нувориш», мужчину не трогало. Он заговорил, и сильный голос, великолепно передающий интонации и обертоны, вкупе со спокойным обаянием примирили Натали со скверным вкусом «земляка». Мысли мадам направились по проторенному руслу: «А не затащить ли нового знакомого в постель?» – но быстро повернули вспять: прозвучал сигнал тревоги. Отвечая на приветствие, она еще раз окинула взглядом мсье Кобзаря. «В чем дело?» Приятное лицо, крупный нос с подвижными ноздрями, хронически насмешливая улыбка, цепкие умные глаза… И не только умные… Конечно же, глаза! Увлекая «земляка» к витрине с сервизом, Натали уже не сомневалась: судьба свела ее с авантюристом высокого класса.

Сервиз благополучно перекочевал к новому владельцу. Де Мурвиль «добил» виллу и отправился наводить лоск на Лазурном Берегу. Мадам Легаре и мсье Кобзарь стали добрыми приятелями и компаньонами. Не любовниками! Исключительный случай в практике Натали. Но обе стороны, словно сговорившись, с первой минуты знакомства придерживались сексуального нейтралитета.

По натуре они были похожи и обладали почти равными силами. Никто из них не привык быть подчиненной стороной. Вздумай они перейти к интимным отношениям, они бы насмерть перессорилась меньше чем за месяц.

В детстве и юности их пути не пересекались: Кобзарь не принадлежал ни к «золотой молодежи», ни к романтической уголовной шпане, к которой одно время потянуло Наташу Бережковскую. Но если бы Аркадий вдруг захотел узнать о ее молодости побольше, то, конечно, нарыл бы лишнего. Что вовсе не улыбалось Мимозе. Она немедленно задавила в себе спортивное желание взять верх над этой сильной, крайне независимой и не в меру ехидной личностью, и довольствовалась в их отношениях дивидендами, которые приносили совместные дела. Работалось с ним легко и весело.

Кобзарь был идеальной кандидатурой для выполнения российской части операции «Альпийский мираж». Он не нуждался в инструкциях. Но компаньонам надо было обсудить детали, которые, как выяснилось в разговоре с Бидо, могли испортить всю обедню. Отоспавшись и почистив перышки, мадам Легаре направилась на виллу Аркадия.

Жена с дочерьми, троюродной теткой, внебрачным племянником и двумя собаками проводила летние каникулы на кобзаревском острове на Ривьере. В доме стояла редкая тишина. Только из гостиной слышались голоса – Натали застала засидевшихся визитеров. Это был финансовый магнат, с которым Аркадия связывали какие-то игры на фондовой бирже, и один из его сыновей. Серьезный молодой человек хотел издавать свой журнал, и отец, чтобы не мелочиться, подумывал, не прикупить ли ему пакет периодических изданий. Может, стоит выйти на российский рынок? А что думает об этом мадам Натали?

Наконец гости удалились.

– Ну-с, что мы будем делать с господином Бидо? – поинтересовался Аркадий. – Я, право, рад, что его возможности в России «сведены к минимуму». Я не хочу, чтобы неумеренное любопытство здешних Джеймс Бондов взбудоражило их московских коллег. Еще испортят мне отношения с поставщиками.

Натали понимала, что Аркадий прав на все сто. Бидо получил задание во всем помогать им в проведении задуманной операции, но какой разведчик, оказавшись почти в «логове врага», устоит против соблазна добыть что-нибудь «вкусненькое»?

– Я этим займусь. То есть я беру на себя Бидо. Метод простой – его надо загрузить ответственной работой. Иначе, как говорила одна бабушка, сатана всегда найдет дело для праздных рук. А вот московская резидентура…

– Ничего, я, кажется, знаю, как справиться с этим. Вся связь идет через этого хлюста Летисье. Это довольно слабое звено. У парня не было серьезной практики, а уж Россия для него – сплошная тайга, несмотря на знание языка и просмотр кинофильмов. Я позабочусь, чтобы у него не было времени на адаптацию. Скорее всего, мы сразу попадем за стол переговоров… обильно уставленный блюдами и бутылками. Надеюсь, обойдется без человеческих жертв.

– А у тебя что, в делах бывали жертвы? – заинтересовалась Натали.

Аркадий засмеялся.

– Почему-то нет. Меня самого один раз чуть не пристрелили в Африке, пришлось два часа провалятся на полу плетеной хижины, пока враждебное племя прошивало стены очередями из автоматов… В другой раз московский партнер отравился «левым» джином, но, слава богу, откачали. В крайнем случае, крошке Жаку придется подлечить печень. Хотя, как говорил один московский врач, «у каждого хирурга есть свое маленькое кладбище».

– Ну, мы тут не хирурги, скорее – гомеопаты. Ладно, начинай подготовку к вылету. А я займусь местными делами.

«У каждого хирурга есть свое кладбище…» Что же тогда говорить об агентах спецслужб! Мимоза не считала могилы надежд, судеб, идеалов, людей, остававшиеся за спиной на ее долгом пути. Друзья, враги, жертвы… Но о могиле на кладбище Сан-Жесье она не забывала никогда.

Проводив мадам Натали, Аркадий поднялся на второй этаж. Если внизу в гостиной он принимал людей и вел переговоры в своем кабинете, то на второй этаж посторонние не допускались.

Аркадий умел и любил командовать, а уж за свои деньги привык получать всё. Вполне естественно, что он вернул господину архитектору его план с недвусмысленными указаниями: желаю того-то и того-то. И тут же понял, что недооценил Жан-Мишеля (редкий случай, обычно он в людях не ошибался): из томного изнеженного херувима дизайнер на глазах превратился в бенгальского тигра. Глаза де Мурвиля метали молнии, когда он почти влетел к Кобзарю с планом наперевес.

– Мсье Кобзарь, я привык хорошо делать свою работу. Вы предлагаете мне сделать черт знает что.

– Кажется, я плачу за это деньги.

– Я не намерен жертвовать своей профессиональной репутацией, выполняя ваши капризы. Уверен, за гораздо меньшие деньги вы найдете дизайнера, который будет смотреть вам в рот и стоять на задних лапках. Могу даже подкинуть пару идей – золотой унитаз на колесиках вместо кресла и шелковая простыня в бриллиантовой крошке.

– Эй, это уж слишком, – возмутился Аркадий. – Допускаю, что я погорячился, фантазируя с дизайном, но в маразм не впадал. Вам не приходило в голову, что человек должен чувствовать себя уютно – хотя бы в собственном доме?

Де Мурвиль посмотрел на нувориша с интересом.

– Приходило. Скажу больше: в моем собственном доме есть комната, предназначенная для меня одного. Она на редкость не оформлена, и стоит в ней только старый диван, на котором лежит «Пари Матч» десятилетней давности. Иногда мне бывает уютно на этом диване, иногда – в кабинете или в мастерской. Я не хочу лишать себя выбора. То, что начеркали вы, обернется отсутствием выбора, неизбежно.

Пришел черед задуматься Кобзарю.

– Вы предлагаете мне в моих фантазиях ограничиться одной комнатой?

– Безусловно. Для стопроцентного проявления своей сущности человеку вполне достаточно одной. Всю остальную площадь доверьте профессионалу. В других комнатах он как бы смешивается – с женой или мужем, детьми, гостями, и это правильно. Нельзя вместо вина все время подавать неразбавленный спирт.

«Так подают же», – вспомнил родные просторы Аркадий. Но разговор перешел-таки в конструктивное русло, и в итоге план Жан-Мишеля был утвержден. Переступив впервые порог своего «интимного» кабинета, Кобзарь вздрогнул: настолько полно разгадал его де Мурвиль. Гениальный дизайнер, следуя пожеланиям заказчика, ухитрился ничем не оскорбить чувства меры, но пресловутая сущность обитала здесь, бросалась в глаза…

Кобзарь прошел к небольшой витрине с игрушечными солдатиками. Там, в укромном уголке, стоял его талисман. Аркадий взял маленькую фигурку пилота люфтваффе, поставил его рядом с письменным прибором на столе, а сам опустился в мягкое кожаное кресло на колесиках.

– Ну что, брат, где наша не пропадала?

Путь к богатству будущего капиталиста начался лет сорок назад. В один прекрасный день четырнадцатилетний Аркаша вышел из дверей родной школы в Мерзляковском переулке у Арбатской площади. Он спустился по улице Фрунзе к Каменному мосту, постукивая ладошкой по гранитному парапету, и, дойдя до середины моста, остановился напротив огромного серого здания, в левом крыле которого громоздилась раковина кинотеатра «Ударник». Официально здание значилось Домом правительства, там действительно жили сильные мира сего. Однако после выхода в свет знаменитого романа Юрия Трифонова «Дом на набережной» все москвичи стали именовать его именно так. Мальчик понаблюдал за белоснежными речными трамвайчиками, попытался прочитать название фильма на афише кинотеатра «Ударник» и вдруг понял – он больше никогда не вернется в школу. Никогда! Аркадий только что благополучно закончил седьмой класс и пришел к выводу, что больше ему учиться нечему Все необходимые знания он уже приобрел или приобретет в дальнейшем самостоятельно. Ходил Аркадий в школу неохотно, но ходил – не желал огорчать маму, которая справедливо видела в образовании единственный путь к достойной жизни. Об отце он никогда от нее не слышал, а потому не задумывался, «что бы сказал мой папа» по тому или иному поводу.

Роза Ефимовна Кобзарь служила лифтершей в доме, там же, где и жила вдвоем с сыном. И в мечтах видела свою единственную отраду – Аркашеньку – ученым-физиком, как минимум лауреатом Госпремии. Надо сказать, что притязания Розы Ефимовны не были слишком завышены.

Аркадий учился легко, в его табеле четверка встречалась реже, чем пятерка. Он прекрасно усваивал все, что объяснял учитель на уроке, и домашних заданий никогда не делал. «Физик» Петр Игнатьевич не раз врывался в учительскую с воплем: «Каков мерзавец! Потрясающе решено, и логика недетская. Нет, товарищи – Кобзарь далеко пойдет!» (И ведь, оказался прав!) Математичка Евгеша высказывалась более сдержанно: «Мальчик одаренный, вне сомнения. Попадет в хорошие руки – выйдет экономический гений: он умеет соединять философию с точными науками» (и тоже оказалась права!). И всех педагогов Аркадий поражал независимостью суждений и какой-то недетской самостоятельностью.

Возможно, читатель уже мысленно нарисовал портрет типичного отличника: очкарик с высоким лбом и узкой грудью, обнимающий слабыми ручонками стопку книг… Ну нет! Хорошего роста, физически крепкий, Аркадий ни в чем не уступал «физкультурникам» и «хулиганам». Он радовал мать тем, что практически не болел. И за себя Аркаша всегда умел постоять, пройдя с малых лет справедливую дворовую школу кулачного боя до «первой кровянки». Врагов, как во дворе, так и в школе, у него не водилось, что для такого независимого одиночки может показаться невероятным. Но это так. Парнишка спокойно ладил с отпрысками высокопоставленных родителей, «обычными» детьми и дворовой полууголовной шпаной.

Не было у него, впрочем, и близких друзей. Если не считать одного генеральского сынка, которому он протежировал на взаимовыгодных условиях, поедая половину его деликатесных завтраков. Деликатесы Аркадий уважал. Роза Ефимовна благодаря хорошему отношению некоторой части жильцов дома – жен высокопоставленных чиновников – укладывала сыну в портфель бутерброд и с ветчиной, и с хорошим сыром. Аппетит у мальчика был отменный, и не только деликатесы, но и самый простецкий завтрак шел у него за милую душу.

Итак, дойдя до середины моста, он вытащил из портфеля положенный заботливой материнской рукой завтрак – бутерброд, вонзил крепкие зубы в трехэтажное сооружение из бородинского хлеба, щедро намазанного сливочным маслом и любовно проложенного ломтями любительской колбасы, и с огромным удовольствием зашвырнул полный учебников портфель подальше в Москву-реку. Вид расходящихся кругов от места, где только что исчез портфель – символ ненавистной школы, вызвал прилив радости и ощущение полной свободы. Покончив с закуской и слегка поразмыслив – как ему распорядиться своей свободой – пойти в кино или отправиться в парк Горького, Аркадий выбрал прогулки на свежем воздухе. До вечера мальчик развлекался: катался на «чертовом колесе», стрелял в тире, ел эскимо. Таково было его прощание с детством.

Дома он мягко, но решительно объявил матери:

– Мама, я уже взрослый. Хочу, чтобы мы с тобой жили, как Вовкина семья или как Николай Иванович. В школу я больше не пойду. Ты не бойся: буду работать. Но в школу не вернусь.

Роза Ефимовна пришла в ужас, заплакала – и ничего не понимала:

– Ты ведь почти отличник, Аркаша…

Сын только отмалчивался. Мать окончательно растерялась. Но в конце концов, зная характер и непоколебимое упрямство сына, оставила увещевания и постепенно успокоилась, полагая, что со временем Аркадий образумится, пусть даже из него не получится ни ученый-физик, ни даже просто инженер.

Надо сказать, что в Советском Союзе к образованию детей относились заботливо. Подросток должен закончить 8 классов, а потом уж волен идти в техникум или в училище. Поэтому полная свобода действий иногда омрачалась визитами то бывшего классного руководителя, то участкового милиционера, которые поочередно пытались направить блудного сына лифтерши на путь истинный. Но Аркадий дорогу в школу истинным путем не считал и твердо стоял на своем: хватит ему у матери на шее сидеть, пора работать. Устроиться на удобную «официальную» работу парню помогли арбатские связи.

Аркадий возвращался домой и вовремя заметил участкового, направляющегося, судя по выражению безнадежной досады на его лице, в их с матерью каморку – увещевать блудного сына. Мальчик немедленно дал задний ход, но недалеко от дома столкнулся с дядей Жорой, человеком пожилым и весьма почтенным, однако хорошо знакомым Аркадию благодаря общему увлечению и «толкучке» филателистов.

– Постой-ка, парень! Что это я слышу – школу бросил? Только что мне Василий, ваш участковый, жаловался: со шпаной дел невпроворот, но с ней все ясно, а тут – приличный парень, ни одного привода, как рехнулся. Одной левой учился почти на одни пятерки, а если б потрудился – мог и на медаль пойти. Школа поди в трауре?

– А что она мне даст, эта школа? – не выдержал Аркадий. – Как мы с матерью живем, Василий Никитич вам рассказать может. Почему я должен год, три и сколько там еще штаны протирать да время терять? Ученым быть не хочу. Да и вы ведь не по научной части, а вас уважают, и живете хорошо. Скажете, это всё школа дала?

Дядя Жора откровенно веселился, но посматривал на юного бунтовщика с интересом и, можно сказать, с симпатией:

– Школа, да не та. Я со школой не ссорился, хотя и строгостей таких тогда не было. И техникум окончил, чтоб бумажку иметь… Я терпеливый, ты, видать, нет. А работу хорошую нашел?

– Хорошая на улице не валяется…

– То-то и оно. А парень ты толковый, соображаешь быстро, с людьми ладишь, да и зарываться не зарываешься, хоть и пацан… Давай-ка я тебя в свою контору пристрою. Должность твоя, сам понимаешь, будет первая от конца, зато времени свободного останется предостаточно. Есть кое-какие связи в школе рабочей молодежи, бумажку справим, чтобы инспектора отстали.

– Вы этот серьезно, дядя Жора?

– А почему нет? Хрен с ней, со школой, но талант в землю зарывать – грех. Меня хорошие люди учили, грамотные; видишь – я не уголовник какой-нибудь и не звезда балета, не дочь министра, а жить умею… Могу и тебя поучить.

Аркадий, сиявший от радости, слушал обретенного учителя, а в его памяти всплывали любимые строки: «Я, конечно, не херувим. У меня нет крыльев, но я чту Уголовный кодекс. Это моя слабость. У меня лично есть четыреста сравнительно честных способов отъема денег»[50].

Забавно, но в решении Аркадия покончить с уроками за школьной партой и перейти к самообразованию бессмертные романы «Золотой теленок» и «Двенадцать стульев» сыграли не последнюю роль. Книга Ильфа и Петрова попала в руки семиклассника за три месяца до экзаменов – тогда экзамены сдавали при переходе из класса в класс каждый год. Аркадий выучил роман почти наизусть. Причем принцип «Кредит портит отношения» он уже исповедовал с подростковых лет. Что касается формулы «Утром – деньги, вечером – стулья», то ею он четко руководствовался в жизни и был удачлив в любых сделках. Ему, конечно, нравился острый ум и искрометный образ Остапа, но в глубине души Аркадий считал его неудачником. Образ или, вернее, статус подпольного миллионера импонировал мальчику гораздо больше.

В четырнадцать лет Аркадий понял, что у него есть любовь. Признаваться вслух в том, что любишь деньги, – не очень прилично было всегда, а в то время даже опасно, так как противоречило общепринятой морали. Аркадию нравилось обладание цветными бумажками с водяными знаками, на которые можно было купить много всякой всячины. Но самое главное – и это он понял уже в столь юном возрасте – деньги давали ощущение уверенности и независимости. Аркадий испытывал восторженный холодок, когда дворовая шпана с заискивающим взглядом просила у него взаймы. Позднее, года через два, ему импонировала инстинктивная податливость девчонок, когда он их приглашал в кино на последний ряд.

Откуда, собственно говоря, у школьника деньги? А у Аркадия, несмотря на скудность зарплаты лифтерши-матери, они водились, и для его возраста приличные. Во-первых, мать, только и мечтавшая, чтобы жизнь у сыночка была «не хуже, чем у людей», ходила убираться и стирать к «богатым жильцам». Многие платили не скупясь – одни искренне жалели одинокую женщину и желали ей и сыну только хорошего, другие предусмотрительно покупали «лояльность» лифтерши и ее умение держать язык за зубами: всякое бывает, а семейные ссоры кому нужны? Роза Ефимовна выкраивала из приработка на карманные расходы Аркашеньке. Эти деньги составили, так сказать, первоначальный капитал.

Второй источник дохода Аркадий открыл самостоятельно. С десяти лет мальчик начал коллекционировать почтовые марки, быстро разобрался в их ценности и с увлечением обменивался ими с такими же, как он, юными коллекционерами на школьных переменках. Больше всего среди юных любителей ценились марки африканских и азиатских колоний Англии, Франции, Бельгии и Голландии. Они печатались в метрополиях, имели яркие цвета с изображениями экзотических животных, местных царьков или жанровых сценок из туземной жизни. Коллекционирование марок имело и образовательную сторону: оно расширяло кругозор, будоражило воображение, возбуждая интерес к миру за пределами наших границ. Оно также давало некоторые географические и исторические знания.

Кроме того, Аркадий с удовольствием обменивал марки (разумеется, малоценные дубликаты) на вкусные завтраки, приготовленные заботливыми мамашами номенклатурных отпрысков, или на красивые мелочи, которые привозили одноклассникам родители из заграничных командировок. Благодаря врожденной коммерческой жилке Аркадий стал не только обменивать марки ради пополнения своей коллекции, но и научился продавать их. Причем с хорошей выгодой для себя. Бойкая торговля марками обычно проходила в подъезде дома, где находился магазин «Плакаты и книги» – в самом начале Арбата, рядом с кинотеатром «Новости дня». В нише на площадке между первым и вторым этажом менялы и торговцы-коллекционеры раскладывали свои планшеты, с опаской поглядывая вниз: каждую минуту мог появиться участковый милиционер. В то время пойманного с поличным продавца отводили в отделение милиции, и в лучшем случае дело кончалось постановкой на учет. При неоднократных задержаниях могло быть и хуже – вплоть до возбуждения уголовного дела по статье о спекуляции.

Среди молодых коллекционеров изредка появлялись и рыбки покрупнее: приходили сюда взрослые собиратели, которые, как истинные коллекционеры, понимали, что в кляссерах школьников можно найти сокровище. Не так много времени прошло с окончания войны. И среди обычных марок время от времени попадались очень редкие экземпляры, случайно вывезенные солдатами-победителями. Так юный филателист познакомился с седовласым Жорой, который знал пол-Арбата и приятельствовал с самим участковым.

Но уже к пятнадцати годам марочная спекуляция стала для Аркадия слишком хлопотным и малоинтересным занятием, с которым следовало закончить. Мальчик твердо решил стать миллионером. Что делать дальше, он еще не знал, хотя уже твердо решил бросить школу и ждал для этого наступления весны или другого подходящего события.

Но кто ищет, тот всегда найдет. И его величество случай встретился с Кобзарем. Однажды он пришел в гости к своему однокласснику – сыну генерал-лейтенанта Кулябова, бывшего начальника интендантской службы Советских оккупационных войск в Берлине. Впервые Аркадий попал в огромную (по тем временам) квартиру на улице Воровского три года назад, приглашенный на обед как сосед по парте и вечный защитник Володи Кулябова от школьных драчунов. Переступив порог, мальчик долго не мог выговорить ни слова – так поразила его генеральская квартира-музей. Аркадий, который вместе с матерью занимал шестиметровую клетушку в большой коммунальной квартире, впервые увидел подобную роскошь. Над каждой дверью внутри и снаружи комнат висели огромные чучела голов животных, большинство которых или исчезли с лица континента, или их можно было увидеть только в зоопарках крупнейших столиц Европы. Головы с рогами были прикреплены к настенным подставкам, выглядевшим словно мемориальные доски на исторических зданиях. Золотые таблички с готическим шрифтом поясняли, где и когда данное животное было убито тем или иным германским кайзером. Аркадий сумел разобрать лишь даты, которые ему были знакомы по учебникам истории. Одну из комнат почти целиком занимал огромный белый рояль, облицованный, по словам хвастуна Владимира, «настоящей мамонтовой костью». На стенах висели старинные картины в огромных золоченых рамах. «Сколько же весит одна такая штука?!» К рамам также были прикреплены таблички с надписями и именами каких-то великих художников, о существовании которых Аркадий в то время не имел понятия. Шедевры мировой живописи теснились почти без просветов, и казалось, их развешивали строго по ранжиру: во всяком случае они, подобранные «по росту», походили на солдат в строю. Перед картинами у стен стояли, как часовые, напольные часы разной высоты с замысловатыми золотыми и серебряными украшениями в виде ангелов, нимф и различных животных. Вперемежку с напольными часами, буфетами и комодами, которые Владимир почему-то называл «булями», расположились внушительные мраморные статуэтки на замысловатых подставках.

Аркадий с открытым ртом и широко раскрытыми глазами обходил все это великолепие, ведомый Владимиром, который, как заправский гид в Эрмитаже, рассказывал о наиболее значительных «экспонатах» этого музея. Самый большой сюрприз ожидал Аркадия, когда ребята зашли в детскую комнату. Там в дальнем углу стоял огромный белый сундук, напоминающий саркофаг усопшего фараона. На крышке «саркофага» крупно и изящно сиял золотом вензель «H.G.».

– Герман Геринг, – с деланной небрежностью пояснил Владимир. Когда он открыл крышку сундука, Аркадий почти завопил от восторга. Внутри на деревянных полочках с ячейками, покрытыми красным бархатом, лежали немецкие солдатики – скорее, вся германская армия – от рядовых солдат до фельдмаршалов всех родов войск. Они отличались от отечественных оловянных солдатиков и материалом, и скрупулезностью исполнения, и, конечно, разнообразием. В последнем отделении сундука в идеальном порядке выстроились танки, пушки и самолеты с черными крестами на фюзеляжах. То, что предстало перед глазами мальчика, было настоящим чудом, игрушкой заморского принца. Аркадий как зачарованный смотрел на все это великолепие. Какие там картины, часы, «були» и прочие белые рояли! Наконец он смог выговорить:

– Геринг? При чем тут Геринг?

– Ты знаешь, – бойко затараторил Владимир, – в позапрошлом году в день моего рождения я проснулся и увидел перед собой напротив кровати выстроенные фашистские войска во главе вот с этим фельдмаршалом. – Владимир ткнул пальцем в фарфорового солдатика в мышиного цвета форме с красными лампасами и такого же цвета отворотами форменного френча, сжимающего в руке фельдмаршальский жезл. – Впереди стояли танки, позади войск были расставлены пушки и самолеты. Я думал, что все еще сплю. Я сначала не знал, что обозначает «H.G.». Потом из разговора папы с мамой я услышал, что этих солдатиков немецкие генералы подарили Герингу в день его рождения. Папа забрал этот сундук в одном из дворцов, где он коротко останавливался и который принадлежал самому Герингу.

В тот зимний вечер Аркадий совершил свое первое, но далеко не последнее воровство, за которое его никогда не мучили угрызения совести: один из солдатиков – летчик люфтваффе – незаметно перекочевал в его карман.

Володя «потери бойца» за прошедшие три года так и не заметил. Уж слишком много всего было набито в эту квартиру-музей, и мальчик постоянно наталкивался на что-то новое для него. В тот знаменательный для Аркадия день приятели просматривали увесистые кожаные альбомы с марками, которые Володя раскопал на антресолях дачи в Барвихе. Альбомы, очевидно, тоже были взяты в качестве «трофеев», как в то время называли всё вывезенное добро из оккупированной Германии. Аркадию бросилось в глаза, что в одном из альбомов на отдельной странице помещалась старая марка Британской Гвинеи, которая своей блеклой неприметностью выглядела совсем не на своем месте среди множества других ярких и живописных экземпляров.

Внезапно он вспомнил, что где-то уже видел этот тусклый профиль британской королевы и читал о подобной или очень похожей марке в каком-то журнале. Там, под фотографией марки, сообщалось, что она ранее находилась в коллекции известного берлинского филателиста и была безвозвратно утеряна во время Второй мировой войны. Марка была уникальна из-за какой-то ошибки типографии: то ли профиль королевы смотрел не в ту сторону, то ли на голове королевы отсутствовала венценосная корона, то ли количество зубцов не соответствовало стандартному числу.

Аркадий не стал делиться своими соображениями с Владимиром, а решил под тем или иным предлогом заполучить раритет. «Чем подцепить Володьку? – размышлял юный комбинатор. – У него всего до фига. А если чего нет, но хочется, – папочка из-под земли достанет. На марки ему вообще наплевать. Эх, нет у меня ничего такого, чему бы Володька завидовал…» Но очень скоро, повнимательнее присмотревшись к соседу по парте, Аркадий с радостью обнаружил, что ошибался. Одна вещь обладала в глазах Кулябова почти мистическим ореолом: «Щуров нож».

Щур обитал в одной из коммуналок с матерью, бабкой и двумя сестрами. Вернее, появлялся в промежутках между исчезновениями или отсидками. Эту мрачную личность и боялись, и жалели: хорошо ведь воевал, герой… Щур первый раз крепко сел перед войной; в 41-м выпросился в штрафной батальон и после безумного штурма очередной неодолимой высоты вместе с двумя уцелевшими товарищами был переведен в обычную часть. Почти прославился как военный разведчик, но сцепился с офицером и только чудом не загремел в штрафбат по второму разу. А в 46-м сержант Щуров, отмеченный боевыми наградами, тихо демобилизовался, чтобы… вернуться к прежнему образу жизни, который он очень любил. К маленькой семье Кобзарей у него было особое отношение: Роза Ефимовна как-то помогла Щуровой матери получить «аудиенцию» у «нужного человека» из своего подъезда. Уголовный Арбат знал, что Кобзари – «соседи Щура», хотя и живут в другом доме. По тем временам это была своего рода охранная грамота…

Когда Аркадию исполнилось лет двенадцать, Щур, расчувствовавшись в честь Дня Победы (из всех праздников он признавал только 9 мая), подарил мальчику нож, который прослужил ему всю войну. Ничего особенного – хороший самодельный нож с выкидным, похудевшим от многочисленных заточек лезвием и много претерпевшей рукоятью. Но это был нож-легенда! Аркадию завидовала вся шпана. Казалось, «Щуров нож» обладает магической властью возвысить своего хозяина над простыми смертными.

Володька Кулябов был не прочь возвыситься. Но как? Физически парень не был слабаком, но родители столь старательно ограждали его от «улицы» и нежелательных контактов, что он толком не умел ни отношения наладить со сверстниками, ни тем более разрешить – миром или силой – дворовый конфликт. А благодаря своей заносчивости он нажил врагов среди тех, кого считал ниже себя. Если бы не дружба с Аркадием, Кулябову пришлось бы несладко. Ах, если бы у него был…

Аркадий ждал, когда Владимир «созреет» и выразит свое желание. Вслух. Конечно, юный психолог не бездействовал; он избрал тактику, которую ученые люди окрестили «активно-выжидательной». Заветный ножичек мелькал в его руках чуть чаще, чем обычно. И вот благоприятный момент наступил.

Кобзарь только что помог другу выпутаться из очередной переделки, и приятели забежали к Кулябовым – перекусить и привести себя в порядок после баталии. Блаженно растянувшись на ковре в «детской», они поглощали бутерброды, запивая домашним квасом, и обсуждали планы на будущее. Володя из вежливости (для него это была китайская грамота) поинтересовался филателистическими успехами друга:

– А как твоя коллекция? Ты достал ту марку со слоном, о которой говорил в прошлую четверть?

– Нашел. Но за нее трех королев просят.

– Королев?..

– Ну да. Англичане на марках очень любят рисовать королеву. Как завоюют колонию, так тамошняя почта марку с королевой выпускает. Вот мне и нужно набрать три – непременно из разных колоний – марки с английской королевой. Слушай, а ведь у тебя есть одна, из Британской Гвинеи. Не поменяешь? У меня есть классные…

– Да зачем мне они… – рассеянно протянул Володя. – Я марки не собираю.

Сущая правда: Кулябов собирал только складные ножи.

– И не продашь? – без нажима спросил Аркадий.

– Что ты, отец рассердится. – Владимир покрутился на ковре, словно потерял на нем решение проблемы и пытался теперь отыскать. Его так и подмывало повернуть переговоры в нужную сторону, но он всё не мог решиться. Наконец, собрался с духом и выпалил:

– Давай меняться на твой нож!

– На «Щуров нож»? – артистически изумился Аркадий. – У тебя такая классная коллекция: немецкие, швейцарские, даже американские есть… А мой – обгрызанная самоделка.

– Ну и что! Нож военного разведчика, между прочим. Аркадий покачал головой: простофилю не дурят, простофиля дурит себя сам. Будем относительно честными.

– Вовка, если ты так запал на мой нож, пожалуйста! Но учти: я его оценивать не берусь, а потому продешевил ты в нашей мене или нет – судить только тебе.

– Заметано! Даже если я продешевил, для друга ничего не жалко! – И Кулябов, не чуя ног от радости, кинулся в кладовку – «откапывать» заветный кляссер.

Владимир, как, очевидно, и его отец, не разбирался в марках, к тому же он был рад в очередной раз отблагодарить своего защитника такой «мелочью». Через несколько дней он уже ничего не помнил об этой невзрачной марке и вряд ли даже мог ее описать, несмотря на прекрасную память. Аркадий тоже был доволен, что так легко ее заполучил, не совершая при этом никаких противозаконных действий, как три года назад, когда он тайно экспроприировал геринговского солдатика.

На другой день, захватив с собой марку, он с утра пораньше побежал в Ленинку (так до сих пор называют самую крупную библиотеку страны) и методично стал просматривать литературу по филателии. Вскоре он нашел то, что искал. Сомнений быть не могло – он стал обладателем фантастического раритета – одного из двух выпущенных экземпляров, стоимость которого на довоенных аукционах исчислялась запредельной цифрой.

Внезапное богатство надо было переварить и осмыслить, а затем решить, как действовать дальше. В голову не приходило ничего путного. Аркадий понимал, что при самых благоприятных обстоятельствах он не сможет выгодно реализовать марку в Москве. К счастью, марка была тем предметом, который можно легко и надежно спрятать до лучших времен. В том, что такие времена для него скоро наступят, Аркадий твердо верил. Их предвестниками были затонувший в Москве-реке школьный портфель, возникшее чувство свободы, а также неожиданно свалившееся на него целое состояние, которое он изобретательно запрятал в обложку пятого тома Полного собрания сочинений В.И. Ленина, неизвестно как попавшего в комнатушку лифтерши.